Чрезвычайная бледность Шорви Нирьена свидетельствовала о том, что он запоздало разглядел приготовленную ему ловушку. Но его лицо, когда он снова встал, было спокойным, и чистый ровный голос все же перекрыл шум в зале:

– Если член Конгресса Уисс в'Алёр, как он утверждает, располагает доказательствами заговора, то эти доказательства должны быть предъявлены немедленно для рассмотрения всем собранием. Если документы, подтверждающие чью-либо вину, существуют, пусть Уисс в'Алёр сейчас же покажет их нам.

– Я охотно представлю их на суд нашего Народного Трибунала, – ответил Уисс, и его сторонники выразили свое одобрение с огромным энтузиазмом, создававшим впечатление единодушия.

Когда крики поутихли, Нирьен сделал попытку ответить:

– Намеренное смешение депутатом Уиссом в'Алёром двух совершенно разных и отдельных вопросов свидетельствует об уклончивости… – начал он, но дальше не продвинулся.

– Лжец! – завопил Уисс в'Алёр, и его сжатый кулак яростно ударил по трибуне. Решив почти на уровне подсознания, что настал момент для вспышки праведного гнева, он словно отпустил поводья, дав волю чувствам. Его лицо густо побагровело, выпученные глаза заблестели, голос поднялся до оглушительного, ничем не сдерживаемого вопля: – Лжец! Мы не хотим больше слов из твоих уст, от которых несет мертвечиной! Ты, шанкр! Ты, гнусный лжец!

Некоторое время депутаты сидели оглушенные и ничего не понимающие. Затем дымка над экспроприационистами вспыхнула ярко-алым, и союзники Уисса разразились сумасшедшими, почти исступленными, историческими аплодисментами. Вздымая узкую грудь, Уисс упивался ими. Но затягивать было нельзя – он рисковал утратить собственный раж. Взмах рукой, и его марионетки притихли.

– Я не потерплю выпадов против моей личности, тем более от преступного подонка, рядящегося в тогу респектабельности! – завопил Уисс.

– Я не позволю лжецам и предателям клеветать на меня! Я патриот, но не мученик, и если стану мучеником, то только ради моей отчизны!

Вой одобрения со стороны Красных Ромбов. Нирьен пытался ответить, но его не было слышно.

– Шорви Нирьен посягнул на мою честь, – продолжил Уисс, явно распаляясь, но краешком сознания трезво наблюдая за залом и контролируя обстановку, – и тут он промахнулся, потому что теперь я обязан ответить. Я обвинен, оклеветан, оскорблен, и у меня теперь нет иного выхода, кроме самозащиты. Что ж, да будет так. Он сам навлек на себя все это. Друзья мои и коллеги-депутаты, вы просили меня назвать имена тех, кто заодно с врагами Свободы. Заговор этот тайный, его участники многочисленны. Но над ними стоит один человек, злобная волна которого направляет эту силу, и его предательство отравляет весь Конгресс. Человек этот – Шорви Нирьен! Вот наш изменник – Нирьен! Нирьен! – Вытянутый указательный палец словно протыкал насквозь заклятого врага.

Тут началось светопреставление. Все депутаты кричали одновременно, шум стоял невыносимый. Несправедливо обвиненный в измене делал отчаянные попытки что-то сказать без малейшей надежды быть услышанным. Не слышно было и Фрезеля, Риклерка и других верных нирьенистов, пытавшихся выступить в защиту своего вождя. Время шло, а шум все продолжался, пока Уисс не решил прервать его. Он поднял обе руки, и его голос перекрыл общий гул:

– Я требую выдворить Нирьена и его сообщников с этого собрания. Конституционный Конгресс должен быть чистым!

Тут же, как ответный удар фехтовальщика, послышался голос Нирьена, который таким образом на краткое мгновение заставил себя слушать:

– Я настаиваю на своем праве ответить на эти обвинения.

Снова поднялся дикий гвалт, к тому же усиленный звоном колокольчика. Еще некоторое время Нирьен произносил никому не слышные слова, потом, оскорбленно махнув рукой, с решительным видом направился к трибуне. Однако эту возможность явно предвидели и были к ней готовы. На его пути встали экспроприационисты, в чьи ряды в большом числе были внедрены народогвардейцы. � хотя Нирьен пытался обходить их, отталкивать и протискиваться, пройти к трибуне ему не удалось. Так же они загородили путь Фрезелю и Риклерку. Один из народогвардейцев толкнул Риклерка, и разъяренный нирьенист ударил того кулаком. Увидев эту сцену со своего возвышения, Уисс немедленно воспользовался ситуацией.

– Они дерутся, как хулиганы, – вскричал он, и, как всегда, когда Уисс говорил, вопли утихли и он был услышан. – Они оскорбляют всех нас. Это они учиняют в нашем собрании насилие, от них, продажных изменников, исходит клевета. Будем ли мы и дальше терпеть это, или Конституционный Конгресс избавится от них?

Снова бешеная какофония звуков, в которой потерялись настоятельные выкрики Шорви Нирьена и его друзей. Чутко отслеживавший перемены настроений зала, Уисс рассудил, что решающий момент настал. Почти незаметно он подал сигнал человеку в коричнево-алом, стоящему у больших двойных дверей в дальнем конце зала. Народогвардеец, напряженно ожидавший этого знака, отодвинул засов и широко распахнул двери.

Снаружи донесся рев – низкий, мощный, глухой. По сравнению с его первобытной дикостью истерические выкрики депутатов Конгресса показались вполне обычным нудным повизгиванием. Секундой позже в Старую Ратушу ворвалась орда горожан в сопровождении отряда Авангарда. Это были самые грязные подонки Шеррина – оборванные, голодные, кипящие ненавистью – то есть, естественные подданные «Соседа Джумаля». Большинство из них были мертвенно-бледными, костлявыми; женщины – молодые фурии с высохшими отвисшими грудями и потасканными лицами, мужчины – как взбесившиеся огородные пугала. Глядя на них, нельзя было не испытать смешанные чувства сострадания и отвращения, горя и омерзения.

Несмотря на свой жалкий вид, вторгшиеся вызывали скорее страх, чем жалость. Воинственная яростная энергия одушевляла всю эту отвратительную толпу. Они потекли вперед по главному проходу шумным, смрадным, неостановимым потоком. Депутаты невольно расступались перед ними, а тех, кто не успел, грубо отталкивали в сторону. Толпа продвигалась к трибуне, и все яснее в лавине их голосов можно было различить повторяющиеся выкрики:

– Долой Нирьена! Смерть! Смерть! Смерть! Долой Нирьена! Смерть! Смерть! Смерть!

– Граждане, что вам здесь нужно? – осведомился с трибуны Уисс в'Алёр.

� многочисленные голоса завопили в ответ строго по сценарию:

– Хотим честный Конгресс!

– Долой Нирьена и его презренную шайку!

– Приказывает народ Вонара, мы же – ваши слуги. – Уисс торжественно склонил голову и увидел, что дымка перед ним рдеет жгучей радостью.

– Тогда очистим этот дом!

� тут более или менее внятные слова потонули в криках и воплях. Начавшийся шум был уже физически невыносим, и многие депутаты кричали во всю силу своих легких, зажав руками уши.

Однако этот чудовищный гвалт нисколько не смутил прибывших. С ловкостью, которая заставляла предположить существование изначального плана и даже репетиций, бесформенная на вид колонна дрогнула, затем разделилась надвое, изогнувшись наподобие щупальцев, и окружила Шорви Нирьена и его ближайших помощников. Намеченные жертвы насильно сорвали с мест и потащили, а некоторых даже понесли через проход по залу к дверям. Кое-кто сопротивлялся – умолял, спорил, бранился, – но все оказалось тщетным. Сам Нирьен ничего такого не делал. Секунду-другую он стоял, разглядывая Уисса в'Алёра с отрешенным интересом ученого, наблюдающего за ядовитой рептилией, а затем, не оказывая никакого явного сопротивления, отправился вместе с другими. Твердым шагом, с высоко поднятой головой он прошел между рядами вопящих людей. Только напряженный взгляд черных глаз, быстро перебегающий с одного лица на другое, выдавал его возбуждение. Если Нирьен и обнаружил в ком-нибудь сочувствие и поддержку, это теперь не могло ему помочь.

Когда они дошли до дверей, толпа разделилась: часть людей остались в зале, другие, как поток, направленный по намеченному руслу, повлекли своих врагов вон из Конституционного Конгресса. Горожане высыпали на яркий свет теплого летнего солнышка, таща за собой пленников, и с размаху побросали их в канаву.

Несмотря на боль, Нирьен быстро и легко поднялся на ноги. Рядом оказались человек двадцать пять из числа его ближайших политических союзников, включая нескольких молодых горячих парней, которые теперь принялись осыпать врагов страстными проклятиями. Словесная перепалка быстро разгоралась. Кто-то швырнул в них пустую бутылку. Пример оказался заразительным, и в отверженных полетели осколки стекла, палки, обглоданные кости и гнилые овощи. Сопротивляться было бесполезно, и Нирьен приказал отступить, сравнительно благополучно выведя своих соратников из опасной зоны. Еще несколько сот ярдов ватага горожан следовала за нирьенистами по пятам, но потом потеряла к ним интерес. �змученным жертвам позволили удалиться в поисках убежища, где они могли бы зализать раны и подумать о поражении, которое обрушилось на них так внезапно.

После выдворения нирьенистов в Старой Ратуше все еще бушевали страсти. Экспроприационисты и члены Лиги Красного Ромба вопили от неуемной радости. Вторгшиеся в зал горожане что-то распевали и с топотом приплясывали. Кричали депутаты, горланили гости. Шум стоял ужасный, все перемешалось.

Уисс в'Алёр, единственный из присутствовавших, кто мог навести порядок, предпочел не делать этого. Во-первых, он устал, словно вся его энергия была истрачена на достижение победы и удовлетворение ненависти. А кроме того, эта сцена доставляла ему такое удовольствие, что жаль было обрывать ее раньше времени. Шум, горячность, редкостная страсть и обожание

– все это творилось во имя его самого, ради него, Уисса. Маленький, жалкий, никем не замечаемый, всеми пренебрегаемый, Уисс стал центром и властелином всего этого безумства. Его власть над разевающими рты марионетками была абсолютной. Он дергал за ниточки, приводя в движение их руки и ноги, вкладывал мысли в их головы. В любое время по собственному усмотрению он мог остановить их несколькими верно подобранными фразами или жестами, и этот сладкий вкус господства был восхитителен, как ощущение реальной власти. Уиссу хотелось насладиться им. К тому же воцарившийся беспорядок помогал ему оценить изменившийся эмоциональный климат зала. Сегодня одним ударом удалось расправиться с оппозицией. Грязное облако нирьенистов ушло навсегда. Остался лишь безобразный обрывок темных паров – пагубных, но с ним можно будет разделаться потом без спешки. По сути, получается – а это первое ощущение всемогущества кружило голову, – что нет такой проблемы, с которой Уисс в'Алёр не справился бы, при условии, что отец по-прежнему будет ему помогать. Он автоматически отыскал взглядом галерею гостей, где Хорл Валёр сидел, тяжело сгорбившись, с обессиленным и несчастным лицом. Сопротивление старика росло день ото дня. Нынешние события могут подтолкнуть его к открытому неповиновению – он даже может лишить Уисса своей помощи. Но если его намерения таковы, если он посмеет угрожать – что ж, и на него в этом случае найдется управа. Уисс знал, как обуздать отца, и уже предпринял кое-какие меры. Он умел защищаться, умел справиться с соперником и владеть ситуацией. Уисс уже занял место, которое ему подобало.