Почетное обращение «доктор», как теперь стало ясно Полу, может быть произнесено тоном, заставляющим человека молить бога, чтобы тот не допускал его и за десять миль к университету.
      — Хорошо, сделаю, как вы скажете.
      — И вашу промышленную идентификационную карточку — она у вас до сих пор не сдана.
      — Принесу, простите.
      — И ваше разрешение на ношение оружия и получение патронов.
      — Принесу.
      — И членский билет клуба.
      — Я разыщу его.
      — И льготное свидетельство для авиалиний.
      — Хорошо.
      — И ваши льготные страховки жизни и здоровья. Теперь у вас будут обычные.
      — Как скажете.
      — Полагаю, это все. Если понадобится еще что-нибудь, я дам вам знать.
      — Конечно.
      Внезапно выражение лица молодого полицейского смягчилось, и он покачал головой.
      — И подумать только, как может свалиться сильный человек, а, док?
      — Да, в самом деле над этим стоит задуматься, — сказал Пол.
      Ровно час спустя Пол явился в полицию, притащив целую коробку из-под обуви своих отмененных привилегий.
      Пока он дожидался, когда кто-нибудь обратит на него внимание, его заинтересовал стоявший под стеклом в одном из углов радиофотоаппарат, который как раз воссоздавал портрет разыскиваемого полицией человека и одновременно давал его краткую биографию. Портрет постепенно выползал из искровой щели машины — одна деталь за другой — сначала волосы, потом брови и одновременно слово: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», а затем снова большие карие глаза и имя: Эдгар Райе Бурроуз Хэгстром КРР-131313. Печальная история Хэгстрома появилась на уровне его носа: «Хэгстром паяльной лампой развалил на куски свой дом модели М-17 в Чикаго, а затем в голом виде направился к дому миссис Марион Фраскати, вдовы его старого друга, и потребовал, чтобы та вместе с ним ушла жить в леса. Миссис Фраскати отказалась, и он скрылся в птичьем заповеднике, расположенном рядом с жилым кварталом. Здесь ему удалось запутать следы и скрыться от полиции. Полагают, что он удрал, спрыгнув с дерева на проезжающий грузовик…»
      — Эй! — сказал сидящий за столом сержант. — Протеус!
      Регистрация заключалась в заполнении длинной и раздражающе запутанной и сложной анкеты, которая начиналась с его имени и с самого высокого из его классификационных номеров, обследовала причины, по которым он впал в немилость, требовала назвать имена его ближайших друзей и родственников, а завершалась присягой хранить верность Соединенным Штатам Америки. Пол подписал этот документ в присутствии двух свидетелей, а потом наблюдал за тем, как клерк-кодировщик переводит все им изложенное на язык перфорационной карточки, доступный пониманию машины. Потом появилась карточка с его свежей краской и печатями.
      — Вот и все пока, — сказал полицейский с погонами сержанта. Он сунул карточку в прорезь, и она проделала сложный путь, пока не попала в толстую стопку аналогичных карточек.
      — А что это все означает? — спросил Пол.
      Сержант без особого интереса окинул взглядом стопку карточек.
      — Потенциальные саботажники.
      — Погодите-ка, что это здесь происходит? Кто вам сказал, что я отношусь к саботажникам?
      — Да это никакого отношения лично к вам не имеет, — терпеливо пояснил сержант. — Никто о вас этого и не говорит. Все автоматизировано. Все делают машины.
      — Так какое же у них право говорить обо мне такие вещи?
      — Они знают, уж они-то точно знают, — сказал сержант. — Они ведут очень строгий учет. Они это делают со всеми, кто хотя бы четыре года провел в колледже и сидит без работы. — Он окинул Пола изучающим взглядом прищуренных глаз. — И вы очень удивились бы, доктор, насколько они правы в этом.
      В помещение вошел детектив, весь потный и обескураженный.
      — Есть что-нибудь новенькое по делу Фридмана, Сид? — спросил сержант, сразу же утратив интерес к Полу.
      — Ничего. Все подозреваемые прошли детектор лжи без сучка и без задоринки.
      — А ты проверял лампы?
      — Ну конечно. Мы взяли совершенно новую установку и проверили все контакты. То же самое. Все эти паршивцы, хотя любой из них с удовольствием прихлопнул бы Фридмана, оказались абсолютно невинными. — Детектив пожал плечами. — Ну что ж, придется опять побегать. У нас есть одна зацепка: сестра его сказала, что видела постороннего человека подле дома Фридмана за полчаса до того, как это случилось.
      — Есть описание?
      — Частичное. — Он повернулся к клерку-кодировщику. — Готов, Мак?
      — Все готово. Валяй.
      — Средний рост. Черные ботинки, синий костюм. Без галстука. Обручальное кольцо. Черные волосы, зачесанные прямо назад. Бритый. Бородавки на руках и на затылке. Чуть прихрамывает.
      Пока детектив говорил, клерк, не изменяя выражения лица, нажимал на клавиши.
      «Динга- динга-динга-динг!» — защелкала машина, и появилась карточка.
      — Герберт Дж. ван Антверп, — сказал Мак. — Бульвар Коллестера, сорок девять, пятьдесят шесть.
      — Отлично сработано, — заметил сержант. Он взял со стола микрофон. — Машина 57, машина 57, отправляйтесь…
      Когда Пол вышел на залитую солнцем улицу, черная полицейская машина с выключенной сиреной пропела новыми резиновыми покрышками по асфальту и свернула в аллею, ведущую за здание полицейского участка.
      Пол с любопытством уставился на нее, когда она остановилась перед запертой дверью.
      Из задней дверцы сияющей черным лаком машины выскочил полицейский и направил на Пола автомат.
      — Ладно, ладно, нечего тут околачиваться. Пол замешкался на секунду дольше, чем следовало, чтобы успеть мельком взглянуть на арестованного, который сидел в темной глубине машины между двумя полицейскими, тоже вооруженными автоматами.
      — Иди, иди, проваливай! — снова крикнул полицейский Полу.
      Полу не верилось, что полицейский настолько успеет выйти из себя, чтобы выстрелить просто в праздношатающегося, и задержался еще на минутку. Его страх перед автоматом, уставившимся на него черным глазком, несколько уравновешивался страстным желанием увидеть человека, чье презрение к проторенным дорожкам в этом обществе было еще сильнее, чем у него.
      Железная дверь участка с лязгом распахнулась, и три новых полисмена с оружием в руках появились в ожидании преступника. То, что преступник этот проведет несколько секунд в свободном пространстве аллеи, было, по-видимому, делом настолько опасным, что полицейский, который пытался прогнать Пола, сейчас все свое внимание обратил на те восемь или десять квадратных футов, которые заключенному за какое-то мгновение предстоит пересечь. Пол заметил, что большой палец полицейского снял предохранитель автомата.
      — И гляди, без всяких штучек, слышишь? — произнес нервный голос внутри машины. — Выходи-ка!
      И в следующую же секунду на свет божий вышел доктор Фред Гарт в изорванной рубашке Команды Синих, небритый, с расширившимися глазами, в наручниках и насмешливо улыбающийся.
      Не успел Пол поверить собственным глазам, наблюдая эту бессмысленную сценку, как его старый товарищ по команде и по палатке, его дружок, человек, который был первым после него претендентом на Питсбург, оказался уже внутри участка.
      Пол заторопился к фасаду знания и вбежал обратно в служебное помещение, где он только что заполнял анкеты и сдавал свои документы.
      Сержант величественно глянул на него.
      — Ну, чего там еще?
      — Доктор Гарт — что он здесь делает?
      — Гарт? Никакого Гарта у нас здесь нет.
      — Я только что видел, как его подвезли к задней двери.
      — Не-е-ет. — Сержант снова принялся за чтение.
      — Послушайте, он один из моих лучших друзей.
      — Видимо, такой же сукин сын, как и ты, — сказал сержант, не отрывая глаз от книги. — Проваливай.
      Совершенно растерянный, Пол вышел на улицу и, оставив свой старый автомобиль у полицейского участка, зашагал вверх по направлению к главной улице Усадьбы, к салуну у въезда на мост.
      Часы на башне городского управления пробили четыре. С таким же успехом они могли пробить полночь, семь часов, час, для Пола это не имело никакого значения. Больше ему не нужно быть где-то и в какое-то время — никогда больше, надеялся он. Он сам придумывал себе цель, чтобы отправиться куда-то, но шагал вообще бесцельно. Ни у кого нет к нему никакого дела; где бы то ни было. Экономика больше им не занималась. Его учетная карточка представляла теперь интерес только для полицейских машин, которые, как только его карточка попала к ним, отнеслись к нему с инстинктивным недоверием.
      Пожарная помпа работала как обычно, и Пол присоединился к толпе. Вид быстро текущей воды несколько успокоил его. Он с интересом наблюдал за тем, как маленький мальчик делал бумажный кораблик, а потом за рискованным рейсом этого кораблика к неизбежной гибели в темном провале канализационного люка;
      — Что, интересно, доктор?
      Пол обернулся и увидел у своего локтя Элфи, телевизионную акулу.
      — Вот здорово! А я думал, что вы на Лужке.
      — А я полагал, что вы там. Как ваша губа?
      — Подживает. Но дает себя знать.
      — Если это может доставить вам хоть малое утешение, док, могу вам сказать, что бармен все еще продолжает чихать.
      — Да что вы? Это просто великолепно. А вас выставили?
      — А вы разве не знали? Вышибли всех, весь обслуживающий персонал, после этой истории с деревом. — Элфи рассмеялся. — Они сами готовят себе пищу, сами стелют постели, готовят площадки для гольфа и все остальное, каждый из них.
      — Неужто каждый?
      — Каждый, кто ниже управляющего заводами.
      — А уборные они тоже чистят самостоятельно?
      — О, только наиболее тупые из них, с ПИ ниже 140.
      — Вот это да! И все равно продолжают игры, не так ли?
      — Точно. В последнюю минуту я слышал, что Синие далеко оторвались от всех.
      — Да неужто!
      — Точно, они были настолько опозорены из-за вас, что готовы просто костьми лечь, но выиграть.
      — А Зеленые?
      — Зеленым крышка.
      — Даже несмотря на Шеферда?
      — Этого Джима Торпа? Да что там, он ведь вмешивается абсолютно во все и пытается самостоятельно завоевать каждое очко.
      — Ну, и…
      — Поэтому-то никто и не может заработать ни единого очка. Последнее, что я слышал, — это команда Шеферда пыталась убедить его, что у него какое-то вирусное заболевание и что ему следует провести пару дней в изоляторе. Нет, у него действительно что-то есть, это уж точно. — Элфи поглядел на часы. — Послушайте-ка, сейчас должна быть какая-то камерная музыка по седьмому каналу. Не хотите ли сыграть?
      — Только не с вами.
      — Нет, просто так, на фукса. Без денег. Я пытаюсь натаскивать себя на камерную музыку. Совершенно новая область. Пойдемте, доктор, попытаемся угадывать вместе. Вы будете следить за виолончелью и басом, а я за альтами и скрипками. Идет? Затем мы сравним наши наблюдения и объединим наши знания.
      — Я поставлю пиво. Как вы насчет этого?
      — Это будет здорово, очень здорово.
      В сыром полумраке бара Пол разглядел парнишку, почти подростка, который с надеждой глядел на него из кабины. Перед пареньком на столе были разложены три ряда спичек: три в первом ряду, пять во второму семь в третьем.
      — Хелло, — приветствовал их парнишка со смущением и надеждой в голосе. — Это очень интересная игра. Игра заключается в том, чтобы заставить противника взять последнюю спичку. Вы можете брать сколько хотите спичек из любого ряда при каждом ходе.
      — Ну что ж… — сказал Пол.
      — Начинайте, — сказал Элфи.
      — На два доллара? — нервно спросил юнец.
      — Пусть будет на два. — И Пол взял одну спичку из самого длинного ряда.
      Парнишка обеспокоенно поморщился и сделал ход. Спустя три хода Пол оставил его уставившимся на последнюю спичку.
      — Ну его, это дело, Элфи, ко всем чертям, — убито сказал он, ты только погляди: я проиграл.
      — Это твой первый день! — резко оборвал его Элфи. — Не теряй бодрости. Проиграл, и ладно. Ведь ты только начинаешь. — Элфи потрепал парнишку по плечу. Док, это мой младший братишка, Джой. Он только начинает. Армия и кррахи уже зарятся на него, но я пытаюсь приобщить Джоя к делу. Посмотрим, что получится из этих спичек, а если это у него не пойдет, подумаем о чем-нибудь другом.
      — Я часто играл в эту игру в колледже, — сказал Пол извиняющимся тоном. — Поэтому у меня очень большой опыт.
      — Колледж! — благоговейно протянул Джой; а затем радостно улыбнулся, как будто у него с плеч свалился тяжелый груз. Господи, тогда все понятно. — Однако он вздохнул и снова уселся с мрачным видом. — Только не знаю, Элфи, я уже готов махнуть на все рукой и сдаться. Давай будем смотреть правде в глаза — мозгов у меня маловато. — Он опять разложил ряды спичек и начал выбирать их, играя сам с собой. — Я все время работаю с ними и просто не вижу никакого улучшения.
      — Конечно, ты работаешь! — сказал Элфи. — Все над чем-нибудь работают. Встают с постели — это тоже работа! Брать еду с тарелки и отправлять ее в рот — тоже работа! Но есть два вида работы — работа и упорная работа. Если ты захочешь выбиться, хочешь козырнуть чем-то, ты должен работать упорно. Выбрать что-нибудь невозможное и сделать именно это или уж оставаться пентюхом всю остальную жизнь. Конечно же, все работали во времена Джорджа Вашингтона, но Джордж Вашингтон работал упорно. Все работали во времена Шекспира, но Шекспир работал упорно. Я достиг своего, потому что работаю упорно.
      — Ну ладно, — сказал Джой. — У меня, Элфи, нет для этого ни мозгов, ни наметанного глаза, ни сноровки. Может, мне все же лучше уйти в Армию?
      — Но только прежде ты, мальчик, перемени свою фамилию и больше не подходи ко мне, — сурово сказал Элфи. — Каждый, кто носит фамилию Туччи, должен крепко стоять на ногах. Так было всегда и так будет впредь.
      — Ладно, — сказал Джой, краснея. — Плохо все это получилось. Я попытаюсь еще пару дней.
      — Ладно! — сказал Элфи. — Попробуй еще.
      Когда Элфи заторопился к телевизору, Пол пошел вместе с ним.
      — Послушайте, а не знаете ли вы, кто такой Фред Гарт?
      — Гарт? — Элфи рассмеялся. — Раньше-то я, конечно, не знал, но теперь-то я его запомнил. Это тот человек, который окольцевал Дуб.
      — Да что вы!
      — Точно. И им даже в голову не приходило допросить его. Ведь он был членом комиссии, которая должна была заниматься допросами.
      — Тогда как же они его поймали?
      — Он сам себя выдал. Когда приехал хирург, который должен был оперировать дерево, Гарт в пьяном виде швырнул ему свои инструменты.
      — Элфи! — сказал бармен. — Ты уже пропустил первый номер.
      Элфи подтянул к себе высокий стул у стойки бара.
      Пол присел рядом с ним и заговорил с барменом. Разговор их часто прерывался, потому что Элфи все время просил бармена то включить, то выключить звук.
      — Финнерти не видели? — спросил Пол.
      — Пианиста?
      — Да.
      — А что, если, видел?
      — Просто мне нужно было бы с ним повидаться. Это мой старый друг.
      — Многие хотели бы повидаться с Финнерти в эти дни.
      — Гм. А где он сейчас?
      Бармен оценивающим взглядом окинул Пола.
      — Никто не видит Финнерти в эти дни.
      — О? Разве он больше не живет у Лэшера?
      — Что это вас сегодня так и распирает от вопросов?
      Никто не видит Лэшера в эти дни.
      — Понимаю, — сказал Пол, хотя он так ничего и не понял. — Они выехали из города?
      — Кто их знает? Ну, так что вам?… Вы у меня не один. Что будете заказывать?
      — Бурбон и воду.
      Бармен смешал напиток, поставил его перед Полом и повернулся к нему спиной.
      Пол выпил за здоровье своих враждебно к нему настроенных либо равнодушных товарищей по новой избранной им жизни, закашлялся, потом улыбнулся, недоуменно причмокнув губами, пытаясь определить, что же это с напитком, и без сознания свалился с высокого стула у стойки.

XXVIII