Глава 19

К тому времени, когда гвардейцы протаранили главную дверь, весь дворец уже был объят огнем. Пламя торжествующе плясало по стенам, пожирая картины и гобелены, сжигало мебель, обкатывало огненными валами тела мутантов, погибших в схватке у входа; воистину адский дым стлался по коридорам, поднимался и опускался по каменным лестницам, достигая дверей Черной комнаты, за которыми леди Верран растерянно взирала на мужа. Находясь на первом этаже, лорд Хаик Ульф с удовольствием следил за тем, как превращается в руины дом его заклятого врага. Но здесь, на подземном уровне, не были слышны ни шум продолжающейся битвы, ни звуки разрушения. Только едва заметный запах гари свидетельствовал о том, что творится наверху.

— Я не уйду, — в очередной раз повторила Верран. Ее сопротивление принятому мужем решению затянулось на непозволительно долгий срок. — Никуда я не пойду.

— Я не привык к непослушанию, — ответил Фал-Грижни.

— Я ваша жена. Мое место — рядом с вами. — Верран сейчас проявляла не свойственное ей упрямство. — Отсылая, вы меня унижаете.

— Нет никакого унижения в том, чтобы подчиниться решению мужа, мадам, — возразил на это Фал-Грижни, и суровость его слов пришла в противоречие с нежностью, проскальзывающей в голосе. — Вам надо сюда. — Он указал на отверстие в стене, за которым начиналась кромешная тьма. — Нид станет вашим спутником, вожатым и защитником. А когда вы придете в пещеры Назара-Син, их обитатели примут вас. Больше говорить не о чем.

— Но как быть с вами? — вскричала Верран. — Вы не отправитесь со мною в пещеры, лорд?

Фал-Грижни посмотрел на молодую жену. Он не объяснил ей, что для него самого уже нет никакой надежды, что он потерпел полное поражение, сгорел дотла, и шансов восстать из пепла тоже нет. Если он останется, то его гибель, возможно, утолит жажду крови, одолевающую его врагов. Если же бросится в бегство, Ульф со своими гвардейцами наверняка пустится в погоню и не остановится, пока не проникнет в самую глубь пещер Назара-Син, если ему придется пойти и на это, а там расправится с лордом Грижни, его молодой женой и нерожденным ребенком. Однако объяснить ей это он не мог.

— Есть причины, требующие, чтобы я остался, — сухо ответил он. — Когда все будет приготовлено к моему отбытию, я не стану здесь задерживаться.

— Что ж, и я тогда останусь с вами до тех самых пор.

Она всплеснула руками.

— Вы сердите меня. — Он заговорил ледяным тоном, который, как правило, припасал для врагов.

Верран выслушивать такое еще не доводилось. Ошарашенная, она замолчала и уставилась на мужа круглыми глазами.

— Не испытывайте долее моего терпения. Я уже высказал вам свою волю. Извольте повиноваться.

Привычная к послушанию, Верран не могла придумать никаких новых доводов. Пока она боролась со смущением, обидой и страхом, из глаз у нее неудержимым потоком брызнули слезы.

— Муж мой… не отсылайте меня без вас, — выговорила она наконец. — Отправляйтесь со мною. Или, если вам так угодно, останьтесь и примите бой, но позвольте тогда и мне остаться с вами. Я ничего не боюсь — все ваши враги ничто перед вами. Никто с вами не справится!

Фал-Грижни не стал объяснять ей, что он потерпел поражение в ту самую минуту, когда Бренн Уэйт-Базеф выдал заговорщиков Саксасу Глесс-Валледжу.

— Существует определенный риск, — сказал он. — Ваша смелость заслуживает восхищения, но я не хочу подвергать вас опасности. — Он предостерегающе поднял руку, опережая дальнейшие возражения. — Тем более, что вы, возможно, родите мне сына.

Верран прижала руку ко вздутому животу. Запах дыма становился все сильнее. Дым и собственные слезы застилали ей глаза. Лицо мужа, казалось, придвинулось к ней вплотную, глаза стали еще больше, а их взгляд еще более ярким, чем обычно, борода нависла над нею темной тенью.

— Не упрямьтесь. Прежде всего нужно позаботиться о ребенке, — сказал Фал-Грижни. — Вы доставите мне радость, если перестанете прекословить моему решению.

Верран безутешно кивнула. Она не заметила, с каким облегчением вздохнул в ответ на это муж.

— Если такова ваша воля. Но вы прибудете, как только сможете?

— Да. Как только смогу.

— И не задержитесь надолго?

— Нет, — мрачно ответил он. — Ненадолго. А сейчас ни о чем больше не спрашивайте меня, а только слушайте. Я пошлю вас с Нидом в подземный ход. Нид должен все время идти непосредственно перед вами. Там, в глубине, есть ловушки и ямы, и вам поэтому надо будет продвигаться с предельной осторожностью. Не забывайте об этом. Люди герцога окружили дворец. Подземный ход позволит вам выйти из окружения и очутиться на другом берегу и в дальнем конце канала Сандивелл. Там вас будет ждать лодка. Если вам повезет, вы минуете все заставы гвардейцев незамеченной. Вы спрячетесь под покрывало, которое найдете на дне лодки. Нид довезет вас, сидя на веслах, до городской стены, а там вы остановитесь, потому что шлюз будет опущен. Там вы назовете свое имя стражнику. Это будет гвардеец Кет Ранзо. Он мой друг, и он вам поможет. К тому времени все уже будет приготовлено для вашего путешествия по суше в Назара-Син. Обитатели пещер извещены заранее. Они обеспечат вас защитой и помощью. Да не испугает вас их внешний облик! Запомните: они ваши друзья. Вы поняли все это?

— Да, но…

— Вот и отлично, — перебил жену Фал-Грижни. Он резко хлопнул в ладоши. — Нид! — Нид выскользнул из глубокой тени в дальнем конце комнаты и поспешил на зов хозяина. — Ты понял, что от тебя требуется?

Нид утвердительно зашипел.

— Тогда пойми и следующее. Леди Грижни целиком и полностью зависит от тебя. Если ты не сумеешь, соблюдая необходимую безопасность, вывести ее к цели, она погибнет, ребенок погибнет, и сними погибнет все, что дорого мне на этом свете. Поэтому смотри в оба и оберегай ее так, словно она твоя сестра по материнской паутине! — (Яростное шипение Нида подтвердило, что на него можно положиться.) — Тогда еще одно. Необходимо сохранить кое-что из моих записей. Ты понесешь их с собой. — Маг передал мутанту сверток, в котором были большая по формату рукописная книга, свиток пергамента, кожаный блокнот, исписанный всевозможными заметками, и тонкая золотая пластинка, на которую были нанесены какие-то письмена и рисунки. Нид с готовностью забрал сверток. — Это увеличивает опасность, которой ты подвергаешься, — добавил Грижни. — Найдутся многие, готовые убить кого угодно, лишь бы завладеть всем этим. Но я не могу… Нет, я не хочу уничтожать дело всей моей жизни, поэтому тебе придется взять этот сверток с собой. Ему нет цены!

На мгновение, вглядываясь в последний раз в свои записи, Фал-Грижни, казалось, забыл, где находится. Лишь запах дыма, ударивший в нос, вернул его к реальности. Дым, пробивающийся из-под закрытой двери и поднимающийся столбами в углах, становился весьма едким. Черная комната находилась на подземном уровне, однако здесь стало уже очень жарко, — с такой яростью бушевало пламя наверху.

— Возьми фонарь, — приказал Грижни. Нид метнулся к стене, вырвал из гнезда в нише фонарь, поднял его, застыл с выжидающим видом. Маг вновь обратился к жене: — Пора. Следуй за ним.

Верран понимала, что спорить сейчас было бы совершенно бессмысленно. Молча она обняла его, прижала к себе. Ей даже удалось вымучить улыбку, потому что она поняла, как этого хочется мужу.

— Мы дождемся вас, мой дорогой лорд, — пообещала она. — Мы с малюткой.

Произнося эти слова, она не осознавала, что сама кажется Фал-Грижни сущей малюткой.

Он слегка прикоснулся к ее щеке — лишь на миг. Затем махнул рукой, и Нид устремился в подземный ход. На мгновение руки Грижни, обнимающие Верран, судорожно сжались, но он тут же опомнился.

— Прощай, Верран.

Она по-прежнему смотрела на него не отрываясь, пятясь к отверстию в стене. Остановилась, помедлила, повернулась к мужу спиною и вслед за мутантом шагнула во тьму. До слуха Грижни донесся звук их шагов, но вскоре замер и он.

Какое-то время чародей простоял неподвижно — и в эти мгновения с его лица безвозвратно сошли последние приметы нежности и оно приняло тот ледяной и непроницаемый вид, который был известен миру и вызывал у него ужас. Хладнокровно закрыл Грижни дверцу лаза. Она вошла в стену и слилась с нею. Тем не менее Фал-Грижни повесил в этом месте на стену большой ковер, чтобы полностью замаскировать лаз. После этого он отошел от стены, остановился на середине комнаты, где на мозаичном полу была представлена карта Вселенной. Это была древняя и чрезвычайно искусная карта, со множеством второстепенных деталей; на ней был изображен великий Змей, несущий по небу солнце от одного края до другого (ноша была тяжела, а переносить ее доводилось Змею каждый день); на ней были изображены звезды, пляшущие свою вечную пляску, и матушка-Луна, дарующая жизнь все новым и новым созвездьям. Вдыхая едкий дым, Фал-Грижни поморщился, но не столько из-за самого дыма, сколько из-за этого нового доказательства неискоренимого человеческого невежества. Забыв обо всем остальном, Грижни уставился на образ мира, на образ его собственного мира, на землю Далион, омываемую со всех сторон мелкими каменными волнами, и произнес вслух:

— Тьмы вы возжаждали, и тьму вы обрящете. Воистину так.

Он быстро собрал кое-какие необходимые предметы и принялся за работу. Дым в комнате стоял теперь настолько густой, что стало трудно дышать и смотреть. Воздух уже можно было назвать удушливым. Времени у Фал-Грижни оставалось в обрез, однако он работал столь же хладнокровно, столь же целеустремленно и методично, словно находился у себя в лаборатории, а мир, окружающий его, еще не начал трещать по швам. Инструменты, жидкость и порошки он приготовил заранее. Книг ему не требовалось, потому что все слова давным-давно впечатались ему в память, а уникальные записи, сделанные его рукой, были положены в сверток, который унес с собой Нид. Не ведая страха и никуда не спеша, он готовился к своему последнему — и воистину беспримерному — акту в рамках Познания. Даже злейшие из врагов Фал-Грижни залюбовались бы им сейчас, когда он стоял в полном одиночестве, могущественный и ужасный даже в час своего падения, готовясь подчинить Природу своей несгибаемой воле.

Наверху пламя бушевало вовсю, а лорд Хаик Ульф изнывал от нетерпения. Он ведь прибыл сюда не затем, чтобы сжечь пустой дом. Да и что за радость — сжечь пустой дом! Демонов Фал-Грижни его гвардейцы уже перебили давным-давно. Бежать не удалось никому из них, все были убиты. Дворец вместе почти со всем своим содержимым был обречен. Огонь уже распространялся сам по себе, карабкаясь на самые верхние этажи, забираясь в глубину кладовых и подвалов. Во дворце было практически нечем дышать — жар, дым и мерзостный запах паленой плоти наплывали отовсюду. Но и этого Ульфу было мало.

Лорд Ульф во главе отряда отборных бойцов метался по всему дворцу, как изголодавшийся волк в поисках добычи. Мертвечины здесь было полно — и сырой, и в жареном виде, — но той великой добычи, овладеть которою он стремился, не было видно нигде. В одну комнату за другой врывался он, светя себе факелом, и не заглядывал только в лабораторию, из которой он распорядился все вынести. Ворвавшись в комнату, он не только светил себе факелом, но и разжигал при его помощи пожар. В двух случаях это доставило ему особенное удовольствие. Одной из подожженных с великой радостью комнат была библиотека, в которой хранились бесчисленные книги и рукописи, собранные Фал-Грижни на протяжении всей жизни. А второй была спальня леди Грижни с кроватью, обтянутой голубым шелком, и заранее приготовленной младенческой колыбелью. Это уничтожение самого драгоценного для хозяев дома усилило ощущение общего триумфа, охватившее Ульфа, но и оно не послужило полноценной компенсацией за отсутствие во дворце самого Фал-Грижни.

Спеша мимо арочных и стрельчатых окон во главе отборных гвардейцев, Хаик Ульф испытывал волнение и обиду. Он направился вниз по винтовым лестницам, он спускался сейчас все глубже и глубже в землю, а над головой у него бушевало пламя. И вдруг, случайно, в подземелье, он среди множества открытых или незапертых дверей обнаружил одну, запертую изнутри.

— Попался, — воскликнул лорд Ульф и тут же добавил: — Если, конечно, не покончил с собой.

Мысль о подобной возможности разозлила Ульфа, и, когда он приказывал своим гвардейцам взломать дверь, в голосе у него слышались злобно-раздраженные ноты. Достаточно крепкая сама по себе, дверь, однако, продержалась недолго под ударами отборных воинов. Когда она слетела с петель, гвардейцы ликующе закричали и бросились было вперед, в комнату, но тут же замерли в изумлении. В комнате, на пороге которой они столпились, стояла кромешная тьма. Не та, которую можно было бы обнаружить в полных дыма подвальных помещениях горящего дворца: тьма здесь была густой, тяжелой, чуть ли не материальной и разве что не осязаемой. Тьма была настолько глубока и густа, что свет факела, который нес в руке Ульф, не проникал в нее, а, напротив, отражался, словно на твердой и гладкой поверхности. Тьма струилась из взломанной двери, грозя, казалось, поглотить их всех, и, словно по команде, гвардейцы разом отпрянули. Ульф тоже, чисто машинально, попятился, но тут же взял себя в руки.

— Он там, — сообщил командор своим не испытывающим по этому поводу особой радости подчиненным. — И он мне нужен. Вперед! — Никто из гвардейцев даже не шевельнулся. — Я сказал: вперед! — яростно заорал Ульф. — Ну!

И вновь гвардейцы не подчинились ему. Они стояли словно загипнотизированные удивительным феноменом. А пока они стояли и глазели на непроглядную тьму, она выползла из взломанной двери и начала мало-помалу заполнять коридор.

— Нашел дураков, — пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь, один из гвардейцев.

— Не только дураков, но и трусов, каких свет не видывал! — яростно огрызнулся командор. — Макаки бесхвостые, марш, куда вам ведено!

И вновь никто из гвардейцев даже не шевельнулся. Ульф остолбенел от бешенства.

— И вы называете себя воинами? Да тьфу на вас! — Он и вправду плюнул на пол. — Вы не солдаты, вы щенки! Эка невидаль — тьма! И это мои отборные гвардейцы, цвет герцогской гвардии? Когда все это закончится, я вышвырну вас со службы. Просите себе милостыню на пропитание или подыхайте с голоду! Ах вы ублюдки, меня тошнит от вас!

Один из гвардейцев осмелился возразить:

— Ни один нормальный человек туда не сунется.

Он указал на разинутую пасть адской тьмы.

— Не суди о других по себе, — презрительно бросил лорд Ульф.

Держа факел в одной руке, а меч — в другой, он вторгся в святилище лорда Грижни. И стоило ему переступить роковой порог, как мир вокруг него стал кромешно-черным и убийственно-жарким. И это не было тем сухим жаром, который можно было бы списать на пламя, бушующее наверху. Жар был влажным, сырым, как в парной. В воздухе сильно пахло дымом и еще кое-чем — то ли плесенью, то ли грибами, — но этот запах заставил лорда Ульфа закашляться. И тут же его вырвало. Факел у него в руке стал в здешней тьме на диво призрачным и туманным. Его пламя горело жалким оранжевым светом, озаряя лишь ничтожно малую часть комнаты. Командор увидел прямо перед собой резной восьмиугольный стол, увидел круг на каменном полу — и больше ничего. Все остальное так и пребывало в непроглядном мраке. Фал-Грижни, разумеется, видно тоже не было, но Ульф почуял присутствие ненавистного ему мага где-то совсем рядом — и ощущение это было таким, что командора бросило в дрожь. Он непроизвольно попятился, потом повернулся и бросился прочь — во взломанную дверь, через которую только что сюда проник. Дверь казалась из глубины комнаты призрачно-серым прямоугольником, словно свет, который должен был проникать сюда снаружи, замер на пороге. А там, за чертой, темнели неопределенно-расплывчатые мужские фигуры.

Хаик Ульф, испытывая невыразимое облегчение, понял, что его люди все же последовали за ним в ужасную комнату, вне всякого сомнения пристыженные брошенным их командиром обвинением в трусости. И у многих из них тоже были факелы. Тьма неохотно отступила на какую-то пару футов — и взорам убийц предстал Фал-Грижни. Черный плащ чародея сливался с окружающей тьмою, однако его бледное лицо и изящные руки сверкали поразительной белизной. Длинные пальцы были широко расставлены. На ледяном лице пламенем торжества и презрения горели глаза. Гвардейцы, глядя на него, разинули рты, кто-то из них даже охнул. Фал-Грижни смотрел на них не шелохнувшись, и никто из ворвавшихся сюда даже не заподозрил, что только что проведенный сеанс Познания высосал из мага всю энергию. Постепенно, по мере того, как сюда, с факелами в руках, подтягивались все новые гвардейцы, кромешная тьма рассеивалась, уступая место кроваво-красному свечению. Теперь Фал-Грижни оказался виден с ног до головы. Предельно напрягая силы, он стоял на мозаичной карте, вмонтированной в пол. Мгновение тянулось молчание, а затем Фал-Грижни сказал:

— Вы опоздали.

Но это ведь могло означать что угодно.

Разинув рты, гвардейцы не без тайного трепета смотрели на чародея. Они не были вполне уверены в том что имеют дело со смертным человеком. Лишь у лорда Ульфа не было на сей счет ни малейших сомнений.

— Вы арестованы, — сказал он Фал-Грижни. — Вы пойдете с нами. И не вздумайте выкидывать ваши номера.

По лицу Фал-Грижни по-прежнему ни о чем нельзя было догадаться.

— Номера, — повторил он бесстрастным тоном.

Ульф махнул мечом, указав магу на дверь.

— Ступайте, — приказал он. Грижни смотрел на него как на пустое место. С таким же успехом он мог уставиться на камень, на щепку, на ком земли. Гвардейцы встревоженно переминались с ноги на ногу. — Вы что, не слышите меня? Может, вы оглохли?

— Никуда я не пойду, — ответил Грижни.

Гвардейцы смотрели на него как зачарованные.

— Если сами не пойдете, то мы вас поволочем, — возразил Хаик Ульф. — Люди решат, что вы боитесь идти на своих двоих, — добавил он в тщетной попытке подбодрить и развеселить собственных воинов.

Гвардейцев и впрямь надо было подбодрить. Великое имя и спокойное могущество Фал-Грижни воздействовали на них. Факелы и мечи у них в руках дрожали.

Грижни не ответил на эту насмешку прямо.