Глава 3

МЕДВЕЖУТЬ, ИЛИ КОАЛА-УЖАС

На следующий день, претворяя в жизнь идеи Плахова, цыгане разыграли свадьбу как по нотам. Пестрая толпа закружила, завертела двух солдат-конвоиров и офицера. В результате офицерский наган прикарманил Яшка, судьба портмоне и денег служивых осталась неизвестна, а вместо арестованного Даниила кандалы оказались на медвежьих запястьях. Связываться с косолапым оборотнем никто и не подумал.

Только для наших оперативников эта ситуация вышла боком.

Как они и рассчитали, одним из конвоиров был старый знакомый — Косой. Только в этот раз солдат с перепугу не грохнулся в обморок, а с любезным его сердцу криком «Нечистая!» сломя голову понесся прочь, словно хороший скаковой жеребец. Причем сделал это столь сноровисто, что догнать его не удалось, сколь ни старались Плахов с Роговым, оставившим на время операции свой наблюдательный пост у контрразведки.

Цыгане в погоне тоже были не помощники.

Под шумок обобрав до нитки военнослужащих, они, дабы избежать ненужных проблем, скоренько ушли догуливать свадьбу за город. Впрочем, никто и не рассчитывал на большее: одно дело — что-нибудь украсть или облапошить простофилю, но совершенно иное — гоняться за обезумевшим вопящим конвоиром.

Косому же хватило сил доскакать до здания контрразведки, где он буквально попал в объятия штабс-капитана Овечкина. Милейший Петр Сергеевич хотя и был крайне раздосадован происшествием, но нашел в себе силы не убить обормота тут же, на месте, а просто отправить его сначала к доктору и затем — на гауптвахту. Резон в этом был, так как, судя по исходившему от перепуганного конвоира запаху и мокрым галифе, у того случился острый приступ медвежьей болезни.

Сам же штабс-капитан, недолго посовещавшись с начальством, двинулся в офицерский клуб, где ему предстояло сыграть весьма ответственную партию в бильярд с одним молодым господином из Петербурга, чья личность уже несколько дней вызывала огромный интерес для оперативной игры.

Еще бы!

Невесть откуда взявшийся вьюнош на какие-то шиши пошел в дорогой кабак, заказал там целый театральный номер с исполнением «Боже, царя храни», демонстративно встал при его исполнении, а потом, словно заправский пластун-горлорез, прошедший школу рукопашного боя у восточных гуру[33], начал разбрасывать дерущихся. И это учитывая, что незадолго до описанного происшествия он, мальчишка-гимназист, вдруг появился в офицерском клубе, беспардонно вызвал на поединок лучшего игрока и уложил восемь шаров подряд в лузу!

Овечкин не первый год служил в контрразведке и потому хорошо понимал, что к нему откровенно ищут подходы. Азы такой работы преподавались на специальных занятиях в Академии Генштаба. Но школяр там явно не был и пытался пойти на контакт столь топорно, что порой Петру Сергеевичу просто по-отечески хотелось его поправить, сказать, что нельзя же проявлять столь явный интерес к объекту, при этом вызывая еще большее любопытство по отношению к собственной персоне. Питер же, он — город маленький. Неужто, ежели там появился юный гений бильярда, об этом бы никто не слышал? Простите, на каких это курсах вас научили столь лихо делать «мельницу» и бросок через бедро?..

— А как «юноша бледный со взором горящим» переживал, играя желваками, когда я сказал об аресте чистильщика обуви! — размышлял Овечкин. — Ах, господин штабс-капитан, я вспомнил свою бедную маму! Бред сивой кобылы отставного поручика! А сам — стремглав через весь город!.. Как бы сказал его болтливый подельник? «Куда, спросите вы? — Так это ж ясно, как божий день, клянусь своей бедной бабушкой, царствие ей небесное! Только к Бубе. К Бубе из Одессы!» Ну ничего, добегаются. И артист этот… Вот гад, танец у стойки ему, видите ли, не понравился!., и господин гиманазист… Ах, простите, ТОВАРИЩ Валерий Михайлович!..

В половину первого ночи Соловец пожал руку Чердынцеву, пожелал спокойного дежурства и убыл домой, пообещав явиться к восьми утра.

Очнувшийся полковник из Главка тоже покинул временное пристанище сотрудников N-ского РУВД. Народ разбрелся кто куда.

По пути домой пьяного полковника аккуратно тюкнули по темечку два бомжа, раздели до трусов, однако проявили сострадание и не оставили замерзать в снегу, а отнесли в ближайший подъезд, прислонили к двери на первом этаже, вставили в звонок спичку, чтобы тот работал без перерыва, и убежали. Спустя пять минут непрерывных трелей дверь распахнулась, и тело в широких, как душа россиянца, и розовых, как обещания кандидатов в Президенты, сатиновых трусах до колена упало в прихожую двенадцатикомнатной коммуналки.

— Это ж надо так нажраться! — восхищенно оценили жильцы, поместили нежданного гостя на старый матрац в огромной кухне и оставили отсыпаться, дабы утром расспросить, к кому, собственно, пришел сей морозоустойчивый товарищ.

Но на следующий день полковник так и не вспомнил, кто он есть, и дружному коллективу многокомнатной квартиры пришлось взять над ним шефство.

Проверяющий, поселившийся в кладовке, быстро освоил премудрости поиска пустых бутылок, удивил всех крепостью организма, выпив без закуски пол-литра жидкости для мытья стекол, отлупил участкового, явившегося по жалобе соседей, избил милицейский наряд, прибывший на выручку «пасечнику», проявил недюжинную смекалку, убегая от вызванного для разбирательств взвода ОМОНа, спрятался в здании районной прокуратуры, два дня просидел в пустующем кабинете, питаясь найденными там чипсами, пока наконец не был обнаружен случайно пришедшим на работу следователем.

Со следаком полковник неожиданно подружился, провел в его кабинете еще неделю и помог «расколоть» нескольких подозреваемых, сидя в здоровенном напольном сейфе и изображая «голос совести» впечатлительных допрашиваемых. Прокурорский делал вид, что не слышит подвываний своего добровольного помощника, а вызванные для дачи показаний граждане сильно пугались, когда у них из-за спины внезапно раздавались призывы «пойти на чистосердечное». Следователь обеспечивал экс-проверяющего горючим и очень огорчился, когда тот в неподходящий момент случайно вывалился из сейфа прямо под ноги прокурору района Баклушко.

Стресс у Баклушко оказался столь велик, что с того дня он начал заикаться.

А храпящего полковника сковали наручниками и доставили в РУВД для дальнейшего разбирательства и определения в камеру СИЗО. В дежурке небритого проверяющего с ужасом опознал сержант Котлеткин, побежал к Петренко, и офицер из Главка со всеми почестями был передан на руки примчавшимся за ним следователям с Захарьевской, которые уже успели возбудить уголовное дело по факту «убийства» полковника, задержать нескольких членов «преступной группы» и даже получить признание в причастности к смерти потерпевшего у трех из семерых арестованных.

Пришлось извиняться перед задержанными и выпускать их на волю. После чего принялись бодро докладывать наверх об успехах в деле борьбы с преступностью…

А полковник, проведя месяц в санатории, почти полностью восстановил память и вернулся к нелегкой работе в правоохранительной системе России.

Выглянув в окно кабинета, вчистую реабилитированный благодаря стараниям Васи Рогова Николай Александрович Петренко увидел, что двое охранников выводят из здания контрразведки Косого. Вид у опального конвоира был довольно жалкий, поясной ремень отсутствовал, руки солдат держал за спиной.

Петренко, прихватив фуражку, заспешил к выходу. К его удивлению, Косого повели в лазарет. Тогда, вспомнив о своем пошаливающем сердце, Мухомор тоже решил воспользоваться медицинской помощью.

Заглянув в неказистое здание, где обитали медики, начальник РУВД обратил внимание на недовольного фельдшера, угрюмо рассматривающего язык нового пациента. Вероятно, господин в белом халате прежде работал стоматологом, так как, вдоволь налюбовавшись столь важным органом, он повернулся к больному спиной и изрек характерную для этой специализации фразу:

— Рот не закрывать! Сейчас все вылечим.

Затем фельдшер порылся в стеклянном шкафу, забитом всякими склянками и пакетиками, извлек оттуда одну таблетку и, разломив ее на две части, снова повернулся к Косому.

— Вот это, держи, — от больной головы, — лекарь протянул одну половинку таблетки, — а это — от задницы, — фельдшер протянул другую. — И смотри мне, не вздумай перепутать!

— Аг'а! — Не закрывая рот, заморгал солдат. — Аг'а!

Но фельдшер уже потерял интерес к пациенту и залебезил, приметив вошедшего в лазарет Мухомора.

— Ваше благородие, не извольте беспокоиться! Все будет в лучшем виде! — чуть ли не с распростертыми объятиями бросился эскулап к старшему офицеру, понемногу оттесняя его к врачебному кабинету. — Прошу вас, проходите, пожалуйста! Сей момент доктор вас примет…

Несколько смутившийся от такого подобострастия Николай Александрович краем глаза успел заметить, что конвоиры выводят Косого на улицу. Фельдшер, перехватив взгляд «благородия», опять засуетился:

— Не извольте беспокоиться! Мы их дальше порога не пускаем. Теперича пущай на гауптвахте лечится, заср…ец!

Петренко уже готов был послать настырного медика куда подальше и перехватить задержанного, но тут, к несчастью, дверь кабинета открылась, пропуская офицера, белый халат которого едва сходился на упитанном животе. Теперь уходить было бы подозрительно, и, волей-неволей, Мухомор вынужден был задержаться, надеясь, что несколько позднее все же сможет побеседовать с Косым на гарнизонной гауптвахте:

— У меня сердечко что-то начало пошаливать…

Доктору было явно скучно, и, выслушав жалобы пациента, он велел Николаю Александровичу раздеться до пояса, а затем принялся старательно выслушивать и выстукивать. При этом он ворчал себе под нос всякие латинские премудрости вроде «Qui bene diagnoscit bene curat»[34] или «Amor et tosique non celantur»[35] , недовольно кхекал и хмурился. Закончив осмотр, врач велел пациенту одеваться, а сам устроился за столом и принялся писать, поскрипывая перышком по бумаге. Когда же Мухомор осторожно поинтересовался вердиктом, то услышал успокоительное:

— А, не волнуйтесь вы так, батенька. Все там будем.

И снова заскрипело перышко.

— Как это все будем? — не на шутку разволновался начальник РУВД. — Я никуда не тороплюсь…

— И это правильно, — согласился доктор. — Торопиться не надо. Вот у нас, помнится, случай был, еще до войны. Практиковал я тогда в небольшом уездном городишке. И купчик один заезжий, представьте себе, неожиданно скончался. Ну прям как вы. От грудной жабы. Да чего это вы так побледнели, батенька? Ничего тут страшного нет, просто — casus. А вдовушка его, представляете, жаднючая была, ну и решила, что тело перевозить в гробу накладно будет — справки там разные доставать, вагон специальный заказывать, подмазать кого, чтоб покойничка разрешили везти. В общем, сами понимаете, одни хлопоты. Ну и что баба удумала, спрашивается? Наняла двоих студентов, чтобы те ее благоверного под видом пьяницы в купе поезда занесли и сопроводили до Одессы. Много ли студентам надо? Билеты оплатить да на водку дать. Ну, они согласились, занесли купеческое тело в поезд, типа, перепраздновал чуток, положили, а сами пошли в вагон-ресторан барыш пропивать. Паровоз уже гудок дал, вот-вот отойдет. Тут вбегает в купе четвертый пассажир, запыхался весь, так торопился. Саквояж свой бросил на верхнюю полку и только хотел выбежать обратно, чтоб прощальный поцелуй барышне своей послать, а тут-то состав и тронулся. Ну, саквояж, поскольку впопыхах его бросили, и грохнулся с полки вниз, да прямо на голову купеческую. Господин с извинениями было бросился, вдруг видит: покойник. «Ой, я человека убил! — думает. — Каторга впереди». Осмотрелся туда-сюда, открыл окно да и выбросил труп из вагона. А сам сидит как ни в чем не бывало, газетку почитывает. Тут возвращаются студенты. Смотрят, тела нет. «А где, — спрашивают, — наш третий?» — «Покурить только что вышел», — отвечает находчивый торопыга…

Потом доктор долго описывал Николаю Александровичу, каким образом ему в полиции удалось узнать эту историю. Рассказ плавно перешел на судебно-медицинские дела, от которых даже у бывалого начальника РУВД забегали мурашки по спине. А доктор все не унимался, сыпя своими байками, словно из рога изобилия.

— …Смотрю я на пациента, классическая клиническая картина: «Rubor et tumor, calore et dolore et funkcia lasta»: краснота, воспаление, припухлость, боль, нарушение функции. Ну, совсем плохо его причинному месту. Пациент плачет, говорит, мол, только что от хирурга, а тот, дескать, хочет ампутировать. Ну, я успокаиваю как могу, таблеточку дал. Он выпил, счастливый такой. «Спасибо, говорит, а я так боялся, что отрежут». Нет, батенька, отвечаю, не волнуйтесь, мы, терапевты, ножей не признаем. Вы только попрыгайте немножко — он сам и отвалится…

Мухомор чувствовал, как у него все сильнее начинает щемить сердце, но разговорчивый эскулап не унимался, переходя на все более возвышенные темы.

— Сидят души праведников в раю, играют в карты, — повествовал он, — а одна душа то исчезнет, то снова появится. И так несколько раз подряд. Ну, игроки… а вы, кстати, не любитель расписать «пулечку»? Нет? Зря-с… с упреками, нельзя, мол, так, что происходит? А душа-то в ответ лишь рукой машет, дескать, реаниматор настырный попался!

Николай Александрович с трудом растянул губы в некоем подобии улыбки. Тем временем доктор, нашедший в его лице благодарного слушателя, продолжал свою просветительскую деятельность.

— А больные у нас другую историю на эту тему рассказывали. Одна дама ложится на операционный стол, очень боится резекции, переживает. Над ней в ореоле света склоняется благообразное лицо человека в белой одежде, который успокаивает: «Я — анестезиолог. Сейчас наденем масочку, дадим наркоз. Вы уснете. А когда пробудитесь, то снова меня увидите». И масочку-то даме на лицо надевает. Через некоторое время она действительно открывает глаза, снова наблюдает перед собой благообразное лицо в ореоле света и слабо, но радостно улыбается: «А, мой спаситель, анестезиолог!» — «Какой я тебе анестезиолог? Я архангел Петр!»…

…Очнулся Николай Александрович от резкого запаха нашатырного спирта, ударившего в нос.

— Что ж вы так? Совсем ослабли. Подождите, мы вам укольчик сделаем, клизмочку поставим, все и пройдет. А вообще все хорошо, что хорошо кончается, — обрадовался доктор. — У меня, кстати, был подобный случай…

Прежде чем начался очередной ужастик из богатой медицинской практики, Мухомор уже успел опрометью выбежать из лазарета.

— Куда же вы, постойте! А рецепт?.. — запоздало закричал вдогонку эскулап, но его возглас услышал только фельдшер.

— Вот, учись, Митрич, — довольный доктор указал на дверь, за которой столь спешно исчез Мухомор, — наука эта психотерапией называется. Очень для симулянтов всяких пользительна. Великолепные результаты лечения дает. Что для солдат, что для начальства штабного. И таблетки расходовать не надо — просто можно списать на убытки!..

Ларин потерял Дукалиса где-то в анфиладе проходных дворов, когда Анатолий неожиданно вырвал руку из ладони Андрея и метнулся в сторону.

Капитан недолго побродил по загаженной детской площадке, плюнул на поиски коллеги и отправился домой.

Раздеваясь, Ларин обнаружил в кармане наполовину пустой коробок с анашой и решил выкурить косячок перед сном. Дабы не дымить в квартире, опер, набив «беломорину» высушенной коноплей, пошел на лестницу и встал возле мусоропровода.

Травка оказалась никакой.

Капитан подымил, ровным счетом ничего не почувствовал и предался грустным размышлениям о том, что и в наркобизнесе далеко не все торговцы обеспечивают страждущих качественным продуктом. Затем его мысли перекинулись на работу, он попытался вспомнить, чем занимается в отделе, не вспомнил и стал мрачно смотреть в окно.

Раздумья Ларина прервал сосед-подводник, положивший оперу руку на плечо.

— Андрюша, — сказал капитан второго ранга. — Ты бы сходил поел что-нибудь. А то вторые сутки стоишь, молчишь…

Последующие полчаса, упав на травку в нескольких кварталах от лазарета, Петренко приходил в себя. Затем, собравшись с силами, встал, отряхнулся и, приняв как можно более грозный вид, зашагал к гарнизонной гауптвахте. Заслуженного контрразведчика немедленно допустили к начальнику караула, Тот без лишних вопросов приказал привести требуемого арестованного и провел Мухомора в свободную камеру, где бы тот смог провести беседу.

— Вам помощник не требуется? — любезно осведомился начкар и, не дожидаясь ответа, крикнул вглубь коридора: — Эй, унтер, ко мне!

Тут же по каменному коридору загрохали сапожищи, и перед глазами Петренко предстал красномордый верзила с громадной задницей и длинными руками, достающими чуть ли не до колен. Маленькие осоловевшие глазки тупо буравили посетителя. Увидав такого помощника, Николай Александрович поспешно отказался от его услуг, и унтер, явно предназначавшийся для роли «выбивалы», недовольно хрюкнув, отправился восвояси.

Вскоре привели и перепуганного Косого. Оставив его с гостем наедине, начальник караула тоже ушел по своим делам.

Солдатик был до такой степени взволнован последними происшествиями, что начать беседовать с ним оказалось очень сложно. Проблему усугубляло и то, что Мухомор не мог задать главный вопрос прямо в лоб: «Куда ты дел большой шкаф, вывезенный из сапожной мастерской?» Поэтому беседа предстояла долгая, как говорится, с лирическими отступлениями.

Для начала начальник РУВД стал интересоваться всеми прегрешениями арестованного. Тот, как мог, пролепетал о сегодняшнем «шпиёне-оборотне», затем, ободренный вниманием, начал рассказывать о других подобных случаях из своей службы.

— Мы идем, глядь, а там мертвые с косами стоять. И тишина-а, — завел Косой свою любимую историю о приключениях в степях Херсонщины…

Опытному милиционеру после этого ничего не стоило перевести разговор на атамана Бурнаша, под командованием которого в те времена бандитствовал Косой, а затем недвусмысленно намекнуть на пособничество в побеге бывшего начальника. Дальнейшая параллель — «красные» — «неуловимые» — «Косой» — напрашивалась сама собой.

— Ты сколько отсидел на «губе»? Немного? Ну ничего, могу твердо пообещать, что это время зачтется и при приговоре к пожизненной каторге, и к расстрелу, — безо всяких эмоций на лице заметил Мухомор и, выдержав небольшую паузу, холодно осведомился: — Так ты на кого работаешь, любезный?

— Не губите, ваше высокоблагородие! — Солдатик грохнулся перед Мухомором на колени. — Христом Богом прошу, не губите! Это все нечистая!.. Вот те крест!

Он размашисто осенил себя крестным знамением и, словно предугадав дальнейшее предложение, заверил, что готов всю свою непутевую жизнь отдать на благо родимой контрразведки.

— Это пустые слова! — отмахнулся Петренко. — Ты делами докажи.

— И докажу! Враз докажу! — заголосил Косой. — Я знаю ихнюю девку… Мы тогда на патрульном катере шли. А когда меня в воду сбросили, она еще смеялась!.. А потом мы ее уже в городе споймали… Только на кладбище — мертвяк ее отбил!

Посторонний человек вряд ли сразу сообразил бы, о чем лепечет арестованный конвоир, но Мухомор, который знал некоторые подробности знакомства Косого с Ксанкой, понимал все. Потому он умело направил рассказ в нужное русло, поинтересовавшись кладбищенским «мертвяком». Солдатик тут же поведал о разговоре с покойником, о том, как после его исчезновения удалось связанному удрать с кладбища и избежать лютой смерти.

— Но вы, ваше благородие, не бойтесь, я не рассказал этому вурдалаку тайну! Ну, про то, что шкаф от сапожника мы отвезли на дачу к самому господину Кудасову! Хотя упырь обещался мне в горло вцепиться!..

Последующее время Косой только и говорил о собственной стойкости, о том, как мужественно он держался под пытками. Отбросив всю шелуху выдумки, Петренко понял только одно: Васю Рогова провели, и предмет, который столь необходим оперативникам, находится отнюдь не у штабс-капитана Овечкина, а в загородном доме начальника контрразведки. Следовательно, первая задача решена. Теперь остается поскорее завершить опасное путешествие.

Но Николай Александрович, вспомнив рекомендацию врача «не торопиться», решительно прервал собеседника. Последующие полчаса тупо и методично задавал ему только вопросы на тему: кто связан с «мстителями» и когда Бурнаш должен прийти к ним на явку? В результате в памяти Косого отложились две вещи, которые он впоследствии с радостью выложит любому любопытствующему коллеге Леопольда Кудасова. Первая: страшный контрразведчик очень хочет найти «мстителей» (и это — правильно: именно найти, а не укрыть!). Вторая: почему-то чуть что, так виноват Косой. Впрочем, не обезображенная интеллектом физиономия опального конвоира будет тому лучшим подтверждением…

Глава 4

УБОЙНАЯ СИЛИЩА

— Да, да, это РУВД!!! — Красный от ярости Чердынцев подпрыгивал возле телефона. — Что тебе еще нужно?!

Соловец присел на откидное сиденье и прочел единственную запись, внесенную в журнал происшествий за ночь.

«В 04.17 на пересечении улицы Широкой и Большого проспекта было обнаружено тело гражданина Терпигорева А. В. Это уже третье тело гр. Терпигорева А. В., обнаруженное на этой неделе».

— Который час, спрашиваешь?! — продолжал надрываться начальник дежурной части. — Я тебе щас устрою сигналы точного времени!!!

Майор швырнул трубку на рычаги.

— Кто звонит? — осведомился Соловец.

— Знал бы — убил бы! — прорычал Чердынцев.

— А это кто? — Главный «убойщик» заметил перемотанное веревкой рослое тело, лежащее в проходе между сиденьями.

— Этот? — Чердынцев махнул рукой. — Да приперся под утро, ксиву в нос совал, кричал, что агент какой-то… Я его и связал, чтоб не мешал работать.

— Случайно, не агент национальной безопасности? — поинтересовался Соловец.

— Точно! — удивился майор. — А ты как догадался? Дедукция?

— Просто я его знаю, — вздохнул начальник ОУРа. — Убогий он. Ну, в смысле, на голову больной. Как очнется, ты его развяжи и отпусти… Кстати, как там Безродный? Что врачи говорят?

— В травме он, — огорченно развел руками Чердынцев. — Нога сломана и пять ребер…

— А глаза?

— Что — глаза?

— Ну, со зрением как? — Соловец решил не уточнять, каким образом дознаватель получил несколько переломов.

— Говорят, поправится, — уверенно сказал Чердынцев.

— Ладно. — Соловец прихватил со стола кожаную папочку и встал. — Если будут спрашивать, я на территории…

— Хорошо. — Телефон опять зазвонил. — Алло, дежурный по РУВД слушает. — Майор изменился в лице. — Да, это Чердынцев!!! Да, я в автобусе!!! А ты приходи, и поговорим!!!

Начальник ОУРа решил не мешать содержательной беседе и удалился.

Не очень полагаясь, что аптека господина Кошкина является самой надежной явкой, менты пригласили «мстителей» в новые апартаменты, занимаемые Васей Роговым. Около некогда обветшавшего домика теперь возвышались кучи строительных материалов и бродило несколько хмурых личностей, представлявшихся комендантской ротой спецподразделения «мухоморной» полиции. Правда, членораздельно выговорить полное название столь секретного формирования охранники были не в состоянии, но это с лихвой компенсировалось активной жестикуляцией, напрочь отбивавшей охоту любопытствующей публики соваться к резиденции ветерана Баязета.

В самом же доме все готовились, как говорится, к «решительному и последнему»: подпольщики рассчитывали вот-вот получить карту укрепрайона и, передав ее куда следовало, помочь питерским коллегам захватить дачу Леопольда Кудасова, чтобы те смогли исчезнуть. Менты же, ожидая, пока их шеф выполнит сверхважную работу, общались с новыми знакомыми.

— …Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе — науке это неизвестно. — Вася Рогов взглянул на аптекаря, словно проверяя, правильно ли тот его понял. — Но я твердо знаю, что в середине девяностых годов частная фармацевтика возродится.

— А до того? — испуганно спросил товарищ Кошкин.

— А до того всех частных предпринимателей лет пятьдесят — семьдесят будут старательно изводить как класс.

— Да не пугай ты человека, — вступил в разговор Игорь Плахов, — пообещай ему лучше, что НЭП будет.

— Будет, будет, — живо согласился Рогов, — только до этой новой экономической политики ему еще дожить надо. И, что не менее важно, умудриться пережить!..

— Вы тут не очень-то! — прикрикнул на подчиненных Мухомор. — Не надо, понимаешь, дискредитировать светлое будущее. Отойдите-ка лучше от окна, а то свет загораживаете, работать мешаете.

Начальник РУВД, разложив на столе принесенную Мефодием Кузьмичем карту, по памяти наносил на нее значки укреплений белой армии под недоверчивым взглядом подпольщика. Наконец работа была завершена, после чего Петренко торжественно вручил секретный документ дядьке Мефодию. Тот аккуратно сложил карту, спрятал во внутренний карман пиджака и прокашлялся.

— За помощь, конечно, спасибо. Но думаю, что в ближайшее время у нас будет планчик из кабинета самого Леопольда Кудасова. Вот тогда и посмотрим, чья бумага точнее.

Мухомор обиделся, заявив, что ниже пятерки на экзаменах по истории в жизни не получал, и поинтересовался, каким это непонятным образом «мстители» надеются добыть совершенно секретный документ. Тогда дядька Мефодий, хитро прищурившись, заметил, что у всех существуют свои секреты.

— Впрочем, — добавил он, — скажу вам, так и быть, тем паче, все вот-вот кончится. Есть в нашей группе еще один паренек. Ох и смышленый! Так вот, он сумел заслужить дружбу штабс-капитана Овечкина. А тому позарез нужны деньги. Вот наш Валерка и свершит торг.

Петренко нахмурился и возразил:

— Ваш Валерка не торг свершит, а под расстрел пойдет! Вы недооцениваете местную контрразведку, а на Овечкина я насмотрелся — это опытный оперативник и вашего пацана расколет за пару минут. А потом еще сделает вид, что заработать хочет…

Начальник РУВД еще несколько минут пытался убедить Кузьмича в неразумности попытки похитить план укрепрайона с помощью тинейджера, а потом, махнув рукой, направился к выходу.

— Ты куда? — поинтересовался карусельщик.

— Куда, куда? Пацана вашего из петли вынимать, — хмуро ответил Николай Александрович, надевая фуражку.

Но дядька Мефодий был настроен не менее решительно и преградил дорогу, неожиданно выхватив револьвер.

— Остынь! А то как бы греха не вышло. Я же сказал: парень сам вернется и карту принесет. Тогда и разойдемся. А пока все здесь его ждать будем.

Подпольщику никто не успел возразить, так как в этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась запыхавшаяся Ксанка.

— Ребята, беда! Бурнаши Валерку ловят! В контрразведке!..

— Я же предупреждал! — Зло сплюнув, Мухомор швырнул фуражку в угол. — Не сможет он тягаться с профессионалами!

— Николай Александрович, я знаю, что нужно делать! — Вася Рогов что-то быстро зашептал на ухо шефу.

— Давай действуй, только осторожно! — Начальник РУВД хлопнул Васю по плечу. — И Плахова с собой возьми. На всякий случай. А я тоже следом за вами, в город!.. Мефодий Кузьмич, да убери же ты наконец свой наган! И готовьтесь уходить. Мы прикроем. И потом сами выберемся из этого города.

На глазах карусельщика на миг блеснула непрошеная слеза, он порывисто обнял Мухомора:

— Прощай, товарищ, рабоче-крестьянская республика тебе этого не забудет! — и быстро вышел.

Через несколько мгновений дом опустел.

Детинушки, бродившие подле строения, резво подхватив свои колья, припустили вслед за Васей, изображая этакий почетный эскорт…

Лейтенанту Волкову опять не повезло.

Форсируя Неву по тонкому льду в районе стрелки Васильевского острова, инспектор по делам несовершеннолетних провалился в полынью и пробарахтался там с полчаса, пока ругающиеся спасатели не вытащили насквозь промороженного лейтенанта на берег.

В больнице его поместили в палату, зафиксировали на койке, накрыли согревающим электроодеялом и оставили оттаивать.

Одеяло оказалось с брачком.

Спустя десять минут после включения в сеть полетел стабилизатор напряжения, и Волкова стало с периодичностью раз в две секунды бить током. Шоковая терапия продолжалась почти час, пока в палату не заглянула медсестра и не удивилась, почему больной, выпучив глаза, подскакивает на кровати.

Лейтенанта освободили из электрического плена и перевели в реанимацию.

Там Волков провалялся дней пять, его уже совсем собрались было выписывать, но тут он подхватил дизентерию вкупе с гепатитом от цыганок, гадавших пациентам в садике у больницы, и с гордо поднятой головой отправился в инфекционное отделение Боткинской больницы.

Плахов добрался до контрразведки, когда подручные атамана Бурнаша уже волокли к зданию длиннющую лестницу, протискиваясь сквозь толпу любопытных. Игорь поднял голову и увидел, что, широко раскинув руки в стороны, на узеньком карнизе между окнами третьего этажа стоит паренек, одетый в клетчатый пиджак. Оперативник услышал, как высокий военный чин в полковничьих погонах, руководивший захватом, велел «живьем брать».

Потом паренек почему-то тихонько повел головой, будто пытался кому-то запретить некие действия. Игорь быстро осмотрелся и приметил, что на крыше соседнего дома, скрываясь за печной трубой, притаился Яшка-цыган в ярко-красной рубашке. В руках он держал длинную веревку.