Стоявшие поблизости рыцари рассмеялись. А Миррима одарила мужа злым взглядом, сказавшим без слов, что она потренируется на нем, если он немедленно не заткнется.

Тут Габорн послал своего коня вперед, его Хроно поскакал рядом. Миррима быстро вскочила в седло и помчалась за ними, на скаку вытаскивая стрелу из колчана за спиной. Биннесман и его вильде тронулись следом.

Боринсон подобрал было поводья, но тут его за локоть схватила Иом и тихо сказала:

— Умный понимает с полуслова, сэр Боринсон. У вашей жены теперь много даров. Как, по-вашему, они ей достались?

— Она сказала, что от вас — в подарок, — ответил Боринсон.

Иом криво усмехнулась.

— Она заслужила их своим луком. Она спасла меня, Биннесмана и всех в замке Сильварреста. Убила Темного Победителя, и за это я заплатила ей двадцатью форсиблями.

Иом, конечно, ждала, что сейчас у него отвиснет челюсть, но Боринсон решил не доставлять ей такого удовольствия.

Вместо этого он небрежно сказал:

— Ничего другого я от своей жены и не ожидал. Иом улыбнулась.

— Готовит она, разумеется, тоже прекрасно.

Он рассмеялся и поскакал вниз по склону горы. На дороге остались лишь повозка с форсиблями, стражники при ней да похожий на паука старик — каифба Фейкаалд. Боринсон обогнал великанов Фрот, бежавших по траве вприпрыжку, бренча кольчугами. От них несло тухлым жиром и падалью.

Дорога на открытую равнину вела сквозь рощицы пожелтевшей ольхи. Из-под конских копыт то и дело выпрыгивали разжиревшие за лето кузнечики. Над травой порхали желтые бабочки. Над головой голубым куполом стояло прозрачное небо, в лицо Боринсону бил резкий ветер.

Он думал о своей жене. Миррима не сказала ему, что убила Темного Победителя. А уж он-то знал, как трудно молчать о таких подвигах.

Боринсон испытывал растерянность. Он убил в Даннвуде мага-опустошителя, маленького, даже не огненную колдунью, и притащил его своей жене. Теперь это казалось ему ничтожной добычей.

За прошедшие несколько дней мир перевернулся. Он потерял все свои дары, а она получила — и так много.

Встретив ее на рынке в Баннисфере, он и подумать не мог, что она когда-нибудь убьет Темного Победителя, легендарное чудовище, никем и никогда не виденное. Не представлял, что она возьмет лук и будет стрелять в опустошителей. И что она захочет ехать с ним в Инкарру.

«Может быть, — думал Боринсон, — она хочет заслужить мое уважение».

Но вряд ли это было так. Миррима не была наивной куколкой и не стремилась нравиться. В ней чувствовалась сила, которая внушала восхищение, а вовсе не просила о нем. Она по натуре своей была сильным и верным человеком.

Боринсону казалось, что он попал в ловушку. Он сам сказал Мирриме, что любовь — это отчасти влечение, отчасти уважение. Влечение он к ней чувствовал с того мгновения, как только увидел. А теперь еще питал и безграничное уважение.

Над головой его пронеслось несколько гри, черных, как летучие мыши, корчившихся на лету. Над опустошителями эти крылатые твари клубились тучами. Издалека колонна чудовищ выглядела, как огромная серая змея. Чем ближе к ним, тем громче становился свист выдыхаемого ими воздуха, отчего казалось, что змея злобно шипит.

Войско Скалбейна присоединилось тем временем к Братству Волка.

Боринсона тревожила его лошадь. Он бы такое норовистое животное не купил. У этой пегой кобылки были дар силы, дар ловкости и два метаболизма, но наездника она не слушалась.

И когда они приблизились к опустошителям, кобыла вскинула голову и начала пятиться. Видно, уже побывала в переделке. Ему нужна была надежная лошадь, способная подойти к опустошителю так близко, чтобы он мог ударить чудовище копьем. Эта же сопротивлялась, пытаясь повернуть прочь от врага.

— Стой, — прорычал Боринсон. — Их не бойся. Бойся меня!

Он стегнул ее поводьями по ушам и вновь попытался направить в сторону опустошителей, но это было нелегко. Кобыла была сильная. Наконец она неохотно подчинилась.

Миррима привезла с собой из Карриса его кольчугу, шлем и боевой молот. Но одного дара силы было мало, чтобы легко выдерживать их вес.

Он доскакал до отряда Скалбейна. Большинство рыцарей уже вооружилось копьями, следом на ста телегах везли запасные.

Габорн подъехал за копьем. Боринсон тоже выбрал себе копье. Оно было тяжелое, боевое, весом около восьмидесяти пяти фунтов. Он проверил наконечник — достаточно ли наточен, чтобы пробить шкуру опустошителя. Чтобы легче входило, древко было отполировано и смазано маслом. Для прочности его опоясывали на равном друг от друга расстоянии три утопленных железных кольца.

Боринсон поднял копье, и во рту у него пересохло. Слишком мало даров, чтобы держать это оружие ровно.

Оглядев остальных, он увидел, что некоторые из рыцарей взяли два копья, по одному в каждую руку. Перед атакой одно из копий втыкалось в землю, чтобы можно было, подхватив его, быстро сделать вторую попытку. Неделю назад и он поступил бы так же.

Кое-кто из рыцарей вытащил винную флягу. Воины из северных стран пили перед боем вино с огуречником — для храбрости. Боринсону казалось, что так поступают только трусы.

Однако здесь он не слышал ни хвастовства, ни пустых речей, свойственных молодым воинам перед их первой битвой. Эти рыцари сражались в Каррисе. Они уже бились с опустошителями и остались в живых. Чем могли похвастать немногие.

Герольды протрубили атаку, и Габорн, пришпорив коня, возглавил отряд. Конница тронулась. Опустошители к этому времени ушли на милю вперед.

Габорн взял к западу, обходя колонну врага с другой стороны. Отряд пересек тропу опустошителей, которая представляла из себя мелкую канаву.

Идя на север, опустошители продавили землю на глубину четырех-пяти футов. В канаве этой не осталось ни деревца, ни кустика, ни камня. Все было растоптано в пыль.

Боринсон представил себе, как со временем тропа опустошителей заполнится дождевой водой, в ней заведутся лягушки и рыба. И много лет спустя еще будут видны сквозь прозрачную воду на дне следы чудовищ.

Он прислушивался к топоту копыт своей лошади, и ему казалось, что его сердце бьется в одном ритме с ним.

Они выехали на западную от орды сторону, опустошители оказались слева от Боринсона, и Габорн повел отряд в полумиле от чудовищ по ветру.

Боринсон настороженно следил за ними — этими огромными тварями, у которых под серой кожей так и играли мощные мускулы, — на тот случай, если кто-то из них развернется и бросится на людей.

К его удивлению, Габорн медлил с приказом перейти к нападению.

Миррима скакала рядом с Боринсоном. И молчала. Лук с наложенной на тетиву стрелой держала наготове.

Весь отряд мчался вперед, готовый в любой момент атаковать. Рука Боринсона, в которой он сжимал копье, вспотела.

Недалеко от тропы, выгнанная из нор сотрясением земли, сидела пара барсуков, глазея на опустошителей.

Те бежали враскачку, сначала вскидывая голову, затем брюхо. Кристаллические зубы их сверкали на солнце. Огромными передними лапами каждый из них мог разорвать пополам лошадь.

Там и тут в гуще серых тел Боринсон видел мерцание рун — то были огненные колдуньи. Они держались вместе посередине, прикрытые со всех сторон носителями клинков.

Горы серой плоти, куда более внушительные, чем слоны. У Боринсона кровь быстрее побежала по жилам. Он еще в детстве частенько воображал, что бьется с опустошителями, вонзая копье в «заветный треугольник», но больше одного-двух чудовищ он себе не представлял. Такого их количества не могло представить и самое буйное воображение.

Рядом с ними скакал сэр Хосвелл. Этот невысокий мужчина с темными глазами и огромными усами напоминал Боринсону выдру.

Хосвелл улыбнулся Мирриме.

— Не волнуйтесь. Убить опустошителя не так уж и трудно. Думайте о нем как о мишени — просто большая мишень. Цельтесь в «заветный треугольник». А если он встанет на задние ноги — между брюшных пластин. В другие места лучше вообще не стрелять. В верхнее нёбо попасть никак невозможно.

Миррима не ответила.

Рыцари вокруг начали перебрасываться шутками. Кто-то крикнул:

— Эй, никто не приметил в орде какого-нибудь малютку? Для сэра Седрика? Ему ответили:

— Малюток что-то не видать, зато есть один хворый — еле волочит по земле задницу!

— Серебряного ястреба дам, — крикнул другой лорд, — тому, кто поймает зубами гри и проглотит!

То был старинный обычай — встречать смерть без страха и с шуткой на устах.

Но Боринсону нынче было не до шуток. Он не понимал, почему Габорн медлит с атакой. Они скакали рядом с ордой вот уже минут десять.

Опустошители на бегу вздымали пыль, и облака ее, футов в сто высотой, ветер сносил на запад, прямо в лица рыцарям. Латы и волосы их вскоре густо покрылись пылью, в горле у всех першило. Чтобы отчистить кольчугу Боринсона, понадобился бы не один час.

Он считал, что атаковать нужно как можно скорее, пока солнце не согрело и не взбодрило опустошителей. В полях было сухо, на ровной земле лишь изредка попадались камни и кусты. Никаких причин для колебаний у Габорна не было, во всяком случае, на взгляд любого опытного воина.

Но Габорн был Королем Земли и видел то, чего не видели другие.

Вскоре по рядам передали приказ. Скакавшие впереди предупредили:

— Короля Земли не опережать, атаковать, когда он атакует. Не кричать боевых кличей, в рога не трубить. Строиться по три!

Строй рассеялся, рыцари держались футах в десяти от своих соседей. Боринсон занял место в переднем ряду.

И снова пришлось ждать. Правда, кобыла наконец начала его слушаться. Словно снова обрела боевой задор.

Сигнала Боринсон так и не увидел и приказа атаковать не услышал. Он просто обнаружил вдруг, что рыцари начали разворачивать коней в сторону опустошителей. Габорн скакал на дюжину ярдов впереди остальных.

Король высоко поднял левую руку, предупреждая, чтобы никто не вырвался вперед него. Он мчался прямо к опустошителям. Те же, никак не реагируя, продолжали бежать своей дорогой, словно и не подозревали, что на них нападают.

В тысяче ярдов от них Габорн немного развернул коня и поскакал на северо-восток, держась под углом в сорок пять градусов по отношению к колонне. Он пустил коня галопом и взял копье наперевес. Властители Рун в переднем ряду последовали его примеру.

Боринсон сделал то же. Тут кобыла его удивила. Она пошла таким плавным шагом, что держать копье ровно не представляло никакого труда.

Не сводя глаз с опустошителей, он ждал мгновения, когда те развернутся навстречу.

В пятистах ярдов Габорн пришпорил коня. Лошадь Боринсона как будто подпрыгнула под ним, и земля под ее ногами слилась в одно смазанное пятно. Несколько скакунов вырвалось из строя, обгоняя остальных.

Пегая кобыла вновь удивила Боринсона. Она тоже вырвалась вперед, словно и впрямь обрела боевой задор, и помчалась на опустошителей.

Он начал выбирать для себя мишень. Топот опустошителей стал громче топота лошадей, пробирая дрожью до костей. Над головами замелькали гри. Опустошители были уже совсем близко, но по-прежнему ни одна безглазая голова не повернулась в сторону людей, и щупальца их не зашевелились беспокойно, как обычно в минуту опасности.

В гуще чудовищ Боринсон заметил опаловое мерцание, руны огненной колдуньи. Но добраться до нее не было возможности. И он, выбрав опустошителя в переднем ряду, вскинул копье.

Время как будто остановилось. Он слышал ритмичный топот копыт, замечал каждую мелочь вокруг. Тяжелое копье при одном даре силы — не самое удобное оружие, но он был опытным воином. И даже отметил с удивлением, что вокруг так и порхают бабочки и скачут кузнечики.

Выпрямился в седле. И на мгновение вдруг осознал все безумие того, что собирался делать. Ведь промахнись он при ударе, упади с коня, это будет означать верную смерть.

И сопротивляясь подступившему ужасу, он начал тихонько смеяться.

В трех сотнях ярдов опустошители еще не замечали атаки. Но в полутора сотнях те, что были поближе, начали замедлять бег и поворачивать головы к людям.

Однако времени у них уже не было — так быстро скакали сильные кони.

Опустошитель, выбранный Боринсоном, резко остановился, подняв облако пыли. Это был огромный носитель клинка с чудо-молотом в правой лапе.

Рукоять этого черного железного молота была в двадцать футов длиной, а боек весил, как добрая лошадь. К рукояти был привязан лоскут человеческой кожи. В спине опустошителя торчал застрявший снаряд баллисты.

Кругом уже раздавались лязг оружия, крики людей, ржание лошадей и рев опустошителей.

Чудовище разинуло пасть и вскинуло молот навстречу Боринсону.

Тот на полном скаку приподнял наконечник копья, развернул под нужным углом. Опустошитель уже нависал над ним, совсем как гора.

Боринсон, натягивая поводья, с трудом откинулся влево. Через мгновение он был уже в тени опустошителя и мог разглядеть каждую складку на его бородавчатой серой шкуре. Над головой сверкали страшные зубы.

Он направил наконечник копья в «заветный треголь-ник», почувствовал, как тот вонзается в плотные хрящи. Затем ослабил хватку, позволяя копью войти глубже под тяжестью собственного веса.

Опустошитель зашипел и взмахнул молотом — но то были уже предсмертные конвульсии.

Боринсон едва успел увернуться от просвистевшего над головой молота.

Внезапно рядом появился другой опустошитель. Кобыла Боринсона заржала, попятилась и, споткнувшись, упала. Он вылетел из седла.

Перед глазами мелькнула разинутая пасть ревущего опустошителя, в нос ударил запах пыли.

Через мгновение он уже лежал на земле. От удара у него перехватило дыхание, на теле, казалось, не осталось ни одного живого места. Но надо было встать, двигаться, и он попытался оттолкнуться от земли руками.

Дотянуться до молота, успеть хотя бы вступить в бой — тупо подумал он.

Но Боринсон был воином неудачных пропорций. Все мускулы как будто превратились в студень, и встать ему никак не удавалось.

Тогда он перекатился на спину, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Опустошитель нависал над ним, сверкая зубами, щупальца на его голове извивались, как змеи. Он заревел, поднял свои огромные лапы.

Тут свистнула тетива. В воздухе мелькнула стрела и вонзилась в череп чудовища.

Боринсон поискал глазами лучника. И увидел футах в десяти от себя Мирриму.

Опустошитель повернулся, словно собираясь бежать. Но тетива свистнула снова, и у чудовища подкосились ноги.

Послышалось шипение, и перед людьми возник третий опустошитель. Боринсон увидел на серой шкуре светящиеся руны. Тут до него докатилась волна вони, волна бледного серого тумана, ослепившая его. В ушах загудело так, что звуков битвы он уже не слышал. Глаза начало жечь, словно в них плеснули кислотой.

Он успел увидеть, как развернулась Миррима. И с яростным криком выпустила стрелу.