Перевод с английского И.Можейко
      Ростом он был чуть повыше пяти футов, весил около ста пятнадцати фунтов, а глазами был схож с заблудившимся щенком. При взгляде на лохматую бороденку становилось ясно, что в ней обожает ночевать моль.
      — Я с удовольствием выпью в вашей компании, — ответил я. — Празднуете что-нибудь?
      Он покачал головой.
      — Не совсем так. Топлю печали.
      Я разрешил ему пожать свою руку
      — Ларри Маршалл, — сказал я.
      Он потряс ее.
      — Ньютон Браун. Друзья называют меня Ньют.
      — Что ж, значит, у вас тоже неприятности?
      — Хотите сказать, что я встретил родственную душу, что вы тоже приползли в этот оазис искать утешение в рюмке?
      — Прямо в точку попали, — ответил я, не обращая внимания на изысканный слог собеседника. — Послушайте…
      И я поспешил выложить ему свои неприятности, прежде чем он займется рассказом о своих.
      — Это все главный редактор. Я хотел, чтобы меня перевели в корпункт в Париже, понимаете? Хотел переменить обстановку. Но вы думаете, он назначил меня?..
      — И это неприятности? — прервал он меня с печалью в голосе. — Поглядите.
      Он протянул мне желтый листок бумаги.
      — Так вот, главный редактор, — продолжал я, равнодушно разглядывая листок… — С ума сойти! Десять тысяч долларов!
      Листок оказался чеком, выписанным от имени Ассоциации производителей полотенец Америки.
      — И так всегда, — жаловался он. — Никак не могу пробиться к народу. Всегда что-нибудь да случается. Не мог же я отказаться от этого чека. Теперь они, без сомнения, положат мое открытие под сукно.
      — Кто что положит? — спросил я, не сводя глаз с этого желтого листочка, за которым маячила куча зеленых банкнотов.
      — Ясное дело, Ассоциация производителей полотенец Америки, — вздохнул он. — За эти деньги они купили у меня сухую воду.
      — Что купили? — недоверчиво спросил я.
      — Сухую воду, — повторил он. — В ней заложены безграничные возможности. Революция в ирригации. Воду можно таскать в сетках. Я натолкнулся на эту идею, экспериментируя с легкой водой. Кстати, я исследователь.
      И добавил совсем печально:
      — Самый настоящий гений.
      Теперь уж я не мог остановиться:
      — А что вы собирались делать с легкой водой?
      — Вы, наверно, слыхали о тяжелой воде. Ну а я пришел к выводу, что, если удастся создать легкую воду, я решу проблему тучности и похудения.
      На какое-то мгновение глаза его загорелись. Мечта преобразила его.
      — Боюсь, что не совсем вас понимаю, — сказал я.
      Это же проще простого, — ответил он. — Вы должны знать, что человеческое тело на девяносто процентов состоит из воды. Ну а если я смогу обычную воду Н20 заменить на легкую, люди будут весить куда меньше. Просто, не правда ли?
      Несколько секунд я пытался представить себе последствия этого открытия. Затем тряхнул головой, чтобы прочистить мозги.
      — Не знаю, — сказал я, чувствуя, что пора воспользоваться его приглашением и выпить. — Но чем кончились ваши эксперименты с легкой водой?
      Он снова вздохнул.
      — Их прекратило правительство.
      — Правительство?
      Ньютон Браун кивнул:
      — Вы, конечно, слышали, что тяжелая вода очень важна в ядерных реакциях. Ну, это же… проще простого, не так ли? Один эксперимент ведет к другому, вот так я и добрался до ядерной антиреакции на легкой воде. Тут-то мои исследования и прикрыли.
      Я было начал:
      — Антиреакция… — но он поднял руку, останавливая меня.
      — Простите, Ларри, но я дал слово эту проблему не обсуждать. Тема занесена Пентагоном в разряд "чрезвычайно секретных".
      — О'кей, — сказал я. — Но послушай, Ньют, чего ты не бросишь к черту эту воду? Сначала легкая вода, потом сухая. Ты выбрал себе узкую дорожку.
      Он сунул чек обратно в карман и ответил со вздохом:
      — Что-то в этой жидкости меня всегда привлекало. Должна же она хоть на что-нибудь годиться. Не пить же ее.
      Ньютон Браун постучал кулачком по стойке, чтобы привлечь внимание Сэма, и добавил:
      — Я буду счастлив предложить средство для потопления наших бед. Знаете, я ненавижу пить в одиночестве, но обычно никто не хочет мне помочь — даже мухи. Через несколько минут они начинают жаловаться на головную боль.
      Я ответил несколько двусмысленно:
      — Ведь я — газетчик.
      Сэм подошел к нам, и Ньютон Браун сказал:
      — Два Джека Потрошителя, пожалуйста.
      Сэм глаза выпучил от удивления.
      — Как? Снова? И в это время дня?
      Я заподозрил неладное:
      — А что делает с людьми этот Джек Потрошитель?
      Сэм осклабился.
      — Завтра утром вам покажется, что вас выпотрошили, как курицу.
      — Не спорьте, Сэм, — сказал Ньют. — Два Джека Потрошителя. Это тот камень, к которому надо привязать грусть, чтобы ее утопить.
      Когда Сэм притащил выпивку в громадных бокалах, каких я сроду не видывал, я сделал опасливый глоток и чуть не задохнулся.
      — С ума сойти!
      Ньютон Браун расплылся от удовольствия.
      — Не правда ли, великолепно? Я назвал смесь в честь известного разбойника. Основные составные части — яйца, ром, абсент, водка и соляная кислота.
      — Соляная кислота?
      — Соляная кислота, — повторил он. — Проще простого. Кроме того, здесь…
      — Лучше не говори, — сказал я с содроганием и заглянул в бокал. — Вроде бы там кусок яичной скорлупы.
      — Разве? Обычно она к этому времени уже растворяется. Кстати, ты так и не кончил рассказ. Что там у тебя с редактором?
      Я отхлебнул.
      — Он подонок. Сейчас я многое бы отдал за то, чтобы вообще избавиться от газетной работы. К сожалению, это единственное, что я умею делать с тех пор, как кончил колледж. Иначе я не могу зарабатывать на пропитание.
      Ньютон Браун принял дозу убийственной смеси, и я последовал его примеру.
      После того как мы пришли в себя, он почесал бороденку и сказал:
      — А что ты думаешь о моем суперцеребрографе?
      И, прежде чем я успел ответить, он продолжал:
      — Да, вернее всего, ты ничего не думаешь. Я же тебе о нем не говорил.
      Я сделал еще глоток, чтобы подкрепиться, и сказал:
      — Валяй.
      — Это не совсем мое изобретение, — скромно заявил он. — Я натолкнулся на него, когда проводил опыты с моей машиной времени.
      Я сочувственно хихикнул.
      — Еще машины времени тебе не хватало. Наверно, сплошные разочарования.
      — Проще простого. Я же тебе говорил — стоит мне изобрести что-нибудь путное, как они покупают у меня права и кладут вещь под сукно. — Он отпил еще глоток Джека Потрошителя. — Черт бы побрал этот Международный союз историков.
      — Что-то я тебя не понял, — признался я.
      — Купили. И положили под сукно.
      В голосе его звучало озлобление.
      — Ты хочешь сказать… Ну да!.. А почему?
      Он пожал узенькими плечиками и попросил Сэма налить еще два бокала.
      — Они чуть с ума не посходили. Между прочим, я доказал, что Колумб никогда не открывал Америки. Даже моря в глаза не видал. Всю жизнь трудился в своей портняжной мастерской в Генуе.
      Я не смог удержаться от вопроса:
      — Так кто же тогда открыл Америку?
      — Один грек по имени Попандополус. Впоследствии он открыл ресторан на Кубе. И это еще не все. Я могу сообщить, что Наполеон…
      — Постой, — в отчаянии перебил его я. — Расскажи лучше о своем супердуперграфе.
      — Сколько угодно, — ответил Ньют. — Ты, наверно, слыхал о церебрографии, или гипнопедии. Это метод обучения во сне. Смысл его в том, что к уху прикрепляется миниатюрный динамик и, пока студент спит, ему несколько раз проигрывают лекцию. К утру он уже знает ее наизусть.
      — А какое это имеет отношение ко мне? — спросил я, допивая бокал.
      Ньютон Браун кивнул Сэму, чтобы тот принес еще два бокала.
      Сэм скорбно покачал головой и сказал:
      — Мне бы вывеску здесь повесить: "Клиентам запрещается выпивать больше чем полпорции Джека Потрошителя".
      Ньют и ухом не повел и продолжал, обращаясь ко мне:
      — Проще простого. Мой усовершенствованный суперцереброграф подготовит тебя к новой профессии. Он действует по принципу гипноза, стимуляции желез внутренней секреции и сверхчувственного восприятия с помощью особого проигрывателя, работающего на больших скоростях. Гипноз улучшает восприимчивость твоего подсознания. За ночь ты приобретешь такие знания, как если бы всю жизнь посвятил изучению этого дела.
      Я глядел на него во все глаза, запивая его слова Джеком Потрошителем.
      — Ты хочешь сказать, что за ночь сможешь сделать из меня… скажем… водопроводчика, каменщика или кого-нибудь в этом роде?
      Его плечики приподнялись и опали.
      — И еще могу сделать из тебя специалиста по бальзамированию египетских мумий. Как это делается, я разузнал с помощью машины времени. Ты погрузишься в гипнотический транс, и проигрыватель будет нашептывать тебе на ухо. А наутро все настолько глубоко укоренится в твоем мозгу, будто ты знал это всю жизнь.
      — Укоренится? — спросил я.
      — Укоренится, — ответил он уверенно, показав Сэму два пальца, что означало налить еще по порции.
      — И тебе останется только подать заявление, чтобы тебя приняли на новую работу. С чистым сердцем заявишь им, что у тебя двадцатилетний опыт по этой части.
      Я сделал еще один большой глоток. Постепенно меня окутывало туманом.
      — Надо посмотреть, — сказал я.
      — Отлично, сэр, — сказал он. — У меня записаны десятки различных профессий, и ничего не стоит добавить к ним еще сотню. Главное — выбрать.
      — Ш-ш-шо-нибудь о-ош-ш-шобенное, — выговорил я. — Ш-ш-ш-шо-нибудь… у-у-у…
      — Уникальное? — Он задумчиво покачнулся на стуле. Сэм принес еще по бокалу.
      Когда утром туман рассеялся, я осторожно открыл один глаз, потом второй. Без всякого сомнения, меня полностью выпотрошили и забыли положить внутренности обратно. Я услышал визгливый голос: "…вслед за пережогом третьего двигателя. В этом случае, если в качество топлива используется одноатомный водород, теоретически скорость выхода газов достигнет двадцати одной тысячи метров в секунду, тогда как в случае с обычным водородом теоретическая скорость не превысит пяти тысяч ста семидесяти метров в секунду. Разница, однако, заключается в том…"
      — Радио, — простонал я. — Только этого мне не хватало. Почему бы им не обложить эти штуки специальным налогом?
      Голос умолк, что-то щелкнуло. Я растворил глаза пошире. Это было не радио, а автоматический проигрыватель у моего изголовья. Я сел и, постанывая, выключил его. Проигрыватель производил странное впечатление. Когда он заканчивал прокручивать последнюю пластинку, все начиналось сначала.
      Я потряс головой. Каким-то образом эта штука должна была иметь ко мне отношение. Но она не имела.
      Я встал и осмотрелся. Сквозь распахнутую дверь, ведущую в микроскопическое сочетание гостиной-столовой-кухни, я разглядел бородатого человечка, схожего с тряпичной куклой. Человечек спал на диване. Я постарался вспомнить, кто он такой.
      — Ньютон Браун, — сказал я наконец. — Чокнутый изобретатель из бара Сэма.
      Он открыл один глаз.
      — Не ори на меня, — пожаловался он.
      — Я же шепотом.
      — А похоже было, что орешь.
      Он открыл другой глаз.
      — Кто ты такой?
      Но я сначала отправился на кухню, открыл кран и подождал, когда пойдет холодная вода, чтобы напиться. Затем сунул голову в раковину и стоял так, пока не замерз.
      — Великолепно, — простонал я.
      Потом я вытерся насухо и сказал:
      — Меня зовут Ларри Маршалл. Прошлым вечером мы встретились у Сэма и пили Джека Потрошнтеля. Как сюда пришли — не помню. А почему у моей кровати стоит проигрыватель?
      — Проигрыватель?
      С похмелья он казался еще ничтожнее, чем раньше.
      — На столике у моей кровати.
      Он покосился на меня и почесал бакенбарды. Жизнь меркла в его глазах. Наконец он произнес:
      — Похоже, что это мой суперцереброграф.
      Я щелкнул пальцами.
      — Теперь вспомнил! Я сказал тебе, что хочу смотаться из газеты, и ты ответил, что можешь за одну ночь научить меня чему-нибудь путному. И ни черта не вышло. Интересно, куда я засунул аспирин?
      Он опустил ножки с дивана и попытался принять вертикальное положение.
      — Из чего ни черта не вышло? — спросил он. — Если найдешь аспирин, дай мне две таблетки.
      — Из этой супердуперштуки. Думаешь, аспирин нам поможет? Ничему меня твой супердупер не научил.
      — Послушай, давай говорить обо всем по порядку, — попросил он. — Голова у меня раскалывается, и я не уверен, что только из-за похмелья. А ты почем знаешь, что ни черта не вышло?
      — А чему он меня научил? Какой я был вчера, таким и остался.
      Аспирин нашелся в кухонном шкафу. Я взял три таблетки, налил в стакан холодной воды и запил их.
      — Разве что голова стала трещать.
      Я передал ему бутылочку с таблетками.
      Наевшись аспирину, он сказал:
      — Сейчас возьмем пластинки и посмотрим, чему ты научился.
      Он передвигался осторожно, одной рукой цепляясь за стенку и другой поддерживая голову.
      Я слышал, как он колдует с машиной. Затем через несколько секунд раздался грандиозный грохот.
      Он вполз обратно в гостиную и признался:
      — Я их разбил.
      Я сел на освобожденный им диван.
      — А я-то думаю, почему такой шум? — язвительно сказал я и постарался сфокусировать глаза на ручных часах.
      — Черт возьми, пора на работу! Редактор мне голову оторвет.
      Он со стоном опустился на стул.
      — И не мечтай об этом, — сказал он. — У тебя теперь новая профессия.
      — Да? — рявкнул я. — Но пока я не узнаю, что это за профессия, не лучше ли мне зарабатывать на кусок хлеба с маслом старым способом?
      Ньютон Браун покачал головой.
      — Боюсь, ничего из этого не выйдет. Разве я тебя не предупредил, что мои суперцереброграф не только подготавливает тебя к новой профессии, но и заодно ликвидирует ненужную память о старой? Проще простого. Зачем забивать голову лишними сведениями?
      Я выпучил глаза.
      — Ты что, спятил? И у тебя хватает наглости заявить, что я забыл свое ремесло газетчика только потому, что ты подключил к моему уху свои паршивые пластинки?
      Он откинулся на спинку стула и зажмурился.
      — Умоляю, не ори. Попробуй напечатать что-нибудь на машинке.
      Злой как черт, я подошел к моему старенькому ундервуду, стоявшему на столе. Я сел за машинку и неверными пальцами потянулся к клавишам. Посмотрел на клавиши, убрал пальцы и протянул снова.
      — Когда печатают на машинке, сначала закладывают в нее бумагу, — раздался за спиной голос Ньютона. — Совершенно очевидно, что, какой бы ни была твоя новая профессия, умения печатать на машинке она не требует.
      Я подпрыгнул на стуле. До меня наконец дошло, в какое положение я попал.
      — Ты хочешь… ты хочешь сказать, что твоя идиотская затея в самом деле удалась? Что ты вышиб у меня из головы все, что я знал о журналистике? Что я теперь даже на машинке печатать разучился?
      — Проще простого. Ты же этого хотел. И отныне ты эксперт совсем в иной области.
      — Но в какой? — взмолился я. — Я не знаю ничего, о чем не знал бы раньше.
      В отчаянии я пробрался на кухню, открыл ящик, в котором держу инструменты, достал оттуда молоток и несколько гвоздей. Я принялся забивать гвоздь в оконную раму. Ньютон Браун подмигнул мне, когда я в третий раз подряд не попал по шляпке гвоздя, и печально покачал головой.
      — Нет, ты ведь и не хотел становиться плотником.
      Я хватил молотком по пальцу и бросился в ванную.
      Вторую неделю там протекала труба. Я уставился на трубу.
      Пустой номер. Я не имел ни малейшего представления о том, как ее починить.
      — Водопроводчик из меня не получится! — воскликнул я в отчаянии, вернулся на кухню, схватил сковородку и достал из холодильника два яйца. Когда я разбил яйца, оба желтка разлились.
      Ньютон Браун наблюдал за мной с интересом.
      — Сомневаюсь, чтобы из тебя вышел повар, — сказал он. — К тому же ты забыл положить масло на сковороду.
      Схватив карандаш и лист бумаги, я принялся рисовать.
      Он заглянул мне через плечо.
      — Нет, не художник, — сказал он. — Проще простого, мы решили художника из тебя не делать.
      Я сказал уже без всякой надежды:
      — Может, я современный художник? Абстракционист?
      Он почесал бородку, снова заглянул мне через плечо и содрогнулся:
      — Нет, — сказал он. — Это даже не абстракция.
      В отчаянии я бросил карандаш.
      — Ничего не выйдет. Потребуется месяц, чтобы перебрать все возможные профессии.
      Ньют согласился со мной.
      — Может, и больше. Я не записывал, какие профессии освоены проигрывателем, а их было множество. Придется изобрести какой-нибудь метод определения твоей профессии. Погоди-ка, ведь ты хотел научиться чему-то уникальному. Может, из тебя вышел эксперт по плетению лыка?
      — А может быть, я дегустатор вин? — спросил я с надеждой.
      Он, глубоко задумавшись, закрыл глаза.
      — Где-то здесь лежит ключ к разгадке. О чем мы говорили вчера вечером?
      Я щелкнул пальцами.
      — Мы говорили о твоем напитке. Может, мы решили сделать меня барменом?
      Он спросил:
      — Как приготовить Красную Мэри?
      — Ты что, хочешь, чтобы Маккарти начал за мной охотиться? Я обращаю внимание только на стопроцентных американок.
      Он помотал головой.
      — Нет, ты не бармен. О чем мы еще говорили?
      Я прижал ладони к пульсирующим вискам.
      — Мы обо всем говорили. О сухой воде и легкой воде. О всех водах, кроме черной.
      Несмотря на похмелье, он заинтересовался.
      — Черная вода, — сказал он… — Ее очевидные преимущества, надо думать, ускользнули от моего внимания.
      — Возможно, она пригодится тем, кому все равно, чем мыться, — разозлился я.
      — Умоляю, — сказал он. — Ты забыл о моей головной боли. Когда же начнет действовать аспирин? О чем мы еще говорили? Именно здесь должен лежать ключ к тайне.
      — Давай примем еще по две таблетки, — предложил я. — Мы говорили о том, как все твои изобретения попадают под сукно, о том, что Колумб орудовал в портняжной мастерской, о Международном союзе историков и еще о ком-то, кто запретил твою машину времени. И…
      — Ой-ой-ой, — произнес он, избегая смотреть мне в глаза. — Давай в самом деле примем еще по две таблетки аспирина. У меня предчувствие…
      Он не закончил фразы.
      — Что с тобой? — рявкнул я.
      — Машина времени, — сказал он. — Тебе хотелось овладеть какой-нибудь уникальной профессией.
      Я понял, что он сейчас скажет.
      — О нет, не надо, — сказал я.
      От автора:
      Если только мне удастся удержать этого парня от внешних контактов и скрыть его от Вилли Ли или Артура Кларка, считайте, что я — самый удачливый человек на свете. Я уже говорил, что после встречи с этим парнем мои рассказы отличаются особой правдивостью. Я единственный из писателей-фантастов, кто может похвастаться знакомством с человеком, который специализируется по ремонту машин времени.
      Мак Рейнольдс

       Перевод с итальянского Л.Вершинина
      Кто может поручиться, что Джереми Спэлдинг исчез навсегда? Это произошло лишь вчера, и город до сих пор содрогается от ужаса. В полдень Джереми Спэлдинг собрал в своей лаборатории, раскинувшейся на зеленых холмах, всех самых видных научных экспертов. С быстротой молнии город облетела весть: Джереми Спэлдинг сумел преодолеть силу тяжести.
      Ну разве это не чудо? Вы можете одним пальцем поднять гору! Ведь без действия силы тяжести любая вещь становится невесомой. Тогда можно одним прыжком оторваться от Земли и помчаться к звездам.
      Однако вернемся к Джереми Спэлдингу. Невероятно взлохмаченный, в традиционном белом халате, он сидел в своей просторной лаборатории. Очки его, подвязанные веревочкой, болтались там, где положено быть галстуку.
      Джереми Спэлдинг был любимым учеником знаменитого Буркхарда Гейма, но ему повезло куда больше, чем его учителю. Опыты по улавливанию малоизученных "контрадинамических полей" он сумел довести до счастливого конца.
      Джереми Спэлдинг провел экспертов в большой внутренний двор, посреди которого стояла металлическая ловушка с мощной установкой неправильной цилиндрической формы. На ней можно было разглядеть квадранты, индикаторы, рычаги; на панелях беспрестанно мигали разноцветные сигнальные лампочки. Из чрева установки к стене лаборатории тянулся электрический кабель толщиной в кулак.
      — Вот ловушка, с помощью которой я смогу нейтрализовать гравитационное поле Земли, — торжественно провозгласил Джереми Спэлдинг, театральные жестом указав на установку. Затем с изрядной долей патетики он произнес «историческую» фразу:
      — Сбывается многовековая мечта Икара!
      Само собой разумеется, заявлению маститого ученого никто не поверил. Большая часть собравшихся встретила его слова иронической улыбкой. Ведь почти все научные эксперты — закоренелые скептики. Но Джереми Спэлдинт ничего не заметил. Впрочем, он был чрезвычайно возбужден, так что этому не приходится удивляться. Он решительно вошел в металлическую ловушку, принял наполеоновскую позу и сказал эксперту, который стоял к нему ближе всех:
      — Нажмите на седьмой рычаг, а когда закрепленный внизу квадрант покажет максимум, нажимайте на десятый рычаг!
      Под насмешливыми взглядами коллег «счастливец» сделал то, что приказал ему Джереми Спэлдинг.
      Ничего не произошло. Вернее, всем показалось, что ничего не произошло. Но вдруг эксперт из популярного еженедельника "Техника в повседневной жизни" Смадерс, обычно не теряющий хладнокровия ни при каких обстоятельствах, громко вскрикнул. Спустя мгновение все эксперты побелели от ужаса и, потеряв дар речи, следили за происходящим.
      Нет, Джереми Спэлдинг не взлетел ввысь, он по-прежнему стоял в ловушке с торжествующей улыбкой на застывшем лице. Вот только… он стал увеличиваться в размерах. С каждой секундой он становился все выше и толще… Вскоре ловушка стала для него слишком тесной, он ширился, рос, и наконец ловушка совсем исчезла в нем, он словно проглотил ее, как глотают кофе. Через пять мипут Джереми Спэлдинг возвышался над остальными метров па двадцать. Смадерс вскрикнул опять и от неожиданности метнул в Спэлдинга свой «Кодак». Но фотоаппарат крошил Спэлдинга насквозь и вонзился в стену, причем Спэлдипг даже не пошевельнулся.
      Это было уже слишком. Мы бросились в лабораторию и, натыкаясь друг на друга и на какие-то аппараты, подгоняемые страхом, помчались через все помещения, пока наконец не выбежали на дорогу, ведущую в город. Мы инстинктивно старались держаться поближе друг к другу и на бегу то и дело оборачивались, словно за нами гналось чудовище исполинских размеров.