Пол знал, что приближается момент, когда ему придется либо уйти с работы, либо сделаться осведомителем, однако все это казалось ему нереальным, и, поскольку у Пола не было сколько-нибудь определенных планов на этот случай, он насильно заставлял себя соблюдать спокойствие — без прежней, однако, уверенности в том, что все в конце концов как-нибудь утрясется.
      Большой пассажирский самолет после часового пребывания в воздухе развернулся над берегом у устья реки Святого Лаврентия, где сосны подступали к самому морю. Самолет снизился, и уже можно было различить посадочную полосу, а за нею множество охотничьих домиков, со столовой, площадками для тенниса, площадками для бадминтона, площадками для игры в травяной хоккей, каталками и горками для детей и прочими павильонами Материка женского и детского лагеря. А на реке виднелась длинная пристань с тремя яхтами белого цвета, порт отправления мужчин, направляющихся на остров по имени Лужок.
      — Ну вот, пора прощаться, — сказал Пол Аните, когда самолет остановился.
      — Ты выглядишь великолепно, — сказала Анита, поправляя его синюю капитанскую рубашку. — Итак, какая же команда собирается выиграть?
      — Синяя, — сказал Пол. — Готт мит унс.
      — Вот, а я здесь тем временем займусь Мамой, пока…
      «Дам прошу пожаловать сюда! — проревел репродуктор службы распределения гостей. — Мужчины собираются на пристани. Оставьте свой багаж там, где он находится. Он будет в ваших комнатах к моменту прибытия на места».
      — До свидания, милый, — сказала Анита.
      — До свидания, Анита.
      — Я люблю тебя, Пол.
      — Я люблю тебя, Анита.
      — Пошли, — сказал Шеферд, который прилетел сюда этим же самолетом. — Пора, наконец, двигаться. Очень мне хочется посмотреть, так ли уж сильна эта Команда Синих.
      — Команда Синих, да? — вмешался Бэйер. — Тебя беспокоит Команда Синих, да? А? Белые! Белые, мой мальчик, единственная команда, на которую стоит поглядеть. — Он растянул свою белую рубашку, приглашая их всех полюбоваться. — Видите? Видите? Только за такой рубашкой и следует следить! Понятно? Ага, ага…
      — А где доктор Кронер? — спросил Шеферд.
      — Он уехал еще вчера, — сказал Пол. — Он включен в состав официального комитета по встрече и находится уже на острове.
      Пол еще раз помахал Аните, которая по гравиевой дорожке спускалась к Материку в компании женщин, среди которых были Катарина Финч и Мама Кронер, а также горсточка детей. Целый день самолеты будут доставлять такие же партии.
      Упрятанные в девственном лесу громкоговорители разразились песней:
      Для вас, прекрасная леди, я подымаю глаза;
      Мое сердце, прекрасная леди, для вздохов вашего сердца.
      Придите, придите, прекрасная леди, в рай…
      Мелодия песни затерялась в щелканье громкоговорителя, раздался кашель, а затем команда:
      «Мужчинам с классификационным номером от нуля и до ста предлагается подняться на борт «Королевы Лужка»; тех, у кого номера от ста до двухсот пятидесяти, должны подняться на борт «Жаворонка Лужка»; те же, у кого номер выше двухсот пятидесяти, отправятся на «Духе Лужка».
      Пол, Шеферд, Бэйер и остальные служащие района Албани-Троя-Скенектеди-Айлиум поднялись на палубу, где их поджидали прибывшие ранее. Все надели темные очки, которые они теперь будут носить на протяжении двух последующих недель, чтобы защищать глаза от невыносимого блеска реки, от летнего солнца, отраженного в воде, блеска выбеленных домов, блеска белых гравиевых дорожек, белого песка пляжей и белых цементных кортов Лужка.
      — Зеленые победят! — выкрикнул Шеферд.
      — Правильно, капитан!
      Все орали и пели, пароходные машины бурлили и ревели, а три яхты двинулись к острову, выстроившись углом вперед.
      Морщась от солнечных лучей, Пол искоса поглядывал на все приближающийся и приближающийся Лужок — горячий, выбеленный и стерильный. Белая змея, как бы опоясывающая весь остров, теперь превратилась в ряд белых кубиков, изолированных построек, из бетонных блоков, которые на жаргоне Лужка, сохранившегося с прежних, менее комфортабельных времен, назывались «палатками». Амфитеатр на севере острова выглядел как глубокая тарелка, а спортивные площадки вокруг него складывались в самые разнообразные геометрические фигуры. Выбеленные камни повсюду очерчивали дорожки и насаждения…
      Воздух содрогнулся от резкого, звенящего, грохота. Потом прозвучал еще один. И еще. «Блам!»
      Ракеты, запущенные с острова, взрывались прямо над головой. Спустя еще минуту все три яхты уже покачивались у своих причалов, а оркестр заиграл «Звездно-полосатый флаг».
      И красное зарево ракет,
      И свист бомб в воздухе.
      Капельдинер поднял палочку, и оркестранты многозначительно замерли.
      «Взззззз! — взвилась ракета. — Трах-та-ра-рах!»
      Давали доказательство в ночном мраке,
      Что флаг наш все еще там…
      Вслед за гимном последовал пестрый калейдоскоп более веселых мелодий: «Запакуй свои беды», «Я в поисках девушки», «Возьми меня на бал, на танцы», «Когда я был железнодорожником».
      Вновь прибывшие попали в давку на палубах, пытаясь пожать руки, протянутые им с причала шеренгой пожилых людей, в большинстве своем толстых, седых и лысеющих. Это были Великие Старики — управляющие районами, управляющие провинциями, генеральные вице-президенты и заместители генеральных вице-президентов, а также вице-президенты Восточных и Средне-Западных промышленных районов.
      «Приветствуем, вас на борту! — Этим возгласом встречали их сейчас, а именно это приветствие было во все времена. Приветствуем вас на борту!»
      Пол понял, что Кронер сохраняет специально для него свое рукопожатие и приветственные слова, и расталкивал народ до тех пор, пока ему не удалось добраться до этой большой руки, пожать ее и спрыгнуть на пристань.
      — Очень рад видеть тебя на борту, Пол!
      — Благодарю вас, сэр. Это очень здорово — быть на борту. Многие пожилые люди на мгновение умолкли, чтобы с дружеским чувством поглядеть на блестящего юного отпрыска их ныне покойного вождя военного времени.
      «Явитесь в здание администрации для регистрации, а затем загляните в свои палатки и проверьте, там ли ваш багаж, прозвучал голос диктора. — Познакомьтесь с вашими соседями по палатке, а затем отправляйтесь на ленч».
      Предшествуемые оркестром вновь прибывшие двинулись по усыпанной гравием дорожке к Административному Зданию.
      Поперек его входной двери висел транспарант со словами:
      «Команда Синих приветствует вас на Лужке».
      Раздались выкрики добродушной ярости, и тут же начали строиться живые пирамиды, чтобы сорвать с двери эту вызывающую надпись.
      Кто- то из молодых членов Команды Синих хлопнул Пола по спине.
      — Отличная идея, капитан! — проревел он. — Этот парень сразу же дает понять им всем, кто здесь главный. И мы им еще не то покажем, увидишь.
      — Это уж точно, — сказал Пол. — Таков наш дух.
      По- видимому, этот юнец был впервые на Лужке. Вот поэтому-то он никак не мог уразуметь, что флаг этот — дело рук специального комитета, единственной задачей которого было вызывать и подогревать соперничество между командами. Подобные штучки будут теперь встречаться на каждом шагу.
      Сразу же за дверью висел зеленый плакат:
      «Оставь надежду всяк, не носящий зеленой рубашки!»
      Шеферд радостно взвыл и принялся размахивать плакатом, но в следующую же секунду был сбит на пол волной Синих, Белых и Красных.
      «Никакого буйства внутри зданий! — строго предупредил репродуктор. — Правила вам известны. Никакого буйства в помещениях. Поберегите свой запал для спортивных площадок. После регистрации явитесь в свои палатки, познакомьтесь с вашими дружками и возвращайтесь к ленчу через пятнадцать минут».
      В отведенную ему палатку Пол прибыл раньше своего пока еще незнакомого дружка. Между ними двумя, если верить предисловию «Песенника», возникнет освященное обычаем братство в результате того, что они совместно испытают столько радостей, повидают столько прекрасного и переживут столь глубокое волнение.
      Прохлада комнаты с кондиционированным воздухом вызвала у Пола легкое головокружение. Преодолев его, он глянул на табличку величиной с тарелку, прикрепленную к подушке его койки. «Д-р Пол Протеус, упр. Зав. Айлиум. Н-Й», — гласила она. А пониже: «Зови меня просто Пол или гони 5 долларов». Эта вторая часть надписи красовалась буквально на всех таких табличках.
      Единственный человек на Лужке, которого нельзя было называть просто по имени, был сам Старик, наследник отца Пола, доктор Фрэнсис Элдгрин Гелхорн. Только его, национального директора Промышленности, Коммерции, Связи, Продовольственных товаров и Ресурсов, куда бы он ни отправлялся, надлежало величать доктором Гелхорном и сэром в любое время дня и ночи.
      Потом только Пол разглядел табличку на подушке своего дружка: «Д-р Фредерик Гарт, упр. Зав. Буффало. Н-Й. Зови меня просто Фред или гони 5 долларов».
      Пол присел на краешек кровати и попытался побороть странное чувство неловкости или смущения, в которое его ввергнул вид таблички Гарта. Он знал много людей, взять хотя бы Шеферда, которые постоянно во всем видели предзнаменования и вечно беспокоились по их поводу — в рукопожатии начальства, в ошибке, допущенной в их имени в официальном документе, в распределении мест на банкете, в том, что вышестоящий попросил сигарету, в тоне… Карьера Пола до самых последних недель была настолько благополучной и легкой, что размышления над смыслом подобных предзнаменований он считал занятием глупым и бесполезным. Для него все предзнаменования были добрыми или по крайней мере бывали такими до настоящего времени. Однако теперь он уже начал понимать, что могут быть и зловещие знамения, проявляющиеся косвенным образом.
      Было ли случайностью, небрежностью или каким-то тонким заговором то обстоятельство, что его поместили в одну комнату с Гартом, вторым кандидатом на должность в Питсбурге? И почему Шеферд был назначен капитаном, когда подобную честь оказывали только тем, кому действительно предстояло подыматься высоко вверх? И почему…
      Пол мужественно переключил свои мысли на другое, по крайней мере внешне, и ему удалось рассмеяться, как человеку, которому теперь абсолютно наплевать на систему.
      Вошел его дружок, с сединой на висках, усталый, бледный и любезный. Фред Гарт отчаянно старался нравиться всем и каждому, не слишком задевая кого-либо из окружающих, и благодаря этому превратился в полное ничтожество. И продвинулся он по службе именно благодаря этому качеству, а никак не вопреки ему. Ведь время от времени влиятельные личности, поддерживаемые мощными фракциями, добивались одного и того же назначения. А высокое начальство, опасаясь раскола, возможного в том случае, если они отдадут предпочтение кандидату одной клики перед кандидатом другой, называли безобидного для обеих сторон Гарта в качестве компромисса. Считалось — а поскольку это мнение было общепринятым, то, по-видимому, для этого были основания, — что все эти крупные назначения, которые он получал в результате политики компромиссов, приносили ему только одно беспокойство. Теперь, несмотря на свои всего лишь пятьдесят с небольшим лет, он выглядел очень старым — добрый и благожелательный, но слишком слабый и задерганный человек.
      — Доктор Пол Протеус! Я хотел сказать — Пол! — И Гарт, покачивая головой, точно он совершает что-то забавное, протянул Полу пятидолларовую бумажку.
      — Забудьте об этом, доктор Гарт, — сказал Пол и протянул банкнот обратно. — Я хотел сказать — Фред. Как поживаете?
      — Отлично, отлично. Не могу пожаловаться. А как ваша жена и детки?
      — Тоже все отлично, благодарю вас.
      Доктор Гарт вспыхнул от смущения.
      — Ох, боже мой, простите, пожалуйста.
      — За что?
      — Это было страшно глупо с моей стороны — спрашивать вас о детях, когда их у вас нет.
      — Что вы, это с моей стороны было глупо не завести их.
      — Возможно, возможно. Хотя это тяжкое испытание — смотреть, как твои ребятишки подрастают, и думать обо всем, что необходимо им теперь, видеть, как они буквально убивают себя, готовясь к Генеральным классификационным испытаниям, а затем дожидаться показателей… — эту фразу Гарт закончил глубоким вздохом. — Мне пришлось перенести сейчас всю эту волынку с ГКИ со старшеньким моим, с Брудом, а ведь мне еще предстоит дважды переживать весь этот кошмар с Алисой и с маленьким Юингом.
      — Ну и как Бруд — выкарабкался?
      — Хм? О, вы спрашиваете, выкарабкался ли он? У него сердце настоящего мужчины. Он хотел, чтобы все было хорошо, и он так зубрил предметы для этих экзаменов, как ни один другой парнишка в округе. Он сделал все, что было в его силах.
      — О, понимаю.
      — Ну вот, а теперь ему придется снова сдавать эти экзамены только на этот раз по другим билетам. Он был немножко нездоров, когда сдавал их в первый раз, — последствия какого-то вирусного заболевания. Он совсем немного не добрал очков, и апелляционное бюро в отношении его сделало специальную оговорку. Эту вторую попытку он предпримет завтра, и примерно к обеду аттестат будет у него в кармане.
      — На этот раз он, конечно, сдаст, — сказал Пол.
      Гарт покачал головой.
      — Вы полагаете, что они все же пойдут ему навстречу, не так ли? Господи, видели бы вы, как этот малыш корпел над книжками.
      — Отличная погодка сегодня, — сказал Пол, пытаясь уйти от неприятного разговора.
      Гарт с отсутствующим видом выглянул в окно.
      — Да, не правда ли. Господь улыбается Лужку.
      — Возможно, он это делал и прежде.
      — Это не я придумал.
      — Что именно?
      — Об этой божьей улыбке. Это из речи доктора Гелхорна. Помните? Он говорил это в прошлом году при закрытии.
      — Ага. Доктор Гелхорн говорил столько вещей, которые следовало бы запомнить, что невозможно было их все унести и хранить в своей домашней сокровищнице.
      «Ленч! — сказали громкоговорители. — Ленч! Запомните правило: каждый раз за едой вы должны завести нового знакомого. Не расставайтесь со своим дружком — пусть он будет по одну сторону от вас, но уж по другую пусть обязательно сидит незнакомый. Ленч! Ленч! — Без всякого перехода диктор запел: — О, как я не люблю вставать рано утром». Пол с Гартом и еще пятьдесят других таких же пар через парадную площадь зашагали к столовой.
      Когда толпа протолкнула Пола с его дружком сквозь раздвижные двери, Кронер, схватив Пола за руку, оттащил его в сторонку. Гарт, как и подобает хорошему дружку, которым он изо всех сил старался быть, тоже вышел из очереди и остановился.
      — Завтра вечером, — сказал Кронер. — Собрание на высшем уровне состоится завтра вечером — после постановки пьесы и костра.
      — Отлично.
      — Я уже говорил тебе, что сюда приедет сам Старик. Видишь, насколько это важно. Ты будешь важной персоной. Я и сам не вполне представляю себе, в чем здесь дело, но полагаю, что это будет самый решающий момент во всей твоей карьере.
      — Господи!
      — Не волнуйся. С такой кровью, как у тебя, ты великолепно справишься с этим делом, каким бы оно ни было.
      — Благодарю вас.
      Пол вернулся в очередь вместе с Гартом.
      — Он очень любит вас, не правда ли? — спросил Гарт.
      — Старый друг моего отца. Он сказал, что хорошо быть со мной на одном борту.
      — О! — Гарт был слегка обеспокоен. Явная ложь Пола впервые подчеркнула их соперничество. И он пропустил мимо ушей слова Пола. Шеферд вымотал бы все кишки Полу и (правда, более деликатно) Кронеру, но узнал бы до последнего словечка все, что было сказано между ними.
      Пол почувствовал к Гарту искреннюю симпатию.
      — Пошли, дружок, давай поймаем парочку незнакомцев.
      — Это будет трудновато. Мы ведь бывали здесь уже не раз. Пол.
      — А ты ищи какого-нибудь юнца со щеками как яблоко, только что со школьной скамьи.
      — А вот как раз такой.
      — Беррингер! — изумленно проговорил Пол. Когда машины выявляли список людей Айлиума, заслуживающих приглашения на Лужок, карточка Беррингера спокойно оставалась на своем месте. Это был последний человек на Заводах, заслуживающий приглашения. И все-таки он оказался здесь.
      Ясно было, что Беррингер понимает, что сейчас творится в голове Пола, и ответил он на пристальный взгляд наглой улыбкой.
      Бэйер встал между ними.
      — Забыл, забыл, собирался сказать, да забыл, — затараторил он. — Беррингер, о Беррингер. Кронер сказал, чтобы я сообщил тебе, а я забыл, забыл начисто.
      — Какого черта его сюда занесло?
      — Сюда Кронер его взял. В последнюю минуту, понимаешь? Хм… Кронер решил, что, если мальчишку не пригласят, это окончательно разобьет сердце его отца после того, что произошло с Чарли Шашистом, и вообще.
      — Вот до чего доходит система определения заслуг, — сказал Пол.
      Бэйер кивнул.
      — Так, так, доходит, это уж точно, до этого доходит. — Он пожал плечами и иронически поднял брови. — Чик, чик — и за окошко.
      Пол вдруг понял, что Бэйер, возможно наиболее справедливый, разумный и чистосердечный человек из всех, с кем ему приходилось сталкиваться, страшно похож на машину, интересуется только теми проблемами, которые ему подсовывают, занимается любой из этих проблем с одинаковой энергией, не обращая внимания ни на степень ее важности, ни на масштабы.
      Пол еще раз посмотрел на Беррингера и увидел, что компаньоном того по столику является Шеферд, что на Беррингере такая же зеленая рубашка, но тут же забыл о них.
      Вместе с Гартом они отыскали, наконец, пару юных незнакомцев, рядом с которыми было два свободных места, и уселись.
      Рыжеволосый юнец, сидевший рядом с Полом, взглянул на его жетон.
      — О, доктор Протеус! Я слышал о вас. Как поживаете, сэр?
      — Просто Пол, без всяких докторов. Отлично, а вы? — Он поглядел на жетон своего соседа: «Доктор Эдмунд Л.Гаррисон, Заводы Итака».
      «Познакомьтесь с сидящим рядом, — проговорил громкоговоритель. — Не разговаривайте ни с кем, кого вы знали ранее».
      — Женаты? — спросил Пол.
      «Ради этого вы и находитесь здесь — ради того, чтобы познакомиться с новыми людьми и тем самым расширить ваши горизонты», — сказал громкоговоритель.
      — Нет, сэр, я обру…
      «Чем больше контактов вы наладите здесь, на Лужке, — сказал громкоговоритель, — тем шире будет сотрудничество среди вас и тем спокойнее будет развиваться промышленность».
      — Я обручен, — докончил доктор Гаррисон.
      — Девушка из Итаки?
      «Два свободных места, джентльмены, два свободных места в углу. Прямо перед вами. Быстрее занимайте места, потому что предстоит очень насыщенная программа, а все хотят поскорее познакомиться друг с другом», — сказал громкоговоритель.
      — Нет, сэр, — сказал доктор Гаррисон. — Она из Атланты. — Он еще раз пригляделся к жетону Пола. — Не сын ли вы…
      «Теперь, когда вы все расселись по местам и знакомитесь друг с другом, как вы смотрите на то, чтобы нам всем вместе спеть песню?» — сказал громкоговоритель.
      — Да, это был мой отец, — сказал Пол.
      «Раскройте «Песенник» на двадцать восьмой странице, — сказал громкоговоритель. — Двадцать восьмая страница, двадцать восьмая!»
      — Да, это был человек, — сказал Гаррисон.
      — Да, — сказал Пол.
      «Подожди, пока солнце засияет, Нелли!» — выкрикнул громкоговоритель. — Нашли? Двадцать восьмая страница! Вот и хорошо, а теперь — начали!»
      Оркестр в дальнем конце зала, точно стадо слонов, набросился на мелодию с такой яростью, будто объявил священную войну тишине. В этом грохоте невозможно было сохранить доброе отношение даже по отношению к себе. Желудок Пола сжался от судорожной спазмы, он утратил буквально все вкусовые ощущения, великолепные и страшно дорогие блюда проталкивались им в желудок с таким безразличием, как будто это была конина с какой-то бурдой.
      — Пол, Пол, Пол, эй, Пол! — крикнул Бэйер через стол. — Пол!
      — Что?
      — Это же тебя вызывают, это вызывают тебя!
      «Не говорите мне, что капитан Команды Синих настолько пуглив, что сбежал в последнюю минуту, — саркастически надрывался громкоговоритель. — Ну, давайте! Где же капитан Синих?!»
      Пол встал и поднял руку.
      — Здесь, — откликнулся он и сам не расслышал своего голоса.
      Приветственные крики и неодобрительные восклицания встретили его в соотношении один к трем. В него полетели смятые бумажные салфетки и маринованные вишни, служившие до этого украшением салатов.
      «Хорошо, — сказал громкоговоритель насмешливым тоном, послушаем теперь вашу песню».
      Чьи- то руки вцепились в Пола и подняли вверх, и мощным потоком одетых в синие рубашки людей его понесло по проходу к возвышению для оркестра.
      Его высадили на эстраде, и вокруг него выстроился кордон. Устроитель церемоний, полный краснолицый старик с полным, как у женщины, бюстом, сунул ему в руки «Песенник». Оркестр разразился боевой песней Команды Синих.
      — О Команда Синих, ты испытанная и закаленная команда, — начал Пол. Громкоговорители вернули ему его голос — чужой и угрожающий, усиленный электронным приспособлением до степени какой-то яростной уверенности и решительности. — И нет команд, столь же хороших, как ты!
      И тут голос его окончательно утонул в топанье ног, свистках, мяуканье и в звоне ложек по стаканам. Руководитель церемоний, обрадованный высоким воинственным духом, который ему удалось вызвать у аудитории, подал Полу синий флаг, чтобы он им размахивал. Не успел Пол взять в руки это орудие, как увидел, что ряды его защитников прорваны. На него, опустив голову и яростно работая своими короткими толстыми ногами, несся Беррингер.
      В какую- то долю секунды Пол попытался ударить свингом совершенно ошалевшего от ярости Беррингера, но промахнулся и тут же был сбит ударом головой. Он повалился с эстрады и пролетел в открытые кухонные двери.
      «Прошу вас! Прошу вас! — молил громкоговоритель. — На Лужке имеется очень мало правил, но уж эти немногие правила необходимо соблюдать! Эй, вы там, в зеленой рубашке, сейчас же возвращайтесь на свое место. Никаких выходок в помещениях. Понятно?»
      Раздался дружный хохот.
      «Еще одна подобная выходка, и вас попросят покинуть остров!»
      Ласковые руки подняли Пола, и он вдруг обнаружил, что глядит в грустное и невыразительное лицо Люка Люббока, извечного участника всех событий, на котором сейчас была форма водителя автобуса. Один из поваров, который презрительно наблюдал эту сцену, быстро отвернулся, когда Пол поглядел на него, и исчез в холодильнике для мяса.
      Когда соратники Пола по команде провожали его обратно на место за столом, ему вдруг смутно, как будто в кошмарном сновидении, стало понятно, что повар этот Элфи, специалист по телевидению с отключенным звуком.
      «Так- то вот, — сказал громкоговоритель. — И чтобы больше никаких заварушек не было, иначе нам придется отменить остальные развлечения. Теперь где капитан команды Белых?»
      Когда забава закончилась, Пол и доктор Гаррисон из Итаки вместе вышли из столовой.
      «У вас есть десять минут свободного времени до начала мемориальной службы, — сказал громкоговоритель. — Десять минут для налаживания новых контактов перед мемориальной службой».
      — Я рад, что познакомился с вами, сэр, — сказал доктор Гаррисон.
      — Я тоже…
      «Моя дикая ирландская роза, — завопил громкоговоритель, прекраснейший из цветков…» — припев был заглушен треском. — Внимание, попрошу внимания. Комитет ведения программы только что сообщил мне, что мы отстали на семь минут от расписания, поэтому прошу сейчас же построиться у Дуба. Мемориальная служба начнется немедленно».
      Благоговейная тишина, как туман, опустилась на взбудораженную толпу, которая рассыпалась было по вымощенным площадкам и вокруг столиков для пинг-понга у столовой. Теперь они начали строиться вокруг Дуба — официального символа всей общенациональной организации. Его изображение было на каждом листке бумаги для писем, и это же изображение, пришитое к четырехугольнику белого шелка, развевалось на ветру тут же под американским флагом на мачте, установленной на площади для парада.
      Юнцы во всем подражали старшим: глаза их устремились к нижним ветвям великолепного дерева, руки были вытянуты по швам.
      — Белые победят! — выкрикнул низкорослый щуплый юнец с большими зубами.
      Пожилые взглянули на него с грустным и печальным неодобрением. Сейчас не время было для подобных шалостей. Сейчас наступил момент, когда этого делать не полагалось. Это явное проявление дурного тона отравит юнцу все его двухнедельное пребывание здесь, а возможно, и всю последующую карьеру. В одно мгновение он превратился в «мальчишку, который завопил во время мемориальной службы». Этого будет достаточно, никому не придет в голову заниматься им дальше. Разве что он вдруг окажется великолепным спортсменом… Нет. Его тщедушие и бледная кожа указывали на то, что и эта дорога к прощению для него закрыта.
      Пол поглядел на юнца с сочувствием. Ему вспомнились подобные же неудачи, свидетелем которых он был раньше. Человек этот, страшно одинокий, начнет теперь пить, и его никогда больше не пригласят вновь.
      Стояла тишина. Единственным звуком теперь был шелест листьев, лопотание флагов да изредка доносившийся звон тарелок и столового серебра из столовой.
      Взмыленный фотограф выбежал вперед, опустился перед стоящей группой на одно колено, блеснул вспышкой и убежал.
      «Взззз! — взлетела ракета. — Трах-тарарах!»
      Выпущенный ею американский флаг на парашютике опустился в воду реки.
      Кронер отделился от общей массы и торжественно зашагал к толстому стволу дерева. Он повернулся и задумчиво поглядел на свои руки. Первые произнесенные им слова были настолько тихими, настолько насыщены чувством, что очень немногие расслышали их. Он глубоко вздохнул, расправил плечи, поднял глаза и, собравшись с силами, повторил их.
      Во время долгий паузы перед тем, как Кронер вновь заговорил. Пол огляделся. Его глаза встретились с глазами Шеферда и Беррингера, но на этот раз в их взглядах были нежность и мягкость. Непостижимым образом толпа превратилась в однородную массу. Невозможно было сказать, где кончается одна личность и начинается другая.
      — Таков наш обычай, — говорил Кронер, — обычай, установившийся здесь, на Лужке, — наш обычай на нашем Лужке — встречаться под нашим деревом, нашим символом силы корней, ствола и ветвей, нашим символом мужества, единства, стойкости и красоты. Согласно этому нашему обычаю мы встречаемся здесь, чтобы вспомнить ушедших от нас наших друзей и сотрудников.
      Теперь Кронер уже забыл о толпе и обращался к густым облакам на синем небе.
      — С нашей последней встречи доктор Эрнест С.Бассетт отошел из нашего мира в мир иной, мир лучший. Эрни, как вы все знаете, был…
      Из толпы выбежал фотограф, блеснул молнией прямо в лицо Кронеру и опять скрылся.
      — Эрни был управляющим Заводами Филадельфии в течение пяти лет и в течение семи лет — управляющим Заводов Питсбурга. Он был моим другом; он был нашим другом: великий американец, великий инженер, великий управляющий, великий пионер, чье место было всегда в первых рядах марша цивилизации, открывающего новые, невиданные просторы для выпуска лучших вещей, для лучшей жизни, для большого количества людей и по более низким ценам.
      Срывающимся от волнения голосом Кронер рассказал об Эрни Бассетте — юном инженере, а потом проследил его трудовой путь от одного завода к другому.
      — Он весь отдавался своей деятельности — как инженер, как управляющий, как личность, как американец и… — Кронер сделал паузу, пристально вглядываясь в лица слушателей, в одно за другим. Потом он закончил, снова обращаясь к облакам: — Как человек большого сердца.
      Из толпы кто-то вышел и вручил Кронеру длинную белую коробку. Кронер медленно раскрыл ее и, прежде чем показать содержимое всем, задумчиво оглядел ее. Наконец он вынул и развернул сине-белый вымпел — орденскую ленту, полученную Бассеттом во время войны, когда тот был управляющим Филадельфийскими Заводами.
      Приглушенно запели трубы.
      Кронер опустился на колени у подножья дерева и возложил к нему вымпел Эрни Бассетта.
      Фотограф опять появился, щелкнул аппаратом и скрылся.
      «Взззз! Трах-та-ра-рах!»
      Мужской хор, спрятанный в зарослях, все так же приглушенно затянул на мотив «Любовной песни»:
      Друзья на Лужке,
      Подымем бокалы.
      Выпьем за наш живой символ, достающий до небес,
      И, выросший из простого желудя,
      Ты теперь превратился в гиганта;
      Так никогда же не останавливайся в своем росте,
      Дорасти до звезд!
      Гордый символ
      Наааааш.
      «Минута молчания, помолимся про себя о наших отошедших друзьях», — сказал громкоговоритель.
      Всю эту минуту молчания Пол слышал всхлипывания в толпе. Под влиянием церемонии чья-то плотина сдержанности была прорвана этот кто-то, видимо, был близким другом Бассетта. Слезы стояли в глазах у многих, и то там, то здесь зубы закусывали дрожащие губы, но нигде Пол не мог разглядеть рыдающего. Неожиданно он все же нашел его, но вовсе не в толпе, а в столовой. Люк Люббок с целой охапкой грязных тарелок в руках стоял как зачарованный. Крупные искренние слезы текли по его щекам. Старший официант довольно грубо втащил его за раздвижную дверь.
      «Вззз! Трах-та-ра-рах!»
      Оркестр теперь на полную мощь заиграл «Звезды и Полосы», и Кронера почти унесли трое других представителей старшего поколения, которые тоже были друзьями Бассетта. Толпа разошлась.
      Пол с затаенной надеждой поглядел на двери салуна, который размещался в отдельном белом здании. Он даже попробовал дверь, чтобы убедиться, заперта ли она, и, конечно, она была заперта. Салун никогда не открывали до часа коктейлей, который наступал после игр.
      «Внимание! — сказал громкоговоритель. — Прошу минуточку внимания. Программа на остальную часть дня такова:
      Через десять минут команды собираются в палатках своих капитанов для разбивки по различным видам спорта. Официальные соревнования начнутся завтра утром. После разбивки отдохните, познакомьтесь поближе со своими дружками, не варитесь в собственном соку.