(3) При нем получал содержание только один придворный врач; все прочие, которых было до шести, получали продовольственный паек в двойном и тройном размере, притом – по одному хлебу чистому, а остальные иного вида. (4) Выдвигая людей на должность судей, он, по примеру древних, как учит и Цицерон,[662] снабжал их серебром и всем необходимым, так что наместники провинций получали по двадцати фунтов серебра, по шести мулиц, по два мула, по две лошади, по две выходных одежды, по две домашних, одну купальную, сто золотых, одного повара, одного погонщика мулов; если они не были женаты, то – по одной наложнице, так как без последних они не могли обходиться. По сложении с себя должности они должны были возвратить мулиц и мулов, лошадей, погонщиков мулов и поваров, а все прочее сохраняли при себе, если хорошо исполняли свои обязанности; если же – плохо, то возвращали в четверном размере – с добавлением осуждения за казнокрадство или вымогательство.

XLIII. (1) Он установил бесчисленное количество законов. Всем сенаторам он позволил иметь в Риме выложенные серебром парадные колесницы и дорожные повозки,[663] считая важным для римского достоинства, чтобы в них ездили сенаторы столь великого города. (2) Всех назначаемых им консулов, как ординарных, так и сменяющих, он ставил, руководствуясь мнением сената, сокращая их издержки; сроки он установил согласно старинному порядку (либо дни, либо время). (3) Он приказал, чтобы квесторы-кандидаты устраивали народу зрелища на свой счет, но при этом они после квесторства получали преторство, а затем управляли провинциями. (4) Он учредил должность казначеев, которые должны были устраивать зрелища, притом скромные, на средства императорского казначейства. Он намеревался распределить зрелища на весь год так, чтобы зрелище народу давалось в продолжение тридцати дней, но почему он этого не сделал – остается неизвестным. (5) Когда он находился в Риме, то через каждые семь дней он поднимался на Капитолий, часто посещал храмы. (6) Он хотел построить храм Христу и принять его в число богов. Об этом, говорят, думал и Адриан,[664] который приказал построить во всех городах храмы без изображений богов; они и поныне называются храмами Адриана, так как не имеют божества; он, говорят, с этой целью и построил храмы. (7) Но этому воспротивились те, которые, справившись в священных изречениях, нашли, что, если он это сделает, все станут христианами и прочие храмы будут заброшены.

XLIV. (1) Александр был очень мил в своих шутках, любезен в беседах и так приветлив на пирах, что каждый мог требовать себе чего хотел. (2) Золото он старательно собирал, тщательно хранил, ревностно искал, но при этом никого не разорял. (3) Он не хотел, чтобы его называли сирийцем, но хотел считаться потомком римлян и изобразил свою родословную таким образом, что она показывала происхождение его рода от Метеллов.[665] (4) Он установил содержание риторам, грамматикам, врачам, гаруспикам, астрологам, механикам, архитекторам и назначил им аудитории. Он приказал дать им учеников из сыновей бедняков с назначением этим ученикам продовольственного пайка, лишь бы они были свободнорожденными. (5) И в провинциях он выказывал большое уважение к судебным ораторам, многим, о которых было известно, что они вели дела бесплатно, он назначил даже продовольственный паек. (6) Он подтвердил старые и новые законы и сам тщательнейшим образом соблюдал их. Он часто посещал театральные зрелища. (7) Театр Марцелла он хотел восстановить. (8) Многим городам, которые после землетрясения лежали в развалинах, он дал денег из податных сумм на восстановление общественных и частных сооружений. (9) В храмы он никогда не делал вкладов, превышавших четыре или пять фунтов серебра, золота же не давал ни крупицы, ни листика, повторяя про себя стих Персия Флакка:

XLV. (1) Он совершал военные походы, о которых я расскажу в своем месте. Однако сначала я скажу, о чем он имел обыкновение умалчивать и о чем объявлять. (2) Держались в секрете военные тайны, о днях же его выступлений в поход заранее открыто объявлялось, так что уже за два месяца вывешивался эдикт, в котором было написано: «В такой-то день, в такой-то час я выступлю из Рима и, если будет угодно богам, остановлюсь у первой остановки». Затем перечислялись по порядку остановки, затем – лагерные стоянки, затем места, где следует получить продовольствие, и так далее, вплоть до границ с варварами. (3) С этого же места начиналось молчание, и все шли в неведении, чтобы варвары не знали планов римлян. (4) И действительно, он никогда не обманывал относительно своих намерений, говоря, что не желает, чтобы его придворные торговали его распоряжениями. Так было при Гелиогабале, когда евнухи торговали всем. (5) Эта порода людей желает знать все придворные тайны, чтобы казаться единственными, сколько-нибудь осведомленными, и иметь средства для приобретения влияния или денег. (6) И так как речь зашла об обнародовании распоряжений, то я добавлю следующее: когда он хотел дать провинциям правителей или поставить начальников и прокураторов, то есть счетных чиновников,[667] он объявлял их имена и предлагал всякому, кто обвиняет их в чем-либо, доказать свое обвинение ясными уликами, – если же они не докажут своего обвинения, то сами подлежат смертной казни. (7) Он говорил, что раз христиане и иудеи поступают таким образом, заранее оглашая имена тех, кто должен быть поставлен в священники, то тем более необходимо делать это в отношении правителей провинции, которым доверяется состояние и жизнь людей.[668]

XLVI. (1) Он назначил содержание помощникам должностных лиц.[669] Впрочем, он часто говорил, что выдвигать нужно тех, кто может вести государственные дела самостоятельно, а не через помощников. При этом он добавлял, что у военных – свой круг деятельности, у образованных людей – свой, и поэтому каждый должен делать то, что знает. (2) Найденные клады он дарил тем, кто их нашел.[670] Если ж клады были значительны, то он предлагал нашедшим поделиться с его домашними слугами. (3) Он обдумывал и делал себе записи – кому он что дал. Если он знал, что кто-нибудь ничего не просил у него или просил немного, чтобы улучшить свое положение, то призывал такого человека и говорил ему: «Почему ты ни о чем меня не просишь? Не хочешь ли ты сделать меня своим должником? Проси, чтобы не жаловаться потом, что ты от меня ничего не получил». (4) В порядке благодеяния он давал то, что не вредило его доброй славе, – имущество наказанных, но при этом никогда не дарил золота, серебра или драгоценных камней, так как все это он вносил в государственную казну,[671] давал он должности начальников в гражданском управлении (но не у воинов), давал и административные посты, относящиеся к прокуратурам. (5) Счетных чиновников он быстро менял, так что никто из них не выслуживал больше года. Даже если они были хороши, он ненавидел их, называя неизбежным злом. Должности наместников, проконсулов и легатов он никогда не давал в качестве благодеяния, но всегда – руководствуясь либо собственным суждением, либо суждением сената.

XLVII. (1) Питание воинов во время похода он распределял так, что они получали продовольствие на остановках и не носили с собой, как это обычно делается, съестных припасов на семнадцать дней.[672] Исключение делалось только в варварской стране, но и там он помогал им мулами и верблюдами; при этом он говорил, что воинов он оберегает больше, чем самого себя, так как благополучие государства зависит от них. (2) Больных воинов, даже самых младших, он сам навещал в палатках, возил в крытых повозках и помогал им всем необходимым. (3) Если они заболевали очень тяжело, он распределял их по городам и поместьям у наиболее уважаемых отцов семейств и у безупречных матрон. Понесенные последними расходы он возмещал независимо от того, выздоравливали ли воины или умирали.

XLVIII. (1) Когда некий Овиний Камилл,[673] сенатор из древней фамилии, человек очень изнеженный, задумал, стремясь к тирании, поднять против него восстание, и об этом было донесено Александру, причем вина сразу же была доказана, – Александр пригласил его в Палатинский дворец, поблагодарил его за то, что тот добровольно принимал на себя заботу о государстве, от которой отказываются хорошие люди, когда ее на них возлагают, (2) затем отправился с ним в сенат и назвал его там участником верховной власти, между тем как тот был в ужасе и чуть ли не умирал от сознания своей великой дерзости. Затем Александр принял его в Палатинском дворце, пригласил на пир и наделил знаками императорского достоинства, да еще лучшими по сравнению с теми, какие носил он сам. (3) Когда же был объявлен поход против варваров, он убеждал его либо идти самому, если желает, либо отправиться вместе с ним. (4) Так как сам он совершал путь пешком, то и Овинию предложил потрудиться. Тот, пройдя пять миль, стал отставать; тогда Александр приказал ему сесть на коня. Когда же после двух переходов тот устал и от верховой езды, Александр посадил его в крытую повозку. (5) Тот отказался и от этого – из страха или вполне искренне, причем даже отрекался от власти и готовился к смерти, а Александр отпустил его; препоручив его воинам, которые питали особенную любовь к Александру, он приказал ему спокойно отправиться в свои имения, где тот еще долго прожил. (6) Впоследствии, однако, он был убит – по приказу императора Максимина – на том основании, что и он – военный человек, и Александр был убит воинами. Я знаю, что народная молва связывает приведенный мной случай с Траяном, однако в жизнеописании последнего ни Марий Максим, ни Фабий Марцеллин, ни Аврелий Вер, ни Стаций Валент, описавшие всю его жизнь, не рассказали этого случая. (7) Наоборот, и Септимин, и Ахолий, и Энколпий,[674] описавшие жизнь Александра, и прочие писатели сообщили это об Александре. Я добавил это для того, чтобы никто не полагался на народную молву больше, чем на историю; последняя оказывается, во всяком случае, вернее народной молвы.

XLIX. (1) Он никогда не допускал продажи почестей, добываемых мечом. Он говорил: «Кто покупает, тот неизбежно и продает. Я не терплю торговцев полномочиями и тех, кого я не мог бы осудить, если бы они занялись торгом. Ведь мне стыдно наказывать человека, который купил и продал». (2) Он установил почетные звания понтификов, квиндецемвиров и авгуров, притом таким образом, что о назначениях доводилось до сведения сената. (3) Дексипп[675] сказал, что Александр женился на дочери некоего Макриана и нарек последнего Цезарем; (4) когда же Макриан задумал коварным образом убить Александра и интрига была обнаружена, Макриан был казнен, а жена Александра отвергнута. (5) Он же говорит, что Гелиогабал приходился Александру дядей по отцу и не был сыном сестры его матери. (6) Когда христиане заняли какое-то место, раньше бывшее общественным, а трактирщики возражали против этого, выставляя свои притязания, Александр в своем рескрипте написал: «Лучше пусть так или иначе совершается поклонение богу, чем отдавать это место трактирщикам».

L. (1) Таким выдающимся и превосходным императором он был в своей домашней и общественной жизни, когда он начал парфянский поход.[676] Он провел его при такой дисциплине, таком уважении к императору, что можно было бы сказать, – поход совершают не воины, а сенаторы. (2) Всюду, где проходили легионы, трибуны были всегда молчаливы, центурионы скромны, воины вежливы. На самого Александра за все эти столь многочисленные и великие благодеяния провинциалы смотрели как на бога. (3) Да и сами воины любили молодого императора как брата, как сына, как отца. Они были прекрасно одеты, обуты даже красиво, великолепно вооружены, обеспечены конями с отличными уздечками и седлами. Вообще, всякий, кто видел войско Александра, понимал, что такое Римское государство. (4) И сам он старался казаться достойным своего великого имени и – мало того – превзойти великого македонянина. Он говорил, что должна быть большая разница между римским Александром и македонским. (5) Он создал себе отряд среброщитников и златощитников, создал и фалангу из тридцати тысяч воинов, которых приказал называть фалангариями, и с ними очень успешно действовал в Персидской земле.[677] Фаланга состояла из шести легионов, одинаково вооруженных; после Персидской войны они получали повышенное жалование.

LI. (1) Дары от царей он помещал в храмах. Преподнесенные ему драгоценные камни он продал, полагая, что владеть драгоценными камнями – женское дело: их нельзя раздать воинам, и мужчине нельзя их иметь. (2) Когда какой-то посол преподнес его жене через него же самого две жемчужины огромного веса и небывалой величины, он приказал продать их. (3) Ввиду невозможности установить их цену он предназначил их на серьги Венере[678] – чтобы царица, если она будет пользоваться тем, чего нельзя купить, не подавала дурного примера другим. (4) Опекуном его был Ульпиан, причем мать сначала была против этого, а потом была благодарна Ульпиану. Александр часто защищал его от гнева воинов, прикрывая его своей порфирой. Если он стал великим императором, то именно потому, что правил государством, руководясь советами Ульпиана.[679] (5) Готовясь к бою и во время походов, он завтракал и обедал в раскрытых палатках, причем ел солдатскую пищу на виду у всех и ко всеобщему удовольствию. Он обходил почти все палатки и никому не позволял отлучаться из части. (6) Если кто-нибудь сворачивал с дороги в чье-нибудь владение, то – в зависимости от достоинства этого владения – подвергался в его присутствии наказанию палками или розгами или же – штрафу; если же такие наказания были несовместимы с высоким положением виновного, Александр обращался к нему с самыми тяжкими упреками. Он говорил: «А ты хочешь, чтобы на твоей земле было сделано то, что ты делаешь у другого?». (7) Он часто повторял слова, которые он запомнил, услыхав их от каких-то иудеев или христиан, и, наказывая кого-либо, приказывал глашатаю говорить: (8) «Не делай другому того, чего не хочешь самому себе». Он так любил это изречение, что приказал написать его в Палатинском дворце и в общественных сооружениях.

LII. (1) Услыхав о том, что воин обидел какую-то старушку, он лишил его воинского звания и отдал ей в рабы, чтобы тот кормил ее, так как он был тележным мастером. Эта мера огорчила воинов, но Александр убедил всех спокойно отнестись к ней и припугнул их. (2) Хотя он был жестким и непреклонным, но правление его названо было [na}makton, бескровным, так как он не предал смерти ни одного сенатора, как рассказывает греческий историк Геродиан в истории своего времени.[680] (3) Он был так строг по отношению к воинам, что часто кассировал целые легионы, называя воинов не воинами, а квиритами. Он никогда не боялся войска, потому что «в жизни его нельзя было упрекнуть. в том, что трибуны или военные начальники утаивали что-нибудь из жалования воинов. Он говорил: „Воин не внушает опасения, если он одет, вооружен, обут, сыт и имеет кое-что в поясе“[681] – ведь нищенство воина доводило вооруженного человека до самых отчаянных поступков. (4) Он позволял трибунам и военным начальникам иметь обслуживающий персонал только из воинов и приказал, чтобы перед трибуном шло четверо воинов, перед военным начальником – шестеро, перед легатом – десятеро и чтобы они брали этих воинов в свои дома.

LIII. (1) Чтобы можно было ясно представить себе его строгость, я счел необходимым привести здесь одну его речь[682] на солдатской сходке; она показывает, как он смотрел на военное дело. (2) Когда он прибыл в Антиохию и ему сообщили, что воины проводят время в банях, с женщинами, в наслаждениях,[683] он приказал всех их схватить и заключить в оковы. (3) Когда весть об этом распространилась, поднялся мятеж среди воинов того легиона, сотоварищи которых были заключены в оковы. (4) Тогда он поднялся на трибуну, к трибуне были приведены все заключенные в оковы и он, окруженный воинами, притом вооруженными, начал так: (5) «Соратники, впрочем соратники только в том случае, если вы не одобряете поступков ваших товарищей, – дисциплина предков охраняет существование государства. Если она поколеблется, мы потеряем и имя римлян и империю. (6) Под нашей властью не должно происходить то, что делалось недавно при той грязной скотине.[684] (7) Римские воины, ваши товарищи, мои товарищи и соратники, занимаются любовью, пьянствуют, купаются по греческому обычаю и предаются роскошной жизни. Неужели я буду дальше терпеть это? Неужели я не предам их казни?». (8) После этих слов поднялся шум. Тогда он продолжал: «Что же вы не можете удержать вашего крика? На войне он нужен против врага, а не против вашего императора. (9) Ваши инструкторы[685] научили вас, конечно, издавать его против сарматов, германцев, персов, а не против того, кто дал вам полученное от провинциалов продовольствие, дал одежду, дал жалованье. (10) Итак, удержите ваш дикий крик, нужный на поле битвы и на войне, чтобы я сейчас же не распустил вас всех одним движением уст и одним словом: квириты. Да и неизвестно, квириты ли вы еще. (11) Ибо вы недостойны принадлежать даже к римскому простому народу, раз вы не признаете римского закона».

LIV. (1) И так как воины стали шуметь еще сильнее и даже угрожать ему оружием, он сказал: «Опустите ваши руки, которые должны быть подняты против врага, если вы храбры, ибо меня это не пугает. (2) Ведь если вы убьете одного человека, то останется еще государство, останется сенат, останется римский народ – и они отомстят за меня». (3) Так как воины и после этого продолжали шуметь, он воскликнул: «Квириты, разойдитесь и сложите оружие!». (4) Изумительное дело – все сложили оружие, сбросили даже военные плащи и ушли не в лагерь, а на разные постоялые дворы. (5) Тогда-то впервые и стало ясно, какое значение имеет его строгость. (6) Его свита и те, кто окружал императора, принесли в лагерь значки, а народ, собрав оружие, понес его во дворец. (7) Раскассированный же легион Александр после долгих просьб через тридцать дней, перед отправлением в персидский поход, восстановил в его прежнем виде. Победу он одержал главным образом благодаря храбрости этого легиона. Трибунов последнего он, однако, предал казни за то, что вследствие их нерадивости воины предавались роскошной жизни в Дафне, или за то, что по их попустительству войско подняло мятеж.

LV. (1) Отправившись затем в Персию с большим военным снаряжением, он победил могущественнейшего царя Артаксеркса. Сам Александр обходил фланги, ободрял воинов, находился в пределах досягаемости копий, очень много действовал и своей собственной рукой, воодушевлял словами отдельных воинов на славные дела. (2) Разбив и обратив в бегство столь могучего царя, который пошел на войну с семьюстами слонов, тысячью восемьюстами серпоносных колесниц[686] и многими тысячами всадников, он немедленно вернулся в Антиохию и обогатил свое войско добычей, взятой у персов, позволив трибунам, военным начальникам и самим воинам сохранить у себя то, что они захватили в селениях. (3) Тогда впервые у римлян появились рабы-персы; впрочем, он возвратил их, получив за них выкуп, так как персидские цари считают позором для себя, чтобы их подданные были где-либо рабами; выкуп он частью отдал тем, кто собственноручно взял в плен рабов, частью – внес в государственную казну.

LVI. (1) После этого он прибыл в Рим и, отпраздновав блестящий триумф,[687] прежде всего произнес в сенате следующую речь. (2) Из сенатских протоколов – за шесть дней до октябрьских календ:[688] «Отцы сенаторы,[689] мы победили персов. Нет нужды в долгом красноречии. Вы должны лишь знать, каково было их оружие, каково снаряжение. (3) Прежде всего семьсот слонов, на них башни со стрелками и грузом стрел. Из них тридцать мы захватили, двести лежат убитые, восемнадцать мы привели сюда. (4) Тысяча восемьсот колесниц, снабженных серпами. Мы могли бы привезти сюда двести колесниц, у которых животные были убиты, но так как это можно было и подстроить, то мы сочли излишним делать это.[690] (5) Мы разбили сто двадцать тысяч их всадников – конников-панцирников,[691] тех, кого они называют клибанариями, – мы убили во время войны десять тысяч; их оружием мы вооружили своих. Много персов мы взяли в плен и продали. (6) Мы вернули себе междуречные земли (то есть земли Месопотамии), о которых не заботилось это грязное чудовище.[692] (7) Артаксеркса, и на деле и по имени могущественнейшего царя, мы разбили и обратили в бегство, так что бегство его видела Персидская земля, и сам царь, бросив свои значки,[693] бежал по той дороге, по которой некогда были пронесены значки наших войск. (8) Вот что совершено, отцы сенаторы. Нет нужды в красноречии. Воины возвращаются богатыми, при победе никто не чувствует труда. (9) Ваш долг – назначить благодарственное моление, чтобы ним не оказаться неблагодарными по отношению к богам». – Возгласы сената: «Александр Август, да хранят тебя боги! Величайший Персидский, да хранят тебя боги! Подлинно – Парфянский, подлинно – Персидский!.[694] Трофеи твои и мы видим, победы и мы видим! (10) Хвала молодому императору, отцу отечества, великому понтифику! Благодаря тебе мы надеемся победить германцев, благодаря тебе всюду предвидим победу! Побеждает тот, кто управляет воинами! Богат сенат, богат воин, богат римский народ!».

LVII. (1) Отпустив сенат, он поднялся на Капитолий и, совершив священнодействие и поместив в храме персидские рубашки, произнес на народной сходке следующую речь: «Квириты, мы победили персов. Воинов мы привели назад богатыми. Вам обещаем раздачу, а завтра дадим Персидские игры в цирке». (2) Это мы нашли и в анналах и у многих писателей. Некоторые, однако, говорят, что, преданный своим рабом, он не победил царя, а бежал, чтобы не быть побежденным. (3) Кто прочитал большую часть писателей, тот не сомневается, что это сообщение противоречит мнению многих. Ведь говорят и то, что он потерял свое войско вследствие голода, холода[695] и болезней, как рассказывает, например, Геродиан, вопреки мнению многих. (4) После этого Александр с необыкновенной славой, в сопровождении сената, всаднического сословия и всего народа, среди обступивших его со всех сторон женщин и детей, главным образом – жен воинов, поднялся пешком на Палантин, а четыре слона повезли назад триумфальную колесницу.[696] (5) Александра люди несли на руках и почти не позволяли ему идти в течение четырех часов. Со всех сторон неслись общие крики: «Рим благоденствует, государство благоденствует, ибо благоденствует Александр!». (6) На следующий день, по окончании цирковых игр и театральных представлений, он затем произвел раздачу народу. (7) Подобно тому как Антонин учредил «фаустининских девочек»,[697] Александр учредил «маммеинских девочек» и «маммеинских мальчиков».

LVIII. (1) Счастливо шли дела и в Мавретании Тингитанской под начальством Фурия Цельза, и в Иллирии под начальством Вария Макрина, родственника Александра, и в Армении под начальством Юния Пальмата[698] – из всех мест ему были доставлены таблички, украшенные лаврами. Они в разное время были прочитаны в сенате и перед народом, а после того как их, наконец, получили из Исаврии, Александру были присвоены все почетные звания.[699] (2) Тем, кто хорошо вел государственные дела, были назначены знаки консульского достоинства с добавлением жреческих должностей и имений тем из них, кто был беден и отягощен годами. (3) Пленников из различных народов он подарил друзьям, если это позволял детский или молодой возраст этих людей. Однако людей, близких к царю и знатных, он назначил в войска – на невысокие должности. (4) Земли, отнятые у врагов, он роздал пограничным начальникам и воинам, с тем, чтобы эти земли принадлежали им лишь в том случае, если и наследники их будут служить в войске, и чтобы земли никогда не переходили в частные руки,[700] он говорил, что воины будут ревностнее нести службу, если будут защищать и свои поля. (5) Кроме того, он дал им скот и рабов, чтобы они могли обрабатывать полученную ими землю и чтобы соседившие с варварскими областями поля не были покинуты из-за недостатка в людях и вследствие старости владельцев – это он считал в высшей степени позорным.

LIX. (1) После этого он жил, окруженный необыкновенной любовью народа и сената. Когда он отправился на войну с германцами,[701] все были уверены в победе, но неохотно отпускали его и провожали на протяжении ста и даже ста пятидесяти миль. (2) Очень тяжко были и для государства и для него самого то, что германцы грабили и опустошали Галлию. (3) В довершение позора этот народ, который, казалось, всегда подчинялся даже ничтожным императорам, теперь угрожал Римскому государству уже после победы над парфянами. (4) Александр шел большими переходами, ведя радостных воинов. Однако, узнав, что и здесь легионы мятежны, он приказал распустить их. (5) Но галлы, народ по своему характеру суровый и непокорный, часто причинявший неприятности императорам, не могли вынести чрезмерной строгости этого человека, которая после Гелиогабала казалась еще большей. (6) Итак, когда он был с небольшим отрядом в Британии,[702] а по утверждению других – в Галлии,[703] в поселке, называвшемся Сицилией, его убили какие-то воины – не по общему решению войска, но как разбойники; это были главным образом воины, которые разбогатели от наград Гелиогабала и не могли терпеть строгого государя. (7) Многие говорят, что его убили подосланные Максимином новобранцы, которые были даны последнему для обучения; многие говорят иначе. (8) Однако верно то, что его убили воины; при этом они говорили много оскорбительного о нем, как о мальчишке, и о его матери, скупой и жадной.

LX. (1) Правил он тринадцать лет и девять дней.[704] Прожил он двадцать девять лет, три месяца и семь дней. (2) Он во всем руководствовался советами матери, вместе с которой он и был убит. (3) Знамения его смерти были следующие. Когда он молился в день своего рождения, окровавленное жертвенное животное убежало и обагрило кровью его белую одежду, в которой он стоял, – ведь он держал себя как простой гражданин и находился среди народа. (4) Огромное старое лавровое дерево во дворце какого-то города, откуда он отправлялся на войну, внезапно рухнуло целиком на землю. (5) Три фиговых дерева – из тех, что приносят так называемые александровские фиги,[705] – внезапно упали перед его палаткой, когда императорская палатка была прикреплена к ним. (6) Когда он проходил, женщина-друидесса крикнула ему по-галльски: «Иди, но не надейся на победу и не верь своим воинам!».[706] (7) Когда он поднялся на трибуну, чтобы говорить речь, и хотел сказать что-нибудь благоприятное, он начал так: «После убийства императора Гелиогабала». (8) Знамение заключалось в том, что, готовясь отправиться на войну, он начал речь к воинам неблагоприятными словами.

LXI. (1) Но ко всему этому он отнесся с полнейшим презрением и, отправившись на войну, был убит в указанном выше месте следующим образом.[707] (2) Он на виду у всех позавтракал, получив солдатскую пищу (ничего другого воины, разбирая палатку, не нашли). (3) В то время как он после еды отдыхал, приблизительно в седьмом часу дня один из германцев, исполнявший обязанности щитоносца, вошел в палатку. Все спали, бодрствовал между тем только император, который и увидел его. (4) Александр спросил у германца: «Что там такое, товарищ? (5) Ты приносишь какую-нибудь весть о врагах?». Тот перепугался и, не надеясь оправдаться в том, что он грубо ворвался в палатку государя, бросился к своим сотоварищам по палатке и поднял их на убийство сурового государя. (6) Те, вооруженные, вбежали в большом числе в палатку, изрубили безоружных и сопротивлявшихся, а самого Александра поразили множеством ударов. (7) Некоторые говорят, что вообще не было сказано никаких слов и только воины кричали: «Выходи, уходи». Так был убит превосходный молодой человек… (8) Но все военное снаряжение, которое потом взял с собой в Германию Максимин, было создано Александром; оно показало свою мощь у армян, осдроенов,[708] парфян и у всех других людей.

LXII. (1) Что Александр относился с презрением к смерти – это доказывает и та неустрашимость, с какой он всегда усмирял воинов, и следующее обстоятельство. (2) Астролог Тразибул[709] был с ним в очень дружественных отношениях. Когда он сказал Александру, что тот обязательно погибнет от варварского меча, Александр сначала обрадовался, так как думал, что его ждет смерть на войне, достойная императора. (3) Затем он стал рассуждать, указывая, что все наиболее выдающиеся люди погибли насильственной смертью; при этом он назвал самого Александра, чью имя он носил, Помпея, Цезаря, Демосфена, Туллия и других замечательных мужей, погибших неспокойной смертью. (4) Он преисполнился такой гордости, что считал себя достойным сравняться с богами, если он погибнет на войне. (5) Однако действительность обманула его, ибо он погиб от варварского меча и от руки варвара-щитоносца – не на войне, а во время войны.