– Ой, сейчас помру! – ахнула Карт.

Элистэ ощутила прилив уверенности. Руки мастеров преобразили ее облик, подобному искусству смело можно довериться. Теперь она твердо знала, что ее ждет успех.

Солнце клонилось к закату. В разгар лета темнело поздно, а посему до того времени, когда пора отправляться в Бевиэр, оставался еще целый час. Элистэ вновь принялась ходить по комнате, стараясь не задеть юбками многочисленные сундуки, коробки и шкатулки, расставленные по полу. Вскоре весь ее багаж, включая пожитки Кэрт, переместится в дворцовые покои, отведенные для фрейлин, – именно там надлежало жить счастливым избранницам королевы, чтобы в любой миг они могли предстать по вызову пред августейшими очами. Вечером, когда Элистэ окажется в отведенной ей комнате, ее уже будут ожидать новый гардероб и служанка. Кэрт относилась к предстоящему переезду с наивным, безоблачным оптимизмом, которому ее хозяйка изрядно завидовала.

Позолоченные часы на каминной полке пробили восемь. Девушка бросила последний взгляд в зеркало, чтобы прибавить себе уверенности.

«Никто уже не назовет меня деревенской мышкой».

В сопровождении Кэрт она вышла из комнаты и спустилась в холл, где ее ожидала наставница Цераленн, окруженная любопытными родичами, которые собрались проводить новоиспеченную фрейлину. Когда Элистэ появилась на лестнице, молодые кузены и кузины ахнули и восторженно зааплодировали, однако она не обратила на них ни малейшего внимания, глядя только на свою бабушку. Цераленн была облачена в пышный придворный наряд: длинный шлейф иссиня-черного платья обшит дымчатыми кружевами; напудренные волосы, уложенные на проволочный каркас, возвышались высоченной пирамидой; меж покрытых лаком локонов примостились небольшие черные эгретки; на шее, в ушах и на запястьях посверкивали сапфиры и черные жемчужины. Цераленн заменила свою обычную трость слоновой кости на стек черного дерева. Накрашенная и напудренная, бабушка выглядела точно так же, как сорок лет назад, когда владычествовала при дворе в роли фаворитки Дунуласа XII.

– Вы прекрасны, мадам, – с благоговейным ужасом прошептала Элистэ.

– Очень мило с твоей стороны говорить такие приятные вещи дряхлой развалине, детка. К счастью для всех нас, моя внешность уже не имеет ни малейшего значения, чего нельзя сказать о твоей. Ну-ка, повернись, я на тебя посмотрю.

Элистэ вновь изящно покружилась, чтобы золотистый шлейф платья грациозно описал дугу в воздухе, затем вопросительно посмотрела на пожилую даму.

Цераленн внимательнейшим образом осмотрела свою ученицу, не упуская ни одной детали. Безжалостные глаза измеряли, взвешивали, готовя окончательный вердикт. После паузы, показавшейся внучке бесконечной, бабушка объявила:

– Мне кажется, дитя мое, у тебя получится. – В устах Цераленн эти слова прозвучали высшей похвалой, однако она еще добавила: – По правде говоря, ты держишься с большим достоинством. Я горжусь тобой, очень горжусь.

У Элистэ защипало в глазах. На миг ей показалось, что она сейчас разревется и слезы погубят весь великолепный грим.

– Спасибо, бабушка, – тихо произнесла она.

– Не смей ко мне так обращаться, – проворчала Цераленн, однако тут же улыбнулась.

Когда они вдвоем проходили через просторный холл, родственники осыпали обеих красавиц комплиментами, посылая им воздушные поцелуи. Никто, однако, не осмелился к ним прикоснуться, кроме Аврелии. Та обняла Элистэ и страстно, но осторожно поцеловала.

– Сегодня вечер твоего торжества, кузина, – вздохнула девочка. – У тебя такой шикарный вид, а прическа – просто с ума сойти. Кавалеры все умрут от любви, а дамы заболеют от ревности. Я уверена, что увижу все это собственными глазами, когда приду к тебе в гости. Ведь я могу тебя навестить, не правда ли? Ты проведешь меня по Бевиэру и познакомишь с разными важными людьми, да?

– Юница Аврелия… – строго начала Цераленн.

– Больше всего я хотела бы выразить свое восхищение ее величеству королеве Лаллазай…

– Перестань говорить глупости!

– Но, бабуля…

Элистэ, стараясь не улыбаться, незаметно подмигнула кузине.

У подъезда уже ждал экипаж Рувиньяков – свежевычищенный, отполированный, с четырьмя лакеями на запятках. Дамы уселись, и лошади помчались легкой рысью, стуча копытами по проспекту Парабо, меж нарядных розовых домов, чьи фасады были освещены яркими фонарями. Осталась позади древняя мраморная арка, и карета покатила по булыжной мостовой на площадь Дунуласа, в дальнем конце которой виднелась узорная чугунная ограда, окружавшая территорию дворца. Они проехали мимо памятника Дунуласу, мимо увенчанных орлами колонн, возле самой ограды свернули на восток и подкатили к ажурным золоченым воротам, охраняемым пикинерами. Увидев на дверце экипажа герб Рувиньяков, часовые не стали их задерживать, и карета въехала в пределы Бевиэра. Под колесами захрустел белый гравий аллеи. Элистэ смотрела во все глаза. Фонари кареты и факелы в руках лакеев освещали широкие лужайки, где геометрически правильными кубами и сферами выстроились подстриженные деревья и кусты. Впереди, на вершине невысокого холма, высился сам дворец – массивное сооружение, центральная часть которого была возведена еще во времена Дунуласа IX. Огромное, внушительное здание из песчаника и мрамора все сверкало огнями. К парадному входу подъезжали, чтобы тут же отъехать, кареты, высаживавшие нарядных гостей. У Элистэ внезапно пересохло во рту. Нервно сжимая свой золоченый веер, она испуганно покосилась на профиль бабушки.

Цераленн сидела прямая, бесстрастная и величественная. Ну еще бы – ей-то бояться нечего. Хотя… Тут Элистэ вспомнила, что Цераленн во Рувиньяк после смерти Дунуласа XII перестала показываться при дворе и жила в относительном уединении. Сколько прошло лет? Целых восемнадцать! По каким-то, одной ей ведомым причинам, Цераленн не появлялась во дворце целых восемнадцать лет – очевидно, того требовали ее представления о гордости и приличиях. � вот, наконец, она оказалась здесь вновь – все еще не утратив былой красоты, но превратившись в старую женщину, представляющую ко двору свою внучку. Как должна она сейчас себя чувствовать? Она, некогда славившаяся своей несравненной красотой? � тем не менее Цераленн не проявляла ни малейших признаков беспокойства, хотя ей, наверное, тоже было тревожно. Так что испытание предстояло выдержать не одной Элистэ.

Карета остановилась возле подъезда. Во рту у Элистэ по-прежнему было сухо, ее начала бить нервная дрожь.

– Мужайся, деточка, – успокоила Цераленн. – Главное – не теряй присутствия духа, и тебя ждет успех.

– � вас тоже, мадам.

– Я смотрю, твои широко раскрытые глазки наблюдательны. Вне всякого сомнения, ты – моя внучка.

Дальнейшее происходило стремительно: лакеи высадили обеих дам из экипажа и проводили их к двери, где четверка привратников в белоснежных париках и пурпурно-золотых королевских ливреях беспрерывно кланялась и распрямлялась, словно театр марионеток. Лакеи Цераленн во Рувиньяк удалились, но Элистэ даже не взглянула на них, ибо как раз в этот момент бабушка провела ее в величественные двери, за которыми открылся просторный вестибюль. Дальше они шли по бесконечным коридорам с полированными мраморными полами, где все сверкало золотом, хрусталем и огнями. У бесчисленных распахнутых дверей стояли разодетые в шелка придворные, чьи наряды, все сплошь в драгоценных каменьях, вспыхивали ослепительным сиянием. На какое-то время у Элистэ все закружилось перед глазами, краски перемешались, завертелись стремительным хороводом и рассыпались тысячью огненных искр. Онемев, она беспомощно оглядывалась по сторонам, однако шага не замедлила, ибо бабушка уверенно вела ее вперед по золотому лабиринту.

Цераленн знала дорогу досконально; ничто здесь не удивляло ее, ничто не вызывало интереса. Она почти не смотрела по сторонам. Лишь однажды бабушка остановилась, чтобы сказать несколько ласковых слов дряхлому лакею, обломку прежнего царствования, который единственный из всех присутствующих узнал некогда прославленную Цераленн во Рувиньяк и поклонился ей так почтительно, что можно было услышать, как скрипят его старые кости.

Бесчисленные зеркала отражали пламя свечей, повсюду мелькали развевающиеся шелка, парча, перья, драгоценные камни, золото; холодным ледяным блеском отсвечивали мраморные полы. А вот и роскошная зала для аудиенций их величеств: здесь полы были выложены затейливыми яркими узорами, под потолком горели люстры в виде звезд, а высокие своды, украшенные темно-синей эмалью, переживались россыпями золотых созвездий. В зале собралось множество придворных, и теплый летний воздух пропитался тяжелым запахом мускусных духов, горящего воска и разгоряченных, напудренных тел. Со временем этот запах еще усилится, к нему примешаются ароматы вин, табака, помады, увядающих цветов. Пока же воздух во дворце можно было назвать относительно свежим. В дальнем конце расположился ансамбль музыкантов в пурпурно-золотых камзолах; слышались звуки настраиваемых инструментов. В центре залы возвышался постамент под сине-золотым балдахином, где в двух золоченых креслах восседали Дунулас XIII и королева Лаллазай. Элистэ впилась взглядом в королевскую чету. Дунулас XIII был невысок ростом, упитан; лицо его показалось девушке по-детски легкомысленным. Зато парик завит безупречно, а расшитый золотом розовый парчовый камзол сидит великолепно. � все же в его величестве неуловимо ощущалось какое-то беспокойство, словно он чувствовал себя не в своей тарелке. Осанка короля оставляла желать лучшего, а жесты были на удивление вялыми. Он казался симпатичным, но безвольным добряком. «Вероятно, он целиком находится под влиянием своей жены», – подумала Элистэ. � в самом деле, Дунулас XIII то и дело посматривал на свою супругу, словно ожидал подсказки или поощрения.

Что же королева? Она ни капельки не походила на ту распущенную и коварную шлюху, о которой шла речь в памфлете. Королева Лаллазай показалась Элистэ очень красивой, нежной и удивительно нервной. Зелено-золотое платье, усыпанное изумрудами, подчеркивало миниатюрность ее фигуры. Точеные черты лица, сияющие светлые волосы, нездоровый румянец, горящие неестественным оживлением глаза. Она то и дело перешептывалась со своим врачом и наставником, доктором Зирком. Лейб-медик Зирк, бледнокожий, светловолосый, с бесцветными глазами, был признанным манипулятором капризов ее величества. Это он убедил королеву два года назад добиться падения маркиза во Лавера и точно так же удалил от двора графа во Собринна. Поговаривали, что зависимость королевы от своего лейб-медика объяснялась ее пристрастием к успокаивающим таблеткам и снадобьям, которыми пичкал ее Зирк. Эти лекарства помогали ее величеству приводить в порядок расшатанные нервы – королева говорила, что без снадобий Зирка ей ни за что не дожить до вечера. Другие считали Зирка ее любовником, или верным псом, или злым гением. Врача ненавидели и придворные, и простолюдины.

Бабушка с внучкой стояли в дверях, пока церемониймейстер объявлял других гостей. Наконец он обернулся к графине, она что-то шепнула ему, и по зале разнеслось:

– Ее светлость графиня во Рувиньяк. Благородная госпожа Элистэ во Дерриваль.

Глаза всех присутствующих обратились к ним – имя во Рувиньяк многие еще помнили. На женщину, которая сумела очаровать двух королей, стоило посмотреть, пусть даже и в преклонном возрасте. Сам король с любопытством поднял глаза, желая вновь увидеть мадам «Церу», которая в юности казалась ему благоуханным и сверкающим цветком; когда-то он называл ее «тетушкой».

Элистэ взглянула на бабушку, сохранявшую свою обычную невозмутимость. Лицо под высокой прической было лишено выражения; Цераленн величественно направилась к трону. Элистэ не отставала, стараясь двигаться с грацией и изяществом, которым ее столь тщательно учили. Обе дамы шли по образовавшемуся проходу, и Элистэ чувствовала на себе множество взглядов. Всеобщий интерес, поначалу обращенный к легендарной графине, постепенно перешел на ее юную спутницу. Элистэ заметила в устремленных на нее взглядах любопытство, холодную оценку, готовность вынести безжалостный приговор. С обеих сторон слышался приглушенный гул голосов. Она знала, что это обсуждают ее. Возможно, обнаруживают в ней массу недостатков! Девушка почувствовала, как кровь приливает к лицу. Нет, так нельзя. Она не может позволить себе покраснеть, словно глупая деревенская девчонка. Усилием воли Элистэ заставила себя сосредоточиться на походке и перешла на заученный балетный шаг, которым восхитился бы самый придирчивый учитель. Уловка помогла – напряжение мешало ей прислушиваться к голосам, и краска отлила от лица. Приблизившись к подножию трона, бабушка и внучка присели в глубоком реверансе. Элистэ осталась склоненной, а Цераленн распрямилась и произнесла положенные слова приветствия. Король протянул руку, и Элистэ коснулась ее губами, не осмеливаясь поднять глаза. Зато когда пришел ее черед целовать руку королевы, девушка быстро взглянула на ее величество и увидела, что Лаллазай, славившаяся тонким вкусом в вопросах моды, с неприкрытым женским интересом разглядывает платье и головной убор своей новой фрейлины. Судя по всему, дела шли неплохо.

Элистэ видела, как король тепло сжал руку ее бабушки. Затем она и Цераленн грациозно отступили, чтобы занять место в толпе придворных, ожидая, пока закончится церемония представлений вновь прибывших. Некоторое время Элистэ смотрела только на королевскую чету. С благоговением она наблюдала, как король и королева протягивали руки для поцелуя бесконечной череде Возвышенных. Постепенно возбуждение девушки улеглось, восторг пошел на убыль, и она вновь начала обращать внимание на окружающих. Взгляд ее заскользил по зале, перебегая с фигуры на фигуру. Элистэ даже заметила несколько знакомых лиц. Недалеко от нее стоял упитанный круглолицый во Ль„ в'Ольяр – первый богач королевства, владелец черно-желтого экипажа, равного которому не было во всем Шеррине. Слева от трона Элистэ увидела мадам во Бельсандр, сиявшую своей смуглой красотой, которую оттеняло лимонного цвета парчовое платье. Рядом с красавицей, положив руку ей на талию, стоял мужчина с крепким торсом борца и слегка наметившимся брюшком. Его широкое мужественное лицо представляло собой копию лица Дунуласа XIII, только как бы чуть-чуть закаленную в огне: решительно вздернутый нос, волевые губы, каменная челюсть. Это несомненно был ветреный брат короля герцог Феронтский. Он славился чудовищным аппетитом и неутомимостью в любовных забавах. Если Дунулас XIII был вял и безволен, то герцог отличался решительностью и непреклонностью. Многие считали, что именно ему следовало бы стать королем. Популярность герцога была так велика, что менее доверчивый монарх наверняка постарался бы устранить столь опасного соперника. Но добродушный Дунулас настолько верил во всеобщее обожание, что слава младшего брата его лишь радовала. А посему ничто не мешало герцогу развлекать и эпатировать двор своими похождениями. Элистэ заметила, что Феронт не сводит с нее взгляда, его темные глаза беззастенчиво шарили по ее лицу и фигуре. Некоторые кавалеры вели себя точно так же, но куда менее дерзко. Увидев, что новая фрейлина заметила его взгляд, герцог Феронтский улыбнулся, оскалив хищные белоснежные зубы. Будь он хоть десять раз герцог, подобной наглости терпеть было нельзя, и Элистэ строго сдвинула брови. Затем, вздернув подбородок, отвернулась, но перед этим успела уловить во взгляде мадам во Бельсандр обиду и изумление.

«Теперь эта дама будет меня ненавидеть, ну и пусть», – подумала она.

Наконец церемония представлений закончилась. Король Дунулас подал знак, и оркестр начал играть вижуиль – новый танец, недавно вошедший в моду. Легкая изящная музыка так и манила пуститься в пляс, но этикет требовал, чтобы начало празднеству положила королевская чета. Подчиняясь церемониалу, король неохотно поднялся и предложил королеве руку. Дунулас отлично знал, что его неуклюжесть более всего бросается в глаза во время танца. Рядом с полным, нескладным королем – его супруга казалась невесомой и изящной, словно русалка в морских волнах. Король угрюмо топал ногами, сосредоточенно сдвинув брови и шевеля губами, отсчитывая такт. Обязанности монарха и супруга требовали от него подвергнуться этой мучительной, но необходимой процедуре. Затем, когда с пыткой будет покончено, он сможет в каком-нибудь укромном уголке побеседовать со своими друзьями во Ль„ в'Ольяром и во Брайонаром об охоте, собаках и скачках. Ближе к концу танца лицо Дунуласа просветлело. Вот музыка стихла, и зал разразился аплодисментами. Король проводил супругу к трону, неловко поклонился и ретировался. Музыканты заиграли вновь – на сей раз быстрый, легкий танец, который назывался лантианское дриннадо. Этикет и обычай позволяли королеве выбирать партнеров по своему вкусу, поэтому вокруг трона немедленно собралась целая толпа кавалеров.