А Брев еще раз посоветовал:
      – Запомни, Листе. Коли схватят – коленом в пах, кулаком по сопатке!
      Мальчики ушли, мадам Кенубль удалилась следом.
      Мастер Кенубль вызвался составить гостям компанию до половины двенадцатого, когда они предполагали отбыть. Он снесет вниз их багаж, проверит, не бродит ли рядом патруль, а потом наймет и подгонит фиакр. Эти любезности, утверждал мастер Кенубль, он оказывает им исключительно ради собственного удовольствия, причем говорил он это с такой убежденностью, что Элистэ нисколько не усомнилась в его искренности. Во времена своего пребывания в Бевиэре она ни за что не поверила бы в подобный альтруизм и подняла бы его на смех, как тогда было модно. «Самоотверженность – всего лишь высшая и совершенная степень непомерного самолюбия», – процитировала бы она во Ренаша. Погиб, погиб… Теперь она не имела права так думать.
      Медленно, бесконечно медленно тянется время. Ночь раскручивается, как усталая часовая пружина. Догорает огонь в очаге; все в мире замирает. Вещи принесены с чердака, уснувшая собачка упрятана в саквояж. Мастер Кенубль исчезает на пять минут, возвращается, ведет их через кухню и темный торговый зал к дверям, за которыми ждет фиакр. Патруля не видно, улица пустынна. Нищие тоже попрятались – будь погода теплее, они бы жались по соседним парадным. В дверях – последние слова прощания, быстрые рукопожатия, и сразу на улицу, где морозный воздух мигом обжигает лицо. Элистэ в последний раз оглянулась на «Приют лебедушек», расписанный обманными красными ромбами. Мастер Кенубль стоял в дверях со свечой в руке. Пламя выхватило на косяке металлический отблеск. Еще не успев сообразить, что означает этот золотистый блик, Элистэ инстинктивно насторожилась и резко вскинула руку. Проследив за ее взглядом, мастер Кенубль заметил прилепившуюся к косяку гниду Нану. Он спокойно стянул с ноги тяжелый башмак и прихлопнул «шпионку» точным ударом, словно всю жизнь ничего другого и не делал. Затем бесстрашно улыбнулся и с торжеством показал подошву с прилипшим разводом золотой фольги. Таким он и остался в памяти Элистэ. Она быстро повернулась и поспешила за спутницами; которые уже садились в фиакр.
      Они еще успели помахать кондитеру рукой из окошка; затем фиакр скрипнул, подпрыгнул и тронулся с места.
      Дорога через Набережный рынок к Южной Арке заняла всего пятнадцать минут. На рынке не было ни единой живой души, витрины лавок и павильонов скрывались за крепкими ставнями, а нищий люд, обычно ютящийся тут по ночам, перебрался туда, где теплее. Но Элистэ, уставшую от однообразия, этот пустынный вид волновал своей непривычной новизной; всю дорогу она просидела, приклеившись к окну экипажа.
      Фиакр дернулся и замедлил ход. Сквозь мрак проступил прямоугольник Южной Арки, высвеченный с обеих сторон светом уличных фонарей. Все то же безлюдье, да оно и к лучшему. Если кавалер и находился где-то поблизости, он не спешил о себе заявлять: неизвестно еще, кто приехал в фиакре и что за извозчик.
      Экипаж остановился. Женщины вышли, и фиакр укатил. Осторожно ступая по неровному пласту снега, который в любую минуту мог податься у них под ногами, они поспешили укрыться под аркой, дававшей хоть какую-то защиту от ветра, и сбились в кучку, дрожащие, однако преисполненные надежды.
      Ждать пришлось три или четыре минуты. Из темного переулка появился закутанный в плащ мужчина и быстрым шагом направился к арке. Элистэ пригляделась. Невероятно, как способен измениться человек всего за несколько недель. Мерей оказался не столь высок, как она помнила, и осанка его почему-то не отличалась внушительностью, как ранее. При этом шел он по-юношески бодро и весело, что не вязалось с ее представлением о преклонных годах кавалера. Просто невероятно. Аврелия стояла рядом и от нетерпения ломала руки, волнение ее возрастало с каждой секундой. Не успела Элистэ толком разглядеть пряди светлых полос, выбивающихся из-под шляпы у того, кто к ним приближался, как ее кузина бросилась к незнакомцу с радостным визгом:
      – Байель! Байель!
      – Возвышенная дева! – Байель во Клариво схватил ее за руки. – Дорогая Аврелия! Как я счастлив снова вас видеть! А ваши письма – знали бы вы, что они для меня значили!
      – А я все эти жуткие недели только и жила что вашими письмами!
      У Кэрт глаза полезли на лоб, Элистэ вопросительно посмотрела на Аврелию, а Цераленн наградила ее таким же ледяным взглядом, как земля у них под ногами. Почувствовав, что все внимание приковано к ней, Аврелия украдкой виновато покосилась на спутниц. Она потянула Байеля за руку и сказала нарочито весело:
      – Вот мои родственницы, они, конечно, очень рады вас видеть. Нам повезло, у нас теперь такой храбрый защитник! Правда, повезло, мадам? А, кузина?
      Ее слова прозвучали без особой уверенности – даже Аврелии со всем ее притворством трудно было выдать худенького семнадцатилетнего Байеля во Клариво за надежного защитника.
      Последовало холодное возмущенное молчание. Улыбка Аврелии увяла. Однако Байель повел себя достойно. Он поцеловал дамам ручки и обратился к Цераленн:
      – Графиня, я понимаю, что вы могли бы выбрать более достойного сопровождающего. Поэтому я объясняю ваше любезное приглашение встретиться здесь этой ночью скорее великодушием, нежели необходимостью.
      Приглашение? Элистэ, не веря своим ушам, сверлила Аврелию взглядом, та же упорно смотрела в землю.
      – Тем не менее, мадам, – продолжал Байель, – я вооружен, а это чего-нибудь да стоит. – Он распахнул плащ и показал заткнутый за пояс пистолет. – Я стреляю вполне прилично и, возможно, смогу быть вам полезен. В надежде на это отдаю себя в полное ваше распоряжение.
      Он был такой юный и беззаветно искренний, что не мог не нравиться.
      «Аврелия его не стоит», – подумала Элистэ.
      Цераленн, и та не устояла; взгляд ее потеплел.
      – Это любезное предложение делает нам честь, Возвышенный господин. Мы с благодарностью принимаем его. Однако соблаговолите меня просветить. Я не ошибусь, предположив, что эта юница, за которую я отвечаю, находилась с вами в переписке?
      Байель покраснел.
      – Уверяю, графиня, наши письма были вполне невинны и благопристойны…
      – Не сомневаюсь, что лично ваши письма такими и были, но суть не в этом. Каким образом вы обменивались письмами?
      – Брев, – мрачно предположила Элистэ.
      – О Чары! Ну и догадлива ты, кузина! Да, малыш Брев Кенубль был нашим тайным посредником, каждый день носил письма, – безмятежно призналась Аврелия. – Он оказался отличным парнем, а уж как ему нравилось это приключение! Как бы мы обошлись без него?
      – Действительно, как? – ядовито заметила Цераленн. – И все же ты не желаешь видеть главного, юница. При всей твоей глупости тебе никогда не приходило в голову, что ежедневный обмен письмами могут заметить и проверить – к нашей всеобщей погибели? Или ты забыла о методах наших врагов? Ты понимаешь, как чудовищно твое безрассудство?
      – Да хватит! – тряхнула головой Аврелия. – Не бранитесь, бабуля! В конце-то концов, все обернулось к лучшему, верно? Нас ведь не обнаружили, ничего плохого не случилось, а Байель нас защитит, что еще нужно? Да улыбнитесь же ему наконец!
      «Чтоб ей пусто было, – подумала Элистэ. – Ну и дрянь!»
      – Все в порядке, и нечего на меня злиться!
      – Не моего гнева бойся, юница Аврелия, но гнева кавалера. Глупое твое безрассудство подставило нас всех под удар, и если он не захочет теперь прийти нам на помощь, я полностью его оправдаю.
      – Вы прекрасно знаете, графиня, что я не могу ни в чем вам отказать,
      – ответствовал кавалер во Мерей, выступив из тени. Было ясно, что он давно прислушивался к разговору.
      Элистэ вздрогнула: она не заметила, как он подошел. Мерой поклонился с врожденной грацией, которую не могли притупить ни годы, ни обстоятельства этой встречи, и выпрямился во весь рост, превратившись в того высокого мужчину, каким она его помнила, ясноглазого и убеленного благородными сединами.
      – Вы по-прежнему возникаете, как призрак. Мерой, – невозмутимо заметила Цераленн.
      – Нам всем следует превратиться в призраков, мадам, чтобы преуспеть в задуманном. А теперь – к делу. – Во Мерей окинул взглядом улицы, оценивая длину кварталов. – Тут юный Клариво сможет помочь: мы разделимся на две группы, чтобы большая компания не привлекла внимания. Графиня и Возвышенная дева во Дерриваль пойдут со мной, Клариво будет сопровождать Возвышенную деву во Рувиньяк и горничную.
      «Ну вот, видите?!» – выражал торжествующий взгляд Аврелии.
      – Сначала уйдем мы трое. Выждите минут пять и идите следом, – распорядился во Мерей.
      – Куда? – выказывая знание дела, тихо спросил Байель.
      Элистэ вспомнила, с каким самообладанием он держался в тот день, когда толпа растерзала мадам во Бельсандр. Воистину она, ее родичи и служанка оказались под надежной защитой. На таких мужчин можно положиться без оглядки. Она уже готова была идти за ними и нетерпеливо постукивала по мостовой каблучком.
      Во Мерей подробно объяснил, куда и как сворачивать. Им требовалось дойти до разоренной табачной лавки в пятидесяти шагах от южной городской стены, которая в этом месте проходила по внутреннему берегу реки Вир. Большие ворота, ведущие к пристани, тщательно охранялись, соседние же кривые проулки, закоулки и лавчонки, которыми за многие столетия успела обрасти городская стена, не привлекали внимания властей. Подземный ход начинался из подвала некоего склада, расположенного в одном из таких проулков.
      Байель внимательно выслушал и кивнул. Он хорошо запомнил маршрут. Да, они подождут пять минут и лишь тогда последуют за кавалером, сохраняя положенную дистанцию.
      Итак, первая группа тронулась в путь. Элистэ, прижимая к себе саквояж, едва не падала, скользя по обледенелой мостовой. Мерей, против обыкновения, не обращал внимания на злоключения милых дам. Обеими руками он крепко вцепился в пистолеты под плащом и все время оборачивался, приглядываясь к пустынной улице, особенно к выходящим в нее проулкам, затененным навесами парадных. Но им везло – на своем пути они не встретили ни патруля, ни случайных пешеходов. Похоже, сам мороз пришел им на помощь. Пробирающий до костей ледяной ветер прогнал шерринцев с улиц. Но не всех. Вот слева, в тупичке, маленькая группа бродяг сгрудилась у кучи тлеющих отбросов. «Ну, этих-то не стоит бояться», – подумала Элистэ, и сердце ее дрогнуло от жалости. В такую-то ночь остаться без крова! И как они умудряются дойти до такого?
      Они шли уже минут десять, и Элистэ оглянулась. Никого и ничего. Не видно ни Байеля, ни его спутниц. Пустая тихая улица. Еще десять минут ходьбы по выщербленным полутемным улочкам, навстречу ледяному ветру, который обжигал кожу, и наконец они очутились перед заброшенной лавкой; над дверями, запертыми на большой висячий замок, скрипуче покачивалась на ветру выцветшая вывеска с рисунком табачных листьев. Окна были заколочены досками, на которых красовался знакомый знак – печать конфискации по приказу Конгресса. Элистэ вопросительно посмотрела на кавалера. Во Мерей невозмутимо извлек ключ, отпер замок, впустил их в лавку и закрыл дверь на засов.
      Внутри было темно и холодно, словно в леднике, но все же хоть какая-то защита от ветра. Элистэ остановилась, ожидая, что кавалер зажжет свечу, но он этого не сделал. Да и не мог, сообразила она, – риск слишком велик: лавочка считалась заброшенной. Через несколько секунд она, впрочем, освоилась и начала воспринимать слабый свет, просачивающийся в щели (специально оставленные, чтобы вести наблюдение?) между досками, которыми забили окна, и сквозь зарешеченное слуховое оконце. С большим трудом Элистэ различала черные силуэты своих спутников. Комнату она совсем не видела, но каким-то шестым чувством поняла, что та пустая и маленькая.
      – Как вам удалось обнаружить это место. Мерей? – осведомилась Цераленн с мимолетным интересом путешественницы, взирающей на местные достопримечательности.
      – Отнюдь не благодаря случаю, мадам, – ответил он так тихо, что женщинам пришлось скинуть капюшоны, чтобы расслышать. – Мне довелось как-то прочесть о тоннеле – он считался образцом строительного искусства,
      – который контрабандисты проложили под стенами Шеррина и вывели в подвал частного особняка за городом; в прошлом веке особняк действительно существовал. Посвятив розыскам несколько месяцев, я вышел на эту лавку, которую и перекупил – само собой разумеется, на чужое имя. Теперь она принадлежит мне. Кстати, печать Конгресса на окнах – подделка; их расписал мой сообщник, не лишенный художественной жилки.
      – Удачная мысль.
      – Отпугивает не в меру любопытных. Что до тайного хода, то он не обманул. Вот уже много месяцев он служит мне верой и правдой; будем надеяться, послужит и впредь.
      – Превосходно, кавалер.
      «Так ли дорога во Мерею похвала Цераленн, как ей? – подумала Элистэ.
      – Пожалуй, да».
      В дверь едва слышно поскреблись. Мерей глянул в щель, отодвинул засов и приоткрыл дверь, чтобы впустить Байеля, Аврелию и Кэрт. Аврелия висела на руке у Байеля, а Кэрт тащила два саквояжа.
      – О Чары! Ну и темнотища! – воскликнула Аврелия.
      – Тихо! – приказала Цераленн.
      – Но я ничего не вижу – ничегошеньки!
      – Держите меня за руку, Возвышенная дева, и я вас поведу, – тихим голосом предложил во Мерей. – Когда сойдем вниз, у нас будет свет. А пока что постарайтесь успокоиться.
      – А, так это вы, кавалер! Но где вы? Нет, невозможно… а, вот вы где! Да! Байель, возьмите меня за другую руку, не то, клянусь, я и шагу не сумею ступить. Ну же, Байель, вот моя рука, поспешите, или я от страха упаду в обморок! Ох, наконец-то!
      «Хорошо, что она хоть визжать перестала», – отметила про себя Элистэ.
      Все шестеро взялись за руки, и во Мерей повел их через комнату, вокруг какой-то доходящей до груди стойки, вероятно прилавка, через заднюю дверь и вниз по лестнице, в тесный слепой подвальчик, пахнущий плесенью. Здесь кавалер зажег свечу. В колеблющемся свете проступили сырые каменные стены, низкий потолок и растрескавшийся, с лужицами, пол. Подвальчик оказался совершенно пуст, и никакого другого выхода, помимо того, которым они спустились, видно не было.
      Во Мерей направился к противоположной стене и вставил другой ключ в отверстие, которое они приняли за естественную щербинку в камне. Щелкнул секретный замок, взвыли петли, и дверца открылась. Неправильной формы, облицованная камнем, который ложился заподлицо со стеной, она и вправду была незаметна. Неизвестному мастеру, ее творцу, было чем гордиться.
      Как хитро придумано! Замечательное изобретение. Не удивительно, что кавалеру удавалось столько месяцев водить за нос народогвардейцев, и так будет и впредь. Элистэ с улыбкой смотрела, как дверца распахивается, открывая темный проход. «Спасибо, контрабандисты, кто бы вы ни были».
      Но радость ее оказалась преждевременной. Наверху послышался треск вышибаемой двери, и по дощатому полу загрохотали торопливые шаги. Аврелия и Кэрт невольно взвизгнули, привлекая внимание преследователей.
      – Внутрь, живо! – кавалер распахнул дверцу.
      Кэрт застыла, уставившись на лестницу. Схватив горничную за руку, во Мерей толкнул ее в черный проем.
      Грохот шагов, дрожащее желтое пламя, и трое народогвардейцев уже тут как тут. Во Мерей, отбросив свечу, схватился за пистолеты.
      – Бегите! – приказал он.
      – Стой! – оглушительно прогремел выстрел, следом еще несколько, без перерывов, словно единым залпом. Пуля врезалась в камень над головой Элистэ, она испуганно вскрикнула и кинулась в открытую дверцу. Аврелия, всхлипывая, поспешила за ней. Позади шла схватка; впереди – сплошной мрак.
      Когда выстрелил первый народогвардеец, Байель во Клариво ответил тем же и уложил противника, Но пуля, посланная вторым солдатом, вошла юноше точно между глаз, убив его на месте. Во Мерей и третий гвардеец – их разделяло не более семи-восьми футов – выстрелили одновременно. Гвардеец рухнул, но и Мерей опустился на пол, раненный в грудь. В живых остался один народогвардеец. Обогнув упавшего кавалера и едва глянув на Цераленн, он бросился к тайному ходу. Во Мерей чуть приподнялся, наставил второй пистолет и нажал курок. Раздался выстрел, брызнула кровь, гвардеец повалился на пол. Кавалер выронил пистолет и откинулся на спину; он задыхался.
      Цераленн опустилась на колени, взяла его за руку и крепко сжала. В углу валялся опрокинутый фонарь, продолжая гореть. В его неверном свете Цераленн видела смертельную рану кавалера, различала его лицо с заострившимися чертами и характерной синюшной бледностью. Она застыла над ним, в глазах блестели слезы.
      – Графиня? – с трудом прошептал он.
      – Я здесь. Мерей.
      – Я вас не вижу, в глазах все плывет.
      – Это пройдет. Мы отнесем вас к хирургу. Организм у вас могучий, через несколько недель вы будете на ногах.
      – Мы никогда не лгали друг другу, не стоит начинать и сейчас.
      – Не стоит.
      – Где девушки?
      – Убежали в подземный ход.
      – Ступайте за ними.
      – Через минуту. Нет нужды спешить, здесь нам ничто не грозит. Вы спасли нас. Мерей, слышите? Вы всех нас спасли. – Пока она говорила, наверху по половицам загрохотали шаги. Для Цераленн этот грохот был оглушительней пушечной канонады, но кавалер ничего не услышал. У него начались судороги, он едва не раздавил ей руку. Сверху обрушился сноп яркого света. Положив ладонь ему на щеку, она осторожно и нежно отвернула его лицо от лестницы.
      – Вывезите девушек за границу, графиня. Будьте благоразумны хоть на этот раз.
      – Я в точности исполню ваш совет. – Гром сапог на верхней площадке. – Мы проследуем в Стрелл, где присоединимся к тем многим, кто обязан вам жизнью. Вы славно потрудились, кавалер. Благородно, поистине благородно.
      От этих слов глаза его на миг вспыхнули. Он вздохнул, и жизнь отлетела от него. Цераленн стояла на коленях у мертвого тела.
      Четверо народогвардейцев спустились по лестнице. Они на миг замерли при виде последствий побоища – пять трупов, море крови, едкая гарь пороха, старуха, держащая за руку мертвеца и не обратившая на них внимания, – но тут же быстро пришли в себя. Трое бросились в подземный ход, четвертый остался охранять дверцу. Вскоре эхо донесло до него радостные крики товарищей:
      – Гляди – бонбошки! Бонбошки!
      Самых юных и красивых девушек называли бонбошками Кокотты.
 
      Ход был кривой, узкий, низкий и сырой. Первые несколько футов еще можно было что-то разглядеть благодаря слабому свету, проникавшему из подвала. Далее – тоннель непроглядного мрака, и никто не ведал, сколько он тянется. Девушки остановились на границе тьмы, не зная, как быть – вернуться или идти вперед. Наконец Элистэ, взяв на себя ответственность, распорядилась продвигаться цепочкой вперед. Остальные с готовностью повиновались, радуясь, что теперь у них есть старшая. Они осторожно пошли, согнувшись под нависающим сводом: Элистэ первая, за ней Аврелия, одной рукой цепляясь за плащ кузины, другой – за накидку Кэрт. Элистэ по-прежнему несла саквояж с Принцем во Пухом, выставив вперед свободную руку и, прежде чем шагнуть, всякий раз Пробовала землю ногой.
      Они продвигались медленно, неуверенно, но все-таки продвигались. Элистэ отклонилась вправо и облегченно вздохнула, ощутив под пальцами грубую кладку стены тоннеля. Сквозь перчатку просочилась холодная сырость. Теперь можно было прибавить шагу: в темноте легче идти, держась за стенку, как-никак стена вселяет уверенность. Но где остальные – Цераленн, Мерей, Байель? Куда они подевались?
      «Немного отстали, – успокаивали она себя. – Сейчас они нас догонят. Обязательно».
      И действительно, сзади раздались шаги, блеснул луч света. Элистэ обернулась и увидела преследователей – свору народогвардейцев. Тоннель огласился радостным улюлюканьем. Беглянки рванулись вперед, но что они могли – напуганные, растерянные, да еще в длинных юбках, которые путались в ногах? Гвардейцы их быстро нагнали. Элистэ оцепенела, с ужасом осознав, что ее и в самом деле схватили. Она инстинктивно влепила мерзавцу пощечину
      – так в свое время она ударила бы дерзкого серфа, – и тот, быстро среагировав, отвесил ей такую оплеуху, что она вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли.
      – Вы арестованы, бонбошки, – без всякой злобы сказал один из гвардейцев. – Пошли.
      Обратный путь они проделали быстрым шагом, причем пленницы двигались словно во сне. Сопротивляться в любом случае не имело смысла: детины, от которых разило чесноком, были им не по силам. Гвардеец небрежно держал Элистэ одной рукой, но его пальцы сошлись на ее предплечье в такой мертвой хватке, что ее рука занемела. Они снова прошли через хитрую дверцу, теперь переставшую быть тайной, и взорам девушек предстал усеянный окровавленными телами подвал. Кавалер во Мерей, чьи зоркие глаза навечно закрылись; три мертвых народогвардейца; юный Байель во Клариво с обезображенным лицом, при виде которого глаза у Аврелии чуть не вылезли из орбит. Она прижала руку ко рту, подавляя рвущийся крик.
      Элистэ же первым делом ощутила не горе и не ужас, а тошноту. В животе сделалось муторно, ее чуть не вырвало Хватая ртом воздух, она беззвучно молилась о выдержке. Ей не хотелось опозорить ни себя самое, ни бабушку, которая стояла, гордо выпрямившись, с сухими глазами. Тошнота отпустила. Элистэ заметила, что страж Цераленн успел прибрать к рукам ее саквояж – обычное дело для этих стервятников в человеческом обличье. Судя по бесстрастному выражению лица гвардейца, он еще не понял, что стал обладателем одной из крупнейших коллекций драгоценных камней во всем Вонаре. Охранник Элистэ тут же последовал его примеру и вырвал саквояж из рук своей пленницы. Ее окатило волной холодной ненависти, от боли застыло лицо. Подобно бабушке, Элистэ выпрямилась, стараясь казаться безразличной. Кто-то чуть дернул ее за рукав – испуганная и дрожащая Кэрт. Элистэ взяла служанку за руку и крепко сжала. «Мужайся», – говорило это пожатие.
      Народогвардейцы явно ликовали. Они потеряли троих товарищей, но зато выследили знаменитого неуловимого во Мерея; обнаружили тайный ход, который теперь закроют раз и навсегда, отрезав Возвышенным последний надежный путь к бегству; убили второго изменника из Возвышенных и взяли в плен четырех женщин, три из которых способны украсить собой любой кортеж обреченных. Безусловно, большая удача, за которой наверняка последуют благодарности, денежные вознаграждения, а то и продвижение в сержанты.
      – Поглядеть, какая большая удача вышла из какой-то мелочи, – наставительно заметил сержант, – всякому хороший урок! Вы только подумайте, почему так случилось? Просто одной гниде посчастливилось заприметить, как некий сопляк снует с письмами между кондитерской и другим домом. Кому могло прийти в голову, чем обернется подобная чепуха? Над этим стоит подумать. Дамочки, верно, уже задумались. Кондитеру с семейством тоже это предстоит, как и тому несчастному дураку, который прятал у себя Байеля во Клариво.
      Их ждала «Гробница». До «Сундука» было ближе, но народогвардейцы, приспешники Уисса Валёра, отвозили своих пленников только в «Гробницу». Одного человека оставили сторожить лавочку, пообещав прислать подкрепление, чтобы унести трупы и заложить тайный ход. Остальные поднялись по лестнице, прошли через пустое помещение и вышли из парадной двери на ледяной ветер.
      Перед входом стоял экипаж – одна из тех зловещих закрытых карет, что наводили ужас на всех. При виде его Аврелия дала выход долго копившейся истерике. Из ее уст внезапно вырвался какой-то нечеловеческий, запредельный визг. Она запрокинула голову и закрыла глаза, жилы у нее на шее вздулись, словно канаты, а истошный крик, казалось, рвет ветер на части. Тут уж народогвардейцам стало не до смеха. Опешив, они вылупили глаза на пленницу, которая, непонятно с чего, вдруг как с цепи сорвалась: принялась выворачиваться, отбиваться, лягаться, царапаться, кусаться и молотить кулачками. Аврелия продолжала биться в истерике, и пронзительный визг, который со свистом вылетал сквозь ее стиснутые зубы, постепенно перешел в отчаянный вопль, от которого лопались барабанные перепонки.
      Эти крики разбудили Принца во Пуха и привели его в состояние бешеной ярости. Он залаял и начал дергаться в своей тесной тюрьме. Саквояж в руке у гвардейца заходил ходуном, он с проклятием разжал пальцы и с суеверным ужасом уставился на дорожную сумку, которая, взлаивая, подпрыгивала на мостовой у его ног. Покалывание в руке подсказало Элистэ, что хватка гвардейца ослабла, хотя он по-прежнему делал ей больно. О, если бы она могла ответить ему тем же…
      «Если тебя схватит экспр, ты ему – коленом в пах, а кулаком по…»
      Тело ее сработало быстрее разума. Еще не успев сообразить, что будет делать, Элистэ повернулась лицом к своему стражу, задрала юбку свободной рукой и со всей силы вогнала колено тому в пах. Результат оказался поистине чудодейственным. Гвардеец, хрюкнув, сложился пополам, а она, легко вывернув руку, заехала кулаком ему в лицо. Пальцы пронзила острая боль. Сломала костяшки? Неважно, дело того стоило. Гвардеец, охнув, рухнул на мостовую. Элистэ подхватила юбки, повернулась и кинулась вверх по улице.
      Было холодно и темно, ноги скользили на обледенелых булыжниках, однако в жизни она еще не неслась с такой скоростью. Кровь бурлила в жилах, ноги работали все быстрей и быстрей, ей казалось, что она не бежит, а летит, и нет ничего, что могло бы ее остановить. Но нечто летело рядом столь же быстро, нечто жужжало, застилало ей глаза золотистым мельканием, подгоняло острым жалом. За ней увязались две гниды Нану, которые нередко сопровождали закрытые кареты Народного Авангарда. Если ей не удастся от них ускользнуть, то не стоит и убегать. Жужжанье, укол, острая боль в шее, заставившая ее споткнуться. Она ударила рукой по мельтешащей твари, промахнулась и, опустив голову, с рыданьем продолжала бежать, боясь оглянуться.
      Сержант народогвардейцев оказался в очень трудном положении, решение требовалось принять немедленно. Их было четверо, включая его самого. Один остался в табачной лавке, второй временно вышел из строя, а третий пытался совладать с истеричной вопящей бонбошкой. Он бы и сам мог пуститься вдогонку, но на кого оставить двух других пленниц?
      – Поймай эту сопливую сучку, а я тут пригляжу, – прохрипел пострадавший от Элистэ гвардеец, поднимаясь на ноги и опираясь на мушкет.
      Решив, что тот действительно сможет справиться с двумя девушками и старухой, а упускать беглянку не стоит, сержант было рванулся в погоню, когда одна из пленниц заговорила:
      – Да, немедленно верните ее. – Кэрт гордо выпрямилась, на лице ее появилась капризная гримаска. Она в точности воспроизвела произношение и интонации Элистэ. – Не могу же я обойтись без служанки.
      Аврелия, у которой не осталось уже ни сил, ни голоса, перестала скулить и воззрилась на Кэрт круглыми глазами, в которых стояли слезы. Даже Цераленн встрепенулась.
      – Не может обойтись! – расхохотался сержант, обдав их брызгами слюны.
      – Нет, чтоб так задаваться – расскажи, не поверят. Ладно, пусть себе убежит – из-за какой-то субретки не стоит задерживаться, – распорядился он. – А вы, Возвышенная дева, не переживайте – недолго вам без нее обходиться. Ладно, пошли.
      Но прежде чем двинуться, один из гвардейцев осторожно перерезал штыком ремень саквояжа Элистэ и откинул крышку. Из сумки вынырнула шелковистая мордочка Принца во Пуха. Он звонко тявкнул, и гвардейцы зашлись от смеха. Выбравшись из саквояжа, песик принялся яростно их облаивать. Наконец бывший страж Элистэ, озверевший от никак не утихающей боли, пришиб собачку двумя ударами приклада.
      Пленниц затолкали в карету, и она с грохотом укатила в ночь.

20