Он возвратился в свой кабинет в Комитете Народного Благоденствия и отдал соответствующие приказы, после чего Трибунал оказался завален делами. Самые глубокие и сырые казематы старой «Гробницы» впервые за века увидели людей, потом оказались заполнены до отказа, а затем чуть не треснули от количества обитателей. �збыток арестованных распределялся по двум тюрьмам поменьше – в «Остроге» и «Сундуке», находившихся в противоположных концах города. Скоро были заполнены и они, и тогда начали использовать не слишком надежные камеры в окружных жандармских участках. Задействованными оказались также некоторые погреба и склады, а в одном примечательном случае – даже пересохший колодец. Это было просто постыдно. Требовалось или больше места, или меньше арестованных. С точки зрения Уисса, решение этой задачи сомнений не вызывало.

У Кокотты было много дел и забот, и она хорошо питалась. Вначале ее рацион состоял из политических противников Уисса Валёра – реальных и воображаемых. Упрямые и непокорные члены Конституционного Конгресса попали к ней самыми первыми, в ряде случаев в сопровождении друзей и членов семьи. За ними последовали непримиримые журналисты, недовольные и слишком открыто выступавшие с критикой. Почти каждый день во дворе «Гробницы» происходили казни – одна, две, три. Жители Шеррина вскоре привыкли к виду Кокотты, ее голодным шипам и обнаженным жертвам. Первоначальное потрясение от ее внешнего вида и способа уничтожения людей быстро улеглось, и публичные казни стали для многих излюбленной формой бесплатного развлечения.

Как-то дождливым осенним утром Уисс сидел один в кабинете, читая донос секретного агента, работавшего под кодовым именем Чечевичная Похлебка. Сеть агентов была настолько разветвленной и писали они так много, что утомительный труд по прочтению доносов обычна исполняли самые высокие чины жандармерии и младшие члены Комитета. �зредка некоторые сообщения предлагались вниманию председателя Комитета. Но рапорт Чечевичной Похлебки заслуживал особого внимания, поскольку относился к персоне кузена председателя. Уисс прочел:

«…есть люди, которые посещают казни почти ежедневно. Они приходят ранним утром, чтобы занять самое удобное место у ворот, и часто ждут там часами. Эти любители, именующие себя: мужчины – дружками Кокотты, а женщины – подружками Кокотты, – в последнее время разработали изысканную систему связанных с казнью деталей. Они изобрели сложную градацию рангов, согласно которой приговоренные к смерти преступники распределяются по категориям в соответствии с воображаемым критерием желательности для Кокотты. Многие из этих позеров якобы способны различить – по игре и интенсивности света, – в какой мере то или иные приношение приятно Чувствительнице Кокотте.

Особую популярность среди этих дружков и подружек приобрел собрат Бирс Валёр. Ему придумывают множество ласковых прозвищ, когда он появляется в тюремном дворе, через решетку ворот ему кидают подарки, ленты, записки и прочие мелочи; ему кричат, когда он проходит мимо, стараясь привлечь внимание, – мужчины предлагают выпивку и деньги, а женщины – все что угодно и даже больше. К его чести, собрат Бирс игнорирует эти дерзкие притязания. Полностью сосредоточенный на своем патриотическом долге, всегда собранный и преданный делу справедливости экспроприационистов, он не обращает внимания на выходки и причуды своих поклонников. К сожалению, нельзя сказать того же о народогвардейцах, многие из которых ведут торговлю сувенирами в виде обрывков веревки, остающихся у Чувствительницы Кокотты. Даже офицерские чины не брезгуют этой недостойной разновидностью коммерции…»

Уисс Валёр отложил донос, поместив его в точно надлежащее место на безукоризненно чистом и пустом письменном столе. Разумеется, Чечевичная Похлебка был прав. Торговля веревочными сувенирами неуместна, не соответствует армейскому духу и вообще неприемлема. � все же он почти сочувствовал предприимчивым народогвардейцам: солдаты могли наскрести на этом несколько лишних бикенов. Сходными оказались и нужды партии экспроприационистов, хотя они значительно превосходили по масштабу солдатские потребности. Денег требовалось много и желательно – без промедления. К счастью, их источник был всегда под рукой.

Вот уже несколько месяцев Уисс потихоньку заполнял «Гробницу» заключенными из числа Возвышенных, потому что большинство богатых людей позаботились припрятать значительные суммы, которые на самом деле являлись собственностью вонарского народа. Эти закосневшие в своем упорстве преступники отказывались открыть местонахождение ценностей и упрямо противостояли самым разнообразным способам убеждения. По сути дела, они были хуже воров. Эти враги народа заслуживали наказания как предатели. В соответствии с недавно принятым в Конгрессе постановлением наказание включало конфискацию всего состояния и имущества мошенников, вплоть до последнего стула. Уисс взял лист чистой бумаги и начал писать. Вскоре после этого рацион Кокотты стал еще богаче.

Послушный Народный Трибунал поддержал решение Комитета Народного Благоденствия. Дюжина поверхностных судебных разбирательств, проведенных и законченных в течение одного дня, привела к двенадцати молниеносным приговорам. Без проволочек они были приведены в исполнение. Холодным и суровым осенним утром группа из двенадцати обнаженных заключенных спотыкаясь вышла во двор «Гробницы» на встречу с Кокоттой.

Уисс Валёр вместе с отцом стоял на своем обычном месте у окна центральной башни, откуда мог видеть место казни и горожан, заполнивших улицу перед тюремными воротами. Толпа сегодня была необычно многочисленной и возбужденной, что не слишком удивило Уисса. Вонар еще не видел такого – дюжина Возвышенных, согнанных в кучу без всяких церемоний, словно это были простые крестьяне. От громких возгласов, энергичной жестикуляции, попыток пробраться к более удобному местечку толпа зрителей беспрестанно колыхалась. Те, кто оказывался далеко от ворот и кому было плохо видно – а таких в это утро оказалось немало, – вслух выражали свою обиду. Дружки и подружки Кокотты, как всегда в первых рядах, сегодня особенно выставляли себя напоказ. Несколько подружек украсили свои шляпы высокими прутиками с ответвлениями, проволокой и стеклянными бусами, подражая устройствам, установленным наверху Кокотты, и эти головные уборы вызвали шумное негодование тех, кому они закрывали обзор. Чтобы прекратить эти нападки, подружки и их собратья-мужчины запели комический гимн Кокотте на такой заразительный мотив, что толпа вскоре присоединилась к хору.

Уисс Валёр снизошел до улыбки. Повернувшись к отцу, он заметил:

– Сегодня мне не нужна твоя помощь, чтобы понять их настроение.

Хорл не скрывал, что ему вовсе не хочется здесь находиться. Во всем его облике сквозила удрученность. � в самом деле, слабый человек, он при виде публичных казней переживал шок и дурноту. Но его помощь была добровольной. Уисс не требовал присутствия отца, и старик был волен пребывать в ином месте, если хотел. Но Хорл предпочитал наблюдать Кокотту в действии, очевидно, рассматривая это зрелище как некое возмездие для себя. � всегда потом вид у него был трагический и уязвленный. Несомненно, с тайным упреком.

Знакомое раздражение захлестнуло Уисса.

– Они радостно возбуждены, даже горят энтузиазмом, ты согласен? – настойчиво спросил он. – Ты согласен?

Хорл вздрогнул от этого резкого вопроса, как от удара.

– Возможно. Ты приложил немало усилий, чтобы пробудить в них самые низменные стороны их натуры, – ответил он устало.

– Низменные? Я стремился взрастить в них патриотизм и, думаю, небезуспешно.

– Да, ты немало потрудился. Несколько недель ты бомбардировал население страны брошюрками и плакатами. Ты наставляешь Конгресс, вербуешь экспроприационистов, завоевываешь расположение Авангарда и Вонарской гвардии, собираешь вокруг себя преданных людей. Каждая написанная тобою фраза, каждое произнесенное слово рассчитаны на то, чтобы раздуть тлеющую классовую ненависть в жаркое пламя. Ты хорошо и честно потрудился, и об успехе твоих начинаний свидетельствуют лица людей – там, внизу.

– Недурная речь, отец. Мелодраматическая, неточная, иррациональная – в твоем обычном духе. Я, как всегда, высоко ценю твою преданность, понимание и поддержку. – На этот раз Уиссу не стоило труда сохранить кислую улыбку и самообладание. Как ни парадоксально, но эти предельно точные замечания отца смягчили его раздражение, ибо подтверждали существенную и радостную истину: шерринская толпа, как всегда, оказалась его верным другом и покорным рабом.

Хорл тяжело вздохнул и отвернулся. Уисс проследил за его взглядом. Там, внизу, отворилась дверь тюрьмы. Приговоренные и их тюремщики вышли во двор. Толпа всколыхнулась, вздохнула и попробовала нажать на решетку ворот. Послышалось шиканье, затем наступила тяжелая глубокая тишина.

Возвышенные, лишенные одежды, весьма напоминали своих слуг из простонародья. � в самом деле, в них не было ничего такого, что отличало бы их от простых смертных. Двенадцать человек – двое из титулованной знати

– дрожали, вероятно, от холодного осеннего воздуха, касавшегося их голых тел, а вовсе не от страха. С неподвижными, лишенными выражения лицами они держались прямо и, видимо, с отвагой. Как-никак Возвышенные.

Когда заключенные приблизились к Кокотте, она непонятным образом распознала свою добычу. Крошечные молнии начали проскакивать между ее рогами, и сильные вибрации предвкушения пробежали по внутренним шипам. Даже Бирс Валёр, стоявший рядом и нашептывавший ласковые слова, в этот момент не осмелился к ней прикоснуться.

На этот раз Главный смотритель «Гробницы» Эгюр не читал обвинительного заключения: он охрип бы, прежде чем добрался до конца. Поэтому он лишь сжато изложил вердикт и приговор Трибунала, а потом прочел список имен и титулов пленников. После этого Бирс мог продолжать свои беседы с Кокоттой.

Она обнаружила невероятный аппетит, проглотив все двенадцать тел в течение получаса. Дружки и подружки, претендующие на особое проникновение в ее суть, решительно утверждали, что их божество, как никогда, осталось довольно своим изысканным пиршеством. Но Уиссу Валёру было ясно, что Кокотта не различает Возвышенных и плебеев и заглатывает всех подряд с равным удовольствием – весьма поучительное зрелище, раз и навсегда разоблачившее миф о превосходстве Возвышенных. Только что увиденное послужило наглядным доказательством их уязвимости. Сверкание, свидетельствовавшее о кончине барона во Бен в'Або, последнего из казненных, вызвало оглушительный рев толпы, а затем началось ликование – столь победное и долгое, что его заметил даже Бирс Валёр, который сначала с подозрением нахмурился, но потом пожал плечами и коротко кивнул в знак одобрения.

Уисс Валёр, несмотря на погоду, чувствовал, как по его телу разливается тепло. Отец рядом с ним издал горловой звук, словно его тошнило, и отвернулся от окна. Уисс почти не обратил на это внимания, его хорошее расположение духа не изменилось, и по весьма веским причинам. Шерринская публика, которую он так тщательно в последнее время воспитывал, повела себя, как медведь, танцующий по знаку хозяина. Энтузиазм народа знаменовал его победу. Толпа поддерживала его, как всегда. Народный Авангард был ему предан, Вонарская гвардия на его стороне. В ореоле популярности, имея почти неограниченную власть и возможности, он мог добиваться своих целей, не боясь оппозиции. А цели Уисса становились все яснее день ото дня. Его путь был прямым и верным, предначертанным – в этом он не сомневался – самой Судьбой.

С тех пор аресты и казни Возвышенных стали привычными. Аресты обычно проводились по ночам, когда народогвардейцы без предупреждения врывались в намеченные жилища. �х обитателей, включая слуг, запихивали в закрытые кареты, все более приобретавшие дурную славу, и перевозили в «Гробницу» под покровом темноты. С восходом солнца можно было увидеть еще одну городскую резиденцию Возвышенных со свежевыведенным черным кругом и алым ромбом внутри – эмблемой Комитета Народного Благоденствия и символом конфискации по решению Конгресса. Ежедневный рацион Кокотты во дворе «Гробницы» теперь обычно включал постоянную квоту Возвышенных, и публика уже привыкла к виду обреченных владетелей. Требовалось нечто большее, чем просто статус Возвышенных, чтобы взбодрить снижавшуюся восприимчивость шерринцев. Первая публичная казнь женщины – некоей мадам �ру, особы незначительной, но пособничавшей врагам государства, – вызвала повышенный интерес и ее посетило множество горожан, жаждавших оценить телосложение жертвы. За ней последовали другие женщины, и ощущение новизны вскоре тоже притупилось. Его не возродила и первая казнь женщины из числа Возвышенных

– несчастной вдовствующей графини во Проск, известной заговорщицы против Комитета Народного Благоденствия. �нтерес населения к подобным зрелищам постепенно утратил первоначальный накал, но не угас совсем, и казнь признанной красавицы всегда собирала толпу зрителей. Не менее популярными жертвами были люди очень молодые или совсем старые, чрезмерно тучные или очень костлявые, больные и дряхлые, и прежде всего увечные и обезображенные.

Число казней Возвышенных все увеличивалось, и даже самые гордые и отважные среди прежде привилегированной касты не могли не считаться с этим. Растущая тревога выразилась во множестве попыток уехать, предпринятых с дерзким пренебрежением к постановлению, ограничивающему переезды Возвышенных. Несколько самых высокомерных (или, может быть, попросту недальновидных) из желающих эмигрировать двигались по улицам в своих каретах с гербами, видимо, не веря, что кто-нибудь решится помешать им. Неминуемые аресты у городских ворот доказали их ошибку. Камеры «Гробницы» заполнялись такими людьми день ото дня, затем следовал скорый суд и немедленная казнь. Теперь эмиграция стала преступлением, и если раньше за нее наказывали конфискацией имущества, то ныне она влекла за собой смертный приговор.

Учась на страшном опыте своих собратьев, самые умудренные беженцы Возвышенные пытались пройти через городские ворота инкогнито. Однако это им удавалось не часто.

– Что происходит у городских ворот? – спросила Элистэ у кавалера во Мерея. Они сидели вдвоем в гостиной Рувиньяков. В любой момент могла появиться Цераленн, но пока Элистэ наконец-то могла поговорить с Мереем с глазу на глаз и задать вопросы, немыслимые в присутствии бабушки. – Слуги рассказывают что-то несусветное. Будто выходы охраняют демоны-стражи и механические чудовища и ни один Возвышенный не может избежать разоблачения, так как этих чудовищ не обманешь переодеванием. Но ведь это же просто праздные толки. Я живу здесь взаперти, мадам делает вид, что все в порядке, а я изголодалась по новостям. Вы знаете все, кавалер, сделайте милость, расскажите, что происходит.

– Вы несколько переоцениваете мои возможности, Возвышенная дева, но я сделаю все, что в моих силах. – Мерей, одетый во все серое, был как всегда элегантен, однако под глазами у него залегла синева. Крушение мира не могло изменить его безупречную учтивость, но он все больше выглядел на свои годы. – Вам стоит узнать, что россказни слуг о демонах и чудовищах – выдумки, основанные на крупице правды. Например, стражи у городских ворот

– не демоны, но простые смертные, превосходно поднаторевшие в сыскном деле. Они распознают Возвышенного по малейшим оттенкам речи и произношения, по осанке и походке, по мимолетному выражению лица – по тысяче признаков, слишком микроскопических, чтобы их можно было сознательно отметить, но они очевидны этим сыщикам, интуиция которых кажется сверхъестественной.

– Может, они и хитроумны, но ведь это всего лишь люди, и даже не Возвышенные. �х наверняка можно обвести вокруг пальца.

– Конечно. Но человеческая интуиция – не самая большая опасность, с которой сталкиваются пытающиеся спастись Возвышенные. Остаются еще механические чудовища.

– Я надеюсь, это миф?

– Не совсем. Вам известно, что все кареты, покидающие Шеррин, теперь обычно направляются к Северным воротам?

Элистэ кивнула.

– Оцепенелость у этих ворот бодрствует. Сейчас она известна как Чувствительница Буметта и предназначена для роли совершенного охранника и официального сторожевого пса. Она способна распознать тех немногих Возвышенных, чье искусство позволило им обмануть караульных. Я не представляю себе, как ей это удается, может быть, и никто не представляет, кроме адептов, прошедших курс чародейства. Поклонники Буметты считают, что она умеет читать мысли.

– Но это смешно… это же машина! – Он не ответил, и уверенность Элистэ поколебалась. – Неужели вы верите в эти истории?

– Возвышенная дева, я в самом деле не знаю, во что верить.