Дверь в эту камеру внешне ничем не отличалась от других. Такая же зелёная облупившаяся краска, такой же резиновый овал, прикрывающий глазок «волчка», однако само подглядывающее устройство не позволяло смотреть на обитателя этой камеры, наоборот, с его помощью заключённый сам мог разглядывать своих посетителей. Но для этого пришедшему надо было сдвинуть резиновую нашлепку. Другие отличия можно было увидеть лишь войдя внутрь.
      Первое, что бросалось в глаза — это отсутствие «ресничек» на окне, рамы с приваренными к ней металлическими пластинами, ориентированными таким образом, что через них можно было видеть лишь «небо в клеточку». А следующий взгляд мог заставить случайно вошедшего не поверить собственным глазам. Перед ним оказывалась самая обычная комната, с финскими обоями, с диваном, двумя мягкими креслами, набитая разнообразной бытовой техникой, начиная с масляного радиатора и кончая стойкой с видео— и аудиоаппаратурой.
      Существовало ещё два существенных отличия от обычных тюремных камер. Во-первых, справа от входа, там, где обычно располагался открытый всем взорам унитаз, находилась дверь, ведущая в соседнюю камеру. Обстановка в ней не была столь роскошной, но и там чувствовался дух воли. И, во-вторых, обе эти камеры запирались изнутри, что было бы немыслимо, находись в них обычный арестант. Но сидел в них человек не простой, обладающий огромной властью.
      Этими шикарными, по всем меркам, двухкамерными апартаментами владел старый вор в законе, глава московской наркомафии по прозвищу Рыбак.
      Около трёх лет назад к Рыбаку пришёл странный человек, который представился как Гнус. Он без видимых усилий преодолел все кордоны охранников наркобарона и так поразил старика своими необычайными способностями, что за очень короткое время стал правой рукой Рыбака.
      Благодаря Гнусу, рыбаковская мафия почти полностью забрала в свои руки рынок сбыта наркотиков. Упрочились её международные связи, велись разработки новых сильнодействующих препаратов, привыкание к которым наступало даже после единократного приёма.
      И вдруг всё рухнуло.
      Рыбак слишком поздно понял, что Гнус, сильнейший парапсихолог, решил использовать организацию Рыбака в своих целях. Цель, впрочем, была всего одна — отомстить некоему Игорю Сергеевичу Дарофееву, знаменитому экстрасенсу, которого в криминальных кругах знали под кличкой Пономарь.
      Пономарём на блатном жаргоне называли завзятого хвастуна, но Дарофеев, несмотря на такое прозвище, успешно противостоял атакам Гнуса. Мало того, в результате его деятельности, наркомафия потерпела сокрушительное поражение как от РУОПа, так и от своих коллег, мафии, которой руководил молодой вор в законе по кличке Сивый.
      В результате настоящей войны между криминальными структурами и милицией, которая потрясла Москву и оставила после себя около тысячи человек убитыми, мафия Рыбака практически перестала существовать, а сам он, вместе с Сивым, был арестован.
      Не помогли ни связи в высших эшелонах власти, ни попытки прямого подкупа должностных лиц и следователей. Вор в законе продолжал находиться в Бутырской тюрьме.
      Следствие по его делу шло медленно. Армия адвокатов тормозила и мешала следствию по мере своих немалых сил, и всё шло к тому, что Рыбака должны были освободить за недоказанностью. Но пока этого не произошло, он оставался в тюрьме. Но это обстоятельство не помешало ему за те два года, которые он провёл в бутырских стенах, восстановить своё влияние, хотя и не в той мере, что было раньше.
      Прошлый год принёс старому мафиози немало хлопот. Внезапно вновь развернулась широкомасштабная война с мафией. Дума, законники, словно сошли с ума, забыв о том, кто на самом деле их кормит, и попытались провести несколько указов, до предела ограничивающих само существование мафии.
      Пронеслась волна убийств среди политиков, банкиров, боссов организованной преступности.
      Но внезапно всё прекратилось. Рыбак в видеозаписи просмотрел выступление Дарофеева по телевидению, в котором тот предупреждал людей о том, что некто, живущий в Хумске, может запросто заставить любого человека исполнять свою волю, и о том, как этого можно избежать. Одновременно в прессе началась совершенно сумбурная травля этого экстрасенса. Обвинения в его адрес были столь нелепы, что у любого здравомыслящего человека должно было возникнуть обоснованное подозрение, что все эти статьи — лишь газетные утки.
      Рыбак пристально следил за развитием событий, тем паче, что в них участвовал человек, из-за которого наркобарону пришлось сменить место жительства.
      Но вдруг всё стихло.
      Лишь пара газет принесли читателям свои извинения из-за публикации непроверенных сведений о Дарофееве. И всё.
      Война против мафии заглохла, никто словно и не вспоминал, что такое когда-то планировалось.
      По своим каналам Рыбак пытался разузнать, что же случилось с его недругом, Пономарём. Но ничего принципиально нового, кроме того, что Игорь Сергеевич Дарофеев, как и прежде, принимает пациентов, выяснить рыбаковским эмиссарам не удалось.
      Был, правда, слух, что некоторое время Пономарь общался с Корнем, главой одной из московских криминальных группировок, но подтверждения им не было.
      Всякий раз, когда Рыбак вспоминал о Дарофееве, в нём просыпалось желание отомстить экстрасенсу. Но убийство, как способ мести явно не подходило. Наркобарон помнил, с какой лёгкостью Пономарь предотвращал попытки покушений. Здесь требовалось что-то иное. Надо было ударить и ударить больно. Но для этого требовалось знать и болевые точки Дарофеева и его слабости, а об этом информации у мафиози не было абсолютно никакой.
      Всякий раз, когда к нему, под видом адвоката, приходил с докладом о текущих событиях деятель по кличке Кикоз, которого Рыбак поднял из рядовых пушеров, распространителей наркотиков, до своего доверенного лица, старик спрашивал его о Дарофееве. Но почти всегда никакой новой информации не поступало.
      У Рыбака, конечно, имелся и сотовый телефон, но мафиози не доверял технике, резонно считая, что любую связь можно прослушать и отдавал предпочтение личным встречам. Сама же его камера была свободна от «жучков». Её досконально проверил приглашённый с «воли» специалист, который оставил старику детектор и научил с ним обращаться. Это влетело в немалую сумму, но Рыбак уже не был так стеснён в средствах, как в самом начале заключения.
      Вчера Кикоз сообщил, что Дарофеев уже два дня как пропал. Его не было ни дома, ни на работе, в Центре Традиционной Народной медицины, ни на той квартире, где он обычно вёл приём пациентов. Это сообщение насторожило Рыбака. Такое исчезновение могло означать, впрочем, что угодно. Но старый мафиози шестым чувством понял, что здесь что-то неладно. Пономарь мог испариться только в одном случае — если ему угрожала какая-то опасность. Следовательно — кто-то объявил сезон охоты на Дарофеева. А это не вписывалось в рыбаковские планы мести.
      Размышления вора в законе прервал стук в дверь камеры. Стучали как «вертухаи», охранники, железом по железу, используя для этого ключ от камеры. Но те колотили по двери изо всех сил, этот же стук был какой-то неуверенный.
      Рыбак встал с дивана, подошёл к двери. Глазок показывал темноту, резиновая нашлёпка оставалась на месте.
      — Кто? — Недовольно спросил Рыбак. — Блямбу откинь!
      Через мгновение заслоняющая обзор преграда была сдвинута и мафиози увидел, что за дверью стоит мужик в чёрной робе из «хозобоза», через плечо у него висела объёмистая брезентовая сумка.
      — Сантехник. — Ответил пришедший. — Прокладку менять.
      Кран у Рыбака действительно подтекал, но, поскольку раковина находилась в другой «комнате», за толстую стену звук падающих капель не проникал.
      Отодвинув засов, мафиози открыл дверь. В камеру вступил зек, и Рыбак понял, чем тот стучал. В руке хозобозника был зажат массивный гаечный ключ.
      В следующее мгновение мужик размахнулся и лишь отменная реакция Рыбака, отступившего в последний момент, спасла ему жизнь. Металлическая дубинка просвистела там, где мгновение назад была голова мафиози.
      Несмотря на то, что старик недавно разменял восьмой десяток, он был в хорошей физической форме. Лишь однажды, в молодости, ему попался противник, который смог в честном поединке сломать Рыбаку нос. Но и расплата за причинённое увечье была соответствующей.
      Сейчас же речи о честной драке не шло. Пришелец явно хотел убить мафиози, и тот не стал стесняться в средствах самозащиты.
      Воспользовавшись тем, что от сильного замаха мужика чуть развернуло, Рыбак точным движением ударил того ногой в пах. Хозобозник выронил гаечный ключ и начал складываться пополам, этого и ждал мафиози. Он с силой врезал ногой по двери, мужик, всё ещё стоявший в проёме, должен был получить ею по лбу и вылететь в тюремный коридор. Но убийца согнулся быстрее, чем мог предположить Рыбак и случилось так, что шея мужика оказалась зажата между тяжёлой дверью и косяком.
      Послышался громкий хруст. Дверь пошла назад и через мгновение мафиози увидел, что он сделал.
      Шея нападавшего оказалась почти перерублена. Голова хозобозника обвисла. Сам он ещё мгновение стоял на ногах и потом упал так, что его голова оказалась накрыта мёртвым телом. На линолеуме камеры начала растекаться багровая лужа.

— 1 -

      На мгновение ему показалось, что если он откроет глаза, то увидит над собой чёрный потолок. Чёрный, как беззвёздное ночное небо.
      Но проверять подозрение не хотелось. Веки словно приросли одно к другому и разлепить их можно было лишь с колоссальным трудом.
      Да и зачем куда-то смотреть, если и с закрытыми глазами он чувствовал себя совершенно великолепно. И это было странным. Невозможно просто так пребывать в такой полной эйфории и одновременно быть совершенно спокойным.
      Противоречие это иногда всплывало в его мозгу, но как только он пытался его разрешить, мысли, словно сами собой перескакивали на что-то другое. Это возбуждало другое подозрение, что он не может сконцентрироваться, но и его постигала судьба всех серьёзных мыслей: они уплывали и забывались, оставляя после себя лишь смутное ощущение нереальности всего происходящего.
      Впрочем, не происходило ровным счётом ничего, заслуживающее его внимания.
      Его окружала полнейшая тишина. В ней, если прислушаться, можно было вычленить и звуки проезжающих машин, чьи-то разговоры, далёкую музыку. Но ни на чём из этого невозможно было задержать внимание.
      Вдруг он почувствовал какой-то дискомфорт. В таком блаженном состоянии и неудобство оказалось крайне приятным. Центр, из которого исходило это новое ощущение, был живот. Он наслаждался состоянием голода, которое дарил ему пустой желудок.
      Послышался скрип отпираемой двери, шаркающие шаги, шелестящее дыхание.
      Он почувствовал, что его верхняя часть приподнимается, занимая почти вертикальное положение.
      — Давай, милок, покушаем… — Раздался ласковый женский голос.
      Глаза открылись сами собой. Перед ним суетилась старушка в белом медицинском халате. Её быстрые движения не давали понять, что она делает, но запахи говорили о том, что его дискомфорт скоро пройдёт. Это были запахи пищи.
      Не в силах уследить за движениями санитарки, он вновь смежил веки и тут же почувствовал прикосновение к губам. Нижняя челюсть поползла вниз, и в его рот влился тёплый бульон. Проглотив первую ложку, он вдруг понял, что это недостойно. Почему его, здорового мужика, кормят с ложечки?
      Он попытался возразить, но смог издать лишь нечленораздельный звук и нелепо махнуть руками, которые пронеслись перед его носом как два цветных пятна.
      — Тихо, тихо, милый… Я понимаю, сам хочешь… Но чего уж… Я тебя покормлю… Открывай ротик…
      И он, уже забыв о странности своего положения, послушно выполнил приказ.
      После обеда он опять погрузился в своё странное состояние, но оно уже ощутимо ослабло. Не было уже того пронзительного блаженства от простого существования, да и на мыслях можно было худо-бедно сосредоточиться.
      «Если это клиника, — Думал он, — А за это говорит всё, начиная санитаркой и кончая качеством местной кормёжки, значит, я болен. Но чем? Я же превосходно себя чувствую. Руки-ноги на месте, ничего не болит…»
      В подтверждение своих размышлений, он поднёс к глазам сперва одну, потом другую ладонь. Они были, но зрение могло лишь вычленить их розовые пятна на грязно-зелёном фоне, в который сливалось всё окружающее.
      Ноги тоже существовали. Он согнул их в коленях и обнаружил увеличение белого пятна перед собой.
      «А, может, у меня что-то со зрением? — Пришла догадка. Но он тут же отмёл её. — Офтальмологических не держат на постельном режиме…»

— 2 -

      На этот раз дверь распахнулась с грохотом. Задремав, он не чувствовал хода времени, но, очевидно, после обеда прошло не так уж много времени, желудок давал о себе знать приятной полнотой.
      Эти визитёры, он по шагам, определил, что их двое, обладали мужскими голосами и не были столь тактичны, как санитарка. Они быстро стянули с него одеяло, задрали рукав пижамы.
      — Он чего, спит? — Спросил грубый голос.
      — Дрыхнет… — Презрительно отозвался второй.
      Послышалось непонятное позвякивание. Приоткрыв глаза, он увидел, две фигуры, склонившиеся над чем-то металлическим. На мгновение зрение прояснилось и он увидел лоток, на котором лежал шприц, кусок силиконового шланга и подушечка из оранжевой клеёнки.
      «Набор для внутривенных инъекций…» — Подумал он. И не ошибся.
      Тут же один из мужиков, прямо поверх закатанного рукава пижамы, перетянул ему руку. Мазнул чем-то мокрым и холодным по локтевому сгибу, и в воздухе отчётливо запахло спиртом.
      — Такую ценную жидкость на этого ублюдка тратим… — Недовольно проворчал один из мужиков.
      — Не жмотись. Капля всего-то уходит… — Огрызнулся второй.
      Через мгновение он почувствовал укол.
      — Ну, Пономарь, получай дозняк!..
      На него накатило странное чувство расслабленности, мозг погрузился в дремотную истому. Окружающее как бы перестало для него существовать. И лишь где-то далеко, переливаясь многократным эхом, звучало бессмысленное слово:
      — Монопарь… Номопарь… Мопонарь… Пономарь…
      От него веяло чем-то родным, знакомым, но сосредоточится, чтобы выяснить, вспомнить, что оно означает, ему было чертовски лень.

— 3 -

      Ужина он не помнил. Возможно, его не было вовсе. Или был, но прошёл мимо его сознания. Да о каком сознании могла идти речь? Всё окружающее было подёрнуто плотной наркотической завесой, а его мозг отказывался повиноваться.
      Разбудил его очередной укол. Грубые манипуляции с его телом вывели его из себя, но гнев не успел оформиться в мысль, проскользнув невнятным ощущением.
      Однако действие укола на этот раз уже не было таким сильным. Это вызвало досаду, такую же мимолётную, как и давешнее недовольство.
      Эйфория опять плавно перешла в сон.
      Открыв глаза, он понял, что сейчас ночь.
      Из окна, расположенного где-то в изголовье, лился слабый, мертвенно-бледный свет далёких фонарей. Послышался паровозный гудок и он понял, что окончательно проснулся.
      Видение окружающего мира уже не было таким мутным. Ему удалось разглядеть плафон на потолке, скрывающий люминесцентные лампы, а с трудом повернув голову, мышцы плохо повиновались сознательным командам, и тумбочку рядом с кроватью. На её пластиковой поверхности ничего не было. Лишь пятно от пролитой и высохшей жидкости, напоминающее спящую собаку с длинным хвостом, по иному отражало заоконный свет, нежели остальная поверхность.
      Пустые крашеные стены. Дверь из листа толстого матового стекла. Типичная обстановка больницы.
      Теперь он чётко вспомнил и санитарку, кормившую его обедом. Вспомнил по ощущениям, не по образам. Всплыли грубые санитары, делавшие инъекцию.
      Что-то они сказали важное…
      Голодарь?..
      Нет, какое-то другое слово.
      Ему казалось, что если он вспомнит этот набор звуков, то произойдёт что-то очень важное. Жизненно необходимое. Он поймёт, почему он находится здесь, чем он болеет…
      И вообще, что это за клиника?
      Может, психиатрическая?
      Это объясняло бы и его состояние, и странные, приводящие в бесчувствие и беспамятство уколы. Но откуда-то он знал, что в психбольницах обстановка другая. Например, нет тумбочек для личных вещей…
      Что же с ним произошло?
      Да и кто он, в конце концов?
      Задав себе этот вопрос он, с ужасом, прогнавшим прочь остатки эйфорического состояния, понял, что не помнит этого. Он ещё раз огляделся, словно пытаясь в стенах, в окружающей обстановке найти намёк на своё имя, профессию. Но тщетно. Голые стены молчали. Да и что они могли сказать?
      «Пономарь.»
      Это слово внезапно словно высветилось из глубин памяти.
      «Да!» — Понял он, так его звали. Но ведь это не имя, кличка. Кто же он такой на самом деле?
      Внезапно замигали лампы под потолком, зажглись. Пономарь зажмурился и услышал щелчок отпираемого замка.
      В ярком свете он увидел парня в одежде никак не соответствующей лечебному учреждению. Вошедший носил потёртые джинсы и пёструю шелковую рубашку.
      — Где я? — Слабым голосом попытался спросить Пономарь.
      Вместо ответа парень исчез. Из коридора донеслась ругань, среди многоэтажного мата пациент явственно вычленил суть фразы:
      — Кто допустил, чтобы он пришёл в себя?!
      Послышался грохот, за ним быстрый топот двух пар ног и в палату влетели санитары. Во всяком случае, белые халаты на этих мужиках присутствовали.
      — Что ж ты? — Плотоядно ощерясь спросил один из них, невысокий, начинающий лысеть брюнет.
      Второй в это время с металлическим звоном опустил на тумбочку принесённый поднос.
      — Сейчас уколемся — и больше никаких вопросов задавать не будем… Добазарились?
      Пономарь хотел, было, отрицательно покачать головой, но пока он собирался это сделать, его рукав уже был закатан, а рука перетянута жгутом и к ней приближалась игла шприца. Поняв, что после укола он вновь потеряет сознание, пациент шевельнул рукой и острый металл вонзился не в вену, а около неё, в сухожилие. Руку пронзила острая боль, и тут же Пономарь получил увесистую затрещину.
      — Не рыпайся, блин!..
      Твёрдые пальцы схватили его за бицепс и за запястье. Игла тут же вонзилась вновь и Пономарь захлебнулся в подступившей к горлу эйфории.

— 4 -

      На этот раз его посетили видения.
      В этих не то снах, не то галлюцинациях, он точно знал кто он такой, но в той жизни это знание казалось не таким ценным, каким-то само собой разумеющимся. Словно понятие о том, кто он есть совсем не было ему нужно.
      И там окружали его люди.
      Странное дело, но все они казались Пономарю хорошими. Он вроде бы знал кто они такие, а вроде и нет. Но, в любом случае, они относились к его персоне с искренней любовью. Так ему казалось. Или не казалось, и так было на самом деле?
      Но где? Когда?
      Вот молоденькая девушка. И сам Пономарь почувствовал себя с ней молодым. Они идут по тропическому лесу, смеются, целуются и обнимаются на ходу. Потом выходят к океану, на белый сияющий коралловый пляж…
      Их окружают покосившиеся пальмы. Из-под ног во все стороны бочком разбегаются мелкие крабы.
      Одна часть сознания Пономаря понимает, что этого в действительности никогда не было, но другая знает, что так могло бы быть, если бы согласился на какое-то предложение. И это «бы» вызывает в первой части его сознания смутное воспоминание о долгих сожалениях по поводу отказа.
      Да какого отказа? Вот же он, с Лизой, на Филиппинах, и сейчас они пойдут к настоящему хиллеру… «Перенимать» опыт…
      Лизой? А кто это?.. И вдруг всё окружающее становится зыбким, и сквозь него проступают контуры какой-то квартиры. Или даже не квартиры, а рабочего кабинета.
      Пономарь вдруг понимает, что он находится на Петровке у своего друга. А вот и сам друг, в расстёгнутом милицейском кителе, что-то весело доказывает ему, Пономарю.
      А память услужливо подсказывает, что этого друга уже нет в живых. Что если бы не глупейшая ошибка самого Пономаря, он бы не пострадал. Хотя и подходил ему срок, но причиной смерти послужила именно пономарская оплошность…
      А вторая часть мыслей тычет увиденным в глаза: «Ты что, умом тронулся? Вот же он, Синельников, жив-здоров! Какая смерть? Какие похороны?»
      А кто такой Синельников?
      И снова Пономарь обнаруживает себя в другом месте.
      Это тоже какая-то клиника. И Пономарь вдруг «вспоминает», что находится она не в Москве, а в Хумске. Он сидит около кровати, на которой развалился, закрыв глаза, какой-то мальчик.
      Рукава его пижамы завёрнуты, сама она явно велика для находящегося в ней тщедушного тельца. В пальцах мальчика моток проволоки, из которой он на ощупь плетёт какую-то конструкцию.
      Губы мальчишки плотно сжаты, но Пономарь-то знает, что он что-то рассказывает. Речи его не нравятся Пономарю и он, тоже не раскрывая рта, что-то объясняет пацанёнку. Витя соглашается.
      Но не было же этого разговора! Всё происходило совсем иначе. Противостояние. Борьба. Трупы. И тяжелейшая победа, чуть не обернувшаяся полным разгромом. Привычки Вити не ушли сами собой.
      Витя? Кто это?
      Который раз перед глазами всё плывёт и Пономарь обнаруживает себя в квартире.
      Его жена, Лиза, что-то ему втолковывает, рядом стоит девчушка и с замиранием сердца ждёт решения. На мгновение он задумывается и кивает, принимая доводы.
      Девочка бросается ему на шею. Целует в щёку.
      Он подхватывает её, и они кружатся по комнате.
      И снова услужливая память подсказывает, что на самом деле он решительно отказал просьбам Светы разрешить ей занятия каратэ, посчитав, что это не для женского пола. Уже отказывая, Пономарь знал, что не прав, но не мог же он потом переменить решение, он же должен был поддерживать свой авторитет? Или авторитарность?.. И откуда, вообще, взялась эта Света?..

— 1 -

      Общение с этим пацаном давалось нелегко. Николай Андреевич Репнев, известный в своей преступной организации под прозвищем Корень, не имел другого выхода. Он не мог позволить чтобы хоть малейший слушок проник за завесу полнейшей секретности, которую он воздвиг вокруг этого мальчика.
      Витя Матюшин, от рождения был слепоглухонемым. Сейчас ему шёл четырнадцатый год, и он обладал совершенно уникальными возможностями. Начиная с того, что он был абсолютным телепатом, то есть мог как читать чужие мысли, так и проецировать свои в голову собеседника, и кончая тем, что он являлся единственным в своём роде гением желания. Витя мог заставить любого человека на любом расстоянии исполнить его волю. Почти любого…
      Когда прошлой осенью Дарофеев обнаружил его в хумском НИИ Экстремальной Бихевиористики, Витя вбил себе в голову, что ему позволено всё, карать и миловать, и взял себе громкий титул Главный Управляющий Людьми. Пока Пономарь не нейтрализовал его, ГУЛ успел натворить очень многое. Он и почистил, методом прямого устранения, верхушку криминального мира, заставил депутатов Госдумы подготовить несколько суровых законопроектов. Хорошо, что они не успели их принять окончательно. Короче, свёл с ума всю Россию.
      Потом, конечно, всё утряслось, депутаты, освободившись от чужого влияния, одумались. Правда, два десятка новых тюрем и исправительных лагерей продолжали строиться. Фонды на них были уже выделены несколькими банками и выцарапать деньги обратно не представлялось возможным.
      Витя поселился у Дарофеева, который стал постепенно вправлять ему мозги. Корень пристально следил за этим процессом, навещая Игоря Сергеевича, усыпляя его подозрительность.
      С самого начала Николай Андреевич положил глаз на хумского гения. Мафиози понимал, что если способности пацана направить в необходимое русло — ему не будет цены. Да и Корень сможет, благодаря ему, настолько увеличить своё влияние, что сможет стать единоличным теневым властителем России и окрестностей.
      Около года Репнев готовился к этой акции. Проблем было целых три. Во первых, как нейтрализовать Пономаря так, чтобы это не вызвало подозрений у Вити. Во вторых, как заполучить согласие пацана на сотрудничество. И третья, самая сложная, как даже в мыслях не выдать своих планов.
      Всё это Николаю Андреевичу с блеском удалось.
      Неуязвимый, ясновидящий Пономарь пал жертвой собственной беспечности. Корень подсунул целителю перчатки, мех которых был пропитан наркотиком Yellow Dead. После пяти минут ношения подарка Игорь Сергеевич закосел и потерял сознание. «Скорая помощь» с людьми Репнева была наготове. Дарофеева погрузили в «Раф» и отвезли в небольшую частную клинику, которая содержалась Николаем Андреевичем.
      Под видом благожелательности мафиози удалось убедить Витю, что тому стоит пожить у него, Репнева. И мальчика поместили в строго охраняемый особняк в районе Химок.
      Но эта операция не имела бы смысла, если бы не был возможен хотя бы минимальный контроль над мыслями пацана. Корню нужен был телепат. Мафиози хорошо помнил несколько весьма неприятных минут, когда он доверился шарлатану-экстрасенсу во время собственного штурма хумского НИИЭБа. Тот заверял Николая Андреевича, что запросто справится со всеми проблемами, в результате чего получил небольшое дополнение к мозгам в виде кусочка свинца.
      Таких накладок Корню хотелось впредь избегать и он большую часть времени подготовки похищения паренька посвятил розыскам человека, который на самом деле мог бы читать чужие мысли. Пришлось отвергнуть несколько кандидатур, хотя кто кого отверг можно было ещё и поспорить.
      Лишь недавно был найден господин отвечавший всем требованиям. Звали его Михаил Русланович Кашеваров. Был он настолько тих и незаметен, что полностью оправдывал своё прозвище Призрак.
      Доверия ему было мало, но он единственный согласился работать на «крышу» без дополнительных принуждений. С одной стороны это казалось подозрительным, мало ли какие цели мог преследовать господин Кашеваров, не искать же ещё одного телепата, чтобы заглянуть в мысли нанятому? С другой же стороны у Корня не было выбора, да и время поджимало. Витя уже почти согласился с внушаемой ему Дарофеевым концепцией что человеков убивать нехорошо.
      — Как там дядя Игорь?
      Этот голос звучал прямо в голове Репнева. Несмотря на почти годичный опыт такого общения, мафиози было несколько не по себе.
      «Заглянет, ведь, куда не следует…» — Подумалось Николаю Андреевичу и, чтобы не выдать себя, не обнаружить истинных причин своей зажатости, он представил одну из нелегальных операций с титановыми сплавами.
      Витя тактично промолчал, но Корень знал, что пацан заметил эту мысль.
      — Пока плохо. — Мысленно проговорил Репнев. Он представил себе картину: Дарофеев распластан на больничной койке. Вокруг него помигивает какая-то медицинская аппаратура, всё опутано шлангами и проводами.
      — А что врачи говорят?
      — Никто ничего толком сказать не может. — Врал мафиози. — Я нанял лучших специалистов, но и они говорят, что организм сам должен справиться… Или не справиться…
      Они еще несколько минут пообсуждали медицинские проблемы, пока Корень не перешёл к делу.
      — Знаешь, мне сообщили, что Рыбак ещё жив…
      Николая Андреевича очень беспокоило то, что наркомафия старого вора в законе продолжает набирать обороты. А, сопоставив то, что разгром Рыбака был напрямую спровоцирован Пономарём, и несомненное знание наркобароном этого факта делало Игоря Сергеевича весьма примечательной мишенью.
      Репнев сообщил Вите, что наркоделец, по его сведениям, разобрался с текущими делами, поставил свой бизнес и теперь готов к мести. А мстить он будет, конечно, главному виновнику своих несчастий — Дарофееву. Поэтому следовало бы принять превентивные меры.
      В свой прошлый приезд в Химки Николай Андреевич разъяснил Вите ситуацию и попросил помощи, чтобы оградить беззащитного в данный момент Игоря от возможных посягательств конкурента. Хумчанин согласился. Но первая попытка не удалась.
      На этот раз к просьбе окончательно устранить старого мафиози, Корень добавил список из ещё трёх фамилий. Эти боссы криминальных группировок не имели к Пономарю ни малейшего касательства, но они мешали Репневу, как, наверное, и он им, договориться с ними было, на взгляд Николая Андреевича, невозможно, поэтому требовалось физическое устранение. Благо возможности Вити позволяли это сделать так, что сам Корень оставался полностью вне подозрений.
      — А могу я навестить дядю Игоря? — Внезапно спросил мальчик.
      Мафиози нахмурился:
      — Пока, наверное, нет… За этим особняком следят… Это было бы слишком опасно для тебя… Да и для него тоже…
      Витя, казалось был удовлетворён таким ответом.
      Попрощавшись, Николай Андреевич вышел из комнаты и поднялся на второй этаж. В помещение, расположенное непосредственно над апартаментами парня.

— 2 -

      Михаил Русланович угрюмо посмотрел на визитёра. Корень, не обращая внимания на пристальный взгляд телепата, прошёл мимо него и устроился в кресле у огромного, во всю стену, окна. Призрак вынужден был повернуться, чтобы оказаться лицом к своему работодателю.
      — Ну, о чём он думает? — С показным безразличием в голосе спросил Репнев.
      Чтец мыслей встал и подал Николаю Андреевичу стопку исписанных листов бумаги. Тот лениво пролистал их, зевнул и устало посмотрел на Кашеварова:
      — Ты словами говори…
      Это уже стало своего рода ритуалом. Всякий раз, когда Корень заходил к телепату, тот предоставлял дотошную запись всех размышлений Вити с указанием времени вплоть до секунд. Не доверять этим расшифровкам Корень не мог, но в них содержалось такое огромное количество материала не интересующего мафиози, что разбираться в нём, чтобы выудить что-нибудь полезное он просто не мог себе позволить.
      — Все ваши задания он выполняет.
      — Хорошо. — Удовлетворённо кивнул Корень.
      — Но есть одна или две неприятности…
      — Какие, чёрт подери?!
      — Он уже просёк, что дело не чисто… — Тихо, почти шёпотом проговорил Призрак.
      — Так… — Насупился Николай Андреевич. — А конкретно?