Отряд, наступавший возле Блистания Мвжири, вел в бой сам командир Круфор, и состоял он как из опытных герцогских гвардейцев и закаленных в боях рельских наемников, так и из разношерстных отбросов общества, спешно завербованных для карательной операции. Оставалось надеяться на то, что это сборное войско в нужный час окажется на высоте. Когда же оно бойко прошагало по импровизированному мосту через невидимую яму, ситуация и вовсе стала казаться далеко не безнадежной. Ровным строем солдаты прошли по коридору Мвжири до самого Светлого перехода, где угодили в засаду отряда патриарха Ржнрллща. Странно, но нападение вардрулов оказалось отнюдь не бестолковым. Гигантские светляки не только проявили небывалую напористость, но и захватили противника врасплох, потому некоторое время перевес был на их стороне. Завязалась битва, причем настолько жаркая, что никто и не заметил, как от арьергарда гвардейцев отделились две фигуры и поспешно скользнули в коридор Мвжири.

На правой руке одного из этих людей — Фуово, очень точно прозванного кем-то Жабьей Мордой, — красовалось клеймо в форме звезды, каким метили мелких воришек. Дружок его, долговязый Биби Джурнер, был никчемным лоботрясом. Обоих завербовали совсем недавно, в таверне дядюшки Снаута. Оба не вписывались ни в одну компанию и люто ненавидели военную дисциплину. Неудивительно, что столь похожие друг на друга люди мигом нашли общий язык. А подружившись, открыли и иные точки соприкосновения интересов — в частности, страсть к легкой наживе.

— Легкая нажива, — мечтательно произнес Фуово Жабья Морда, когда они улизнули от товарищей. Те уже остались далеко позади, но шум битвы, усиленный эхом, доносился все так же отчетливо. — Даю голову на отсечение, здесь непременно должна быть легкая нажива. Гляди в оба.

— А чего искать-то? — поинтересовался Биби Джурнер.

— Кто ж его знает, на что тут можно наткнуться. Золото. Драгоценные камни. Сокровища. Да что угодно.

— Где?

— Где-где! Где угодно, дружище! Порой удача откалывает такие номера… Ты, главное, посматривай по сторонам.

Они смотрели и смотрели, но так ничего примечательного и не увидели, кроме лучащихся неярким светом стен, разноцветной слизи и точеных минералов — вещиц достаточно занимательных, но абсолютно неприбыльных. Вскоре, ощутив смутную неловкость от безрассудности их вылазки, Биби заметил:

— Этак нас поубивают, как кроликов. Гуляем понимаешь, будто по Крипнисовой аллее. Слушай Жабья Морда, с чего ты вообще взял, что тут должно быть золото?

— А что, разве не логично? Клады, они ведь всегда под землей закопаны. Да и вообще, эти самые белые демоны наверняка поубивали, ограбили и сожрали немало проезжих людишек. А добычу-то они где-то должны хранить, а? То-то. Смотри давай.

Выискивая глазами случайного врага и сокровища, они крались по коридору, но не встретили ни того, ни другого. Однако, дойдя до конца одного из переходов, наткнулись на кое-что почище золота. Фуово и Джурнер стояли на пороге просторного высокого помещения, самой выдающейся деталью которого был светящийся воронкообразный водоем. То была погребальная заводь Змадрков, но они, естественно, не могли знать, что оказались в святилище. Была ли эта комната абсолютно пуста? Нет. У воды на низком плоском камне стояла одинокая фигура, недвижная как изваяние, и светилась ярким, ярче огня, светом. В глазах застыла странная отрешенность, словно находилось создание не на этом, а на каком-то другом свете.

— Что это? — звучно сглотнув, пробормотал Биби.

— Ты что, ослеп? Это же один из них.

— Знаю, но странный он какой-то.

— Все они странные, — с кислой миной ответил ему Фуово.

— Да нет, этот какой-то не такой. Почему он не нападет на нас или не бежит, как остальные?

— А кто ж его знает? Да и какая разница? — видимо, безразличие Фуово было все же напускное, потому что, присмотревшись, он заметил: — Знаешь, по-моему, он нас не видит.

— Почему? Стоит с открытыми глазами. Широко-о открытыми… брр!

— Открытыми, закрытыми… говорю тебе, он нас не видит. И, сдается мне, не слышит тоже. Вот смотри.

Фуово звонко щелкнул пальцами, вызвав долгое дробное эхо. Белый демон не шелохнулся.

— Пожалуй, ты прав. Может, он мертвый, а, Жабья Морда?

— Да нет. Разве не видишь? Дышит. К тому же мертвые они не светятся.

— Тогда чего это он? Спит, что ли? Или заболел? Или дурной совсем? Ну, что скажешь?

— Почем мне знать? Отсюда не поймешь. Пойдем поглядим как следует.

— Думаешь, ничего не случится?

— Вот олух! Двое вооруженных мужиков против безоружного демона. Да нам нипочем целый выводок всяких там демонов.

— Да не о том речь. Что, если он заразный? Может, подхватил какую-нибудь пещерную чуму? Вдруг на нас перекинется? Не ровен час, сами превратимся в этаких страшилищ. А? Что тогда?

— Биби, смелости в тебе ни на полдакля. Так и проживешь, дрожа, как мышь полевая, до самого смертного часа. Хочешь — оставайся здесь. А я пойду погляжу.

Покрепче сжав в руке меч, Фуово приблизился к пребывающему в трансе чудищу. Следом подошел и Джурнер. Белый демон, не реагируя на их перемещения, так и стоял безучастный ко всему. Присмотревшись, Фуово и Джурнер открыли для себя немало примечательного в существе, столь похожем и непохожем на них самих. Наконец осмотр был закончен, Фуово погрузился в раздумья, а Биби принялся корчить демону рожи и упражняться в остроумии. Впрочем, вскоре это занятие порядком ему надоело, и он стал покалывать вардрула острием меча. Вот тут-то и последовала ярко выраженная, в прямом смысле этого слова, реакция. Существо лихорадочно замерцало, и окологлазные мышцы его пришли в движение. Еще несколько тычков вызвали точно такой же ответ, но вскоре и эта забава приелась. Джурнер принялся канючить:

— Ну что мы здесь толчемся? Убьем его да двинем дальше.

— Чего-чего? Убьем, говоришь? — ужаснулся Фуово. — И не помышляй! Деньги, можно сказать, валяются под ногами, а он ни сном ни духом. Это ж то, что мы искали!

— Вот это чудовище?

— Именно, что чудовище. Представь, настоящий живой монстр в нашем с тобой собственном распоряжении. Биби, да если отвезти его в Ланти-Юм и выставить на показ в клетке, ты представляешь, сколько народ заплатит, чтобы взглянуть на него хоть одним глазком? Живой кровожадный белый демон — пожиратель детей.

— Да, голова у тебя варит что надо, дружище! — восхищенно воскликнул Джурнер.

— Варит, отрицать не буду. Если припомнить, сколько я в жизни всего понапридумал… Правда, такой идеи, скажу по чести, еще не рождалось. Теперь сложность в чем? Как бы переправить это чудо-юдо без ведома Круфора и всех остальных. Точно знаю, станут вставлять палки в колеса. Ну да ладно. Подождем здесь еще немного. На то, чтобы очистить от этих демонов туннель и проникнуть в пещеры, гвардейцам много времени не понадобится. А потом, когда путь будет свободен, мы скоренько прошмыгнем, выберемся наружу и — прямиком в Ланти-Юм, а там уж займемся делом. Денежки так и польются рекой. И дакли, и — больше того — серебряные шорны. Вот счастье-то подвалило. Биби! Считай, мы уже богаты!

Зачарованные собственным светлым будущим, они и сами какое-то время стояли точно в трансе, пока Биби не посетила весьма здравая мысль:

— Надо бы связать его, пока он не очнулся и не начал буянить.

— Это ты здорово придумал. Веревка есть? Джурнер кивнул. Без мотка веревки в пещерах Сазара-Син нечего было делать. Он накинул на шею демону петлю и увидел, как от прикосновения веревки у того резко потемнела кожа. С возвращением сознания ожили огромные глаза, и отчужденность в них сменилась вдруг ужасом.

Предавшись единению с Предками, Змадрк Четырнадцатая даже не заметила появления лантийцев. Возможно, она и осознавала их присутствие, поскольку Предки несколько отдалились и даже излучаемое отцом, патриархом Змадрком, теплое участие чуть утратило свою интенсивность. Однако, инстинктивно стремясь сохранить натянувшуюся нить духовного взаимодействия, Четырнадцатая усилием воли постаралась отрешиться от всех внешних раздражителей, и на какое-то время ей это удалось. Предки звали ее, и с каждым малым веном чувство единения становилось все сильнее. Их мысли и чувства пронизали все ее существо, а голоса звучали громче всех других, за исключением разве что голоса ее Будущности.

И все-таки даже крепчайшие узы единения оборвались под напором внешнего физического воздействия. Пусть Четырнадцатая и пребывала в забытьи, но мозг ее и нервные окончания не могли пренебречь чудовищно дисгармоничным ощущением веревки на шее. Предки горестно удалились, и радость общения с ними иссякла. Страдая от нестерпимой боли столь резкого разрыва, Четырнадцатая вышла из транса и обнаружила прямо перед собой двух людей. Один крепко держал ее за руки, другой стягивал на шее петлю. От внезапного перехода от теплоты кланового родства к зверскому обращению у нее едва не помутился рассудок. Хиир мигом померк, глаза заволок леденящий душу страх. Из горла вырвался пронзительный крик.

Очевидно напуганные стремительным пробуждением дотоле не подававшего признаков жизни демона, солдаты отступили на несколько шагов. Четырнадцатая сорвала с шеи веревку и бросила ее наземь. Не избавившись еще полностью от оцепенения, она плавно и вместе с тем поспешно устремилась к ближайшему выходу.

— Скорей, уйдет!

— Хватай его, Биби!

Четырнадцатая поняла смысл раздавшихся позади выкриков и, ловко увернувшись от бросившегося наперерез захватчика, который тянул к ней немилосердные жесткопалые руки, сумела ускользнуть. Одно обманное движение, неожиданный разворот, — и вот она уже в коридоре Мвжири.

Люди бросились следом. Одержимые непонятной жаждой мести, они вознамерились во что бы то ни стало изловить ее. Четырнадцатая неслась по коридору, пока не услышала человеческие крики, мелодичные голоса сородичей, бряцание оружия. Там, впереди, шло сражение — очередное жуткое кровопролитие из тех, что в последнее время превратили жизнь вардрулов в нескончаемый кошмар и заставили ее саму искать утешения у Предков. Бежать дальше по коридору было нельзя. Оказавшись на поле боя, она подвергнется еще большей опасности, да и наблюдать картину сражения выше ее сил. Четырнадцатая нырнула в первый же попавшийся на пути ход, но от преследователей, увы, не оторвалась. Она слышала их шаги, тяжелые, но на удивление быстрые, и вскоре накатывающиеся волны страха без остатка вымыли из ее сознания спокойствие и гармонию.

Четырнадцатая ускорила шаг, плутая по лабиринту развилок и туннелей. Усталость притупила бдительность, она то и дело спотыкалась, а иногда и зарабатывала кровоподтеки, налетая на выступы стен. Ужас сковал мозг. Она уже не знала, где находится, не представляла, где искать укрытия. Только какое-то глубинное чутье подсказывало ей, что плен куда хуже смерти, что в руках преследователей судьба будет стократ страшнее любого кошмара, какой только способно породить воображение.

Слышать она их уже не слышала — возможно, они отстали, заплутав в туннелях и переходах, но остановиться все же не решалась. Задыхаясь, с отчаянно бьющимся сердцем Четырнадцатая бежала и бежала. Она уже не знала, куда несут ее ноги, лишь то и дело оглядывалась: не видно ли погони? Даже когда туннель сузился так, что пришлось двигаться на четвереньках, а воздух стал заметно холоднее, она не обратила внимания на перемену обстановки. Разгоряченная и перепуганная, она выбралась из потайного лаза в нескольких сотнях ярдов от Блистания Мвжири. Из тьмы — да на залитый солнечным светом склон горы.

Жестокие лучи, подобно кислоте, обожгли нежную сетчатку распахнутых глаз, и Четырнадцатая окрикнула от боли. Прикрыв лицо рукой, она попятилась было, инстинктивно ища спасения в полумраке пещер, но замерла. Там, позади, люди с мечами и веревками, со страшными костлявыми руками и жуткими замыслами. Нет, назад нельзя. Куда угодно, но только не к ним!

Четырнадцатая принялась карабкаться вверх по холму. До чего сух и холоден был воздух Поверхности для ее незащищенной кожи. Она с радостью приняла бы сейчас даже Хладное Оцепенение — оно хотя бы избавило от боли. Но еще хуже холода был свет — ужасный всеподавляющий солнечный свет, губительный для ее чувствительных глаз. Четырнадцатая ослепла. Мир затерялся в огненной белизне. Стоило прикрыть глаза, и белизна оборачивалась чернотой, но боль не отступала. Глаза горели — наверное, восстановить зрение уже никогда не удастся. Попав в чуждый мир, оказавшись отрезанной от своего клана и своего народа, она впервые ощутила себя абсолютно одинокой. И это ощущение было самым непереносимым.

Четырнадцатая брела не разбирая дороги. Медлить в надежде на то, что Будущность найдет и выручит ее, она не могла, опасаясь преследователей. Позвать на помощь сородичей боялась по той же самой причине. Ей оставалось лишь бродить по голым склонам в слепых поисках входа в пещеры, о которых она теперь мечтала, как о потерянном рае.

Ослепленная солнцем, Змадрк Четырнадцатая даже не подозревала, что находится на вершине хребта, подошла к самому краю Креннова обрыва. Никакое шестое чувство не предупредило ее об этом, и потому падение в пропасть с немыслимой высоты было внезапным. Разбившись о скалы далеко внизу, она не почувствовала боли — лишь радость и истинную гармонию, ведь в эти последние мгновения жизни рядом были Предки, они говорили с ней, и тепло их любви согревало Змадрк Четырнадцатую по мере того, как они принимали ее в свои объятия.

Прибыв на подмогу отряду патриарха Ржнрллща, Террз Фал-Грижни обнаружил, что тот стойко держит оборону возле Светлого перехода и что там же, чуть поодаль, стоит его мать, а рядом — Хар-Феннахар, вооруженный жалким обломком сталактита, который, похоже, подобрал где-то по дороге. Тень, пробежавшая по лицу юного Террза, выдала то ли раздражение, то ли обеспокоенность ее присутствием, но давать волю чувствам было не время. Второй раз за багрянец юноша дал сигнал к общему отступлению и второй раз его армия растворилась в недрах пещер. Люди с гвалтом гончих псов устремились следом, углубляясь в лабиринт туннелей.

К сожалению, поблизости от Блистания Мвжири не нашлось ничего даже отдаленно напоминающего Колонный зал, и Террзу пришлось довольствоваться Кфдрщевой котловиной — искусственно созданным помещением с порослью больших сталактитов на потолке и одной огромной колонной. Колонна эта, именуемая Столбом Кфдрща, была снизу доверху расписана иероглифами и рунами неизвестного происхождения. Но сколь высока ни была ее историческая ценность, обстоятельства заставляли пожертвовать ею. На ринувшихся в пустую котловину гвардейцев обрушился каменный дождь. Некоторых пришибло насмерть, многих ранило и покалечило. Рухнувшая колонна убила еще нескольких гвардейцев, до смерти напугав остальных. И все же о полном поражении не могло быть и речи. По сравнению с побоищем в Колонном зале потери людей герцога были незначительны. Многие из солдат уже встали на ноги. Командир Круфор вообще остался цел и невредим. Только когда в котловину хлынули вардрулы под предводительством Лбавбща Хфу и патриарха Ржнрллща, началась настоящая кутерьма. Оставшиеся в живых солдаты, вынужденные искать спасения, отчаянно пытались пробиться к выходу. Вардрулы падали как подкошенные и меркли десятками. Стало даже казаться, что людям удастся осуществить задуманное, но постепенно перевес сил дал о себе знать, и гвардейцы, один за другим, стали умирать под градом ударов камней и копий. Над каждым смыкались яростные святящиеся тела, превращая врага в кровавое месиво, голоса подземных жителей звучали зловеще и в то же время прекрасно, сплетаясь с воплями умирающих людей. Бойня продолжалась до тех пор, пока в живых остались командир Круфор, да горстка наиболее стойких гвардейцев. Сам Круфор дрался с почти нечеловеческой волей к победе. Коронный его удар с отмашкой заставил не одного вардрула распроститься с головой. Несокрушимый дух командира заставил его ближайших соратников преисполниться не меньшей решимости, и настолько сильна была их дружная самооборона, что им в конце концов удалось пробиться за пределы злосчастной котловины. Теперь осталось лишь побыстрее убежать. Кинувшиеся в погоню самые мстительные вардрулы были еще далеко, когда гвардейцы домчались до Блистания Мвжири, одним прыжком перемахнули через импровизированный мостик и живо убрали за собой доски. Таким образом жалкие остатки лантийской армии покинули пещеры Назара-Син и смогли донести до сограждан правду о проигранной битве.

На всем протяжении, казалось бы, нескончаемого сражения леди Верран наблюдала за происходящим с относительно безопасного места у входа в одну из расселин. И все это время Хар-Феннахар, вооружившись каменной пикой, не отходил от нее ни на шаг. Впрочем, применить это самодельное оружие ему так и не пришлось. Когда гвардейцы потерпели сокрушительное поражение, Верран направилась к сыну. Именно за этим она и пришла к Блистанию Мвжири, но теперь, стоя рядом с Террзом, не находила слов.

В жутком уничтожении остатков разгромленного в Котловине войска Террз участия не принимал: раненых и умирающих добивали вардрулы, так что теперь повсюду громоздились горы трупов. Однако остановить бойню он также не попытался. Вызвал обвал камней, даже ринулся в бой и убил двоих солдат. Теперь же, мокрый от крови и пота, со смешанным выражением триумфа и ужаса на лице, он внушал матери такую тревогу, что она не решалась с ним заговорить и молча наблюдала, как вардрулы заботятся о раненых — перевязывают раны, извлекают обессиленных сородичей из-под трупов, закрывают умершим незрячие глаза. Шуму было немного, потому что здоровые вардрулы работали в полном молчании, словно с головой уйдя в работу, могли хоть на время отогнать ужасные мысли о содеянном. Не плакали и не стонали раненые, только издавали порой непередаваемо жалобные прерывистые трели. Услышав их, Террз содрогнулся, и только тогда Верран осмелилась взять его за руку. Он принял ее ладонь в свою, чего не делал с раннего детства. Так, взявшись за руки, они и стояли, не замечая воскресения солдата, лежавшего в луже крови как раз позади них. Тот, очнувшись от настоящего или притворного обморока, медленно поднялся на ноги. Хотя по лицу его струилась кровь из глубокой раны на лбу. Каждое движение говорило о фанатичной решимости. Поднявшись, он покачнулся и сделал несколько шагов вперед. Безумные глаза, не отрываясь, глядели в спину Грижни. Солдат неторопливо занес меч.

Ни Верран, ни Террз не обратили на шаркающие шаги за спиной никакого внимания, однако звуки эти уловил стоящий неподалеку Феннахар. Увидев занесенный над головой юноши меч, он подскочил и вклинившись между солдатом и его мишенью, попытался парировать удар. От столкновения с острым стальным лезвием тонкий сталактит разлетелся, осыпав осколками Феннахара. Меч, чуть отклонившись от цели, глубоко распорол ему кожу на груди, и Феннахар упал, истекая кровью. Обернувшись на шум, Террз и Верран увидели только, как подоспевший Фтриллжнр Рдсдр пронзает дротиком этого последнего гвардейца.

Феннахар лежал неподвижно, закрыв глаза. Лицо его казалось чрезвычайно бледным. Тщетно Верран окликала его по имени. Он был еще жив, но потерял слишком много крови. Находившиеся поблизости вардрулы не обратили внимания на случившееся, успев привыкнуть к кровопролитию. Террз же подошел и опустился на колени рядом с раненым.

Верран, силясь остановить поток крови, зажимала рану оторванными от платья кусками материи. Как только один промокал насквозь, она сменяла его следующим. Резкость ее движений выдавала все возрастающее волнение. Вот руки уже заметно задрожали.

— Он умрет от потери крови, — прошептала она.

— Нет, мама. Он поправится, обещаю тебе. Если кровотечение не прекратится само собой, я остановлю его с помощью магии, и он поправится.

— Никакой магии! Довольно! Она слишком жестока!

— Не всегда. Магия спасет его, если другие средства окажутся бессильными, и иначе поступить я не могу, ведь мы пожали друг другу руки. Он пострадал из-за меня.

— Так ты принимаешь его дружбу?

— Да, — после короткой паузы произнес Террз. — Принимаю.

— Что ж, я рада. Тогда, мой друг, ты поймешь и меня. Рил предложил мне уйти с ним, и я склонна принять это предложение.

— Покинуть пещеры? Когда ты решила?

— Толком и сама не знаю. Решение пришло как-то-незаметно. Но теперь я не сомневаюсь: когда он поправится, мы вместе вернемся на Поверхность, и я стану его женой. Именно такая жизнь мне по душе, таков мой выбор.

— Ты уверена?

— И это еще не все, — продолжала Верран, не ответив на вопрос. — Рилу необходимо доставить в Ланти-Юм дневники лорда Грижни. Они принадлежат мне, и я позволила ему взять их. Стало быть, бумаги мы заберем с собой. Не навсегда, это я тебе обещаю, но на время — обязательно.

Террз не ответил. Только бросил на нее настороженный взгляд и остался стоять, обуреваемый противоречивыми чувствами.

Верран заглянула в мятежные черные глаза сына.

— Мне бы очень хотелось, чтобы и ты ушел с нами. Хотя бы ненадолго. Разлука с друзьями вардрулами будет непродолжительной. Но ты — человек и должен увидеть мир людей собственными глазами. Это пошло бы на пользу и тебе, и вардрулам. Если сомневаешься, оглянись вокруг. Ты мой сын, и, как бы мы порой ни ссорились, я люблю тебя и всегда буду любить. Пойдем с нами.

Террз молчал, и Верран снова занялась раненым. Кровотечение Феннахара почти совсем прекратилось. Рана оказалась не столь серьезной, как она полагала. Веки путешественника затрепетали, но сознание к нему еще не вернулось. Вардрулы продолжали заботиться о павших, Верран меняла повязки, а Террз молча боролся с самим собой. Раздумья его прервали сородичи Ржнрллща, которые внесли легкое безжизненное тело Змадрк Четырнадцатой и положили у его ног. Террз, казалось, не слышал, что ему говорили, с каменным лицом созерцая останки любимой. Он так долго пребывал в полной неподвижности, что Верран забыла про свои тревоги и прониклась только его горем. Чтобы нарушить страшное оцепенение сына, она прошептала единственные подходящие к случаю слова:

— Террз, какое горе…

— Горе? Ну что ты, — предельно спокойно ответил он. — Она теперь с Предками, и в том нет ничего горестного.

— Да… верно… — с трудом согласилась Верран, встревоженная ледяным спокойствием сына. Потом опустила глаза и покрепче прижала к ране Феннахара тампон.

— Последнее воссоединение с сородичами — повод для радости, — сказал Террз. — Юная Змадрк Четырнадцатая в полной безопасности и добром здравии.

— Да, конечно. А ты?

— А я… Я на время уединюсь, чтобы поразмыслить над ее счастьем и собственным будущим. Мне многое нужно обдумать. Я побуду один, абсолютно один, в полной гармонии с собой и с миром. Да и может ли быть иначе? Ведь все прекрасно.

Верран, уловив в его голосе легкую дрожь, быстро подняла глаза и увидела, что лицо его залито слезами, будто глыба льда под жарким солнцем пустыни.