– Сколько надо – столько и будете, – отрезал Аркадий. – И вообще – закрой, блин, за собой крышку и веди себя прилично…
Младший Клюгенштейн дисциплинированно скрылся в ящике.
По аллее вслед за первым тигром прошел второй, не менее солидных габаритов.
– Куда это они? – забеспокоился Телепуз.
– Обедать, блин, – Глюк подергал дверь, проверяя прочность блокировки. Лом засел намертво. – Тут им раздолье. Жри – не хочу… Одних зебр штук десять. Плюс остальные травоядные… Да и мусор недалеко валяется. Хотя, я думаю, его-то они не тронут. Они, блин, в пище разборчивы…
Штукеншнайдер наморщил лоб.
– Выберемся – первым делом рожу бывшему директору этого заведения набью…
– За что это? – поинтересовался Аркадий.
– Да, блин, развел бардак, понимаешь… Губер наш давно ж предлагал зоопарк в другое место перенести, с современными, блин, условиями содержания животины. А этот, сучок недоделанный, устроил тёрки: хочу-не хочу, политический заказ… Вот, блин, и дотёрли до того, что тигры удирают. А сделали бы дело толком – всё б нормально было.
– Это да, – кивнул Глюк, неоднократно видевший по телевизору выступления уволенного директора зоопарка, обвинявшего главу городского правительства во всех смертных грехах и поддержанного толпой мутноглазых псевдодемократов из местного отделения “фруктовой” партии. – Года два уже эта бодяга длится… Или три.
– До фига, короче, – Телепуз поджал губы.
– Но нам, блин, от этого не легче, – Аркадий вновь посмотрел в оконце. – Надо ж, блин, именно щас такому произойти… У меня сегодня дел до дури, думал – по-рыхлому
успеем и к обеду свободен…
– Отменить стрелки
не можешь? – озаботился Григорий.
– Кое-какие могу… Но после обеда надо обязательно в конторе у одного банкира быть. Разобраться, блин, чё он там химичит… Я кое-что на этого жидёнка накопал, – Глюк всегда очень четко разграничивал “евреев” и “жидов”. Последних он сильно не любил, – Предъяву сделать надо.
– Дело серьёзное, – согласился Штукеншнайдер.
ГЛАВА 2 УЛЫБАЙТЕСЬ! ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ!
Радиослушатель Кац:
– А пг’авда, что в новых г’оссийских паспог’тах
не будет г’гафы “национальность”?
Ведущий программы “Чисто прямой ответ”:
– Да, правда. Но для вас паспорта будут шестиугольные…
Из эфира радиостанции “Азия-минус”,
20 апреля 2001 года
Такому скоплению разномастных джипов, что образовалось у ворот зоопарка, мог бы позавидовать любой автосалон. Антифашист прибыл на “Ford Explorer” цвета “мокрый асфальт” в комплектации “Eddie Bauer
”, Ортопед – на белом “Mercedes-Benz G500”, Садист с Ди-Ди Севеном – на бордовом “Cadillac Escalade” и серо-стальном “Nissan Xterra” соответственно, Тулип – на золотистом “Chevrolet Tahoe”, Гоблин – на изумрудно зеленом “Jeep Grand Cherokee”, Кабаныч – на серебристой “Toyota Highlander”, Армагеддонец – на яично-желтом “Land Rover Discovery”, а Мизинчик перегородил трамвайную остановку своим “Range Rover 4.6 HSE” оттенка болотной тины.
Последним примчался Горыныч на своем “Lincoln Navigator” и приткнул двухтонного монстра рядом с одинокой “Acura MDX” Глюка, застывшей у давным-давно закрытого пивного ларька возле кассы.
Высыпавшие на воздух братаны были одеты и вооружены соответственно моменту и имеющейся в перспективе задачи. То есть – все облачились в камуфляжные куртки и размахивали помповыми ружьями, пугая и без того неспокойную толпу зевак, собравшуюся у ворот и стен зоопарка.
Подтянулись и парочка экипажей патрульных машин из районного отдела милиции, и почтительно остановились поодаль…
Кабаныч взгромоздился на крышу своего внедорожника, обозрел местность и разочарованно насупился.
Тигров видно не было.
– Они, блин, внутри, за стеной, – сказал стоящий неподалеку Садист, понявший по выражению лица приятеля нахлынувшие на того мысли.
– Ах, да, правильно! – сообразил Кабаныч и спрыгнул на землю.
Мимо пробежал Комбижирик с какой-то коробкой на плече, бормочущий под нос нечто невнятное. Угадывалось лишь одно слово – “сафари”.
– Представители отряда кошачьих отличаются дальнозоркостью, – сообщил подошедший к Садисту, Кабанычу и Ортопеду задумчивый Циолковский, перелистывая страницу замусоленной брошюры, отобранной им у одного из удравших служителей зоопарка. – Ночью они видят хорошо, а вот днем, блин, могут не увидеть того, чё у них делается под носом…
– Ценное наблюдение, – Ортопед почесал пятерней бритую голову. – Но что нам это дает?
– А еще они, – продолжил Циолковский, – принюхиваются к пище, чтобы ощутить не ее запах, блин, а температуру… Типа, блин, слишком горячую или холодную жрать не будут.
– С голодухи будут, – покачал головой Садист. – У меня, блин, кот, когда я его на две недели в шкафу запер, потом картошку сырую жрал… И лук.
– Живодер, – осуждающее выдал Кабаныч.
– Да не нарочно я, – отмахнулся Левашов. – Так, блин, получилось… Думал, за сутки обернусь, а вышло, блин…, – Олег не договорил и удрученно вздохнул.
– На фига было котяру в шкафу запирать? – поинтересовался Ортопед.
– Случайно, – Садист вздохнул еще раз. – Собирался, блин, быстро, думал, он на своем месте, под диваном… Ну, блин, и не просек, как он в шкаф шмыгнул. Приезжаю – из шкафа вопли, вонища… Кошмар, в общем… Только дверь открыл – полосатый на кухню дернул, пакет с картошкой разодрал и ну точить
! Аж урчал от удовольствия…
– А шкаф куда дел? – осведомился Кабаныч.
– Выкинул… Окно открыл – и туда…
– А-а! – заржал Циолковский. – Это ты тем шкафом соседу “жигуль” уконтрапупил?
– Угу, – кивнул Левашов. – Прицеливаться, блин, времени не было. Такой запашок, блин, стоял, что глаза слезились… Ну, и аккурат в крышу вошел. До земли промяло…
– Само собой, – согласился Ортопед. – Девятый этаж всё таки…
Сосед по фамилии Шепшилович орал так, что, казалось, его должны были услышать не только на его исторической родине, но даже за океаном, где пребывала его многочисленная родня, выславшая Шепшиловичу деньги на приобретение четырехколесного чуда российской технической мысли по имени “Лада”. Экс-автовладелец даже дошел до невиданной наглости и обратился с заявлением в ментовку, утверждая, что бросок шкафом имел цель не просто повреждение его имущества, а представлял собой заранее спланированное покушение на убийство.
И это после того, как Садист отсчитал соседу стоимость уничтоженного средства передвижения.
Жадность человеческая безгранична.
Как и глупость…
Шепшилович, будучи по профессии адвокатом, подумал, что помимо тех денег, что он получил без всякой расписки и без свидетелей от огорченного случившейся неурядицей Садиста, он сможет поиметь еще нехилую сумму за прекращение уголовного дела, начатого всего за двести долларов спонсорской помощи дознавателю.
Но Шепшилович жестоко ошибся.
Ортопед, потрясенный до самой глубины своей широкой и загадочной славянской души вероломством соседа-иудея, долго не тянул с местью и перебил ставку адвоката пятикратно превышающей ее суммой. Причем вручил тысячу “зеленых” не пропойце-дознавателю, который был для братка не опаснее сломанной мышеловки, а двум грубым патрульным из местного батальона ППС
. Сержанты, одухотворенные денежкой в размере полугодового оклада, самостоятельно разработали и осуществили план наказания корыстолюбивого Шепшиловича. На ближайшем стихийном рынке, располагавшемся во дворике закрытого по причине нерентабельности детского садика, ими был приобретен спичечный коробок, доверху набитый качественной таджикской коноплей, который спустя час был “обнаружен” в кармане остановленного для проверки документов адвоката. Помимо анашишки, Шепшилович явился “счастливым обладателем” двух мелкокалиберных патронов и замызганного паспорта на имя некоего Гарри Гамлетовича Писуняна, до того дня цельный год провалявшегося в ящике стола дежурного по РУВД и никем не востребованного.
Упирающегося и истошно визжащего, а потому – немного побитого, адвоката приволокли в околоток, где он попал в руки тому же дознавателю, что вел “дело” гражданина Ортопеда. Страж порядка Шепшиловича поначалу не признал, от души пометелил его ручкой от швабры, выбивая признание в торговле наркотиками, оружием и поддельными документами, и требуя назвать “подельников”, потом всё же вспомнил адвоката и рассыпался в извинениях. Однако дознание не прекратил, ибо сержанты-пэпээсники оказались весьма ушлыми и подкрепили свой рапорт о задержании “наркодилера” подписанным двумя заранее приглашенными понятыми протоколом личного обыска.
Ситуация выходила тупиковая.
Приостановить дознание по Шепшиловичу было нельзя, ибо, в отличие от подавляющего большинства подобных дел, в этом имелись грамотно оформленные бумаги, а информация о задержании была занесена в книгу о регистрации происшествий, и вымарать ее оттуда не представлялось возможным. К тому же, один из сержантов, дабы закрепить успех, дошел до вершин цинизма и стуканул о происшествии в районную прокуратуру. Причем не абы кому, а лично прокурору Андрею Викторовичу Баклушко, которого за три дня до этого знаменательного события ставили на четвереньки в городской прокуратуре за низкий процент раскрываемости преступлений, связанных именно с наркобизнесом.
Баклушко, который в иных случаях совершенно не обращал внимание на исполнение своих служебных обязанностей и занимался решением личных коммерческих проблем, в этот раз “проникся” и строго-настрого приказал забить Шепшиловича в клетку и не выпускать того до тех пор, пока адвокат не осознает всю глубину своего падения и не возжелает написать “чистосердечное” с указанием всех своих “подельников”. Коряво подписанная прокурором санкция на задержание подозреваемого легла на стол дознавателю в тот момент, когда страж порядка уже вознамерился отпустить Шепшиловича под подписку о невыезде…
“Наркотически-оружейное” дельце разрешалось потом долго и мучительно.
Пошедший в полную “отказку” адвокат переехал из районного СИЗО
в “Кресты”
, там поссорился с сокамерниками, перебрался в тюремную больничку, дабы подлечить сломанные ребра, заразился гепатитом от соседа по палате, наградил им же половину делегации Европарламента, проверявшую условия содержания заключенных, неадекватно повел себя при психиатрическом освидетельствовании, куда его направили по настоянию следователя, получил диагноз “шубообразная мозаичная шизофрения, отягощенная комплексом конфликта с отцом”, и с гордо поднятой головой убыл в стационар под Гатчиной, откуда вышел только через полгода с раздувшейся от многочисленных уколов задницей, затаив злобу как на правоохранительную систему России в целом, так и лично на прокурора Баклушко, которому поклялся страшно отомстить.
Дело же в отношение Олега Левашова, естественно, прекратилось само собой по причине установленного следствием сумасшествия заявителя…
– Думаешь, тигры такие же, блин, голодные, как твой кошак? – нахмурился Кабаныч.
– Если их елками кормили, – хохотнул Ортопед, наслышанный о скандале с бывшим директором зоопарка, списавшим перед Новым Годом несколько десятков тысяч долларов на покупку елей, ушедших, судя по документам, на прокорм змей, тигров и полярных волков, – то да…
Кабаныч погладил ствол своего “РМБ-93
”, заряженного патронами с резиновыми пулями, и подумал, не стоит ли заменить их на картечь. Но гуманизм пересилил и браток отогнал от себя эту мысль.
К стоявшим полукругом конкретным пацанам осторожно приблизился парламентер от местных милиционеров и почтительно кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Чего тебе? – насупился Садист, оглядев щуплого младшего лейтенанта с вытянутой и явно деформированной щипцами акушера головой.
– Командир взвода Крысюк, – представился правоохранитель и зачем-то снял кепку, явив миру короткую стрижку и два уха.
Одно из ушей было явно больше второго и имело крестообразный шрам в верхней четверти. Разница в размере ушей и шрам объяснялись тем, что в далеком украинском сельском роддоме младенца Крысюка перманентно пьяный фельдшер взвешивал безменом.
– И что? – осведомился Ортопед.
– Ну…, – на лице младшего лейтенанта отразилась работа подкорки головного мозга, выразившаяся в пробежавших по лбу складках и подергивании уголка рта. – Это самое… Вы, это, чё делать-то будете?
– А твоё какое дело? – грубо спросил Ортопед и навис над Крысюком.
– Ну, я ж это… за порядком следить должен…
– Тогда чего, блин, к нам пристаешь? – Ортопед засунул руки в карманы потертых джинсов “Wrangler”, надеваемых им в особо торжественных случаях типа выезда на рыбалку или как сейчас, на охоту за полосатой живностью. – Мы, блин, ничего не нарушаем, стволы зарегистрированы…
Крысюк оглянулся через правое плечо и посмотрел на Тулипа с Комбижириком, занятых установкой длинной лестницы к ограждающей территорию зоопарка стене.
Миссия переговорщика с группой бритоголовых товарищей младшего лейтенанта тяготила.
Своим правоохранительным сознанием, серьезно ограниченным рамками полученного в Школе Милиции образования, Крысюк понимал, что избавиться от собравшихся у ворот зоопарка братков не представляется возможным.
На ружья у конкретных пацанов явно имелись все необходимые документы, на всякий случай в одном из джипов сидел известнейший питерский адвокат Сулик Абрамович Волосатый, готовый в любой момент прийти на помощь своим гориллоподобным “доверителям”, буде какому-нибудь излишне туповатому менту взбредет в буйную головушку начать разгонять “мирное собрание законопослушных граждан”, а неподалеку уже устанавливали штативы телекамер прибывшие на место происшествия корреспонденты и операторы нескольких телеканалов, включая местное отделение РТР.
– Это… Может, чем помочь надо? – мучительные раздумья Крысюка трансформировались наконец в законченное предложение.
Ортопед поглядел на пятерых застывших у двух “козлов
” пэпээсников и прищурился:
– А чё…
– Не надо, – Кабаныч перебил товарища и отрицательно помотал головой. – От них, блин, проку, как от холодного паяльника… Они ж палить по кошакам начнут. Знаю я их мусорские примочки…
– А вы разве не будете? – удивился младший лейтенант.
– Мы? – хмыкнул Кабаныч, отстегивавший по десятку штук баксов в месяц на содержание нескольких приютов для бездомных животных и как-то раз до полусмерти избивший депутата ЗАКСа
, выступившего с проектом об ужесточении правил содержания зверья в Северной столице. – Ты, блин, соображаешь, чё говоришь?
– Да я подумал…, – Крысюк потупился.
– Меньше думай, – наставительно рыкнул Циолковский, у которого дома жил привезенный из Африки гепард. – И вообще, иди и не отсвечивай…
– Но нам же надо что-то делать! – в отчаянии взвыл младший лейтенант.
– Ладно, проследи за тем, чтобы никто через стену не полез, когда мы там будем, – милостиво разрешил Кабаныч. – И спасателей встреть, если они, блин, приедут…
– Не приедут, – Крысюк горестно развел руками. – У них оборудования для отлова тигров нету…
– Нету – так нету, – Садист махнул рукой. – Всё, топай, паря, к своим и не мешай…
Младший лейтенант поплелся к УАЗикам.
– Зря ты его прогнал, – заявил Ортопед. – Можно было, блин, пушки отобрать и как живцов запустить… Вон, Циолковский же говорил, что кошки днем плохо вблизи видят. Пока б, блин, одного драли, мы б сзади и навалились…
– И так справимся, – подвел итог хмурый Кабаныч.
* * *
Штукеншнайдер обошел птичью секцию по периметру и обнаружил трубу вентиляции, которая, в принципе, могла послужить для того, чтобы взобраться по ней на крышу и оттуда обозреть окрестности в целях обнаружения полосатых хищников.
Однако смущал диаметр трубы, несколько не подходящий под габариты обоих братков.
– Застрянем на фиг, – Аркадий согласился с приятелем, припомнив происшедший на его глазах случай…
История случилась во времена службной командировки сержанта Клюгенштейна в одну из воинских частей, расположенную в Литве.
Танковый полк, стоящий в одном гарнизоне с тем, куда Глюк со товарищи привезли какое-то электронное оборудование, с завидной регулярностью проводил занятия по подводному вождению. Для этого на танкодроме имелся пруд шириной метров семьдесят. Танки заезжали в него, скрывались под водой и выезжали на другом берегу. В целях эвакуации заглохшего или застрявшего под водой танка на берегу дежурил экипаж из эваковзвода: танковый тягач – тот же Т-72
, только без башни, командир эваковзвода – матерый хохол-прапорщик, и механик-водитель тягача – представитель солнечного Узбекистана.
Пока танкисты совершенствовали свою боевую выучку, “спасатели”, ввиду отсутствия нештатной ситуации, какое-то время скучали, а потом, следуя известному принципу “солдат спит – служба идет”, выбрав подходящее положение, погружались в сон.
В тот день прапор уснул на травке рядом с тягачом, а механик, помучавшись на своем месте за рычагами, обалдел от жары внутри стального корпуса и пошел искать более прохладное место. А на тягаче была закреплена труба для подачи воздуха и эвакуации экипажа, длиной около пяти метров, диаметром примерно в полметра.
Узбек проявил недюжинную солдатскую смекалку – открутил трубу от тягача, скинул на землю, откатил в ямку за тягач, спасаясь от прямых солнечных лучей, и забрался в нее, где и кинулся в объятия Морфея, продуваемый насквозь приятным ветерком.
Занятия прошли без ЧП, и прозвучал ревун, приглашая всех вернуться в расположение части.
Прапор оторвал от земли раскаленную солнышком голову, покричал своего узбека, но тот уснул настолько крепко, что не слышал отца-командира. Прапор, зная, что его подчиненный особой дисциплинированностью не отличался, решил, что тот ушел в казарму самостоятельно, и, вспоминая незлым тихим словом его маму и прочую узбекскую родню, залез за рычаги сам, почему-то не обратив внимания на отсутствие трубы на тягаче.
Взревел двигатель, прапор лихо развернул машину на одном месте, и дикий узбекский крик, заглушая рев дизеля, достиг командирского уха.
Прапорщик насторожился, заглушил машину и вылез осмотреться.
Картина ему открылась не очень веселая: разворачивая тягач, он наехал одной гусеницей на валявшуюся рядом трубу, которая загнулась под значительным углом, зажав посередине смуглое узбекское тело.
Убедившись, что тело еще живо, причем еще способно материться на русском и родном языке, прапор потребовал немедленно покинуть трубу. Но покинуть оную тело не то что бы отказывалось, а просто не могло, поскольку оказалось намертво зажато в области своего пузца, о чем и доложило командиру голосом.
Со скорбным выражением лица прапор пошел докладывать о случившемся.
Вскоре собрался консилиум, начиная от командира полка и заканчивая сержантом-санинструктором.
Последовало множество советов, как извлечь бедного азиата. Все попытки разогнуть трубу к успеху не привели. Один из советов – наехать на трубу танком с другой стороны, после некоторого раздумья был отметен.
Пробовали бить по трубе танковой кувалдой, но узбек начал кричать, мешая русские слова с узбекскими, что он “мало-мало оглох, и у него болит голова один раз очень сильно”. Промучавшись пару часов, так и не достигнув результата, приняли решение везти защитника отечества в медсанбат за тридцать километров, надеясь, что у военных медиков найдется пилюля, приняв которую, узбеки уменьшаются в размере и выскальзывают из узких мест.
Солдат вместе с трубой был погружен в кузов УРАЛа и, покатываясь по кузову на поворотах и постукивая по бортам, поехал к эскулапам.
Как и следовало ожидать, у медиков волшебной пилюли не нашлось.
Методом опроса – врач, согнувшись пополам, кричал в трубу, и оттуда доносился ответ, – было выяснено, что здоровье пациента вне опасности. Врачи дали достойный советской медицины совет – везти больного в ремонтный батальон и резать трубу.
Оставался нерешенным главный вопрос – как?
Электросваркой – убьет током или обожжет, или задохнется в дыму, газовой сваркой – опять таки обожжет. Попытки резать ножовкой по металлу ни к чему не привели, у трубы был большой диаметр и, сделав пропил меньше миллиметра, ножовка начинала застревать.
К этому времени солдатик захотел какать.
Проблему “малого облегчения” решили еще раньше: один воин залез к нему в трубу со стороны ног, стянул с него сапоги, сумел расстегнуть ширинку, извлек узбеку детородный орган из штанов, после этого три солдата приподнимали другой конец трубы, и всё, что выливалось из бойца, самотеком выливалась на землю.
С каканьем подобное решение не проходило, и этот вопрос был предоставлен на самостоятельное решение потерпевшего. Последний к концу дня настолько освоился со своим новым положением, что требовал, что бы к нему, со стороны головы, разумеется, заползали сослуживцы с зажженной сигареткой, так же в трубу была налажена доставка горячей пищи, и даже засунули узбеку ватную солдатскую подушку.
Наконец, утром следующего дня кто-то вспомнил, что у знакомого литовца есть редкий по тем временам инструмент – “болгарка
”.
Тело с трубой было немедленно загружено в тот же УРАЛ и доставлено домой к литовцу, но уже наступила суббота, и обладатель болгарки уехал в деревню, километров за сто. Состоялась поездка и в деревню, сопровождаемая методичным постукиванием трубой по бортам. К обеду литовец был найден, но болгарка находилась у него в гараже в городе.
Наконец, поздним субботним вечером трубу распилили и узкоглазый воин обрел долгожданную свободу. Если не считать сломанного нижнего ребра и измаранных штанов, узбекский герой отделался легко.
После этого он был переведен служить на подсобное хозяйство, где успешно до конца службы воровал и пожирал кур, а прапор, отсидев десять суток на гауптвахте, продолжил воспитание других узбеков…
Мелодично тренькнул мобильник на поясе Телепуза.
– Да! – Григорий с полминуты послушал отрывистые реплики Ортопеда и показал Глюку большой палец. – Ясно… Мы в птичнике, от ворот – налево… Угу… Не, блин, без стволов… Ага, ладненько…
– Ну как? – поинтересовался Аркадий.
– Нормально, – Штукеншнайдер повесил телефон обратно на ремень. – Минут через пять начинают…
* * *
Со мощной кирпичной стеной зоопарка у Комбижирика было связано одно воспоминание – как он, по просьбе Дениса Рыбакова, повез одного американского партнера на обзорную экскурсию по Петербургу, сильно наклюкался вместе с туристом в плавучем кабачке “Штиль” и поздно ночью решил ознакомить плохо ориентировавшегося в пространстве янкеса с красотами Петропавловской крепости, но немного промахнулся по местности и вывел собутыльника чуть-чуть не туда, куда следовало.
В темноте стена зоопарка мало чем отличалась от стены крепости, где-то совсем рядом плескалась Нева и Собинов решил, что доставил заокеанского друга точно к цели.
Искать открытые ворота или калитку было лень, поэтому, дабы не терять драгоценное время, турист и его “russian friend
” приняли коллегиальное решение лезть напрямик. Они взобрались на росшее рядом со стеной толстенное дерево, Комбижирик лег грудью и животом на крепкий, нависший над обрезом стены сук и, раскачав болтавшегося на вытянутых руках улыбавшегося американца, перебросил того за ограждение, где, по расчетам братка, должна была располагаться плоская крыша одного из бастионов.
Тело любителя гамбургеров, виски, черной икры, холодной водки и румяных девок в кокошниках беспрепятственно преодолело восемь метров пустого пространства и рухнуло посередине вольера с капибарами
, сломав ногу и огласив спавший до той секунды зоопарк диким воплем.
Вслед за янкесом заголосили все обитатели многочисленных клеток, а Комбижирик подумал, что у него началась алкогольная галлюцинация…
– Осторожнее, – продвигавшийся за Собиновым Мизинчик почувствовал, как дрогнула лестница. – И не останавливайся, блин…
Комбижирик совершил последний короткий рывок и ступил на крышу обезьянника.
Там уже расположились Циолковский, Лысый, Армагеддонец и Парашютист, припавшие к цейсовским биноклям и метр за метром исследовавшие территорию зоопарка. У ног братков лежали свернутые нейлоновые сети, привезенные запасливым Тулипом.
Метрах в пятидесяти от первой группы на крышу вольера с хищниками взбирались Ортопед, Садист, Пых, Стоматолог и Гоблин. Последний тащил на плече профессиональную видеокамеру.
– Одного вижу, – сообщил Лысый. – Рядом с сувенирным ларьком. Сидит, блин, озирается…
– А где остальные? – Армагеддонец поправил висящее на десантный манер ружье “SPAS 15
” и цыкнул зубом.
– Где-то шарятся, – Лысый, не отрываясь от бинокля, прикурил сигарету. – Территория большая, мы их тут, блин, до вечера ловить можем…
– Одного скрутим, а там видно будет, – Циолковский сбросил вниз веревку с завязанными каждые полметра узлами. – Всё, я двинул, страхуйте…
* * *
– Когда я работал сторожем в НИИ Спецсвязи, – Штукеншнайдер ткнул пальцем в железный ящик из-под песка, в котором дисциплинированно сидели отпрыски. – У нас в одной из лабораторий, блин, стояла аналогичная штуковина…
В ожидании прибытия “спасателей” братки с удобствами расположились на штабеле досок, предназначенных для ремонта прохудившегося пола секции пернатых и рассказывали друг другу поучительные истории из своих насыщенных разнообразными событиями жизней.
– Тоже, блин, для песка? – Клюгенштейн поднял густые брови.
– Не, – Телепуз бросил в пасть миндальный орешек. – Хотя, если, блин, не знать, можно было принять за мусорный контейнер… Такой, блин, кубик из титанового сплава, с ребрами жесткости. Называлась эта штуковина, как сейчас помню, АБ РМ ЦУКС – аппаратный блок, рабочее место центра управления кризисных ситуаций. В просторечии – товарищ Абрам Цукс…
– Кучеряво, – оценил Аркадий.
– Там, блин, на ремнях внутри подвешивался компьютер, – продолжил Григорий. – А сама эта фиговина должна была выдерживать перегрузки больше двенадцати “жэ”. Типа, стоит она в бункере, накрывает его, блин, прямым попаданием атомной бомбы, а Цукс выдерживает… И тот пацан, чё внутри сидит, может после ядерного удара включить комп и даже в Кваку
поиграть. Ну, пока, блин, от радиации не загнется, конечно…
– Радиация – это серьезно, – согласился Глюк.
– Обычно товарища Цукса использовали чисто для хозяйственных нужд, – Штукеншнайдер съел еще один орешек. – Спирт, блин, внутри прятали, спали… Даже, говорят, бесквартирные сотрудники умудрялись свои сексуальные проблемы решать…
– О, как! – оценил Клюгенштейн.
– А то! – согласился Телепуз. – Дело молодое… Ну, вот. В один день нежданно-негаданно приехала, блин, комиссия из Генштаба. Генералов – аж пять штук, один вообще – лесник с тремя лычками
! О полканах
и подполах
даже не говорю, блин… Как бухариков на раздаче халявной водовки. Ну, директор института всё им показывает, решили и Абрама Цукса продемонстрировать… Привели, дверцу открыли, главный лесник, блин, жало своё туда сунул, поводил и вдруг спрашивает – “А тряпка тут зачем?”… Оказывается, когда Абрашу чистили да драили, одну тряпку в каком-то углублении позабыли… Директор бледнеет, его зам тихо, блин, по стенке сползает, ситуация, короче, критическая… Выручил программист один, Натаном звали…
– Наш человек, – Глюк широко улыбнулся, услышав ласкающее его слух иудейское имя.
– Наш, без базара, – подтвердил Григорий. – Так вот, встает Натан из-за своего компа… а он там сидел, делал вид, что работал, блин… и говорит – “А тряпка для того, товарищ генерал-полковник, чтобы, когда АБ РМ ЦУКС накроет ядерным ударом и остатки оператора связи растекутся по клавиатуре, можно было этой тряпочкой всё вытереть и продолжить работу…”. Лесник посоображал минуты две, потом, блин, выдал – “Молодцы, грамотное решение…”. И дальше пошел инспектировать.
– Да-а, – Аркадий причмокнул. – Наши, блин, всегда ответ найдут… Я, вот, тоже на одном заводе при НИИ работал… слесарем, блин, – на Клюгенштейна нахлынули теплые воспоминания о тех замечательных деньках и он полуприкрыл глаза…
Одним из самых запомнившихся событий был выигранный Клюгенштейном спор у начальника вневедомственной охраны с типичным для начальников ВОХРов именем Савелич.
Предметом спора было дело охраны тайны и социалистической собственности на их родном предприятии. По утверждению Глюка с завода можно было вынести все, что угодно, лишь бы было желание.
Савелич же с этим утверждением был в корне не согласен.
В результате Аркадий заявил, что сам лично вынесет на следующей неделе нечто такое, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не назывался, предмет выноса так же был оставлен на усмотрение Клюгенштейна. Задача Савелича со своими “бойцами” была этого не допустить. Спор был заключен при свидетелях на весьма солидный во все времена куш – ящик водки.
Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили водку, а потому у хитроумного Аркадия были два дня выходных на обдумывание плана.
К утру понедельника он был готов.
День акции был определен самим Клюгенштейном по только ему понятной логике – среда. Время – середина рабочего дня, когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее обнюхивают, чем осматривают выходящих.
В деталях Глюком был разработан следующий план: с завода выносится здоровенная ржавая станина от насоса весом в полцентнера, – мощно, эффектно и безопасно с точки зрения наказания, – которая берется на свалке металлолома. На веревке она подвешивается на шею, но не Клюгенштейну, а уважаемому старику Петровичу, мастеру золотые руки в дни, когда он не пьет. Так как это случалось редко, то ценили его особо. А, чтобы ничего не было заметно, на Петровича одевается длинный плащ.
