Волк сидел у края тротуара, упираясь лапами в бордюрный камень. Прохожие опасливо оглядывали зверя, удивляясь его размерам, и уважительно обходили стороной. Конечно, они считали его большой собакой, но это была не единственная их ошибка. Рядом с волком стоял по пояс голый, босой человек с перевязанными тонкой берестяной полоской волосами. Несмотря на необычный наряд, человек был чист и аккуратно причесан. Но, похоже, прохожие его совсем не замечали. Только дворник, выбравшийся на теплое майское солнце полить сухой асфальт, обозревая двор из-под ладони, заметил, кажется, что-то необычное, но когда он вновь посмотрел на место, где мелькнуло что-то, напоминающее полуголого человека, то смог увидеть только собаку, слева от нее взгляд никак не задерживался, проскакивая дальше к витому чугунному столбу забора, огораживающего старинный особнячок на окраине Москвы. Терпеливому наблюдателю показалось бы странным, что собака уже долгое время сидит неподвижно. Но таковых поблизости, к счастью, не оказалось, и собака продолжала сидеть.
      Из-за поворота показался темно-синий длиннобазный «Мерседес S-600». Он плавно притормозил и остановился у тротуара. С переднего сиденья выскочил крупный мужчина с угрюмым лицом, окинул цепким взглядом сквер, улицу, на несколько мгновений задержал взгляд на собаке и, обойдя машину, открыл заднюю дверцу, привычным жестом засунув руку за лацкан пиджака. Из машины выбрался Станислав Владимирович. Телохранитель захлопнул дверцу. В этот момент Волк снял наговор. Станислав Владимирович испуганно отшатнулся, а телохранитель профессиональным жестом выхватил пистолет. Волк позволил ему довести ствол до уровня своей груди, затем «закрепил» мышцы его руки, отвел глаза и сделал шаг в сторону. Телохранитель высадил магазин менее чем за три секунды. За спиной Волка слышались звон стекла, женский визг, крики. Телохранитель ошалело переводил взгляд то на пустой пистолет со ставшим на затворную задержку затвором, то на Волка, абсолютно невредимого и спокойно стоящего рядом с ним. Станислав Владимирович побледнел, но гордо выпрямился и негромко спросил:
      – Вы пришли меня убить, КЗ? Волк покачал головой и, медленно проговаривая слова, ответил:
      – С некоторых пор меня зовут Волк. Что касается вашего вопроса, ответ на него – нет. Сегодня я пришел для того, чтобы кое-кого с вами познакомить. – И коснулся ладонью затылка волка.
      Тот шагнул вперед, обнюхал, сморщил нос от отвращения и отошел в сторону. Волк почувствовал, как за спиной нарастает напряжение, и бросил собеседнику:
      – До встречи, Станислав Владимирович, – и, перейдя дорогу, ступил под сень огромных платанов. Пройдя десяток шагов, он свернул, обошел дерево, выскочил к небольшому озерцу километрах в трех от того места, где ступил на дерн, и двинул к избушке старейшины Изяслава.
      Станислав Владимирович жестом отпустил подбежавшую охрану, похлопал по плечу ошеломленного и расстроенного телохранителя и, тяжело ступая, будто постарев лет на двадцать, поднялся по ступенькам в особняк. На втором этаже он подошел к высокой двустворчатой двери, открыл и замер на пороге. В глубине кабинета, у окна, стоял человек. Станислав Владимирович помялся на пороге, потом вошел.
      – Добрый день…
      – Я видел, – оборвал его негромкий голос, – если вы хотите продолжать наше сотрудничество, вам придется сначала решить ваши проблемы.
      Станислав Владимирович облизал внезапно пересохшие губы. Человек брезгливо посмотрел на него.
      – Не нервничайте. – Он открыл кожаную папку, которую держал в руках, и протянул ему пачку тоненьких листков в прозрачной пластиковой обложке.
      Станислав Владимирович взял бумаги, но просматривать не решился. Гость молча вышел.
      Когда за посетителем закрылась тяжелая дверь, Станислав Владимирович грузно опустился на изящное итальянское канапе. Посидев несколько минут и успокоив сердцебиение, он подошел к столу и просмотрел бумаги. Из них следовало, что именно он был владельцем этого особняка последние семь лет. И именно его фирма организовывала, проводила и награждала победительниц всех полуподпольных конкурсов красоты и проводила еще около полусотни различных мероприятий, исследований и иных акций, каждая из которых была бомбой замедленного действия. Станислав Владимирович захлопнул папку и скрипнул зубами. Из него явно сделали громоотвод. Если хотя бы что-нибудь сработает, он рухнет. Но только он один. Станислав Владимирович тяжело вздохнул. Все было верно. В их не скрепленном никакими договорами, но от этого еще более эффективно действующем картеле он отвечал за внешнюю безопасность. И все, что сейчас происходит, – исключительно его вина. Плохо, чудовищно плохо выполненная работа. Он с полчасика поразмышлял, а не сбежать ли куда-нибудь за кордон, но пока отбросил эту идею. Все его счета и контакты контролировались плотно, поэтому и сбежать можно было только после успешного завершения или хорошо разыгранного крушения. Так, чтобы полностью отмести подозрения от остальных. А иначе… Он взял телефон и набрал номер:
      – Константин? Найди Эдуарда и зайди ко мне.
      Вскоре в кабинете возникли два высоких, мускулистых помощника. Станислав Владимирович, нацепив на нос очки, что-то набрасывал у себя в блокноте.
      – Садитесь, ребятки. – Хозяин черкнул еще несколько строк и поднял глаза на вошедших. – У нас проблема, ребятки. – Он снял очки и задумчиво посмотрел в окно. – Давняя, прямо скажем, но сегодня вставшая перед нами в полный рост. И нам предложено ее решить, или…
      Двое спокойно смотрели на шефа. Но в глубине глаз у каждого тихо тлел огонек тревоги. Еще никогда на их памяти он не начинал так издалека. Раньше они заходили в этот кабинет, чтобы получить ясные, четкие и конкретные распоряжения. Но после того, что произошло сегодня буквально на пороге, удивляться было нечему.
      – Эдуард, немедленно сворачивай производство кинопродукции, оповести клиентов, что мы замораживаем новые проекты.
      – Но…
      – Молчи! Все они должны были предполагать, что, производя такой уникальный продукт, мы рано или поздно должны будем столкнуться с некоторыми трудностями, так что они должны быть готовы… А если нет, что ж, это их проблемы. Дальше. Свяжись с префектом, я хочу, чтобы в радиусе километра от этих стен не осталось ни деревца, ни кустика, ни герани на окнах. Пусть придумывает что хочет: реконструкцию улиц, массовые заболевания комнатных растений, вспышку аллергии, устрой все необходимые документы, но чтоб через неделю все было в ажуре. Понял?
      Эдуард кивнул, тщательно скрывая недоумение. Станислав Владимирович представил, какие мысли шевелятся в его голове, поморщился и продолжил:
      – Скупить квартиры, адреса вот. – Он протянул листок, на котором писал в момент их прихода. – Подготовить в каждой места ночлега на двух-трех человек и установить приборы ночного видения. С тобой пока все. Свободен.
      Дождавшись, пока Эдуард вышел, хозяин посмотрел на Константина:
      – Я думаю, ты понял, о ком пойдет речь? Константин коротко кивнул.
      – Узнай о нем все, что возможно. – Станислав Владимирович замолчал, представив пухлую папку, лежащую в сейфе, и негромко добавил: – И невозможно. Особенно о последних полутора годах. Я знаю… – Он вскинул ладонь, предупреждая возможный вопрос. – Но, похоже, все то, что мы считали пьяной бредятиной или галлюцинациями наркоманов, имеет под собой довольно веские основания.
      Константин молчал, он успел уже немного расспросить ошарашенного «бодигарда». Станислав Владимирович снова заговорил:
      – До сих пор я не понимал, как это мы не сумели за полтора года отыскать его следов, но теперь… – И он со вздохом закончил: – Завтра полетишь в Дюссельдорф, своих силенок тут не хватит. А сегодня, – шеф открыл портмоне и протянул сложенный листок бумаги, – проедешь по этим адресам и привезешь указанных там людей. – Он искривил губы в мертвенно-злобной улыбке. – Я думаю, что он будет рад с ними повидаться, когда заявится.
      Едва за Константином закрылась дверь, Станислав Владимирович устало откинулся в кресле. Ему отчаянно захотелось молодости, здоровья, силы, этакой всепожирающей мощи, и он вдруг смутно представил себя неким существом с мощными мышцами, страшными когтями и тяжелыми, кожистыми крыльями за спиной. Через несколько мгновений наваждение прошло. Станислав Владимирович испуганно потряс головой, пробормотал:
      – Привидится же такое, – и вышел из кабинета. Когда он закрывал за собой дверь, ему показалось, что туча, с обеда висевшая над городом, вдруг повернула одну из трех своих призрачных голов и посмотрела на него через окно.

      Иван перемахнул знакомый овражек и обнаружил, что вместо одной привычной тропки у старой сосны его поджидает развилка. Волхв приглашал его к святилищу. Волк повернулся к серому брату и ласково сказал:
      – Спасибо за помощь, брат.
      Проследив, как зверь скрывается в лесу, Волк споро двинул по левой тропинке, не обращая внимания на то, как она исчезает за ним, превращаясь в ровный, однородный ковер пожухлых листьев, игл и молодой травы, дружно пробивающейся на свет.
      Ворота святилища были распахнуты, и Сыч мирно сидел у идола Перуна, что-то неторопливо вырезая ножом. Волк остановился в проеме ворот и низко поклонился, коснувшись дерна кончиками пальцев:
      – Приветствую тебя, мудрейший. Дозволишь ли войти?
      Сыч, не поднимая глаз, указал рукой на место пред собой. Волк опустился на землю. Сыч вздохнул и посмотрел на небо, как обычно затянутое тучами.
      – Встречался с меченым?
      Волк молчал, можно ли что-то скрыть от волхва?
      – Зачем он тебе?
      – Судьба, мудрейший. Нам нет места на Земле обоим.
      – Он слаб. Он слеп. Он обречен. Оставь его в его юдоли.
      Волк задумчиво прикусил травинку:
      – Возможно. Однако на нем не только печать Триглава, на нем отблеск его знака. Волхв удивленно посмотрел на Волка:
      – Ты сумел различить?
      – Может быть, я и ошибаюсь. Посмотри сам, мудрейший. – И Волк придвинул лицо к самым глазам Сыча.
      Тот, прищурившись, вгляделся куда-то глубоко внутрь и молвил:
      – Велик твой дар, отрок. Не всякий старейшина такое узрит.
      Некоторое время они молчали, как бы уравнивая ритмы своих мыслей: резвый, живой у ученика и спокойный, но глубокий, как океан, у учителя. Сыч отложил в сторону простую деревянную фигурку и спросил:
      – Что еще ты увидел в нем?
      Волк задумался. Он еще не был уверен в своем умении различать знаки и оттенки судьбы. Но эта судьба была накрепко связана с его.
      – Связан он со мной, мудрейший, крепко связан, но он всего лишь звено. Я не знаю, кто за ним. Но тот почему-то не слабее меня. И на нем знак Триглава. Он что, его слуга? Как это может быть, мудрейший?
      Сыч покачал головой и сделал знак оберега, как делал всегда, когда заходила речь о Триглаве.
      – Я расскажу. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Есть люди сильные по природе своей, и взгляд Триглава не сразу ввергает их в небытие.
      Они живут, отмеченные знаком бога, и это дает им великую силу. Они не знают этого, ибо знание – это дар, а Триглав никогда и никому не делает даров. Просто очень часто они залучают под руку свою большую силу и власть. Ибо люди, поклоняющиеся власти, чувствуют их знак и признают их равными себе либо выше себя. Но, даже не убив, Триглавов взор их калечит. – Волхв вздохнул. – Тяжек их конец. Ни один спокойно не ушел с этой земли. Кто ужасной болезнью умер. Кого предали. Кто обезумел. Но пока они под тяжестью знака еще не согнулись – большая сила у них.
      Сыч замолчал. Волк, благодаря, наклонил голову. И мало сказано, а и много. Все, что недосказано, ученик должен понять сам. Редко когда волхв так прямо отвечал на вопрос. Ученики до всего своим умом доходили. Волк не раз вспоминал его слова: «Захочешь – узнаешь». Многое он узнал за прошедшие полтора года, и вроде бы сам, ан нет. Много ли узнаешь, не зная, как и какие вопросы задавать. Даже самому себе.
      – Вот что, – волхв поднялся на ноги, – а ночуй-ка ты здесь сегодня. Может, что боги подскажут. Как-никак полная луна.
      Ближе к вечеру к Волку пришел младший Медведь. Иван почувствовал его приближение задолго до того, как знакомая широкоплечая фигура появилась в проеме ворот.
      – Привет, брат.
      Конрад, увидя Ивана, сидящего у стены на мягкой земле, расплылся в улыбке. За прошедшие полтора года все пятеро не просто сроднились, а прямо-таки срослись друг с другом. Волк и не знал, что может быть такое единение. Конрад присел рядышком:
      – Что, мудрейший оставил с богами говорить? Волк улыбнулся:
      – Очередной приступ скепсиса?
      – Перестань, – отмахнулся Конрад. – Неужели ты и вправду веришь во всех этих богов?
      – Я могу верить или не верить, – ответил Волк, – но это работает. Как ты это объяснишь?
      Конрад задумчиво тряхнул головой, откидывая назад пряди изрядно отросших белокурых волос:
      – Не знаю. – Потом поправился: – Пока не знаю. Но узнаю, вот увидишь.
      – Ну и на здоровье. – Волк посмотрел на узелок: – Пшенные блинчики? Конрад засмеялся:
      – Эльха расстаралась. Как узнала, что тебя мудрейший ночевать в святилище оставил, – тут же дым коромыслом – и вот тебе гостинец.
      – Оставь. Кто ж с богами на сытый желудок разговаривает? На сытый желудок спят. Так что это до утра.
      Конрад улыбнулся, затем сосредоточился и провел рукой над узелком, бормоча наговор. Это составляло такой контраст с его убеждением, что все наговоры – ерунда, самогипноз и галлюцинации, что Иван невольно хмыкнул. Медведь невозмутимо заметил:
      – Ты же сам сказал – действует.
      Проводив брата, Волк запер легкие воротины и наложил заклятие оберега. Ограждение святилища теперь составляло замкнутый круг. Волк подошел к священному кострищу и улегся на землю, устремив взгляд в засыпанное звездами небо. Ему казалось, что с этой небольшой круглой площадки видно намного больше звезд, чем с любого другого места. И, как всегда, мысли поплыли куда-то вдаль, и ему припомнился первый день, точнее даже утро сразу после той памятной грозы.

      Они шли сквозь лес, наполненный туманом, и казалось, что они ступают не по мху, переполненному водой после ночного ливня, а по небесному своду в Вирые, лесу-рае древних славян. Деревья становились все величественнее, ели и сосны превратились в настоящих лесных великанов. КЗ никогда и не подозревал о существовании ТАКОГО леса. Наконец в прогалине между деревьями показался забор из заостренных бревен. Каждое бревнышко было ровненьким, круглым и золотистым, будто забор только что поставили. Сыч, подойдя к воротам, низко, до земли поклонился межвратному столбу, на котором было грубо вырезано чье-то лицо, и, взявшись за обе створки, резко, рывком раскрыл их. В центре святилища оказалось старое кострище, на котором с полным презрением к искусству кострового были навалены чудовищные комели. Они лежали, переплетаясь корнями, будто некий великан скатал из них шарик и кинул сюда. Вокруг кострища было вкопано несколько идолов, а с внутренней стороны частокола висели искусно вырезанные маски волка, медведя, выдры, ласки и изображение парящего сокола. КЗ прямо потянуло под маску волка. Когда он занял свое место, то увидел, что все точно так же, как он, разошлись по маскам. Сыч оглядел присутствующих, кивнул деду Изе и опустился на колени. Дед затянул какую-то песнь. Мотив был тягучий, но ритмичный. Сыч протянул руки над кострищем, и внутри сплетения корней полыхнуло. Пламя гулко ударило во все стороны, да так, что КЗ, стоявший раза в четыре дальше от костра, чем Сыч, почувствовал на лице нестерпимый жар, но тут пламя опало, и костер занялся с ровным, спокойным гулом. Дед Изя торжественно обошел всех по кругу и отрезал по пряди волос, а затем с выкриком:
      – Прими, Перун, дары детей своих, – швырнул в костер все, что лежало в тот день в центре трапезного стола, и пряди их волос.
      Пламя взметнулось, как будто кто-то плеснул бензина в самую середину, и опало вновь.
      Потом начались будни.
      Сначала они вроде бы и ничему не учились. Собирали ягоды, орехи, грибы, шишки, рубили и таскали дрова. И много позже, исподволь КЗ стал замечать, что все делается как-то необычно. Дед Изя выбирал в лесу сухую лесину, и они срубали ее и впятером тащили до избы. Но с каждым разом лесины становились все тяжелей, нести их было все дальше, а маршрут вдруг начинал петлять по оврагам и склонам. То же и с орехами. Сначала их просто срывали, потом Сыч заставил их отщипывать орехи с веток пальцами. Потом дед Изя стал давать маленькие мешочки, и, отщипывая орехи, приходилось держать мешочки за горловину мизинцем и безымянным пальцем, а средним то перехватывать мешок, то помогать отщипывать орехи. Когда выпал первый снег, Сыч затеял игру в загадки. Каждый вечер по очереди они садились у печи и загадывали загадки. Причем на все ответы нужно было говорить: «Неправильно». А остальные должны были узнать, какое из «неправильно» – ложь. Конрад было вылез с заявлением, что это невозможно. Но когда КЗ на загадки Фила, заданные на английском, выдал стопроцентный результат, выступать прекратил и постарался повторить.
      – Запомни, отрок, – напутствовал его дед Изя, – человек может все, что захочет.