(3) Затем сенат рассылает письма во все провинции, чтобы те пришли на помощь ради общего спасения и свободы; все послушались этих писем. (4) Словом, везде друзья, администраторы, военные начальники, трибуны и воины Максимина были перебиты. (5) Немногие города сохранили верность общественному врагу; предав тех, кто был послан к ним, они через доносчиков быстро сообщили обо всем Максимину. (6) Вот копия письма сената: «Римский сенат и народ, которых государи Гордианы начали освобождать от жуткого чудовища, желают проконсулам, наместникам, легатам, военным начальникам, трибунам, должностным лицам, отдельным городским общинам, муниципиям, городкам, поселкам и укреплениям благоденствия, которое они сами теперь начинают вновь приобретать. (7) Благодаря покровительству богов мы удостоились получить в государи проконсула Гордиана, безупречнейшего мужа и почтеннейшего сенатора; мы провозгласили Августом не только его самого, но также – в помощь ему по управлению государством – его сына Гордиана, благородного молодого человека. (8) Ваше дело теперь – действовать в согласии с нами для того, чтобы осуществить спасение государства, защитить себя от преступлений и преследовать это чудовище и его друзей, где бы они ни находились. (9) Мы даже объявили Максимина и его сына врагами.»

XVI. (1) Вот копия постановления сената: «Когда собрались в храме Кастора[768] за пять дней до июльских календ,[769] консул Юний Силан[770] прочитал полученное из Африки от императора, отца отечества, проконсула Гордиана, письмо: (2) «Отцы сенаторы, – молодежь, которой поручена защита Африки, против моего желания призвала меня к власти. Но я добровольно подчиняюсь необходимости, учитывая в то же время и вашу волю. Ваше дело – вынести постановление, какое вам угодно. До суждения сената я буду в состоянии нерешительности и сомнения». (3) После прочтения письма в сенате сразу же раздались возгласы: «Гордиан Август, да хранят тебя боги! Повелевай счастливо! Повелевай благополучно! Ты освободил нас! Благодаря тебе спасено государство! Все мы благодарим тебя!». (4) Консул поставил вопрос: «Отцы сенаторы, что вы решаете относительно Максиминов?». Последовал ответ: «Враги, враги! Кто убьет их, заслужит награду!». (5) Опять консул сказал: «Какое решение угодно вам принять относительно друзей Максимина?». Раздались возгласы: «Враги, враги! Кто убьет их, заслужит награду!». (6) Опять раздались возгласы: «Врага сената распять на кресте! Врага сената убить, где бы он ни был! Врагов сената сжечь живыми! Гордианы Августы, да хранят вас боги! Будьте оба счастливы! Повелевайте оба счастливо! (7) Внука Гордиана[771] мы назначаем претором! Внуку Гордиана мы обещаем консульство! Пусть внук Гордиана называется Цезарем! Пусть третий Гордиан получит преторство!».

XVII. (1) Получив это постановление сената, Максимин, человек по природе дикий, пришел в такую ярость, что его скорее можно было принять за зверя, нежели за человека. (2) Он бросался на стены, иногда ложился на землю, испускал беспорядочные крики, хватался за меч, как будто мог им перебить весь сенат, рвал царскую одежду, некоторым наносил побои и, по сообщениям некоторых, выколол бы глаза своему юному сыну, если бы тот не скрылся. (3) Причина его гнева против сына была следующая: как только Максимин стал императором, он приказал сыну отправиться в Рим, а тот из чрезмерной любви к отцу не исполнил этого приказа: Максимин думал, что, будь его сын в Риме, сенат ни на что бы не осмелился. (4) Пылавшего гневом Максимина друзья увели в спальню (5) Не будучи в силах сдерживать свое бешенство, он, говорят, чтобы забыться, в первый день напился до того, что перестал понимать то, что произошло. (6) На следующий день, пригласив друзей, которые не могли уже видеть его, но молчали и в душе одобряли действия сената, он устроил совещание по вопросу о том, что следует предпринять. (7) С совещания он отправился на сходку; на этой сходке он много говорил против африканцев, много – против Гордиана, еще больше – против сената и призывал воинов отомстить за общие обиды.

XVIII. (1) Речь его на сходке была чисто военная. Вот какой она была:[772] «Соратники, мы сообщаем вам о деле, хорошо вам известном: африканцы нарушили долг верности; в самом деле, когда они его соблюдали?[773] Гордиан, слабый старик, уже близкий к смерти, принял императорскую власть. (2) А безупречные отцы сенаторы, те самые, которые убили и Ромула,[774] и Цезаря, объявили меня врагом, хотя я сражался за них и побеждал для них, – и не только меня, но и вас, и всех, кто заодно со мной, а Гордианов, отца и сына, они назвали Августами. (3) Итак, если вы – мужи, если есть у вас силы, пойдем против сената и африканцев; всем их достоянием будете владеть вы». (4) Раздав жалование, притом в огромном размере, он направился с войском к Риму.

XIX. (1) Что же касается Гордиана, то прежде всего в Африке против него поднялся некий Капелиан,[775] начальник мавретанцев, смещенный с должности Гордианом. (2) Когда Гордиан послал против него своего молодого сына, то в ожесточенной битве сын его был убит; сам Гордиан окончил жизнь, удавившись в петле, – он знал, что у Максимина много сил, а у африканцев сил нет, но зато много вероломства. (3) Тогда Капелиан, победив от имени Максимина, истребил в Африке всех сторонников Гордиана, конфисковал их имущество, никого не щадя, так что вообще казалось, что он делает все это в духе Максимина. (4) Словом, он разорил города, разграбил святилища, разделил между воинами сделанные богам приношения, избивал в городах и простой народ, и первых лиц. (5) Кроме того, он старался завоевать расположение воинов, заранее подготовляя себе путь к императорской власти на тот случай, если бы Максимин погиб.

XX. (1) Когда это стало известно в Риме, сенат, опасаясь природной, а теперь уже и неизбежной жестокости Максимина, избрал после смерти обоих Гордианов императором Максима, бывшего префекта Рима, который отличился, занимая много высоких должностей, человека родом не знатного, но прославившегося своими доблестными деяниями, и Клодия Бальбина, известного своим изнеженным нравом. (2) Народ провозгласил их Августами,[776] а воины и тот же народ назвали Цезарем маленького внука Гордиана. (3) Таким образом, государство попыталось опереться против Максимина на трех императоров. (4) Из них Максим был в смысле образа жизни – более воздержан, в смысле осторожности – более осмотрителен, в смысле доблести – более стоек. (5) Словом, сенат и Бальбин доверили ему ведение войны против Максимина. (6) После отправления Максима на войну против Максимина Бальбин оказался в большом затруднении в Риме вследствие внутренних войн и мятежей в городе, особенно когда…. были убиты народом по наущению Галликана и Мецената. Но эти люди из народа были растерзаны преторианцами, а Бальбин был не в силах справиться с этими мятежами. Большая часть города была при этом сожжена. (7) Услышав о смерти Гордиана и его сына в связи с победой Капелиана, Максимин почувствовал себя как бы возрожденным императором. (8) Однако, когда до него дошло второе постановление сената, в силу которого Максим, Бальбин и Гордиан были провозглашены императорами, он понял, что ненависть сената к нему неизменна и что он, по общему мнению, действительно является врагом.

XXI. (1) Он решительно двинулся на Италию. Узнав, что против него послан Максим, он, придя в еще большую ярость, в боевом порядке подошел к Гемоне. (2) Но общий замысел провинциалов состоял в том, чтобы, уничтожив все то, что могло служить для пропитания, укрываться внутри городов и морить голодом Максимина с его войском. (3) Наконец, когда он, расположившись лагерем в поле, не нашел никакого продовольствия, его собственное войско воспылало враждой к нему за то, что оно страдает от голода в Италии, где оно надеялось восстановить свои силы после перехода через Альпы; сначала оно роптало, а затем начало даже высказываться свободно. (4) Когда Максимин пожелал наказывать за это, войско сильно вознегодовало, но молча подавило на время свою ненависть: в подходящий момент оно сразу проявило ее. (5) Очень многие говорят, что самое Гемону Максимин нашел пустой и покинутой, глупо радуясь тому, что будто бы целый город отступил перед ним. (6) После этого он подошел к Аквилее, которая, поставив против него по стенам вооруженных людей, закрыла ворота. Под руководством консуляров Менофила и Криспина была организована оборона.

XXII. (1) Во время тщетной осады Аквилеи Максимин направил в этот город послов. Народ готов был согласиться с ними, но Менофил и его сотоварищ воспротивились, говоря, что и бог Белен[777] дал через гарусника ответ, что Максимину суждено быть побежденным. (2) Вследствие этого воины Максимина, говорят, хвастались впоследствии, что против них сражался Аполлон и что это была победа богов, а не Максима или сената. (3) По словам некоторых, они выдумали это, так как им было стыдно, что они, вооруженные, были таким образом побеждены почти невооруженными людьми. (4) Итак, Максимин, наведя мост на бочках, перешел реку и начал осаждать Аквилею, став вплотную под ее стенами. (5) Начался сильный штурм и решительный бой, причем граждане защищались от воинов серой, огнем и другими подобного рода средствами; некоторые из воинов бросали оружие, на других горела одежда, у иных вытекли глаза, разрушались также военные машины. (6) Среди всего этого Максимин со своим юным сыном, которого он провозгласил Цезарем, обходил вокруг стен на таком расстоянии, чтобы чувствовать себя в достаточной безопасности от бросавшихся копий, и обращался с просьбами то к своим, то к горожанам. (7) Однако это нисколько не помогало. Осыпали бранью и его – за его жестокость, и его сына, который был замечательно красив.

XXIII. (1) Думая, что война затягивается вследствие бездеятельности его сторонников, Максимин казнил своих военачальников в такое время, когда отнюдь не следовало прибегать к этому. Этим он возбудил против себя еще больший гнев со стороны своих воинов. (2) К этому присоединился еще недостаток в продовольствии, так как сенат отправил письма во все провинции и ко всем стражам гаваней, чтобы никакое продовольствие не попадало в руки Максимина. (3) Кроме того, он разослал по всем городам бывших преторов и квесторов для устройства охраны во всех местах и защиты всего от Максимина. (4) Наконец, осаждавший сам стал испытывать бедствия, какие обычно испытывает осажденный. (5) Среди всего этого приходили известия о том, что весь мир объединился в ненависти к Максимину. (6) Напуганные этим воины, чьи близкие находились на Альбанской горе, как-то в полдень, во время передышки от боев, убили Максимина и его сына, лежавших в палатке, а затем, насадив их головы на пики, показали их аквилейцам. (7) В соседнем городе были немедленно опрокинуты статуи и изображения Максимина, его префект претория был убит вместе с наиболее известными его друзьями. Головы их были даже посланы в Рим.

XXIV. (1) Таков был конец Максиминов, заслуженный жестоким отцом, но не заслуженный добрым сыном. Смерть их вызвала огромную радость у провинциалов, тяжкую печаль у варваров. (2) После убийства общественных врагов горожане приняли к себе просивших их об этом воинов, но с тем условием, чтобы они прежде всего совершили поклонение перед изображениями Максима, Бальбина и Гордиана, причем все говорили, что первые Гордианы были причислены к богам.[778] (3) После этого из Аквилеи было за деньги послано в лагерь, который стадал от голода, огромное количество провианта, и на следующий день, когда воины подкрепили свои силы, они пошли на сходку, и все присягнули Максиму и Бальбину, называя при этом первых Гордианов божественными. (4) Трудно выразить, сколь велико было веселье, когда через всю Италию несли в Рим голову Максимина и все выбегали навстречу, чтобы принять участие в общей радости. (5) Максим же, которого многие называли Пупиеном,[779] в Равенне готовился к войне, командуя вспомогательными войсками из германцев. Узнав о том, что войско перешло на его сторону и на сторону его сотоварищей, а Максимины убиты, (6), он, немедленно распустив вспомогательные войска из германцев, которые были у него приготовлены против врага, отправил в Рим украшенные лавром письма, принесшие в город огромную радость, так что все стали возносить благодарственные моления перед жертвенниками в храмах, часовнях и священных местах. (7) Бальбин, человек по природе робкий, трепетавший при одном имени Максимина, заклал гекатомбу и приказал совершать по всем городам моления с такими же жертвоприношениями. (8) Затем Максим прибыл в Рим, вступил в сенат и, после того как ему была выражена благодарность, произнес речь на сходке, а оттуда удалился вместе с Бальбином и Гордианом – как победители – в Палатинский дворец.

XXV. (1) Важно знать, каково было сенатское постановление и каков был в городе тот день, когда пришло известие о гибели Максимина. (2) Прежде всего, человек, посланный из-под Аквилеи в Рим, мчался, меняя лошадей, с такой стремительностью, что прибыл в Рим на четвертый день после того, как оставил Максима в Равенне. (3) Случилось так, что в этот день давались игры, в то время как Бальбин и Гордиан сидели в театре, туда неожиданно вошел вестник и, прежде чем успели что-либо объявить, весь народ воскликнул: «Максимин убит!». (4) Таким образом, весть была предвосхищена, и присутствовавшие императоры выразили общую радость кивками и тем, что сами присоединились к ней. (5) Зрелище было прервано, и все тотчас же поспешили к своим святыням, а затем знатные устремились в сенат, а народ – на сходку.

XXVI. (1) Сенатское постановление было следующее: после того как Бальбин Август прочитал в сенате письмо, в сенате раздались возгласы: (2) «Врагов сената, врагов римского народа преследуют боги! Юпитер всеблагой, тебе благодарность! Чтимый Аполлон, тебе благодарность! Максим Август, тебе благодарность! Бальбин Август, тебе благодарность! Божественным Гордианам мы назначаем храмы! (3) Имя Максимина, еще раньше стертое с памятников, теперь следует стереть в наших душах! Голову общественного врага бросить в проточную воду! Пусть никто не хоронит его тело! Кто грозил смертью сенату, сам убит, как он того и заслуживал! Кто грозил оковами сенату, сам, как и следовало, погублен! (4) Святейшие императоры, мы благодарим вас! Максим, Бальбин, Гордиан, да хранят вас боги! Мы все жаждем видеть вас победителями врагов! Мы все жаждем присутствия Максима! Бальбин Август, да хранят тебя боги! Украсьте предстоящий год своим консульством! Пусть Максимина сменит Гордиан!». (5) Затем Куспидий Целерин, у которого спросили его мнение, держал такую речь: «Отцы сенаторы, после того как стерто имя Максиминов и Гордианы провозглашены божественными, мы назначаем в честь этой победы нашим государям Максиму, Бальбину и Гордиану статуи со слонами, назначаем триумфальные колесницы, назначаем конные статуи, назначаем трофеи». (6) После этого сенат был распущен и были назначены благодарственные моления по всему городу. (7) Государи-победители удалились в Палатинский дворец. Об их жизни мы будем говорить в порядке очереди в другой книге.

XXVII (1). (1) О его происхождении сказано выше. Он отличался такой красотой, что его везде любили похотливые женщины, а некоторые жаждали даже зачать от него. (2) Он мог, по-видимому, достигнуть такого роста, «что догнал бы отца, если бы не погиб на двадцать первом году жизни, в самом расцвете юности, или, по словам некоторых, на восемнадцатом. Греческую и латинскую литературу он изучил превосходно. (3) Он обучался у греческого учителя грамоты Фабилла,[780] от которого сохранилось много греческих эпиграмм, главным образом на изображениях этого мальчика. (4) Описывая мальчика, он перевел греческими стихами следующие латинские стихи Вергилия:[781]

(5) Обучался он у латинского грамматика Филемона,[782] у законоведа Модестина,[783] у оратора Тициана, сына Тициана[784] старшего, написавшего прекрасные книги о провинциях и названного обезьяной своего времени, так как он мог прекрасно подражать всему. У него был и славившийся в свое время греческий ритор Евгамий.[785] (6) За Максимина была помолвлена Юния Фадилла, правнучка Антонина; впоследствии ее получил в жены Токсоций, сенатор из той же фамилии, который погиб после своего преторства и от которого также остались поэтические произведения.[786] (7) У нее остались полученные ею при помолвке царские подарки, которые, по словам Юния Корда (а он любит перечислять такие вещи), говорят, были следующие: (8) шнур с девятью белыми жемчужинами, головная сетка с одиннадцатью изумрудами, браслет для правой руки с украшением из четырех гиацинтов, не считая раззолоченных царских одежд и прочих украшений, которые дарятся при помолвках.

XXVIII (II). (1) Сам юноша Максимин отличался совершенно невыносимым высокомерием: даже в тех случаях, когда его отец, человек очень суровый, поднимался навстречу большинству высокопоставленных лиц, он продолжал сидеть. (2) Он вел веселый образ жизни, был воздержан по части вина, жаден до еды, особенно до дичины – он ел только кабанье мясо, уток, журавлей и все то, что ловится на охоте. (3) Из-за его исключительной красоты друзья Максима, Бальбина и Гордиана, особенно сенаторы, распускали про него позорящие слухи – они не хотели, чтобы этот словно спустившийся с небес прекрасный образ оставался незапятнанным. (4) В то время как он вместе с отцом ходил вокруг стен Аквилеи, предлагая городу сдаться, ему только и бросали обвинения в грязном разврате, от которого он был далек в своей жизни. (5) Одевался он с такой тщательностью, что ни одна женщина не могла превзойти его в щегольстве. (6) По отношению к друзьям отца он проявлял необыкновенную предупредительность, но это касалось только подарков и щедрот. (7) При приветствиях он держал себя очень высокомерно: он протягивал руку и позволял целовать себе колени, а иногда и ноги, чего никогда не разрешал старший Максимин, который говорил: «Да не допустят боги, чтобы кто-либо из свободнорожденных запечатлел поцелуй на моих коленах (на моих ногах))». (8) И так как мы возвращаемся к старшему Максимину, то не следует обойти молчанием одну забавную подробность. Так как Максимин, как мы сказали, был почти восьми с половиной футов ростом, то его обувь, то есть царские башмаки, кто-то поставил в роще, находящейся между Аквилеей и Арцией; они, как стало известно, на целый фут превосходили обычный размер человеческой ступни. (9) Отсюда и пошло ходячее выражение, когда о высоких и несуразных людях говорилось: «полусапог Максимина». (10) Я привел это здесь для того, чтобы никто из тех, кто читал Корда, не подумал, будто я пропустил какую-нибудь относящуюся к делу подробность. Но вернусь к рассказу о сыне.

XXIX (III). (1) Об этом юноше Александр Аврелий, желая выдать за него замуж свою сестру Теоклию, пишет своей матери Маммее в таких выражениях: (2) «Матушка, если бы в Максимине старшем, нашем полководце, и притом превосходном, не было чего-то варварского, я выдал бы за Максимина младшего твою Теоклию. (3) Но я боюсь, что моя сестра, обученная всем греческим тонкостям, не будет в состоянии выносить варварского свекра, хотя сам юноша, по-видимому, и прекрасен, и вышколен, и обучен всем греческим тонкостям. (4) Так думая, я, однако, спрашиваю тебя, хочешь ли ты иметь зятем Максимина, сына Максимина, или Мессалу из знатного семейства, очень мощного и в то же время ученейшего оратора, который, если только я не ошибаюсь, занявшись военным делом, проявит храбрость». (5) Так Александр – о Максимине. Больше я ничего сказать о нем не могу. (6) Чтобы не показалось, что мною что-либо упущено, привожу и письмо отца Максимина, который говорит, что он провозгласил своего сына императором для того, чтобы видеть на картине или воочию, каким будет младший Максимин, когда наденет порфиру. (7) Письмо было такое: «Я позволил моему Максимину называться императором как вследствие любви, которую должен питать отец к сыну, так и для того, чтобы римский народ и древний сенат могли дать клятву в том, что они никогда не имели более прекрасного императора». (8) Этот юноша носил золотой панцирь по примеру Птоломеев,[787] носил он и серебряный, носил и позолоченный, украшенный драгоценными камнями щит и позолоченное копье. (9) Он сделал себе серебряные, а также золотые палаши и вообще все то, что могло подчеркивать его красоту; сделал он себе и шлемы с драгоценными камнями и нащечники. (10) Вот все, что нужно было знать и сказать об этом юноше. Тот, кто пожелает узнать о прочем и об утехах Венеры и любовных делах – этим пачкает его Корд, пусть прочитает последнего; мы же на этом кончим свою книгу, торопясь перейти к другим вопросам, как нам велит как бы само государственное право.

XXX (IV). (1) Знамения ожидавшей его императорской власти были следующие. Когда он спал, змея обвилась вокруг его головы. Посаженная им виноградная лоза в тот же год принесла огромные пурпурные грозди и удивительным образом выросла. (2) Щит его загорелся от солнца. В короткое копье ударила молния, расколов его вдоль, даже железную его часть, так что получились две половины. Гаруспики сказали тогда, что из одного дома будут двое недолговечных императоров, носящих одно и то же имя. (3) Очень многие видели, что панцирь его отца покрылся не ржавчиной, как это обыкновенно бывает, а пурпурной краской. (4) Знамения же сыну были такие. Когда его отдали в обучение грамматику, какая-то родственница подарила ему гомеровские книги, написанные на пурпурных листах золотыми буквами. (5) Когда он был еще мальчиком и Александр, оказывая честь его отцу, пригласил его на обед, то – за неимением обеденной одежды – он надел одежду самого Александра. (6) Ребенком он неожиданно вскочил в порожнюю повозку Антонина Каракалла, которая проезжала по улицам, и сел там; с большим трудом люди, управлявшие запряженными мулами, согнали его с места. (7) Нашлись люди, советовавшие Каракаллу остерегаться этого ребенка. На это Каракалл сказал: «Далеко ему до того, чтобы сменить меня». Ведь в это время тот принадлежал к незнатным людям и был еще очень маленьким.

XXXI (V). (1) Знамения смерти были следующие. Когда Максимин шел вместе с сыном против Максима и Бальбина, им попалась навстречу какая-то женщина с распущенными волосами, в скорбном одеянии, которая воскликнула: «Максимины, Максимины, Максимины, Максимины!». Больше она ничего не сказала и пала мертвой; по-видимому, она хотела сказать: «Помогите!». (2) На второй остановке больше дюжины собак выли вокруг его палатки и положили свою душу, как бы оплакивая его, – на рассвете они были найдены мертвыми. (3) Пятьсот волков вместе вошло в тот город, в который вступил Максимин. Очень многие называют этот город Гемоной, другие – Архимеей; верно то, что он стоял открытым при приближении Максимина, так как был покинут гражданами. (4) Было бы долго перечислять все; того, кто желает узнать все это, прошу, как я не раз говорил, прочитать Корда, который все это записал – вплоть до ходячих басен. (5) Не имеется никаких могил Максиминов: ведь трупы их были брошены в проточную воду, а головы – сожжены на Марсовом поле, и народ глумился над ними.

XXXII (VI). (1) Элий Сабин пишет – и не следовало обойти это молчанием, – что лицо сына было так прекрасно, что даже голова трупа, уже почерневшая, грязная, разложившаяся, с вытекавшим из нее гноем все же казалась тенью прекрасного образа. (2) Словом, выражали огромную радость при виде головы Максимина и почти такую же печаль по поводу того, что рядом несут голову сына. (3) Дексипп[788] добавил, что столь велика была ненависть к Максимину, что после убийства Гордианов сенат выбрал двадцать мужей, чтобы противопоставить их Максимину. В числе их были Бальбин и Максим, которых выбрали в императоры, выдвинув их против Максимина. (4) Он же добавляет, что на глазах Максимина, уже покинутого воинами, были убиты его префект претория и его сын. (5) Некоторые историки сообщают, что сам Максимин, после того как все покинули его и он увидел, как у него на глазах убивали его сына, сам наложил на себя руки из страха, что его покинет мужество.

XXXIII (VII). (1) Не следует обойти молчанием и то, что аквилейцы выказали в борьбе с Максимином большую преданность сенату и даже делали из женских волос веревки, когда им стало не хватать тетивы, чтобы пускать стрелы.[789] (2) Говорят, что нечто подобное произошло некогда и в Риме,[790] вследствие чего сенат основал в честь матрон храм Венеры Лысой. (3) Вот о чем ни в коем случае нельзя умолчать: Дексипп, Арриан[791] и многие другие греческие писатели пишут, что Максим и Бальбин были выбраны в императоры и противопоставлены Максимину, что Максим был отправлен с войском и в Равенне готовился к войне и что Аквилею он увидел после победы; римские же писатели сообщают, что не Максим, а Пуппиен сражался с Максимином под Аквилеей и победил его. (4) Я не могу сказать, откуда возникла эта ошибка, если только Пуппиен и Максим не одно и то же лицо. (5) Я сообщил эти свидетельства с той целью, чтобы кто-нибудь не подумал, будто я не знаю этого обстоятельства, вызывающего великое недоумение и изумление.