Мы подплыли к ней. Она тяжело дышала.

— Моя вина, — сказала она. — Гарсон, должно быть, прошел кустарником. Он знал, что река нашпигована АНП и кибертанками.

— Si, — сказал Перфекто. — Я увидел их след как раз перед тем, как в нас попало, но ты смотрела на город. А след вон там. Но мне кажется, Анжело повредил правую руку. Он не может идти дальше! — Перфекто помог мне выбраться из воды.

Абрайра озабоченно посмотрела на меня. Я потер плечо.

— Все в порядке.

Перфекто несколько мгновений печально смотрел на меня. Сжал кулаки, и я подумал, что он меня ударит, что-нибудь сделает, чтобы помешать мне идти. Но он взял мой самострел и сказал:

— Следуйте за мной. Я пойду первым. — И пошел вверх по течению, прихрамывая, прокладывая дорогу в густом кустарнике. Мне это не понравилось. Он опять принимает на себя опасность, отдает мне свою жизнь, как это сделал Люсио.

Вскоре мы отыскали след армии: плазма стекала с деревьев, обжигая их. Это наши стреляли перед собой, уничтожая мины. Земля почернела и обгорела, листвы почти не осталось. В кустах лежало несколько наших машин, разбитых на куски залпами АНП. Путь был усеян телами наших наемников, но трава росла так густо, что труп мы замечали только тогда, когда спотыкались о него. Перфекто шел в пятидесяти метрах перед Мавро. Мы с Абрайрой шли, на пятьдесят метров отставая от Мавро. Если кто-нибудь из передних наступит на мину, остальные не пострадают. Мы осматривали тела погибших и подбирали себе части защитного костюма. Мы с Мавро не нашли подходящих шлемов, и я быстро отказался от поисков. Теперь мы находились всего в пяти километрах от фронта. Через каждые несколько метров попадались ямы, оставленные взорвавшимися минами, и раз двадцать нам встречались пустые разбитые машины. На обочине лежали сожженные кибертанки городской защиты. Глядя на них, я был уверен, что в зарослях скрываются другие, потому что видел отверстия в листве, проделанные огнем.

На расстоянии продолжали звучать выстрелы. Мы все молчали. Сосредоточенно смотрели под ноги, наблюдали за кустами, не шевельнется ли что.

Наконец Перфекто крикнул, чтобы мы остановились, и сам остановился, глядя вперед. Перед нами было открытое пространство без всяких следов мин. Ябандзины очень густо минировали местность, поэтому когда мы проходили метров Десять и, не встречали мину, значит что-то не так. Перфекто протянул руку, набрал в ладонь земли и бросил вперед. Мины обычно взрывались даже от такого незначительного веса. Перфекто улыбнулся и сказал:

— Впереди свободно. Ни мин, ни ласок. Я взглянул на Мавро. Пот покрыл его лоб, глаза стали пустыми. Пот «мугга» [48], пот абсолютной сосредоточенности. Мы вышли из зарослей у основания холма. Впереди на склоне звучали выстрелы, и я различал фигурки людей в зеленых боевых костюмах. Они, как муравьи, пробирались в бреши, пробитые в высокой стене, и исчезали в городе. Я удивился, что город так близко. Из джунглей выбирались пять черных кибертанков. Люди с лазерными ружьями пытались попасть в их сенсоры. Один танк наклонился на крутом подъеме и опрокинулся. Другой выкатился из джунглей у основания холма и менее чем за секунду сжег своим смертоносным лазером человек двадцать.

А на обширной поляне перед нами лежали уже сотни мертвых. Над городом вспыхнуло пламя, огненные полосы потянулись в небо, как следы праздничных ракет, тысячи лент оранжевого огня. Перфекто закричал:

— «Дерево смерти»! — и указал на ленты. Каждая из них, опускаясь и касаясь земли, взрывалась, посылая во всех направлениях шрапнель. Люди падали сотнями. Ябандзины усовершенствовали свою защиту. А в городе не было колумбийцев, которые могли бы нас поддержать.

Мы бежали изо всех сил, надеясь пересечь открытое пространство, прежде чем вырастет новое «дерево смерти». И находились уже в километре от линии фронта, когда Перфекто взглянул в сторону и пригнулся. Я услышал высокое гудение, и пять ласок — снарядов размером с мою руку — с шелестом пролетело на север сквозь кусты. Перфекто быстро выстрелил несколько раз и сбил их. Но последнюю ласку он сбил всего в нескольких метрах от своей груди. И шрапнель разорвала броню на его груди, разлетелись зеленые обрывки.

Перфекто удивленно вскрикнул, сделал шаг назад, грудь его превратилась в месиво изорванной плоти и крови. Он упал. Я подбежал к нему. Из ран в его груди выходили кровавые пузыри. Мавро выхватил из руки Перфекто самострел и стоял над ним, оглядывая небо в ожидании новых ласок.

— Как странно, — сказал Перфекто в микрофон, и связь сделала его голос гулким, как рычание собаки. — Нет москитов! Во всех джунглях ни одного москита! — Он протянул руку ко мне, коснулся моего лица, словно хотел приласкать. Рука его упала. Он умер.

Выше по склону кричали люди, кричали и умирали ябандзины на улицах Хотокэ-но-Дза, слышались звуки выстрелов. Я поднял голову и увидел высоко в небе желтое солнце. Ужасный гнев охватил меня. Ябандзины отобрали у меня друга, и я ненавидел их за это. Хотел бежать вверх по холму, все опустошая на своем пути, но потом посмотрел на грудь Перфекто и понял, что не могу оставить его, не могу перенести его несуществование. Он отдал мне свою жизнь. И я надеялся вернуть ее ему.

Я взглянул на свои руки. Со мной только ружье. А должна быть медицинская сумка. Снова посмотрел на рану: легочный мешок, чтобы закрыть дыры в легких, с литр искусственной крови, смолистая повязка поверх раны, раб, который будет поддерживать работу сердца. Все это нужно, чтобы сохранить ему жизнь. Если бы медицинская сумка была со мной, я мог бы его спасти. Я достал мачете, разрезал пористую изоляцию ствола лазера и обнажил заиндевевшие тюбики с азотным охладителем, потом отсек розовый палец с левой руки Перфекто и положил его между тюбиками. Затем отрезал кусок окровавленного кимоно и плотно обвязал им ствол лазера над охладителем, надеясь таком образом сохранить образец плоти Перфекто, не дать ему испортиться.

— Ах, только поглядите на доктора… — сказал Мавро, оглядываясь на меня. Пот «мугга» покрывал его лицо, и смотрел он в землю. — Старик превратился в вампира.

Я ничего не ответил. Конечно, он понял, что я делаю, но в гетто Картахены не берут у мертвецов образцы ткани для клонирования. В мире, кишащем людьми, где миллионы ждут своей очереди родиться и у каждого есть какая-то индивидуальная добавка в генофонд, клонирование оправдано лишь для тех, чья генетическая структура может быть названа «невосполнимым сокровищем». Мало кто генетически достоин такой чести. Но Перфекто и другие химеры, пожалуй, как раз те, кто, по-моему, должен быть клонирован.

Голос Абрайры звучал хрипло:

— Ты собираешься сделать его копию? Это удивительно. Я люблю тебя за это.

— Прекрасно, — ответил я и посмотрел на склон, тянущийся к городской стене. С самой первой встречи я помнил слова Перфекто: «Мы с тобой оба умрем на Пекаре». Его пророчество исполняется. Он мертв, а я чувствую, как умирает во мне способность испытывать страсть, сочувствие, надежду. А когда все это уходит, ничего ценного не остается. Я понимал, что становлюсь пустой шелухой. Мы находились внизу, у рисовых полей, выше начинались банановые плантации. Несколько машин перевернулись, пытаясь одолеть крутой склон. Никакого следа защиты я больше перед нами не видел. Далеко, в стороне от нас, медленно двигались кибертанки ябандзинов. Должны быть еще ласки, но большинство их, наверное, сбили те, что прошли перед нами. С полдесятка стволов АНП дымились в скалах у основания города. Ничто не может помешать нам войти в Хотокэ-но-Дза. Жители не стали бы минировать банановые плантации.

Я вскочил, закричал и побежал к городу. Поднимался прямо через поля к городу, и Абрайра кричала:

— Подожди! Там опасно! — Она обогнала меня и побежала впереди, а Мавро попытался обогнать и ее. Его глаза сверкали, в них горела угроза. Солнце ярко освещало вытатуированные серебряные слезы, и казалось, они пылают.

Я продолжал бежать через поля, пытаясь первым из нас троих добраться до города. Но Абрайра оказалась сильнее и быстрее, она поднималась передо мной, а Мавро словно перелетал через бугры, задерживавшие меня.

На бегу я сбрасывал защитную одежду, чтобы она мне не мешала.

Мы миновали рисовые поля, пробежали плантациями бананов, потом одолели крутой подъем в полкилометра. Пробрались в брешь в стене и оказались на улицах Хотокэ-но-Дза. Повсюду лежали тела, а звуки выстрелов стали громче. Абрайра приказала двигаться между двумя домами, гигантскими иглу, высеченными из светлого камня, и там лежали три мертвых самурая в красных боевых костюмах. Я не хотел портить образец ткани Перфекто, поэтому свое ружье повесил на спину и взял другое у мертвого самурая. Перед нами километра на два узкой аккуратной лентой тянулся к морю город; теперь он превратился в развалины, в центре города рухнувший воздушный корабль провел длинную черту разрушений. Целые здания при этом были снесены до основания. Я подумал, что такое опустошение может вызвать только челнок, разбившийся на полной скорости. По улицам двигалась сотня наших машин, разбрызгивая смерть из плазменных пушек, выпуская кривые ножи из самострелов. Все затягивали густые облака дыма.

Мы пересекли улицу и двинулись к океану. И тут увидели ябандзинов: стариков в белых кимоно, изрезанных лезвиями, старух, сожженных лазером, малышей с разбитыми головами. На улицах города я заметил только одного мертвого наемника. Мы вошли в полосу дыма, и дым окрасил все вокруг в темно — желтый цвет. Я ощущал дуновение ветерка, ярко светило солнце, поблизости слышался гром пушек, и меня охватила сумасшедшая радость. «Так и должно быть, — подумал я. — Сражаться, чувствовать себя живым. Так и должно быть». Повсюду дома, очень похожие, у многих контрфорсы, как отходящие в стороны руки. Из куполов поднимался дым, на порогах лежали мертвые ябандзины, их обожженные останки свидетельствовали об избранной ими форме самоубийства. «Пусть будет больно, — подумал я. — Пусть будет больно».

Мы бежали туда, где звуки битвы были всего громче, но странная городская акустика сыграла с нами шутку. Все время звуки битвы слышались нам впереди, как будто всего в нескольких метрах от нас.

Платиной вспыхнул передо мной выстрел из лазера, я отпрыгнул и покатился по земле, крича от радости. Мы находились в километре от моря. Я вскочил и посмотрел на стрелявшего — наш компадре в зеленом защитном костюме. Он, извиняясь, развел руками. Я понял, что здесь схватка уже закончена, впереди только свои. Вокруг множество куполов разного цвета. Деловой район.

Недалеко послышались крики, болезненный женский вопль, я пробежал под контрфорсом через тучу дыма. Передо мной Мавро стрелял в купол. Я услышал сдавленный крик справа и подбежал ко входу в купол. Оттуда валил дым, и я ничего не увидел. Выстрелил от пояса, кто-то закричал и упал.

Я повернулся. Абрайра следила за улицей, держа лазер наготове. Мавро, продолжая стрелять, нырнул в купол. Ниже по холму двигались наши люди, и мертвые ябандзины лежали так густо, что местами с трудом приходилось перебираться через трупы. У ябандзинов, казалось, не было никакой защиты, не было трех тысяч самураев, они совершенно нас не ждали, я не мог этого понять. Ниже по холму одновременно взорвались три купола. Ябандзины взрывали свой город.

Я слишком отстал. Передо мной нет никаких живых целей. Чтобы их отыскать, нужно бежать вперед. Ни у кого из ябандзинов нет защитных костюмов. Я нащупал регулятор и уменьшил энергию луча лазера. Пробежал мимо Абрайры и здания, в котором скрылся Мавро. Абрайра что-то крикнула и бросилась за мной.

Я пробежал по улице мимо десятка компадрес в зеленой броне, которые методично обстреливали два горящих здания, словно там скрываются ябандзины, мимо полных наемников машин, поливавших город на полкилометра вперед плазмой.

Я пробежал два квартала делового района, царапая голые ноги. Три молодых японца выскочили из здания, я выстрелил им в спину и обернулся, чтобы взглянуть, где мои компадрес. И вдруг понял, что рядом со мной никого из компадрес нет: я на передней линии, и впереди улицы залиты плазмой. Я могу перебить всех.

Я закричал, взглянул выше по холму, и вдруг из двери купола выбежала женщина. На ней был синий костюм, как у чиновника, кожа светло — желтая, усеянная кровавыми точками, под глазами темные круги. Глазные складки сильно подчеркнуты, черные волосы зачесаны назад. Она опустила взгляд и посмотрела на мое лазерное ружье. Потом принялась возиться с собственным лазером, нацеливая его на меня.

Я выстрелил первым и перечеркнул ее огненной полосой. Она удивленно открыла рот и смотрела на меня, словно знала, что она уже мертва. Потом упала, освобождая мне дорогу, вытянулась. И в этот момент у меня закружилась голова, сердце гулко забилось, и я достиг состояния Мгновенности. Женщина падала, глаза ее смертно закатились, ружье она уронила, и оно, падая, повисло в воздухе. По улицам катились волны дыма, они кружили вокруг куполов, и все было похоже на ад. Небо почти расчистилось от опару но тако, сильный ветер разогнал грозовые тучи. Я видел только одну желто — зеленую полоску, плывущую по небу; при этом на фоне утреннего горизонта видны были миллионы и миллионы отдельных опару но тако, они золотом и белизной сверкали на солнце, как кусочки слюды. Больше ничего чуждого. Орхидеи на крошечных газонах, приземистые пальмы и гигантские папоротники во дворах — это я видел всю свою жизнь. Купола, как женские груди, поднимающиеся в воздух, — это всего лишь дома. А умирающая женщина, лежащая на земле с искаженным лицом, с бледной кожей в розовых пятнах, — просто женщина, я таких видел миллионы. И каким-то образом она соответствует окружению. Словно дым, катящийся по улицам, завихряющийся у куполов, небо, блестящее осколками слюды, умирающая женщина с бледной кожей — все это части огромного холста, пейзаж, нарисованный искусным художником. И я испытал чувство, которое можно было бы назвать совпадением. Эта женщина, эта планета — это совсем не Земля. Но я почувствовал, что готов их принять. Я стал частью Пекаря.

Женщина, в которую я выстрелил, наверное, любила, ей были дороги незнакомые мне люди. Она не ябандзин. Она просто человек. Она человек не из-за своего сходства со мной, а вопреки отличиям. Я огляделся, пораженный этим ощущением, и увидел, что все вокруг незнакомое, более чуждое, чем я себе представлял. И одновременно все это принадлежит мне.

Я больше не в Панаме. Я посмотрел на улицы, на холм. Мои компадрес бежали за ябандзинами, стреляли в них. Ябандзины не очень сопротивлялись. Никаких трех тысяч самураев, о которых нас предупреждали, нет. На дирижаблях, должно быть, прилетело всего несколько сот человек. И все они как будто погибли. Большинство зданий горит и разрушено. Только немногие ябандзины решили жить и сражаться. Подобно жителям «Мотоки», большинство предпочло покончить самоубийством. Они не верили, что могут победить нас. Мало кто сражался, и ни у кого не было оружия, способного пробить нашу броню. Они были обречены. Но мои companeros словно не понимали этого.

Выше по холму из дома выбежала девушка. Двое наемников обернулись и, не раздумывая, выстрелили. Девушка закричала и поскользнулась в луже собственной крови. Те же два наемника медленно направились к куполу, из которого она выбежала, как будто в нем их ждали десятки самураев. Они совершенно не понимали, что бой окончен и война выиграна.

У меня не было стремления бросить оружие, как во время убийства Люсио. Но и не было сил нести его дальше. Я подбежал к женщине, которую застрелил. Она лежала на земле, дышала с трудом, но еще дышала. «Она дышит! Я могу спасти ее, — подумал я, — могу спасти ее!» И тут я понял, что с самого убийства Эйриша ищу человека, которого сумел бы спасти, чтобы как-то перед собой оправдаться. Я тащил полуживую Тамару на станцию Сол. Во время эпидемии я изо всех сил старался спасти хоть одного человека. Даже когда Перфекто убил Бруто, что-то во мне кричало: «Надо его спасти!» Но каждый раз мне не удавалось поспеть вовремя. И я подумал: «Если сумею спасти по одному человеку за каждого убитого, счет сравняется. И я стану свободен».

Я расстегнул костюм женщины и прикрыл ее рану. Кожа у нее бледная; сознания нет, женщина в шоке. Я подложил ей под ноги свой лазер, приподняв их. Оглядел улицу. Мне нужна медицинская сумка, перевязочные материалы, болеутоляющее и средства для закупорки сосудов. Я осматривал улицу, словно где-то здесь, в укрытии, сидят медики. Интересно, где в городе больница. Но на зданиях только японские иероглифы. Я увидел машину, медленно спускающуюся с холма по направлению ко мне. Поднял руки и закричал, потом побежал навстречу к своим компадрес.

— Мне нужна медицинская сумка! — кричал я на бегу. Артиллерист спросил в свой микрофон:

— Что ты здесь делаешь без защитного костюма?

— Мне он не нужен. Ябандзины не сопротивляются, — ответил я, словно это все объясняло. Один из наемников порылся в машине, достал медицинскую сумку и бросил мне.

— Graciac, — крикнул я и побежал назад. Женщину я нашел на прежнем месте. Проверил раны и обнаружил разрыв одного легкого и повреждение кровеносных сосудов под грудиной. Запечатал дыры в легких пневматической пеной, а кровеносные сосуды просто перекрыл. Наложил повязку и дал диалилфталат, чтобы вывести ее из шока.

Когда я заканчивал работу, за спиной у меня появилась Абрайра.

— Что ты делаешь? — крикнула она.

— Спасаю людей. Они не сопротивляются. Помоги мне! Раздобудь еще одну медицинскую сумку, — крикнул я в ответ, и она, отбросив ружье, побежала вверх по холму. Я прошел по улице и обнаружил старика с остекленевшими глазами, девочку лет двенадцати, спасти которую было уже невозможно, полную женщину с очень широкими бедрами: похоже, она родила множество детей. Она лежала, и в ноге ее торчало множество метательных стрел. Одно колено оторвано. Из раны била кровь. Женщина тяжело дышала, как раненое животное, и цеплялась пальцами за землю, пытаясь уползти от меня.

Я наложил ей турникет на ногу и сделал инъекцию болеутоляющего. Она покорно смотрела на меня, не мешая работать. Трудно спасти ей ногу, времени на это нет. Лучше стабилизировать ее положение, оставить турникет, хотя при этом она ногу потеряет. Но всегда можно отрастить новую.

Подошла Абрайра с новой медицинской сумкой. Она крикнула:

— Там, внизу! Целая толпа! — И указала в сторону берега.

Мы побежали к берегу и на углу одной из улиц обнаружили человек тридцать. Десять были еще живы. Я начал лихорадочно работать: мальчик с развороченным бедром, старик со стрелой в спине, девочка, которой плазма попала в грудь и у которой хватило ума упасть и дать плазме стечь. Я быстро делал необходимое, вокруг стреляли, но ни разу не выстрелили по мне. Казалось чудом, что можно заниматься исцелением посреди боя, но ябандзины на нас не нападали, а из наших компадрес никто не выстрелил по ошибке.

Время замедлилось, мгновение тянулось бесконечно. Я работал, а Абрайра бегала от машины к машине и приносила медикаменты. Один раз я поднял голову и заметил, что стрельба почти прекратилась. Не знаю, сколько времени я трудился: минуты или часы. Подсчитал, что помог примерно двадцати раненым, в среднем на одного уходило две минуты Но не может быть, чтобы я работал меньше часа!

Земля подо мной дрогнула, взорвалось соседнее здание.

И всякий раз как я поднимал голову, чтобы перевести дыхание, Абрайра указывала на нового раненого, и я хватал свои вещи и бежал к нему. Постепенно мы приблизились к какому-то складу, здесь в подвалах лежали десятки раненых. Я занялся молодой девушкой, услышал скрежет и поднял голову.

Кто-то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Уложил ее и побежал за другими ранеными. Подоспел еще один компадре, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся в моей сумке. Сказал, что его зовут Фаустино и он служил санитаром в полевом госпитале в Перу. Он работал очень хорошо. У него оказались быстрые и искусные руки.

Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что возникает нечто вроде военно-полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.

Я слышал настойчивое «бум — бум — бум» в здании всего за три двери от нас по улице. Это было единственное место поблизости, где еще стреляли. Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий добавляет нам много ненужной работы, и рассердился.

Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба. Абрайра в это время вошла под арку большого промышленного здания, — и неожиданно все это здание вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло в воздух — и развалилось. На Абрайру обрушились кирпичи и покореженные стальные балки.

Я бросился к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я стоял, потрясенный, глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи. Прикинул, что их навалило слоем примерно в метр, и старался убирать их как можно быстрее. Поблизости продолжали стрелять.

«Когда откопаешь, она уже будет раздавлена, — подумал я. — Нужно спасать еще живых людей. Спасать тысячи». Я знал, что Абрайра не могла уцелеть под камнями.

Кинулся к большому куполу, где раздавались выстрелы, и даже на расстоянии услышал женские крики. Я вбежал внутрь. Купол оказался театром. Сквозь круглые окна под самой крышей лился свет, впереди располагалась сцена. В здании укрылась сотня женщин; и один человек в броне стоял у входа и стрелял в женщин из самострела, а они прятались за спинками кресел. У меня на глазах одна из женщин метнулась к запасному выходу, человек повернулся и убил ее. Действовал он с удивительной скоростью и уравновешенностью, точно и даже изысканно, погруженный в состояние мунэн, одновременно достигнув Мгновенности и Полного Контроля. Он стрелял по своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это исключительно точно. Он символизировал все то, чему научили нас самураи. Женщины отчаянно кричали. Я крикнул:

— Muchacho! — и подбежал к этому человеку сзади. Он повернулся ко мне — я увидел, что это латиноамериканец, — потом снова принялся истреблять женщин. Я выбил самострел у него из рук и закричал: — Не нужно! — Он взглянул на меня, потом на ружье, словно хотел подобрать его.

Я стал расстегивать его шлем, кричал: «Не нужно!», хотел посмотреть, узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня он безымянный. Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых мне рефуджиадос. Глаза его горели, он был покрыт потом мунэн.

Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на него кричу, как человек, очнувшийся от сна. Лицо его сияло восторгом. Неожиданно его взгляд сфокусировался, он увидел меня.

— Que glorioso! Как славно! — удивленно сказал он.

Снаружи звуки выстрелов стихли. Слышались радостные возгласы: наши люди осознали, что победили. И хоть меня тошнило от того, какими мы стали, в то же время я дрожал, сознавая, что мы приобрели целую планету. Я вышел наружу. Счастье, словно пот, сверкало на лицах моих товарищей. Я видел companero со снятым шлемом, с его волос стекала радость.

Я повернулся и побежал помогать раненым.

День тянулся бесконечно. Мы обрабатывали сотни раненых и переправляли их в больницу. Огромная работа, в которую постепенно было вовлечено около восьмидесяти Человек. Город принадлежал нам, и ябандзинов к полудню согнали в огражденный лагерь. Гарсон провозгласил себя президентом Пекаря. Командование ОМП, находившееся на орбите, с радостью приняло нашу просьбу о вхождении в Объединенные Нации в качестве единого члена, и наше пребывание на планете было узаконено. Объединенные Нации предпочитают иметь дело со стабильным правительством, единым для всей планеты, независимо от того, чего это стоит населению. Захватив обе столицы, мы доказали, что являемся таким правительством, и получили признание: закон признает любое правительство, добившееся объединения планеты. Объединенные Нации счастливы, что мы прекратили распрю на Пекаре. И потому одобрили нашу победу.

Мы узнали, что ябандзины не смогли обеспечить себя огнестрельным оружием, потому что их фабрики оказались разрушены. Через несколько часов после того, как дирижабли ябандзинов вылетели сюда на подмогу, наемник по имени Овидио Гардоса с помощью амигос нагрузил челнок камнями. Потом со стороны моря подлетел к Хотокэ-но-Дза и на скорости 1500 километров в час ударился в промышленный комплекс Ро. Он погиб сам, но уничтожил и несколько сотен самураев, которые лихорадочно готовили там оружие. Все говорили об Овидио, и многие считали, что нужно почтить его героизм и назвать его именем город. Мне казалось, что Овидио — хорошее название для города.

В полдень подъехал Гарсон, он привез с собой в больницу Тамару, и она молча смотрела, как мы заботимся о ябандзинах. Я чувствовал, как она смотрит мне в спину, будто ворон.

Я наполнил ее сосуд для внутривенных вливаний. Она поблагодарила меня, но больше мы не разговаривали. Работая, я вдруг вспомнил, что на спине у меня по-прежнему лазерное ружье. Я достал из него образец плоти Перфекто и поместил в холодильник, а потом продолжал работать далеко за полночь. В полночь вернулся Гарсон и увез Тамару, обращаясь с ней так, словно она собака на привязи. Он негромко разговаривал с ней, рассказывая о своих планах немедленной депортации всех мужчин — японцев. Я работал, пока эмоционально и физически не выдохся совершенно, потом вышел на улицу и поискал место, где бы поспать.

Побрел к театру, где в последний раз видел Абрайру живой. Улица была хорошо освещена, и это меня удивило, потому что большая часть города оказалась разрушена. Никто не разбирал камней в груде, под которой лежит Абрайра, и я подумал, что это должен сделать ее амиго. Что случилось с Мавро, я не знал. Спина у меня болела, глаза устали, но я начал поднимать камни из зеленой пемзы.

Каждый камень большой, весит не менее пятидесяти килограммов, даже при здешнем уменьшенном тяготении. Я боялся увидеть Абрайру, боялся, что она будет изуродована до неузнаваемости. Но когда я снял большую часть камней, заметил тело старика, которого несла Абрайра, изломанное и изуродованное, а из — под трупа торчала рука Абрайры. Она светилась теплым платиновым светом, выделялись горячие и ясные вены.

Я отбросил еще несколько камней, и неожиданно вся груда зашевелилась, Абрайра раздвинула камни и посмотрела на меня. Лицо ее было окровавлено, во всем теле, казалось, не осталось ни одного живого места. Она с трудом приподнялась, и я помог ей выбраться из завала. Абрайра пошатнулась и опустилась на колени.

— Я… думал, что ты умерла, — сказал я. Абрайра с презрением взглянула на рухнувшее здание, словно эти камни — ничтожные детские игрушки. В голосе ее звучало удивление. Она сказала:

— Может быть, я и человек, но не настолько же! Я облегченно рассмеялся и помог ей добраться до больницы.

Следующие два дня Абрайра провела в больнице. Удивительно, но у нее треснули только два ребра. Очевидно, усовершенствование коллагена сделало ее кости более гибкими. Я готов был поклясться, что только медуза способна выдержать такое избиение. Я расспросил ее, и она сказала, что главную энергию удара принял на себя ябандзин, которого она несла, и «кирпичи просто показались ей немного тяжелее обычного».

Мы встретились утром с Мавро, отыскали тело Перфекто и похоронили его на кладбище. Потом я работал в больнице как вол, радуясь забвению, приходящему с работой.

Гарсон большую часть времени посвящал восстановлению обороны города. Большой контингент наемников был отправлен в поселки «Мотоки», оттуда жителей дирижаблями перевозили на отдаленный остров, впоследствии им предстоял перелет на Землю. Наши люди по-прежнему опасались мести: выстрелов снайперов, бомб в зданиях. У границ города были в первые же два дня задержаны пятьдесят боевых машин с самураями — и подданными корпорации «Мотоки», и ябандзинами; все самураи хотели добраться до Гарсона, с этой целью они в бурю пересекли большую пустыню.

В том, как наемники держались группами у лагерных костров по ночам и не снимали броню даже на отдыхе, виден был страх. И как только наши пациенты в больнице приходили в себя, Гарсон переправлял их на юг. «Пусть ябандзины сами заботятся о своих, — говорил он. — Надо же чем-то занять их». И это, несмотря на то, что большинство женщин захваченного города относилось к нам как к суперменам, биологически и культурно превосходящим их.

Наши потери соответствовали прогнозам. Гарсон потерял несколько сот человек в сильной буре при переходе через пустыню. Сорок процентов погибли при захвате Хотокэ-но-Дза. Осталось двадцать пять сотен. Недостаточно, чтобы удержать планету, если японцы восстанут.

Но наши люди больше не думали о том, чтобы оставить планету. Однажды утром я встретил Абрайру за пределами — больницы, она сидела на земле, держала в руке горсть почвы и смотрела на нее. Я несколько минут наблюдал за ней и понял, что она никогда не улетит отсюда. Раньше или позже, но умрет она на Пекаре.

Гарсон договорился с колумбийцами, предложив им часть планеты, и мало кто отказался от возможности стать богатым землевладельцем. Почти сразу мы начали выгружать их с корабля — это заняло больше недели.

По ночам мне по-прежнему снилась Тамара, которую я пытаюсь освободить. Снилась Татьяна, девочка, имя которой я помнил, — больше ничего. Я гадал, что случилось с моим отцом, почему я совершенно ничего о нем не могу вспомнить. Это меня беспокоило. Я провел сканирование своего мозга в поисках темных пятен, где погибли клетки, но не обнаружил никаких отклонений. Да я и не ожидал найти что-нибудь. Воспоминания не пришпилены в определенной части коры, как на булавочной головке. Они разбросаны и живут по всему мозгу. И даже определенное повреждение мозга не может полностью лишить меня памяти. Поэтому я еще больше погрузился в работу, надеясь, пока лечу других, вылечиться и самому, а в минуты одиночества сидел в углу и грыз ногти.

Я работал днем, когда Абрайра захотела пройтись. У нее еще было много синяков, тело распухло, и, хотя она и пыталась помогать в больнице, сил у нее не хватало. Я подставил плечо и помог ей идти.