Поднявшись наверх, они прошли по темному душному коридору в приемную протектора. Секретарь, увидев документ, скрылся на несколько секунд за дверью и тут же появился снова, пригласив их войти. Переступив порог, Ренилл принял прямую осанку вонарца. Бесить второго секретаря Шивокса казалось неплохим развлечением, но с протектором — дело иное. В святыне во Трунира царил полумрак и было относительно прохладно: окна в глубоких нишах скрывались за плетеными из тростника шторами, пропускающими воздух, с высокого потолка свисали огромные опахала. У стены притаился на корточках туземец-опахальщик — нибхой. Он то и дело натягивал веревку, заставляя плетеные веера плавно раскачиваться. В остальном меблировка комнаты была строго выдержана в вонарском стиле. Сам протектор во Трунир восседал за огромным письменным столом — сухощавый, но крепкий пожилой мужчина с кожей, обожженной авескийским солнцем. Лицо с мрачно поджатыми губами покрывали преждевременные морщины, узкая челюсть и высокий нахмуренный лоб выдавали в нем холерика. При виде костюма, в котором явился помощник второго секретаря, он чуть поднял бровь, но ничем не выразил неудовольствия — скорее наоборот.

— Интересная идея, Чаумелль, — заметил во Трунир не без одобрения.

— Главное, дала желаемый результат, сэр, — отозвался Ренилл, скрывая удивление. Как правило, протектор не отличался терпимостью к эксцентричности в поведении и одежде.

— Прошли по улицам без задержки?

— Да, и доставил вам письмо. — Ренилл протянул ему запечатанный пакет.

— От кого?

— От моего дяди, сэр, из Бевиаретты.

— Понятно. — Во Трунир положил письмо в корзину для входящих. — А с бездельниками у ворот проблем не возникло?

Они приняли меня за своего, сэр.

Губы Шивокса изогнулись в усмешке.

— Хорошо. Очень хорошо. — Одобрительный тон протектора насторожил обоих посетителей. — А если бы пришлось с ними заговорить, это не выдало бы вас?

— Сэр?

— Их наречие, местный жаргон — вы ведь им владеете, кажется?

— В Авескии говорят на четырех десятках диалектов, протектор. Никто, насколько мне известно, не владеет всеми сразу. — Заметив нетерпение собеседника, он коротко заключил: — Мне знакомы пять или шесть, бегло говорю на трех.

— В том числе и на местном жаргоне?

— На кандерулезском? Король языков. Я знаю его с детства.

— Отлично.

Снова неожиданная реакция. Обычно интерес заместителя второго секретаря к местным языкам, истории и культуре рассматривался как забавное, хотя и несколько неприличное чудачество. Но только не сегодня. Ренилл настороженно поклонился.

— Садитесь, я сейчас расскажу, зачем вызывал вас, — приказал протектор. — Вы тоже, Шивокс. Вам следует об этом знать.

Пока они усаживались, шум, доносящийся с улицы, стал явственнее.

— С самого утра они там гомонят и препятствуют движению, — заметил во Трунир. — Не знает ли кто-нибудь из вас, из-за чего такой шум?

Шивокс пожал плечами.

— Из-за убитых астромагов, — отозвался Ренилл. — Зулайсанцы думают, что это наша работа.

— Можно ли, не погрешив против истины, утверждать, что зулайсанцы вообще думают? — поинтересовался Шивокс.

— Столь откровенное попрание Учения угрожает самой целостности Касты, — заметил Ренилл. — Так, по крайней мере, полагают наиболее ретивые из наших граждан. Соответственно, они раздражены.

Вонарец, недавно прибывший в Авескию, — как, впрочем, и большинство постоянно живущих здесь представителей запада — не понял бы его. Но двое его слушателей, в силу должности обязанные разбираться в делах туземного населения, прекрасно понимали, в чем дело.

Авескийские астромаги, читающие волю богов, записанную на небесном своде знаками созвездий в миг рождения каждого младенца, определяли принадлежность новорожденного к той или иной касте, на всю жизнь помещая человека в определенные рамки и обеспечивая ему то или иное положение в обществе. Человеку запада такая жесткая предопределенность казалась грубым варварством. Однако в глазах авескийцев симметрия и правильность кастового порядка с его строгой геометрической красотой препятствовала вторжению в жизнь смертоносного влияния хаоса. Абсолютное подчинение воле богов, выраженное в строжайшей социальной иерархии, представляло духовную победу личности. Астромаги, способные читать Знаки богов, служили незаменимыми проводниками и переводчиками. Поэтому совершившееся ночью убийство трех наиболее выдающихся астромагов выглядело угрозой основам общества, покушением на стержень жизни каждого человека.

— И кто мог пойти на такое святотатство, как не бездушные западные захватчики? — продолжал Ренилл. — Они считают, что мы рады бы лишить их духовной основы, что мы посягаем на их национальную самобытность. Иногда мне кажется, что тут они правы.

— Ну вот, снова за старое. Эй, парень! — окликнул Шивокс молчаливого нибхоя. — Принеси-ка нам мыльницу.

Ренилл продолжал, словно не замечая, что его прервали:

— Они боятся, что…

— Худшие из них — дьяволы, — перебил во Трунир. — Лучшие — те, что получили образование на западе — набиты моралью, и вдвое опаснее худших. А большинство — овцы, которых пасут либо те, либо другие.

— Попросту говоря — точь-в-точь как мы, — пробормотал Ренилл.

— Точь-в-точь как некоторые из нас, — не без юмора поправил Шивокс.

— И кто же гонит их сейчас? — спросил протектор. — Кто привел их на грань бунта?

— Эти их проклятые шаманы, — предположил Шивокс. — Эти головорезы, которых здесь называют жрецами. Эти кровожадные желторожие…

— ВайПрадхи, — сухо закончил Ренилл. Авескийское слово переводилось на вонарский как «сыны». Так называли себя жрецы алчного местного божества, известного как «Аон-отец». Некоторые особенно жуткие и отвратительные элементы его культа были в последние двадцать лет запрещены вонарскими властями.

— Совершенно верно, — подытожил во Трунир. — ВайПрадхи. Зашевелились в последнее время. Снуют день и ночь, помешивая варево в горшке. И не без успеха. Мятеж в Уллури возглавляли почитатели Лона. Бунт в Садах Ксан-су — на каждой стене мелом нацарапаны эмблемы ВайПрадхов — знакомые вам уштры. Нападение на поместье Несса во Игне, когда вырезали всю его семью — та же история. Восстание на плантациях Цветов Света — всего в трех днях пути от Бевиаретты вашего дядюшки, Чаумелль — снова ВайПрадхи.

— А может, и убийство астромагов? — предположил Ренилл.

— Чтобы свалить на нас, — кивнул Шивокс. — Типично туземное коварство.

— Возможно, однако не доказано, — возразил во Трунир. — Как бы то ни было, с каждым днем все больше случаев насилия, по всему Кандерулу беспорядки, и прежде всего здесь, в ЗуЛайсе.

— Это неизбежно, — пожал плечами Ренилл. — Мы живем в тени Крепости.

Огромный храм, известный как ДжиПайндру, Крепость Богов, оправдывал свое название, возвышаясь грозно и неприступно в самом сердце раскаленного города. Время его основания было окутано легендами и мифами. Ни один пришелец с запада до сих пор не проник в его твердыню. Прежде, как говорили местные сказания, под его крышей возжигались огни многим богам. С веками, однако, младшие боги и богини ушли в небытие. Удалились Хрушиики и Нуумани, и с ними непобедимый Арратах, справедливый Абхиадеш и прочие. Остался только Аон-отец, Исток и Предел, единственная Истина. ДжиПайндру теперь принадлежал только ему.

— Нынешний КриНаид — самый невыносимый на нашей памяти, — заметил во Трунир.

Определить, когда сменялся КриНаид, представлялось невозможным. Само имя, символизирующее теснейшую связь с Аоном-отцом, пришло из глубины веков. Никто не помнил, откуда оно взялось.

Теоретически первый КриНаид был в буквальном смысле сыном Аона-отца, воплощением его силы в материальном мире, предводителем ВайПрадхов и абсолютным властителем всех правоверных. Считалось, что существует всего один КриНаид-сын, живущий, не ведая человеческой старости. Естественно было предположить, что на самом деле титул непрерывно переходил к сменяющим друг друга жрецам. Как именно происходила замена, оставалось неизвестным, однако результат был налицо: имя «КриНаид» давно превратилось в титул — символ сопротивления иностранным властям.

— Пока так и не удались доказать преемственность имени КриНаид. Несомненно, такая таинственность предназначена питать миф о бессмертном вожде, — сказал Ренилл. — Нынешний Первый Жрец всего лишь продолжает политику своих предшественников. Резкое возрастание антивонарской активности связано, конечно, с запретом на их ритуалы. Кажется, ВайПрадхи не слишком рады вмешательству иноземцев в их дела.

— Полагаете, нам не следовало лезть в это дело? — вмешался Шивокс. — Живи и давай жить другим — ваш девиз, а, Чаумелль?

— Я полагаю, что действуя с большей осторожностью, мы могли бы избежать того неприятного и опасного положения, в котором теперь оказались.

— Опасного! — Шивокс разразился лающим хохотом. — Вы никогда не скрывали своего расположения к этим дикарям, но я прежде не замечал, чтобы вы их боялись. Вот это великолепно!

— Население превосходит численность оккупационной армии в сотни тысяч раз. Такое превосходство следовало бы принять во внимание даже столь неустрашимой личности, как уважаемый второй секретарь, — заметил Ренилл.

— Толпа желторожих, вооруженных ножами и копьями! — фыркнул Шивокс.

— Туземные части Кандерулезского полка дисциплинированны и вооружены современным оружием.

— Вот именно, и верны Вонару.

— Вспомните их верность в Уллури.

— Исключение только подтверждает правило. Ба, — Шивокс несколько фамильярно подмигнул протектору, приглашая разделить шутку. — Этот туземный костюмчик вознес нашего Чаумелля к новым высотам кротости.

— Чаумелль совершенно прав, — сообщил во Трунир своему обескураженному подчиненному. — Наши силы ничтожны, действия ВайПрадхов против нас чертовски эффективны, а надежность туземных войск сомнительна. Нынешний КриНаид сумел поднять население против нас до такой степени, что нам угрожает опасность изгнания из Кандерула, если не полного уничтожения.

— Решение очевидно, — незамедлительно предложил второй секретарь. — Желтым необходима твердая рука. Слишком долго эти шаманы ВайПрадхи пользовались нашей снисходительностью. По-моему, двинуть против них Второй Кандерулезский, и все тут. Сравнять храм с землей, повыгонять жрецов из крысиных нор и повесить эту скотину КриНаида на руинах собственной крепости. Вот язык, который им понятен. Запретить весь культ, и делу конец.

— В самом деле, конец, — одобрил Ренилл. — Поздравляю второго секретаря: он предложил наиболее надежный способ объединить против нас всю Авескию. Неподражаемо. Осквернить и уничтожить древнейшую святыню. Убить жрецов, запретить религию… Они восстанут все как один и не успокоятся, пока последний вонарец не будет изгнан с их земли. Какая тонкая дипломатия!

— Дипломатия возможна между равными, а мы имеем дело с низшей расой, по природе и убеждениям предназначенной к рабству, — обиженно возразил Шивокс. — Не сами ли они провозглашают: «Победа в покорности»?

— Это в переводе на вонарский, — возразил Ренилл. — Авескийское понимание этого высказывания сложнее и может быть истолковано не в нашу пользу.

— Оно прекрасно служило нам последние двести лет. Послужит и дальше, если мы будем держаться твердо. Не время сейчас трусить, Чаумелль.

— Не время и для показной храбрости, второй секретарь.

— Ба, у вас просто слабые нервы. Это, должно быть, в крови.

— Вы полагаете, второй секретарь, трусость передается по наследству? А как насчет глупости?

— Хватит. — Взмах руки протектора помешал Шивоксу ответить новой колкостью. — Вы двое бранитесь как базарные торговки. В данном случае Чаумелль прав. Угроза ДжиПайндру, вероятно, вызовет всеобщее возмущение. Мы можем сравнять твердыню с землей, но это мало поможет нам, если КриНаид ускользнет. А мы даже не можем быть уверены, что он существует. Легенды говорят, что он таится в глубинах крепости, как некое чудовище в центре лабиринта, но доказательств тому нет. Возможно, за этими стенами продолжают совершать запрещенные ритуалы, что оправдало бы военное вмешательство. Возможно, там склад оружия или нечто вроде центра военной подготовки для местных смутьянов. И тут мы, наконец, подходим к цели нашего собрания…

— Если я правильно понял, — заговорил Ренилл, — вы хотите сделать из меня шпиона?

— Звучит некрасиво, но точно. Нам нужна информация. Вы — тот человек, который может ее раздобыть. Как видите, я с вами откровенен.

— Теперь понятно, почему вы так одобрительно отнеслись к моему туземному наряду. Вы хотите послать меня в ДжиПайндру под видом авескийца?

— Я не могу доверить это дело туземцу, они не из того теста. А вы единственный вонарец, способный справиться. Нужный тип лица, знание обычаев желтых, их языка… все, что надо. Наконец нашлось применение вашему противоестественному научному рвению. Необычайно удачно.

— Необычайно. Я дам вам знать, когда приму решение.

— Какое решение?

— Принять ли ваше поручение.

— Это не личная просьба! — Дружелюбие во Трунира мгновенно испарилось.

— В обязанности гражданского чиновника не входит осквернение авескийских святынь, сэр. Вы можете справиться с пунктом третьим Мандихурского договора, если не верите мне. Едва ли вам удастся меня принудить.

— Вы уверены?

— О, простите его, протектор, — второй секретарь Шивокс позволил себе выразить на лице неприкрытое презрение. — Его колебание так естественно. Как-никак предприятие рискованное.

— Он вонарец, — с нажимом произнес протектор. — Он выполнит свой долг.

— Долг. Одно из священных, но довольно расплывчатых понятий, вроде чести или справедливости, — задумчиво проговорил Ренилл. — Толкуется в соответствии с обычаями, настроением и требованием момента.

— Не расходуйте на меня свое пресловутое свободомыслие, Чаумелль. — Природная вспыльчивость протектора прорвалась наружу. — Каждый, в ком есть хоть капля порядочности, знает, в чем состоит его долг. Если же вам это не ясно, поясню. Ваш долг — любой ценой защищать интересы Вонара в Авескии. Это проясняет дело?

— Не вполне. Не совсем ясно, например, заслуживают ли интересы Вонара в Авескии моей защиты.

— Вот настоящий цвет и вылез наружу! — Шивокс не потрудился скрыть удовлетворения.

Во Трунир, по-видимому, ошеломленный столь святотатственным заявлением, молчал.

— Запад основал здесь широкомасштабные торговые предприятия, — продолжал Ренилл, — широко применяет коммерческую эксплуатацию, лишая туземцев их собственности и свободы…

— Которых они в большинстве не имели и без нас! — протектор наконец обрел дар речи.

— Целенаправленно подавляет их культуру…

— Какую культуру?! Храмы, талисманы, табу — дикость!

— Лишив их всего и дав взамен…

— Цивилизацию! — рявкнул во Трунир. — Вот что мы им дали. Мы взяли всех этих неумытых дикарей, обучили их, направляем на путь истинный, заботимся об их нуждах, внушаем им моральные понятия, насколько это возможно, исправляем их пороки, выводим из варварства — даем гораздо больше, чем получаем. Если вы этого не понимаете, что вы делаете на гражданской службе?

— О! — Ренилл пожал плечами. — Лучше уж гражданская, чем военная или духовная.

— Хватит! — Чаша терпения протектора переполнилась, лицо его побагровело. — Вы что, трус, глупец или то и другое вместе? До сих пор я пропускал мимо ушей все, что болтают о вас. Я сохранял беспристрастность, воздерживаясь от бездоказательных обвинений, однако теперь мне приходится задуматься. Вы носите имя во Чаумеллей, но что скрывается под этим именем? Здоровая сердцевина или гнилая? Можно ли вообще считать вас одним из нас?

Ренилл привычно воздержался от ответов на риторические вопросы.

— Вы сейчас объявили, что играете честно, — заметил он, — а между тем, описывая предложенную мне прогулку, упустили существенную подробность.

Протектор промолчал, признавая тем самым правоту собеседника.

— Пробраться в храм, вынюхивать, подглядывать и подслушивать, — насмешливо перечислял Ренилл. — Установить местонахождение первого жреца КриНаида, таинственного КриНаида-сына, первейшего врага Вонара, причину всех наших бед. Разыскать его, если он там, и затем… тихонько выбраться обратно, чтобы доставить эту новость в резиденцию? Не думаю.

— Можем ли мы считать вас своим? — повторил протектор.

— Вы рассчитываете, что я уберу КриНаида.

— Преждевременное заключение. Нам еще неизвестно его местонахождение.

— Я не убийца.

— Смерть служителя кровавого культа поможет сохранить жизни и собственность вонарцев.

— Так арестуйте его. Судите. Казните как врага государства.

— Не прикидывайтесь наивным, у нас нет времени. Я надеюсь, вы сознаете свои обязанности перед родиной и соотечественниками.

— У меня есть и другие обязанности.

— Эти должны быть первоочередными. Каждый джентльмен, каждый человек чести понимает это. Это ясно любому вонарскому школьнику, если только он настоящий вонарец. — На лбу во Трунира вздулись жилы. — Кто вы такой, в конце концов? Ну?

Лицо Ренилла под маской золотистой краски оставалось бесстрастным.

— Я же говорил, бесполезно, — вставил Шивокс. — С тем же успехом можно завербовать чистокровного желтого, протектор. Все же лучше, чем ничего.

Ответ во Трунира остался невысказанным. Из приемной донесся шум, а времена были таковы, что рука протектора невольно потянулась к ящику стола, где лежал заряженный пистолет. Дверь кабинета со стуком распахнулась, и через порог переступили две женщины, преследуемые по пятам разъяренным секретарем. Обе дамы были одеты по-авескийски, в развевающиеся прозрачные накидки, перетянутые длинными зуфурами, на головах — широкополые шляпы тончайшего полотна. В руках они несли зонтики от солнца. Шелковые одеяния некогда отличались роскошью, но время немало потрудилось над ними. Бхибхири, золоченые наконечники зонтов, представляли собой золотые венки, символ Лучезарных — касты жрецов и царственных особ. Но ткань, обтягивающая складные каркасы, хотя и чистая, казалась ветхой и вытертой.

Старшая женщина, высокая и сухощавая, с царственной осанкой, гневно сверкала глубоко посаженными глазами. Седые пряди жилками мрамора выделялись в ее черных волосах, глубокие морщины прорезали узкое худое лицо, делая ее почти старухой, но пристальный взгляд заметил бы в ней юношескую живость и горячность. В действительности ей не было и пятидесяти лет. Ее спутница казалась вдвое моложе и была на полголовы ниже: легкая, невероятно грациозная, хрупкая на вид фигурка. На ее лице сияли черные с голубыми искрами глаза, отличающие многих кандерулезцев благородных родов. Кожа цвета слоновой кости с легким золотистым оттенком напоминала о предках с севера, как и тонко выточенные черты лица.

Секретарь задыхался от возмущения:

— Протектор, я пытался объяснить…

— Понимаю. Оставьте нас, — кивнул во Трунир, и секретарь испарился. Протектор поднялся на ноги и склонился в легком поклоне. Ренилл и Шивокс повторили его движение — неслыханная любезность со стороны вонарца по отношению к паре туземок. Притаившийся в уголке нибхой распростерся ниц, почтительно уткнувшись носом в пол. Все они с первого взгляда узнали наследную княгиню Кандерула. Иноземцы правили страной более сотни лет, однако, из любезности или равнодушия, представителям Древних царственных домов позволено было сохранить их пышные пустые титулы. Гочалла Ксандунисса не обладала ни граном реальной власти, однако формально считалась королевой, а ее юная дочь, гочанна Джатонди, носила титул принцессы.

— Мадам, вы оказываете нам честь, — протектор выдавил из себя фальшивую улыбку. — Не присядете ли?

— Какие церемонии! Какая галантность! — как большинство образованных кандерулезцев, гочалла Ксандунисса бегло говорила на вонарском с едва уловимой напевностью в резком грудном голосе. Ее губы искривила жесткая усмешка. — Я останусь стоять, но я благодарю вонарского протектора во Трунира за его любезность. Теплота оказанного нам приема внушает надежду. Троекратная просьба о встрече, оставшаяся без ответа, почти заставила меня усомниться в гостеприимстве вонарцев. Теперь я вижу, что моя тревога была напрасна.

— Прискорбное упущение, мадам. — Дипломатичность не была сильной стороной во Трунира. На его лице явственно выражалось смущение и нетерпение. — Достойная сожаления ошибка служащих.

— Ошибка. Разумеется.

— Виновные понесут суровое наказание.

— Я трепещу за них!

— …и вы можете не сомневаться, что подобная небрежность впредь не повторится.

— Протектор утешает и ободряет меня.

— А теперь, мадам, чем я могу служить вам?

— Услуга, которую вы можете мне оказать, зависит только от вашей доброй воли. Вы можете согласиться принять небольшой дар.

— Невозможно, мадам. Вонарские законы запрещают мне.

— Ваша неподкупность вне подозрений. Не тревожьтесь, протектор, — успокоила гочалла Ксандунисса. — Всего лишь сувенир, не обладающий материальной ценностью. — Преодолев легкое сопротивление, она вложила подарок в его руку.

Во Трунир присмотрелся. На его ладони лежали пара бесцветных осколков мрамора, щепка лакированного дерева и кусок штукатурки. Протектор нахмурился:

— Что это?

— УудПрай, — ответила гочалла. — Я вручаю вам осколки дворца УудПрай. Не смущайтесь принять их, протектор — у нас их в достатке, и каждый новый день приносит новые разрушения. Когда от прекраснейшего дворца Авескии останется лишь фундамент, эти сувениры могут превратиться в редкостный исторический курьез и приобретут некоторую ценность. Однако пока еще в них нет недостатка.

— Очень мило. Мадам, я понимаю вашу мысль. — Во Трунир бережно положил обломки на стол. — Я понимаю ваши заботы и как всегда, предлагаю вам самое искреннее сочувствие.

— Ваше сочувствие, искреннее или нет, совершенно бесполезно для меня. Я требую практической помощи. — Она говорила как королева с одним из своих подданных.

— Мы уже обсуждали это, и не раз, мадам. Уверен, я ясно выразил позицию Вонара в этом вопросе.

— Позиция Вонара должна измениться.

— Невозможно!

— Она изменится !— негодование прорвалось наружу, и гочалла помедлила, овладевая собой. — Я объясню, и вы поймете, почему это необходимо.

— Мадам, совершенно бесполезно…

— Молчание. Вы меня выслушаете и на этот раз поймете. — Гочалла глубоко вздохнула и заговорила уже спокойно: — Постарайтесь, если вы на это способны, вообразить наше существование в УудПрае. Великий дворец моих предков, древность которого теряется в веках, величие которого не поддается описанию, одно из чудес света — превращается в руины. Крыша протекает и грозит обрушиться. Стены растрескались. Дождевая вода проникает в здание, и там царит вечная сырость. Плесень и гниль разрушают ковры, гобелены, статуи и священные изображения. Червь точит мебель, жучки изгрызли резьбу, а коридоры стали жилищем летучих мышей. Веками собиравшиеся сокровища гибнут, все рассыпается в прах, все приходит в жалкое состояние. Нищета, в которую впадает УудПрай, — позор для всего Кандерула. Позор, что его гочалла и гочанна вынуждены прозябать в нищете. И вина за этот позор лежит единственно на вонарских властях. Вонар лишил нас доходов. Вонар незаконно отменил подати, полагавшиеся нашей семье, Вонар нарушил свои обещания, приведя касту Лучезарных к ничтожеству и нищете. По справедливости, Вонар и должен теперь исправить содеянное. Вы обеспечите нам средства, достаточные для восстановления и содержания дворца. Это лишь ничтожная часть вашего долга, но я устала и готова довольствоваться малым. Итак, я объяснила очень спокойно и ясно, и вы, несомненно, осознали свою ответственность.

— Гочалла, — во Трунир испустил тяжкий вздох. — Не в первый раз вы высказываетесь, как вы изволили выразиться, с полной ясностью. Однако вы отказываетесь принять во внимание некоторые обстоятельства. Я уже устал объяснять, как и второй секретарь Шивокс…

Гочалла кинула на Шивокса полный отвращения взгляд:

— Эта змея в личине свиньи! Я отказываюсь иметь с ним дело.

— Однако подобные прошения должны направляться именно через второго секретаря…

— Прошения! Что же я — покорная просительница, молящая о вашем внимании? Разве я не гочалла, требующая того, что принадлежит мне по праву?

— Матушка, — чуть слышно предостерегла гочанна Джатонди.

— Никто вам ничего не должен, мадам, — вмешался второй секретарь Шивокс. — Ни единого цинну. Как вбить это вам в голову? Ладно, слушайте внимательно, объясняю еще раз. Республика Вонар никогда не обещала вам никакой «дани». Была назначена пенсия, и очень щедрая, вашему дяде, гочаллону Рузиру, и его прямым наследникам. Рузир, известный гуляка, спустил состояние вашего семейства в игорных домах. После его безвременной кончины титул перешел к младшему брату гочаллона, вашему отцу, мадам, но сундуки были пусты. Поскольку он не оставил прямых наследников, пенсионные выплаты были прекращены. С начала и до конца Вонар соблюдал условия соглашения, и вы ни в чем не можете нас упрекнуть. Ну что, гочалла, теперь поняла?

— Что там бормочет на своем обезьяньем наречии эта надушенная ядовитая свинья? — спросила гочалла. — Я не слышу его. — Она обратилась прямо к во Труниру: — Моему родичу гочаллону Рузиру были обещаны определенные суммы. Мы, я и Рузир, принадлежим к одному роду — одна кровь, одна плоть. Если бы после него остались долги, я должна была бы уплатить их. И наоборот: то, что должны ему, наследуется мною. Кто в здравом уме усомнится в столь простом и очевидном деле?

— Нечего и пытаться говорить с этой женщиной. — Шивокс неприязненно покачал головой.

— Наши законы и обычаи сильно различаются, мадам. — Во Трунир едва скрывал нетерпение, однако владел собой достаточно, чтобы сохранять вежливый тон. — Вам это может показаться несправедливым, но придется признать тот факт, что с нашей точки зрения мы честно и полностью исполнили свои обязательства. Однако если вы действительно нуждаетесь, я посоветовал бы вам обратиться за помощью в специальные службы…

— Обратиться за помощью! Специальные службы! — Самообладание гочаллы иссякло, и она вспыхнула, как пламя, в которое подбросили сухого хвороста. — Нестерпимое оскорбление! Вы предлагаете милостыню — мне! Мне!

— Матушка, прошу вас, — тихо умоляла гочанна. — Вы обещали, вспомните, вы обещали…

— Я обещала быть терпеливой, гочанна, но я не обещала сносить гнусные оскорбления!

— Матушка, поверьте, дав волю своему гневу, вы только станете в их глазах…

— Чем? Чем я стану в их глазах? Кажется, они уже видят во мне нищенку!

— Ни в коем случае, мадам, — попытался успокоить ее во Трунир. — Напротив. Сокровища дворца УудПрай славятся по всей Авескии и за ее пределами. Мне казалось, если бы вы согласились реализовать некоторые ценности…

— Реализовать? Что это значит? О чем он говорит? — гневно переспросила гочалла.

— Он имеет в виду, что мы могли бы продать часть мебели и произведений искусства, — пояснила Джатонди. Она говорила на безупречном вонарском без малейшего акцента.

— Это безумие. Или, вернее, сон. Сокровище наших предков, наследство наших потомков, достояние рода — и он говорит, что мы должны променять его на деньги? Что князья Кандерула должны торговать и торговаться, оскверняя себя ради наживы? Возможно ли это?

— Ваше барахло разваливается на глазах, вы сами только что сказали. Так не лучше ли избавиться от него, пока еще можно хоть что-то выручить? — грубо перебил Шивокс.

— Лучше пусть весь дворец сгорит, чем будет осквернен продажей! Лучше бросить все в раскаленное сияние Ирруле! Я скорее умру с голоду, чем унижусь до такого.

— Право, Шивокс, ваша прямолинейность…— упрекнул во Трунир.

— А по-моему, сэр, надо смотреть фактам в лицо, — возразил второй секретарь. — Мы в своей стране давно покончили с королями, знатью, наследственными привилегиями и прочей чепухой и только выиграли от этого. У нас нет места для паразитов голубой крови. Время королей и королев прошло, и этой женщине пора понять, что мир не обязан ее кормить.

— О, вы, вонарцы, с вашим высокомерием, с вашей слепотой, с вашим презрением к чужим обычаям — волчья стая, терзающая мир. — В голосе гочаллы звучала бесконечная горечь. — Грабители народов, тираны и разрушители, вы — проклятие человечества. Вы явились из-за моря с вашими кораблями-крепостями, с оружием, которому ничто не может противостоять, с вашими дьявольскими изобретениями. Вы захватили наши земли, присвоили наши богатства, превратили в марионеток правителей. Вы оскверняете храмы, отвергаете наши законы и учения, презираете наши предания и волшебство. Вы, лишенные разума, объявляете дикарями нас, когда сами вы всего лишь безбожные варвары. Вы лишили нас всего, всего, оставив лишь стыд, рабство и отчаяние.

— Матушка! — тщетно умоляла гочанна Джатонди.

— Вы развратили наш народ, вы помыкаете нами и унижаете нас. Вы думаете, с нами покончено, мы разбиты, мы жалкие рабы, о которых можно вытирать ноги! Но я говорю вам и всему вашему мучнолицему роду — говорю вам, берегитесь. Рано вы торжествуете победу.

— Матушка, вспомните Бальзам Духа!..

— Вы и вся ваша стая, берегитесь! — глаза гочаллы пылали, лицо застыло как камень. — Авеския не вечно будет покорной. Помните, у нас есть магия — и наши боги! Один поворот колеса — и вы будете повергнуты в прах, а те, кого вы попираете ногами, восстанут, чтобы сбросить чужеземное ярмо, так что в конце концов даже имя ваше исчезнет из памяти мира.

— Эта желтая сбежала из сумасшедшего дома, — выразил свое мнение Шивокс.

— Надеюсь, я доживу до этого дня — о, как мне хочется увидеть его! Увидеть свою страну очищенной от чужеземной заразы, чистой и свободной, вернувшейся к старым обычаям — вот мечта моего сердца. Я отдала бы жизнь, чтобы хоть на час приблизить наступление этого дня. Вы слышите, вонарские волки?

— Мама, перестань! — гочанна Джатонди заговорила на кандерулезском, считая, что этот язык непонятен иностранным чиновникам. — Прекрати немедленно!

— А ты что же, тоже с ними? — Ксандунисса, также перейдя на родной язык, накинулась на дочь. — Их слепок, рабыня, игрушка! Пока ты училась в их проклятой стране, авескийское сердце засохло в твоей груди? Изменница, я вижу, что это так!