Леди и джентльмены из Федеральной Комиссии по коммуникациям, я рад, что имею возможность изложить здесь перед вами свои сведения по данной теме.

Весьма печально, скажу даже, прискорбно, что сведения об этом просочились наружу. Но коль скоро эти известия уже широко распространились и вызвали интерес официальных лиц, мне остается только рассказать вам все как есть и молить бога, чтобы он помог мне убедить вас в том, что наше открытие совершенно не нужно Америке.

Не стану отрицать, что все мы, Лью Гаррисон, радиокомментатор, доктор Фред Бокман, физик, и я сам, профессор социологии, обрели душевный покой. Да, было такое дело — обрели. Не стану также утверждать, что человеку не подобает стремиться к душевному покою. Но если кто-нибудь вообразит, что ему нужен душевный покой в том виде, в каком мы его обрели, пусть уж лучше старается заполучить хороший инфаркт.

Лью, Фред и я обрели душевный покой, сидя в креслах и включив приборчик размером с переносной телевизор. Никаких тебе зелий, золотых правил «Овладения Телом», и не надо нос совать в чужие неприятности, чтобы позабыть о собственных; ни к чему тебе хобби, таоизм, не надо вертеться на турнике или сидеть в позе лотоса. Этот приборчик и есть то самое, что, как мне кажется, многие люди смутно предвидели как некое коронное достижение цивилизации: электронная штучка, дешевенькая, удобная для массового производства, которая может одним поворотом тумблера подарить нам безмятежность. Я вижу, что перед вами уже поставили этот прибор.

Впервые я узнал, что такое синтетический душевный покой, полгода назад. Тогда же, как ни грустно об этом говорить, я познакомился с Лью Гаррисоном. Лью — главный комментатор нашего городского радио. Он зарабатывает себе на жизнь болтовней, и я не удивлюсь, если узнаю, что именно он все вам выболтал.

Кроме тридцати с чем-то программ, Лью ведет еще еженедельную программу, посвященную науке. Каждую неделю он вытаскивает какого-нибудь профессора из Вайандоттского колледжа и берет у него интервью по его узкой специальности. Так вот. Полгода назад Лью организовал в своей программе «показ» молодого мечтателя и моего университетского друга, доктора Фреда Бокмана. Я сам подвез Фреда на радиостудию, и он пригласил меня зайти и послушать. От нечего делать я взял да и зашел.

Фреду Бокману тридцать, но больше восемнадцати ему не дашь. Жизнь не оставила на нем никаких отметин, потому что он не обращает на нее внимания. А что почтя безраздельно владеет его вниманием — но чем Лью Гаррисон собирался его расспрашивать — это восьмитонный зонтик, с помощью которого он слушает голоса звезд. Громадная радиоантенна, смонтированная на цоколе телескопа. Насколько я понимаю, вместо того чтобы смотреть на звезды в телескоп, он направляет эту штуку в космическое пространство и ловит радиосигналы, испускаемые разными небесными телами.

Само собой, радиостанций там строить некому. Просто многие небесные тела испускают массу излучений, и некоторые из них можно поймать в радиодиапазонах. В этой его игрушке одно хорошо: она способна обнаруживать звезды, скрытые от телескопов громадными облаками космической пыли. Радиосигналы проходят через эти облака и попадают на антенну Фреда.

Но это еще не все, что может дать прибор, я в своем интервью с Фредом Лью Гаррисон приберег самое интересное к концу программы.

— Все это очень интересно, доктор Бокман, — сказал Лью. — А теперь расскажите, не обнаружил ли ваш радиотелескоп в нашей Вселенной что-нибудь такое, что не сумели обнаружить обычные телескопы?

Это я была приманка.

— Да, обнаружил, — сказал Фред. — Мы нашли в пространстве примерно пятьдесят участков, не экранированных космической пылью, которые излучают мощные радиосигналы. Но в этих участках как раз нет никаких небесных тел.

— Ну и ну! — с притворным удивлением воскликнул Лью. — Это уже кое-что, могу заметить. Леди в джентльмены, впервые в истории радиовещания мы дадим вам послушать голос таинственных «провалов» доктора Бокмана.

Они уже протянули линию до антенны Фреда в университетском городке. Лью махнул рукой оператору, чтобы тот включил сигнал, который она принимала.

— Леди и джентльмены — голос пустоты!

Поначалу в этом шуме не было ничего особенного — так себе, неровное шипение, точь-в-точь как шипение спустившей камеры. Предполагалось, что шум будет звучать в эфире пять секунд. Когда оператор выключил сигнал, мы с Фредом стали неудержимо ухмыляться, как два идиота. Мне казалось, что я совершенно раскован и по мне от радости мурашки бегают. У Лью Гаррисона был такой вид, словно он неожиданно влетел в гримерную кордебалета. Он посмотрел на стенные часы, н у него отвисла челюсть. Это монотонное шипение передавалось в эфир пять минут! Если бы оператор случайно не дернул рубильник, задев его рукавом, может быть, этот шум и до сих пор шел бы в эфир.

Фред нервно рассмеялся, а Лью стал лихорадочно искать нужное место в сценарии.

— Шорох ниоткуда, — продолжал Лью. — Доктор Бокман, скажите, не придумал ли кто-нибудь название для этих загадочных провалов?

— Нет, — сказал Фред. — Пока что у них нет ни названия, ни истолкования.

Истолкования природы пустот, откуда приходит шум, до сих пор нет, но я предложил название, которое, похоже, привилось: «Эйфория Бокмана». Хотя мы и не знаем, что собой представляют эти провалы, зато знаем, как они действуют, так что название вполне подходящее, Эйфория — это блаженное чувство бодрости и благополучия, так что лучшего названия не придумаешь.

После передачи Фред, Лью и я обращались друг к другу с сердечностью, которая была уже на грани слезливой сентиментальности.

— Не помню, чтобы передача когда-либо доставляла мне такую радость, — сказал Лью.

Искренностью он не страдает, но на этот раз он говорил правду.

— Это было одно из самых сильных впечатлений в моей жизни, — сказал Фред смущенно. — Необычайно приятно…

Нас всех смутило и озадачило странное чувство, которое нас охватило. Мы поспешили поскорее расстаться. Я поторопился домой чего-нибудь выпить, но там меня ждало новое происшествие, способное хоть кого выбить из колеи.

В доме стояла тишина, и я раза два прошелся по комнатам, пока не обнаружил, что там кто-то есть. Моя жена, Сьюзен, добрая и привлекательная женщина, всегда гордилась тем, что хорошо и своевременно кормит свое семейство, а сейчас она лежала на диване, мечтательно уставясь в потолок.

— Милая, — сказал я тактично. — Я уже дома. И ужинать пора.

— Фред Бокман сегодня выступал по радио, — сказала она каким-то нездешним голосом.

— Знаю. Я был с ним на радио.

— Он был совершенно неземной, — вздохнула она, — просто не от мира сего. Этот шорох из космоса — как только его включили, от меня как-то все сразу отошло. Лежу, не понимаю, что со мной…

— Угу, — сказал я, кусая губы. — Что ж, пожалуй, пойду найду Эдди.

Эдди — мой сын, ему десять лет, и он — капитан непобедимой бейсбольной команды нашего квартала.

— Не трудись понапрасну, па, — раздался тихий голосок откуда-то из глубины комнаты.

— Ты дома? Что случилось? Игру отменили, что ли? Атомная бомба взорвалась?

— Не-а. Мы выиграли восемь раз.

— Так им врезали, что они не стали отыгрываться?

— Да нет, они играли прилично. У них еще оставалось двое запасных да двое выбыло. — Он говорил так, как будто рассказывает сон. — А потом, — сказал он, и глаза его широко раскрылись, — всем вдруг стало все равно, и все разбрелись. Я пришел домой, вижу — наша старушка полеживает на диванчике. Тогда я тоже улегся на пол.

— Зачем? — спросил я, не веря своим ушам.

— Па, — задумчиво сказал Эдди. — Чтоб мне лопнуть, если я знаю.

— Эдди! — сказала ему мать.

— Ма, — ответил Эдди, — чтоб мне лопнуть, если и Ты знаешь.

Лопни мои глаза, если я хоть что-то понял, но меня уже начало грызть смутное подозрение. Я набрал телефон Фреда Бокмана.

— Фред, я тебя не отрываю от стола?

— Неплохо было бы, — сказал Фред, — в доме хоть пиром покати, а я сегодня оставил машину Марион, чтобы ила съездила за покупками. Теперь она ищет магазин, который еще не закрыли.

— Что, машина не заводилась?

— Завелась как миленькая, — сказал Фред. — Марион даже до магазина доехала. А потом вдруг почувствовала такое блаженство, что взяла да и вышла обратно в ту же дверь. — Голос у Фреда был огорченный. — Конечно, женщина имеет право на капризы, но зачем же лгать, это обидно…

— Марион солгала? Не верю! — сказал я.

— Она пыталась внушить мне, что с ней вместе из магазина вышли вес — и покупатели, и продавцы.

— Фред, — сказал я. — Мне надо с тобой поговорить. Можно приехать сразу после ужина?

Когда я подъехал к ферме Фреда Бокмана, он в полном обалдении читал вечернюю газету.

— Весь город свихнулся! — сказал Фред. — Без малейшего повода все машины свернули к обочине, как будто по улице неслась пожарная команда. Здесь пишут, что люди замолкали на полуслове и стояли с раскрытыми ртами пять минут. Сотни вышли на мороз в одних рубашках, улыбаясь, как рекламы зубной пасты. — Он потряс газетой. — Ты про это и хотел мне сказать?

Я кивнул.

— Да ведь все случилось, когда передавали этот твой «шорох». Но я подумал…

— Никаких «но» — тут один шанс из миллиона, что причина другая, — сказал Фред. — Это точно. Время совпадает секунда в секунду.

— Но ведь не все слушали радио.

— А это и не нужно, если моя теория верна. Мы приняли из космоса слабые сигналы, усилили их примерно в тысячу раз и передали по радио. И любой, кто оказался рядом с приемником, получили солидную дозу этих усиленных излучений, независимо от своего желания. — Он пожал плечами. — Должно быть, это все равно, что проходить мимо горящего поля марихуаны,

— А почему же ты ни разу не почувствовал это на себе во время работы?

— А я никогда не усиливал сигналы и не передавал их через динамики. Передатчик радиостанции — вот что дало им настоящую силу.

— Что ж нам теперь делать? Фред удивился:

— Что делать? Надо написать сообщение в какой-нибудь подходящий журнал, и больше ничего.

Входная дверь распахнулась, я Лью Гаррисон, красный и запыхавшийся, бел всякого стука влетел в комнату и снял свой широкий летний плащ со взмахом, достойным тореадора.

— Он тоже хочет урвать кое-что, а? — спросил он, тыча в меня пальцем.

Фред растерянно заморгал.

— Что урвать?

— Миллионы, — сказал Лью. — Миллиарды.

— С ума сойти, — сказал Фред. — О чем это вы?

— Шорох звезд! — сказал Лью. — Они на нем помешались. Просто с ума сходят. Газеты видали? — На минуту он стал серьезным. — Это же ваш шорох наделал все, а, док?

— Мы так полагаем, — сказал Фред. Вид у него был встревоженный. — А каким же образом, позвольте узнать, вы собираетесь получить эти миллионы или миллиарды?

— Земельные участки! — восторженно воскликнул Лью. — Лью, говорю я себе, Лью, как вытрясти наличные из этой финтифлюшки, если ты не можешь монополизировать космос? И еще, Лью, спрашиваю я себя, как ты ухитришься продавать то, что все получают задаром во время передачи?

— Может быть, это явление не из тех, которые продаются за наличные, — вмешался я. — Понимаете, мы же многого еще не знаем…

— Счастье — это плохо? — перебил мен и Лью.

— Нет, — согласился я.

— Прекрасно, мы же и собираемся нести людям счастье с этим звездным шумом. Ну что, неужели вы скажете, что это плохо?

— Люди должны быть счастливы, — сказал Фред.

— Правильно, — согласился Лью. — Именно счастье мы им и принесем. А свою благодарность нам люди выразят в форме недвижимой собственности. — Он взглянул в окно. — Прелестно, вон там сарай. С него и начнем. В сарае установим передатчик, протянем линию к вашей антенне, док, и заложим контору по продаже земельных участков.

— Простите, — сказал Фред. — Я вас не совсем попил. Эта местность не пригодна для строительства. Дороги отвратительные, ни автобусной остановки, ни супермаркета, вид жуткий, и земля нашпигована камнями.

Лью несколько раз толкнул Фреда локтем.

— Док, док, док! Ну, есть тут свои недостатки, но если у вас в сарае будет передатчик, вы сможете дать им самую драгоценную вещь во всей вселенной — счастье.

— Эйфорийные кущи, — сказал я.

— Великолепно! — сказал Лью. — Я обеспечу покупателей, док, а вы будете сидеть в сарае, держа руку на кнопочке. Стоит покупателю ступить ногой в Эйфорийные кущи, а вам угостить его дозой счастья, как он заплатит за участок любые деньги.

— И каждый кустик — дом родной, если только аккумуляторы не сядут, — сказал я.

— Значит так, — продолжал Лью, и глаза у него горели. — Как только мы распродадим все здешние участки, мы перемещаем передатчик и начинаем все по новой. Пожалуй, запустим сразу несколько передатчиков. — Он щелкнул пальцами. — Заметано! Целый флот на колесах!

— Мне почему-то кажется, что полиция не очень-то будет нами довольна, — сказал Фред.

— Хорошо, когда они сунутся сюда разнюхивать, вы вкатите им порцию радости! — Он пожал плечами. — Черт возьми, я могу даже так расчувствоваться, что уступлю им угловой участок.

— Не пойдет, ~ спокойно сказал Фред. — Если я когда-нибудь стану прихожанином нашей церкви, мне будет стыдно глядеть в глаза пастору.

— А мы и ему вкатим дозу! — жизнерадостно сказал Лью.

— Нет, — сказал Фред. — Извините.

— Ну ладно, — сказал Лью, шагая по комнате взад-вперед. — Я этого ждал. У меня есть другой ход, абсолютно законный. Мы выпускаем маленький усилитель с динамиком и антенной. Себестоимость будет не больше полсотни, так что цену назначим доступную среднему американцу — скажем, пятьсот долларов. Договоримся с телефонной компанией, чтобы она передавала сигналы с вашей антенны прямо на дом тем, у кого будут наши приемники. Приемники будут усиливать сигнал, принятый по телефону, и распространять его по всему дому, и всем обитателям привалит счастье. Поняли? Вместо того, чтобы включать радио или телевизор, все захотят включать источник радости. Никаких декораций, сценариев, дорогостоящей аппаратуры — вообще ничего, кроме этого шороха.

— Можно назвать его эйфориофоном, — предложил я, — а сокращенно — «эйфью».

— Здорово, здорово! — сказал Лью. — А вы что скажете, док?

— Не знаю, — Фред был встревожен. — Я в таких вещах не разбираюсь.

— Да, надо признать, что у каждого из нас есть свои недочеты, — великодушно согласился Лью, — я займусь бизнесом, а вы займетесь техникой. — Он сделал вид, что собирается надевать свой плащ. — А может, вам не хочется стать миллионером?

— Нет, конечно хочется, даже очень хочется, — поспешно сказал Фред. — Как же не хотеть…

— Порядочек, — сказал Лью, потирая руки. — И начнем мы с того, что построим один приемник и проведем испытания.

Это уже были веши, в которых Фред отлично разбирался, и я заметил, что задача его заинтересовала.

— Это вообще-то совсем простая штучка, — сказал он. Думаю, что мы соберем аппаратик и испытаем его здесь им той неделе.

Первое испытание эйфориофона, или эйфью, происходило в субботу вечером в гостиной у Фреда Бокмана, через нить дней после сенсационного интервью.

Присутствовало шесть «морских свинок» — Лью, Фред со своей женой Марион, я, моя жена Сьюзен и мой сын Эдди. Бокманы расставили стулья вокруг журнального столика, на котором стоял серый стальной ящичек.

Из ящичка высовывалась длинная раздвижная антенна, которая доставала до потолка. Пока Фред хлопотал над своим ящичком, мы старались развлечь друг друга болтовней за пивом с сэндвичами. Эдди, конечно, пива не пил, хотя ему-то и нужно было как-то успокоиться. Он обиделся, что его поволокли на ферму и не пустили на футбол, и и в но собирался выместить свое недовольство на старинной мебели Бокманов. Он играл сам с собой возле стеклянных дверей, пользуясь старым теннисным мячом и кочергой имеете биты.

— Эдди, прекрати, пожалуйста, — сказала Сьюзен в десятый раз.

— Все в порядке, все в порядке, — небрежно бросил Эдди, пуская мяч по всем четырем стенам и ловя его одной левой.

Марион, чьи материнские чувства были отданы безукоризненно отполированной мебели, не могла скрыть отчаяния, глядя, как Эдди превращает комнату в спортзал. Лью старался по-своему утешить ее.

— Пусть себе разбивает этот хлам, — сказал Лью. — Все равно вам скоро переезжать в палаццо.

— Готово, — негромко сказал Фред.

Мы взглянули на него с напускной храбростью, хотя нас слегка мутило от страха. Фред подключил два провода от телефонной розетки к серому ящику. Эта линия связывала ящик напрямую с антенной в университетском городке, а специальный часовой механизм должен был сохранять направление антенны на один из таинственных «провалов» в небе — самый мощный источник Бокмановской Эйфории. Фред воткнул штепсель в электрическую розетку и положил руку на выключатель.

— Готовы?

— Не надо, Фред! — Я струсил не на шутку.

— Включайте, включайте, — сказал Лью. — Если бы у Белла не хватило духу позвонить кому-нибудь, мы бы до сих пор сидели без телефонов.

— Я останусь здесь, у выключателя, и вырублю ток, если что-нибудь пойдет не так, — успокаивающе сказал Фред. И вот — щелчок, гуденье, и «Эйфью» заработал.

В комнате прозвучал единодушный, глубокий вздох. Кочерга вывалилась у Эдди из рук. Он протанцевал по комнате нечто вроде торжественного вальса, опустился на пол у ног матери и положил голову к ней на колени. Фред, напевая, покинул свой пост, двигаясь, как но сне, с полузакрытыми глазами.

Лью Гаррясон первым нарушил молчание — он продолжал прерванный с Марион разговор.

— Ах, стоит ли думать о материальных благах? — серьезно спросил он. И обернулся к Сьюзен, ища поддержки.

— Угу, — сказала Сьюзен, блаженно покачивая головой. Потом она крепко обняла Лью и целовала его минут пять.

— Смотри-ка, — сказал я, похлопывая Сьюзен по спине. — Неплохо ладите, ребята, а? Какая прелесть, верно, Фред?

— Эдди, — сказала Марион с материнской заботой, — у нас в кладовке, кажется есть настоящий бейсбольный мяч. Твердый. Он куда лучше этого теннисного мячика. — Но Эдди не тронулся с места.

Фред, все еще ухмыляясь, дрейфовал по комнате с закрытыми глазами. Он зацепился каблуком за шнур от торшера и с ходу полетел прямо в камин, головой в золу.

— Хэй-хо, братцы, — сказал он, не открывая глаз. — Треснулся головой об железку. . Там он и остался, изредка похихикивая.

— Звонят в дверь, и уже давно, — сказала Сьюзен. — не стоит обращать внимания.

— Входите, входите! — заорал я. Всем почему-то стало ужасно смешно. Мы так и покатились со смеху. Захохотал и Фред, и от его смеха в камине взлетали легкие серые облачка пепла.

Маленький и очень серьезный старичок я белом вошел и дверь и стоял в прихожей, тревожно глядя на нас.

— Молочник, — сказал он, запинаясь. Он протянул Марион какой-то клочок бумаги. — Не могу разобрать последнюю строчку в вашей записке, — сказал он.

— Что гам про свежий творог, творог, творог, творог…

Голос его постепенно затих, а сам он опустился у ног Марион, поджав под себя ноги, как портной. Он просидел молча минут сорок пять, а потом у него на лице вдруг появилось озабоченное выражение.

— Имейте в виду, — вяло сказал он, — я ни на минуту не могу задерживаться. Поставил грузовик на повороте. Он там всем мешает.

Он сделал попытку встать. Лью крутанул регулятор громкости. Молочник сполз на пол.

— Ааааах, — вырвалось у всех.

— В такой день приятно посидеть дома, — сказал молочник. — По радио передавали, что нас заденет краешком ураган с Атлантики.

— Пускай ураганит, — сказал я. — Я загнал свою машину под большое сухое дерево. — Мне казалось, что так и надо. Никто не обратил ни мои слова никакого внимания. Я снова утонул в теплом тумане тишины, и в голове у меня не было ни одной мысли Казалось, эти погружения продолжались всего несколько секунд, и тут же приходили новые люди. Теперь и понимаю, что отключался каждый раз не меньше чем на шесть часов.

Один раз меня привел в себя прерывистый звонок в дверь.

— Я уже сказал — входите, — пробормотал я.

— Я и вошел, — сонно откликнулся молочник.

Дверь распахнулась, и на нас воззрился местный полисмен.

— Какой идиот поставил молочный грузовик поперек дороги? — сурово спросил он. Тут он заметил молочника— Ага! Вы что, не знаете, что кто-нибудь может врезаться в вашу колымагу на повороте? — Он зевнул, и ярость на его физиономии сменилась нежной улыбой. — А впрочем, едва ли, — сказал он. — Не знаю, зачем я вас побеспокоил. — Он уселся рядом с Эдди. — Эй, малыш, любишь эти игрушки? — Он вынул из кобуры пистолет.

— Ну-ка, гляди, он совсем как у Хогага.

Эдди взял пистолет, прицелился в коллекцию бутылок, которую Марион старательно собирала, и нажал на курок. Большая синяя бутылка разлетелась вдрызг, а окно позади витрины брызнуло осколками.

— Будущий полисмен, — давясь смехом, сказала Марион.

— Господи, как я счастлив, — сказал я, едва не плача.

— У меня самый лучший сынишка, лучшие на свете друзья и лучшая в мире старушка-жена.

Я услышал еще два выстрела и снова погрузился в божественное забытье.

И опять меня пробудил звонок в дверь.

— Да сколько вам раз говорить — входите бога ради! — сказал я, не разлепляя век.

— Я и вошел, — снова сказал молочник.

Послышался топот множества ног, но мне было на все наплевать. Чуть позже я заметил, что дышу с трудом. Оказалось при ближайшем рассмотрении, что я сполз на пол, а на груди и на животе у меня сделали привал несколько бойскаутов.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил я у первогодка, который сосредоточенно и жарко дышал мне в щеку.

— Трудовые Бобрята собирали макулатуру, но это неважно, — сказал он. — Нам надо было ее куда-то тащить.

— А родители знают, где вы?

— Конечно. Они не дождались и пришли сюда. — Он показал большим пальцем через плечо: у разбитого окна стояло несколько пар, улыбаясь навстречу дождю, хлеставшему им прямо в лицо.

— Ма, есть хочется, — сказал Эдди.

— Ах, Эдди, ты же не хочешь заставить маму готовить, когда нам тут так чудесно? — ответила Сьюзен. Лью Гаррисон еще раз повернул ручку настройки.

— Ну, малыш, а это тебе по вкусу?

— Аааааааааах, — сказали все, как один.

Немного спустя я снова пришел в сознание и стал шарить вокруг, пытаясь обнаружить Трудовых Бобрят, но они исчезли. Я открыл глаза и увидел, что Эдди, молочник, полисмен и Лью стояли у разбитого окна и орали «ура!». Снаружи ветер ревел и бушевал с невиданиой свирепостью, а капли дождя летели в большое окно, словно ими стреляли из воздушного ружья. Я слегка встряхнул Сьюзен, и мы вдвоем пошли к окну — посмотреть, что там интересненького.

— Падает, падает, падает, — в экстазе твердил молочник.

Я и Сьюзен подоспели как раз вовремя и восторженно кричали «ура!» вместе со всеми, когда громадный вяз рас-плющил нашу машину.

— Баа-бах! — сказала Сьюзен, а я хохотал так, что у меня заболел живот.

— Зовите Фреда, — приказал Лью. — А то он не увидит, как сносит сарай.

— О Фред, ты все пропустил, — сказала Марион.

— Ага, сейчас вы увидите кое-что! На этот раз попадет по проводам! — завопил Эдди. — Глядите, вон тополь падает!

Тополь клонился все ближе и ближе к проводам. Потом ветер рванул еще разок, и он свалился в снопах искр и путанице проводов. Свет в доме погас. Слышался только рев ветра.

— Что же никто не кричит «ура»? — слабым голосом сказал Лью. — А! «Эйфью» не работает!

Душераздирающий жуткий стон донесся из камина.

— Боже, у меня, кажется, сотрясение мозга!

Марион бросилась на колени радом с мужем и зарыдала:

— Милый мой, бесценный, что с тобой, бедняжечка?

Я взглянул на женщину, которую держал в объятиях, — что за жуткая старая ведьма, вся грязная, с красными провалившимися глазами и волосами, как у Медузы!

— Фу! — сказал я и с отвращением отшатнулся.

— Пупсик, — захныкала ведьма, — это же я, Сьюзен.

Отовсюду послышались стоны и горькие жалобы на голод и жажду. В комнате внезапно стало ужасно холодно. А всего минуту назад мне казалось, что я в тропиках.

— Кто, черт побери, стянул мой пистолет? — мрачно спросил полицейский.

У стены сидел рассыльный с почты, которого я раньше не приметил, и с несчастным видом перебирал стопку телеграфных бланков, причитая себе под нос. Я вздрогнул.

— Держу пари, что сегодня уже воскресенье! — сказал я. — Мы здесь торчим двенадцать часов.

Нет, это было утро понедельника. Мальчишка с почты ошеломленно сказал:

— Воскресенье? Да, я забрел сюда в воскресенье вечером! — Он посмотрел вокруг. — Похоже на хронику из Бухенвальда, а?

Предводитель Трудовых Бобрят, благодаря неиссякаемой энергии юности, стал настоящим героем дня. Он построил свое войско в две шеренги, управляясь с ним, как старый армейский сержант. Пока все мы валялись, как тряпки, по углам комнаты, подвывая от голода, холода и жажды, команда растопила камин, притащила одеяла. Положила компрессы на голову Фреду и на несчитанные царапины, заткнула разбитое окно и вскипятила ведро какао и ведро кофе.

Не прошло и двух часов с тех пор, как электричество погасло и «Эйфью» вышло из строя, как в доме стало тепло и все мы были сыты. Тех, кто схватил серьезную простуду, — в основном родителей, которые сидели у разбитого окна все двадцать четыре часа, — накачали пенициллином и срочно отправили в больницу. Молочник, почтальон и полисмен от лечения отказались и разошлись по домам.

Команда Трудовых Бобрят четко отсалютовала и удалилась стройными рядами. Снаружи аварийная команда чинила электрическую проводку. Остались только те, кто был с самого начала: Лью, Фред с Марион, Сьюзен, я и Эдди. Фред был покрыт синяками и ссадинами весьма внушительного вида, но сотрясения мозга у него не оказалось. Сьюзен заснула, как только наелась. Теперь она зашевелилась.

— Что с нами было? — спросила она.

— Счастье, — ответил я ей. — Несравненное, нескончаемое счастье — киловатты счастья.

Лью Гаррисон, похожий на анархиста — с красными глазами и жесткой черной щетиной на подбородке, — что-то лихорадочно писал, забившись в угол.

— Здорово сказано — киловатты счастья. Покупайте счастье — как вы покупаете свет.

— Заражайтесь счастьем, как вы заражаетесь гриппом, — сказал Фред и чихнул.

Лью не обращал не него внимания.

— Развернем целую кампанию, ясно? Первое объявление для длинноволосых: «Зачем покупать книгу, которая может вас разочаровать? За эти деньги можно купить вам шестьдесят часов „Эйфью“. „Эйфью“ никогда вас не разочарует». А для средних служащих мы врежем вот так…

— Ниже пояса? — поинтересовался Фред.

— Да что с вами творится, граждане? — сказал Лью.

— Посмотришь на вас — и можно подумать, что опыт не удался.

— Разве мы рассчитывали на воспаление легких и острое истощение? — сказала Марион.

— У нас здесь были представители всех социальных групп Америки, и мы их всех до одного осчастливили, — сказал Лью. — И не на какой-нибудь час, даже не на день, а на два дня подряд. — Он величаво поднялся со стула. — Единственное, что нам нужно сделать ради сохранения жизни любителей «Эйфью», так это поставить автоматический регулятор, который то включал бы, то выключал прибор, понятно? Владелец его так настраивает, что прибор включается, когда он приходит с работы, потом снова выключается, пока он ужинает; включается после ужина, выключается перед сном; опять включается после завтрака, выключается, когда пора на работу, потом опять включается для жены с малышами. — Он откинул волосы назад и закатил глаза. — А экономия! Боже, экономия-то какая! Дорогие игрушки для ребят — ни к чему. За цену одного посещения кино семья может купить тридцать часов «Эйфью». Вместо двухсот граммов виски можно купить шестьдесят часов «Эйфью»!

— Или большую бутылку цианистого калия на всю семью, — сказал Фред.

— Вы что, не понимаете? — не веря своим ушам, спросил Лью. — Это же воссоединение семьи, спасение американского домашнего очага. Никто больше на будет ссориться из-за того, какую программу смотреть по телику или слушать по радио. «Эйфью» нравится всем без исключения — мы этому свидетели. А нудных программ по «Эйфью» просто не бывает.

Его прервал стук в дверь. Монтажник заглянул в комнату и доложил, что электричество будет включено через две минуты.

— Слушайте, Лью, — сказал Фред. — Это маленькое чудище способно расправиться с цивилизацией быстрее, чем пожар — с древним Римом. Нет, мы не будем заниматься усыплением мозгов, и это окончательно.

— Да вы шутите! — вскричал потрясенный Лью. Он обратился к Марион: — Вы что, не хотите, чтобы ваш муж заработал миллион?

— Только не за счет электронного опиумного притона, — ответила она ледяным тоном. Лью стукнул себя по лбу.

— Да это же то, что нужно народу! Это все равно как Луи Пастер отказался бы от пастеризации молока.

— Приятно будет снова жить при свете, — сказала Марион, чтобы переменить тему. — Свет, горячая вода, насос — о боже!

В этот момент вспыхнул свет, но мы с Фредом уже успели прыгнуть и вместе обрушились на серый ящик. Карточный столик подломился, и штепсель вылетел из розетки. Лампочки «Эйфью» еще минуту светились красным светом, затем погасли.

Фред с невозмутимым видом вынул из кармана отвертку и отвинтил крышку ящичка.

— Хочешь получить удовольствие от борьбы с прогрессом? — сказал он, протягивая мне кочергу, которую бросил Эдди.

Я стал яростно крушить стеклянные и проволочные внутренности прибора. Левой рукой я отталкивал Лью, который пытался заслонить его собой, а Фред мне помогал.

— Я думал, что вы на моей стороне, — сказал Лью.

— Бели ты проронишь хоть слово про это «Эйфью» хоть одной живой душе, — сказал я, — я с превеликим удовольствием и тебя разделаю под орех!

Леди и джентльмены из Федеральной Комиссии по коммуникациям, я думал, что на этом дело и кончилось. По теперь Лью Гаррисон, профессиональный болтун, выдал секрет. Он подал вам петицию с просьбой разрешить коммерческую эксплуатацию «Эйфью». Он сколотил компанию и построил собственный радиотелексоп.

Позвольте снова подтвердить, что Лью ничего не преувеличивает. «Эйфыо» сделает все, что обещал Лью. Счастье, которое он дарит, совершенно и несокрушимо, даже в самой ужасной обстановке. Трагедии, подобные первому эксперименту, легко устранимы с помощью автоматического регулятора, включающего и выключающего прибор. Я нижу, что прибор, стоящий перед вами на столе, уже имеет такой регулятор.

Но вопрос не в том, работает «Эйфью» или нет. Конечно, работает. Вопрос в том, войдет ли Америка в новую историческую эпоху, когда люди больше не будут бороться за счастье, а будут просто покупать его. Не время сейчас превращать состояние транса во всенародное помешательство. Единственная польза, которую мы могли бы извлечь из данного аппарата, — это обстрелять наших врагов шквальным огнем благодушия, установив защитное заграждение для нашего населения.

В заключение я хотел бы сказать, что Лью Гаррисон, который собирается стать царем «Эйфью», — человек непорядочный и не достойный доверия общества. Я бы нисколько не удивился, если бы он установил регулятор вот этого самого «Эйфью» так, чтобы тот повлиял на ваше решение во время обсуждения вопроса… Кстати, мне показалось, что аппарат как-то подозрительно загудел… О, я так счастлив, что плакать хочется! У меня самый славный сынишка, лучшие в мире друзья и сама прекрасная женушка в мире. Ах, наш старый, добрый Лью Гаррисон, вот уж поистине соль земли, можете мне верить! И я от всего сердца желаю ему успеха в этом новом благом начинании!