А кого будут искать? Молодого дворянина, младшего сына барона Расдора, раненного в ногу. И что мы с этим можем поделать? С молодостью – ничего. С дворянством?.. Притвориться недворянином – возможно. Но не с его одеждой. Значит, надо изыскать возможность поменять ее, а пока натянуть что-нибудь наиболее неприметное. С ранением… ну будем стараться не хромать. Насколько возможно. С сыном барона Расдора? Значит, двинемся в сторону от владений отца. Какой из всего этого сиюминутный практический вывод? Из вещей, кроме вот этих простых штанов, обычно надеваемых на разные хозяйственные работы, такой же рубахи и старенькой, давно ставшей ему маловатой и потому столь же давно не надеваемой куртки из овчины, захватим немного исподнего на смену. Остальное – бросим.
Грон затолкал в корзину большую часть личных вещей и на мгновение задумался. Может, остальное сжечь? В замке вон какие собачьи своры. Но в памяти Собола не было ни одного случая, когда с собаками разыскивали людей. К тому же это его намерение было слишком затруднительно осуществить. Для надежности следует сжечь не только личную одежду, но и простыни с подушками, и тренировочное оружие из учебной оружейной, и попону с седлом, хранившиеся на конюшне. Да с его ногой на это потребовалось бы полдня… вернее полночи.
Он спустился по винтовой лестнице во двор и замер, притаившись в проеме боковой двери. Замок спал. Никакой смены Безымянного ему по дороге также не встретилось. Похоже, пока боги на его стороне… или Владетели, кто их разберет. Грон несколько неуклюже выскользнул из проема и с замирающим сердцем двинулся в обход двора, стараясь держаться в тени.
Ему удалось миновать дверь кухни, обогнуть конюшню и подобраться к воротам, как в проеме ворот внезапно что-то шевельнулось. Грон замер, стиснув зубы. А он-то рассчитывал, что привратная стража уже успела заснуть. Ну что им еще делать у запертых ворот герцогского замка, возвышающегося в самом центре весьма большого, по здешним меркам, столичного города герцогства? И что теперь?
– Повинуюсь, господин, – гулко пророкотало из темного проема ворот.
Сердце Грона едва не выскочило из груди через горло. Несколько мгновений он отчаянно пытался остановить дрожь всех своих конечностей, а затем шумно выдохнул и утер пот. Пронесло.
– Эй ты, потише говори, шепотом.
– Повинуюсь, господин, – отозвался часовой Безымянный уже на два тона глуше.
– Хорошо. – Грон наконец сгреб в кучу все свои конечности и получил-таки возможность двинуться вперед. – Открой калитку, только тихо.
В темноте что-то едва слышно звякнуло, а затем послышался тихий скрип отворяемой двери.
Грон приблизился к едва различимому в темноте проему и, повернувшись к Безымянному, приказал:
– Как только я выйду, закроешь за мной калитку и… забудешь, что меня видел. Кто бы тебя ни спрашивал, ты меня не видел и ничего обо мне не знаешь, понятно?
– Да, господин.
Грон с сомнением покачал головой. Кто их знает, этих Безымянных, как у них все там, в голове, происходит. Не исключено, что на прямой вопрос типа «Что велел тебе такой-то?» это чудо заявит: «Господин велел забыть, что я его видел», но с этим он ничего поделать не мог. Поэтому Грон решил просто положиться на удачу. И, слава богу, она его не покинула. Как минимум в ту ночь…
Отойдя от трактира на пару миль, Грон свернул в лес и через сотню шагов остановился, скинул со спины мешок и потянул с плеч куртку. Еще в первый вечер, который Грон рискнул провести в лесу, в полумиле от Жадкейского тракта, он вырезал ножом из найденной на земле старой дубовой ветки несколько шариков и вот уже который день мял и крутил их в руках, тренируя пальцы и укрепляя связки. А два дня назад начал устраивать себе пока еще короткие, получасовые тренировки, занимаясь в основном растяжкой и упражнениями с собственным весом. Собол был, конечно, парнем, по местным меркам, вполне развитым, но до кондиций Великого Грона ему было еще очень далеко. Впрочем, подобных кондиций ему, пожалуй, не достичь. Во-первых, тело Собола все-таки заметно уступало тому телу, что получил Грон в своем предыдущем мире, а во-вторых, нога, даже если и заживет, все равно никогда уже не сможет выдать всю заложенную в ней природой скорость и силу. Похоже, придется даже смириться с хромотой, будем надеяться, что легкой…
Размявшись и поделав растяжку, Грон упал на кулаки и принялся отжиматься. Согнув и разогнув руки семьдесят два раза, он лег на опавшую листву и некоторое время отдыхал. Неплохо. Два дня назад он закончил на шестидесяти пяти. Но на семидесяти двух, пожалуй, стоит сделать «полку». Дня на три-четыре. И уже перед самой Жадкеей попытаться довести до восьмидесяти. Поприседав на здоровой ноге и с десяток раз подтянувшись на ветке, Грон обтерся старой рубахой и принялся одеваться. Кроме повышения физических кондиций эти тренировки преследовали еще одну цель. Грон приучал свое новое тело повиноваться его воле. И это уже начало приносить кое-какие результаты.
К деревне он подошел уже в сумерках. Жадкейский торговый тракт был обустроен давно и основательно, поэтому расстояния между деревнями и придорожными трактирами обычно составляли где-то половину дневного перехода торгового каравана, чья скорость движения примерно соответствовала скорости пешего путника. Так что торговцы могли себе позволить на половине дороге остановиться и перекусить горячим обедом, а затем продолжить движение, не сомневаясь, что в конце утомительного дня обязательно доберутся до очередного комфортного (по местным меркам) убежища. Грон, путешествуя в одиночку и жертвуя обедом, успевал за день отмахать где-то вполовину больше, чем торговый караван, останавливаясь на ночевку не во втором, а в третьем встретившемся за день трактире. Что его вполне устраивало, поскольку он появлялся в трактире к тому моменту, когда большинство путников успевали не только поужинать, но и опрокинуть несколько стаканчиков сидра или смородиновой настойки. Так что у них уже не было особого желания (да и возможностей) внимательно вглядываться в лица вновь прибывших. Что Грону и было надо. Однако когда он миновал околицу и двинулся по улице, в конце которой маячил трактир, у Грона засосало под ложечкой. Похоже, сегодня рассчитывать на бесплатный ночлег нечего. Вся площадь перед таверной оказалась забитой возами. Это означало, что в деревню прибыл большой караван, ну или два, если обычных. А значит, все места на конюшне будут заняты. Да и лавки в зале тоже. Во всяком случае, надеяться, что ночлег обойдется в одну медную монету, не стоит. Да и порция требухи вполне могла изрядно вырасти в цене. Эвон ртов-то сколько. Грон остановился у широкого крыльца, тщательно счистил заранее припасенной палочкой грязь с башмаков и… влетел в зал, распахнув дверь собственным лбом, от крепкого удара по спине, сопровождаемый радостным гоготом.
В зале было темновато. То есть Грону, с сумерек, показалось, что достаточно светло, но сквозь густой дым от трубочного зелья, по вкусу и аромату скорее напоминавшего высушенную хвою, однако пользовавшегося у местного простого люда немалой популярностью, огоньки свечей едва просматривались. Грон сделал несколько шагов вперед, затем два в сторону и лишь после этого обернулся, чтобы посмотреть, кто это так над ним пошутил. Внутри него клокотала высокомерная ярость юного дворянина Собола ад Градана, но за прошедшее время он довольно сильно нарастил возможности контроля этого тела, поэтому снаружи вся эта буря обозначилась лишь слегка порозовевшими щеками.
– Что, соплячок, испугалси? – весело поинтересовался рыжий детина, улыбаясь во весь свой щербатый рот.
Грон неопределенно повел плечами. Оприходовать этого дылду он, даже в своем нынешнем состоянии, скорее всего, сумел бы за пару минут, чего-чего, но «выключающие» точки на человеческом теле он сумеет отыскать даже с завязанными глазами, однако затевать шумные разборки ему по-прежнему было не с руки.
– Не боись, дядя тебя сильно обижать не будет, – покровительственно кивнул детина и попытался с размаху хлопнуть Грона по плечу. Каковое действие, по его мнению, непременно должно было привести к очередной крайне веселой, на его вкус, сцене – валяющемуся на полу и громко стонущему сопляку.
Но Грон чуть качнулся в сторону и максимально опустил плечо, так что опущенная с силой рука детины лишь скользнула по его плечу, и детина едва сам не шмякнулся на пол. С трудом удержавшись на ногах, он разогнулся и обиженно воззрился на Грона.
– Ты чего это?
– Ничего, уважаемый, – еще раз попытался обойтись без шумного выяснения отношений Грон, – просто собираюсь перекусить.
– Чего?! – взревел детина и, выбросив вперед руку, ухватил Грона за плечо будто клешнями. – А ну стоять!
Грон тихонько вздохнул. Шансов разрешить дело тихо и мирно практически не осталось. Ну встречаются на земле люди, которым очень тяжело жить с ненабитым рылом. Вот они и цепляются ко всем встречным-поперечным с громкими просьбами облегчить им их столь тяжкую и незавидную долю. И им облегчают… Впрочем, Грон сделал еще одну, последнюю попытку.
– Уважаемый, я собирался просто перекусить. Не мешали бы вы мне, – негромко, чтобы не провоцировать вероятного противника «на слабо», произнес он, однако на всякий случай перенося левую руку на правое запястье потенциального противника.
– Да я тебе, сопляк!.. – взревел детина и… дико завизжал, когда Грон надавил ногтем на достаточно широко известную болевую точку в основании его большого пальца.
Грон перехватил его локоть, развернул и резко дернул. Раздался хруст. Детина взревел и, вопя, шмякнулся на задницу. Таверна содрогнулась. Разговоры мгновенно смолкли. Лица всех присутствующих обратились к Грону. Он вздохнул. Да уж, перекусил незаметно. С другой стороны, границы Эзнельма он пересек еще полтора дня назад и теперь находился в Жадкее. Может, и пронесет. Тем более что никаких гонцов, со срочными приказами мчащихся по торговому тракту, он пока тоже не видел.
– Ну ты! Ты напал на моего побратима! – взревел грубый голос от одного из столов.
Грон скрипнул зубами. Еще и массовой драки ему здесь не хватало. Пожалуй, надо уносить ноги. В конце концов, деревня – не одинокий придорожный трактир, при удаче вполне возможно пробраться на чей-то сеновал либо заночевать в стогу сена где-нибудь за околицей. Задубеешь, конечно, – в стогу нет лошадей, своим телом греющих воздух в тесной конюшне, но лучше уж померзнуть, чем устраивать махач, о котором потом неделю будут судачить во всех придорожных тавернах от Эзнельма до Жадкеи.
– Эй, погонщик, насколько я видел, все было с точностью до наоборот. Твой друг напал на него, а этот славный юноша только защищался.
Все тут же повернулись в ту сторону, откуда донесся новый голос. Он принадлежал тощему, долговязому человеку, одетому как дворянин, но на его стоптанных сапогах виднелись простые стальные шпоры-колючки. На лавке рядом с долговязым лежали потертая кожаная шляпа с широкими полями и бронзовой пряжкой, толстый шерстяной плащ и узкий меч-шпага, носящий здесь наименование ангилот, в простых ножнах.
– Да ты кто такой?! – взревел погонщик, размерами ничуть не уступающий тому, который сидел сейчас на полу, баюкая сломанную в локте руку.
– Гость моей таверны, – послышался от стойки не менее громкий и грубый голос.
Головы всех повернулись уже туда. В проеме кухонной двери стоял дюжий мужик в широких штанах и кожаном фартуке на голое тело. В правой руке у него был зажат массивный тесак с налипшими на лезвии волокнами мяса.
– И мой друг. А если кому-то не нравятся мои друзья, то им следует шустро покинуть мою таверну. Пока я сам не занялся такими неуважительными гостями.
Погонщик, уже почти выбравшийся из-за стола, притормозил, озадаченно крутя головой и бросая взгляды то на долговязого, то на хозяина таверны, а затем оглянулся на своих.
– Да ладно тебе, Пург, – примирительно произнес пожилой мужик, сидевший за тем же столом, что и погонщик, и сильной рукой притянул растерявшегося дебошира к лавке, – не заводись. Замяли.
Хозяин таверны обвел зал угрюмым взглядом, а затем скорчил скучающую рожу и, не торопясь, отступил в кухню. Грон проводил его взглядом и развернулся в сторону одинокой фигуры. Человек в одежде дворянина поймал его взгляд, улыбнулся и сделал приглашающий жест.
– Присаживайтесь, юноша.
Повторять приглашение не потребовалось. Тем более что, как заметил Грон, других свободных мест в зале не было.
Не успел он опуститься на лавку, как у столика возникла крепенькая служанка.
– Что желает молодой господин?
– Требухи, – живо отозвался Грон и осторожно поинтересовался: – Почем тарелка?
Служанка бросила взгляд на соседа Грона, и скромно, но оч-чень завлекательно потупив глазки, пробормотала:
– Для вас – один медяк.
Грон кивнул и, покопавшись под курткой, выудил из кошеля один медяк.
– Пить что будете? – поинтересовалась служанка, засовывая медяк за лиф.
– Воду.
– А принеси-ка нам, Алтея, сидра, – внезапно встрял в его заказ сосед по столу. – Почему бы нам с молодым человеком сегодня немножко не расслабиться?
Грон повернулся к долговязому.
– Прошу простить, ваша милость, но я не…
– Я вижу, молодой человек, – спокойно сказал тот. – Давайте будем считать, что я вас сегодня угощаю. – Он сделал паузу и, дождавшись, когда служанка отошла от стола, качнулся вперед, наклонившись почти к самому лицу Грона, и тихо произнес: – Ведь мы, беглецы, должны помогать друг другу. Не правда ли?
4
– Укол, еще укол, блок, опять укол… ноги, ноги где? А корпус? Ты будешь работать или нет?!
Грон, запыхавшись, остановился и отпрыгнул назад, одновременно опуская эспадрон.
– Я работаю, – пробормотал он, задыхаясь.
– Это – не работа, – безжалостно отрезал Батилей, – Это – так, что-то похожее на работу. Деланье вида. Чтоб отвязались! Понятно?
– Да, учитель.
Грон шумно выдохнул и сглотнул. Да… давненько его так не гоняли. Тот вечер в придорожной таверне закончился тем, что он сменил ближайшие планы и направление движения. Фраза Батилея о том, что беглецы должны помогать друг другу, привела Собола в некоторую оторопь, так что Грону не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы вызвать на лице этакое глуповато-испуганное выражение. Батилей несколько мгновений внимательно рассматривал его лицо, а затем едва заметно удовлетворенно кивнул и, протянув руку навстречу служанке, уже вернувшейся с кувшином сидра, уверенным жестом принял кувшин и наполнил стаканы.
– Не беспокойтесь, молодой человек, вряд ли кто еще из здесь присутствующих умеет читать по лицам столь же хорошо, как я. А я не собираюсь вас выдавать. – Он сделал короткую паузу, улыбнулся и поднял свой стакан. – Давайте выпьем за встречу.
Грон ухватил свой стакан, мгновение поколебался, раздумывая, пить ли до дна или просто пригубить, а затем решил, что столь сопливая особь, каковой, без сомнения, выглядел он в глазах своего неожиданного собеседника, после подобного заявления непременно должна выпить стакан залпом. Так он и поступил. Батилей вновь едва заметно кивнул. Похоже, этот жест был у него рефлекторным. Существенный недостаток для человека, который, похоже, когда-то обретался в довольно высокопоставленном обществе. В этот момент у стола вновь появилась служанка с тарелкой похлебки из требухи и здоровенным ломтем хлеба с тонкой пластинкой сала на нем.
Грон удивленно воззрился на служанку.
– Но я это не заказывал.
Служанка сверкнула завлекательной улыбкой.
– Это за счет хозяина. Он велел передать, что ему понравилось, как вы держались. – И она шустро отскочила к стойке, напоследок весьма завлекающе подбросив попкой подол юбки.
Грон пару мгновений рассматривал неожиданный подарок, изо всех сил борясь с наполнившей рот слюной (все-таки он очень сильно проголодался), а затем бросил вопросительный взгляд на своего соседа. Тот поощрительно улыбнулся.
– Ешьте, – милостиво разрешил он, – Пург не часто делает какие бы то ни было подарки, но когда делает, то от чистого сердца.
И Грон, отбросив сомнения, торопливо схватил хлеб с салом и вонзил в него крепкие молодые зубы…
– Меня зовут Батилей, – вновь вступил в разговор сосед по столу, когда хлеб с салом занял почетное место в брюхе голодного юноши, а ложка уже начала скрести по дну тарелки.
Грон на мгновение замер, с некоторым усилием протолкнул кусок требухи дальше в пищевод и представился:
– Грон.
– Грон? – несколько удивленно переспросил Батилей.
Грон настороженно кивнул. Он уже в начале их разговора решил назваться Гроном и сейчас с некоторым беспокойством ждал реакции.
– А позволено ли мне будет поинтересоваться, откуда у вас такое странное имя? – мягко и даже вкрадчиво спросил Батилей.
– Из прошлой жизни, – честно ответил Грон. – А что?
– Да так, некоторые ассоциации, – едва заметно улыбнулся Батилей и сменил тему: – Не желаете ли поделиться своими проблемами?
Грон мотнул головой:
– Нет.
– Считаете, что справитесь с ними сами?
– Да. Но не только. Просто в ответ вы можете взвалить на меня свои. А зачем мне чужие проблемы?
Глаза Батилея слегка округлились, а затем он тихо рассмеялся.
– Да вы не по годам мудры, молодой человек. – И он вновь разлил вино по стаканам. – Ну, за знакомство!
На этот раз Грон выпил только половину. Батилей это заметил, но, окинув Грона острым взглядом, ничего говорить не стал.
– И куда направляетесь? – небрежно поинтересовался он.
– В Жадкею. Пока.
– Пока?
Грон пожал плечами:
– Дальше не знаю. Посмотрю. Я не слишком-то разбираюсь в местной географии.
Он не видел в этом признании какой-то опасности. География не была одним из обязательных предметов в местных школах, да и там, где ее все-таки изучали, уровень преподавания был весьма посредственным. Так что признание в собственном невежестве в этой области никак не могло уронить человека, скорее наоборот, излишние знания могли вызвать настороженность.
– И как далеко вы собираетесь бежать?
– До того места, пока не решу, что наконец-то можно остановиться, – спокойно ответил Грон.
Батилей посмотрел на него долгим взглядом, а затем вновь кивнул.
– Да, вы очень интересный молодой человек. Обычно люди в вашем возрасте и положении чувствуют себя менее уверенно.
Грон промолчал и, подняв стакан, сделал глоток вина. Батилей же некоторое время сидел, склонив голову и, похоже, о чем-то напряженно размышляя, а затем вновь упер взгляд в Грона.
– А знаете, Грон, у меня есть к вам деловое предложение. Вы, как я вижу, немного поиздержались, и вам совершенно не помешают деньги. Поэтому, если вы не так уж твердо настроены следовать именно в Жадкею, я готов предоставить вам место своего слуги.
Грон сделал еще глоток и с минуту поизображал задумчивость. Деньги-то у него были, но прицепиться к человеку опытному и неплохо знающему местные условия было очень заманчиво. Познания Собола в части путешествий дальних и в одиночку были по существу никакими.
– А на каких условиях?
– Я думаю, мои условия вас удовлетворят, – тонко усмехнулся Батилей, – я готов платить вам по полсеребряного в неделю. Но это еще не все. Я вижу, что вы обучались, как благородный человек… не спорьте, – прервал он возможные возражения, которые, впрочем, Грон и не собирался делать, – упражнения с мечом особенным образом формируют осанку. Например, у вас хорошо развитое запястье, а правое плечо даже сейчас, когда вы не в стойке и просто сидите, слегка выдвинуто вперед. И ноги вы ставите не косолапо, по-крестьянски, а разбрасывая носки, как человек, овладевший как минимум основами вольтижировки. Но, как мне представляется, ваше обучение не было закончено. Я же известен в некоторых местностях как неплохой учитель фехтования, да и наездник я неплохой. И я готов в счет оплаты давать вам уроки. – Он замолчал, испытующе глядя на Грона.
Тот допил остатки вина и поставил на стол пустой стакан.
– Щедрое предложение, – осторожно ответил он. – И я готов его принять, как только пойму, чем вызвана подобная щедрость.
Батилей несколько мгновений напряженно вглядывался в его лицо, а затем вновь тихонько рассмеялся.
– Да… я не ошибся, вы действительно крайне необычный молодой человек. Считайте, что мое предложение вызвано моим интересом к вашей персоне. Я люблю и умею разгадывать загадки. – Тут его улыбка стала немного грустной. – Именно любовь к загадкам привела меня в эту таверну. Но она же, как и натренированное ею умение их разгадывать, позволили мне до сегодняшнего дня оставаться в живых. А вы – интересная загадка. К тому же, как мне представляется, вы достаточно умны, чтобы понимать, что в вашем положении так или иначе рано или поздно вам необходимо будет обзавестись друзьями. А друзьям все равно придется рассказать хоть что-то из того, что вы пока так боитесь открыть. Я же терпелив и предпочитаю сам распутывать загадки и раскрывать тайны. И потому не буду слишком сильно назойлив. Так почему бы нам не попробовать подружиться?
Грон еще пару мгновений подержал паузу, улыбнулся и кивнул:
– Что ж, пожалуй, на таких условиях я готов… взвалить на себя часть ваших проблем…
– Ну, продолжим, – сердито хмуря брови, нетерпеливым тоном приказал Батилей.
И Грон послушно встал в позицию. Сказать по правде, он считал себя очень неплохим фехтовальщиком. И опыт жизни в прежнем мире вроде как давал ему все основания для этого. Но теперь, после двух с половиной месяцев занятий с Батилеем, ему стало понятно, что все его прежнее искусство – не более чем любительщина. Нет, в строю или, там, в конной лаве он чувствовал бы себя, наверное, вполне на уровне, но как индивидуальный боец был весьма слаб. Во всяком случае, здесь, в мире, переживающем времена едва ли не пика фехтовального мастерства. Порох здесь был неизвестен, и поэтому тяжелые рыцарские латы, как и сам рыцарский стиль боя, были все еще в большом ходу. Но само развитие лат привело к тому, что их использование оказалось полностью вытеснено в крайне узкие рамки непосредственно поля боя или турниров. То есть они перестали, как это было характерно ранее, при использовании более легких и, так сказать, практичных доспехов, являться частью повседневного костюма дворянского сословия. Что опять-таки послужило причиной того, что тяжелые и массивные мечи также оказались не слишком востребованы в повседневной жизни и были почти повсеместно заменены некой помесью легких мечей и тяжелых шпаг, типа того же ангилота. А это привело к бурному росту искусства фехтования. Ибо тяжелым мечом или палашом, предназначенными для проламывания мощных доспехов и для работы по тяжелому пехотному щиту, не очень-то и пофехтуешь. Тут большее значение имеет физическая сила и общая подвижность. То есть, конечно, для развития фехтования были и иные причины, социального толка, например, привычка решать вопросы силой, но, насколько помнил Грон, во времена повсеместного главенствования тяжелого вооружения поединки были делом довольно трудоемким в организации и, как правило, имели вид конных турнирных схваток, а здесь, как в Европе во времена Людовика XIII и незабвенного кардинала Ришелье, были в ходу и обычные дуэли.
Закончив тренировку, Грон быстро расшнуровал и стащил с Батилея кожаный нагрудник, привычно вылез из своего и, подойдя к стойке с тренировочными мечами, тщательно развесил нагрудники на деревянных вешалах. Их еще предстояло смазать свиным жиром, а мечи отбить и зашлифовать выщербины. Но сначала он стянул через голову рубаху и, наклонившись над бадьей с водой, предназначенной в основном для смачивания тренировочной арены, как следует умылся. Вытершись чистым полотном, Грон присел на корточки, открыл банку с густым взваром грашинника и принялся тщательно смазывать свежие синяки и ссадины. Особенно много их было на правой руке. Целых пять. Впрочем, это еще с чем сравнивать. Если с результатами хотя бы полуторамесячной давности, то пять ссадин на правой руке – это, считай, почти и ничего. На первых спаррингах его рука вообще превращалась в один сплошной синяк. К тому же сегодня он достал-таки Батилея целых два раза. В левое бедро и в нижний правый край нагрудника. Впрочем, Батилей-то достал его аж восемнадцать раз…
В Кадигул они приехали полтора месяца назад. Насколько Грон смог понять из случайных (а может, искусно замаскированных, нарочитых) обмолвок своего учителя, тот прибыл в Жадкею откуда-то из-за моря. И на побережье задерживаться не собирался. Что гнало его все дальше и дальше, пока оставалось загадкой, которую Грон решил не торопиться разгадывать. Две его прошлые жизни приучили его к тому, что не все загадки требуется разгадывать. Часть спустя некоторое время разгадываются сами по себе. Разгадок другой, большей части следует искать больше для того, чтобы находиться в тонусе, а вовсе не из-за непременной важности узнать правду. А некоторые вообще лучше бы не разгадывать. И эта, совершенно точно, относилась либо к первой, либо к третьей категории. Вот только он упустил из виду, что подобный подход отнюдь не характерен для юноши, только вступившего в самый романтичный и порывистый возраст. Чем заслужил еще один задумчивый взгляд Батилея.
Кадигул был столицей небольшого графства, находящегося под рукой Владетеля Грагга, по всеобщему мнению враждовавшего с Владетелем Ганиадом, под рукой которого пребывали Эзнельм и Жадкея. В силу этого торговые связи Кадигула и Жадкеи были несколько ограничены, и основные торговые тракты, ведущие из Кадигула, были ориентированы на запад и юг. Грону и Батилею пришлось почти неделю пробираться по заброшенному и уже кое-где сильно заросшему тракту, а потом еще объясняться с патрулем стражников. Впрочем, Кадигул был пограничьем Владений Грагга, а следовательно, местом относительно тихим и спокойным. Во всяком случае, до последнего времени. Почему это так, Грону разъяснил Батилей.
– Понимаешь, – задумчиво начал он как-то вечером в ответ на достаточно точно дозированно-наивный вопрос Грона, – как ты уже, наверное, понял, основу верховной власти в нашем мире составляет магия. Никто не может противиться Владетелю. Зато он вполне способен сокрушить огромные армии, воздвигнуть горы или, наоборот, обрушить их. Стереть с лица земли огромный город, защищенный мощными стенами, либо создать залив, одарив ранее захолустный поселок, прозябающий в глубине бесплодных земель, удобной гаванью и поместив его этим самым в центр пересечения торговых путей. Владетели обладают великими силами. Но… эти силы тоже ограничены. – На его лице возникла легкая усмешка, как будто знание об ограниченности сил Владетелей доставляло ему лично некое удовольствие. – Этому не учат ни в одной из школ или университетов, об этом не принято говорить даже среди самых посвященных, но это факт.
– И как же они ограничены? – поинтересовался Грон, на всякий случай добавив: – Если вон даже горы могут двигать?
– А ты никогда не задавался вопросом, почему границы Владений являются практически неизменными вот уже на протяжении тысячелетия?
Грон задумался. А ведь и действительно, их учили, что их могучий Владетель Ганиад неустанно хранит границы Эзнельма «и прилегающих земель» вот уже тысячу сто лет. О других Владениях им особенно не рассказывали, только в контексте приграничных войн, каковых, как он внезапно сейчас осознал, случалось едва не на порядок меньше, чем войн между доменами внутри одного Владения. Но даже и того, что им рассказывали, было достаточно, чтобы сделать вывод: границы соседних Владений, во всяком случае, те, которые примыкали к Владению Ганиада, также оставались практически неизменными на протяжении очень и очень долгого времени.
– И почему?
– Потому что сила Владетеля зависит от того, как далеко от его Башни ему требуется ее применить. – Произнеся эти слова, Батилей откинулся на спинку кресла, на котором сидел, и заинтересованно уставился на Грона.
И Грон понимал почему. Батилей применил стандартный педагогический прием, задал своему ученику направление мысли и теперь собирался проследить, к каким выводам придет ученик. Что ж, это было нетрудно.
– Значит, в сердце своего Владения, Башне и Запретной пуще, Владетель практически всемогущ, а чем дальше, тем его сила все больше и больше убывает?
– Верно.
– Поэтому в чужом Владении Владетели практически бессильны.
– Опять верно.
Грон ненадолго задумался.
– Это означает, что различные размеры Владений связаны как раз с тем, какой силой обладает каждый из Владетелей?
– Точно. – Батилей удовлетворенно кивнул. Похоже, Грон оправдал все его надежды. И учитель плавно закруглил: – Именно поэтому он чаще всего запрещает приграничным доменам ввязываться в большинство свар. Ибо именно на границах силы Владетелей практически уравниваются, и, если возникнут трения между Владетелями, их исход будет в основном зависеть от обычного оружия. Поэтому приграничные домены, как правило, наиболее спокойны.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
