— Так это ты делаешь нашу пищу? — спросил я. — Напомни мне, чтобы я убил тебя попозже.

Хуан Педро опустил голову.

— Все так говорят…

Фидель подозвал меня к терминалу и набрал несколько команд.

— Вот с чем мы имеем дело. — На экране появился вирус типичного строения — крошечный чистый овал — примерно 24 микрона в диаметре, но у него был хвост. Обычно такие хвосты наблюдаются у вирусов, нападающих на бактерии. Внутри простой круг генетического материала, около 40 тысяч аминокислот длиной.

— Химера? — спросил я. Термин «химера» применяется к любому созданному геноинженерами существу, которое несет в себе черты другого вида:

то ли это бактерия, производящая инсулин, то ли более сложный организм Перфекто или Абрайры.

— Похоже, — ответил Фидель. — Но он не вводит через хвост в своего хозяина ДНК, поэтому это не сложная химера. Клетки хозяина поглощают вирус. Хвост он использует, только чтобы ускорить движение. Вирус воспроизводится так: он вводит свой ДНК в клетку хозяина, тем самым преобразует ее репродуктивную систему, и она начинает производить множество копий вируса. Вирусы, размножающиеся в живых существах, часто отрезают целые секции ДНК клеток хозяина и потом используют их для производства своего потомства. Когда вирус готов покинуть клетку, он либо «прорастает», либо просто разрывает стенку клетки. Обычно в таком случае клетка хозяина погибает. И так как наш вирус — биологическое оружие, можно ожидать, что он разрывает клетку, выпуская сотни собственных копий.

На окне в углу экрана компьютера видны были десятки различных антител. Они должны прикрепляться к вирусу, чтобы привлечь к его уничтожению лимфоциты. Информация на компьютере объясняла, почему в комнате все просто сидят без дела. Ждут, пока синтезатор ДНК создаст антитела.

— Похоже, я опоздал, — заметил я. — Работа уже выполнена.

— Si, — ответил Фидель. — Генетики в модуле В работали над этим всю ночь. Работа уже сделана. — Он нажал кнопку, и на экране компьютера появились последовательности ДНК вируса, которые руководят капсидом, внешней протеиновой мембраной вириона, клетки вируса. Рядом виднелось генетическое изображение внешней мембраны нейрона, нервной клетки человека. И они были почти одинаковы. Капсид вируса удивительно совпадал с мембраной нейрона. Последствия очевидны: средства, которыми мы будем бороться с вирусом, уничтожат заодно и нервную систему пациента. — Когда мы начали искать этот вирус, он казался невидимым: ни одно из антител к нему не приставало. Вначале мы думали, что вирус настолько чужд по своему строению, что человеческие антитела его просто не распознают. Но мы проделали анализ капсида и обнаружили, что он аналогичен мембране нейрона и антитела не нападают на него, потому что считают частью человеческого тела. И все «противоядия», запущенные нами, начинают уничтожать и нейроны. С антивирусными химикалиями та же проблема. Все они смертельны для пациента. Есть какие-нибудь предложения?

Я напряженно думал. Первое, что пришло в голову, — субвирусы, крошечные паразиты, которые нападают на вирусы и уничтожают их, но я был уверен, что это они уже испробовали. Я слышал как-то о человеке, который создал искусственную иммунную систему. Он вывел бактерию, поедающую вирус, и затем настроил ее таким образом, что она становилась очень восприимчива к действию пенициллина. Вначале бактерия уничтожает вирус, а затем врач уничтожает бактерию с помощью пенициллина. Но любая искусственная иммунная система, созданная нами, будет уничтожать нерв, словно врага.

В интеркоме прозвучало сообщение, адресованное еще не заболевшим в модуле В: «Всякий, кто за последние двадцать четыре часа не пил воду и у кого нет повышенной температуры, пожалуйста, явитесь на восьмой уровень для срочного помещения в криотанки чрезвычайного положения. Всем остальным оставаться в своих комнатах. В лазарет не заходить».

Я посмотрел на Фиделя.

— Они хотят заморозить тех, кто находится в лучшем состоянии, — сказал он. — Надеются, что, когда найдем решение, мы сможем их спасти.

— А сколько у них криотанков? — спросил я.

— В их модуле около трехсот. Сможем спасти триста человек.

Хосе рассмеялся.

— Я говорил Фиделю, что нужно открыть внешние шлюзы модуля, и пусть всех вынесет в пространство. Там их скорее заморозит… Мы уже все испробовали — никаких результатов. Антитела не помогли. Мы испробовали субвирусы, но у этих крошек собственная иммунная система. Всякий субвирус, который пытается прикрепиться к нашему вирусу, попадает к нему на обед. С ними мы ни к чему не пришли. Нужно что-то более… элегантное. — В голосе его не было надежды.

— Пытались нагревать вирус, подвергать ультрафиолетовому излучению, всякое такое?

— Да. Лучше всего он воспроизводится при чуть повышенной температуре тела. Конечно, у всех пациентов температура повышается, и вирус начинает размножаться еще быстрее. Мы можем убить его радиацией, их вода и воздух уже очищены, но зараженным в модуле В это не поможет. Они получили вирус в воде вчера. И получили все. Один из «самураев» оказался агентом ябандзинов. Он хранил вирус в специальной полости своего тела; должно быть, извлек его и опустил в питьевую воду. Его уже казнили. Большинство жертв получило двойную дозу: как только стала повышаться температура, они много пили. Инфекция рассеяна: вирус нападает на все жизненно важные органы. Он вызывает повреждения легких, печени, кожи. Поражает кровеносные сосуды — они начинают разбухать. Несколько пациентов умерли от тромбов: частички ткани оторвались где-то и по сосудам попали в мозг.

— Ну, по крайней мере убийца умер раньше своих жертв, — сказал я. — Я уверен, ябандзин считал это выгодным. Он променял свою жизнь на тысячи.

— Мы не можем убить вирус, но, может, нам удастся стерилизовать его, — добавил Фидель. — Сейчас мы работаем над этим. Компьютер проверяет, как вирус разрушает репродуктивную систему клеток хозяина. Мы думали, что можем ввести субмикроб, который смог бы проникнуть в вирус (в качестве вектора использовать прион) или хотя бы нейтрализовать потомство вируса. — Мысль казалась не вполне корректной: прион — это субвирус, который вводит свою ДНК в микроб — хозяин и тем самовоспроизводится, точно так же как вирус для воспроизводства вводит свой генетический материал в клетку хозяина. Работая морфогенетиком, я часто создавал такие штучки, которые должны были проникнуть в клетки хозяина и внести новую информацию в генетический код. Такие вирусы называются векторами, и с их помощью можно проделывать чудеса. Таким образом, возможно использовать субвирус, такой, как прион, в качестве вектора и ввести новую информацию в генетический код микроба, но на практике это очень трудно, потому что прионы — очень маленькие частицы живой материи, часто состоящие всего из нескольких десятков пар аминокислот. Они на грани живого, и я подумал, что будет очень сложно создать достаточно большой прион, который смог бы изменить генетический код вируса. Это вдвойне трудно, так как данный вирус создан как оружие и уже оказался иммунным по отношению к другим субвирусам. Его создатель затратил годы на совершенствование этого генетического оружия. А в нашем распоряжении — только часы, чтобы победить его. Возможно, если бы у нас было несколько месяцев, мы бы что-нибудь нашли. А так Фидель просто сказал:

— Добро пожаловать ждать вместе с нами. Может, тебе придет в голову какая-нибудь мысль.

Пришлось ожидать сообщения компьютера о системе воспроизводства вируса. Иногда интерком доносил звуки лающего кашля, шаги санитара, переходящего от пациента к пациенту. Они там негромко говорили друг с другом; готовясь к смерти, рассказывали о своей жизни, о людях, которых любили. Среди них была одна женщина, и я слышал, как она переходит от кровати к кровати, разговаривает с больными, утешает умирающих. Она говорила: «Меня зовут Фелиция. Хотите немного воды? Вам нужно одеяло?» А потом начинала рассказывать о разных хороших вещах, о том, как она целый день провела на пляже и загорела до цвета сандалового дерева, о том, как отец научил ее делать себе обувь. Вначале это казалось простой болтовней, однако больные успокаивались. Эта женщина показалась мне очень мудрой и сильной, и я внимательно слушал ее слова. Мне хотелось стать таким же, как она, хотелось спасти ей жизнь. Дважды японец объявлял по громкоговорителю в модуле В, что больные «должны бороться с болезнью силой духа». Храбрый жест.

Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть.

Мы сразу начали создавать векторный субвирус — существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно «элегантно», чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы могли бы стерилизовать его.

Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть и выяснили все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус всякий раз, как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно высчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник — грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме одного: как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба.

За следующие двадцать четыре часа мы много раз заходили в тупик. Пока мы работали, погибло около трех тысяч человек, и только тогда мы кое-что обнаружили — нашли семейство прионов, которые способны действовать как вектор и стерилизовать вирус, но мы установили также, что защитные механизмы тела разрушают наши субвирусы.

Для того чтобы наши субвирусы подействовали, нам нужно ненадолго прекратить производство антител у пациента. Потом ввести в кровь пациента культуру субвируса. Мы немедленно начали выращивать культуры, но стала очевидной следующая проблема: потребуется не менее шести часов, чтобы создать одну дозу субвируса, через семь часов у нас будет четыреста доз. Рассчитав скорость болезни, мы поняли, что к тому времени пациентам помощь уже будет не нужна. Мы победили вирус, но опоздали.

Мы решили все же начинать и произвести четыреста доз противоядия в надежде спасти хоть кого-то. Если через шесть часов кто-то там еще будет жив, корабельные вспомогательные роботы отнесут противоядие к криотанкам и введут его.

Пять с половиной часов спустя меня по комлинку вызвал Мавро. Был почти полдень.

— Hola, muchacho [30], как дела? — спросил он.

— Прекрасно, — устало ответил я.

— Ты слышал, что я вчера вечером убил этого слабака Самору?

— Нет.

— Si, мы гнались за Люсио и его людьми и в конце концов догнали Самору. Этот козел порезал мне руку. Но не так уж сильно. Сегодня до завтрака мы искали Люсио, но не смогли найти. А теперь Кейго говорит, что мы не должны убивать этого придурка из-за того, что случилось в модуле В. Японцам все нужны живыми. И теперь самурай охраняет Люсио, а потом, когда чума кончится, его переведут в модуль А.

— О, — сказал я.

— А хорошую новость слышал?

Все мои последние новости плохие. Я сказал ему об этом.

— Группа Гарсиа вчера вечером побила самураев! Они выиграли полмиллиона МДЕ. А сегодня утром в симуляторе мы уже сражались не с самураями, а с другими латиноамериканскими группами.

Все четыре схватки сегодня утром мы проиграли, но это потому, что у нас двоих не хватает. Когда вернетесь вы с Завалой, наши дела пойдут лучше. Я смотрел «Шоу ужасов» с Перфекто, узнавал, кто хорош, а кто не очень. Мы утром заключали пари на исход поединков. И я выиграл двенадцать тысяч песо. — Он говорил оживленно, но в тоне его звучало отчаяние. — Я знаю, у тебя есть деньги. Хочешь, поставлю от твоего имени?

Я был уверен, что он, хоть и выиграл двенадцать тысяч песо, тут же их проиграет. И был разочарован, когда понял, что он позвонил мне только из-за денег.

— Нет, — сказал я. — Я сам хочу посмотреть и узнать, кто фавориты.

— Ну, хорошо. Скажи, правда дела в модуле В так плохи, как говорят?

— Хуже, — ответил я.

— О! Ну, я уверен, что такие умные люди, как ты, что-нибудь придумают. Adios [31].

Я думал о его словах. Взвешивал добрые и дурные новости. Люсио нам больше не угрожает, и мы не будем сражаться с самураями. Но четыре тысячи наших компадрес умирают или уже умерли. Нечестная сделка. Мне казалось, что если хороший человек хорошо работает, у него должны быть какие-то шансы в жизни. Но у нас их почти нет. И я понял также, что за все время пути мы смотрели на самураев «Мотоки» как на своих врагов. На людей Люсио мы смотрели так же. А ябандзинов не считали своими подлинными врагами.

Через семь часов мы обнаружили, что в криотанках живы еще сто тринадцать человек. Интерком перестал посылать аудиосигналы. В модуле никто не двигался. Никто не кашлял. Вспомогательный робот отнес туда противоядие и ввел его в криотанки вместе с необходимыми подавителями антител. Но три часа спустя все наши пациенты умерли. Когда умер последний, корабельный ИР вскрыл наружные шлюзы и выбросил трупы в космос. Холод стерилизовал эту часть корабля лучше любого лекарства.

В первой схватке с ябандзинами мы потеряли больше, чем могли себе вообразить.

Мы задержались еще на несколько часов, помогая корабельному компьютеру в очистке, приказывая роботам выбросить все тела из криотанков и мест, где они могут оказаться. Когда роботы закончили, мы в течение двух часов прогревали весь модуль В при температуре в 110 градусов по Цельсию, потом заполнили его хлором.

После пришел Сакура и открыл дверь. Я не спал почти двое суток, и у меня оставался только час до очередной боевой тренировки.

Мне снилось, что мы спускаемся в челноке на Пекарь. Из окна я видел сверкающий сине — зеленый рай, радужный диск в небе. Мы падали, падали, и сердце мое сильно билось от радости. Скоро мы окажемся в раю. Я попробую медовые плоды, густо висящие на деревьях! Я буду плавать в теплом океане и смотреть в небо!

Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры — японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш челнок, снижаясь для посадки.

На городской улице нам махал старик — японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас.

Я прочел по губам девочки, она сказала: «Дедушка, ты не позаботился о них!»

Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безжизненных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и, естественно, теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут.