— Менталитет! — заявил Морзик с заднего сиденья.
      Андрюха Лехельт всем телом обернулся к нему с переднего.
      — А может, ментальность?
      — Не... Менталитет!
      — Это вы о чем? — недоумевая про себя и оттого раздражаясь на молодежь, строго спросил Зимородок, сидящий за рулем.
      — Менталитет — это личный состав РОВД, — пояснил Лехельт. — А ментальность — способ мышления ментов.
      Они втроем наблюдали, как в двадцати метрах от них начальник гатчинского ОБЭП подполковник Шишкобабов, трезвый до икоты, пытается состричь с Винтика штраф за проезд в пешеходную зону Соборной улицы. За пять минут до этого из цепких рук Шишкобабова с ругательствами вырвался Изя. Матерился он так изощренно и столь неподходяще к своей интеллигентной горноеврейской внешности, что оторопевший подполковник безропотно пропустил вслед Изе машину со сменным нарядом Старого и, лишь завидев роскошный “сааб” Винтика, встрепенулся и пришел в себя.
      По классификации разведчиков Шишкобабов был, безусловно, явление ментальное, поскольку, хоть ныне к дорожной инспекции отношения не имел, начинал службу рядовым инспектором ГАИ и образ мыслей имел прежний.
      — Не берет! — изумленно сказал Морзик. — Гляди, Андрюха, не берет! Снимай скорей! Перед нами уникальное явление! Честный мент!
      Лехельт схватил фотоаппарат и запечатлел, как Шишкобабов, возмущенно воздев руки к небу, брезгливо отталкивает от себя сторублевую купюру.
      — В “Аргументы и факты” пошлем!
      — Лучше в “Науку и жизнь”! В рубрику “Очевидное — Невероятное”!
      — Хватит тратить казенную пленку, — остудил их пыл Клякса, сам немало удивленный происходящим.
      — А что? Представляете, Константин Сергеевич, если бы нам наши ролики в “Сам себе режиссер” посылать? Да мы бы все призы забрали! А то там показывают сплошь младенцев, пьяных баб да живность всякую... То ли дело — взятие братком Стоматологом Питерским со товарищи кавказского соловья-разбойника Дадашева в заложники! Карельский пленник! Полнометражная лента с выходом под занавес звезды питерской “наружки” Ролика на ушах — в буквальном смысле!
      — Взял, — сказал Клякса и успокоенно вздохнул. — Слава Богу, а то уж я решил, что старею...
      — Как — взял?! — прильнули к лобовому стеклу Дональд с Морзиком.
      — Десять баксов взял.
      — А заснять?!
      — Поздно уже. Трепаться меньше надо было. Можешь выйти, предъявить удостоверение фотокорреспондента и попросить второй дубль.
      — Я думаю — он согласится, если еще десять баксов дать!
      — Теперь не будете посылать фотографию в газету?
      — Почему? Пошлем для хохмы, верно? В местную, гатчинскую! “Красносельский Вестник”!
      — Поехали... Сейчас он с нас стричь будет.
      — Ну уж дудки! — сказал Морзик и, едва они медленно поравнялись с машущим перчаткой Шишкобабовым, приоткрыл стекло и показал подполковнику грязноватый кукиш. Размер композиции из трех пальцев был столь внушительный, что начальник ОБЭП предпочел махнуть еще раз, на этот раз разрешающе: дескать, проезжайте, недосуг мне!
      Вслед за красным, как пламя, “саабом” они повернули на проспект. У свекольно-бордового домика с надписью “Гатчинский отдел дознания” стоял с видом несколько обалдевшим местный оперуполномоченный Багетдинов и, покуривая, потирал лишь недавно зажившую голову.
      — Хоть покатаемся... — удовлетворенно хмыкнул Лехельт, потягиваясь и разминая затекшие ноги. — Осточертело с утра стоять!
      — Не говори гоп, пока не перепрыгнул, — предостерег его Зимородок.
      И как в воду глядел. Сделав круг почета по родному городу. Винтик с шиком подкатил к единственному в Гатчине казино с вывеской из гирлянды электрических лампочек.
      — У-у!.. — разочарованно заныл Морзик. — Это якорь! Это надолго!
      — Будем ждать, — сурово сказал Клякса, паркуясь у обочины неподалеку.
      — Может, разрешите зайти внутрь?
      — У тебя что — деньги есть? То-то же. А без денег там шляться подозрительно. Вдруг он тебя узнает? Ведь он тебя видел на Московском вокзале.
      — Не... — махнул лапищей Вовка. — Этот — лох, он не узнает! Есть такие кадры, глаза — как два штопора, так и сверлят. Они хоть через сто дет встретят на улице случайно — и узнают. Я таких сразу вычисляю. А этот — не...
      — Он только о себе думает, — весьма убедительно проговорил Дональд. — Окружающими он не интересуется и ничего вокруг не замечает.
      — Все равно — не будем рисковать, — непреклонно решил Зимородок.
      Вновь потянулись нудные минуты ожидания, потихоньку складывающиеся в часы. Вечерело. Морзик, истомившись, перегнулся через спинку сиденья и нетерпеливо зашептал Лехельту на ухо:
      — Не в ту машину мы сели! Надо было со Старым садиться! Он всегда, чуть вечер, наряд по домам отпускает, если объект на якоре! Завтра к нему сядем!
      — Т-сс!
      — О чем вы там шепчетесь? — отвлекся от наблюдения за входной дверью казино Зимородок.
      — Да вот, товарищ капитан, плохо, что в нашем наряде нет женщины. С оперативной точки зрения плохо. Это ухудшает возможности наблюдения!
      Зимородок подозрительно покосился на Вовку Черемисова, круглые глаза которого выражали только преданность делу наружного наблюдения.
      — Кто же виноват, что ты с Пушком поссорился? Я вас теперь нарочно рассаживаю, по ее же просьбе.
      — Вот дура... извините, Константин Сергеевич, это я не про вас. Так уж у нас с Людмилой получилось. Не сошлись характерами.
      — По-моему, вы очень даже характерами подходите...
      — А давайте завтра Пушок с Роликом к вам сядут, а мы с Андреем — к Мише? Тогда в каждой машине будет по женщине... очень удобно... с оперативной точки зрения, — заискивающе произнес Черемисов.
      — Не получится, — помотал головой Клякса. — Наставник со стажером должен быть. Кира с Роликом, а Старый — с Пушком.
      — Старый? — удивился Морзик. — Я думал — это я у Людмилы наставник.
      — Ты и был... а теперь какой же из тебя наставник? Вы с ней как кошка с собакой. Кроме того, вам с Тыбинем в одной машине тесно будет. Вы оба ребята крупногабаритные. А тут мы с Андреем тебе весь задний диванчик предоставили. Хочешь — сиди, хочешь — лежи...
      — Ничего я уже не хочу, — разочарованно протянул Морзик, поняв, что убедить Зимородка отпустить их в машину к Тыбиню не удастся. — Насиделся уже сегодня и належался... Я побегать хочу... домой хочу...
      — А кроме того, — не обращая внимания на скулеж и ерзанье Черемисова, продолжал капитан, хитро улыбаясь, — слухи о том, что Старый отпускает наряд раньше положенного, — гнусная ложь и клевета на товарища! Я сам его не раз проверял! Так что оставьте ваши надежды на сокращенный рабочий день и продолжайте наблюдение, а я вздремну. Очередь моя пришла.
      Долго отдыхать Косте Зимородку не пришлось. Наблюдающий в прибор ночного видения Лехельт толкнул его локтем.
      — Константин Сергеевич! Винтик вышел! В машину садится!
      — Опаньки! — мгновенно стряхнул с себя дремоту капитан. — А вы говорили — по домам! Да все еще только начинается!
      Вослед рубиновым огням “сааба” они обогнули темный, как глухой лес, гатчинский парк и подрулили к вокзалу балтийской линии. Здесь Винтик поставил машину у самых ступенек лестницы, ведущей на платформу, и вышел.
      — Через пять минут электричка из Питера, — сказал Клякса. — А ведь он встречает кого-то... Морзик, ты хотел пройтись? Выйди, изобрази пьяного, пошатайся около него. Только шапку одень, уши не обморозь!
      — Чтобы пьяного, надо бутылочку пива пропустить! — оживился Вовка, — Для запаха!
      — Разрешаю, только одну. Давай, быстро! Жаль, Волана нет! Он бы сейчас пригодился!
      — Справимся, Константин Сергеевич!
      Морзик проворно подбежал к привокзальному ларьку, прикупил пива и, рискуя простудить горло, тут же ополовинил бутылку, припав к ней истомленными жаждой губами. Остатки вылил в ладонь, охлопал ватник на манер одеколона и, болтая бутылкой по сторонам и расплескивая пену, нетвердой походкой побрел к лестнице.
      Лехельт, наблюдая, переживал. Андрею казалось, что Клякса не доверяет ему и оттого послал Морзика. Он чувствовал себя отодвинутым на задний план — но это было сейчас не главное.
      У ступенек лестницы Морзик остановился и, ухватившись за перила, принялся разговаривать сам с собой, покрикивая и ругаясь. Винтик с платформы оглянулся раз, другой, а потом подошел к Владимиру.
      — Слышь, эй! Мужик! Постереги тачку! На опохмел дам! Знаю, знаю, сам такой бывал! Ты пять минут постереги — мне приятеля надо встретить с электрички!
      — Без... базара!.. — с натугой ответил Морзик, глядя под ноги и сохраняя шаткое равновесие.
      Бутылка со звоном выпала у него из рук. Он наклонился, продолжая цепляться за перила, и принялся отыскивать ее в темноте.
      — Э, да ты готовый!.. — разочарованно протянул Винтик, он же Григорий Пивненко.
      Тут, постукивая на стыках, неожиданно тихо к платформе подкатила темная питерская электричка. Людей в ней было мало. Пивненко поспешно отошел.
      — Молодец, Морзик, — сказал по связи Клякса, — Пока все путем...
      — Могем... когда захотим, — хрипло, в пьяной интонации типажа отозвался по ССН Черемисов.
      — Идут! — предупредил Дональд, немного приоткрыв дверцу машины и наблюдая в тепловизор, — Винтик, а с ним... трудно узнать... лицо искажается — кажется это тот инженер из ГОИ!
      — Дай-ка! Точно! Дербенев Тимур Арнольдович! Морзик, к тебе идут Винтик и второй объект... Постарайся услышать разговор. Андрей, можешь их заснять?!
      — Снимаю уже!
      — Камеры не перепутал? Для ночной съемки взял?!
      — Обижаете совсем!
      — Это важно, что второй здесь! Я еще не знаю, почему, — но это важно.
      Винтик с низеньким человеком в тужурке и суконной шапке со смешными ушками медленно спускались по лестнице.
      — Это твоя машина? — завистливо спросил человек, завидев “сааб” и поглубже натягивая шапчонку за ушки на голову. — Богато живешь!
      — Только не прибедняйся! Я никого из вас не обидел! Все получили, как договаривались!
      — Тише ты! С ума сошел!
      — А что такое? Мало ли про что мы говорим... Да тут и нет никого.
      — А это кто там?
      — Синяк один... машину мне сторожит.
      — Прогони его!
      — Ты совсем спятил! Он алкаш, я его здесь сто раз видел! Везде тебе ФСБ чудится... умрешь со страху скоро.
      — Можно подумать, ты не боишься.
      — А чего мне бояться? Все было — и прошло! Поехали в кабачок, поужинаем. Разговор есть.
      — У меня нет денег на кабаки, — с горечью проговорил приезжий.
      — Ну ты и жлоб! Ведь посадят — даже потратить не успеешь! — и Винтик жизнерадостно захохотал.
      — Сплюнь, дурак! Мне все время кажется, что за мной следят...
      — Ладно, садись в машину! Не на холоде же нам разговаривать.
      — У тебя там “жучков” нет?
      — Ты параноик, Тимур!
      Хлопнули дверцы “сааба”. Морзик, скорчившись, присел на ступеньку в двух метрах от машины и по связи кратко передал Кляксе содержание разговора.
      — Эх, надо было мне “ухо” взять! С такого расстояния я бы услышал, о чем они сейчас говорят!
      — Не услышал бы. Они двигатель запустили. Движок все заглушит, я проверял.
      — Греются, г-гады!.. — стуча зубами, сказал Морзик, ежась на ледяном бетоне лестницы.
      — Посиди, сколько сможешь, потом Дональд тебя подменит. Пойдет бутылки собирать.
      — Я ему свою... оставлю-у!..
      Ждать, на счастье Вовки Черемисова, пришлось недолго. Щелкнул замок и раздался возмущенный голос приехавшего на электричке мужчины:
      — ...раз и навсегда, понял! Эти авантюры не для меня! Я даже списывать никогда не умел, всегда попадался!
      — Извини, но я уже дал твой адрес и телефон. К тебе подъедут. Да чего ты затрясся? Они культурные люди! Скажешь “нет” — и все! А может, передумаешь? Обещают хорошие деньги. Поделиться не забудь!
      Мужчина замахал руками в волнении, даже ногой притопнул.
      — Уезжай немедленно! Проваливай! Не надо меня провожать, сам дорогу знаю! Мы не должны с тобой встречаться! Это компрометирует нас обоих! Забудь обо мне, понял?!
      — Да пожалуйста! Тебе же помочь хотел! Шизофреник!
      И Винтик, врубив передачу, уехал. Незнакомец, оставшись один, принялся пристально и подозрительно разглядывать скрюченную фигуру вконец замерзшего Вовки Черемисова. Это длилось несколько минут. Наконец Морзику стало невмоготу.
      — У-у-у... — потихонечку угрожающе завыл он, прибавляя в голосе. — У-у-у! Зачем я ее зарезал? Зачем?!
      Он поднял голову, оглядываясь будто в недоумении. Приезжий попятился и, чертыхаясь, побежал прочь, по кустам, в обход платформы к подземному туннелю, а Вовка, постанывая, бросился в те же привокзальные кусты, но в другую сторону — справлять нестерпимую малую нужду, превозмогшую даже муки холода.
      В такие минуты понимаешь, где у человека находится душа!

      В городе было много теплее. Старый вел машину легко и непринужденно. Сухая трасса стелилась под колеса. “Девятка” Изи маячила в ста метрах впереди.
      Изя был доволен своей “Ладой”, а главное — ее ценой: новехонькая машина досталась ему всего за 5000 у. е. вместо 6000, хотя и была куплена в самом дорогом салоне.
      А история ее такова. Эту машину купили два горца, знакомые дальних родственников Изи, для совершения террористического акта. Приехав в Питер, они сняли квартирку в одной из новостроек и стали искать взрывчатку. Неделю искали, другую... Вели себя тихо, старались не привлекать внимания. Но соседи по лестничной площадке глаз с них не спускали, присматриваясь какое-то время к молчаливым, смуглым и худым жителям Кавказа, и уже на исходе первой недели не выдержало сердце одной старушки: как-то под вечер она принесла им горку свежеиспеченных оладьев, заботливо прикрытых сверху мисочкой, чтобы не остыли.
      — Поешьте горяченького-то! Хватит вам эту лапшу несъедобную жевать, — сказала она, глядя на террористов добрыми, когда-то голубыми, а сейчас выцветшими глазами.
      Изумление гордых жителей гор было столь велико, что, когда они пришли в себя, оладьи давно остыли.
      Ну, а дальше пошло... Мужчины охотно делились сигаретами. Никто не шипел в след: “У-у, гады черномазые”. Встречные горожане охотно показывали дорогу, если суровым кавказцам случалось заблудиться в огромном городе, и подробно объясняли, как пройти к нужному месту. А женщины, сказочно красивые русские женщины, не шарахались от них в сторону, проходя мимо, и даже иногда улыбались.
      Промучившись так пару недель, друзья отбыли в свой родной аул, оставив мысль о теракте, а машину подарили Изе.
      Через внутреннее зеркало заднего вида Михаил поглядывал, улыбаясь, на раскрасневшееся милое лицо Киры. Ему было плохо видно, он подправил зеркало.
      Ролик заметил это, смущенно ухмыльнулся и отвел глаза.
      Девчонки на заднем сиденье пели. Точнее, пела одна Кира Алексеевна чистым и сильным голосом, а Пушок только открывала рот и подхватывала невпопад. Слов она не знала.
      — С вами хоть гитару на задание бери! — с высокомерием подростка заметил им стажер.
      — Бери! — предложил Тыбинь. — Будем по-домашнему...
      — Клякса не даст!
      — Я ему скажу, что это элемент оперативной маскировки.
      И Старый подмигнул стажеру.
      Тыбиню было хорошо в этой теплой компании. Отчего-то вспомнились молодость, семья, поездки за город... Он уже давно не был в лесу — не по работе, а просто так, для себя.
      Он действительно пропустил в “Шанхае” рюмочку-другую, но догадалась об этом только Кира. Михаил стал чуть разговорчивее — только и всего. Последние годы он все больше уходил в себя, замыкался и даже общаться предпочитал жестами. Сейчас он расстегнул грубую кожаную шоферскую куртку на молнии, освободил ворот, вздохнул свободнее. Ему было хорошо.
      Он обогнал Изю, чинно ползущего в правом ряду, проскочил перекресток на желтый свет и остановился у обочины. Объект остановился по красному сигналу светофора, и в это время Старый успел добежать до киоска и одарить всю компанию тремя большими пиццами.
      — Ух, ты!.. Что празднуем?!
      — Ничего. Просто жизнь.
      — А себе чего не взял?!
      — Ешьте. Я не хочу... на вас погляжу.
      — Смотрите! Смотрите! — закричал глазастый Ролик. — Изя пошел направо!
      — Скорей, Мишенька, скорей! Грохнем!
      — Не грохнем!..
      Машина тронулась с места так, что пассажиров вдавило в сиденья. Тыбинь заложил вираж перед надвигающимся встречным потоком и успел проскочить налево. Выписывая пируэты, ныряя из ряда в ряд, он помчался широким Ленинским проспектом. Полакомиться пиццей разведчики смогли лишь после того, как ситуация выправилась.
      Над заснеженной Невой перемахнули на Петроградскую сторону. Проскочили Малую и Большую Невку, куцый мостик через невзрачную Черную речку. В темнеющем небе ярко сияли гирлянды огней, реклама. На перекрестках тут и там стояли большие искусственные елки. Грядущий Новый год, как всегда, сулил каждому исполнение желаний...
      Пошли по Светлановскому до Тихорецкого проспекта. Там Изя притерся к поребрику, встал. Старый проехал чуть дальше, спрятав машину между маршрутными такси на остановке.
      — Молодежь! Народу на улице много, идите прогуляйтесь. Встаньте в очередь на “тэшку” или так пообнимайтесь где-нибудь. Поближе к объекту.
      — Мне с ним стыдно обниматься, он слишком мелкий, — капризно надула губки Пушок.
      — Да тебя троим не обнять, если хочешь знать!
      — Ах, ты!.. Уши оборву! Стоматолог не успел, так я оборву!
      — Тихо! Помни: у Ролика голова, а не ядро! Не покалечь молодого кадра! Эй, ССН возьмите! Ну — совсем отъехали...
      — Детвора... — задумчиво проговорила Кира, глядя вслед стажерам.
      Отчего-то Тыбиню не понравилось, как она это сказала, и настроение его начало ощутимо портиться.
      — Люда стрижку зачем-то сделала, — продолжала Кира, не замечая перемен в напарнике. — Теперь лицо стало такое широкое! Хочет старше выглядеть. Смешно, да? Ты чего молчишь?
      Старый рывком застегнул молнию куртки, пожал плечами и сердито проговорил в микрофон:
      — Доложите обстановку!
      На Киру он больше не смотрел.
      Стажеры и впрямь представляли собой забавную парочку. Рядом с крепкой широкоплечей Людочкой тощий длинный Ролик выглядел кем угодно, но уж никак не кавалером. Впрочем, его это не смущало.
      — Будешь семки, Люд?
      — У нас в городе семечки на улицах не плюют!
      — Ой-ой, подумаешь! А у нас в Баку — плюют! А хурму будешь?
      Ролик подошел к ларьку, гортанно заговорил с продавцом, вызвав улыбку оживления, — и через минуту уже нес Пушку оранжевый плод, потирая его в худых ладонях.
      — Когда в Питере половина населения станет айзероязычной — я не пропаду!
      — Не дождешься! Давай, наблюдай лучше, хачик несчастный!
      Питер — единственный город России, где население добровольно и спокойно стоит в очереди на маршрутное такси. Ролик и Пушок выбрали хвост подлиннее и, стоя среди усталых доброжелательных горожан, исподволь созерцали объект, прогуливающийся неподалеку, подняв ворот пальто, вдоль празднично сияющих витрин с огромными красными Дедами Морозами.
      — Знак подает! — делово произнес Ролик. — Здесь где-то бродит резидент! Интересно, сколько шпионы получают?
      — А тебе зачем?
      — Им почасово платят, или ставка? Может, в шпионы податься, если больше платят? В наши, конечно! Поеду в Америку, буду там по Бродвею рассекать, нашему резиденту знаки подавать, а мне на валютный счет — кап-кап!..
      — А за тобой американская “наружка” из “фордов” будет сечь! — сказала Пушок и расхохоталась, представив такую картину. — Кому ты нужен, шпион несчастный!
      — Ты меня еще не знаешь!
      — У меня брат такой же... дуралей! Точь-в-точь!
      — А вот интересно — ведь у них там тоже есть наружное наблюдение? И сейчас, в эту самую минуту, какой-нибудь молодой симпатичный американец, вот как я, например, в паре с какой-нибудь негритянкой-толстухой, пухнущей от гербалайфа, вот как, например...
      Договорить он не успел, потому что Людочка быстрым движением натянула ему вязаную шапчонку до самого подбородка.
      — Караул! Ничего не видно! Мешают выполнять профессиональные обязанности! Я Кляксе пожалуюсь! Самое главное не успел договорить. Как ты думаешь — сколько они получают?
      — Ну что ты заладил — сколько да сколько! — сказала Пушок, привычным движением старшей сестры поправляя на лохматой голове Ролика криво сидящую шапку. — Жаба душит, что ли? Вот столько, да еще полстолька! Поедешь на международный слет разведчиков — там и спросишь!
      — А что — есть такой?
      — Нет, конечно. Я пошутила.
      — Жаль... Я, наверное, в прошлой жизни был американцем. Поэтому все время о деньгах и думаю.
      — Сходи в посольство, потребуй американского гражданства! Пусть по спискам прошлых жизней проверят. Американцем он был... Дятлом ты был! Все долбишь и долбишь без остановки!
      — А ты была росомахой!
      — Почему? — изумилась Пушок.
      — Не знаю! Похожа!
      — А как она выглядит?
      — Ну... здоровая такая... лохматая... наверное.
      — И вовсе я не росомаха, — обиделась Людочка, дотрагиваясь до своей непривычной короткой стрижки и вертя головой в поисках зеркальной витрины. — А Тыбинь кем был?
      — Старый был ленивым буйволом из африканской саванны. Точно!
      — А Кира?
      — Наверное, матерью-Коброй! А Морзик...
      — Ну, Морзик я знаю кем был! Котярой он был им и остался!
      Возмущенная Людочка хотела еще что-то прибавить, как вдруг Ролик крепко сжал ее плотную ладонь в своих холодных узких пальцах.
      — Секи! Вот он — резидент! — прошептал он, глядя ей за спину. — Я засек! Я!
      Уже совсем стемнело. Огни домов, машин и желтых уличных фонарей обозначились ярче. Темнота по углам и закоулкам загустела. В этой тьме, поодаль от людской толчеи, красной точкой пыхнул огонек сигаpeты. В яркий снежный круг под фонарем вышла стройная простоволосая девушка в высоких сапогах и меховой курточке, с элегантной дамской сумочкой на длинном ремешке через плечо. Изя тотчас обернулся, как солдат на параде, и они зашагали навстречу друг другу.
      — Какая лялечка! — застонал Ролик. — Я иду в американскую разведку! Согласен даже младшим шпионом!
      Пушок посмотрела на него презрительно — из патриотических чувств, конечно.
      Не подозревая о присутствии “наружки”, шпионы, не таясь, встретились под фонарем. Девушка внимательно и серьезно глядела на Изю сверху вниз, аккуратно сбивая пепел сигареты длинным сиреневым ногтем.
      — У них здесь условленное место! — восторженно зашептал Ролик. — Ее надо заснять! Старый, Старый! у нас контакт! Это резидент, я чувствую! Надо документировать!
      Через полминуты к ним подбежала запыхавшаяся Кира, держа наготове камеру ночной съемки в чехле, — но Изя уже галантно подсадил девушку в свою “девятку”. Ролик стонал и колотил себя по ляжкам.
      — Упустим! Что вы возитесь, Кира Алексеевна! Ведь упустим резидента! Ну где этот буйвол безрогий со своей колымагой!
      На счастье стажера, Миша Тыбинь не слышал его незрелых безответственных речей.
      Покатили ночными улицами, собранные, сосредоточенные. Так часто бывает: торчишь целый день, а всей работы — вечерком на полчаса. Если бы знал — просто подъехал бы вовремя, и вся недолга!
      “Девятка”, мигая оранжевыми “габаритами”, озаряясь красными стоп-сигналами, запетляла в переулках меж домов.
      — Следы заметает! — волновался Ролик, покусывая пересохшие губы. — Прячется, гад! От нас не уйдешь! Я нашел, я!
      Машина объекта свернула на темную безлюдную аллею и углубилась в парк Сосновку. Старый притормозил. Незаметно следовать дальше колесами не было никакой возможности. Разведчики выбежали из машины, жадно глотая холодный свежий воздух, наполненный ароматом хвои.
      — Вон они где! В конце аллеи остановились! Я сбегаю, посмотрю!
      — Стой здесь, шумтрест! Пушок, слетай мухой! Изобрази спортсменку на пробежке. С аллеи не сворачивай, мы за тобой присмотрим на всякий пожарный! Давай, вперед!
      Провожаемая напутственным шлепком Тыбиня пониже талии, Людочка сбросила куртку на руки Кире и, оставшись в спортивном костюме, легко, несмотря на свои габариты, побежала по скрипучему снегу. При свете полной луны видно было, как она приблизилась к машине, замедлила шаг, присмотрелась. Затем вскинула руки, схватившись ладошками за щеки, и помчалась обратно.
      Ролик подпрыгивал от нетерпения.
      — Ну! Что?! Шифровку готовили?!
      Раскрасневшаяся встрепанная Людочка, тяжело дыша, махнула на него рукой.
      — Они там... — и она, нагнувшись, прошептала что-то на ухо Кире Алексеевне.
      Кира хмыкнула. Тыбинь посмотрел на нее — и тоже усмехнулся.
      — Ну — что? — спросил честолюбивый Ролик.
      — Ничего! Детям до шестнадцати смотреть воспрещается!
      — О-о... — открыл рот стажер и заулыбался. — Догоняю...
      — Возьми тепловизор, сыщик, пойди посмотри, что твой резидент вытворяет!
      — Я же не извращенец. — Ролик сокрушенно побрел к машине.
      — Надо же! — бормотал он себе под нос. — В тачке же неудобно!
      — Нормально! — цинично проговорил Тыбинь.
      А Кира поспешно отвернулась.
      Через двадцать минут галантный Изя доставил девушку к месту работы — под фонарь на остановке. Разведчики из темной машины разглядывали ее — каждый по-своему.
      Ира Арджания жил неподалеку, на улице Демьяна Бедного. Улица эта проспектом Просвещения делилась пополам. Направо проживал депутат ЗАКСа, по стечению обстоятельств носивший имя Демьян. Свою половину улицы он привел в порядок, осветил и заасфальтировал, а та, что налево, прозябала во тьме и разбитом состоянии, как после землетрясения. Ее еще и перекопали к тому же. Народная молва тотчас разделила улицу на две: направо — улица Демьяна, налево — улица Бедного. Изя жил на улице Демьяна.
      Припарковав машину, строго застегнув строгое черное пальто на все пуговицы, прямой как палка, объект, сопровождаемый бдительными взглядами разведки, направился было к подъезду, но вдруг свернул и, размахивая руками, кинулся к подросткам, курившим поодаль. Невозмутимость его как ветром сдуло: он вопил, тряс кудлатой головой и воздевал руки к небу. Отвесив одному из подростков полновесный подзатыльник, Изя вырвал у него из пальцев окурок и с невыразимым омерзением отшвырнул прочь, после чего продублировал воспитательное воздействие.
      — Да это он сына ругает! — со смехом догадалась Кира.
      Ухватив неразумное чадо за ухо и на ходу читая ему нравоучения, заботливый отец скрылся с ним в дверях подъезда. Разведчики вздохнули. До конца смены оставалось еще два часа. Старый, взглянув на часы, решительно скомандовал:
      — Молодежь, свободны! Объект на якоре, до утра никуда не двинется. После таких упражнений спать завалится.
      Какое-то недоброе нетерпение звучало в его голосе.
      — А если он все-таки двинется куда-нибудь? — робко спросила Пушок, взглядывая почему-то на Киру. — Может, мы вам еще пригодимся?
      — Это вряд ли! — хмыкнул Тыбинь.
      Кира молчала, глядя в темное боковое стекло. Ролик в темноте салона осторожно, но настойчиво потянул Пушка за рукав.
      — Пойдем, пойдем...
      — Да подожди ты!..
      Старый засопел, вышел из машины и присел возле “девятки” Изи. Поднатужившись, он голыми пальцами согнул край закрылка у правого переднего колеса так, чтобы он цеплялся за борт покрышки. Двигаться куда-нибудь стало невозможно: острый край в минуту превратил бы покрышку в лохмотья.
      — Все, теперь он на приколе до утра! Завтра подумает, что в темноте зацепился где-то. Валяйте, а мы с Кирой Алексеевной еще... подежурим чуток.
      Пушок послушно угукнула, отводя взгляд. Стажеры проворно выбрались из салона, неловко попрощались и заторопились ловить маршрутку. Кира угрюмо смотрела им вслед.
      — Что они подумают про нас? — сказала она, не ожидая услышать ответ. — Они же еще дети...
      — Сейчас быстро взрослеют! — улыбнулся Тыбинь, поворачиваясь к ней.
      — Не люблю я тебя такого!
      Они молча досидели остаток смены, а потом он довез Киру до метро и сразу уехал, все прибавляя и прибавляя скорости. Водитель он был отменный.
      Пронесшись кругом по широким улицам, проветрившись, он подкатил к остановке и витринам с Дедами Морозами, где пару часов тому назад прогуливался Изя. В стороне от фонаря, во тьме, терпеливо тлел огонек сигареты...

I