Глава шестая

… Глаза Тамары раскрылись, она протянула мне свою руку без кисти. Я был привязан к стулу и, хотя отчаянно хотел помочь ей, не мог пошевелиться.

В комнату вошла маленькая девочка со знакомой улыбкой и полила водой из синего керамического кувшина руку Тамары. Как в фильме, где на глазах распускаются ирисы и маргаритки, рука отрастила кисть, пальцы выросли и зашевелились, будто побеги лозы в поисках солнца. Удивленный, я смотрел, пока рука не стала совершенно целой. Потом Тамара постучала себя по голове только что отросшим пальцем, и палец казался безупречным, прекрасно сформировавшимся, как у новорожденного.

— Видите, дон Анжело, — сказала она, — мне не нужен комлинк, чтобы разговаривать с вами. Мне не нужны ваши лекарства. Вы забыли: я ведьма.

Я проснулся после этого сна о Тамаре и оглядел спальню. Девятое утро.

Перфекто и Абрайра стояли у стены возле своих коек, от их головных розеток отходили провода к компьютеру. Корабельные устройства давали нам возможность видеть только одну программу — Мавро называл ее «Шоу ужасов»: мы смотрели, как самураи — ябандзины убивают наших наемников. Программа показывала голограммы различных сражений. Многочисленные боевые группы мчались по местности. На экране надписи указывали имена командиров групп. Слышно было, как разговаривают наемники, мы будто находились рядом с ними. Компьютер показывал ключевые моменты схватки, в основном тактику обреченных команд. На каждый бой отводилось три минуты, при этом мы становились свидетелями смерти множества наемников. За девять дней тренировок ни одна группа не победила ябандзинов. Я начинал думать, что это вообще невозможно. Но Абрайра и Перфекто каждую свободную минуту изучали их тактику, создавая все новые планы победоносных действий. От напряженных усилий они побледнели и, уставая, уже не в силах были улыбаться.

Перфекто гневно застонал, наблюдая что-то в голограмме. Ни он, ни Абрайра не надевали маски или шлемы, чтобы отрезать сенсорное восприятие реальности, поэтому сейчас они без всякого выражения смотрели на стену, глаза их двигались вслед за невидимым со стороны изображением.

Пустые лица и обращенные к стене глаза напомнили мне Тамару в тиковом сундуке, бесконечно глядящую в потолок. Все это время я ничего о ней не слышал. Даже если болезнь дошла до того, что ей требовался рост новой мозговой ткани, все равно сейчас у нее должно уже быть значительное улучшение. Она должна прийти в себя, хотя потребуется несколько дней, чтобы определить степень повреждения мозга. В идеале она отделается легкой потерей памяти. Но если ущерб велик, она может многое забыть, разучится говорить или ходить. Я хотел отыскать ее, сам оценить ее состояние. Руки мои зудели от желания коснуться ее, лечить, пока она не выздоровеет.

Я сел на койке и принялся тренироваться, доставая ножи из ножен на запястьях и размахивая ими, словно рубил врагов. Приятно было чувствовать в руке тяжелый хрусталь. Ножи безупречные, совершенные, такие могут существовать только как идеи Платона. Я все еще не узнал, кто мой возможный убийца, и мне не терпелось с ним встретиться. Очевидно, кулаки чесались не только от желания коснуться Тамары…

Перфекто фыркнул, и они с Абрайрой одновременно отключились от компьютера.

— Даже с Божьей помощью ябандзинский бабуин не мог увернуться от этого выстрела! — закричал Перфекто.

— Он спрятался за камнем, прежде чем его защита расплавилась. Что тут сделаешь? — возразила Абрайра, сердито отбросив прядь шоколадных волос со лба.

Перфекто стоял на своем:

— Но это невозможно. Я замерил реакцию самурая, когда наш выскочил из-за дерева, — одна пятая секунды. Никто не может прицелиться и выстрелить так быстро.

Перфекто прав: я не мог вообразить самурая, достигшего такого совершенства. Вероятно, для этого нужны долгие годы тренировок. Можно представить себе Пекарь, планету, разрываемую на части бесконечной войной. Города пустые, грязные, с грудами бетона на месте небоскребов. Дети бесконечно утюжат пустыни в машинах на воздушной подушке, не жалея сил, учатся поджаривать ябандзинов. Старые искалеченные киборги сидят по ночам у лагерных костров и рассказывают о своих прошлых победах, а детишки мечтают о том, как их враги взрываются, превращаясь в огненные шары.

Абрайра повернулась ко мне.

— Итак, Анжело, ты готов завтракать?

— Да, — ответил я.

— Что ж, боюсь, тебе придется поджарить несколько ябандзинов и съесть их в симуляторе. Ты проспал. Нам пора на тренировку.

Я не расстроился из-за завтрака. Обработанные водоросли в любом виде — со вкусом сосиски, мороженого или даже хлеба — от них у меня уже кишки выворачивает. Я порылся в сундуке среди быстро уменьшающегося запаса выпивки и сигар, отыскал бутылку хорошего коньяку и сделал большой глоток, надеясь, что это заменит мне завтрак. Но перспектива боевой тренировки заставляла меня нервничать. За девять дней 27 человек умерли от шока в симуляторах. Говорили, что корпорация «Мотоки» добавляет в воду наркотики, чтобы прекратить эти смерти. Я в это не верил. Тем, кто умер, позволено было умереть: компания не желала тратить средства на установку медицинского андроида возле каждого симулятора, чтобы тот спасал пострадавших. Такая роскошь в межзвездном полете стоит слишком дорого. Я выпил еще немного коньяку, и мы присоединились к Мавро и Завале в боевом помещении.

Кейго читал обычную лекцию пяти усталым наемникам, произнося свои немыслимые максимы.

— Вы должны избавиться от вмешательства всего, что может вмешаться. Научитесь полной сосредоточенности. Посмотрите на него. Видите, как блестит на нем пот, mugga… — Он указал на потного, выглядевшего безумным химеру — с таким не пожелаешь встретиться в темном переулке. — Будьте как он! Научитесь жить так, словно вы уже умерли! Не думайте о боли или смерти, о славе или бесчестье И тогда эта тропа приведет вас к состоянию nunen — без разума, когда воля и действие сливаются, становятся одним целым. — Солдаты слушали Кейго с кислым выражением лица. Только Завала серьезно отнесся к советам самурая. Приведенная им формула успеха была достаточно близка к волшебству и магии, чтобы заинтересовать нашего деревенского киборга.

У мастера Кейго было странное выражение лица — гнев, надежда, озабоченность? Может, совсем другое. Я часто не мог понять язык его телодвижений. Размышляя, он хмурился и морщил лицо Никогда не смотрел нам в глаза. Я знал, что мы ему нравимся: смеясь над нашими ошибками, он вежливо прикрывал рот рукой, никто из самураев так не поступал. Но когда мы начинали говорить, он делал вид, что нас не существует, смотрел в другую сторону, потом отвечал на вопрос, не глядя на нас, как религиозный фанатик отвечает на вопросы бога. Говоря о себе, он бессознательно касался носа указательным пальцем, а говоря о наших ошибках, он подчеркивал значимость своих слов движениями карате. Следить за ним было все равно что видеть впервые незнакомое животное. Я не понимал мотивы его поступков. И не чувствовал своего родства с ним как с человеческим существом.

Когда я был ребенком, мы делали вид, что наши палки — это ружья, и сражались с чужаками на разных планетах. Но если все жители Пекаря подобны Кейго, я неожиданно дорос до того, что действительно буду сражаться с пришельцами из другого мира…

Наемники ушли. Мы участвовали в двух коротких схватках и были убиты в обеих. Завала во второй действовал хорошо и умер последним. Когда он пришел в себя, Кейго немедленно подключил нас снова. И иллюзия опустилась на нас, как холодный тяжелый туман.

«Сценарий 59: Патруль средней дальности».

Машина с ревом поднималась в гору по глубокому снегу. Сосновый лес, свет двойной луны, Абрайра вела судно, легко поворачивая руль, огибая упавшие от ветра и стоящие на пути деревья. Она разворачивалась так резко, что я с трудом удерживался на месте. Абрайра исполняла обязанности водителя, потому что Завала слишком пострадал в предыдущей схватке. Водители обычно больше всех страдали от огненной плазмы.

Приятно было оказаться в сценарии с полностью терраформированной местностью. Чуждый ландшафт обычно ошеломлял меня; это путешествие казалось туристической поездкой по застывшим сосновым лесам Земли. Холодный обжигающий ветер приносил с собой кристаллики льда. Они проникали в машину. За нами вздымались и повисали в воздухе струи снега. Впереди виднелся большой белый ледник. К нам с разных направлений приближались еще две машины, но предупредительный сигнал не прозвучал — это были наши «товарищи по несчастью», призванные побеждать ябандзинов.

Было решено, что в присутствии нескольких боевых групп держать связь через микрофоны шлемов будут только сержанты.

— Группа номер один, Гектор Васкес, — сообщил командир справа от нас. — А вы кто?

— Абрайра Сифуентес, группа два.

— Пако Гарсиа, группа три, — это слева от нас. Я взглянул налево. За последние дни я много раз слышал, как хвалят Гарсиа, говорят, что если кто-то и способен одолеть самураев, так это он. Команда Гарсиа не отличалась от остальных. Судя по росту, два человека и три химеры, все в защитном снаряжении, которое кажется черным в темноте.

— Хорошо, — ответила Абрайра, — ты — старший.

Гарсиа скомандовал:

— Образуем угол, двести метров шириной. Группа, первой услышавшая сигнал, сворачивает к споим компадрес по другую сторону угла. Потом все отворачивают под прямым углом от приближающейся вражеской машины. Я хочу сесть им на хвост. Абрайра, твоя группа пойдет впереди. Огибай эту гору. Я хочу, чтобы на земле было много снега, когда они нас найдут.

— Si, — одновременно ответили Абрайра и Гектор. Мы двинулись впереди. Абрайра продолжала вести машину на полной скорости, и остальным водителям, людям, нелегко было удержаться за нами.

С полчаса мы огибали основание горы. Две луны над головой — обе поменьше земной — давали мало света. Фар у нас на машинах не было, лишь инструментальная панель слабо освещена. Кейго как-то сказал нам, что их сняли ради нашей же безопасности: машину, у которой горят фары, легко замечают ябандзины. Только отражавшийся от снега лунный свет помогал вести машину в темноте. Раньше у нас никогда не было ночных сценариев, и в снегу мы тоже еще никогда не воевали.

Завала заговорил в микрофон, тяжело отдуваясь между словами..

— Прошлой ночью мне снилось это место. Снилось, что мы сражаемся здесь с самураями. Мы их обманули, но я не могу вспомнить как.

Его слова вызвали у меня странное ощущение. Я не мог понять, почему Завала увидел такой сон.

— Попытайся вспомнить, — сказал Мавро. — Возможно, это важно. Вдруг это нас всех спасет. — В его бодром голосе словно бы звучало одобрение, но где-то глубоко таилось и презрение. Завала с началом тренировок стал записывать свои сны, считая это важным. И целые дни проводил, стараясь вспомнить, что же видел во сне накануне.

— Постараюсь, — ответил Завала. Через несколько мгновений он продолжал: — Сон имел какое-то отношение к нашей защите. Мы надели что-то непроницаемое. Японцы стреляли, но не могли пробить нашу защиту.

— Если бы только ты мог вспомнить, я уверен, сейчас мы бы имели преимущество, — сказал Мавро. — А мои сны бесполезны. Мне однажды снилось, что я занимаюсь любовью с огромной женщиной. Она стонала от удовольствия, которое я доставлял ей. Приходила в экстаз. Была похожа на Абрайру, только больше.

— Заткнись, — сказал Гарсиа в микрофон, и Мавро замолчал.

Дневная система наведения на цель была бесполезна в данное время суток, поэтому Гарсиа приказал достать лазерные прицелы и потренироваться в наведении. У каждого лазера свой цвет луча, чтобы мы не могли спутать свои с чужими. Когда я прицеливался, голубое пятнышко показывало, куда придется выстрел.

Я несколько раз пальнул в упавшие сосны, превращая их в факелы.

Мы обогнули гору и начали подниматься к леднику, занимавшему весь склон с этой стороны. Костюмы не защищали от холода: я начал дрожать, руки застыли. Оставалось лишь пожалеть, что мне не довелось бывать в горах Перу с Перфекто.

Мы уже были у основания ледника и приближались к темной линии сосен, когда Гарсиа крикнул:

— Идут! Сворачивайте вправо!

Ябандзины начали стрелять сверху с трех точек, надеясь захватить нас на открытой местности.

Мы повернули направо, под ледник, оставаясь вне пределов досягаемости вражеских пушек. За снежным полем на крутом склоне рос сосновый лес. И сразу под нами в лунном свете блестела полоска серебристых облаков.

Поворот нарушил наш строй; наша машина больше не находилась на острие. Судно Гарсиа оказалось в вершине угла ближе всего к ябандзинам, машина Гектора двигалась рядом с нами.

— Ищите небольшую долину, не шире пятидесяти метров. С крутыми склонами. Хочу, чтобы они Вошли в нее вслед за нами, — приказал Гарсиа. — Когда найдете, поливайте снег за вами плазмой. Пусть будет снежная завеса.

Мавро выстрелил в снег за кормой. Плазма превратилась в огненный шар, ослепительно яркий в темноте. И конечно, поднялся столб пара. Мы вошли в редколесье и продолжали круто спускаться вниз.

Абрайра включила тормозные двигатели, чтобы несколько замедлить скорость спуска, и едва увернулась от дерева. Я цеплялся за сиденье ногами и руками, изо всех сил стараясь не вылететь. Кто-то в команде Гектора начал молиться: «Madre de Dios [23]…», и я закрыл глаза.

Спуск продолжался целую вечность.

— Ведите настильный огонь! — приказал Гарсиа. — Может, один из них столкнется с деревом! — Мавро и Перфекто начали стрелять из плазменных пушек; звучали выстрелы: «вуфт, вуфт». В темноте плазма светилась настолько ярко, что я, даже закрыв глаза, видел сквозь веки белые точки.

Абрайра лихо рулила и нажимала на педали, уклоняясь от деревьев. Я открыл глаза как раз вовремя для того, чтобы увидеть приближающуюся снежную стену. Машина уткнулась носом в сугроб, меня сбросило на пол. Абрайра прибавила мощности, судно выбралось. Мы находились в долине с почти отвесными склонами — явно слишком крутыми для судна. Гектор двигался впереди, и его машина подняла огромный столб снежной пыли, ослепив нас. В долине было много упавших деревьев и больших камней, очевидно вулканического происхождения, поэтому всякий раз, когда Гектор огибал препятствие, он кричал: «Дерево — направо!» или «Камень — налево!», чтобы Абрайра знала, куда поворачивать.

— Медленней! Продолжайте вести настильный огонь. Хочу, чтобы они пошли за нами! — послышался голос Гарсиа.

Он прав. Превосходное место для засады, и у ябандзинов нет выбора: им нужно двигаться за нами будто по туннелю. Перфекто, и Мавро стреляли вперед и по склонам. При каждом выстреле местность впереди освещало, словно молнией, и черные камни и деревья отбрасывали необычные тени; потом плазма касалась снега, поднимался туман, который неслышно заполнял долину за нашей спиной. Машина Гарсиа, шедшая последней, приблизилась и почти касалась нас.

Гектор снова крикнул:

— Камень — справа!

Мы в это мгновение проходили под наклонившейся сосной. Один из химер Гарсиа прыгнул с места артиллериста, ухватился за сосновую ветвь, подтянулся и исчез в туче снега, поднятой машинами. Перед собой в свете плазменной дуги мы увидели камень — черный вулканический утес.

Когда мы обогнули его, наемники с лазерными ружьями прыгнули с машины Гарсиа, и я вслед за ними, по колени погрузившись в снег. Они начали подниматься по крутому склону и прошли метров десять. Я попытался следовать за ними, но тефлексовые подошвы ботинок скользили, как пластиковые. Я не мог подняться не только на крутой утес, но и на более пологий склон долины. А бойцы Гарсиа карабкались как горные козлы. Я снял бронированные перчатки и попытался подтянуться, уцепившись за корни небольшой сосны, но вскоре соскользнул вниз.

Все это время я продолжал слышать, как Гектор указывает направление Абрайре и Гарсиа. Машины углублялись в долину.

Отдаленный вой двигателей и вспышки света показывали, что следом за нами движутся ябандзины. Под утесом мне было не укрыться, поэтому я побежал вниз по долине. Оглянулся и понял, что хитрость моя не подействует: я оставляю в снегу след, по которому меня найдет и слепой. Пришлось вернуться к тому месту, где мы спрыгнули с машин.

Снег здесь утоптан, и следы перемешаны. Похоже, лучше всего спрятаться тут. Я лег в снег и закопался как мог, оставив только небольшое отверстие для глаз. Отключил лазерный прицел на ружье, чтобы голубое пятнышко не выдавало моего присутствия. Ябандзины стреляли вперед, чтобы видеть дорогу, и долина заполнилась мягким белым светом.

— Стой! — приказал Гарсиа. Голос его звучал отдаленно — не типичный идущий как бы со всех сторон «глас божий», какой слышится на близком расстоянии. — Абрайра, сюда. Гектор, стой на месте.

Я лежал неподвижно и ждал, крошечные кристаллики льда хрустели на моем защитном снаряжении; когда кристаллик касался кожи, меня словно щипали, но потом лед становился влажным и теплым и таял от тепла. В шлемофоне слышалось сопение: это химеры на утесе надо мной тяжело дышали после подъема. Один из них сказал:

— Ты, там внизу, человек: не забудь сообщить, если убьешь кого, прежде чем ябандзины подстрелят тебя.

— Хорошо, — ответил я. Заговорил Гарсиа:

— Мы примерно в двух километрах от вас. Будем вести перекрестный огонь. У вас есть что доложить?

Химера надо мной сообщил:

— Они движутся осторожно, скорость не больше тридцати километров в час, держат дистанцию в сто метров. Поджаривают скалы и деревья — любое место, где можно спрятаться. Я насчитал четырнадцать. Похоже, где-то выше по долине они оставили снайпера.

— Где вы расположились? — спросил Гарсиа.

— Мы с Ноэлем наверху, на скале. Человек…

— Анжело, — вмешался я.

— Анжело у основания скалы, с вашей стороны, укрылся в снегу.

— Хорошо, Анжело, — сказал Гарсиа. — Цезарь, Мигель и Ноэль будут подстерегать ябандзинов в засаде. Они могут снять семь — восемь человек. Но я хочу, чтобы ты лежал тихо — не двигайся в течение четырех минут после прохода японцев. Примерно к этому времени они встретятся с нами. Они оставят снайперов, чтобы те занялись Цезарем и Ноэлем, и я хочу, чтобы ты застал их врасплох. Лучший снайпер — коротышка, который при ходьбе размахивает руками. Мы называем его Шимпанзе. Быстро поджарь его. После этого жди, пока не спустится последний снайпер. Если нас убьют, в живых останешься только ты.

— Да, сержант, — ответил я, довольный нарисованным мне планом действий.

Я включил дополнительный микрофон на шлеме, чтобы лучше слышать звуки вне пределов костюма. В обычной схватке наружные звуки отвлекают, поэтому я не пользуюсь им. Сейчас же звуки снаружи ворвались ко мне. Я готов был поручиться, что ябандзины не ближе чем в полукилометре, но в микрофон казалось, что они совсем рядом.

Нужно было приготовиться, стараясь помнить, что надо падать вперед, если в меня попадет плазма: так скорее охладится защита.

Звуки двигателей становились все громче, в то время как я лежал неподвижно. Плазма вспыхивала ярче. Небо надо мной неожиданно осветилось: выстрел ударил в ствол дерева. Закричал химера, ябандзины выстрелили в утес, земля задрожала. Затем новый взрыв оранжево — белым светом озарил все вокруг.

Белые потоки плазмы неожиданно исчезли. Только огонь по другую сторону утеса освещал долину. Мимо пронеслись два судна, вздымая столбы снега, который грозил похоронить меня. Я лежал неподвижно.

— Докладывает Ноэль. Они только что миновали нас, сержант. Мигель взорвал одну машину. Я знаю точно, что погиб водитель, но несколько других успели спрыгнуть до взрыва. Трое, может быть, четверо. Остальные две машины продолжают идти в темноте, у них не хватает двух артиллеристов. Они не стали останавливаться» чтобы подобрать спрыгнувших.

— Gracias [24], — откликнулся Гарсиа.

Лежа в снегу, я считал секунды. В шлеме послышалось жужжание, словно туда забралась пчела, я забеспокоился, но шлем вскоре согрелся, жужжание прекратилось, и снег на очках растаял. Через шестьдесят секунд у основания утеса послышались тихие шаги.

Ябандзины застыли на секунду.

Потом снова двинулись; я слышал их дыхание. Один начал подниматься по самому крутому склону. Другой прошел мимо меня, по оставленному мной ложному следу.

Через две минуты он вернулся. В темноте миновал меня и снова двинулся к скале. Я решил, что четыре минуты уже прошло.

Неслышно встал и потряс головой — снег соскользнул со шлема, я включил лазерный прицел. Двое ябандзинов стояли под утесом и глядели вверх. Со спины их освещало пламя горящей машины; проследив за их взглядом, я увидел, что вулканическая скала над ними похожа на голову уродливого великана. Третий поднимался на скалу и сейчас как раз цеплялся за нос великана. Один самурай держал лазерное ружье, прикрывая взбирающегося, товарищ стоял рядом с ним с пустыми руками. Я прицелился в снайпера с ружьем. Голубое пятнышко появилось у него на затылке. Выстрел. Ябандзин упал. Его компадре обернулся и с удивленным возгласом бросился на меня.

— Вот они! — Гарсиа был ниже в долине.

Я прицелился самураю в лицо и выстрелил снова. На шлеме, как раз над носом, появился ослепительно белый круг. Враг продолжал бежать ко мне, я отступил и крикнул:

— Один есть! — думая, что лазер не прожжет вовремя его защиту и я не успею сообщить другим о своем первом убитом. Но тут самурай остановился и поднял руки, словно собирался ими поймать лазерный луч.

Эффект получился почти волшебный: компьютер прицела рассчитан на то, чтобы удерживать цель; но как только цель накрыта, лазер перестает действовать. Я вторично нажал спуск, целясь в грудь. Ябандзин подпрыгнул и перевернулся. Лазер отключился вторично.

Я выстрелил в третий раз, в район почек, . и тут он добежал до меня. Прыгнул и ударил ногами. Я отступил, продолжая стрелять и пытаясь прожечь его защитный костюм. Он ударил ногой по стволу, выбив ружье у меня из рук. Я повернулся и побежал. Он было бросился за мной, но вдруг упал, скользнув лицом по снегу. Я повернулся к нему.

— Двое, — отметил Цезарь в шлемофон. Самурай лежал в снегу, из черной дыры на затылке поднимался пар, ноги дергались.

Теперь надо было отыскать третьего. Он уже был почти на самом верху утеса и успел найти для себя удобную позицию — ну впрямь как курица на насесте. Цель он успел найти тоже. В руках у него было ружье — на корпусе химеры показалась розовая точка. Прежде чем я успел крикнуть, химера скользнул вперед. В своем защитном снаряжении он ехал по снегу, словно в санках, пролетел метров пять — и упал с крутизны.

— Ноэль погиб, — доложил Цезарь.

Я подбежал к своему ружью и поднял его.

Снайпер-ябандзин исчез в расселине. Я разглядывал место, где он только что находился, но не мог его отыскать.

— Цезарь, ты кого-нибудь видишь вверху? — крикнул я.

Цезарь не ответил.

Но я и не ждал, что он ответит. Заговорив, он выдал бы свою позицию. Отключив лазерный прицел, я пошел к основанию утеса, а ниже в долине послышались крики: «Один готов! Еще один! Фелипе погиб! Гарсиа погиб! Еще один!» Крики следовали один за другим так быстро, что я не мог понять, кто побеждает.

Я обогнул утес и подошел к разбитой машине японцев. Языки пламени, черный дым. Видны были скорченные тела Мигеля и двух ябандзинов. Под выступом скалы я принялся искать возможность для подъема. Тут посыпался лед, и я поднял голову. Из темноты сверху показалось тело и упало у моих ног.

Химера в зеленом защитном костюме.

— Цезарь погиб, — сообщил я остальным.

В битве наступило затишье. В течение нескольких минут никто не сообщал о потерях, не слышно было и приказов. Кто-то закашлялся прямо в микрофон шлема — обычно такой кашель соотносится с пневмонией. Я ждал, когда самурай спустится с утеса. У подножия скалы намело сугроб, я сел и зарылся в него, поджидая снайпера. Смотрел по сторонам, не шевельнется ли что. Я не думал, что смогу выбраться из долины. Кашель прекратился, и Завала низким неровным голосом сказал:

— Не оставляйте меня самураям. Я не хочу сгореть. — Он сказал это негромко и как-то без выражения. Слова он произносил так, словно получил сотрясение мозга. Потом заплакал. Я надеялся, что кто-нибудь сломает ему шею до того, как его накроет огнем.

Плач Завалы раздражал меня. За последние девять дней каждый из «ас был убит не менее пятидесяти раз. Можно уж было привыкнуть. В первый раз, сгорев, я все время чувствовал себя так, словно с моей головы содрали кожу, срезали череп и обнажили мозг перед огнем. После четырех часов боли лицо онемело, зубы болели. Но содержание эндорфина постепенно повышалось, и я приспосабливался к постоянному шоку. Каждый приступ боли был не легче предыдущего. Каждый угрожал затопить меня. Но сейчас волна не поглощала меня, а перекатывалась. Так я по крайней мере это чувствую. Теперь я мог выдерживать боль. Я надеялся, что то же самое произойдет с Завалой, но этого не случилось. Он верил, что у него гниют руки, и каждый раз, как он обращался в корабельный госпиталь, ему отказывались дать антибиотики.

На мгновение мне захотелось назвать Завалу ребенком, для того чтобы он хоть немножко устыдился и перестал плакать. Но потом я понял, что никогда в жизни не стремился кого-либо унизить. Я всегда хотел быть врачом и помогать другим, сочувствовать им в их горе. Поэтому я сделал вид, словно не слышу плача, чтобы не смутить Завалу.

Кроме плача, никакой другой звук не нарушал покоя ночи.

— Есть кто-нибудь живой? — спросил я в микрофон, на что Перфекто затрудненно ответил:

— Ах, Анжело, как приятно слышать, что ты цел!

— Где ты? — спросил я.

— Гоню к тебе двух ябандзинов.

— А что если они мне не нужны?

— Тогда молись, чтобы я настиг их раньше.

— Ты один?

— Нет. — Перфекто тяжело дышал. — За мной трое компадрес.

— Не очень торопитесь, — предупредил я. — Тут у нас где-то самурай на утесе и еще один в долине.

Перфекто сообщил:

— Я на северном конце. Попытаюсь отрезать этих двоих, прежде чем они доберутся до тебя. На какой стороне твой снайпер?

— Не знаю. В какой стороне север?

— Если смотреть по ходу долины вниз, север слева от тебя.

— Тогда снайпер на юге…

— У тебя есть лишнее ружье? — вмешался Гектор.