Глава 9. НЕ БОЛЯТ КРЫЛЬЯ У БЭТМЕНА.

Профессора Брукхеймера вызвали к директору за полчаса до конца рабочего дня. В лабораторию прибежал молоденький аспирант с кафедры перспективных антибиотиков и передал ученому срочное сообщение.

Кригмайер почему-то не захотел воспользоваться телефоном.

Профессор вполголоса выругался и, не снимая рабочего халата, отправился в административный корпус. Переодеваться для встречи с напыщенным и недалеким Кригмайером он считал ниже своего достоинства. Чай, не к девушке на свидание собрался. Директор Кригмайер был обычным чиновником, ничего не смыслил в научных проблемах, а лишь обеспечивал безопасность оборонных проектов и копался в финансовой документации. При этом он мнил себя крупным авторитетом в области генетики, что постоянно подчеркивал на конференциях. Серьезные ученые относились к директору института Ласкера как к необходимому злу. Впрямую не ссорились, но и не старались сблизиться.

В приемной Кригмайера профессор наткнулся на Фишборна. Лоуренс по обыкновению курил тонкую сигару, развалившись на диванчике возле стола секретаря и сохраняя на лице насмешливое выражение.

— О, коллега, и вы здесь?

— Да, — сухо поздоровался Брукхеймер. — У нас сегодня что, скаутский слет заведующих лабораториями?

— Насколько мне известно, приглашены мы двое.

— Вот как? — Профессор поднял кустистые седые брови. — И позвольте спросить, какова тема беседы?

— Сие известно одному Кригу, — Фишборн махнул рукой с зажатой между двумя пальцами сигарой. — Присаживайтесь.

В институте Ласкера, как, впрочем, и по всей Америке, велась яростная и непримиримая борьба с курением. Однако Лоуренсу Фишборну, лауреату всех всевозможных международных премий, на это было глубоко наплевать. Он курил повсюду, где не висели запрещающие плакатики. А если и висели, то доктор делал вид, что их не замечает. Кригмайер неоднократно пытался пропесочить Фишборна и приохотить его к здоровому образу жизни, но неизменно получал суровую отповедь, сопровождающуюся какой нибудь шуткой в стиле Бивеса с Батхэдом. Лоуренс был большой весельчак и регулярно смотрел «ЭМ-ТИ-ВИ».

Начальство Фишборна недолюбливало, зато его студенты были в полном восторге. Особенно от лекций, уснащаемых словечками «баклан» и «упырь» по отношению к дилетантам и махинаторам от науки.

Брукхеймер уселся на диванчик.

— А где мисс Риггс? — Место за секретарским столом пустовало.

— У Крига. Он вызвал ее минут десять назад. Там приехали какие-то шишки из Вашингтона, вот Криг и прогибается…

— А мы тут при чем? — пожал плечами профессор.

— Возможно, что то связанное с темами работ.

— А если? — тихо спросил Брукхеймер, намекая на ситуацию с альфа-фета-протеином.

— Вероятность есть, — так же тихо ответил Фишборн, — однако вменить нам нечего. Работы не закрыты никакой категорией. А научный интерес неподсуден.

Минуты три они посидели молча. Наконец из дверей появилась тучная мисс Риггс и жестом пригласила ученых в кабинет директора. Даже не поздоровавшись с Брукхеймером. Секретарь Кригмайера воспитывалась эмансипированной по-американски одинокой мамашей, в результате чего из миловидной девочки к тридцати годам выросла хамоватая оплывшая бабища, подозревавшая всех без исключения мужчин в сексуальных домогательствах и делящая кров с подругой-лесбиянкой из местного отделения Национального Резервного Банка.

В кабинете ученых поджидал сюрприз в виде одетых в одинаковые синие костюмы двух мужчин. Белого и черного. Классическая парочка работников специальной службы, где таким образом начальство демонстрирует отсутствие расовых предрассудков.

— Агент Скалли , — белый помахал запаянным в пластик удостоверением ФБР.

—Да-а? — развеселился Фишборн. — А это — Фокс Малдер?

— Не смешно, — одновременно ответили агенты, выслушивающие подобные шуточки вот уже пятый год подряд.

— Агент Джексон, — сообщил рослый негр.

— Из центрального аппарата, — пояснил Кригмайер.

— Замечательно, — Лоуренс уселся в кресло у кофейного столика, снял с блюдца чью-то чашку и придвинул его к себе, намереваясь использовать в качестве пепельницы. — Надеюсь, у них все в порядке с допусками…

— А-два, если вас это беспокоит, — сказал негр.

Брукхеймер опустился в соседнее с Фишборном кресло.

— И?.. — Доктор любезно улыбнулся.

— У нас к вам есть несколько вопросов, — Скалли сел напротив.

Кригмайер и Джексон остались стоять.

— Слушаем очень внимательно, — ободрил агента Лоуренс.

— Вы оба проводили исследования альфа-фито-протеина, — утвердительно заявил Скалли.

— Альфа-фета-протеина, — поправил Брукхеймер.

— Да, фета… Нас интересуют результаты.

— Что именно? — спросил Фишборн. — Результаты — понятие расплывчатое.

— Место и способ изготовления.

— У нас таких результатов нет, — отрезал Брукхеймер. — Мы проводим исследование компонентов лекарств и пригодность их для определенных целей. Сертификацией занимаются специально уполномоченные лаборатории. Обратитесь в Медицинскую комиссию Конгресса, через них идут все документы.

— Но вы примерно можете установить исходные компоненты?

— А что их устанавливать? — удивился Фишборн. — Абортивная кровь и плацента. Об этом в любом справочнике написано.

— Я неточно выразился, — Скалли покачал головой. — Нас интересует возможность установления национальной принадлежности исходного материала.

— Ну вы загнули! — Фишборн откинулся в кресле. — На это уйдут месяцы.

— Но в потенциале?

— В принципе ничего невозможного нет, — вмешался Брукхеймер, — сравнительный анализ белка, исходя из особенностей национальных групп, провести можно. Однако для этого нам потребуются образцы из тех регионов, которые вас интересуют.

— И договоренность с Пентагоном о замораживании на пару месяцев их проектов, — подытожил Лоуренс, раскуривая новую сигару.

— Согласен, — кивнул профессор. Агенты ФБР переглянулись. Ученые никак не выказывали своей осведомленности по поставленному вопросу. Более того — восприняли его как неумный розыгрыш, если судить по поведению седовласого с сигарой в зубах.

— Благодарим за сотрудничество! — Скалли встал и протянул руку.

— И это все? — возмутился Фишборн. — Ради этого вы отрывали нас от работы?

Рука агента ФБР повисла в воздухе. Он сделал вид, что не заметил нежелания ученых с ним прощаться, и сунул руку в карман.

— Идиотизм, — проворчал Брукхеймер.

— Пойдемте, коллега, — Лоуренс обнял профессора за плечи. — Чтобы немного вас успокоить, я покажу вам результаты по программе бензольной группы генома…

Кригмайер развел руками.

Агент Джексон вытащил из дипломата лист бумаги и вычеркнул еще две фамилии. В списке ученых, могущих иметь отношение к появившимся в Интернете статьям об экспериментах над сербскими детьми, осталось семнадцать человек. Тридцать пять были уже проверены с отрицательным результатом.

Интернет безлик, и тот, кто сбросил в сеть научно-обоснованные материалы о соучастии Госсекретаря США в преступлениях против человечности, пока оставался не найденным. Веб-страница была открыта безадресно и оплачена наличными каким-то бродягой в затрепанном пальто неопределенного цвета и огромных зеркальных очках.

Фишборн был большой выдумщик и в пору юности подвизался в студенческих театрах. Но в ФБР этой информации не было.

Ученые спустились вниз, в холл, где Брукхеймер развернулся к Лоуренсу и отвел его за массивную колонну.

— Что вы обо всем этом думаете?

— Зашевелились, сволочи, — Фишборн пожевал сигару. — И быстро-то как!

— Думаете, по нашу душу?

— Это вряд ли. Проверяют всех, кто мог обосновать статьи. Нам стоит на время затаиться. Продолжаем трудиться в обычном режиме…

— В следующий раз, коллега, когда вам придет очередная светлая мысль, будьте любезны посоветоваться со мной. Лично я — против выброса информации до окончательного анализа.

— Но ведь сработало!

— Они могут провести экспертизу на авторство статей. И по характерным деталям определить вас. — Брукхеймер насупился.

— Это я предусмотрел. — Доктор взял профессора за пуговицу халата. — После подготовки текста я переставил местами слова и куски фраз. Так что с лексикографией они окажутся в заднице. Еще я намеренно ввел параметры аппаратуры, которой нет у нас в институте.

— А где есть?

— В центре вирусологии Пентагона.

— Отпустите мою пуговицу… В любом случае — я вас прошу.

— Хорошо. Без консультации с вами — никаких шагов. Обещаю…

Влад вел машину на высоте около двухсот метров и на скорости в сто километров в час. Выше и быстрее он боялся.

Когда действие сверхдозы адреналина кончилось, Рокотову стало не по себе. Вертолет-то он угнал, а что дальше?

Дальше начинались проблемы.

Все дело в том, что поднять машину может каждый, кто хотя бы пару раз посидел за рычагами и кому объяснили, как это делается. Даже пролететь несколько сотен километров способен любой, если будет держаться небольшой высоты, не делать резких маневров и не играть со скоростью. Но вот сесть! Именно момент посадки таит в себе опасность. Когда винтокрылый аппарат оказывается в десятке метров от земли, с ним начинают происходить разные пертурбации согласно законам аэродинамики.

"Не выдюжу, — решил биолог, тупо рассматривая проносящуюся под ним поверхность, — одно неверное движение, и вертуху завалит либо набок, либо мордой вниз. А там до взрыва баков — рукой подать. Выскочить не успею… Ну мне везет! Хотя это лучше, чем самолет. Кстати, самолет бы я не поднял. И все проклятая самонадеянность. Крышку коллектора сдвинул, а внутрь предварительно не заглянул. Вот и получил по полной программе! Здравствуй, жопа, Новый год! Ниггер еще тот… Коммандо хренов! Сам ни черта не умеет, а туда же! Один выпендреж. Если у них все инструктора по рукопашке такие, то с американской дивизией может справиться батальон узбеков строителей. Надо только ломы да лопаты раздать . И пообещать стройбатовцам по бутылке водки или по отпуску домой. Снесут дивизию — мама, не горюй!.. А этот негритос явно привык выступать на соревнованиях. Картинные стойки, отрепетированные серии… Будто бы любовался собой со стороны. Ну и хорошо, пущай теперь апостолам на свою горькую судьбинушку жалуется. Мол, не виноватая я, он сам пришел…"

Владислав покрутил головой, вглядываясь в окружающую тьму.

«Пока никого… Но это ненадолго. В течение часа они обязательно должны поднять авиацию и попытаются меня зажать. А в радарах да локаторах я вообще ничего не смыслю. Хоть они тут и есть. Вон, светятся экранчики… А толку? Смотрю на них, как баран на новые ворота… Итак, авиация. Поначалу они должны меня засечь с „Авакса“ или через системы наземного ПВО. Насчет ПВО не уверен — я ж внутри страны, а Македония особенными возможностями на этот счет не располагает. Хорошо, остается „Авакс“. Иду я низко, на фоне земли, сигнал может размазываться. Особенно хорошо, что вокруг одни горы да холмы. Да-а! — Рокотов хлопнул себя по лбу и рассмеялся: — Они ж меня сбить-то не могут! На вертухе точно ответчик „свой чужой“ стоит. Соответственно, натовской ракеты можно не бояться. Ну и что? Пушек, что ль, нет? Это верно… Об этом я как то не подумал. Но работа из пушки предполагает близкий контакт, а ракету могли бы запустить с десятка километров… А, собственно говоря, куда я лечу? В глубь страны… Это дает мне преимущество, но небольшое. А вот и речка!»

Под вертолетом началась водная поверхность, блестящая в свете почти полной луны.

Рокотов снизил скорость втрое и повел вертолет вдоль довольно широкой реки.

«Так-так-так… Это, вероятнее всего, Вардар. Других крупных рек тут нет. Направо будет Скопье… Однако близко к городу подлетать нельзя. Слишком просто устроить прочесывание местности силами полицейского управления…»

Из темноты выросла громада моста. Вертолет сделал вираж и завис в полусотне метров от решетчатой фермы.

«Ага! Железная дорога… Излучина, мост, — Влад припомнил карту, — налево — речка Тетовска. Что ж, рано или поздно надо выбирать место приземления. Или, вернее, приводнения. Прощай, мой верный железный друг…»

Биолог стабилизировал «Апач» в десяти метрах от воды и посмотрел вниз сквозь нижнюю полусферу фонаря кабины.

«Главное, чтобы вертуха не свалилась на голову…»

Владислав открыл левую дверь и осторожно сполз с кресла.

АН-64А продолжал висеть на одном месте. Рокотов встал обеими ногами на боковую гондолу под кокпитом, еще раз посмотрел вниз, мысленно перекрестился, нагнулся вперед, слегка толкнул джойстик управления горизонтальным полетом и спиной вперед вывалился наружу.

Сверху ударил поток воздуха от несущего винта.

Прыгуна развернуло на один оборот, он на секунду завис возле машины и рухнул вниз. «Апач» чуть наклонил нос и пошел вперед, прямо на мост.

Приводнение оказалось жестковатым, но терпимым.

Влад вошел в воду наискосок ногами вниз, вынырнул, отфыркиваясь, и смог оценить финальные секунды жизни грозной американской машины.

АН-64А на скорости в двадцать километров в час вошел точнехонько в основание фермы моста. Винт разлетелся вдребезги, корпус развернуло боком и хряпнуло о гофрированный металл. С визгом отскочил рулевой пропеллер, искореженную машину завалило на бок, и она рухнула с десятиметровой высоты в реку, подняв огромный фонтан брызг.

К удивлению экс-летчика, топливо не загорелось.

Смятая кабина секунд тридцать возвышалась над водой, потом откуда то из-под нее вырвался пузырь воздуха, и то, что осталось от «Апача», благополучно ушло на дно.

«Через десять минут вода успокоится, а течение унесет мелкие плавающие обломки, — подумал биолог, неспешным брассом направляясь к берегу, — так что у моих друзей еще возникнет проблема с поисками вертушки… Днем, естественно, корпус будет виден, но сейчас-то ночь. До утра времени еще море. Успею уйти километров на двадцать…»

Рокотов выбрался на пологий песчаный берег, отряхнулся и устремился в невысокий лесок, на ходу вытряхивая воду из «Хеклер-Коха». Он решил не останавливаться и не сушиться. Высохнет на бегу…

К пяти утра биолог добрался до железнодорожной стрелки, пробежав, по своим расчетам, не меньше пятнадцати километров. Одежда более-менее просохла, шума погони слышно не было. Что радовало.

Влад устроился в кустах, разобрал пистолет пулемет, насухо протер его обрывками бумаги, валяющимися вдоль полотна, и снова собрал.

Контрольный выстрел в кучу песка показал, что с оружием все в порядке.

«Уф! Жить хорошо, а хорошо жить — еще лучше! Сейчас бы пожрать — и в койку. Однако с этим придется погодить… Сначала следует разобраться, куда меня занесло. Ушел я на северо-восток… Значит, где-то рядом Тетово или Шипковица. Да уж, бешеной лошади сто верст не крюк. Эк меня занесло! Но, может, это и к лучшему… Смысла искать меня здесь я не вижу. Скорее, облава где-нибудь на юге, километрах в пятидесяти. Косвенно это подтверждается отсутствием какого-либо шума. Ни поисковых вертолетов, ни сирен, ни машин с солдатами… Карты я им спутал конкретно. Только на базе они будут неделю разбираться, что произошло и зачем. Особенно с этим дурацким катком. Молодцы ребята! Такой шухер устроили, что хоть святых выноси! И я не подкачал. Этот полет войдет в македонский эпос. Лет через сто-двести какой нибудь славянин внукам своим рассказывать будет про Икара из России. Подробностей героических добавят, мой рост явно увеличат метров до двух, еще прекрасную незнакомку приплюсуют, которую я якобы из американского плена вытащил… Лепота!» Из-за поворота послышался лязг. «Ого, поезд! Идет медленно, километров пять в час… Товарняк. А что? Это нам подходит… Обыскать все поезда и машины по всей Македонии никто не в состоянии. Идет на юг… Туда, куда мне и надо. — Рокотов осторожно выглянул из кустов. — Нормальный вид транспорта. Не до жиру! Что ж, садимся. Контролеров туточки нет, билет никто не спросит…» Владислав подобрался ближе к полотну. Старенькие вагоны шли неспешно, погромыхивая на стыках вслед за трудягой локомотивом.

Биолог дождался, когда его минует первая треть состава, и взобрался на насыпь. Мимо проплывали платформы с гравием и двери деревянных вагонов. Одна из них оказалась полуоткрытой.

Рокотов зацепился рукой за створку и впрыгнул внутрь.

Вагон оказался забит огромными катушками толстого, в руку толщиной, покрытого свинцовой оплеткой кабеля, удерживаемым пропущенными сквозь скобы веревками. Места для безбилетного пассажира было в избытке.

Влад прикрыл дверь, оставив себе для наблюдения узкую щель, и блаженно растянулся на полу, прислонившись спиной к одной из катушек. В его положении езда даже на товарном поезде могла считаться верхом комфорта.

— Еще жижгалё хочешь? — Султан приподнял крышку над дымящимся котелком.

—Не, сам доедай, — старший откинулся в шезлонге и посмотрел на фосфоресцирующий океан. — Чаю потом сделай…

Кроме двух чеченцев на палубе и ночной вахты, все остальные на судне спали.

Младший вывалил себе в тарелку кусочки разваренного теста с обрезками мяса и принялся есть с лезвия узкого ножа, накалывая еду на кончик и макая в соус. Старший еле заметно поморщился и отвернулся, сделав вид, что не замечает неопрятности своего юного товарища.

Султан ел жадно, причмокивал и вытирал уголки рта тыльной стороной давно не мытой руки.

Хорошо еще, что жижгалё готовил не он, а повар-грек.

Арби отнюдь не радовала перспектива еще неделю провести с Султаном на контейнеровозе, пока груз не прибудет в Санкт-Петербург. За прошедшие с момента отплытия из Шенгини девять дней молодой чеченец уже достал старшего до печенок неаккуратностью, тупостью, бахвальством, пустым чванством, бесконечными разговорами о будущей красивой жизни в родном Гехи-чу.

Но приходилось терпеть.

Султан все еще был нужен. В одиночку Арби не справился бы. Две с половиной недели человек не спать не может, а караулить контейнер с атомной боеголовкой требовалось постоянно.

Так и существовали — один спит, другой — на страже, чтобы не дай Бог никто не попытался вскрыть железные створки в надежде разжиться чем нибудь полезным. Наемные украинские экипажи на мальтийских судах славились тем, что тащили все, что плохо лежит, и не брезговали копаться в грузе, пока судно совершало переход от одного порта в другой. На это закрывали глаза только потому, что моряки из независимых стран СНГ были гораздо дешевле, чем наемные рабочие из Греции или Италии.

Султан облизал нож и сбросил свою тарелку в котелок. Удовлетворенно рыгнул, отнес грязную посуду на камбуз и вернулся, бережно неся пышущий жаром чайник.

Арби неслышно вздохнул.

Опять начнет приставать со своими идиотскими разговорами!

Младший разлил по чашкам густую черную жидкость, уместил свой костлявый зад в шезлонге и достал папиросу.

— Это уже третья за сегодня, — неприязненно напомнил Арби, указывая на «косячок». — Плохо не будет?

— А! — отмахнулся младший. — Мужчине это не повредит.

— Если заснешь, пеняй на себя, — предупредил старший.

— Не засну, — Султан с удовольствием втянул резко пахнущий дым, — я дома по пять штук таких выкуривал подряд, и ничего…

«Немудрено, что у тебя мозги давно высохли…» — зло подумал Арби, сохраняя невозмутимое выражение лица.

К своим двадцати трем годам Султан выглядел на все тридцать.

Травку он начал покуривать в четырнадцать. А в шестнадцать, когда Чечено-Ингушская АССР разделилась на две республики и обе семимильными шагами пошли к независимости, Султан перешел на мак. Однако это не вызвало прилива благожелательности у его родственников, и молодого чеченца насильно отучили от иглы, заперев на пару месяцев в сарае. Юноша переломался и с тех пор предпочитал анашу всем остальным наркотикам, памятуя о предупреждении деда. Старик поставил внука перед выбором — или он завязывает со шприцами, или его отправляют на горные вершины под наблюдение троюродного дядьки чабана.