– Агиона ждут неприятные новости.
      Грон резко обернулся. У трупа послушника и собаки стоял высокий человек в грязно-бурой накидке и брезгливо смотрел себе под ноги, из двери выходили храмовые стражники. Трое были с луками. Жрец поднял брезгливый взгляд.
      – Что тут произошло?
      Грон лихорадочно обдумывал версии, но ничего путного в голову не приходило.
      – Что от него ждать, о Говорящий за два рта, это же Колун! – Толстый стражник в чуть более богатой, чем у остальных, накидке презрительно разглядывал Грона.
      Грон мысленно присвистнул, это был титул Первосвященника. А тот покачал головой и, не меняя брезгливого выражения лица, ответил:
      – Однако священного пса убил именно он, голова размозжена колуном. К тому же он без колодки.
      Стражник удивленно уставился на него, а Первосвященник отвернулся и направился к выходу, на ходу бросив:
      – Этого в большую колодку и в дальнюю яму. Две руки стражников со мной. – Он хищно улыбнулся, – кое-кого сегодня ждет необычное пробуждение. – И скрылся в проеме.
      Грон обернулся – над морем пылал восход, начинался новый день.
 
      Массивная деревянная решетка наверху поползла в сторону. Грон слегка вскинул глаза. Тяжеленная деревянная колодка, зажимавшая руки, ноги и голову, жестким воротником упиралась в затылок и не давала поднять голову. В грязный пол ямы уперлось бревно со ступенями, потом показались крепкие волосатые ноги в сандалиях, передник стражника. Затем Грон ощутил скрежет открываемых замков, грубый толчок и рухнул на бок в лужу своей мочи и экскрементов. От трех суток сидения в колодке все тело затекло, и он чувствовал, что не может пошевелить даже пальцем. Стражник несколько раз пнул его, потом сморщился и заорал наверх:
      – Этот урод не может даже подтереться. Давай сюда веревку, будем вытягивать.
      Когда его вытащили наверх, Грон зажмурился от яркого света. Сухой холодный голос рядом с отвращением произнес:
      – Обмойте его, от него несет, как от шелудивого осла. Грона поволокли к каменному корыту и окатили несколькими ведрами воды. Он приоткрыл слезящиеся глаза и глянул на говорившего. Это был сам Первосвященник. Дело шло к священным псам. Грон попробовал незаметно размять мышцы, напрягая и расслабляя их. Получалось не очень. Его схватили за руки и потащили куда-то внутрь большого двора. Когда его выволокли через небольшую калитку во внутренней стене, в уши ударил гул толпы. Стражники, не дав ему оглядеться, швырнули его вниз по небольшой лестнице. Грон покатился по ступенькам, кривясь от боли, но чувствуя, как болезненные удары разгоняют кровь в затекших мышцах. Он по-прежнему щурил глаза, давая зрачкам время приноровиться к яркому солнечному свету.
      – На колени, раб.
      Грон повернул голову и увидел десять высших жрецов, стоящих полукругом на той площадке, где он лежал. Жрецы стояли с каменными лицами, широкие грязно-бурые накидки колыхались на ветру. Грон с трудом поднялся на дрожащих ногах и огляделся. Он пребывал на узкой площадке, тянущейся вдоль уступа, образованного сложенным из огромных каменных плит Фундаментом храма. Внизу, у самой стены, фундамент переходил в крутой откос, удержаться на котором можно было, только цепляясь руками и ногами за выщерблины в камне, а вдоль всего откоса тянулась узкая, отгороженная кованой решеткой терраска, на которой рычали и кидались на прутья решетки священные псы. Вокруг клубилась огромная толпа. На улицах Тамариса, которые были видны с площадки как на ладони, не было заметно ни одного человека. В порту маячили одинокие фигуры стражников. Казалось, весь город был здесь.
      – На колени!
      Первосвященник сделал шаг вперед и, поймав ветер, ударил Грона под ребра. Снизу могло показаться, что раб рухнул от одного грозного голоса жреца, так как порыв ветра рванул накидку и скрыл молниеносное движение ноги. Первосвященник сделал еще шаг вперед и вскинул руки над головой. Гул толпы понемногу затих.
      – Люди Тамариса! – Гулкий голос Первосвященника далеко разнесся над притихшей толпой. – Возлюбленные дети Сама и Ома, сегодня пламя священного костра возвестило: боги любят вас. Великий знак! Великое чудо!
      Толпа восторженно заорала. Первосвященник, опустив руки, гадливо смотрел на беснующихся людей. Подождав минуту, он вновь вскинул руки, утихомиривая страсти. Грон, стоя на коленях, основательно массировал кисти.
      – Люди Тамариса, сегодня боги явили нам свою волю! Скорбью наполнились их души, когда они зрили, как низко пал Тамарис. Горшечники и медники не могут продать плоды своих рук, потому что алчные иноземные купцы не соглашаются платить справедливую цену. Рыбаки не могут продать дары благословенных волн, потому что иноземцы, подло захватившие в свои руки солеварни, взвинчивают цену на соль. Ленивые заггры обманом вытягивают у доверчивых детей богов-близнецов последние гроши. Бесстыдные гетеры разрушают семьи и проповедуют похоть, РАБЫ… – его голос загремел с обличающей силой, – поднимают руку на священных собак!
      Толпа яростно заревела. Первосвященник снова опустил руки. Грон мысленно присвистнул. Дело пахло не просто наказанием непокорного раба, готовилась целая революция. Дав толпе вдоволь наораться, Первосвященник новым взмахом рук успокоил людей и продолжил:
      – Но самое страшное – зараза проникла в храм! Он взмахнул рукой, и стоявшие полукругом жрецы расступились.
      Грон увидел, как восемь стражников волокут по каменным плитам четыре безвольных тела. Двое были в изодранных накидках высших жрецов Сама и Ома, еще за одним тянулись обрывки накидки заггров, а в последнем Грон узнал… Тупую колоду. Грон скрипнул зубами. Все это напоминало доисторическое издание тридцать седьмого года. Только Сталин был в жреческом плаще и закреплял свою власть над крошечным островом.
      – Агион и Гонон, пав столь низко, что разум отказывается поверить, измыслили с помощью заггров отвратить детей Сама и Ома от своих покровителей, осквернить священный огонь. Тридцать дней священное пламя не возвещало воли богов. Тридцать дней в смятении смиренные слуги день и ночь курили благовония и возносили свои песнопения, моля богов-близнецов смилостивиться и указать на нечистых среди нас, и сие СВЕРШИЛОСЬ!
      Толпа бесновалась, в воздух летели камни, палки, ошметки одежды. Грон наклонился к Тупой колоде:
      – Почему ты здесь?
      Она, хрипло дыша, повернулась к нему и попыталась улыбнуться разбитыми губами. Ее лицо превратилось в один сплошной синяк. Грон знал, что сам он выглядит не лучше, но такое лицо у женщины он не видел со времен подвалов Львовского МГБ.
      – Меня поймали, когда я пыталась принести тебе поесть. Грон скрипнул зубами.
      – Зачем? Неужели ты не знала, что ничего не выйдет, мою яму почему-то стерегли днем и ночью.
      – Это не твою, рядом сидели они. – Она с трудом кивнула в сторону валявшихся жрецов.
      – Тем более.
      Тупая колода поперхнулась, сплюнула сгусток крови и печально кивнула:
      – Знаешь, мне хотелось еще раз взглянуть на тебя, ты – лучшее, что было в моей жизни. Я знала, что у тебя живет эта маленькая сучка, но так боялась потерять тебя, что молчала. Но, боги, как мне хотелось выцарапать ей глаза. – Она опять закашлялась, утерла кровь с подбородка, у нее были отбиты все внутренности. – Да и потом, мне было наплевать, что со мной будет. Раньше я жила, как священный пес: кормежка и сон, иногда мужик, правда самый грязный и противный, потом появился ты… Я знаю, ты тоже делал это за кормежку и сон, но ничего лучше у меня уже не будет, а если самое лучшее, что могло произойти с тобой в этой жизни, уже произошло, зачем жить дальше?
      Грон прикрыл глаза. Черт возьми, Тупая колода – толстая, тупая, вонючая бабища… Он полный кретин – она же любила его! Он почувствовал, как ярость растекается по жилам, освежает и наливает злобной, бешеной силой измученные мышцы. Первосвященник опять начал что-то возвещать, но Грон его не слушал.
      – А что с Зеленоглазой? – Он понимал, что этот вопрос доставляет ей боль, но не мог не спросить.
      Она грустно улыбнулась.
      – Я знала, что ты о ней спросишь. Не беспокойся, она со своей хозяйкой бежала из Тамариса. Три дня назад, когда начали громить жилища гетер. Сегодня в Тамарисе не осталось ни одной гетеры.
      – А как же храмовые?
      – Над ними натешилась толпа, а то, что от них осталось, сбросили в рабские ямы. Я благодарила бога, что такая уродина, толпа не разбирала, кто гетеры, а кто просто хорошенькие. Многие плакали над своими красивыми дочерьми, которым, к несчастью, довелось оказаться на улице в тот день. Да и нищим не повезло – никто не разбирал, заггр это или не заггр…
      Тут Грон почувствовал, как его хватают за руки и поднимают на ноги. Извернувшись, он бросил взгляд на Тупую колоду: она не держалась на ногах, двоим стражникам ее удержать не удалось, подбежали еще двое. Всех пятерых приговоренных подтолкнули к самому краю. Толпа внизу ревела в экстазе. Первосвященник сделал шаг вперед и вновь поднял руки. На этот раз ему пришлось стоять так довольно долго.
      – Возлюбленные дети Сама и Ома, так покажем же богам нашу верность, вознесем хвалу, и да простирается их охраняющая рука над нашими домами!
      Последовал новый взрыв криков. Когда он поутих, Первосвященник повернулся к узникам.
      – Пусть же сам народ возвестит предателям и богохульникам их судьбу. – Он упер указующий перст в первого из осужденных жрецов. – Агион, верховный жрец Сама, помысливший предать Отца своего, коему должен был служить во благо народа Тамариса, – наказание ему?
      И толпа на площади заорала: – СМЕРТЬ!!!
      Первосвященник взмахнул рукой, и стражники толкнули избитого старика вниз, в загон к священным собакам. Толпа ревом сопровождала весь полет, а когда собаки набросились на упавшее тело, рев перешел в визг. Пока жертва шевелилась, неуклюже пытаясь оттолкнуть оскаленные пасти, толпа бесновалась. Но вот все затихло, и Первосвященник вновь повернулся к узникам. И вновь зазвучал над площадью его торжествующий голос.
      – Гонон, верховный жрец Ома, сомысленник и сообщник Агиона, – в голосе Первосвященника усилились гневные нотки, видимо, Гонона он ненавидел больше, чем Агиона, – тварь, осквернявшая священное пламя, дабы боги-близнецы не смогли подать знак смиренным детям своим…
      Он не успел даже закончить обвинение, как толпа заорала:
      – СМЕРТЬ!
      И еще одно тело полетело вниз. После очередного взрыва воплей Первосвященник продолжил:
      – Согей, старший заггр, чужеземец, прижившийся на земле Тамариса и обиравший со своей стаей лентяев и обманщиков доверчивых детей богов-близнецов, какая будет кара ему?
      На этот раз крики «смерть» звучали гораздо тише, заггры были чем-то вечным, неизменным и, после того угара смертей и разрушений, через который город прошел три дня назад, уже не воспринимались как угроза. Но толпа была разгорячена двумя первыми смертями, и заггр тоже полетел вниз. Первосвященник почувствовал спад энтузиазма толпы и решил побыстрее закончить:
      – И чтоб умилостивить наших отцов и искупить слепоту и доверчивость, пусть примут ОНИ этих заблудших, кои в неведении, обманутые отступниками, сотворили страшное: подняли руку на глаза и уши богов – священных псов. Пусть идут к богам без злобы и зависти нашей, да простится им содеянное. – И Первосвященник, отступив назад, негромко сказал стоящему рядом седому жрецу: – Ты был прав, Заогон, хватило двух первых.
      Тот кивнул, и в этот момент Грон почувствовал, как у него внутри словно лопнул пузырь сдерживаемой ярости. Он уперся Руками в своих конвоиров, приподнялся, расставил ноги, потом резко согнулся – оба стражника, вопя от ужаса, полетели вниз. А Грон одним движением скользнул к строю жрецов.
      – Значит, Заогон был прав? – Он вытянул руки, схватил Первосвященника и Заогона за шеи и прошипел: – Вы запомните этот день до конца своей жизни. – Потом расхохотался и заорал: – Вы просто не успеете его забыть!
      Тут раздался крик Тупой колоды. Стражники, бросившиеся на помощь жрецам, просто спихнули помеху вниз. Грон мгновение провожал ее взглядом, а потом поднял побелевшие от ярости глаза.
      – Весь ваш поганый город не сможет его забыть!
      Он швырнул обоих жрецов, как тряпичные куклы. Те, вопя и кувыркаясь, полетели вниз, но Грон на них не смотрел, он шел вдоль смешавшейся толпы жрецов и стражников и хватал всех, кто попадался ему под руку. После того как четвертый стражник, кувыркаясь, полетел вниз, остальные бросились врассыпную. Грон окинул обезумевшим взглядом пустую площадку, притихшую толпу внизу, опустил глаза на рычащую свалку у подножия храма и улыбнулся, но так, что люди внизу у решетки отшатнулись.
      – Вам мало? Ждите, я иду!
      Он прыгнул вниз. Псы, занятые дракой из-за свалившегося на них богатства, не сразу осознали, что сверху прилетело еще что-то. А Грон зарычал и бросился к калитке в ограде. Стражники, стоявшие у калитки, испуганно отшатнулись. И Грон, просунув руки сквозь прутья решетки, со всей силы своей ярости надавил на засов. Тот затрещал. Опомнившиеся стражники бросились к нему, но было уже поздно. Бронзовые гвозди вывернуло, и калитка распахнулась. Священные псы, учуяв выход, оставили драку и с горящими глазами бросились в калитку. В толпе раздались крики ужаса, и люди брызнули врассыпную. Грон проводил взглядом собак и повернул обратно. Тупая колода была еще жива. Он положил руку ей на глаза и почувствовал легкое дрожание. Когда он убрал руку, она медленно открыла глаза. Губы шевельнулись, выдавливая еле понятные звуки.
      – …Ыивой?
      – Молчи. – Он накрыл ее губы пальцами. – Я посижу тут с тобой.
      Она «кивнула» ресницами. В дальнем конце загона шевелилась какая-то фигура в окровавленном тряпье, из города слышались рычание и отчаянные вопли. Тупая колода вдруг открыла глаза и потянулась губами. Он наклонился к ней и услышал:
      – Меня зовут Лигея, да хранят тебя боги-близ…
      Она судорожно всхлипнула и обмякла. Грон посидел еще минуту, потом поднялся и вышел из загона. До самых городских окраин валялись куски мяса, окровавленные тела, издавая стоны, ползли к домам либо лежали неподвижно. Он вытер взмокшее лицо. Когда рука коснулась губ, во рту стало солоно. Он отнял руку от лица и поднес к глазам – она была в крови.
      – Черт. – Грон опустился на корточки и вытер руку о песок. – Дерьмо собачье, с этим миром надо что-то делать.
      Эта мысль захватила его. А может, он оказался здесь именно из-за того, что кто-то тоже так решил? Он уселся на песок. Чепуха, так можно и в Бога поверить. Грон задумался. До сего дня он болтался на поверхности событий, как льдинка в проруби весной. Зачем ему знать, как он сюда попал? Вернуться обратно? Глупо. Разве ему снова хочется стать одиноким, умирающим стариком? Значит, надо устраиваться здесь. Но как? Разбогатеть? Или стать царем? А может, создать свою империю? Или религию? Но что может сделать один человек? Грон окинул взглядом разгром, учиненный им, и усмехнулся: да в общем-то не так уж мало. Потом ему пришло в голову, что он выбрал не совсем удачное место для поисков смысла жизни. Грон вскочил на ноги и двинулся в сторону порта, на ходу разминая пальцы рук, как это делают хирурги. Поймав себя на этом жесте, он улыбнулся. Философия философией, а, как говорил последний генсек, процесс пошел. Именно с этим жестом Грон всегда принимался за новую работу.
 
      Порт напоминал издыхающую медузу. Обгоревшие остовы двух небольших торговых кораблей сочились у обреза воды горьким, вонючим дымом. Около них в кучах вываленного добра копошились портовые нищие, но их было немного, – видимо, все ценное было уже разграблено. На пирсах и у сходен толпились матросы, вооруженные копьями и дубинами. Портовые груды, как стаи бездомных собак, рыскали по берегу, пытаясь прорваться на пирсы или вскарабкаться на борт какого-нибудь одиночного корабля. Грон постоял на откосе, оценивая картину, потом не торопясь спустился к пирсам. У дальнего пирса он заметил одиноко стоящий корабль и груду Тамора напротив кучки матросов. У сходен лежала большая кипа хлопковых тюков. Для груды этот товар особой ценности не имел. Сами они продать его не могли, так что пришлось бы отдать скупщику за десятую часть его стоимости, но это был небольшой корабль, и стоял он совсем один. К тому же всегда можно рассчитывать, что капитан или купец везут с собой что-то в кошелях. Да и, судя по одежде, у простых матросов в кошелях тоже звенела не только медь. Грон подошел к груде сзади и остановился, прислушиваясь. Через несколько минут он понял, почему груда еще не напала. Матросов, некоторые из которых были вооружены копьями или палицами, а кое-кто даже мечами, возглавлял капитан – высокий человек с обнаженным мечом. Он был одет несколько добротнее остальных, но на этом различие и заканчивалось.
      – Вам нечем поживиться на этом корабле, – громко говорил он, – мы все одного рода, и все наши деньги ушли на покупку товара, он ценен для нас – жителей севера, для вас он бесполезен. Единственное, что вы найдете здесь, – это смерть. Мы будем защищаться. – Он перевел дух и указал свободной рукой на хлопок. – Мы бедный род, и здесь все наше достояние. Пока хоть один из нас останется в живых, вы будете умирать… Вы получите только смерть. – Он судорожным движением заглотнул новую порцию воздуха и продолжил в том же духе.
      Грон криво усмехнулся: бесполезно пугать свору собак тем, что кучка волков сильнее. Груда почувствовала запах крови. То, о чем говорил этот человек, судя по всему, было правдой. Но это ничего не меняло. Груде было наплевать, сколько из них погибнет – смерть одних лишь увеличивала долю других, и каждый считал, что сегодня еще не его очередь. Грон шагнул вперед, плечами раздвигая столпившихся людей, кто-то заворчал, развернулся, Грон, не останавливаясь, двинул локтем, ткнул кулаком и оказался рядом с Тамором. Тот услышал шум и обернулся. Увидев Грона, он оскалил зубы в приветственной улыбке.
      – Ты удрал? – Он удовлетворенно кивнул. – Пришел вступить в груду?
      Грон отрицательно покачал головой.
      – Нет, – он спокойно опустился на корточки и протянул руки к воде, – всего лишь помыться.
      Пока Грон плескался, смывая кровь, Тамор молча разглядывал его.
      – Сколько ты уложил?
      – Не знаю, не считал. Тамор кивнул.
      – Так зачем же ты в порту? Если хочешь поквитаться с Одноглазым, тогда ты опоздал. Он исчез на следующий день после того, как ты попал в храм, а его рвань тут же приблудилась ко мне.
      Грон задумчиво посмотрел на капитана и негромко ответил, не поворачивась к Тамору:
      – Я решил покинуть этот столь гостеприимный остров. Думаю поговорить о цене за перевозку с каким-нибудь капитаном. Что скажете, господин?
      Тот посмотрел на него. Лицо капитана побелело, губы судорожно сжались. Тамор раздраженно мотнул головой.
      – Тебе стоит поискать другой корабль.
      – У меня нет денег, я поплыву на том, который окажется дешевле.
      Капитан почувствовал, что на весы судьбы неожиданно свалилась еще одна гиря, и его чаша медленно пошла вверх.
      – Если мы отплывем, вы – наш гость. Грон повернулся к Тамору.
      – Ну что ж, пора прощаться.
      Тот несколько мгновений испепелял его яростным взглядом, потом вдруг расхохотался:
      – Знаешь, я понял, что мне в тебе нравится: я еще никогда не встречал столь уверенной в себе сволочи. – С этими словами он хлопнул его по плечу и, повернувшись, пошел прочь, не обращая внимания на людей, отпрыгивающих с его пути.
      Груда, глухо ворча, потянулась за ним. Капитан вытер пот со лба и, повернувшись к Грону, окинул его настороженным взглядом. Видимо, в его голове вертелся вопрос: КОГО же он взял к себе на корабль? Потом сунул меч в ножны и жестом указал на сходни.
      – Прошу. – Он бросил взгляд на его вонючую, замызганную набедренную повязку. – Пока мы догружаемся, вы можете переодеться. У меня на корабле найдется пара вещей, подходящих вам.
      Грон кивнул и двинулся по сходням. Перед тем как шагнуть на палубу, он остановился и повернул голову. Над городом висело черное марево, а храм был без обычного пояса факелов и освещен только отблесками священного пламени, которое казалось зловещим. Над этим островом простер свои руки хаос. Грон грустно усмехнулся. Сколько раз в прошлой жизни он погружал в хаос порта и города, но тогда это все было ради чего-то, что казалось правильным. А что считать правильным в этом мире? Матрос, поднимавшийся по сходням с тюком хлопка на спине, слегка толкнул его в спину. Грон отвернулся и шагнул вперед. Его ждал этот мир.
      Они вышли из порта трое суток назад, и все время море было спокойным. Как и говорил капитан, все члены команды были из одного рода. Они были с побережья горной страны Атлантор, там жили рыбаки, торговцы и морские разбойники. Их род был рыбацким, и это была их первая торговая поездка. Год назад море выбросило на побережье небольшой торговый корабль. Возможно, судно разграбили морские разбойники, хотя не понятно, почему они не увели корабль, а может, его унесло со стоянки или команда покинула его в бурю. И жители небольшой рыбацкой деревушки решили попытать счастья. Каждая семья дала, сколько смогла, чтобы купить товар. Капитан в молодости ходил с морскими разбойниками и потому был за старшего. Остальные впервые вышли в море на корабле. Если бы они вернулись с грузом хлопка и продали его в окрестных деревнях, то за одну поездку каждая семья заработала бы столько, сколько ловлей рыбы за три удачных года. Поэтому они были благодарны Грону и старались честно выполнить условия сделки, но не более. Ведь он был чужаком.
      На исходе третьего дня матрос на мачте вдруг что-то тревожно закричал, указывая на каменистый островок, скорее даже одинокую скалу, мимо которой они проплывали. Капитан бросился к борту – над казавшейся безлюдной скалой поднимался столб дыма. Капитан сквозь зубы выругался и заорал:
      – Все на весла, быстрее.
      Моряки быстро заняли свои места, и через минуту вдоль бортов корабля поверхность моря вспороли восемнадцать лопастей, корабль прибавил ходу. Капитан вскарабкался на мачту и, повиснув рядом с матросом, осматривал горизонт. Некоторое время были слышны только скрип уключин и плеск воды о нос корабля. Потом капитан и матрос закричали одновременно. Из-за скалы выплывали два хищных узких силуэта. Капитан спрыгнул на палубу и вытащил из-за пазухи амулет. Лицо его было мертвенно-бледным. Он пробормотал какую-то молитву и повернулся к Грону:
      – Прости, чужеземец, я не знаю, какой ты земли, но тебе лучше обратиться к своим богам. Мы не сможем сдержать данного тебе слова, но я надеюсь, что к тому моменту, когда позор падет на наши головы, мы будем уже мертвы.
      Грон слушал его, внимательно разглядывая быстро разворачивающиеся в их сторону галеры.
      – Это пираты? Капитан кивнул.
      – Ситаккцы, худшие из тех, кто рыщет в этих морях. Они никогда не отстают от своей добычи. Те, кто выживет после схватки, станут рабами и будут завидовать мертвым. – Он погладил свой амулет. – Я просил для нас легкой смерти.
      Грон несколько мгновений рассматривал преследователей.
      – Как скоро они нас догонят?
      Капитан равнодушно прикинул расстояние.
      – Если судить по их скорости, часа через два, но, вероятно, раньше. Скоро начнет темнеть, если бы не это, они бы гнали нас до тех пор, пока не подошли бы борт к борту – зачем убивать будущих рабов? А теперь они побоятся нас упустить и, как только мы окажемся в зоне поражения, начнут стрелять из баллист и катапульт.
      Грон кивнул и замер, разглядывая сложенные в открытом трюме и аккуратно перетянутые веревками кипы хлопка. В голове крутились кое-какие мысли. Но действовать было рано. Час прошел в напряженной работе на веслах. Люди надрывали жилы, даже не видя никакой надежды, только в силу привычки не сдаваться до конца. Не было слышно горестных криков, яростных обвинений, предложений сдаться и не тратить понапрасну силы, только скрип весел в уключинах и плеск воды о борта. Атланториане молча гребли навстречу своей судьбе. Когда первое копье, выпущенное из баллисты, вспороло воду за кормой, Грон отпустил весло и, поднявшись с банки, подошел к капитану. Тот вскинул на него глаза, не прекращая грести.
      – Есть ли у тебя план, как спастись?
      Капитан удивленно уставился на него. Грон выждал несколько мгновений и, не дождавшись ответа, продолжил:
      – Может ли чужеземец непоправимо ухудшить ваши дела? Капитан сузившимися глазами смотрел на него, но на этот раз медленно покачал головой.
      – Тогда прикажи команде сделать, как я скажу, и, может быть, мы спасемся.
      В этот момент второе копье вспороло воду за кормой корабля. Капитан бросил взгляд назад и, поняв, что времени на объяснения нет, вскочил со скамьи.
      – Родичи, мы сделаем так, как скажет этот чужеземец. – Ион шагнул вперед и стал рядом с Гроном, красноречивым жестом вытянув меч.
      Грон молча протянул руку к мечу. Капитан несколько мгновений мерил его взглядом, потом повернулся к одному из матросов:
      – Логр, возьми лук. – И, дождавшись, когда моряк выполнит приказание, отпустил рукоять меча.
      Грон шагнул к тюку хлопка и двумя движениями перерубил веревки. Один из гребцов яростно закричал:
      – Он портит наш хлопок!
      Грон резко развернулся и, мотнув головой в сторону приближающихся врагов, произнес ясно и четко:
      – Я порчу ИХ хлопок. – Потом, дав всем привыкнуть к этой мысли, приказал: – Всем, у кого есть мечи, – рубить тюки.
      Когда все было выполнено, он крикнул:
      – Бросай весла, груз за борт!
      Атланториане молча начали швырять хлопок в воду. Грон повернулся к капитану, сумрачно смотревшему на гибель груза.
      – Сколько луков на судне?
      – Пять. – Капитан с трудом оторвался от горького зрелища.
      – Всем лучникам взять луки – и ко мне, остальные на весла. Галеры приблизились. Первая шла прямо в кильватере, а другая чуть в стороне и позади. Судно, на несколько минут лишившееся гребцов, уменьшило ход, и на галерах решили поберечь будущих рабов, однако, когда за борт полетел груз, с галер донеслись крики ярости. Ситаккцы были возмущены тем, как уменьшается ценность их добычи. Атланториане вновь взялись за весла, а рядом с Гроном выстроились пятеро лучников. Он взял кусок хлопка из последнего оставшегося тюка и обмотал наконечник стрелы.
      – Всем делать так. – Потом повернулся к первой из нагонявших их галер.
      Она стремительно приближалась к покрывшим поверхность воды белым хлопьям. Грон схватил разожженный им, пока остальные выкидывали хлопок за борт, фитиль и поднес к стреле первого лучника, уже положенной на тетиву. Атланториане быстро ухватили суть дела. Через мгновение первая стрела ушла к горизонту. Когда стрелы кончились, все напряженно стали всматриваться в поле хлопка, качающееся на поверхности воды. С высокого борта галеры первыми заметили результат. Раздались крики, весла поднялись в воздух и замерли, потом двинулись назад. Но было поздно. Отдельные язычки пламени вдруг превратились в ревущую стену огня. Галера, замедляя ход, воткнулась в эту стену. Попытка остановиться лишь усугубила ситуацию. Пламени было предоставлено больше времени, чтобы прочно вцепиться в крутые смоляные бока. И вот из поля горящего хлопка выплыл огромный факел. Атланториане восторженно орали. Но Грон поднял руку и прокричал:
      – Их две!
      Все опомнились. Крики тут же утихли, и люди вновь заработали веслами. Капитан, встав у руля, повел судно, заслоняясь пожаром от второй галеры. Еще почти час все остервенело гребли. Казалось, спасение близко, но солнце только успело коснуться горизонта, когда воду за кормой вновь вспороло копье. Грон встал с банки и, прищурясь, посмотрел на приближавшуюся смерть. Капитан повернулся к нему, и на какое-то мгновение его лицо озарила новая надежда, но потом все померкло, и он устало произнес:
      – Спасибо тебе, чужеземец, мы уйдем к предкам, как великие воины, и они достойно встретят нас в небесных морях.
      Грон стоял, прикидывая шансы. Что так, что эдак – для него выхода не было, а вот эти люди могли спастись. Он досадливо поморщился, опять он не знал, во имя чего собирался в одиночку шагнуть навстречу костлявой, и повернулся к капитану.
      – Мне нужны два ножа.
      Капитан молча смотрел на Грона. А матросы, не вставая с банок, стали швырять ему ножи. Грон наклонился и выбрал из кучи два самых острых и лучше сбалансированных, пару раз подкинул их в руках, привыкая к балансу, и начал неторопливо раздеваться. Капитан напряженно смотрел на него.
      – Ты хочешь плыть им навстречу?
      Грон молчал. Капитан быстро вытащил свой нож из кучи и тоже принялся раздеваться. Когда Грон положил руку ему на плечо, капитан упрямо вскинул голову.
      – Мы дали слово. Я не могу отпустить тебя одного. Грон пожал плечами.
      – Другим там делать нечего, ты будешь только мешать. Капитан в упор смотрел на него.
      – Я могу остаться, тогда мы погибнем все. – Грон усмехнулся. – У меня, может, ничего не получится, и тогда мы тоже погибнем все, но, может, и получится… – Он сделал паузу, но в глазах капитана все так же горели упрямые огоньки. Грон вздохнул. – А ты понимаешь, что я хочу сделать? Или ты думаешь, что я решил этими ножичками порезать весь экипаж галеры?
      Капитан сник. Грон сказал:
      – То-то, – и шагнул к борту.
      За спиной раздался голос капитана:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.