Биолог взобрался по лесам на третий этаж и устроился позади огромной кучи стекловаты. Сквозь пустой оконный проем просматривалась добрая половина площади вплоть до угла Дома Правительства. И, главное, Владислав прекрасно видел то место, откуда открывалась прямая траектория к месту, где по всем его расчетам должен был расположиться оратор.
      От схрона доморощенного контртеррориста до единственной возможной позиции исполнителей покушения было чуть более семидесяти метров.
      Рокотов достал сигареты, поставил возле себя термос с горячим кофе и приготовился к долгому ожиданию. Он не опасался, что рабочие его обнаружат. Стекловата была приготовлена для изоляционных работ, до которых на выбранном этаже оставалась еще как минимум неделя. Пока строители занимались внутренними кирпичными перегородками и в закуток со стекловатой даже не заглядывали.
      Что-что, а опыт стройотрядов у Влада был предостаточный.
      Давно исчезнувшее с географических карт государство, отправлявшее студентов и молодых специалистов месить бетон, сколачивать огромные коровники и рыть канавы, в очередной раз, само этого не ведая, сослужило Рокотову хорошую службу, обеспечив его самым ценным в жизни – практическими знаниями.
 

***

 
      Артобстрел села начался неожиданно.
      В пять минут шестого, когда первые лучи солнца стали окраишвать горизонт в пастельные тона, по околице ударили самоходные гаубицы, сумевшие за ночь незаметно выдвинуться на огневые рубежи в четырех километрах от деревни.
      Пятеро наблюдателей, отправленные Вагитом два дня назад на ближайшую вершину, прошляпили не только выдвижение артиллерии, но и марш-бросок батальона спецназа. Два взвода обошли гору справа, один слева, а четвертый взвод под командованием капитана с радиопозывным «Тарантул» скрытно влез по практически отвесной стене и захватил наблюдателей врасплох.
      После короткого допроса всем пятерым досталось по пуле в затылок.
      У спецназа есть правило: пленного оставляют в живых только в том случае, если он может рассказать нечто важное и его показания необходимы спецотделу. Во всех иных случаях «языков» ликвидируют, дабы не тащить с собой бесполезный груз.
 

***

 
      «Тарантул» приказал бойцам рассредоточиться и занять круговую оборону. Тридцать два человека замерли за валунами и в расселинах, выставив наружу лишь черные стволы «ВАЛов» [АС «ВАЛ» – автомат, предназначенный для ведения бесшумной и беспламенной стрельбы. Разработан конструкторами П. Сердюковым и В. Красниковым под специальные патроны СП-5 и СП-6. Калибр – 9 мм, начальная скорость пули – 290 м/с, прицельная дальность – 400 метров] и А-91 [А-91 – автомат, находящийся на вооружении спецподразделений. Выпускается в четырех различных модификациях, отличающихся калибром и применяемым патроном: 9, 7, 62, 5, 45 и 5, 56 мм. Прицельная дальность стрельбы – 700-900 метров. Оснащается глушителем] и положив рядом с собой ребристые кругляши «лимонок» и серо-зеленые цилиндры одноразовых гранатометов.
      В пять часов три минуты земля содрогнулась, и шесть самоходных артиллерийских установок выплюнули первые снаряды.
      Первым же попаданием был уничтожен блиндаж, где по приказу Вагита оборудовали тяжеловооруженную огневую точку, установив там три французских пулемета М52 [М52 (АА FN1) – пулемет калибра 7, 62 мм, принятый на вооружение в 1952 году. Прицельная дальность – до 2000 метров, темп стрельбы – 900 выстрелов в минуту] и два станковых гранатомета АГС-30 [АГС-30 – гранатометный комплекс. Калибр – 30 мм, темп стрельбы – 390-425 выстрелов в минуту, прицельная дальность – 1700 метров. Начальная скорость гранаты – 185 м/с, емкость ленты – 90 выстрелов. Используется серийный выстрел ВОГ-17М].
      Вверх взметнулись бревна, обломки бетонных плит и туча песка из разодранных взрывом мешков. Разлетевшимися осколками были убиты еще четверо боевиков, как раз направлявшихся на смену товарищам. Одно из бревен перелетело через улицу и торцом вошло в лобовое стекло пикапа «мицубиши», из кузова которого торчал ствол «Утеса» [НСВ «Утес» – пулемет калибра 12, 7 мм. Прицельная дальность – 2000 метров].
      Второй залп оказался не менее удачным.
      Три снаряда прошили крышу барака и разорвались в гуще мечущихся спросонья боевиков. Одна стена барака вылетела, опорные столбы подломились, и на убитых и раненых грохнулась вся конструкция. Вопли и стоны десятков зажатых под обрушившимися досками людей смешались со свистом очередной партии снарядов.
      Отряд боевиков оказался совершенно не готов к столкновению с регулярной армией.
      Вагит вылетел на площадь, перескочил через валяющегося в пыли мертвого Зию с распоротым осколком животом и сжимающего в руках собственные кишки, пробежал вдоль иссеченного осколками кирпичного забора и лицом к лицу столкнулся с перемазанным грязью и кровью сумасшедшим.
      – Русских расстрелять! – громко выкрикнул псих и потряс неработающим автоматом.
      С первым же разрывом снаряда несчастный больной выскочил из своего убежища и теперь бегал по селу, колотя прикладом в железные ворота и хохоча от восторга.
 

***

 
      Вагит на секунду остановился, с ненавистью посмотрел в глаза сумасшедшему и вбил в него длинную, от живота, очередь из «Калашникова».
      Полтора десятка пуль разорвали больного почти пополам. Он с удивлением взглянул на оскалившегося человека, которого искренне считал своим другом, захрипел и ничком упал в припорошенную пылью траву.
      Командир разгромленного за несколько минут отряда побежал дальше…
      Через час Вагит был уже в трех километрах от деревни, которую с четырех сторон начали зачищать спецназовцы и высаженные с вертолетов на западной околице пехотинцы. Сопротивления им почти никто не оказывал. Оставшиеся в живых боевики были настолько деморализованы артобстрелом и огромными потерями, что бросали оружие и ложились на землю после первого же окрика.
      А еще спустя два часа уставший, но выживший благодаря своей трусости Вагит забрался в пещеру, где стащил с себя всю амуницию и избавился от оружия и документов.
      Теперь ему предстояло добираться по горным тропам в родное село, изображая перед российскими патрулями заблудившегося и напуганного мирного пастуха. И заодно придумать правдоподобную историю своего возвращения, чтобы не уронить собственный авторитет в глазах соплеменников.
 

***

 
      Богданкович ввалился в гостиничный номер Щекотихина и прямо с порога заявил, что все собрались и ожидают лишь московского гостя.
      Основатель «Хартии-98» и глава проамериканского центра «Запад-Восток» был бодр, потирал ручонки и картавил с удвоенной энергией. От него пахло столярным клеем, потом и скипидаром. Всю ночь накануне митинга Богданкович руководил изготовлением транспарантов и не успел съездить домой, чтобы вымыться и сменить запачканную одежду.
      Впрочем, его такие мелочи не смущали.
      – Ты готов, Юга?
      – Стас, подожди н-немного, – Щекотихин только-только вышел из душа и еще не успел выпить кофе. – Ты на время смотрел?
      – Уже почти восемь…
      – Вот именно! Сам г-говорил, что идти до площади час. Митинг начнется в десять, – депутат Госдумы бросил полотенце на спинку стула. – Куда т-торопиться?
 

***

 
      – Пока постгоимся, пегесчитаемся, – Богданкович плюхнулся на диван и стал яростно протирать очки. – К нам еще должна пгисоединиться колонна «Белогусской Пгавозащитной Конвенции»… Час идти, если по пути никто не остановит. А могут и остановить. Вон, в пгошлом месяце наши хотели отойти по пгоспекту Машегова, так им догогу бэтээгами пегекгыли. Сатгапы!
      – Но ты же мне сказал, что сегодня все с в-властями согласовано? – в голосе Щекотихина проскочили нотки недоверия к болтливому оппозиционеру.
      – Сегодня – да.
      – Значит, волноваться н-не о чем. Или я не прав?
      – Пгав.
      – Тогда сейчас кофе попьем и д-двинем, Вода в поллитровой банке вскипела быстро. По совковой привычке Щекотихин не пользовался услугами круглосуточных гостиничных кафе, а таскал с собой дешевый китайский кипятильник. Прибор регулярно бил своего владельца током, вызывал короткие замыкания в номере, но москвич не сдавался.
      Щекотихин щедро засыпал в чашки по две ложечки дрянного индийского кофе, сахар, плеснул воды и извлек из холодильника сливки в маленьких пластиковых упаковках.
      Дверь номера приоткрылась, и в комнату просунулась вихрастая голова.
      – Стае, вы скоро?
      – Ского, ского! – отмахнулся Богданкович. – Сейчас Югий собегется, и выходим! Ты там пе-гедай, чтобы пока строились!
      Голова исчезла, успев бросить завистливый взгляд на дымящийся напиток. Большинству демонстрантов взбодриться кофеем в это утро не удалось.
      Придется наверстывать уже в процессе митинга. Водочкой и портвейном.
      Щекотихин отхлебнул первый глоток, придерживая болтающуюся в чашке ложку указательным пальцем. Богданкович проявил себя большим знатоком хороших манер и выложил свою ложечку на стол. Правда, перед этим он ее шумно облизал.
      – Сколько с-сегодня соберется, как ты думаешь?
      – Тысячи полтогы, не меньше, – важно ответил белорус. – А послезавтга будет еще больше. Еще пгосто не все подъехали…
      – Но послезавтра Лука в-выступать не будет.
      – Ему сегодняшнего выступления хватит, – захихикал Богданкович. – Вячогка уже бабцов подготовил. Как диктатог свою гечь начнет, так они и выскочат. Телекамегы как газ на него на-пгавлены будут.
      – Бабы н-надежные?
      – На сто пгоцентов. Гепетицию вчега пго-вели.
      – И к-как?
      – Все в лучшем виде. Потупчик тигана изо-бгажал, его гебята – ментов. Бабцы впегед бго-сились, огать стали… Минута у них точно будет.
      – Надо еще раз с журналистами это обсудить, – серьезно заявил депутат. – Чтобы не отвлекались. Сколько г-групп обещали быть?
      – Штук семь или восемь. Из госсийских – НТВ и ОГТ, тги немецких, одна английская и одна амегиканская. Хватит… Наши собигаются бытовыми камегами снимать. Пго фотогепогтегов не забудь…
      – Ах, да, плюс еще газетчики, – кивнул Щекотихин. – Нормально. Драку сразу н-начнут?
      – Нет. Надо сначала дать возможность баб-цам отгаботать. Начнут по сигналу, когда менты бгосятся телок оттаскивать. Наши и вклинятся.
      – Разумно, – москвич с удовольствием потянулся. – Жаль, что нам раньше такая идея в голову не приходила. Давно бы Луку с д-дерьмом смешали. Сексуальные домогательства – это сильный ход. Луке вовек не отмыться будет.
      – Да-а, – мечтательно произнес Богданкович. – Что и говогить, идея замечательная. Леночке Гонног памятник ставить нужно.
      – Поставим, п-помяни мое слово. Разгоним эту с-сволочь и поставим.
      «Сволочью» Щекотихин именовал всех тех, кто не поддерживал монетаристских устремлений его сотоварищей типа Чубайсенко или Гайдара, осмеливался выступать против главенствующей роли США в мировом сообществе и мешал псевдодемократам грабить страну. Депутат-журналист не соображал, что его поведение практически полностью копирует манеры ненавистного всем «истинным демократам» вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина, который называл интеллигенцию «говном» и призывал своих соратников уничтожать несогласных до двенадцатого колена.
      Если бы Щекотихин, Яблонский, Новодворская, Рыбаковский, Пеньков, мадам Хамакада по прозвищу «Дерьмовочка» и иже с ними пришли к власти, они бы развернули террор такого масштаба, который не снился даже Троцкому вкупе с Менжинским и Блюхером. Убивали бы за одно слово, противоречащее генеральной линии правящей партии. Многие «либералы-монетаристы» даже не очень скрывали свои наклонности, регулярно проговариваясь на ток-шоу о том, что бы они сделали в случае получения ими президентских полномочий. Словесная шелуха о «равенстве всех перед законом», «построении демократического общества» и «общечеловеческих ценностях» предназначалась для серого быдла, должного проголосовать так, как нужно кукловодам.
      Но, к счастью, природа редко допускает к реальной власти закомплексованных и купленных иностранными спецслужбами маньяков.
      – От сегодняшнего митинга должен быть.хо-гоший гезонанс, – заявил Богданкович. – Вот увидишь. Евгопагламент пгосто обязан будет заявить ноту пготеста по поводу нагушения пгав белогусского нагода. И в «Нагодной доле» завтга статья выйдет. С фотоггафиями и подгобным ге-погтажем. Болванка уже готова.
      – Если все п-пройдет как надо, то реакция и в Москве, и в Брюсселе будет. Это я тебе г-га-рантирую, – Щекотихин допил кофе. – Все, пошли… А то твои там б-буянить начнут раньше времени…
 

***

 
      В пяти кабельтовых от неподвижного, удерживаемого плавающими якорями российского танкера застыл фрегат Шестого флота США.
      За двое суток, прошедших со времени принудительной остановки «Волго-нефти-137» американской спецгруппой, ничего не изменилось. На судне торчали двадцать четыре морских пехотинца, контролирующих действия экипажа в рубке и машинном отделении, раз в полчаса в небе появлялся дежурный «Морской Ястреб», несколько раз в день возле бортов вскипали бурунчики воды и на секунду показывались серые спины боевых дельфинов, выпущенных в залив с крейсера «Саратога» и должных уничтожить любого пловца, попытавшегося приблизиться к танкеру.
      С дельфинами американцы немного перебрали.
      В порту Омана российскому судну точно ничего не грозило. Да и аквалангистов, за исключением «тюленей» из Куантико, поблизости не наблюдалось [В Куантико расположена главная база Корпуса морской пехоты США]. Однако морпехи тащили службу с таким усердием, как будто бы танкер находился в территориальных водах Ирака и в – любой момент можно было ожидать нападения злых янычаров Саддама Хуссейна. Не проходило и двух часов без того, чтобы кто-нибудь из американцев не преграждал путь идущему по своим делам российскому моряку или не подбегал к леерам и не начинал водить туда-сюда стволом штурмовой винтовки, словно заметил – морского диверсанта. Трижды в день командир группы выстраивал красу и гордость военно-морских сил США на юте и минут тридцать что-то втолковывал замершему по стойке «смирно» личному составу. Морпехи время от времени вскрикивали «Йес, сэр!» и щелкали каблуками.
      – Скукота, – заявил вахтенный и оперся на ограждение мостика. – Карп Данилыч, как думаешь, нам еще долго тут торчать?
      Крепко сбитый невысокий боцман раскурил трубочку:
      – Хрен его знает. Пока анализы не сделают.
      – Кэп говорил, что экспертиза может ничего не дать.
      – Может…
      – Тогда что делать?
      – Да ничего! – боцман зыркнул на двух американцев, без остановки обходящих судно вдоль бортов. – Наше дело маленькое. Залился, прошел по маршруту и разгрузился. Топливо-то все равно ихнее. Мы ж не себе нефть тащили, а итальяшкам. Вот пущай макаронники с америкосами и базарят… Главное, Василий, чтоб суточные капали.
      – Это верно, – вахтенный потянулся. – Карп Данилыч, а правду ребята говорят, что ты на флоте диверсом был?
      – Ну… – хмыкнул отставной капитан третьего ранга.
      – И как тебе эти? – Василий кивнул на неподвижно стоящую на баке фигуру морского пехотинца.
      – Детский сад, – коротко выдал боцман. – Дурачки с автоматами.
      – Наши бы их уделали?
      – А чо их уделывать! – экс-диверсант расплылся в широкой улыбке. – Они сами от нервных срывов передохнут.
      – Не, я имею в виду реальное столкновение…
      – Когда сталкивались, наши их резали. Я сам, правда, не участвовал, – слукавил боцман, отправивший на корм рыбам десятка три зарубежных «людей-лягушек», – но слышал. Кстати, эти у нас на борту к диверсионным службам отношения не имеют. Обычные морпехи из так называемых ударных батальонов. «Тюленей» среди них нет. Хотя психи и те, и эти…
      – Чего так?
      – Ты киношки штатовские смотришь?
      – Конечно.
      – Вот и подумай, что в башке у человека может быть, ежели над ним издеваться несколько недель подряд.
      – Ты имеешь в виду их курс выживания?
      – Ага…
      – А что, Карп Данилыч, в фильмах правду показывают? – удивился вахтенный. – Я-то думал, что это фантастика.
      – В том-то и дело, что нет, – боцман выпустил густые клубы дыма. – В киношках даже смягчают. На самом деле ихний «курс молодого бойца» – это двенадцать недель тупого ада. А у «тюленей» – все полгода. Потому и отсев до девяноста процентов… Причем остаются не самые подготовленные физически, а натуральные маньяки. Которые готовы терпеть все, что угодно, лишь бы попасть в элитные части… Глупость это беспросветная. Никому на самом деле такие тренировки не нужны. Задача командира у нас – воспитать профессионала. А у них делают из полусумасшедших стопроцентных психов. Пригодных только для однократных операций. Вон, во время войны с Ираком штатники пытались использовать «тюленей». Ни фига не вышло. Три группы на побережье высадили, ни одна не вернулась…
      – А почему?
      – Потому что идиоты. Вместо скрытного продвижения по территории и выполнения поставленной задачи они сцепились с береговыми патрулями. Иракцы их танками и подавили. У «тюленей» крутизна из всех щелей прет. Увидели противника – и вперед! Будто у них по девять жизней. Привыкли к тренировкам с холостыми патронами и на своей территории, где и сортир теплый, и апельсиновый сок на завтрак. Это еще с Вьетнама повелось. Там америкосы иногда отказывались от службы, если еда была не того ассортимента, что положено. Узкоглазые это быстро просекли и стали громить их продовольственные колонны. А потом нападать на те части, куда жрачка не дошла. И в половине случаев брали штатников голыми руками… Запомни, Вася, америкосы воевать не умеют. Только издалека могут ракетами пулять. А в прямом столкновении – полные нули. Если поставить друг против друга ихних «зеленых беретов» и наших мотострельцов-срочников, то наши их уделают в два счета.
      – Ты сам-то, Карп Данилыч, во Вьетнаме был? – уважительно спросил матрос.
      – Пришлось немного… – боцман выбил трубку в ящик с песком. – В шестьдесят седьмом. Инструктором. Мне тогда всего двадцать три было, помладше тебя. Год по джунглям пролазал.
      – А какие из вьетнамцев вояки?
      – Хорошие. Один вьетнамец пятерых янкесов стоит. А некоторые – и сотни. Был у нас в отряде один такой. Маленький, худенький, даже для вьетнамца низкорослый. Лю Ши Вон его звали, как сейчас помню… Вот это монстр был! Огнестрельного оружия вообще никогда не носил. Руками, ногами да примочками разными, как ниндзя, работал. В одиночку штатовские карательные команды вырезал. После войны, говорят, он у дедушки Хо в личной охране служил [Хо Ши Мин, лидер Северного Вьетнама].
      – Здорово…
      – Таких у Пхеньяна не один десяток был. Ян-кесы их как огня боялись. Почти так же, как наших летчиков, – кап-три улыбнулся каким-то своим воспоминаниям.
      – Получается, что мощь штатовской армии – миф? – подытожил вахтенный.
      – Выходит, так, – согласился боцман. – Супротив нас они уж точно ничего сделать не могут. И техника у них, сказать откровенно, дрянь. Под Москвой один полигончик есть, наши туда захваченные западные танки и самолеты таскали. Был я там пару раз, на «абрамсах» и «брэдли» ["Абрамс M1" – основной американский танк. «Брэдли» – боевая машина пехоты] катался. Дабы узнать возможности боевых машин вероятного противника. Комфорт, конечно, не чета нашим. Но в остальном – полный отстой. Броня тоненькая, подвеска слабая, топливо нужно хорошее. Чуть что не так – и кранты. Встает машинка на вечный прикол… У европейцев не лучше дела обстоят. Вон, был такой случай. Как-то раз немцы решили учения масштабные провести. Соорудили полигон, примерно повторяющий кусок рельефа Ленинградской области, нагнали войска и ну маневры совершать! Получаса не прошло, как ихние «панцири» [Панцирь – арм. сленг – танк] в грязи завязли. Ни туда ни сюда! Гусеницы узкие, вес большой, вот по башню и вляпались. Потом две недели технику вытаскивали. Наши разведчики, говорят, чуть от хохота не сдохли, на на-товские учения глядючи… Они ж, если в реальной жизни границу бы перешли, только до Выборга бы и дотянули.
      – А в Великую Отечественную?
      – У фашистов бронетехника другая была. Что бы про вермахт ни говорили, но подготовились они хорошо. Хотя и тогда немецкие танки вечно в нашей грязи застревали…
      Морские пехотинцы опять выстроились на юте.
      – Начинается, – усмехнулся боцман. – Щас лейтенант им снова начнет про великую опасность иракских аквалангистов втюхивать. «Mister Saddam is the principal enemy of the democracy. Our task is to protect the US conquests in this region…» – с тягучим прононсом уроженца южных штатов выдал экс-диверсант. [Мистер Саддам – главный враг демократии. Наша задача – защита интересов США в этом регионе… – англ.] – Я смотрю, Карп Данилыч, ты в английском неплохо рубишь. А изображаешь полное непонимание, когда к тебе янкесы обращаются…
      – Не фиг штатникам знать, что я по-ихнему разумею, – боцман подкрутил пышные усы. – Чем меньше информации у них будет, тем лучше. Никогда не знаешь, как все обернется. Учись, Василий, пока я жив…
 

***

 
      К восьми часам на площадке появились первые работяги.
      Завизжала лебедка, загрохотал раскручивающийся барабан бетономешалки, взревел двигатель подъехавшего к воротам грузовика, крановщик полез к себе в кабину, с первого этажа раздался веселый матерок прораба, споткнувшегося о выпавший из общей кучи мешок с цементом.
      Заискрила электросварка, гулко хлопнули сброшенные вниз доски, кто-то прогремел сапожищами по настилу, скрипнул подъемник, на который взгромоздили поддон с кирпичом.
      – Михалыч! – высокий парень в зеленой брезентовой куртке вывалился из бытовки. – Седня без горячего будем!
      – Я те дам «без горячего»! – прораб показал парню кулак.
      – Тока нет!
      – Как это нет?! Вона все работает!
      – Так то триста восемьдесят. А двести двадцать – тю-тю! – парень развел руками.
      – Вот…! – прораб выдал тираду, являющуюся близким родственником «малого матерного загиба» царя Петра Алексеевича. Каковой загиб, как известно, состоит из восьмидесяти трех слов и содержит всего лишь девять литературно употребительных.
      «Молоток! – восхитился Влад, с интересом прислушиваясь к беседе. – И ведь ни разу не повторился. Вот это искусство. Не то что тщатся накорябать представители современной „элитарной“ литературы…» Парень в зеленой куртке расхохотался.
      – Ну ты дал, Михалыч! Токо электричества все равно нетути!
      – Трансформатор поставь!
      – А где я его возьму-то?
      – Твою мать! В вагончике у Кузьмича глянь!
      – Ага, понял!
      – И ремонтникам позвони!
      – Ладно!
      Парень скрылся в бытовке.
      Рокотов осторожно выглянул из-за своего укрытия.
      Никого.
      Как он и предполагал, работы на этом этаже велись с другой стороны здания, отделенной от биолога пятью десятками метров и несколькими бетонными перегородками.
      Владислав вновь сконцентрировал внимание на видимой части площади.
      Еще ночью, покормив пса, он прошел вдоль забора и обследовал прилегающую к нему территорию на предмет поиска позиции снайпера. И ничего не обнаружил. Все доски забора были плотно пригнаны друг к другу, не шатались. Со стороны стройплощадки не имелось ни одного места, где мог бы расположиться стрелок. Ни кучи мусора, ни сваленных бетонных плит, ни нагромождения кирпичей.
      Ситуация становилась патовой.
      Рокотов чувствовал, что прибыл туда, куда нужно, но никак не мог понять, что же ему искать и за чем наблюдать в первую очередь. То ли за стройплощадкой, то ли за дорогой…
      На подъемный кран он тоже слазал.
      Безуспешно.
      Крайние деревья в сквере по центру площади закрывали вид на вход в Дом Правительства и из кабины, расположенной на тридцатиметровой высоте.
      «Что мы имеем на дороге за забором? Тротуар, два люка… И все. Канализацию можно отмести сразу. Если высунуться из люка, то из-за спин демонстрантов ничего не увидишь и, тем более, не прицелишься. Огнеметы на таких расстояниях не работают. Гранатомет? Тоже бред… Заряд рванет в толпе, ударившись о первое же препятствие. Установка времени подрыва в зависимости от пройденного гранатой расстояния? Фантастика. К тому же если изготовить столь сложное устройство, то отклонения заряда от заданной траектории так и так не избежать. Ракета же должна сквозь толпу пройти. А человеческие тела – это не однородная среда, здесь уравнение Стокса не работает [Уравнение Навье-Стокса, используемое в гидродинамике для расчета скорости движения тела]. Хе! Так ведь даже в однородной среде погрешность три процента, как сейчас помню… Для теракта и три процента могут стать фатальной ошибкой, не то что пятьдесят, как в данном случае. Гражданин Кролль на такое не пойдет. Он, как показывает практика, рассчитывает все точно и по десять раз страхуется…»
      – Михалыч! – снова завопил ответственный за приготовление пищи.
      – Чево тебе?
      – Дозвонился!
      – И чо?
      – Авария! С пяти утра света в домах нет. Ремонтники говорят, что разрыв ищут!
      – Долго искать-то будут?
      – Я почем знаю!
      – Ты трансформатор нашел?
      – Нашел! Токо он не работает! – заржал парень.
      – Я те дам «не работает»! Вчера еще фурычил!
      – Пошутил я, Михалыч!
      – То-то! Смотри у меня, Петька, чтоб к часу обед был!
      – Справлюсь ли? – протяжно и ехидно застенал парень.
      – Я, твою мать, щас к тебе спущусь и…
      – Ладно, Михалыч, не горячись! Все пучком будет!
      – Давай, работай! – прораб отвернулся от бытового вагончика и поднял мегафон. – Эй, Витя, ты что, мать-перемать, нормально класть не можешь?
      – Михалыч, чо тебе? – сверху раздался удивленный голос.
      – А ты ко мне спустись и посмотри! У тебя раствор по стене потек!
      – Ах ты, незадача какая! – огорчился невидимый собеседник. – Санек, на леса скакни, посмотри, чо там…
      – Я тебе и так скажу! – рявкнул прораб. – У тебя рядом с проемом на полметра выперло! Блямба аж до плиты! Монферран хренов! Небось дачку свою по-другому строишь, с пониманием? А ну, давай быстрее, пока не застыло! [Огюст Монферран (1786-1858) – архитектор, создатель Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге].
      – Ща, Михалыч, исправим… – по стене заскрежетал мастерок.
      «Та-ак, – Владислав сменил позу, чтобы не затекли ноги, и нахмурился. – Авария, говоришь? Очень вовремя… Причем авария, связанная с электричеством. А у Кролля – какая-то непонятная „радиостанция“, сиречь электронное оборудование. Но системы связи у службы охраны автономны, они от напряжения в сети не зависят. И телефонная линия работает. Что ж эти сволочи придумали? Чую, что неспроста авария. Часть плана… Но что им дает отключение? Доступ куда-то? Ерунда, из жилых домов оратора видно не будет. Ни из квартиры, ни с крыши… А если разряд? На миллион вольт, к примеру. Плюс силу тока ампер пятьдесят-сто. Заманчиво. Жахнуть можно где угодно на площади, накроет всех… Однако есть ряд условий. Асфальт уже высох, так что проводимости никакой. К тому же для подобного разряда нужен специальный кабель и источник тока. В городе ничего такого нет. Это промышленные варианты, пришлось бы тянуть отводной провод от силовых вышек. А они расположены далековато отсюда, километров пять… Подземные кабели несут максимум десять ампер и до семи тысяч вольт. Мощный конденсатор? С определенными допущениями представить можно, но мы опять упираемся в отсутствие надежного проводника…» Рокотов взглянул на небо.
      «Дождика более не предвидится… Да и не такой Кролль дурак, чтобы ставить свой план в зависимость от погодных условий…» Биолог нацедил из термоса полчашки кофе и закурил, пряча сигарету в ладони.
 

***

 
      Иосиф Серевич заговорщицки наклонился к уху главного редактора «Советской Беларуси» Павла Трегубовича.
      – Ты мой факс получил?
      Трегубович оторвался от созерцания жиденькой колонны демонстрантов, возглавляемой председателем белорусской «Ассоциации Молодых Политиков» Анатолием Голубко, и повернулся к коллеге.
      – Л Йося! Здорово! Получил, а как же! Ну ты, я скажу, и выдал…
      – Что, не понравилось? – мгновенно насупился Серевич.
      – Наоборот! Классная идея!
      Лицо редактора «Народной доли» разгладилось.
      – Такой удар – это вещь! – Трегубович замахал руками. – Луке впору себе гроб заказывать. А бабы эти в прокуратуру будут заявы подавать?
      – Мы пока не решили…
      – Зря…
      – Думаешь, стоит?
      – Не просто «стоит», а обязательно сделать нужно.
      – Бабы могут испугаться, – Серевич озабоченно закусил нижнюю губу.
      – Надо их убедить, – главный в «Советской Беларуси» огляделся по сторонам.
      Колонна «АМП» уже втянулась на площадь, за ней на небольшом расстоянии шли оппозиционеры из «Народного Фронта» со свернутыми до поры до времени плакатами. В середине толпы кто-то наяривал на аккордеоне и распевал антипрезидентские частушки Артура Выйского. Самого поэта видно не было.
      Народнофронтовцы нестройно подпевали и передавали друг другу откупоренные бутылки портвейна «три семерки».
      – Опять нажрутся, – брезгливо скривился Трегубович.
      – Они уже бухие, – сказал Серевич. – Но это не наша головная боль. Пусть с ними Вячорка с Худыкой разбираются… Так что ты говорил о прокуратуре?
      – Говорю, что убедить этих баб надо.
      – А как?
      – Проще всего – дать денег. Баксов по двести на рыло. И проконсультировать, как себя со следаками вести. Если они истерики начнут закатывать, то все нормально пройдет.
      – Без прокуратуры, думаешь, не обойдемся?
      – Нам фактура нужна, – редактор «Советской Беларуси» сплюнул себе под ноги. – В идеале – уголовные дела. Можно будет рассказать, как несчастных жертв диктатора уговаривали отказаться от претензий, угрожали, обещали расправиться с семьями. Европа это сха-вает… Но, в принципе, после сегодняшнего выступления этих теток дальнейшие их слова неважны.
      – Почему? – не понял Серевич.
      – Сам рассуди. То, что они орать будут, на пленку пойдет. И даже если они завтра от всего откажутся, мы всегда сможем заявить, что их запрессовали в ментовке. Вот и весь расклад… Ты название статьи придумал?