Бритый усмехнулся:
      – Да ладно вам, милейший господин Максин. Для барона дело ведь не в доме, плакат-то он уж наверное повесил?
      – Конечно, тотчас. Еще чернила на договоре не просохли.
      – Вот видите. Хотел барон – и сделал, как хотел. А на это никаких денег не жалко.
      Упитанный согласно кивнул и потянулся к блюду с пирогами, стоящему под его левой рукой.
      – Полностью с вами согласен, господин барон. Хотя я бы был снисходителен к нашему милейшему хозяину. Я думаю, что подобное расточительство лишило бы душевного спокойствия любого банкира. – Он замолчал, отдавая должное пышному пирогу с грибами, и круто сменил разговор, благодушно улыбаясь хозяину: – А кухарка у вас отменная, уважаемый, все мечтаю переманить, да никак не решусь. А ну как не согласится, а вы обидитесь, от дома откажете. Как мне тогда? – И он утробно расхохотался.
      Его смех был столь заразителен, что спустя несколько мгновений к нему присоединились и остальные.
      Когда все немного успокоились, барон покачал головой:
      – Да-а-а, прошу простить, профессор, но я больше не знаю ни одного человека, способного столь изящно перейти от разговора о судьбах бывшей империи к… – тут он не выдержал и снова хмыкнул, – к собственным гастрономическим пристрастиям. Профессор кивнул:
      – Ну и что? Жизнь, батенька, слишком коротка, чтобы растрачивать ее на этакие глобальные вещи. Надобно уметь радоваться и малому. Кстати, – он повернулся к хозяину дома, – я слышал, днями возвращаются ваши домашние? И что вы предполагаете насчет старшенькой?
      Хозяин на мгновение задумался, тщательно прожевывая кусочек белорыбицы, который отправил в рот как раз перед самым вопросом, и, запив его глотком белого вина, пожал плечами:
      – Не знаю, не знаю. Она у меня девица несколько экзальтированная, ну, вы же знаете современную молодежь, а посему вполне вероятно, что ее эксцентричный порыв уже прошел, но… Нет, ничего не могу придумать.
      Барон скривил губы в саркастической улыбке, но от комментариев воздержался, а профессор, наоборот, открыл рот, чтобы что-то сказать, однако в этот момент раздался нервный стук в дверь. Все трое невольно повернули головы на звук. Хозяин недоуменно вскинул брови:
      – Да-да?
      Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге вырос пожилой слуга с роскошными седоватыми бакенбардами. Он был явно взволнован:
      – Прошу прощения, барин, там… это, Прол. – Слуга осекся и смущенно отвел глаза, застыдившись, что вот так, без зову, ввалился к трем важным господам и испортил им обед.
      Хозяин сердито насупился:
      – Так что случилось, Агафин, говори толком.
      – Так Прол с утра поехал в деревню. Ну, за припасом к завтрему. Да и задержался чуток. У деверя. А как срок пришел обратно ехать, он и решил, чтоб побыстрее, аккурат через Волчью балку. С ночи-то подморозило, вот он и думал, что проскочит. – Слуга перевел дух и, собравшись с мыслями, продолжил рассказ: – Едет это он, значит, едет, а тут сверху чтой-то как шибанет, как ухнет. Его с телеги как ветром сдуло. А наверху-то треск, а наверху-то шум. А Пролу и деться некуда, кроме как под телегу. Вот он и сидит, Господа поминает и святым кругом себя осеняет.
      Хозяин поморщился:
      – Полно, Агафин, давай покороче. Слуга покраснел.
      – Как угодно, барин. Так вот, когда Прол из-под телеги-то вылез, глядь – трое голых мужиков на косогоре.
      – Голых? – удивился упитанный.
      – Как есть голых.
      Сидящие за столом недоуменно переглянулись. Барон подался вперед:
      – Значит, сначала шум и гром, а потом откуда ни возьмись трое голых мужиков, так?
      – Как есть истинная правда, барин, – закивал слуга. Барон с сомнением покачал головой:
      – М-м-м, ну и что они говорят?
      – Так без памяти все, – пояснил слуга, – Прол их было потряс, да где там. Вот он их на телегу и сюда. Двое-то, говорит, ничего, а с третьим намаялся. Здоров дюже.
      – Интересно, интересно, – упитанный засуетился и начал вылезать из-за стола, – если позволите, я их осмотрю. Чрезвычайно любопытно.
      Хозяин тоже поднялся со своего места.
      – Буду весьма благодарен, профессор. И все трое, оставив накрытый стол, торопливо двинулись вслед за слугой вон из комнаты.
      Трое мужчин, привезенных Пролом, были уже выгружены из телеги и уложены в людской на сено. Когда господа спустились в людскую, конюх как раз заботливо укрывал их лоскутным одеялом и старыми попонами. Вокруг толпилась прислуга и дворовые, суетливо расступившиеся, когда Агафин влепил ближнему пареньку затрещину и зычно выкрикнул:
      – Брысь отседова, барину дорогу заслонили. Упитанный профессор тут же выскочил вперед и подбежал к стоящему рядом с импровизированным ложем табурету, на ходу доставая часы из жилетного кармана.
      – Нуте-с, нуте-с, – бормотал он, захватив запястье крайнего пухлыми, но, по всему было видно, умелыми пальцами. Посчитав пульс первого, он перешел ко второму, а когда взял руку третьего, его брови удивленно вскинулись: – Посмотрите, господа, каков богатырь. И пульс не нащупаешь, руки не хватает. – Он поерзал пальцами, приспосабливаясь, потом положил руку на лоб, сделал еще несколько манипуляций и оттянул веко. Потом повернулся к остальным: – Что ж, похоже, эти господа абсолютно здоровы. Вы только посмотрите, какие здоровые зубы. А кожа… будто только из табесской бани с благовониями. – Он весело хохотнул, но тут же принял серьезный вид. – Однако я диагностирую у них шок. Да-да, глубокий, я бы даже сказал, чрезвычайно глубокий шок, – он задумчиво покачал головой, – чрезвычайно интересно. С чем-то подобным я встречался только полтора года назад. Помните ту известную катастрофу на ипподроме, ну, когда погиб популярный авиатор… – Тут профессор осекся, и в следующее мгновение его лицо озарилось довольной улыбкой: – Ну конечно, господа, – он вскочил и забегал, размахивая руками, – эти господа, несомненно, авиаторы! Видимо, их аэроплан потерпел крушение, отсюда и весь тот шум, гром и все остальное. Да-да, так оно и есть.
      Барон криво усмехнулся:
      – Но позвольте спросить, почему они голые?
      – Голые? – Профессор недоуменно уставился на лежащих. – Э-э-э… не знаю. Возможно… – Он замолчал, не зная что ответить.
      На помощь пришел хозяин дома:
      – Полноте, барон, вполне вероятно, что они по каким-то причинам сняли одежду. Может быть, у них на аэроплане начался пожар, а их одежда оказалась запачкана газолином. Ну что мы будем гадать. Подождем, когда они очнутся, и спросим их самих. – Он повернулся к профессору: – Кстати, а не скажете ли, как долго у них будет длиться этот ваш шок?
      Профессор развел пухлыми ручками:
      – Не знаю, батенька, шок – это дело такое. Может пройти за час, а иногда пациент пребывает в нем и неделями. Тут уж как бог положит. – Он повернулся к лежащим. – Одно могу сказать. Похоже, что в вашем случае одним часом не обойтись.
      Хозяин дома кивнул и повернул голову в сторону двери, возле которой по-прежнему толпились дворовые:
      – Агафин, распорядись, чтобы этих господ немедля перенесли наверх в гостевую. И пошли кого-нибудь, чтобы непременно были рядом.
      Профессор согласно кивнул:
      – Я с утра телефонирую своему приятелю Неклюди, он приват-доцент кафедры психиатрии Медицинской академии, так что это ему наверное ближе, чем мне, костоправу. – Он привычно хохотнул. – Я думаю, он сумеет выхлопотать койки в болезном доме при академии. Так что, возможно, завтра к вечеру эти господа вас больше обременять не будут.
      Хозяин помотал головой:
      – Да ни в коем случае, профессор. Не беспокойтесь. Дом у меня большой, место найдем, да и присмотреть за ними есть кому. У меня дочь кухарки работает сестрой милосердия в доме призрения инвалидов, а нынче как раз в отпуске. Вот ее к ним и приставим.
      – Ну и славно, – обрадовался профессор, – а то, сказать по правде, болезный дом при академии битком забит. Прямо госпиталь какой-то. Слава богу, хоть на фронте последнее время затишье, а то уж столько народу покалечено, а все везут и везут. – Он сокрушенно вздохнул, но тут же вскинул голову и, растянув губы в привычной улыбке, повернулся к хозяину дома: – Кстати, батенька, а ведь мы еще не закончили. Я, признаться, всю неделю мечтал о ваших изумительных ватрушках с вареньем, а мы их еще и не попробовали. Не вернуться ли нам в столовую?
      Барон усмехнулся:
      – По-моему, профессор, вы и на смертном одре попросите принести себе бутерброд с ветчиной.
      – А как же, батенька, а как же, – закивал профессор, – за дамами не бегаю-с, возраст, возлияниями балуюсь в меру, новомодными штучками типа авто и паровых катеров не увлекаюсь, чем еще сердце порадовать?
      В столовой разговор, как и можно было ожидать, завертелся вокруг неожиданных гостей. Барон был настроен скептически:
      – А я вам говорю – пьяное мужичье. Последнее в кабаке пропили и по пьяни в лесу и заплутали… Профессор, похохатывая, возразил:
      – Нет, батенька, если наш мужик и пьет, так только до исподнего. В этаком виде из кабака не выйдешь. Да и ручки у них не те, нет-с, я вам скажу, не мужицкие это пальчики. У первых двух вроде как наши с вами, а у третьего, ну того, самого здорового, так вообще интересно. – Профессор вытянул над столом пухлую руку и, указывая пальцами другой, пояснил: – Вот тут, на костяшках, а также тут и тут – нашлепки, вроде как мозоли или пятки, будто сей господин на руках ходил или отчаянно колотил по чему-то твердому. Очень, я скажу вам, странная аномалия. – Он покачал головой и протянул руку к следующей ватрушке. – Очень бы мне было интересно с этим господином побеседовать.

* * *

      На следующий день профессор прикатил в усадьбу ближе к вечеру. Когда пролетка остановилась у высокого крыльца, профессор разглядел хромированную решетку радиатора авто, хищно высунувшуюся из-за дальнего угла дома, и, по обыкновению хохотнув, повернулся к своему спутнику:
      – О, барон уже здесь. Так что вы, батенька, сегодня будете солировать при, так сказать, полном аншлаге.
      Они вылезли из пролетки. Профессор дал извозчику полтину мелочью, и вновь прибывшие, торопливо поднявшись по ступеням, вошли в дом.
      Пока они раздевались, на улице уже совсем стемнело. Агафин, сложив шубы господ в привратницкой, торопливо зажег керосиновую лампу и повел гостей вверх по лестнице, сипло бормоча на ходу:
      – Ноне хозяин из банку ра-а-ано приехамши. Все вчерашними антиресуется. Кухаркина-то дочка с ними намаялась. Ну прямо дети малые, все под себя делають… и кормить их смех один, токмо молочко там али кашку каку жиденьку. Осторожно, барин, тут ступенька высока, – он вздохнул, – как на прошлой неделе на лестнице лектричество сгорело, все никак не сподобимся монтера, – он уважительно подчеркнул голосом это слово, – пригласить. Вот и пришли. Хозяин ужо час как про вас спрашивал.
      Барон тоже приехал не один. В просторной гостиной за большим круглым столом, освещенным подвешенной над ним новомодной электрической лампой под зеленым абажуром, кроме хозяина, сидели еще двое – барон и высокий военный в полевом мундире, на левом плече которого, однако, горделиво болтался аксельбант лейб-гвардейца. Рука военного была перевязана и подвешена за шею на черной косынке. Когда профессор со спутником появились на пороге, все сидящие за столом обернулись к ним, а хозяин торопливо поднялся и устремился навстречу гостям:
      – Мы вас уже заждались, судари мои. Господа уж когда приехали, а вас все нет и нет. – Он повернулся к слуге: – Агафин, подавай чай. Господа доктора, наверное, притомились.
      Спутник профессора попытался было открыть рот и возразить, что они перекусили у «Нанона» перед самым отъездом, но профессор не дал ему говорить:
      – О, всенепременно, батенька. И, как я подозреваю, здесь не обойдется без ваших великолепных ватрушек?
      – Несомненно, профессор, – улыбнулся хозяин, – разве я мог о них забыть, зная, что вы нас сегодня посетите.
      Когда гости расселись, а чай разлили по чашкам, барон криво усмехнулся и, видимо продолжая прежний разговор, заговорил несколько раздраженным тоном:
      – И все-таки я не понимаю, почему наш милейший хозяин принимает такое живое участие в судьбе этих троих. Вот полковник Остей, заместитель моего старого приятеля и кузена барона Эксгольма, не исключает, что это шпионы кайзерцев.
      Военный, по-видимому слегка смущенный тем, что попал в столь именитую компанию (еще бы: двое гласных Третьего Государственного собрания и президент крупнейшего банка страны), нервно дернул веком, но тут же овладел собой и заговорил спокойным, хотя и несколько напряженным тоном:
      – Не совсем так, господин барон. Это полковник Эксгольм горячо придерживается подобной версии. Полностью исключать этого, конечно, нельзя. После того как господин барон связался со мной, я телефонировал в Генеральный штаб и на центральный ипподром. Вчера вылетали только два аэроплана, и оба благополучно сели в назначенных пунктах. Так что это, скорее всего, не наши пилоты. Но, по-моему мнению, вероятность того, что это кайзерские шпионы, чрезвычайно мала. – Он натянуто улыбнулся. – Да я и не вижу причины, по которой кайзерцам стоило бы забираться так глубоко в наш тыл. Война проиграна. Фронт, считай, рухнул. Солдаты бегут толпами. Военные заводы охвачены забастовками. Нам самим-то решительно непонятно, какие у нас есть военные секреты. – Он принужденно рассмеялся, но, видимо, эта тема была для полковника больным местом, поэтому он попытался перевести разговор в иное русло: – Я скорее допускаю, что это какие-нибудь авантюристы, искатели приключений, совершавшие на свой страх и риск некий умопомрачительный вояж. И застигнутые в воздухе поломкой.
      – Что ж, возможно, – кивнул хозяин дома и повернулся к новому гостю, прибывшему вместе с профессором: – А что вы думаете по этому поводу?
      Тот от неожиданности поперхнулся, захлебнулся чаем и закашлялся. Профессор, сидевший рядом с ним, оторвался от очередной ватрушки, и, неодобрительно покосившись на коллегу, крепко стукнул его ладонью по спине. Гость всхрипнул и, громко кашлянув в последний раз, умолк, обводя смущенным взглядом сидящих за столом. Барон и полковник едва скрывали усмешки, профессор как ни в чем не бывало вернулся к облюбованной ватрушке, а хозяин, благожелательно глядя на смущенного гостя, молча ждал ответа на свой вопрос.
      – Ну-у-у, трудно сказать, господин Максин. Во вся ком случае, современная психиатрия вполне допускав что человек, переживший падение аэроплана, может и с пытать достаточно сильный шок. Однако мне надо осмотреть пациентов.
      – Конечно-конечно, – закивал хозяин, а профессор недовольно покосившись на соседа, торопливо проговорил:
      – Не спешите, батенька, это от вас не уйдет. – Он хохотнул. – Скажу вам честно, милейший, основное, что я вынес из вчерашнего осмотра, так это уверенность, что сии господа вряд ли будут обладать способностью двинуться куда-то в ближайшее время.
      Когда профессор уже достаточно побаловал себя ватрушками и хозяин уже открыл рот, чтобы предложить ему и его спутнику пройти в комнату, где были размещены неожиданные гости, входная дверь с шумом распахнулась и на пороге вырос сильно возбужденный Агафин:
      – Очнулися, барин, эти-то, очнулися…

* * *

      Сначала пришла боль. Круифф вздрогнул всем телом и застонал. В следующее мгновение его тело скрутила дикая судорога и стон едва не превратился в вопль, но он стиснул зубы и сумел сдержаться. А еще через мгновение боль ушла и его расслабленное тело рухнуло обратно на кровать, с которой оно было приподнято судорогой.
      – Профессор, с вами все в порядке?
      Круифф на мгновение замер, лихорадочно пытаясь припомнить сначала, кто он такой, а потом – под какой личиной выступает на этот раз, поскольку подсознание заботливо сохранило ощущение того, что между этими двумя его ипостасями в настоящий момент должна существовать некоторая разница. К тому же ему казалось, что с ним заговорили не на его родном языке. Айвен медленно открыл глаза.
      Первое, что он увидел, было склонившееся над ним лицо молодого человека. Круифф несколько мгновений рассматривал его, потом медленно открыл рот и заговорил на том же языке, на котором к нему обратились:
      – Э-э-э, прошу прощения, молодой человек, не могу припомнить вашего имени. – Он повел глазами по сторонам: – А где я нахожусь?
      Молодой человек облегченно выдохнул и тут же, воровато оглянувшись, торопливо заговорил:
      – Слушайте внимательно. Я – пилот посольского шаттла. Мы на Голуэе. Но не на той, которую мы знаем, а, похоже, в ее достаточно отдаленном прошлом. У них только несколько лет назад появились первые механические наземные средства передвижения. Кроме того, похоже, здесь пока еще имеется в наличии рыночный вариант экономической организации. – Он сделал паузу, давая время Круиффу вникнуть в смысл сказанного. – Мы здесь уже четыре дня. Нас подобрал в лесу один из слуг хозяина дома, причем мы были абсолютно голыми, что до сих пор приводит их в недоумение. Пока что нас считают потерпевшими крушение путешественниками, которые совершали полет на ограниченно распространенном в данное время примитивном летательном аппарате под названием аэроплан. – Он мгновение помолчал, потом добавил виноватым тоном: – Мне пока ничего более умного в голову не пришло, поэтому симулирую травматическую амнезию и стараюсь поддерживать их в этом убеждении.
      В этот момент за дверью послышались шаги, пилот торопливо отпрянул от кровати Круиффа и юркнул в соседнюю постель. Айвен прикрыл глаза, оставив, правда, едва заметные щелочки, сквозь которые с некоторым трудом можно было наблюдать происходящее в комнате. Дверь стукнула, на пороге появилась худая молодая женщина с некрасивым, но приветливым лицом. В руках у нее был широкий поднос, накрытый чистой белой тряпицей.
      – Уже проснулись, барин, – добродушно обратилась она к пилоту, – вот и ладно. Я уж и завтрак принесла. Сейчас поснедаете.
      Женщина на мгновение задержалась на пороге, затворив ногой дверь, и неторопливо двинулась через комнату к большому круглому столу, стоящему у окна. Круифф внимательно наблюдал за ней, лихорадочно пытаясь прокачать через мозг весь массив свалившейся на него информации. Большую часть того, что с ним произошло, он вспомнил еще во время рассказа пилота, а сейчас в памяти всплыли и последние мгновения в шаттле, особенно эта невероятная черная звезда. А отсюда следовало, что абсурдные на первый взгляд предположения пилота, как минимум, имеют право на существование. К тому же Круифф, как опытный профессионал, всегда предпочитал действовать исходя из реальных данных о ситуации, а не из теоретических предпосылок вроде той, что мол, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Версии пилота имелось вокруг множество подтверждений. Айвен плотнее прикрыл глаза и, продолжая прислушиваться к разговору, сформулировал первые выводы: «А) ощущаемая структура гравитационного поля, а также вид из окна позволяют предположить, что мы, скорее всего, находимся на поверхности планеты, причем планеты земного типа; Б) тактильный и зрительный анализ материала постельных принадлежностей, обивки стен, мебели, оконных рам и дверей, а также, предположительно, устройств для освещения и обогрева помещений позволяет предположить крайне низкий уровень развития технологии; В) судя по произношению и строению фраз, произнесенных вошедшей женщиной, население местности, где я нахожусь, пользуется несколько видоизмененным вариантом стандартного общепланетарного языка Голуэи, причем некоторые особенности использования местоимений и артиклей дают основание предположить, что это устаревший вариант языка. Из этого следует, что до получения дополнительной информации гипотеза о временном провале становится основной».
      Круифф несколько мгновений полежал неподвижно, со всех сторон рассматривая полученные выводы, потом тихонько вздохнул и открыл глаза. Женщина, хлопотавшая возле пилота, еще некоторое время не замечала, что еще один ее пациент пришел в себя, но пилот быстро отметил, что Айвен решил наконец обнародовать факт того, что он уже очнулся, и несколько театрально уставился на него, вытаращив глаза. Женщина резво обернулась и всплеснула руками:
      – Ой, батюшки, еще один опамятовал, – она метнулась к нему, положила руку на лоб, взволнованно запричитала: – Говорить-то можешь, болезный?
      Круифф медленно кивнул и произнес:
      – Да.
      – О Господи, радость-то какая, побегу барина обрадую. – И она проворно скрылась за дверью.
      Дождавшись, пока утихнут шаги сиделки, пилот наклонился вперед и спросил, но уже не на голуэйском, как в первый раз, а на англике:
      – Ну, что надумали, профессор?
      Круифф внимательно посмотрел на пилота. Этот паренек был так же похож на обыкновенного пилота орбитального шаттла, как лягушка на крокодила. С его способностью ориентироваться в ситуации он тянул никак не меньше, чем на оперсостав. Эта его идея обратиться к нему на голуэйском… да и сентенции о «рыночном варианте экономической организации» и «ограниченно распространенном в данное время примитивном летательном аппарате», как правило, не входят в словарный запас обычного пилота. Ну да ладно, с этим позже. Пока надо постараться убедительно сыграть свою роль. Он быстро спросил:
      – Что вы рассказали обо мне?
      Пилот пожал плечами:
      – Не особо много. – Пилот скупо улыбнулся. – Я ведь по легенде почти ничего не помню даже о себе. Я признал в вас своего спутника. Вы – какой-то ученый, в какой области – не знаю. Иностранец, даже для меня. Я – механик и начинающий пилот, аэроплан не мой, а принадлежит этому аристократу, который и является нашим основным пилотом. – Он кивнул в сторону все еще лежащего в беспамятстве майора и с усмешкой заключил: – Вот в принципе и все.
      Круифф посмотрел на него с уважением. Похоже, этот парень сумел выжать максимум из сложившейся ситуации. И с майором он придумал неплохо. Вряд ли того можно было выдать за ученого, механика или кого-то подобного, а версия об эксцентричном путешествующем аристократе внушала доверие при первом же взгляде на могучее тело майора.
      – Что они думают о нашей национальности?
      – Не знаю. Естественно, с нашим вариантом голуэйского на местных мы не тянем. К тому же у вас немного другой акцент, и я был не уверен в вашем уровне языковой подготовки, поэтому и представил вас иностранцем и для нас тоже. – Пилот усмехнулся. – Вся проблема в том, что мы не имеем ни малейшего представления, какие еще языки существуют пока на этой планете, если существуют.
      Круифф успел лишь кивнуть, потому что в коридоре послышались звуки шагов. Дверь распахнулась, и на пороге появился рослый человек лет сорока с небольшим, в домашнем халате и шлепанцах, со странным сооружением на носу и здоровым румянцем во всю щеку. Он остановился у двери и, окинув взглядом Круиффа, снова откинувшегося на подушки, сделал шаг вперед:
      – Прошу прощения, господин… э-э-э…
      Круифф с усталым видом прикрыл глаза и заговорил слабым голосом:
      – Вы есть наш гостеприимный хозяин?
      Мужчина запнулся и несколько озадачено кивнул:
      – Да… господин Паулин Максин, потомственный дворянин, действительный совет… то есть, прошу прощения, по нынешним временам просто господин Максин. – И он резко наклонил подбородок к груди в этаком странноватом, но красивом подобии поклона.
      Круифф облизал губы, стараясь, чтобы это выглядело как признак крайней слабости, и заговорил снова:
      – Я должен выразить вам самую горячую благодарность. Мой юный друг успел мне немного рассказать. – Он страдальчески поморщился и из-под полуопущенных век внимательно оглядел хозяина.
      Тот слушал его с серьезным и взволнованным лицом. Похоже, нравы здесь довольно просты и есть все шансы на то, что какое-то время им удастся держаться своей версии. Однако пауза затягивалась, и хозяин поспешил успокоить своего беспомощного гостя:
      – Ничего, ничего. Не волнуйтесь. Вам надо отдохнуть. – Он несколько суетливо повернулся к стоящей рядом сиделке: – Павлина, давай-ка на кухню, пусть хоть кашки… Агафин, – он возвысил голос, – Агафин, распорядись там. – И тут же повернулся к Круиффу: – Прошу простить, но думаю, для вас сейчас покой – первое дело. – С этими словами он снова кивнул и, пятясь со всей возможной при шлепанцах деликатностью, скрылся за дверью, которую бесшумно притворил за собой.
      Как только шаги в коридоре стихли, пилот соскочил со своего ложа и, подойдя к кровати Айвена, присел на постель у изголовья:
      – И что теперь?
      Круифф отрывисто бросил:
      – Обстановка, коротко.
      Пилот заговорил так же отрывисто:
      – Война. Крупная. Большинство ведущих государств. Не закончена. Революция. Правящая династия свергнута. Попытка установить республику. – Слова сыпались и сыпались не умолкая.
      Когда сиделка вернулась с кашей, пилот уже опять лежал на своей кровати. Круифф послушно открывал рот и глотал мягкую разварную кашу, а голова была занята совершенно другим. Похоже, они капитально влипли.
      Судя по всему, их выбросило как раз в точку перелома. В тот самый момент, когда история этого мира претерпела свои самые крутые изменения, которые и привели к тому, что Голуэя стала столь яркой социоэкономической аномалией.
      К вечеру Круифф умело загонял добросовестную сиделку массой мелких и по большей части абсолютно бессмысленных просьб. Так что когда к вечеру весь обширный дом успокоился и затих – а спать здесь ложились по-деревенски рано, – сиделка уже едва держалась на ногах. Когда добрая женщина, закутавшись в толстую, тяжелую шаль, устало опустилась на стоявший у стола стул, пилот приподнялся на кровати и, бросив на Айвена быстрый взгляд, заговорил глубоким, сочным голосом с едва заметными звенящими обертонами, так не похожим на его обычную речь:
      – Отдохни, женщина, – пауза, – ты устала, – пауза, – приляг на кровать, – пауза, – приляг.
      Женщина пошевелилась, повела вокруг невидящим взглядом, потом медленно поднялась и двинулась в сторону свободной кровати, стоящей у самой двери. Круифф мысленно присвистнул. Похоже, парень представляет собой настоящий черный ящик. Ну кто мог ожидать, что он владеет методикой психопринуждения? Между тем женщина уже добралась до кровати и все с тем же полусонным выражением лица присела на одеяло. Пилот снова заговорил:
      – Ложись, – пауза, – ложись, – пауза, – спи, – пауза, – спи.
      Минуты через две с кровати послышалось ровное дыхание крепко спящего человека. Пилот, бесшумно вскочив на ноги, осторожно подошел к погрузившейся в сон женщине, несколько мгновений всматривался в ее лицо, потом повернулся к Айвену.
      – Ну что ж, профессор, – сказал он, коротко усмехнувшись, – давайте уж познакомимся по-настоящему. – Он подошел к приподнявшемуся на постели Круиффу и, протянув ему руку, представился: – Юрий С. Постышев, старший лейтенант. Разведывательная служба флота. Управление специального планирования. – Губы пилота снова сложились в усмешку, в голосе слышалась легкая ирония. – Ну а что занесло в наши края такую важную птицу, какой у нас всегда считали федерального агента Круиффа?
      Айвен чуть не икнул от неожиданности. Так вот почему ему так не понравились реакции посла! На несколько мгновений в комнате установилась полная тишина, потом Круифф тихо спросил:
      – Вы знали это с самого начала?
      Юрий кивнул:
      – Мы знали о вашем приезде заранее. Информация из Центрального разведуправления поступила дня за три до вашего прибытия.
      – И?… – спросил Айвен.
      Старший лейтенант пожал плечами:
      – Мы решили вам не мешать, – он окинул американца испытующим взглядом, – так как считали, что в данном случае наши интересы совпадают. – Русский замолчал, словно давая Круиффу время, чтобы оценить свою откровенность. Потом, не удержавшись, спросил: – Не поделитесь, что на Голуэе так привлекло ваше внимание?
      Круифф инстинктивно поджал губы. Неужели этот русский думает, что… Но тут вдруг сообразил, что в ситуации, в которой они оба оказались, многие правила утратили силу. Конечно, если все случившееся не было какой-то изощренной провокацией русской контрразведки. Впрочем, хотя вероятность такого поворота и не следовало исключать полностью, после всего увиденного она представлялась достаточно малой величиной. К тому же возможно, русский прав. Вполне вероятно, что, в определенных границах, их интересы на Голуэе действительно близки. Во всяком случае, если они знали, кто он на самом деле, то вряд ли его задание представляло для них тайну за семью печатями. Круифф криво усмехнулся:
      – Наше управление получило информацию о том, что на Голуэе есть «гипербомба».
      На лице русского выразилось удивление. Круифф пояснил:
      – Мы называем «гипербомбой» любое устройство, которое может быть применено в военных целях, если уровень используемых в нем технологий способен нанести ущерб безопасности Американской федерации.
      Юрий понимающе кивнул.
      – Понятно. – Помедлив, он словно нехотя добавил: – У нас тоже появилась информация, что голуэйцы работают над генератором СВП большой мощности, – Он запнулся, в голосе зазвучало напряжение. – Очень большой, около ста гигаглоуб.
      Круифф вздрогнул. Генераторов СВП сравнимой мощности во всей известной человечеству части Вселенной насчитывалось всего семь штук. Или восемь, если подтвердится информация о том, что такой генератор запустили индийцы. Но даже самый крупный из них, японский, обладал пиковой мощностью только в пятьдесят два гигаглоуба.
      – Этого не может быть!
      Пилот хмыкнул:
      – Может. Наши приборы несколько раз фиксировали всплески мощностью до восьми сотен килоглоуб. И, судя по форме импульса, это было всего лишь калибровкой управляющих контуров.
      Круифф потерянно молчал. В комнате повисла напряженная тишина. Айвен покачал головой:
      – И все-таки непонятно, как с такой примитивной технологией можно, к примеру, поднять на орбиту детали предускорителя, не говоря о прочем.