- Гордишься? - Лицо Террза слегка смягчилось, но глаза оставались настороженными.
      - Да, горжусь твоими успехами. Признаться, не верила, что ты приобщишься к Познанию. Твой отец обладал редким даром, и неудивительно, что ты родился талантливым, но познать все это, занимаясь науками здесь, в полном одиночестве, когда рядом не было ни одного ученого, который мог бы все тебе объяснить, не имея ничего кроме дневников лорда Грижни... Это исключительное достижение, и я восхищаюсь тобой безмерно.
      Теперь уже и глаза и голос юноши смягчились.
      - Спасибо, мама. Не ожидал, что ты так это воспримешь. Но ты меня слишком расхвалила. Все совсем не так трудно, как тебе кажется, потому что Фал-Грижни оставил такие толковые записи, что они любому вполне доступны. Все так гармонично, так взаимосвязано, так... неизбежно, когда как следует вникнешь...
      - Это легко, потому что у тебя светлый ум. То, что ты нам сейчас продемонстрировал, - эти письмена в воздухе - просто невероятно!
      - Ну, письмена пустяк, ерунда, - заверил ее Террз. - Это я уже полтора вена делаю. Тут и говорить не о чем. А что действительно произошло за это время... Понимаешь, Познание произвело... Как бы это сказать... Произвело большую перемену...
      - Так это еще не все? - Верран постаралась, чтобы в голосе ее прозвучало одобрение. Искренняя гордость за сына не могла преодолеть инстинктивный страх.
      - Да, еще много всего. - Голос его звенел от возбуждения, как ни старался он сохранить спокойствие. - Мама, я сделал огромный шаг вперед. Впервые получил ощутимое свидетельство своих достижений. Я так часто сомневался, так боялся, что не сумею осуществить свою цель. Но теперь наконец-то я знаю, что меня ждет удача.
      - Удача в чем? Что за цель?
      - Гармония. Единение с предками.
      - О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю.
      - В это и в самом деле трудно поверить. Кажется невероятным, чтобы человек мог рассчитывать на нечто подобное. Но я это сделаю. С каждым малым веном я все ближе к цели. Когда ты увидишь, какого уровня я достиг, ты поймешь и поверишь.
      - Террз, этот ритуал единения с Предками... Я знаю, ты всегда этого хотел, но он годится только для вардрулов. Как тебя убедить, что мы, люди, по природе своей не можем общаться с Предками.
      - Природа - да, в ней-то все и дело. Но Познание способно изменить природу.
      - Изменить? Как изменить? - Чувство страха у Верран стало перерастать в ощущение физической дурноты. - Что ты натворил?
      - Сейчас покажу. - Увлеченный своим новым успехом, Террз даже не заметил состояния матери. Запустив руку в карман, он вытащил еще один восьмигранный кристалл, почти такой же, как первый. - Это пока нелегко. Потерпи.
      - Что ты собираешься делать? Прошу тебя, подожди. Мне бы хотелось обсудить...
      Террз не ответил. Его руки были вытянуты вперед, на каждой раскрытой ладони лежало по кристаллу. Голова была наклонена, глаза закрыты. Он мелодично что-то шептал. Шептал долго, но ничего не происходило. Казалось, опыт не удался, но Террз не проявлял признаков беспокойства. Он продолжал шептать, и наконец, когда мать уже готова была остановить его, оба кристалла начали светиться. Нид громко зашипел, затем замер. Очень давно, еще в младенчестве, во дворце Грижни его научили хранить молчание при магических экспериментах. Семнадцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз пребывал в обществе ученого-мага, но за это время мутант не забыл уроков, преподанных ему когда-то.
      Террз продолжал читать заклинание, и одновременно с тем, как свечение кристаллов набирало силу, свет каменных стен Обители убывал. Верран вздрогнула, но ничего не сказала. Холодок появился в тропическом воздухе. Она почувствовала, как мурашки побежали по телу. Становилось все темнее - на Поверхности так наступают сумерки, - пока не осталось лишь намека на свечение, исходившего от каменных стен, пола и потолка. В этом приглушенном свете три живые фигуры - людей и мутанта - казались окутанными мраком силуэтами. Лишь два кристалла горели чистым сильным светом, который сделал видимым процесс превращения.
      Руки Террза изменились: их очертания утратили четкость, пальцы ужасающе удлинились, кости растворились, суставы и ногти исчезли, указательный и средний пальцы стали сильными гибкими щупальцами. Но это было еще не самое худшее. Пока леди Верран с физическим отвращением наблюдала за происходящим, руки ее сына начали светиться. Одновременно свет обоих кристаллов стал меркнуть, как будто перетекал в человеческие ладони. Впрочем, человеческие ли? Верран заставила себя приглядеться. Свечение камня в пещере усилилось, позволяя ей все как следует рассмотреть. Щупальца Террза казались влажными, кожа на них была совершенно белая, и ее даже с большой натяжкой нельзя было счесть человеческой. Отвращение почти полностью побороло в ней чувство ужаса.
      Террз бросил кристаллы в карман, поднял свои светящиеся руки и в восторге пошевелил щупальцами. Улыбка победителя осветила его лицо, когда он повернулся к зрителям.
      - Вот, смотри быстрее, потому что это долго не продержится. Я еще не научился закреплять достигнутый эффект. Но нет сомнения: я на правильном пути!
      - Что ты с собой сделал?! - Голос Верран едва не сорвался на визг. Она глубоко вдохнула и на миг умолкла, чтобы совладать с собой. Вновь она заговорила гораздо спокойнее: - Это состояние временное?
      - К сожалению, да. - Террз взглянул на нее, и улыбка исчезла с его лица. - В чем дело, мама? Ты, кажется, расстроилась. Ты боишься, что я причиню себе вред? Не надо беспокоиться - это безопасно.
      - Безопасно? Ты стоишь тут передо мной сам на себя не похожий, твои прекрасные руки изувечены, и называешь это безопасностью? Да ты сам не знаешь, что говоришь! И зачем только я показала тебе дневники лорда Грижни!
      - Они мои по праву рождения. Я имел полное право их увидеть.
      - Да, но мне следовало подождать, пока ты станешь достаточно взрослым и ответственным человеком, чтобы разумно ими распорядиться.
      - Но ты же всего несколько минут назад восторгалась моими достижениями. Говорила, что гордишься мною, и я поверил тебе, даже стал считать моей союзницей. Мне следовало это предвидеть.
      В голосе Террза слышались горькие нотки, несмотря на то, что он отлично умел владеть собой.
      - Я не кривила душой, говоря это, но никак не предполагала, что ты станешь использовать Познание, чтобы обезобразить себя...
      - Обезобразить? Да я впервые за много лет смог без отвращения посмотреть на собственные Руки! Как же ты этого не понимаешь? Почему не порадуешься за меня? Неужели трудно хоть раз забыть о своих предрассудках?
      - Предрассудки здесь ни при чем, Террз. Посмотрел бы ты на себя со стороны - юноша с руками вардрула! Это же безобразно - такое нелепое сочетание! Ты превращаешься в... какое-то чудовище.
      - Нет, это всю жизнь я был чудовищем, а теперь у меня наконец-то появилась возможность достичь нормального состояния. Наслаждайся, если тебе приятно, человеческими уродствами, но не жди того же от меня.
      Верран проглотила резкий ответ. Она посмотрела на сына, почувствовала боль за его маской ледяного равнодушия и вспомнила, каким несчастным он ощущал себя все эти годы. Ей стало гораздо легче справиться с гневом и отвращением, и она мягко заговорила:
      - Террз, минуту назад ты усмотрел причины моего недоверия к Познанию в элементарном невежестве. Я признала возможность этого. Так почему бы и тебе не сделать то же самое? Твоя нелюбовь и недоверие к себе подобным, возможно, также основываются на невежестве. Не стоит ли и тебе подождать с суждениями до того времени, когда ты сможешь встретиться с человеческой расой и узнать ее?
      - Вряд ли мне представится такая возможность.
      - А почему бы и нет? - сказала она осторожно. - Когда-нибудь тебе предстоит встретить других людей. Быть может, мы покинем пещеры. Вероятно, это произойдет не скоро, - добавила она, заметив, как изменилось выражение лица сына.
      - Нет. Это невозможно, - отрезал он.
      - Даже если бы я попросила тебя об этом одолжении?
      - Если тебе это так нужно, мама, иди. Я знаю, тебе очень хочется. Но не жди, что я пойду с тобой, даже думать об этом не собираюсь.
      - Почему? - с вызовом спросила она. - Боишься, сынок? Боишься света? Или просто боишься увидеть, что ошибался?
      - Ни то, ни другое. Я не боюсь, мне просто неинтересно. Я уже был наверху, и не раз. И убедился, что Поверхность холодная, пустынная и рождает отчаяние.
      - Ты же видел только Гравулову пустошь. Нельзя по ней судить!
      - Более того, - продолжал Террз беспощадно, - не так уж мало я знаю о людях, как тебе кажется. История вардрулов сохранила достаточно сведений, и, судя по ним, большинство людей отвратительны.
      - Вряд ли вардрулы вправе судить об этом. Они были отрезаны от человечества на протяжении сотен, возможно, даже тысяч лет. Они существа совершенно иного порядка, не способные нас понять. К тому же у них нет письменных свидетельств. Их история - это древние легенды, которые не стоит принимать всерьез.
      - Опять ты судишь предвзято. Для тебя существует только одна форма доказательств, один способ сохранения информации, а все остальные ты отвергаешь, как несостоятельные.
      - А ты предпочитаешь полагаться на древние воспоминания чуждой расы, но никак не на собственные наблюдения. У тебя есть возможность самому увидеть мир, но тебе дороже басни вардрулов. Кто из нас страдает узостью мышления?
      - Разве я не наблюдал людей своими глазами? Я видел себя, видел тебя. Я изучал два превосходных образца рода человеческого и обнаружил уродство, физическую и моральную ущербность и глубокую дисгармонию. Я наблюдал это в течение двадцати пяти больших венов. Вполне достаточно! Вряд ли стоит выбираться наружу, чтобы лишний раз подтвердить давно сделанные выводы.
      - Террз, у тебя совершенно извращенные суждения.
      - Не думаю. По крайней мере, это мои суждения, мама. И тебе не удастся навязать мне свои.
      - Навязать? Почему ты постоянно говоришь так, будто мы противники? Разве нам обязательно нужно ссориться?
      - Нет, при условии, что ты признаешь мое право думать и чувствовать по-своему.
      - Я его признаю.
      - Да? Так не пытайся удержать меня, мама. Не запирай меня в клетку.
      - Дорогой, я как раз пытаюсь тебя из этой клетки выпустить. Как бы я хотела, чтобы ты понял: я люблю тебя и желаю тебе только добра. И прошу, не смотри на меня такими злыми глазами. Я не враг тебе.
      Очевидно, ее мольба тронула его сердце. Террз изобразил подобие улыбки, тряхнул головой и воздержался от ответа. Легко коснувшись рукой ее плеча, он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй примирения на ее щеке. Она не смогла сдержать дрожь от прикосновения щупальцев, которые появились теперь на руках ее сына.
      Террз почувствовал ее состояние, перевел взгляд темных глаз на свои преображенные конечности и едва слышно произнес:
      - Я не ощущаю единения с кланом.
      Пока он смотрел, свечение его рук начало угасать. Губы Террза сжались в гримасе разочарования. Возможно, всплеск эмоций ослабил его только нарождающееся Познание, а возможно, эффект оказался менее стойким, нежели он ожидал. Во всяком случае свет заколебался, щупальца утратили гибкость, форма пальцев восстановилась, и через несколько мгновений руки юноши обрели привычную форму.
      Верран незаметно для себя вздохнула с облегчением. Террз услыхал этот вздох. Брови его нахмурились, и он, желая ее уязвить, произнес:
      - В следующий раз это продлится дольше.
      - Ты намерен навсегда изменить свои руки? - как можно более безразлично спросила она.
      Любой другой тон вызвал бы у Террза враждебность.
      - Термин "навсегда" неуместен. Как только я овладею Познанием, смогу принимать облик человека и вардрула по собственному усмотрению. Все будет зависеть от меня.
      - Но ты ведь отказываешься открыть свой ум знанию, которое позволило бы тебе принять обоснованное решение. Ты мыслишь однобоко. Террз, ты не видишь...
      - Мама, оставь эту тему, иначе мы снова поссоримся, а ни один из нас этого не хочет. Я в состоянии во всем разобраться. Но тебе следует смириться с тем фактом, что моя жизнь - здесь, в пещерах. Рано или поздно я достигну гармонии как для себя, так и для своих сыновей.
      - Сыновей? Ты собираешься иметь детей? - Верран едва сдержала улыбку. Террз сам был ребенком, по крайней мере, в глазах матери. Тем не менее его реплика дала ей новое оружие. - Конечно, когда-нибудь у тебя будет сын. Твоя обязанность продолжить род Грижни, ибо этого, без сомнения, жаждал бы твой отец. Но тогда придется покинуть пещеры и подняться на Поверхность, чтобы найти жену. Здесь ведь ты жены не найдешь.
      - Как раз наоборот. У меня есть все основания надеяться, что Змадрк Ридсвилщ вскоре согласится принять меня в свой клан как брата и претендента на его дочь Змадрк Четырнадцатую.
      На миг Верран лишилась дара речи, а потом сказала, не подумав:
      - Это... нелепее... никогда ничего не слышала!
      - Нелепее, мама? - В вопросе Террза прозвучало холодное высокомерие отца.
      - Это невозможно!
      - Разве?
      - Да, невозможно! Ты ведь шутишь, правда? - Она видела, однако, что он вовсе не шутит. - Какой толк в том, что патриарх Змадрк примет тебя в клан? Ты же не сможешь быть братом-супругом для вардрулки.
      - Смогу, если захочу.
      - Нет, если только мое слово что-то значит...
      - Не значит! Прости мою непочтительность, мама, но я взрослый и буду поступать так, как сочту нужным.
      - Ты еще не взрослый. Ты мальчишка. И этот нелепый план доказывает твою незрелость. У тебя запросы, свойственные подростку, а вокруг нет ни одной девушки. И ты сходишь с ума. Тебе следует побывать на Поверхности, и как можно скорее. Это просто необходимо.
      - Все совсем не так, как тебе кажется. Не в этом дело. Я остаюсь здесь, чтобы вступить в клан Змадрков.
      - Террз, я начинаю сомневаться в здравости твоего рассудка. Ладно, отметем все остальное, но подумай о сыновьях, которых ты, по собственному твоему признанию, хочешь иметь. Пусть твои пальцы могут стать белыми и извиваться, как змеи, однако это не превратит тебя в вардрула и совсем не значит, что твоя сестра-супруга сможет принести тебе потомство.
      - Пока нет, но все еще изменится. В записях архипатриарха Фал-Грижни упоминается секрет гибридизации. Таким путем получился наш мутант Нид. Точно такая же процедура потребуется для моего союза с Четырнадцатой и для гармонии со всем кланом. Это лишь вопрос времени, мама, причем времени скорого.
      У Верран не нашлось ответа. Через мгновение Террз повернулся и молча покинул Обитель, оставив мать в полнейшем ошеломлении.
      Глава 3
      Герцог Повон проснулся от собственного крика, что в последнее время случалось постоянно. Вот уже четырнадцатую ночь герцогский покой нарушали жуткие сновидения. Кошмар был всегда один и тот же: он видел подземное узилище, из которого нет выхода, появление из тьмы светящегося белого призрака, и потом - восстающего из могилы жуткого мстительного Террза Фал-Грижни. От повторения сна его воздействие не ослабевало - напротив, каждое новое явление призрака вызывало больший ужас, чем предыдущее.
      Герцог подскочил на постели и в страхе огляделся. Он в собственном покое, массивную мебель освещает маленький ночник, который в последние недели по его приказу оставляют гореть на всю ночь. Знакомая обстановка не облегчила его состояния: Повон никак не мог унять колотящееся сердце и дрожь во всем теле. Требовалось лекарство, да посильнее.
      Герцог слез с кровати и неверной походкой направился к кованному золотом ларцу, который стоял в углу комнаты. Из верхнего отделения он достал отделанную драгоценными камнями флягу, полную "Лунных грез", сладчайшего снадобья, особенно полюбившегося герцогу. Повон отхлебнул изрядное количество и вскоре был вознагражден. Кровь замедлила бег, дрожь в руках унялась. Вокруг ночника появился радужный ореол, а воздух стал сладким, как шербет. Ужас отступил, и герцогское сердце за несколько мгновений обрело прежнее спокойствие. Это спокойствие, однако, было не без примеси горечи: герцог вспомнил о своем недавнем вопле, без сомнения услышанном прислугой, которая не замедлит донести о нем кельдаме Нуксии. За время своего пребывания здесь Нуксия сумела создать разветвленную сеть шпионов, и лишь очень немногие происшествия, имевшие место в герцогских покоях, оставались ей неведомы. В число ее шпионов входили личные слуги герцога, и сдержать вторжение кельдамы в его личную жизнь было невозможно. Когда Повон обнаруживал и выгонял предателей, Нуксия подкупала или угрозами подчиняла себе вновь нанятых. А так как ловких толковых слуг было немало, приходилось приспосабливаться к сосуществованию с доносчиками. Таким образом, Нуксия была в курсе самых интимных деталей жизни своего нареченного, и ей удавалось использовать полученные сведения для того, чтобы вмешиваться в его дела.
      Она вскоре появится в его спальне - Повон знал это. Ей наверняка уже донесли о его последнем унижении. Она потребует, чтобы ее впустили, и ни один слуга не посмеет преградить ей дорогу. Потом она набросится на него со своими идиотскими снадобьями - пилюлями, отварами, мазями, талисманами, пиявками и прочим набором пыток. Она начнет регулировать его питание, запретит ему спиртное, потребует отчет о его стуле и так далее. Она будет рядом дни и ночи, и никакие его слова или поступки не заставят ее уйти. Какой ужас! От "Лунных грез" мысли Повона стали путаться, и поэтому идея сбежать из личных покоев пришла ему в голову только через одну или две минуты. Он поищет убежища где-нибудь во дворце, и кельдаме его ни за что не найти.
      С изрядным трудом герцог натянул халат и проковылял к двери. Шел он нетвердой походкой, и намерения его были неясны. Убежать... спастись... укрыться - эти желания вертелись в его затуманенном мозгу, но способы достижения цели на ум не приходили. Повон прошел из спальни в туалетную комнату, оттуда - в приемную, затем - в переднюю. Наконец через огромные золоченые двустворчатые двери он покинул личные покои. Коридор с колоннами, открывшийся перед ним, был безлюден. Пока все в порядке. Герцог пересек вестибюль, спустился по мраморной лестнице с балюстрадой из миниатюрных кариатид и прошел вдоль розовой галереи, со стенами, обрамленными золотой решеткой, с которой свисали превосходно сделанные гирлянды золотистых цветов. Он прошлепал под алебастровой аркой и вошел в просторный зал аудиенций.
      Повон остановился, чтобы перевести дух, и прислонился к стене. Перед ним простиралась блестящая пустыня полированных мраморных плит. В отдалении возвышался помост, на котором высился украшенный драгоценными камнями герцогский трон. На троне неправдоподобно прямо восседала разодетая фигура. Ее жесты, словно из пантомимы, были величественно-царственны.
      Повон, не веря своим глазам, зажмурился. Как посмел какой-то чужак осквернить подушку, предназначенную лишь для герцога! Он сморгнул, и зрение его несколько прояснилось. Как следует разглядев лицо и жалкую фигуру узурпатора, он узнал собственного сына. Лорд Снивер, этот хилый нытик Снивер, посмел усесться на государственный трон! Герцог рассвирепел. Оттолкнувшись от стены, он заковылял к трону. Приблизившись, заметил горностаевый воротник и украденную корону. Кривая ухмылка тронула его губы.
      Снивер услышал шаги на мраморе, обернулся и увидел отца. Его бледное лицо вспыхнуло. Глаза расширились и вылезли из орбит. Руки вцепились в подлокотники трона. Он замер в позе испуганного зайца. Лишь отчаянное подергивание правого века выдавало присутствие жизни в этой застывшей фигуре.
      Герцог, покачиваясь, замер перед помостом.
      - Что это у нас здесь такое? - спросил он, изображая недоумение. - Что это я вижу на собственном троне? - Губы Снивера нервно дрогнули, но ни звука не вылетело из них. - Я вижу перед собой убогую фигуру, нацепившую герцогское одеяние и венец, - ехидно продолжил герцог. - Она не двигается, не разговаривает. Это что - манекен? Или чучело, которое нужно заново набить? Не может же вот это быть человеком.
      - Ваша милость... - попытался сказать Снивер.
      - Ой, да оно двигается. И говорит. Да кто же это может быть? Неужели предатель, замаскировавшийся под герцога? Да нет, уж слишком явный самозванец. Эти узкие девичьи плечики не подходят для величественного одеяния. А жалкая тощая цыплячья шея - разве выдержит она бремя венца? Да это в лучшем случае карикатура на герцога. И нет здесь никакого обмана, потому что это невозможно принять всерьез.
      - Ваша милость... отец... позвольте объяснить, - взмолился Снивер. Пальцы его судорожно теребили пряжку, скрепляющую мантию.
      - Нет, нет, не расстегивай! Не уходи оттуда! - скомандовал герцог, когда сын попытался привстать с трона. - Это редкое и восхитительное зрелище, которое я хочу как следует запомнить. Просто не могу оторвать глаз.
      Снивер откинулся на подушку. Только его голубые навыкате глаза беспомощно шарили по пустому залу в надежде найти убежище или заручиться помощью.
      - Что бы это могло означать, однако? - вслух размышлял герцог. Он, без сомнения, получал массу удовольствия. - Этот хиляк в моем парадном облачении, эта пародия на троне - что же все это значит? Маскарад? А-а-а, я догадался! - Он щелкнул пальцами. - Это же комедия! Передо мной фигляр, клоун из придворного театра Шоннета, который явился, чтобы развлечь двор своими шутками и репризами! До чего же здорово! Давай-ка, друг мой, спой нам. А может, прочтешь забавные вирши? Что-нибудь из едкой политической сатиры? Ибо, как говорят, сатира - верное средство избавить политика от чванства, а это уж непременно входит в твои намерения? Не так ли?
      Ответа не последовало. Снивер ерзал на троне, нервно перебирая мантию пальцами и с вожделением поглядывая на ближайшую дверь.
      - Как, ответа не последует? Тебя что-то тревожит, паяц? А-а-а, понимаю: какой смысл кривляться перед единственным зрителем? Тебе нужны зрители - и много! - чтобы их смех, свист и крики вызвали в тебе прилив творческой энергии, подталкивали тебя к высотам комической изобретательности. Аплодисменты подпитают твое остроумие, ибо без этого не может обойтись истинный фигляр. Ну что ж, ты получишь желаемое.
      - Отец, что вы хотите делать?! - воскликнул Снивер.
      - Публику! Собираю для тебя публику.
      - Но... погодите... выслушайте меня, пожалуйста. Не нужно никакой публики.
      - Скромность не к лицу фигляру. Взгромоздившись на помост, герцог протянул руку и принялся нажимать кнопку слоновой кости, вделанную в поручень трона. В тот же миг во всех помещениях дворца прозвучала музыка. Это устройство, изобретенное Саксасом Глесс-Валледжем, о котором совсем недавно все так скорбели, позволяло герцогу вызывать слуг, гвардейцев и придворных. А сейчас он воспользовался им для того, чтобы созвать всех обитателей дворца. Через несколько мгновений по одному или небольшими группами они начали стекаться в зал аудиенций. Многие зевали и спросонья терли глаза, но не замедлили откликнуться на зов. С ними прибыли и несколько придворных, засидевшихся допоздна за картами и игрой в кости.
      Снивер наблюдал за толпой, которая стекалась к трону. На знакомых лицах читалось любопытство и недоумение. Он не мог выносить их пристальные взгляды и опустил глаза на свои дрожащие руки.
      - Мои дорогие друзья и подданные, - прогнусавил Повон деланно серьезным голосом, - вы, без сомнения, желаете узнать, зачем я созвал вас сюда среди ночи? Нам предстоит увидеть зрелище редкое и драгоценное. Среди нас находится клоун, решившийся своим искусством порадовать нас здесь, при дворе. Этот предприимчивый шут, чей костюм и внешность свидетельствуют о тонком понимании нелепого, послужит зеркалом, в котором нам дано будет лицезреть наши промахи и упущения. Сама нелепость этого герцогского воплощения, несомненно, послужит нравственным уроком, а не просто источником веселья. Таким образом, в предвкушении самого утонченного увеселения. Я уступаю место нашему искусному гастролеру. Друзья мои, давайте же похлопаем, приветствуя его.
      Герцог бурно захлопал в ладоши. Некоторые из слуг и придворных последовали его примеру. Легкие, несколько неуверенные аплодисменты, едва возникнув, тут же смолкли. Воцарилось молчание.
      Снивер взглянул на свою аудиторию. Кровь отхлынула от лица. Его правое веко дергалось, как расчлененная змея. Впервые в жизни и левое веко тоже задергалось. Оба века трепыхались отчаянно и не в лад. Вид у Снивера был болезненно-дикий.
      - Хорошо, просто замечательно, - одобрил герцог. - Поистине впечатляющее вступление, хотя, возможно, не достает музыкального сопровождения. Отлично. Ну, что же у нас дальше?
      Снивер мучительно ерзал на троне, порываясь встать.
      - Как, разве ты не споешь? Позволь тебя просить о песне.
      Невольно из горла герцогского отпрыска вырвался тонкий булькающий звук.
      - Интересное исполнение, вот только слов не разобрал. Нельзя ли погромче? Погромче! - Он обернулся к подданным. - Друзья мои, наш гость стесняется. Давайте его поощрим.
      - Спой, Снивер, спой же! - принялись кричать несколько наиболее угодливых придворных. Большинство же аудитории хранило сдержанное молчание.
      Последовали жидкие аплодисменты, смешки, к которым присоединился герцог, и даже прозвучал громкий издевательский свист.
      Плечи Снивера поникли под бархатной мантией. Глаза наполнились слезами. Он до крови закусил губу, но так и не сумел сдержаться. Слезы хлынули из глаз и полились по щекам. Смущенный ропот прошелестел по рядам зрителей, многие из которых готовы были ему посочувствовать.
      - Все лучше и лучше! - Издевательское удовольствие прозвучало в голосе герцога. - Ибо лишь вздох один отделяет слезы от смеха, а немного пафоса сдобрит славную комедию. И сегодня меж нами мастер этого искусства, поистине принц, нет - герцог клоунов. - Повон рассмеялся, и несколько льстивых придворных последовали его примеру.
      Поток слез из глаз Снивера стал стремительнее. Он попробовал украдкой вытереть нос о бархат рукава, но жест не остался незамеченным, и смех стал громче.
      - Наш клоун, кажется, не настроен на вокал, - отметил герцог. - Тогда, быть может, он ублажит нас танцем?
      - Танцуй, Снивер! - раздалось вокруг.
      Снивер забился в глубь трона, точно пытаясь стать невидимым.
      - А ну-ка, встать на задние лапы, паяц! - потребовал герцог. - Встать!
      - Танцуй же, Снивер! - громче зазвучал хор голосов.
      Жадные руки потянулись вперед, чтобы сдернуть лорда Снивера с трона. Напрасно юноша пытался сопротивляться. Он стоял на помосте, являя взглядам окружающих жалкое зрелище.
      - Ну-ка, выдай нам маркирванскую кадриль, шут, - услужливо предложил герцог. - Мою любимую.
      - Давай выплясывай, Снивер! - потребовала публика.
      Снивер не шевельнулся, только веки его продолжали дергаться. Он непонимающе уставился на собственные ноги. Крики стали настойчивее. Кто-то начал насвистывать маркирванский военный гимн в ритме кадрили. Руки захлопали в такт. Некоторые зрители держались отстраненно, другие же, заразившись весельем, воодушевленно завопили. Тело Снивера стало липким от пота. Лица вокруг него заколыхались, поплыли и слились воедино. Он зашатался, готовый упасть, когда сильный голос перекрыл царивший вокруг гомон. Этот голос не дал ему потерять сознание.
      - Что за шум в герцогском зале для аудиенций? Какое неуважение!
      У Снивера перестала кружиться голова. Смахнув слезы, он попытался разглядеть в толпе обладателя спасительного голоса. В дальнем проходе он увидел кельдаму Нуксию, которая скрестив на груди руки и нахмурив черные брови, высилась в дверном проеме, как богиня войны. Просторное одеяние из стеганой материи еще более увеличивало ее и без того внушительную фигуру. В зале воцарилась полная тишина. Кельдама прошла вперед. За ней шествовала четверка крепких, рослых прислужниц. Стук женских каблуков по мраморному полу походил на размеренную поступь обутых в сапоги гвардейцев. Герцог Повон поморщился от этого звука.
      Нуксия подошла к задним рядам собравшихся, которые тут же расступились перед ней. Приблизившись к помосту, она остановилась перед своим нареченным.
      - Что означает этот балаган? Сейчас же объясните!
      - Просто случайное веселье, - ответил герцог Повон с некоторой долей твердости в голосе, - в котором кельдаме не обязательно принимать участие.
      - Что значит "не обязательно принимать участие"? Если бы меня и впрямь все это не касалось, я была бы счастливейшей из женщин! Я не желаю ничего иного, как только быть супругой правителя, которому даны ум и сила, способного управиться со своей вотчиной без моего надзора. Такая счастливая доля выпала моей матушке, которая была повенчана с сиятельным келдхаром. Увы, ее дочери не повезло! Сиятельный определил мне Ланти-Юм, несомненно надеясь, что мой трезвый ум поможет укрепить союзника, государство которого пребывает в упадке. Желание келдхара для меня закон. Так тому и быть! Посему я пытаюсь поддержать перед лицом людей ваше достоинство и еще более шаткое достоинство вашего слабоумного сына.
      - Мадам... - начал было Снивер жалобно.
      - Помолчите, - потребовала кельдама. - Довольно вашей бессмыслицы. Вы считаете, что недостаточно опозорили нас? Сейчас же снимите этот венец и спускайтесь с помоста. Не стыдно вам появляться в таком виде? Мне кажется, следовало бы устыдиться. Я бы предпочла умереть, нежели стать публичным посмешищем. У вас, похоже, совсем нет гордости, что, впрочем, понятно: вы же лантиец и кровь у вас наполовину смешана с водой из канала. Ну, снимете вы в конце концов этот венец или нужно еще раз повторить?
      Снивер поспешно стянул венец с головы.
      - Дайте его мне, - потребовала Нуксия.
      Он заколебался, но она нетерпеливо щелкнула пальцами.
      - Давайте же! Руки у вас так же медлительны, как ум. Верните то, что вам не принадлежит, а затем можете удалиться. Вы еще медлите? Я бы на вашем месте жаждала спрятать лицо свое от одного только стыда и более бы не показывалась из своего покоя без забрала.
      Никто из присутствующих не решился на комментарий.
      Снивер выпустил из рук предмет спора, но не двинулся с помоста. Его била дрожь. Возможно, ноги его настолько ослабели, что он не решался покинуть зал, а быть может, хотел присутствовать при дальнейшем разговоре.