Сендиллы меж тем плыли дальше. Справа поднялась арена Шоннет грандиозное сооружение из черного и зеленого мрамора, увенчанное множеством стеклянных куполов. Под куполами арены был расположен гигантский бассейн, используемый для проведения лодочных состязаний и потешных морских сражений. Кое-кто поговаривал о том, что сооружение бассейна в Ланти-Юме было явно излишним, особенно если вспомнить о том, каких денег оно стоило. Возражая этим скрягам и крохоборам, герцог Повон подчеркивал, что благодаря бассейну жители города получили возможность любоваться лодочными состязаниями независимо от погоды и не испытывая при этом малейших неудобств, - подобный прогресс цивилизации стоил любых затрат.
      Верран посмотрела на него - на доведенное лишь до половины строительство театра Шоннет с двумястами порфировыми колоннами. Театр был еще одним из излюбленных начинаний герцога, а очередные налоги, которыми он обложил население в прошлом году с тем, чтобы получить деньги на дальнейшее строительство, каким-то таинственным образом привели к сорокапроцентному росту цен на свежие фрукты. Ропот черни стал естественным и прискорбным следствием этого факта. Сейчас голоса недовольных утихли, но замерло и строительство. Каменщики, утверждавшие, будто никто с ними так и не расплатился, ушли со стройки и не поддавались ни на какие уговоры вернуться. В пустынных залах театра нашли временное пристанище городские бродяги. В последнее время события такого рода перестали казаться исключением.
      Музыка, солнечный свет, струение вод и буйство красок едва не загипнотизировали Верран. И в конце концов ей показалось, будто восемь сендилл прибыли к золотому причалу чересчур быстро. Герцогский дворец своим тяжело изукрашенным и золоченым фасадом выходили на канал Лурейс. Великолепие этого грандиозного сооружения не вызывало ни малейших сомнений, однако несколько тяжеловесные пропорции не давали возможности пережить истинное восхищение.
      Великое множество гостей уже дожидалось на набережной, стремясь приветствовать невесту. Музыканты возвестили о ее прибытии и сопроводили ее по осыпаемым лепестками лилий мраморным плитам во дворец; первый зал, внешне несколько напоминающий пещеру, был, однако же, высотой в четыре этажа; дальше начиналась широкая лестница из розового мрамора; лестничная площадка была украшена кораллами и перламутром, а отсюда вы попадали в зал для аудиенций, роскошь и великолепие которого казались чуть ли не смехотворными. Процессия сопровождалась непрерывной музыкой. Верран опиралась на руку отца и время от времени поглядывала на него, словно надеясь на то, что он в последний момент изменит свое решение. Но лицо Дриса Верраса сияло от счастья - и это не сулило Верран пощады.
      Зал для аудиенций, вопреки своим грандиозным размерам, оказался уже практически полон. Здесь собрались многие сотни гостей. Но Верран восприняла все это сборище как безликую толпу неотличимых друг от друга людей. Она пошла вперед столь медленным и мучительным шагом, что могло показаться, будто ведут на плаху человека, приговоренного к смертной казни. С трудом распознала она ослепительного герцога, восседающего на высоком троне; у подножия трона толпились люди сиятельные и знатные; даже праздничные ливреи лакеев сверкали драгоценными каменьями, а в некотором удалении от всего этого великолепия стоял исключительно высокий и стройный мужчина в простой одежде - и это был Террз Фал-Грижни. Верран узнала его без особенного труда. Ей уже не раз доводилось встречаться с ним, но всегда - издали, всегда воспринимая его как чужого и незнакомого человека в одеянии полуночника, держащегося особняком ото всего рода человеческого.
      Но сегодня Фал-Грижни отказался от всегдашних черных одежд. По случаю торжества не облачился он и в знаменитый плащ с изображением двуглавого дракона. Однако его серый камзол, просто пошитый и лишенный каких бы то ни было украшений, казался вызывающе повседневным среди разодевшихся на свадьбу вельмож и аристократов. Грижни стоял с невозмутимым видом, и лицо его оставалось надменным, о чем любой мог догадаться с первого взгляда. Верран не хотелось разглядывать своего жениха чересчур пристально. Она быстро отвернулась от Грижни и поглядела в сторону трона. Герцог Повон Дил-Шоннет, как можно было подумать, глядя на него, сейчас не полностью владел собой. Грузный и широкоплечий мужчина средних лет как-то обмяк на высоком престоле. Его волосы, повлажневшие от пота, растрепались, а остекленевшие глаза казались под набрякшими веками двумя щелочками. В руке герцог держал надушенный носовой платок и то и дело подносил его к носу и делал глубокий вдох.
      Рядом с троном стоял прославленный граф Саксас Глесс-Валледж, могущественный чародей, один из старейших членов Совета Избранных, представитель аристократического рода. Достопочтенные люди поговаривали о том, что Глесс-Валледж предельно властолюбив и совершенно безжалостен, но глядя на его изящное лицо, на котором играла приветливая улыбка, этого никак нельзя было подумать.
      По другую руку от трона стоял элегантный молодой лорд Бескот Кор-Малифон, щеголь и острослов, прославившийся своей экстравагантностью и вызывающий у людей осуждение из-за своей распущенности. Бриллианты Кор-Малифона затмевали, казалось, свет солнца.
      За троном величаво стояли представители самых знатных и могущественных семейств Ланти-Юма. Именно эти люди и правили городом, более того, они решали его судьбу. Лорд Кру Беффел, настаивавший на использовании рабского труда уголовных и политических заключенных на рытье городских каналов. Распутная дочь Беффела Лавененла, согласно молве переспавшая с пятью сотнями мужчин, принимая их как поодиночке, так и весьма многочисленными компаниями. Командир герцогской гвардии Хаик Ульф - жестокий человек, личные слуги которого постоянно ходили в синяках и свежих шрамах...
      Но Верран не успела завершить осмотр великих и знатных, потому что в это время ее подвели к Фал-Грижни. Она еще раз бросила на него беглый взгляд из-под фаты и увидела где-то у себя над головой гордый и бледный профиль. У Грижни были сильные черты лица несколько аскетического склада, взгляд непроницаемо холоден, а осанка - воистину царская. Темные волосы чародея были едва заметно тронуты сединой, чуть серебрилась и короткая бородка. Глаз его Верран толком не могла разглядеть. Вид у него был такой, словно он не знал таких человеческих чувств, как душевное участие или симпатия, и Верран поневоле вздрогнула. А меж тем взял слово герцог. Он решил сам провести брачную церемонию, и, не будь Верран так сильно расстроена, она бы чувствовала себя польщенной. При прочих равных обстоятельствах она заметила бы также, что голос герцога звучит несколько странно. Но глубокое уныние, в котором она пребывала, не давало ей замечать подобные пустяки. Герцог приказал жениху и невесте подать друг другу руки. Чутье подсказало Верран, что рука Грижни непременно окажется холодной - как заброшенная могила. Она неохотно подала ему руку - но нет, его пожатие оказалось теплым и крепким, тогда как ее собственная рука была просто ледяной.
      Герцог произносил свою речь, неверно ее интонируя. Хотя заранее составленный и нанесенный на пергамент текст лежал у него на коленях, даже простое чтение давалось Повону не без труда. Казалось, он утратил ориентацию и то и дело прибегал к спасительным ароматам надушенного носового платка, который все чаще и с очевидным облегчением подносил к носу. Церемония выдалась долгая. В конце концов Верран настолько пришла в себя, чтобы все-таки заметить, что герцог, напротив, совершенно не в себе. Она также подметила, что Фал-Грижни произносил необходимые слова и формулы глубоким и звучным голосом, красота которого могла бы принести ему любовь жителей города, вздумай он использовать природный дар именно этим образом. Но он вроде бы популярности не искал.
      Но наконец все завершилось. Жених и невеста стали мужем и женой. Фал-Грижни повернулся к новобрачной, поднял с ее лица фату, и Верран впервые испытала на себе всю силу взгляда его темных глаз. И все же ей удалось выдержать этот взгляд не потупившись. Грижни, наклонившись, сухо и строго формально поцеловал ее в губы. Девушка, взяв себя в руки, даже не дрогнула. Заиграла музыка, и ее тут же окружили желающие поздравить молодую чету. Общий вихрь унес ее в сторону от только что обретенного мужа, что, впрочем, ее ни в малейшей мере не огорчило.
      Ей удалось и на протяжении всего празднества избегать какого бы то ни было общения с ним, если не считать краткого обмена взаимными любезностями. Во время свадебного пира это оказалось тем проще, что мужа и жену усадили по разным концам стола, а сам этот стол был в длину как хорошее грузовое судно. Не испытала Верран никаких трудностей и во время танцев, потому что Грижни не танцевал, а бальный зал оказался такой длины, что она в нем едва не заблудилась. Во время чтения поздравительных стихотворений, речей и приветствий ей удалось уединиться со стайкой хихикающих ровесниц в особой горнице с окнами на канал, в котором свершались последние девичьи ритуалы. Верран удалось растянуть эти ритуалы надолго, а пока она занималась этим, гости проследовали за герцогом в знаменитый сад с павлинами, общий чертеж которого имел правильную геометрическую форму. Уже настал ранний вечер, когда она наконец очутилась рядом с мужем на большом, обитом шелком диване, или, вернее, на садовой скамейке, потому что именно в саду давали представление под названием "Маски супружества, или же Принуждение к добродетели". Выбор пьесы показался ей нарочитым и, пожалуй, несколько безвкусным. Но ее автором был сам герцог, воспевший добродетель, которою не обладал сам.
      Заходящее солнце придало дополнительную прелесть спектаклю. Небо было безоблачно, а в воздухе ни ветерка. Лишь дальний грохот грома напоминал гостям на свадьбе о том, что грозовые тучи насильственно удерживаются от наступления на небо над городом. Сидя справа от Верран, Фал-Грижни следил за представлением с невозмутимым видом. Сидящий слева от Верран герцог также проявлял меньше интереса к спектаклю, чем следовало ожидать от автора пьесы. Глаза его высочества смотрели исключительно на надушенный носовой платок. Зрачки герцога были расширены, дышал он судорожно и с хрипами. Верран с удивлением посматривала на него.
      Наконец герцог почувствовал на себе ее взгляд и, в свою очередь, посмотрел на нее.
      - Эх, моя дорогая, - уныло заметил он. - Вижу, что вам не по вкусу моя пьеса. Но в ней содержится урок, который каждой невесте следует принять близко к сердцу!
      - Весьма поучительный урок даже для той, которая не нуждается в подобных поучениях. Поучительный хотя бы из-за его авторства, которое само по себе является символом добродетели.
      Ответ Верран свидетельствовал лишь об отменном аристократическом воспитании, однако герцогу он явно пришелся по душе.
      Он рассмеялся болезненным смехом.
      - Отлично сказано! И девица хороша, и язычок у нее пребойкий! Хотелось бы мне стать вашим наставником, милочка, жаль только, что эту роль уже взял на себя ваш муж, высокоблагородный Грижни. - В его нечетко звучащем голосе промелькнули нотки сарказма или, может быть, недружелюбия. Верран расслышала это, но у нее хватило ума промолчать. - Да и кто из нас настолько умен и мудр, чтобы погнушаться уроком, преподанным Грижни, который является истинным сыном мудрости!
      Косая ухмылка герцога обнажила зубы, которых у него было вроде бы даже слишком много. Он поднес к носу надушенный платок и глубоко вздохнул.
      - Какие-нибудь особые духи, ваше высочество? - полюбопытствовала Верран.
      - Ах вот как, нам хочется переменить тему! Я покоряюсь. Красивой невесте с пребойким язычком следует потакать во всем. Да, моя дорогая, это совершенно особые духи. Этот платок подарен мне моим другом Глесс-Валледжем. Когда вдыхаешь его аромат, сразу же начинаешь чувствовать себя лучше, испытываешь облегчение, покой, приходишь в согласие с самим собой. Но истинное чудо заключается не в этом. Стоит вдохнуть аромат этого платка - и изображенные на нем фигурки оживают. А изображено здесь многое: женщины с мужчинами, женщины со зверями, женщины с демонами. Крайне увлекательное зрелище. И весьма стимулирующее. Вот, дитя мое, вдохните, да поглубже!
      Герцог подал ей платок.
      - Не прикасайтесь к нему, мадам. Я запрещаю вам это.
      Пораженная, Верран подняла глаза. Она и не подозревала, что Фал-Грижни прислушивается к ее разговору с герцогом. Тон, которым были сказаны его слова, не оставлял места для возражений.
      Герцог ухмыльнулся.
      - Предпочитаете держать ее в неведении, Грижни? Но женщины таковы, каковы они есть.
      - Там, где ложное знание порождает болезнь, неведение наверняка сулит исцеление. Ваше высочество знает, как я смотрю на эти вещи.
      Слова Фал-Грижни прозвучали грубовато. Каким бы тайным могуществом он ни обладал, дипломатичность в число его талантов не входила.
      - Слишком хорошо знаю, - вздохнул герцог. - Моральное рвение и ригоризм, присущие нашему дорогому Грижни, известны нам в такой степени, что мы и надеяться не могли, что он позволит себе такую роскошь, как молодая жена. Ладно, что сделано, то сделано, и я поздравляю вас с воистину обворожительной новобрачной.
      Грижни сухо кивнул, каким-то образом ухитрившись не вложить в этот жест ни малейшей почтительности, и вновь обрел привычную невозмутимость. Верран с интересом наблюдала за ним. Было совершенно ясно, что ее муж и герцог терпеть друг друга не могут, но причина этой неприязни оставалась для нее тайной. Так или иначе, присутствие герцога на свадьбе самого могущественного из своих подданных было для сюзерена едва ли не обязательным знаком вежливости. Некоторое время полюбовавшись ястребиным профилем мужа, Верран набралась смелости и придвинулась к нему поближе.
      - А почему вы не захотели...
      Ей так и не удалось закончить вопрос, потому что в этот миг в толпе гостей возникло внезапное волнение, послышались какие-то крики - и вдруг кто-то вырвался из общих рядов и бросился прямо на жениха. Нападающий - это был разъяренный и обезумевший мужчина неопределенного возраста - размахивал кинжалом, лезвие которого угрожающе поблескивало в лучах заходящего солнца. Мужчина истерически кричал, обрушивая насмешки, оскорбления и обвинения на дом Грижни в целом и на Террза Фал-Грижни в частности. Многое из того, что он кричал, трудно было разобрать, потому что крики его были бессвязны, да и сам он находился на грани помешательства. Но, судя по всему, он обвинял Террза Фал-Грижни в мыслимых и немыслимых преступлениях. Отдельные слова и фразы все-таки можно было уловить:
      - Затуманил мой разум... предал и обманул меня... использовал меня...
      Горе и ненависть, которыми были проникнуты его выкрики, были воистину страшны, но Верран не пришлось долго слушать их. Издав особенно отчаянный вопль, безумец поднес кинжал к самой груди Фал-Грижни. Вскрикнув, Верран вскочила с места, тогда как гости, присутствующие на свадьбе, невольно замерли.
      И лишь Фал-Грижни даже не шевельнулся. Спокойно сидя в своем высоком кресле, он пробормотал что-то голосом настолько тихим, что слов невозможно было расслышать. Председатель Совета Избранных не воспользовался ни кольцом, ни медальоном, ни каким-нибудь другим амулетом для того, чтобы прибегнуть к внушению, но слова его тем не менее оказались действенными - и внезапно руки безумца лишились всей своей недавней силы. Кинжал выскользнул из одеревеневших пальцев и упал на землю. Какое-то мгновение он простоял, в недоумении глядя на собственные руки, а затем опустился на колени и неуклюже зашарил по земле в поисках потерянного оружия. Но усилия его так и остались бесплодными - и тут он заплакал.
      На Фал-Грижни, казалось бы, не подействовало даже это зрелище. Он подал какой-то знак, и тут же вперед подались некие загадочные фигуры. До настоящего времени практически никто не замечал их присутствия. На них были длинные серые плащи цвета призрачного тумана - фамильного цвета дома Грижни. Лиц практически не было видно из-под клобуков - лишь нечто волосатое и одутловато-белое. Слуги мужа не показались Верран людьми, хотя она и не смогла бы определить их подлинную сущность. Двое из загадочных незнакомцев схватили продолжающего всхлипывать и причитать безумца и застыли, ожидая дальнейших указаний.
      Но тут прорычал какой-то приказ лорд Хаик Ульф - и вперед выдвинулось несколько мужчин самого свирепого вида. Судя по всему, Ульф заранее расставил своих воинов по саду, переодев их в партикулярное, чтобы они сошли за гостей. В руках у переодетых воинов сверкнули мечи.
      - Мои люди позаботятся обо всем, - сказал Ульф.
      Увидев лорда Ульфа, пленник затрепетал. Всхлипы сменились жуткими воплями.
      - Заберите его, - распорядился Ульф.
      Безумец начал вырываться из рук у одетых в серое слуг Грижни, дергая их за рукава. Это зрелище вызвало у Верран и отвращение, и жалость.
      Не обратив никакого внимания на Ульфа, Фал-Грижни обратился непосредственно к собственному узнику:
      - Я тебя не знаю. Кто послал тебя сюда? - Этот допрос начался и продолжался при смятенном молчании окружающих. - Я лично допрошу этого человека. Доставьте его во дворец Грижни. И не делайте ему ничего дурного, наказал чародей своим приверженцам.
      Однако они не смогли выполнить этот приказ, потому что гвардейцы герцога преградили им дорогу к причалу. Из-под серых клобуков послышалось сдавленное шипение.
      - Это дело дворцовой стражи. И мы с ним справимся. Чего вы ждете? рявкнул Ульф, обратившись к своим подчиненным; гвардейцы подступили ближе, но невольно замерли, когда непонятное шипение из-под серых клобуков усилилось и стало звучать явно угрожающе. - Вперед! И не бойтесь ручных демонов Грижни!
      Насчет того, что не нужно бояться, лорд Ульф ошибся: одно из серых существ внезапно полоснуло когтистой лапой по лицу ближайшего стражника, разодрав его от глаза до подбородка. Гвардеец с громкими проклятиями отшатнулся в сторону. Ульф, лицо которого побагровело от ярости, обратился к чародею.
      - Отзовите ваших демонов, Грижни, и предоставьте моим людям выполнить их долг.
      - Все это касается только меня. - Грижни не сводил глаз со взятого в плен безумца. - Я хочу узнать, кто прислал этого человека.
      - Вот и отлично! Как только мы сумеем развязать ему язык, мы вас оповестим.
      - Я уже знаю, но я хочу узнать наверняка. Мне необходимо подтверждение, прежде чем я предприму необходимые действия. Вы меня поняли, лорд?
      Хаик Ульф побагровел еще сильнее, вид у него сделался угрожающим.
      - Думайте, что вам угодно. Но мой долг и мое право арестовать этого человека. И всякий, кто попытается воспрепятствовать этому, посягнет тем самым на устои государства. Не этим ли вы намерены заняться, Грижни?
      Однако Грижни не удостоил его ответом. Отвращение к начальнику стражи было, судя по всему, настолько велико, что дальнейшие препирательства представлялись бессмысленными.
      Верран заметила, что лорд Саксас Глесс-Валледж что-то тревожно нашептывает на ухо герцогу. Его высочество все еще был несколько не в себе, но сейчас нашел в себе силы заговорить, словно его только что подхлестнули.
      - Ульф прав. Это не подпадает под юрисдикцию Избранных. Позволю себе напомнить всем, кто имел неосторожность забыть об этом, следующее: Избранные не имеют права вмешиваться в мирские дела. Более того, я вынужден напомнить вам, Грижни, что было бы более чем ошибочно отдать вам во власть человека, который только что пытался лишить вас жизни. Люди могли бы подумать, что вы решили расправиться с ним, а подобные мысли подорвали бы подлинные представления о герцогском правосудии. Поэтому пленником должен заняться Ульф.
      Фал Грижни промолчал, и Леди Верран затаила дыхание. Неужели ее муж безропотно покорится воле герцога? По лицу Грижни нельзя было ничего понять, но само его молчание оказалось достаточно красноречивым. К удивлению Верран, он посмотрел на нее так, словно с ее присутствием ему следовало считаться, принимая решение о том, как поступить. Затем дал пренебрежительную отмашку, и его слуги отпустили пленника, сразу же подхваченного и уведенного примерно полудюжиной гвардейцев. До слуха Верран еще какое-то время доносились его вопли и стенания, затем вновь наступила тишина.
      - Вы приняли правильное решение, ваша непревзойденность, - как всегда, благожелательно и учтиво произнес Глесс-Валледж.
      Это было дружеское замечание - и все же, подумала Верран, не намекнул ли вельможа тем самым на нежелательные колебания ее мужа, прежде чем он смирился с герцогской волей?
      Солнце село, в саду наступили сумерки, слуги зажгли фонари. Какое-то время отовсюду лились звуки оживленных, но несколько бессмысленных разговоров. Фал-Грижни стоял в одиночестве, судя по всему всецело погрузившись в глубокие размышления. Но тут герцог отдал распоряжения и возобновился спектакль. Гости, в ходе возникшего переполоха и по его окончании разбредшиеся по всему саду, вернулись на свои места и начали терпеливо дожидаться окончания представления, которое должно было стать и концом всего празднества.
      Верран, будучи утомлена и рассержена, с трудом перенесла медленное продвижение сендиллы по запруженному другими судами каналу Лурейс от герцогского дворца к устью канала Сандивелл, где высился дворец Грижни, хотя на всем пути по обоим берегам канала ей на глаза попадалось множество достопримечательностей. Дворцы Ланти-Юма, освещенные фонарями и маленькими разноцветными фонариками, представляли собой роскошное зрелище, а небо играло всеми своими красками, чтобы ублажить юную супругу Фал-Грижни. Но Верран ничего этого не замечала: ее парализовала мысль о приближении брачной ночи. Фал-Грижни сидел в сендилле рядом с нею. Его поведение на протяжении всего дня было предельно формальным, но вот наконец они с Верран обменялись словами, не входящими в предписанный ритуал. Девушке становилось все труднее справляться со своими нервами. Голова разболелась, а главное, Верран чувствовала, что если молчание не прервется, она просто-напросто умрет. И сама не осознав всей важности внезапно пришедшего ей в голову вопроса, она выпалила:
      - А почему вы решили на мне жениться?
      Лорд Грижни посмотрел на нее. Наконец его лицо утратило всегдашнюю непроницаемость, потому что сейчас на нем можно было прочесть откровенное удивление. Но когда он заговорил, его звучный голос полился с таким спокойствием, как будто ему надо было приручить только что пойманного в лесу и насмерть перепуганного зверька.
      - Я последний в своем роду, мадам, и род Грижни не должен на мне пресечься.
      Верран задумалась.
      - Но почему же?
      - Может ли быть, чтобы девушке из аристократического рода никогда не объясняли таких вещей?
      Последнюю фразу он произнес с еще большим удивлением, чем предыдущую.
      - Ничего толкового мне, во всяком случае, сказать не сумели. Неужели родовое имя, прямое наследование по крови и все такое прочее - вещи, к которым следует относиться с трепетом лишь ради них самих? Так мне и говорили, но почему дело обстоит именно так, мне не объяснил никто.
      - Но ваш отец сказал вам, что это так. Что же, этого вам недостаточно?
      - Недостаточно, - сказала Верран.
      Грижни пристально посмотрел на нее. Он не улыбнулся, но Верран показалось, что весь этот разговор его забавляет.
      - Вы меня удивили, мадам, - сказал он в конце концов. - Но ничуть не огорчили. Отвечая на ваш вопрос, следует отметить, что желание продолжить династию основано в своей глубине на самолюбии, граничащем с эгоизмом, и на стремлении обрести бессмертие. Люди отказываются верить тому, что бессмертие сулят скорее великие дела, нежели сыновья и дочери.
      Верран обдумала услышанное, а затем сказала:
      - Но большинство людей не способны на великие дела. Поэтому им приходится довольствоваться сыновьями и дочерьми, не так ли?
      - Отлично сказано, мадам.
      На этот раз Грижни и впрямь улыбнулся. Улыбался он редко, но уж когда это случалось, улыбка совершенно преображала его лицо, с которого мгновенно улетучивалась всегдашняя холодность.
      - Взять, например, моего отца, - ободренная его реакцией, продолжила Верран. - За всю свою жизнь он не совершил ничего выдающегося, не считая, конечно, реконструкции винных погребов в нашем фамильном доме. Мне кажется, именно по этой причине он придал такое значение тому, чтобы я вышла замуж именно за вас, то есть вошла в вашу династию.
      - Возможно. Но ваше замечание, мадам, несколько неделикатно.
      - Ах вот как! Так, может быть, мне лучше замолчать?
      - Ни в коем случае! Прошу вас, продолжайте!
      - Вы-то сами совершили великие дела, - сказала Верран. - И весь мир знает об этом. Слава вам гарантирована, и, следуя вашей собственной логике, у вас нет ни малейшей нужды обзаводиться потомством. А это означает, что вы так и не ответили на мой исходный вопрос. Почему вы решили на мне жениться?
      - Надо будет с вами когда-нибудь обсудить этот вопрос без ненужной спешки.
      Этот ответ прозвучал не слишком утешительно, но у Верран не оставалось ни смелости, ни времени на дальнейшие расспросы, потому что сендилла уже прибыла к причалу Грижни. Сопровождавший их поначалу флот меж тем рассеялся: свадебные гости разъехались по домам. Сейчас на причал вместе с молодоженами поднялись лишь ближайшие приверженцы дома Грижни. Верран охватил ужас. Ненадолго развеявшиеся было страхи вспыхнули с новой силой. И что это за загадочные существа в серых плащах с клобуками, которые состоят на службе у ее мужа? Демонами назвал их Ульф. А еще она вспомнила ужасные обвинения, которые выкрикивал ворвавшийся на свадьбу безумец. Вспомнила и о том, что Фал-Грижни кое-кто считает сыном Эрты, и ее сердце забилось еще быстрее.
      Прежде чем новобрачные вошли во дворец, одно из грандиознейших сооружений во всем городе Ланти-Юм и одно из самых красивых со своими массивными колоннами и огромным куполом, отлитым из чистого серебра, Верран невольно залюбовалась им. Но вот они вошли - и безмолвные серые фигуры препроводили леди Верран в ее покои. Нормальных слуг в человеческом образе здесь не было видно нигде. Обговаривая условия предстоящего бракосочетания, Фал-Грижни выразил готовность поселить у себя столько слуг и служанок леди Верран, сколько той будет угодно. Однако вопреки любви и даже обожанию, с какими относились к юной госпоже челядинцы Дриса Верраса, никто из них не набрался смелости последовать за нею во дворец Грижни.
      Ее покои оказались просторными и красивыми. Кровать была обтянута бледно-голубым шелком, а высокие окна инкрустированы разноцветным хрусталем, благодаря чему стены и потолок должны были играть в дневные часы всеми цветами радуги.
      Верран отослала загадочных и страшных слуг и без посторонней помощи приготовилась ко сну. В конце концов она задула свечи и забралась под шелковое одеяло. Но долгое время пролежала без сна, неподвижная, словно труп, и охваченная невыносимым и жалким напряжением. Однако Террз Фал-Грижни так и не появился. Верран отчаянно напрягала слух, чтобы уловить шорох его шагов, но слышала только шум дождя и свист ветра. Грозовые тучи, избавившись наконец от магического заклятия, со всей яростью обрушились на Ланти-Юм. Изрядная толика этой ярости выпала и на долю дворца Грижни.
      Верран испытывала глубочайшую усталость. Вопреки собственным страхам она погрузилась в забытье - и беспечально проспала после этого всю ночь.
      Глава 3
      Краски. Чистые ослепительные краски повсюду. Верран, еще не совсем проснувшись, залюбовалась ими. Да, но откуда они взялись? Любопытство заставило ее окончательно проснуться. И тут она вспомнила, где находится, вспомнила, кто она такая. Вспомнила обо всем, что произошло накануне. Леди Грижни. Теперь ее зовут леди Грижни, она владелица этого дворца и супруга... и, не закончив мысль, Верран стремительно села. В ее покои лился из окон солнечный свет. Призмы хрусталя принимали его, преломляли и разбрасывали по всему помещению. Особенно великолепно выглядел при этом потолок. Верран огляделась по сторонам - покои были прекрасны, но показались ей совершенно чужими.
      Верран откинула одеяло, спрыгнула с высокого ложа, подбежала к окну и выглянула наружу. Прямо под ее окном сливались воды каналов Лурейс и Сандивелл. У причала дворца Грижни стояло большое судно торговца пряностями, и аромат этого товара ударил Верран в ноздри, а вместе с ним нахлынули запахи рыбы, дыма, человеческого жилья, которыми и был пропитан влажный воздух города Ланти-Юм. Верран сделала глубокий вдох. Оставайся она незамужней девицей, находись она в отчем доме, в такое утро она непременно отправилась бы с подругами на небольших быстрых лодках по каналу, они затеяли бы игру, принявшись стукаться бортами, что взрослые горожане, разумеется, презирали. Но леди Грижни, разумеется, не имела права участвовать в таких забавах. Леди Грижни едва ли могла нанять утлый челн и промчаться на нем по белым водам под мостом Вейно. Ну хорошо, а на что же она тогда имеет право? Вздохнув, Верран отвернулась от окна и подошла к шкафу в форме колокола. Пора было одеться, а в этом ей, как правило, помогала служанка. Верран уже собралась было позвонить в колокольчик, но в последний миг отдернула руку. Если она позвонит - что за чудовище поспешит к ней в ответ на вызов? Она ведь прекрасно помнила, что Фал-Грижни держит в качестве слуг отнюдь не людей. В качестве слуг? Или рабов? Или это своего рода домашние животные?.. Так или иначе, лучше держаться от них подальше.
      Верран прошла в ближайшую дверь и очутилась в роскошно обставленной гостиной. Предполагалось что такая знатная госпожа, супруга его светлости, председателя Совета Избранных, должна принимать у себя и высокопоставленных господ, и всевозможных жалобщиков. Верран попыталась представить себе, как она будет этим заниматься. Ее домашний наставник когда-то пробовал преподать ей искусство давать аудиенцию: надо было держаться с внешним великодушием, однако стараться лишить посетителя самоуверенности. Тогда она пропустила этот урок мимо ушей. Да и сейчас только фыркнула, вспомнив о нелепых наставлениях.