К этой континентальной блокаде и должен был присоединиться император Александр. Хорошо, если бы это было просто политическим моментом, но присоединяясь, надо было соблюдать еще и экономические условия. Александр, правда, сумел так расплывчато сформулировать договор, что потом уже Россия могла вольно толковать отдельные его параграфы. В частности, там отсутствовала статья о запрете торговать с нейтральными государствами. Но тем не менее, раз у нас прекращалась торговля с Англией, то, следовательно, прекращался вывоз хлеба, древесины, льна, пеньки и т. д., на чем, собственно говоря, и держалась наша внешняя торговля. Следовательно, прекращалось поступление полновесных монет в русскую казну, а русские финансы были уже расстроены.
      В 1805 году дефицит был уже весьма значительный, и на протяжении последующих лет он неуклонно возрастал. У нас, как вы знаете, была двойная денежная система — серебряные деньги и бумажные. И вот сначала за бумажный рубль стали давать 70 копеек, а через несколько лет он уже стоил 20 копеек. Был момент, в месяц рубль падал до 10 копеек.
      Русское национальное самолюбие было ущемлено Тильзитским миром, хотя при том, в каком положении оказался тогда Александр, Тильзитский мир был политическим успехом. Россия ничего не потеряла из своих территорий, даже немного приобрела, но то, что Россия лишилась возможности проводить самостоятельную политику в национальных интересах, конечно, многими рассматривалось как бесспорная неудача. Помещики были недовольны, потому что не могли продавать хлеб, коммерсанты были недовольны, потому что не могли торговать с Англией. Ропот был, и, как говорят, были даже анонимные письма Александру, где ему напоминали о судьбе его отца. (Интересно, что именно в это время Александр восстановил тайную полицию, которая, как вы помните, была уничтожена сразу после 11 марта 1801 года.) Но надо было соблюдать хорошую мину при плохой игре, и в 1808 году последовало еще одно свидание императоров, уже в Эрфурте — немецком городе.

      Свидание это было нужно не столько Александру, сколько Наполеону. Дело в том, что Наполеон в это время уже начал испанскую войну, которая лавров ему не принесла. Несмотря на то что французские войска заняли Мадрид и другие испанские города, несмотря на то, что испанская королевская фамилия была уже отвезена во Францию, простой испанский народ сражался с французами до последнего, {59} ведя партизанскую войну в масштабах всей страны. Наполеон вынужден был держать в Испании не менее 150 тысяч отборных войск, и конца-края этой войне не было видно. Поэтому ему нужен был и дипломатический успех, что он и продемонстрировал на встрече в Эрфурте. Опять декларация, опять демонстрация альянса, но именно тогда произошло событие, о котором у нас любят вспоминать. Именно тогда министр иностранных дел Франции князь Талейран, имея аудиенцию у императора Александра, заявил ему буквально следующее: «Русский император — цивилизован, французский народ — цивилизован, французский император — нецивилизован, русский народ — нецивилизован. Надо, чтобы русский император и французский народ стали союзниками».
      Александр, изощренный дипломат, понял, что во Франции есть пусть пока негласная, пока неявная, но уже значительная оппозиция политике Наполеона.
      Вскоре в дипломатической русской переписке начинает упоминаться имя какой-то Анны Ивановны, которая дает очень ценную информацию и получает за нее деньги от русской казны, причем немалые. Спустя много-много лет выяснилось, что «Анной Ивановной» был министр иностранных дел Франции. В одной из популярных книжек по истории шпионажа глава так и называется: «Алчная Анна Ивановна».
      Становится очевидным, что союз императоров — вещь недолговечная. Армия не прочь смыть горечь предшествующих поражений, дворянство недовольно Тильзитским миром, и Александр вынужден к этому прислушиваться. Наполеон еще пытается поддерживать с Россией хорошие отношения, но в 1810 году наступает явное ухудшение. В это время Наполеон в очередной раз разбил Австрию. В 1810 году он заключает второй брак (со своей первой супругой он развелся, так как она не могла родить ему наследника)
      Тогда одновременно были сделаны запросы в Петербург относительно сестры императора Александра Анны Павловны и в Вену, в австрийский царствующий дом. В Петербурге Александр отказал со всей возможной вежливостью, написав, что он ничего не имеет против и вообще только об этом и мечтает, но Анна слишком молода, и мать, вдовствующая императрица, желает, чтобы она еще немного подросла.
      Наполеон понял, что получил отказ, и тут же был сделан соответствующий запрос в отношении Марии-Луизы, принцессы Австрийской, которая однажды написала своей близкой подруге, что не желает ничего подобного, но если это нужно для спасения страны, она на это пойдет. Император австрийский мгновенно дал положительный ответ, и брак был заключен. (В этом браке был рожден мальчик, который чуть ли не при рождении получил титул Римского короля и который видел своего отца очень недолго. В 1815 году Наполеон был сослан на остров Св. Елены. Мальчик вырос, имел титул герцога Рейнштадтского, жил в Австрии и умер молодым).

      В 1810 году в России происходят события более существенные: вводится новый тариф. Финансы наши пришли в такой упадок, что спасти их могло только что-то радикальное. Новый тариф облагал все товары, которые ввозятся из-за границы, колоссальной пошлиной, а поскольку ввозились только французские товары, а английские не ввозились, то это било, естественно, по интересам французских купцов
      Наполеон протестовал, но ему объяснили, что это направлено не против него, а просто нет денег Одновременно было использовано отсутствие в Тильзитском договоре статьи о нейтральных государствах. Отныне все российские порты были открыты для всех кораблей под нейтральным флагом. Англичанам не надо было ничего объяснять, они сразу все поняли. При заходе в русский порт английские капитаны поднимали на мачте флаги государства Тинериф (это островок в Атлантическом океане) и загружались до самого верха, честно расплачиваясь своими золотыми фунтами. Благодаря этим кардинальным мерам российские финансы устояли. Но было ясно, что добрым отношениям с Наполеоном приходит конец, потому что они просто нежизненны, и с 1810 года оба государства начинают подготовку к войне.
      Именно в начале 1810 года Наполеон приказал подать ему книги о России. Он читал о русской истории, в частности, очень интересовался историей Петра I. Именно тогда, возможно, во Франции было сфабриковано подложное завещание Петра I, как некоторые считают. Наполеон интересовался русской географией, климатом, расспрашивал русских послов во Франции о России. С этого момента он готовится к войне — начинается мобилизация армии и переброска ее в Пруссию и Польшу, но пока все довольно спокойно.
      В России тоже понимают, к чему идет дело, благо есть абсолютно точные доказательства. В российском посольстве во Франции был военный атташе полковник Чернышев — молодой, веселый светский человек с приятными манерами, достаточно легкомысленный. Он без конца летал курьером из Парижа в Петербург и обратно. Во Франции он присутствовал на всех балах, которые давались в высшем обществе Парижа. Однажды во время бала начался пожар, и Чернышев, рискуя жизнью, спасал из огня французских красавиц. Естественно, после этого двери всех парижских салонов были перед ним открыты
      Его считали веселым танцором, гулякой, романтической личностью, у него была возлюбленная в высшем свете. Но никто не предполагал, что у этого светского франта есть еще один вид деятельности: он был главой русской военной разведки в Париже.
      Чернышев поставил дело на солидную ногу. Наполеону раз в месяц составлялся отчет о великой французской армии, о состоянии снаряжения, вооружения, о дислокации и численном составе войск — короче, обо всем, что императору следовало знать. Он составлялся в единственном экземпляре. Наполеон очень долго не подозревал о том, что специально для Чернышева составлялся второй экземпляр, который тот прочитывал почти одновременно с императором и умудрялся переправлять в Петербург.
      Впоследствии контрразведка Наполеона вышла на след чиновников военного министерства, которые этим занимались. Сам Чернышев в это время уже уехал в Россию. Разумеется, изменники родины были {60} расстреляны, но ущерб ей они нанесли чудовищный. В Петербурге знали все — о таком можно было только мечтать. В это же время русская разведка сумела выкрасть военные планы и в Вене. Вена была союзником Парижа, Наполеон требовал, чтобы она приняла в будущем участие в войне против России. Составлялись соответствующие планы, которые опять-таки были скопированы и попали в Петербург.
      Стало очевидным, что Наполеон готовит огромную коалицию против России. С севера должны были ударить шведы, с запада — французы и австрийцы, а с юга — турки (напомню, что с Турцией шла война с 1806 года). Но шведы после войны 1707–1708 гг. с Россией больше воевать не хотели, они потеряли всю Финляндию и были бы довольны, если бы Россия не возражала, чтобы к ним отошла Норвегия.
      С турками война шла с переменным успехом много лет, но когда туда был назначен Кутузов, он сумел эту войну закончить и в 1812 году подписал Бухарестский мир — за 37 дней до наступления Наполеона. Турок выбили из этой необъявленной коалиции, и впоследствии Наполеон говорил, что он должен был остановить действия, получив сведения, что Турция подписала мир.
      Что касается австрийцев, то с ними обошлись еще проще: как только бумаги с австрийскими планами были положены на стол в Петербурге, русский канцлер вызвал к себе для беседы австрийского посланника. Ему показали все эти суперсекретные документы и потребовали объяснений. Пока он подбирал слова, из-за занавески вышел сам император всероссийский Александр Павлович, который очень сухо сказал, что если австрийцы вздумают воевать, то с ними будут воевать до победного конца. Тут же Александр получил заверения, что дальше планов дело не пойдет. И, в общем, австрийцы сдержали свое слово.
      Дипломатическую фазу подготовки к войне Наполеон проиграл. Наступала военная стадия, и надо сразу вспомнить, что качество вооружения было одинаково. Что же касается численности войск, она была разной: Наполеон подготовил армию для военных действий в 600 тысяч человек, она была сосредоточена в Пруссии и частично в Польше, и перед ним стоял выбор: или ждать, пока русские войска вступят в Польшу и разгромить их там (для него это было наиболее выгодной ситуацией), или самому переходить русские границы.

      Русских планов он не знал, поскольку на бумаге они не существовали. Военный министр России генерал Барклай-де-Толли был слишком умным человеком, чтобы писать подобные документы: если их можно было украсть в Париже и в Вене, то что мешало осуществить подобное и в Петербурге? Не произнося никаких лишних слов, он определенно был против вторжения в Польшу и планировал стратегическое отступление. Он мог оценить истинную силу французской армии, потому что знал точные цифры численности французских войск, а этого больше не знал практически никто. Ему было известно, что Наполеон непосредственно для вторжения в Россию отрядил эшелон численностью в 440 тысяч человек, а второй эшелон, приблизительно в 160 тысяч человек, находится за Вислой и может присоединиться к первому в очень короткий срок.
      Две русские армии (первая — приблизительно в 100 тысяч человек в районе Вильнюс — Каунас — Ковно, а вторая приблизительно в 50 тысяч человек под командованием генерала Багратиона в районе Гродно), естественно, уступали по численности французским войскам в три-четыре раза. Южная армия, которая базировалась в районе Луцка, должна была все-таки прикрывать австрийское направление. Барклай понимал, что авантюра с наступлением в такой ситуации гибельна.

      И вот когда 22 или 24 июня 1812 года французы начали наступление, русские стали отступать. Но не сразу стало ясно, что надо делать. Император Александр со своим пристрастием к иностранцам (известна знаменитая просьба генерала Ермолова, который, когда Александр обратился к нему: «Что ты хочешь у меня попросить?» — сказал: «Государь, произведите меня в немцы!») в это время принял в армию с чином генерал-майора прусского генерала Пфуля, автора прусской кампании 1806 года, которая кончилась Иеной-Ауштедтом. Пфуль, типичный кабинетный теоретик, размышляя над картой, при помощи линейки и циркуля высчитывал марши и контрмарши и считал, что первая армия должна отвлекать на себя французские силы и находиться в укрепленном лагере у местечка Дрисса на Западной Двине, а в тылу французской армии будет действовать вторая армия. Все это выглядело бы довольно красиво, если бы он действительно, во-первых, понимал планы Наполеона, а во-вторых, знал, истинную силу французской армии.
      Ничего этого он не знал и знать не мог, но Александру смог внушить свою идею. И поэтому первая армия была вынуждена отступать в Дриссу, но там генералитет в резких выражениях дал Александру понять, что это все не просто глупость, а преступление. Толстой приводит слова маркиза Паулуччи, который был на русской службе, о том, что Дрисский лагерь мог придумать либо изменник, либо сумасшедший, а тогда ему нужен либо сумасшедший дом, либо виселица. И вот происходят события чрезвычайно важные.
      Александр, во-первых, высылает Пфуля из армии, а во-вторых, сам уезжает из армии в Москву, чтобы возбудить патриотические чувства у русских людей. Это был правильный шаг. Барклай получил известную свободу действий и тут же повел армию к Полоцку. Надо сказать, что потеря времени, затраченного на отступление из Дриссы, вызвала затруднения, и приходилось отступать с тяжелыми арьергардными боями. Если посмотреть на географическую карту, то русские армии шли как бы в разные стороны: они расходились — вместо того, чтобы сходиться. Багратион от Гродно попытался пройти к Минску, но Минск уже был занят французскими частями. Он повернул на юг, в тяжелых условиях оторвался от французов, переправился через Березину, а дальше пошел на Могилев, надеясь дойти до Витебска и там соединиться с первой армией, но опять в разрез успели выйти французские корпуса. Он опять {61} повернул южнее, пошел на Красный (знаменитый бой у Красного с французским авангардом), и наконец русские войска смогли соединиться у Смоленска.
      Барклай в своем плане исходил из того, что французы, отходя от своих баз, удлиняя коммуникационные линии, будут терять войска на гарнизоны, на коммуникации, больными, просто в стычках и французских сил не хватит на то, чтобы преодолеть русские пространства.
      Он был абсолютно прав: падеж лошадей во французских обозах начался практически сразу. Но Наполеон еще надеялся перехватить инициативу, а для этого ему нужно было успеть поймать русские войска и разгромить их в генеральном сражении. Но русская армия уходила из Полоцка, из Витебска, и вот она, наконец, соединилась в Смоленске. Началось смоленское сражение, и Наполеону казалось, что здесь он уже получит желаемое. Но через три дня сражения русская армия по приказу Барклая отошла и от Смоленска. Смоленск сгорел, взрывали пороховые склады, бросали тех, кого не могли увести, раненых, и отходили на восток. Здесь Наполеон впервые столкнулся с тактикой выжженной земли, но не понял, что его ожидает.
      В русской армии роптали, армия хотела воевать. Плана Барклая не понимал никто, и Багратион в письмах своим знакомым в Петербург и даже царю обвинял Барклая в измене. Начинает формироваться ополчение, а в те времена полагалось давать ополчению предводителя. И вот и Петербург и Москва практически одновременно выбирают в качестве руководителя ополчения генерала Кутузова. Это был совершенно ясный намек императору Александру на то, кого хотят видеть во главе армии. Александр сделал следующее: он собрал своеобразный неофициальный комитет из нескольких человек (Негласного комитета уже не было) и попросил их подумать, кто будет главнокомандующим. И когда те рекомендовали ему Кутузова, он согласился. Александр не любил Кутузова после Аустерлица, и я думаю, что нелюбовь эта объяснялась не только тем, что Аустерлиц был позором для русской армии. Кутузов был гениальный дипломат, человек выдающихся способностей, и Александр был замечательный дипломат — им было трудно ужиться. Александр был по духу западник, а Кутузов думал только о русских интересах.
      Так вот, после Смоленска для Александра стало ясно, что нужно что-то делать, и Кутузов был назначен главнокомандующим русских войск. Он тут же получил титул князя Смоленского и приехал в армию, когда она стояла в Царевом Займище. Это была позиция, на которой Барклай считал возможным дать сражение. Армия восторженно приветствовала приезд Кутузова, и полководец, пробурчав знаменитую фразу: «С такими молодцами — и отступать!» — тут же приказал отступление.
      Он считал, что нужно отводить французов как можно дальше на восток, и никаких мыслей об изменении плана Барклая у него не было, потому что Барклай-де-Толли был абсолютно прав. Но Кутузов также понимал, что ему не дадут отступать без сражения до бесконечности. Несмотря на его русскую фамилию, несмотря на его моральный авторитет, несмотря на его полководческие дарования, на то, что он был учеником великого Суворова и т. д., ему не дадут отступить просто так, хотя он полагал, что сражение не нужно, что Бонапарт погибнет на необъятных российских просторах.

      И вот квартирмейстер армии полковник Толль положил перед Кутузовым план местности, в центре которой, на берегу реки Колочи, находилось село Бородино, и он принял решение дать сражение именно там. Место было выбрано для баталии «одно из лучших, которое на плоских местах выбрать можно. Слабые места я надеюсь исправить посредством искусства» — это из донесения Кутузова. Русская армия, численностью приблизительно в 120 тысяч человек (к ней подошло еще московское ополчение), должна была развернуться, а для этого требовалось время. Французы наседали, и разделяло их главные силы с русскими всего несколько километров. На этом пространстве сражался русский арьергард с французским авангардом.
 
      24 августа (по старому стилю) у Колоцкого монастыря, в 8 километрах от села Бородино по Смоленской дороге, шел бой, где русский арьергард, которым командовал генерал Коновницын, сдерживал французов. В эти часы у деревни Шевардино строили редут и устанавливали батарейные орудия, т. е. тяжелые пушки, чтобы опять-таки задержать французов и дать нашей армии время для развертывания. В это же время возводились в километре за Шевардинским редутом укрепления, так называемые флеши (которые вошли в историю под названием Багратионовы флеши), неподалеку от деревни Семеновское.
      И вот приблизительно в час дня полки Коновницына отошли в расположение русской армии, и показались французы. Когда Наполеону доложили, что русская армия развертывается, он понял, что наступило время генеральной баталии.
      Ему сказали, что небольшой редут загораживает местность, мешает развертыванию французской армии, и Наполеон приказал взять редут. В 2 часа дня на Шевардинский редут началась атака французских сил. Шевардинский отряд был невелик: 12-я батарейная рота — это 12 тяжелых орудий и 10 тысяч пехоты и легкой кавалерии. Поскольку Наполеон хотел очень быстро раздавить этот редут, туда были направлены лучшие дивизии 1-го корпуса генерала Даву и вспомогательные силы — всего около 40 тысяч человек.
      Побоище за редут продолжалось до наступления темноты. Редута уже не было, не было насыпей, пушек — все это было погребено под горой окровавленных тел; по бокам от редута в рукопашных схватках сходились пехотные части, совершали свои рейды гусары и уланы, а когда наступила темнота, то уцелевшая русская пехота оторвалась от французов и перешла в состав главных сил.
 
      Теперь — план Бородинского сражения. Река Москва, река Колочь, которая в нее впадает. В Колочь впадают Война, Стонец, Каменка. Все это поле пересекает новая Смоленская дорога, южнее идет старая Смоленская дорога, деревня Утицы, село Бородино, Горки — ставка Кутузова во время сражения, {62} флеши Багратиона, батареи Раевского. Очевидно, что Кутузов расположил свои войска очень странно. Они фактически заняли положение углом, обращенным к французам. Расстояние от левого фланга до излучины Москвы-реки 10 километров, большое пространство занимают леса. И получалось, что для наступления французов открыт небольшой проход, ограниченный берегами реки Колочи и утицким лесом, шириной в три с половиной километра. При этом Кутузов главные силы, фактически всю первую армию (почти 80 тысяч человек) расположил на правом фланге, а слабую армию Багратиона — на левом.
      Наполеон сразу понял, в чем тут дело, и, посвятив весь день 25 августа осмотру позиций, уточнениям, распоряжениям и дав французским солдатам отдохнуть, решил, что русские войска расположились настолько неудачно, что никаких особых трудностей тут не предвидится. Правда, он обсуждал со своим маршалом план сражения, и знаменитый маршал Даву, командир первого корпуса, предложил совершить глубокий обход по старой Смоленской дороге. И тут Наполеон ему заявил, что этого делать ни в коем случае нельзя, потому что русская армия сразу уйдет, а он не мог этого допустить, ему нужно было генеральное сражение. К вечеру настроение Наполеона немного испортилось, он понял, что стратегическая инициатива — не его. Обычно он совершал свои маневры и нападения так, что противник этою не ожидал, а теперь он вынужден был атаковать там, где ему было указано. Странным расположением своих войск Кутузов выбил у него из рук стратегическую инициативу. Кутузов подставился, но подставился настолько ловко, что Наполеону ничего не оставалось делать, как принять сражение на условиях, которые ему продиктовали. Всю ночь перед сражением Наполеон не спал, он заставлял своих адъютантов выходить из палатки и смотреть, не ушли ли русские, горят ли костры. Он говорил о сражении, о том, что грядет победа, очень нервничал и время от времени вставлял замечания по поводу военного искусства вообще и тактики в частности, упоминал Кутузова, ругал его.
      План Кутузова был очень прост: раз приходится давать сражение, то надо дать такое сражение, которое сможет обескровить французскую армию, т. е. сражение на истребление живой силы противника. Поэтому ему было важно, чтобы французы атаковали. Он считал, что когда французы произведут атаку на русские позиции, то части из войск правого фланга, который не будет атакован (потому что здесь течет река Колочь и высокий берег закрывает эту армию), будут переходить на левый фланг. Наполеон пытался все-таки схитрить, и все началось с атаки на Бородино. Был полный туман, и полк гвардейских егерей был атакован линейной французской пехотой. Свалка в этой деревне длилась полчаса, егеря были выбиты, отступили на мост, французы пошли за ними, но подошли стоявшие рядом части и матросы гвардейского экипажа. В штыковой атаке французы были сброшены с моста, и боевые действия здесь больше не возобновляются, т. е. этот фиктивный удар был разгадан русским командованием, и стало ясно, что Наполеон будет атаковать именно там, где было ему предложено.
      Приблизительно в 7 часов начались атаки на флеши, которые продолжались приблизительно до 12 часов дня. Историки насчитывают восемь атак, которые шли с постоянным наращиванием силы. Практически все лучшие части французской пехоты армии были вовлечены в эти атаки. Французы накатывались на флеши, их выбивали в рукопашной схватке, они опять накатывались, их опять выбивали. В течение этих восьми атак шла почти непрерывная рукопашная свалка. Французские силы таяли, русские силы таяли тоже, а военных подкреплений не было. Во время восьмой атаки Багратион лично повел в контратаку все наличные пехотные части, чтобы упредить удар на флеши, и был смертельно ранен. Ему французским ядром раздробило бедро. Он был вынесен с поля боя, а Дохтуров, который взял на себя командование, тут же отвел войска за Семеновское.
      Наполеон хотел предпринять атаку на батарею Раевского, но в этот момент ему донесли, что в тылах французской армии появилась русская кавалерия. Испуг был настолько силен, что он приказал прекратить все атаки. Примчавшись в тылы, русской конницы он уже не увидел. (Еще в 10 часов утра по приказу Кутузова русская легкая кавалерия — казаки — совершили обход и, никем не замеченные, разгромили несколько обозов. При этом была опрокинута итальянская дивизия. Казаки не потеряли никого и благополучно вернулись). Таким образом, инициатива опять была выбита у Наполеона из рук.
      За эти два часа резервы правого фланга заняли позиции на левом фланге. Кутузов понял, что пехота французов действовать уже не будет, она разбита и следует ждать кавалерийских атак. Поскольку надо было держать определенное направление, то вдоль Семеновского ручья встали гвардейские полки, которые еще не были в деле: Литовский, Финляндский; Семеновский и Преображенский полки стояли в тылу, за батареей Раевского. Кирасирские части, тяжелая кавалерия, которая предназначалась для взламывания обороны противника или для нанесения тяжелых контрударов, встали там же.
      Кирасиры носили кирасы, которые предохраняли грудь от ударов и пистолетных пуль. Это были люди соответствующих габаритов: рост 1 метр 80 сантиметров был минимальным. Для них подбирали огромных лошадей. Так вот, именно кирасиры стали за батареей Раевского на возвышении. Место было выбрано с таким расчетом, чтобы врезаться на галопе во французских кавалеристов, когда они возьмут эту батарею. Приблизительно в 2 часа началась атака на батарею Раевского, и в 3 часа она была взята колоссальными массами французской кавалерии. Кавалерия при этом разделила судьбу той французской пехоты, которая полегла на флешах несколькими часами раньше. После чего и здесь произошел отход пехотных частей на 500–700 метров. На старой Смоленской дороге Утицкий курган штурмовался польским корпусом в течение всего дня, но успеха поляки не имели.
      Ближе к сумеркам этого страшного дня стало ясно, что русские части на старой Смоленской дороге утратили взаимодействие со своим правым флангом, потому они также были отведены и восстановили {63} контакт с главными сними Вечером Кутузов сдал приказ, что на следующий день русская армия контратакует французов, по ночью он получил сводку о потерях. Она была страшной, потому что из строя выбыла фактически половина: каждый второй был убит или ранен. И тогда Кутузов приказал отступить. Французы тоже потеряли половину своего войска (Толстой в «Войне и мире» не преувеличивает). В этом пространстве 26 августа (7 сентября по новому стилю) полегло 100 с лишним тысяч человек.

      На совете в Филях Кутузов произнес слова о том, что с потерей армии потеряна Россия, но с потерей Москвы Россия не потеряна, и приказал отступать дальше. Москва была занята французами 2 (14) сентября, а 5 (17) уже ревел московский пожар, и когда он стих, от города осталось не так уж много.
      Сохранились подвалы, огромное количество алкоголя было найдено французскими войсками, хватало и продовольствия, но начался страшный падеж лошадей, потому что кормить их было нечем. Попытки найти что-нибудь в деревнях приводили к тому, что фуражиры либо пропадали, либо возвращались ни с чем. Мужики жгли все, что можно было скормить лошадям. Кутузов отвел свою армию сначала на Рязанскую дорогу, а потом там, где сейчас стоит город Люберцы, повернул вправо, ближе к Калужской дороге, и отвел ее в Тарутино (знаменитый Тарутинский маневр).

      За тот месяц, который французы оставались в Москве, русская армия получила хорошее пополнение, отдохнула и нанесла частное поражение французским войскам, которые ее там стерегли. Наполеон понял, что сидя в Москве он ничего не добьется, а попытки вступить в переговоры ни к чему не привели. Кутузов объяснил французским парламентерам, что ни он, ни император Александр ничего изменить не могут, война уже стала народной. И тогда Наполеон вывел свою армию из Москвы на Калужскую дорогу. Ему нужно было дойти до Калуги, еще не разоренного города с большими хлебными запасами, а там можно повернуть на запад — конечно, не тем путем, которым он шел к Москве, потому что там все разорено.
      В Малоярославце дорогу перегородили русские части, которые подходили к городу постепенно, и бой продолжался целый день. Город 8 раз переходил из рук в руки, после чего французы повернули обратно на Смоленскую дорогу и вышли на нее между Москвой и Бородино. Им опять пришлось пройти через Бородино (можно себе представить, что они там увидели). Они дошли до Вязьмы, но здесь они не задержались, а побежали в Смоленск. Смоленск обманул их ожидания: огромные продовольственные склады уже были разграблены ранее проходившими через город корпусами, и армия опять осталась ни с ничем. Пришлось двигаться дальше.