Пролог

— a сегодня я встречусь с отцом, мама?

— Террз, твой отец умер, и тебе это известно, — ответила леди Верран.

— Почему ты так уверена, что он умер?

— Иначе он был бы сейчас с нами.

— Но все равно, разве я не могу с ним встретиться?

— Нет. Постарайся понять: если человек умер — значит, он исчез навсегда. Ты не можешь встретиться с мертвым человеком.

— Но почему? — не успокаивался мальчик. — Все остальные встречаются.

Верран тяжело вздохнула. Иной раз сын казался ей не совсем человеком. Но в этом не было ничего удивительного. Все свои семь лет он провел под землей, среди вардрулов — обитателей Назара-Сина. Ребенку эти странные белые существа казались вполне нормальными, а на себя он уже сейчас смотрел как на неполноценного. Ей не хотелось доставлять сыну лишние страдания, но кое-что ему все же следовало втолковать. Когда она заговорила, голос ее был мягок.

— Террз, ты человек. В чем-то ты похож на вардрулов, а в чем-то не похож. Например, ты не можешь испытывать чувство единения с Предками, как это делают они.

— Нет, могу. Я все могу, если как следует постараюсь, — ответил мальчик. В этот момент он удивительно напоминал отца — великого ученого и чародея Фал-Грижни.

— Послушай, дитя. — Верран попыталась прибегнуть к дипломатии. — Ты должен гордиться тем, что ты — человек. У тебя столько способностей, недоступных вардрулам. — Террз взглянул на нее с сомнением, но она продолжила: — Например, ты можешь ходить по Поверхности днем, и от этого ничуть не страдают твои глаза. Тебе нипочем холод — ты не впадаешь в Оцепенение…

— Мне все это ни к чему, мама! Я хочу испытать единение со своими Предками, как это делают все! — Несмотря на страстность своего порыва, мальчик говорил вполголоса, потому что в начале похода ему строго-настрого наказали вести себя тихо. — Я все равно познаю своих Предков и смогу ощутить тепло клана.

Тепло клана — приблизительно так переводилось на лантийский употребляемое вардрулами описание чувства нежности, понимания и единения с умершими родственниками.

— Террз, посмотри вокруг, — велела сыну Верран.

Мальчик огляделся. Он вместе с матерью, слишком, к его глубокому сожалению, типичной представительницей рода человеческого, и с мутантом Нидом шагал в центре довольно многочисленной толпы вардрулов. Обитатели пещер старались не создавать лишнего шума. Их музыкальная речь звучала приглушенно, и даже излучаемое телами свечение было слабым. Они двигались по одному из крайних каменных коридоров пещер Назара-Син. А осторожность соблюдали оттого, что над ними пролегала Гравулова пустошь — вотчина людей. Здесь, на рубеже владений вардрулов, скалы уже не излучали света. Тьму рассеивало лишь свечение плоти самих вардрулов. Для Террза это свечение было родным и привычным, тогда как для Верран оно все еще оставалось чуждым и раздражающим.

Теплый и влажный воздух пещер обычно позволял вардрулам не обременять себя одеждой, но, отправляясь в поход, все они основательно укутались, ведь даже мощная отопительная система, созданная гением архипатриарха Фал-Грижни, не могла поддерживать в этом отдаленном коридоре достаточно высокую температуру. Поэтому угловатые тела вардрулов и были закутаны в теплые накидки. Светящиеся лица, почти бесплотные, с огромными выразительными глазами, прятались под капюшонами. Подобные меры были необходимы, ибо даже незначительная потеря тепла могла привести их в коматозное состояние, которое жители пещер называли Хладным Оцепенением, или малой смертью.

Вардрулы быстро продвигались вперед. Хотя в этом коридоре вардрулов поджидали неприятности, а то и гибель, он единственный позволял приблизиться под землей к Гранитным Старцам — таинственным монолитам, которые возвышались над пустошью с незапамятных времен. Старцы были тем местом, где по традиции совершался ритуал единения с Предками.

— Скажи мне, что ты видишь, — попросила Верран.

Террз еще не вполне овладел искусством описания.

— Вижу коридор, — неуверенно произнес он. — И еще… еще…

Мальчик запнулся, а затем перешел на напевную речь вардрулов.

— Говори по-лантийски, — перебила его Верран с ноткой раздражения в голосе.

— Не могу. Нет таких слов!

— Нет, есть, и ты найдешь их, если постараешься. Говори по-человечески, Террз. Так, как говорил твой отец.

— Я вижу… — мальчик неохотно попытался подобрать нужные слова, — отца… предводителя… гм… первого из группы Змадрка, которые все едины, все связаны друг с другом…

— Патриарха клана Змадрков, — пришла на помощь сыну Верран, бросив взгляд на вардрула, которого мальчик упомянул.

— Он ведет нас к Гранитным Старцам для единения с Предками. И его хиир, я имею в виду свечение, говорит нам, что это место и то, что над ним… оно… они…

Ему снова не хватило человеческих слов.

— Что атмосфера этого места больше подходит для людей, живущих в Ланти-Юме, чем для вардрулов, — вновь подсказала Верран, за семь лет подземной жизни неплохо овладевшая языком вардрулов.

— Нет, мама, это не все. Он гораздо больше нам говорит, — возразил Террз.

— Я сказала достаточно. — Верран с трудом удалось сдержать раздражение.

Колонна остановилась передохнуть, и вардрулы почти одновременно приняли привычные полулежачие позы. Только Верран, Нид и Террз остались стоять. Террз рванулся было к патриарху Змадрку.

— Постой, мы еще не закончили, — сказала Верран, и мальчик неохотно замер. Она присела и похлопала по земле, предлагая ему занять место рядом. — Садись.

Лицо Террза окаменело.

— Мне так неудобно, — заявил он.

Вардрулы никогда не сидели.

— Хорошо, тогда приляг.

Он подчинился и устремил на мать настороженный взгляд, который чрезвычайно ее огорчил. На миг ей стало жаль сына и захотелось отпустить его к друзьям, но нет, сказала она себе, ему следует учиться.

— Посмотри на вардрулов, Террз. Посмотри на их светящиеся тела, на их огромные глаза, на их бескостные пальцы. А теперь взгляни на себя, на меня.

Террз отвернулся.

— Расскажи мне, что ты видишь, — велела Верран. Он молчал, и ей пришлось ответить за него. — Ты видишь существа с непрозрачной кожей, костлявыми пальцами, сравнительно небольшими глазами. Существа, которые не могут испытать единения со своими Предками. Существа, сотворенные для света, которым нужен свежий воздух, ветер и дождь, море и зеленая растительность. Свет луны, звезд и главное — свет солнца… Солнечный свет, Террз! — Верран позволила чувствам взять верх, а это вряд ли могло помочь ей в общении с сыном. — Ты видишь человеческие существа, не вардрулов, а людей!

Террз уловил волнение матери и огорчился. Он понял не все из того, что она говорила, но вполне достаточно, чтобы ощутить боль. Слезы затуманили его глаза.

— Не хочу я быть человеком! Мы уроды! — тихо произнес он, сдерживая клокотавшую в нем злость. — У нас расплывшиеся лица, кожа, как у мертвецов! Мы здесь самые уродливые, и мне это противно…

Он попытался найти лантийские слова, способные выразить презрение к существам, которые не могут почувствовать единения со своими предками, но не сумел и снова прибег к языку вардрулов. Страстное тремоло в сочетании с большей высотой тона передало его отчаяние в чисто вардрульской манере. Обладай он хииром, свечение было бы тусклым и неверным.

Вскоре Террз перешел на стаккато — звуки стали прерывисто-мелодичны, слишком быстры, чтобы мать смогла уловить все, им сказанное. Слезы брызнули из его черных глаз, и он отчаялся пуще прежнего, ибо вардрулы никогда не плакали. Мальчик отвернулся, и Верран потянулась к нему, желая удержать. Ее слова лишь усугубили проблему, и теперь она пыталась все исправить.

— Ну, не плачь, Террз. Когда-нибудь мы покинем эти места и вернемся к таким же, как мы, людям. Ты никогда больше не будешь одинок…

Мальчик вырвался из ее рук.

— Я не уйду отсюда! Я здесь живу и никуда не уйду! И я вовсе не плачу!

— Понимаю твои чувства…

— Нет, не понимаешь! Ты не понимаешь половины того, что я говорю, как же ты можешь понять, что я чувствую?

— Не смей так говорить со мной! Я этого не потерплю! — вспылила Верран.

— Прости.

— Террз… Мальчик вскочил.

— Я пошел к своим друзьям, — заявил он.

Однако, прежде чем уйти, взял себя в руки: слезы исчезли и лицо просветлело. У него было удивительное для семилетнего ребенка самообладание.

«Совсем как отец, — подумала Верран. — На редкость похож». Не успела она и слова сказать, а Террз уже пробирался между полулежащими вардрулами туда, где среди своих родственников расположилось единственное выжившее дитя патриарха Змадрка женского пола. Память о тринадцати ее покойных сестрах глубоко почитали и сберегали в клане, о чем свидетельствовал титул младшей, которую величали Змадрк Четырнадцатая. Ей исполнилось всего десять полных венов. Сладкоголосая и живая, она-то и была любимой наперсницей Террза.

Верран с неодобрением проследила, как Террз устраивается среди вардрулов клана Змадрков. Он чувствовал себя своим в их компании и казался гораздо счастливее, чем возле нее. Пока она наблюдала за сыном, большая черная летучая мышь, сидевшая на плече у патриарха Змадрка, спрыгнула на голову Террзу, но тут же взмыла в воздух. Террз рассмеялся вместе со всеми. Смех этот, не похожий на человеческий, а скорее напоминавший волшебные звуки флейты, рассыпался по коридору, заставив Верран содрогнуться.

— Он смеется так же, как они, — заметила она вслух, и Нид, сидевший подле нее, выразил согласие хриплым восклицанием.

За годы, прошедшие с тех пор, как они бежали из Ланти-Юма, Нид мало изменился. Глаза его были по-прежнему зорки, клыки остры, а сила такой же устрашающей, как и раньше. Верран не знала, какова продолжительность жизни мутанта, но пока он полон жизненной энергии, она не видела причин беспокоиться. Нид был единственным связующим звеном с ее прошлой жизнью на Поверхности. Когда его не станет, она лишится последнего живого существа, кто помнил бы о жизни в Ланти-Юме и о Фал-Грижни. Останутся лишь потемки жарких пещер, добрые, но чужие вардрулы и мальчик, который с каждым уходящим днем все меньше и меньше походит на человека.

— Мне не нравится, что он растет здесь, — сказала она Ниду. Мутант не был способен уследить за течением ее мысли, но это было не важно — она знала, что он ей сочувствует. — Я как-то мирилась с этим, пока он был ребенком, а теперь он взрослеет, не имея представления о том, что значит быть человеком. Конечно, вардрулы — существа добрые и удивительно щедрые. Они спасли нам жизнь, приютили нас — я всегда буду им за это благодарна. Но мы не созданы для того, чтобы провести отпущенные нам годы под землей. Не такой жизни желал лорд Грижни для своего сына. — Нид мрачно рыкнул при упоминании имени своего создателя. — И уж конечно, это не то, чего я бы для него желала. Если так пойдет и дальше, он вырастет неведомо кем.

Она обернулась и встретилась глазами с патриархом Змадрком. Он поймал ее взгляд, и тройной ряд мышц, обрамлявших его огромные глаза, дрогнул. Он, несомненно, хотел этим что-то сказать ей, но Верран не смогла его понять. Ей были известны основные выражения лиц вардрулов, но всякого рода тонкости их мимики не поддавались ее разумению.

Предводитель вардрулов поднялся, и все последовали его примеру. Они бесшумно двинулись дальше и больше уже не останавливались.

Наконец коридор стал резко подниматься, и это означало, что Поверхность уже близка. Каменные стены здесь не имели ни малейших признаков свечения, не было ни съедобных грибов, ни резных орнаментов, ни скульптур, ни многоцветной слизи, которая, покрывая скальную породу, придавала такую прелесть обиталищам вардрулов. Взгляду не за что было зацепиться, и Верран ощутила быстро нараставшее волнение. Еще немного, и она снова окажется на Поверхности, впервые за… Сколько же времени прошло? Год? По крайней мере, полный вен и еще половина, подумала она, и ей вдруг захотелось плакать. В тысячный раз она вернулась к мысли взять Террза и Нида, покинуть пещеры и поискать убежища где-нибудь в другом месте. Нам уже не вернуться в Ланти-Юм — это точно. Может быть, отправиться к родне матери в Гард-Ламмис? И пожить у них… пока наше местонахождение не станет известно агентам герцога Ланти-Юма. Она точно знала, что герцог не оставляет попыток найти их. Повон Дил-Шоннет не успокоится, раз у него есть подозрение, что вдова и сын Террза Фал-Грижни все еще живы. Он убьет маленького Террза, ни минуты не колеблясь, если ему представится такая возможность. Как бы то ни было, здесь, в пещерах, Террз в безопасности.

Колонна вардрулов остановилась. В нескольких шагах впереди коридор упирался в монолитную каменную стену — так, во всяком случае, казалось. Но Верран, прошедшая по этому пути прежде, знала, что это не так.

Патриарх Змадрк приложил щупальцеподобные пальцы к полудюжине ему одному известных точек. Каменная глыба сдвинулась, открыв лестничный марш, по которому Змадрк поднялся один. Лестница вела к помещению, скрытому в самом большом из Гранитных Старцев — в огромном монолите, известном под названием Господин. Это помещение служило вардрулам наблюдательным пунктом. Убрав несколько каменных затычек, можно было обозревать Гравулову пустошь. В этот момент патриарх Змадрк как раз и проверял, нет ли поблизости людей.

Грохот и порыв свежего воздуха подсказали Верран, что тайное отверстие в северной поверхности Господина открылось. Голос Змадрка стал громче, достиг максимальной силы и замер. Вардрулы цепочкой поднялись по лестнице, прошли через нутро Господина и выбрались на Поверхность.

Свежий воздух! Легкие Верран наполнились им, и дух ее воспарил. Свежий холодный ветерок, бескрайний простор, звезды над головой и полная луна — огромная осенняя луна, заливающая серебром неприветливый пустынный ландшафт. Покинутой и негостеприимной выглядела эта земля: почвенный слой почти отсутствовал, окрестности были слишком каменистыми и неровными, чтобы даже небольшая ферма могла здесь обосноваться. Но Верран видела в этих голых холмах столько красоты, что никакое великолепие кристаллических садов и причудливых разноцветных грибных наростов во владениях вардрулов не могло с ней сравниться. Ветерок был крепок и свеж, даже, пожалуй, слишком холоден, но от него веяло свободой. Привычная подавленность вдруг отступила, унесенная этим ветром. Даже здесь все так, как должно быть, подумала она. Это Поверхность. Это дом. Возле нее Нид раздутыми ноздрями со свистом вдыхал знакомые запахи.

В тени монолита скользили вардрулы со склоненными головами, покрытыми капюшонами, и лица их слабо излучали свет, подобно грибу, называемому лучистая погибель, который во множестве водился в самых отдаленных пещерах. В полном молчании члены клана выстроились вдоль каменного круга. Легкое колебание одежд выдавало их беспокойство. Вардрулы дрожали. На Поверхности было холодно — мучительно холодно для тех, кто привык к тропическому климату, который поддерживала установка, созданная Непревзойденным Грижни. Все вокруг пугало возможностью впасть в Оцепенение.

Верран, Террз и Нид стояли в стороне от остальных. Они не могли принимать участия в церемонии единения с Предками. Приглашение прийти к Гранитным Старцам было пожаловано им только из уважения к архипатриарху Фал-Грижни. Террз не хотел идти, пока не узнал, что сам Змадрк и Четырнадцатая отправляются туда. Сейчас он с тоской наблюдал за своими друзьями.

— Посмотри, Террз! — Верран указала на небо. — Ты никогда не видел полной луны. Взгляни, вон то созвездие — это созвездие Льва. Разве не красиво?

— Да, мило, — безразлично согласился мальчик. — Потолок очень высокий.

— Потолок? — улыбнулась она. — Мы на Поверхности, сынок. Здесь нет никакого потолка.

— Тогда к чему приделана луна? И звезды?

— Ни к чему они не приделаны, насколько мне известно.

— Почему же они не падают?

— Ну, это сложный вопрос. Не все падает, не всегда и не везде. Отец мог бы тебе рассказать…

— Нет, потолок должен быть обязательно, мама. Везде есть потолок. Если нет потолка, то где же верх?

— Она не ответила. Террз стоял, скрестив на груди руки.

— Я уверен, что на небе есть потолок. Даже если мы его не видим, он все равно там есть.

Вардрулы тем временем приготовились к церемонии. В своих темных покрывалах, неподвижные, они были почти невидимы, их выдавали лишь светящиеся лица. Патриарх Змадрк ступил в центр круга, взобрался на большой камень между двумя колоннами, которые венчали плоский холм. Он возглавил шествие, потому что его руу, то есть состояние самопознания, а также отношение к родичам, окружающей среде и Предкам, было в этот момент в самой гармоничной фазе. Ему предстояло прочесть традиционное вступление к церемонии единения с Предками. Как и все церемонии вардрулов, она была очень проста, а речь патриарха — кратка. В переводе на лантийский она звучала бы приблизительно так:

«Вардрулы снова попирают Поверхность, которая когда-то была нашим домом. Мы опять собрались у Гранитных Старцев — ярчайшего свидетельства таланта наших Предков и их единения. Мы приходим на это священное место во тьме и тайне, ибо не смеем более свободно передвигаться по Поверхности, как делали это прежде. Землей, которую мы когда-то занимали, теперь владеют люди. Они построили свои города на руинах тех, где некогда жили мы, водные могилы наших Предков высохли. Желая избежать жертв и разрушений, наши Предки нашли убежище под землей, и там мы достигли процветания. Наши прекрасные пещеры стали для вардрулов одновременно убежищем и тюрьмой. Среди нас есть и такие, чей дух отравлен ненавистью к людям-узурпаторам, и ненависть эта разрушает наше единение. Давайте откажемся от этой дисгармонии, ибо она не только вредоносна, но избыточна. Согласно пророчеству, у нас появится великий правитель, который снова выведет вардрулов на Поверхность. Мы узнаем о наступлении этого времени, о нем возгласят нам Небеса. Они призовут нас наверх, когда Поверхность приготовится принять нас. Все силы природы восприветствуют нас, и только люди будут убегать от нас. Мы по праву займем причитающееся нам место, и мир наконец обретет свое нормальное состояние. Таково пророчество, такова заповедь наших Предков. Предки с нами сейчас и всегда. Их мудрость поддерживает и объединяет нас. Возлюбленные родичи, давайте же испытаем единение со своими Предками».

«Благодарю тебя, Змадрк Ридсвилщ, — подумала Верран с раздражением. — Ты утверждаешь моего сына в неприязни к сородичам». Она взглянула на Террза. Мальчик следил за происходящим с непроницаемым выражением лица, унаследованным от отца.

Воцарилась тишина — каждый вардрул начал обратное путешествие во времени, все отдаляясь и отдаляясь по цепи семейных воспоминаний, хранящихся в крови, костях и нервах. Вардрулы обладали даром направлять видение внутрь себя и следовать по цепочке от поколения к поколению, но способности их были различны. Самые юные или просто менее талантливые могли познать лишь Предков недавних поколений. Но патриарх, подобный Змадрку, в благоприятном состоянии руу мог увидеть даже тех первобытных Предков, которые проносились по коридорам Назара-Сина, дикие и робкие, как летучие мыши. Змадрк полагал, хотя это могло быть лишь игрой его воображения, что в состоянии добраться до самих создателей Гранитных Старцев и приветствовать те сверкающие фигуры, которые без страха бродили под звездными небесами.

Наблюдая происходящее, Верран забыла о своем негодовании и дурных предчувствиях. Вардрулы глубоко сосредоточились. Лица их были отрешены, мышцы вокруг глаз расслабились. Только по мерцанию хиира можно было судить об усилии, которого это им стоило. Сначала свечение колебалось, как свеча на ветру. Но по мере того как они встречались с Предками и познавали их, свет становился ровным и сильным. Лица одного за другим вардрулов стали озаряться нестерпимо ярким сиянием. Легкий звук поблизости заставил Верран взглянуть на сына. Дыхание Террза участилось, лицо утратило непроницаемость. Он, не отрываясь, смотрел на круг вардрулов с выражением неприкрытой зависти. Верран, пытаясь успокоить мальчика, положила руку ему на плечо, но он, кажется, даже не заметил этого.

Уже все вардрулы достигли единения и теперь огненной окружностью светились в ночи. Подобные укутанным в темное статуям фигуры со светящимися лицами, древние каменные монолиты, полная луна над их головами — все это являло собой редкое зрелище, и Верран сознавала, что они с Террзом, возможно, единственные люди, которым довелось его увидеть. Под рукой, которая все еще покоилась на плече сына, она почувствовала дрожь и обернулась к нему. В этот момент Террз рванулся прочь. От неожиданности Верран не успела его удержать.

Террз стремительно ворвался в круг вардрулов. Если он и ожидал какой-то реакции на свое вторжение, то его ждало разочарование, потому что члены клана не почувствовали его присутствия. Единение с Предками продолжалось, и даже свечение вардрулов ни на мгновение не утратило интенсивности. Террз озирался, широко раскрыв глаза, как будто ошеломленный собственной дерзостью.

— Террз, вернись немедленно! — прошипела Верран. Сын не двинулся с места. — Я сказала, иди сюда. Сию же минуту!

Террз не обращал на нее внимания. На миг он остановился в растерянности, затем рванулся к подножию камня, на котором, подобно светящемуся изображению бога, возвышался патриарх Змадрк.

— Змадрк Ридсвилщ, помоги мне испытать единение с моими Предками, — тоненьким детским голоском взмолился мальчик. — Помоги мне познать моего отца архипатриарха Фал-Грижни. Я тоже вардрул!

Мольба Террза осталась без ответа, и он с невидящими глазами отвернулся от патриарха.

— Тогда я докажу, что почувствую единение со своим отцом. Я смогу этого добиться!

Мальчик набрал полную грудь воздуха и попытался настроиться на нужный лад. Ему удалось выровнять дыхание, но руки его тряслись от огромного напряжения. Террз выпрямился и замер, подражая окружавшим его вардрулам. Зажмурив глаза, он призвал всю силу своего юного разума. Маленькие кулачки сжались, лицо исказилось, пот выступил на лбу. Воля сына Фал-Грижни была напряжена до предела, но ее недостало, чтобы преодолеть границы человеческой физиологии. Он боролся несколько минут, но вот в уголках глаз выступили слезы, несмотря на отчаянные усилия, сосредоточенность ускользала. Террз заскрежетал зубами, напрягаясь всем телом, — но Предки по-прежнему хранили молчание. Наконец голова его начала раскалываться от боли, и ему пришлось признать поражение. Слезы заструились по щекам, делая унижение и вовсе нестерпимым.

Верран, которая наблюдала за сыном с болезненной жалостью, обернулась к Ниду.

— Может быть, он теперь все поймет. Уведи его оттуда, Нид.

Мутант прыгнул вперед.

Но Террз еще не оставил своих попыток.

— Я не могу пока добиться этого в одиночку, — пробормотал мальчик. — Мне все еще не обойтись без помощи. — Он обвел глазами огненный круг, затем снова обратил взор к Змадрку и крикнул во весь голос: — Змадрк Ридсвилщ!

Возглас его, на удивление громкий, отразился от окрестных камней и эхом отозвался в пустынных холмах Гравуловой пустоши. Вардрулы не услышали его. Он снова возвысил голос, и опять не был услышан.

Неутоленное желание и крайнее возбуждение парализовали его способность рассуждать здраво. К ужасу наблюдавшей за ним матери, Террз вдруг вскочил на камень и подбежал к Змадрку.

— Покажи мне, как испытать единение с Предками, — то ли молил, то ли требовал он.

— Террз, прекрати! Уходи оттуда! — тщетно взывала Верран. Вряд ли он слышал ее.

— Я знаю, что сумею. Только покажи мне как! — убеждал Террз и даже до того забылся, что стал настойчиво дергать патриарха за руку.

Хиир вардрула изменился, лицо затуманилось. На миг, казалось, сознание засветилось в блеклых глазах и окологлазные мышцы напряглись. Но его хиир вспыхнул, как факел, когда он сконцентрировал всю свою умственную энергию, чтобы сберечь ту тонкую ниточку единения с Предками, которая грозила оборваться. И все-таки он не сумел оставить без внимания отчаянные призывы человеческого детеныша, и постепенно его плоть утратила сияние, вернулось привычное выражение глаз. Зыбкая связь резко оборвалась, и возможность единения с Предками была утрачена. Он потрясенно молчал, сверху вниз глядя на Террза.

То, что их патриарх вышел из транса, сказалось на большинстве членов клана. Лица многих вардрулов тревожно замерцали, свидетельствуя об ослаблении связи с Предками. А у некоторых связь с Предками прервалась. Раздосадованные родичи Змадрка тихо заговорили между собой.

В этот миг Террз осознал, что натворил. Мальчик замер, уставившись на Змадрка с открытым ртом. Лицо его залила краска глубочайшего стыда. Даже в лунном свете нельзя было не заметить, как он покраснел, и в голове его матери мелькнула мысль: наконец-то Террз достиг того, что можно было назвать изменением хиира. Мальчик едва слышно принес извинение и, хотя голос его дрожал, заговорил громче, обращаясь ко всем оскорбленным членам клана:

— Я не хотел все испортить. Змадрк Ридсвилщ, прости меня, — и он поднял на патриарха глаза.

Верран не расслышала ответа патриарха, потому что он говорил мягко и тихо. Не удалось ей разобрать и выражение его лица, когда он склонился к ее сыну, но показалось, что оно было таким же, с каким он обращался к собственным детям. Террз помахал пальцами, имитируя вардрульский жест согласия, и медленно спустился с камня, чтобы сдаться на милость Нида, который ждал у подножия. Мальчик ухватился за лапу мутанта, и они вместе вышли из круга. Террз брел, понурив голову и устремив глаза в землю, но он не мог не почувствовать, что укоризненные взгляды вардрулов почти физически давили на него. Когда сын приблизился, Верран увидела, что он горько плачет. Ему не удавалось более сдерживать слезы, но губы его были плотно сжаты, и ни звука не вырывалось из них.

Взгляд ее скользнул в сторону вардрулов. Большинство участников церемонии не заметили происшедшего. Остальные уже возобновили единение с Предками, и лица их снова ярко сияли. Но было совершенно очевидно, что патриарху Змадрку трудно сконцентрировать волю, как и его дочери Четырнадцатой, которая продолжала смотреть на Террза. Сын стоял рядом с ней, низко опустив голову.

— Я не собираюсь наказывать тебя, Террз, — без раздражения сказала ему Верран. — Не вижу в этом никакого смысла. То, что ты сейчас переживаешь, — очень жестокое наказание. Ты ведь понимаешь, как провинился?

— Да. — Он кивнул, не отрывая от земли взгляд черных глаз.

— Ты можешь пообещать мне, что никогда — никогда! — больше ничего подобного не сделаешь?

— Да.

— Теперь убедился, что ты не вардрул и никогда не сможешь стать вардрулом?

— Нет.

— Что?!

— Нет, мама. — Он поднял голову и встретился с ней взглядом. В его глазах отражались унижение и боль, но в то же время и стальная воля. — Я найду способ стать одним из них и когда-нибудь испытаю единение со своими Предками. Змадрки станут моим кланом. Я не оставлю своих попыток.

— Мой мальчик, ты говоришь ерунду. Неужели не понимаешь?..

— Мама, — перебил ее Террз, — что такое Познание?

Вопрос поразил Верран.

— Ну… Познание — это власть над предметами и событиями, которой пользуются ученые-маги ордена Избранных Ланти-Юма.

— Мой отец был из числа Избранных?

— Величайшим из всех, когда-либо живших на свете, Террз.

— И люди убили его?

Верран не ответила. В последнее время, опасаясь отравить его неокрепшее сознание, она перестала при нем проклинать убийц Фал-Грижни. Но, оказывается, некоторый вред все же был нанесен.

— Ты ведь учила меня читать по его записям, принесенным из города, верно?

Верран неохотно кивнула. Она уже предвидела ход его мысли, и он был ей не по душе.

— Там, в этих тетрадях, можно найти Познание?

— Да.

— Тогда я их изучу и использую Познание, чтобы достичь единения с моими Предками.

— Тебе не удастся овладеть этой премудростью. — Верран старалась говорить очень спокойно. — Это слишком трудно и… опасно. По крайней мере, здесь нет никого, кто смог бы помочь тебе, а одному этого не осилить.

— Я смогу! И добьюсь… вот увидишь. — Мальчик уже не плакал. Лицо его стало строгим и удивительно взрослым. — Я не сдамся, мама. Обещаю тебе — ни за что не сдамся!

Глава 1

Они блокировали Сандивелльский канал, и «Великолепная» оказалась в ловушке. Огромная венериза билась, как птица в сетях. Ветер играл вымпелами и поникшими шелковыми парусами. Владелец венеризы, герцог Повон Дил-Шоннет, взглянув на водную гладь, увидел орду рассерженных граждан. На этот раз его подданные превзошли самих себя. Флотилия плотов, барж, домбулисов, сендилл забила устье Сандивелла. На суденышках кишмя кишели люди, причем на всех были абсолютно черные одежды, а лица скрывались под масками в виде черепа. Сотни подобным же образом одетых граждан высыпали на пристани и причалы. Хотя солнце еще не село, в руках они держали зажженные факелы и фонари. И все это в мертвой тишине. Да, лантиийцев нельзя было обвинить в отсутствии воображения.

Герцог Повон грыз засахаренные орешки и безо всякой симпатии смотрел на свой народ.

— Чего им от меня надо? — вопросил он. — Хотят моей крови? Жизни?

Вопросы в сущности были риторическими, ибо герцог слабо верил, что его спутники способны дать на них вразумительные ответы. Во всяком случае, вряд ли стоило рассчитывать на проницательность, например, лорда Бескота Кор-Малифона. Не то чтобы Бескот был дурным человеком — его пышные празднества и маскарады являли собой чудеса искусства и экстравагантности. Одевался он безупречно, поместье содержал образцово, а его последняя венериза «Золотой восторг» не имела себе равных. Ее спуск на воду при лунном свете, состоявшийся пару лет назад, стал памятным событием: фейерверк, музыканты, наряженные в костюмы закованных в кандалы гоблинов, банкет на двести человек… Тогдашняя любовница Бескота и пара канатоходцев, обнаженные и натертые позолотой, служили украшением празднества. Они позировали и кувыркались на бушприте. Это зрелище шокировало полгорода, но в то время наиболее склонные к подражанию придворные ненадолго увлеклись танцами на канате. Да, Бескот Кор-Малифон, несомненно, обладал вкусом, имел неподражаемый стиль, но… был полностью лишен прозорливости.

Кельдама Нуксия не более Кор-Малифона годилась в советчики. Нуксия, дочь келдхара Гард-Ламмиса, была великолепной девицей лет сорока. Высокая, крупная и сильная, с коротко стриженными волосами и вечно стиснутыми челюстями, она как несокрушимая скала возвышалась на паркетной палубе «Великолепной». Ее темные глаза смотрели на мир из-под прямой четкой линии бровей с бесконечным презрением, от которого раздувались мясистые ноздри и кривились толстые губы. Повон оглядел ее массивную фигуру, решительную позу, бицепсы амазонки, большие сильные руки и вздохнул. За несколько месяцев до этого, когда вышел срок оплаты одного из многих векселей, находившихся в руках у келдхара Гард-Ламмиса, герцог оказался в более чем стесненных обстоятельствах. Не желая причинять неудобств своему «уважаемому кузену из Ланти-Юма», келдхар выразил готовность скостить этот долг, если вдовый лантийский правитель соединит свою судьбу с судьбой кельдамы Нуксии — не требуя приданого и незамедлительно. «Ибо именно подобный союз двух нежных и любящих сердец крепче стальных цепей соединит наши города-государства, и его не нарушит ни голод, ни мор, ни вражда», — писал келдхар присущим ему высокопарным слогом. Хотя подобная сделка могла вызвать кривотолки, предложение это, как показалось герцогу, значительно улучшало положение дел, и Повон счел необходимым тут же его принять. Чувство облегчения, однако, испарилось при первом же взгляде на его громадную и уже седеющую нареченную. При ближайшем знакомстве кельдама Нуксия продемонстрировала властный характер и ядовитый язык. Сейчас Повон не просто не хотел жениться, но подобная перспектива вызывала у него отвращение. Ему пришлось прибегнуть ко множеству изощренных приемов, чтобы отложить неминуемое событие. Выхода, однако, не было, и уходящие дни приближали его к алтарю так же неотвратимо, как тюремная повозка приближает узника к месту казни. Остальные гости, пожалуй, были еще менее надежными. Лорд Снивер Дил-Шоннет, единственный сын герцога, стоял рядом с отцом, причем гораздо ближе, чем хотелось последнему. Кто знает, какая из многочисленных болезней Снивера может оказаться заразной. Снивер на протяжении всей жизни страдал несварением желудка. Из-за хронической аллергии из носа его все время текло, а надсадный кашель никогда не прекращался. Герцогу Повону был ненавистен звук этого кашля, как ненавистен и сам Снивер — тощий, хилый, рахитичный коротышка. Голубые вены, подобно червям, вились по тыльной стороне его рук, и в свои двадцать семь лет он уже начал лысеть. Цвет лица у него был землистый, а голубые навыкате глаза всегда исполнены дурного предчувствия. Робкая и слишком частая улыбка, дергающееся веко, визгливый фальцет и угодливые манеры дополняли портрет этого далеко не многообещающего наследника. Отсюда и удивление, вызванное его ответом отцу:

— Они хотят хлеба, ваша милость.

— Почему бы им в таком случае не отправиться зарабатывать его, как это делают порядочные люди?

— Они заявляют, что плата мала, да и работы не найти. Они жалуются на последние повышения цен на продукты и топливо. Им голодно и холодно, ваша милость.

— И что, разве я в этом виноват? — посетовал герцог.

— Они ищут помощи у своего правителя, ваша милость.

— Как ты наивен! Лучше бы занимался развлечениями, а политику оставил бы тем, кто знает толк в этих играх. Этим избалованным бунтарям совершенно не нужна помощь. Они желают найти козла отпущения и избрали меня для этой роли. Значит, герцог Ланти-Юма должен быть принесен в жертву на алтарь жадности его подданных? Боже, в какое извращенное время мы живем!

— И впрямь извращенное, нареченный. — Тон и выражение лица кельдамы Нуксии преобразили то, что могло бы быть воспринято как ласковое обращение, почти в оскорбление. — Извращенное население, извращенный город… Извращенный и лишенный порядка. Позвольте вас заверить, в Гард-Ламмисе все не так. У нас населением как следует управляют и люди отлично знают свои обязанности. В Гард-Ламмисе ни за что не позволят толпе бесчинствовать. Мой отец, его светлость келдхар, умеет добиться того почтительного отношения, которого требуют его ранг и личные заслуги. Вот что значит прирожденный правитель.

Отец и сын Дил-Шоннеты, такие разные, в этот момент наградили кельдаму Нуксию одинаково неодобрительными взглядами.

А перед их глазами продолжало разворачиваться театрализованное действо: горожане на центральном плоту достали чучело, изображающее человеческий труп. Долговязая фигура была закутана в черный саван, ноги скованы цепью с пушечным ядром на конце. С шеи свисала табличка с надписью: «Честь Ланти-Юма». С подобающей церемонией чучело было брошено за борт и погрузилось на дно Сандивелльского канала. Как ни странно, тишину ничто так и не нарушило. Одетые в черное лантийцы зловеще молчали под масками-черепами, и впечатление все это производило крайне неприятное.

Толстое лицо Повона горело, унизанные перстнями пальцы выбивали дробь на поручне.

— Они заходят слишком далеко, — пробормотал его милость герцог. — Жаль, что здесь нет Кронила с его солдатами!

— Почему же их нет? — вопросила Нуксия, сложив на груди могучие руки. — Гвардия келдхара постоянно служит его светлости. Они глубоко преданы своему господину. А ваши лантийцы, похоже, забыли о преданности. А может, вообще никогда о ней не знали?

Появилось второе чучело. На этот раз фигура была коротенькой и толстой. Табличка на груди гласила: «Честь герцога». Чучело с плеском полетело в воду, и герцог Повон принялся грызть свои отполированные ногти.

— Убийцы, — прошептал он, — дикари! Что вам нужно? Неужели вы так жаждете моей смерти?

— А вы трусите, нареченный. — В голосе Нуксии явственно слышалось презрение. — Надо же: правитель Ланти-Юма и боится! Почему вы кнутом не загоните этих псов обратно в конуру?

— Вам этого не понять, кельдама.

— Прекрасно все понимаю. Я как-никак дочь келдхара Гард-Ламмиса. А вот у вас, нареченный, с соображением туго. Увы, его светлость не ведал, что творит, когда отсылал меня в Ланти-Юм!

— Кельдама, неужели вы никогда не слышали о дипломатии? — спросил герцог.

— Ха! Дипломатию-то я понимаю, а трусость — никогда не пойму. И молю, чтобы от нашего брака не родился проклятый отпрыск. Я останусь вашей нареченной, только если буду знать, что вы правите не вам подобными трусами и такими вот…

Она презрительно ткнула пальцем в сторону Снивера, не утруждая себя поворотом головы. Снивер густо покраснел, и веко его задергалось сильнее.

— Награди Фортуна в милости своей беспредельной плодовитостью невесту, чьи лета не заслуживают иного отношения, кроме почтения, я буду считать себя осчастливленным, — пробормотал герцог, а Нуксия злобно на него зыркнула.

Повон с опаской наблюдал за собравшимися в нескольких ярдах от них, одетыми в черное горожанами.

— Эти наглецы даже не пытаются скрыть свои намерения — они готовят восстание, — предположил он, — и, чего доброго, разнесут город. Неужели ничего нельзя сделать? Неужели неоткуда ждать помощи?

Кельдама Нуксия презрительно фыркнула, но Бескот Кор-Малифон заговорил с похвальным участием:

— Возможно, я сумею помочь, ваша милость. — (Еще один сюрприз. Герцог Повон живо обернулся.) — У меня при себе некоторое количество удивительного снадобья, — объяснил Бескот. — Изумительный экстракт, изысканнейший. Почти так же превосходен, как «Лунные грезы» Уганны, хотя, возможно, несколько уступает в тонкости вкуса из-за более выраженного аромата. Ваша милость пробовал этот экстракт? Его называют амброзия Сни. Повон отрицательно покачал головой.

— Амброзия Сни покончит с сомнениями, укрепит дух и зажжет в вашем сердце пламя отваги. Мне сказали, что формулу экстракта обнаружили среди личных вещей… Кого же… Вот ведь никак не вспомнить… Еще был знаменит когда-то… Мне трудно удержать в памяти имена этих умников. Половина из них вообще простолюдины, разве упомнишь их плебейские имена, они напоминают свиное хрюканье. Ах нет, кажется, вспомнил: Саксас Глесс-Валледж. Это имя еще ничего — старый и благородный род. Ваша милость помнит Саксаса Глесс-Валледжа?

— Еще бы мне не помнить моего друга Саксаса, — ответил герцог с чувством. — Он подарил мне эту венеризу, и духи у него были превосходные. Жаль, что его нет среди нас! Непревзойденный сослужил бы нам службу в такой момент. Будь в мире хоть какая-то справедливость, Саксас возглавил бы орден Избранных, ибо по-дружески относился к своему герцогу. Не то что этот беспардонный выскочка Джинзин Фарни. И все-таки даже Фарни предпочтительнее своего предшественника… — Герцог оборвал фразу, и его заметно передернуло. Ему не хотелось не только произносить имя, но даже думать о своем великом и давно покойном враге Террзе Фал-Грижни. — Впрочем, давайте-ка лучше испробуем ваш экстракт. Я вынужден нести бремя, тяжелее которого не доставалось ни одному смертному, и мне необходимо успокоение.

— Фальшивое успокоение для пробуждения фальшивой отваги.

Кельдама Нуксия повернулась к герцогу спиной, остальные попытались не обращать на нее внимания.

— Я польщен, ваша милость. — Рука Бескота нырнула в карман и извлекла оттуда металлическую коробочку и крохотную ложечку, которые он протянул герцогу, с нетерпением ожидавшему чудесное снадобье. — Употреблять следует понемногу.

Повон нетерпеливо отбросил крышку коробочки, наполненной зеленоватой с отливом желеобразной массой. Он запустил туда ложечку, вынул ее, наполненную с горкой, и проглотил содержимое.

— Странный привкус, но приятный. Он снова зачерпнул и проглотил.

— Одной порции должно быть достаточно, — предостерег Бескот, но было непонятно, услышал ли его герцог.

— А что случилось с Саксасом Глесс-Валледжем? — полюбопытствовал Снивер Дил-Шоннет. — Он умер?

— Да он уже лет семнадцать безумен, как мартовский кот. Его приковали к стене в сыром ледяном подземелье замка Валледжей. Подо рвом. Думаю, родственники лелеют надежду, что он простудится и умрет, но его могучий организм противится их усилиям. Бедняга! Такая вот трагедия. — Герцог рассеянно поморщился. — Ничего пока не почувствовал. Когда она подействует? Мне некогда ждать. — И он принял еще порцию амброзии Сни.

— А почему он свихнулся?

Повон передернул плечами.

— Кто его знает? Во всяком случае, сейчас не время это обсуждать. Наши жизни в опасности. Смотрите.

Он сделал знак дрожащей рукой.

Малая флотилия сендилл оторвалась от основного флота и направилась к «Великолепной». Простолюдины, сидевшие в лодках, производили впечатление людей вполне благонравных. Это слегка успокаивало. Они убрали от лиц маски. Один из них размахивал голубым флагом.

— Что это они тряпками на нас машут? — спросил Бескот Кор-Малифон.

— Они надеются на переговоры, — объяснил Снивер.

— Разве правитель может вести переговоры со скотами? — спросила Нуксия. — У нас в Гард-Ламмисе так не делают.

— У нас в Ланти-Юме тоже, кельдама.

События могли принять совершенно иной оборот, не прими герцог так много снадобья. Выражение лица Повона менялось, по мере того как чудодейственный экстракт оказывал действие. Зрачки у него расширились, в глазах загорелся огонь. Повернувшись к штурвальному, он с несвойственной ему решимостью отдал команду использовать всю мощь, которой снабдил венеризу ее создатель Саксас Глесс-Валледж.

— В Лурейс, полным ходом, напролом! — гаркнул герцог.

Его спутники удивленно переглянулись.

— Но горожане, ваша милость…

— Напролом! Полный вперед! Полный вперед!

Штурвальный лишь пожал плечами — он не смел ослушаться герцога. «Великолепная» дернулась и слегка приподнялась над водой. Рванувшись вперед с невероятной скоростью, легко подпрыгивая на воде, она вихрем полетела на мелкие суденышки и плоты, которые преграждали ей путь. Помедлив не более минуты, большинство из них предпочло убраться с дороги. Делегаты в сендилле рьяно заработали веслами, и «Великолепная» проскочила на волосок от них. Вопли возмущения и проклятия полетели с обеих сторон. Герцог Повон не обратил на них внимания. Он стоял на носу венеризы, точно щекастая резная фигура: подбородок упрямо торчал вперед, зрачки были так расширены, что его голубые глаза казались черными.

«Великолепная» обрушилась на лодочную преграду, и гребцы благоразумно отвернули в стороны. Несколько разгневанных зрителей запустили в герцогское судно камнями, но без результата. К тому моменту, когда несущаяся с огромной скоростью венериза достигла устья Сандивелла, на воде почти никого не осталось. Лишь несколько тихоходных плотов загораживали путь. Герцог Повон не колебался.

— Туда, — указал он на просвет, недостаточный даже для сендиллы, не говоря уже об огромной венеризе. — Штурвальный, давай полет!

Он запрокинул голову и восторженно захохотал. «Великолепная» рванулась вперед. Люди на плотах увидели, как стремительно она приближается, и большинство из них разумно бросились в воду, чтобы плыть к пристани. Но те, кто не отличался хорошей реакцией, пострадали. Усиленный киль «Великолепной» ударился о ближайший плот и расколол его, как игрушку. Бревна расщепились и треснули, замешкавшиеся лантийцы взлетели в воздух. Некоторые из них, оглушенные ударом, были не в состоянии плыть и быстро пошли на дно. С воды и с берега раздались отчаянные крики.

— Узнают теперь, с кем имеют дело! — ликовал Повон, и кельдама Нуксия рассматривала его с неподдельным интересом.

«Великолепная» проложила себе путь через плотную группу обреченных лодок, отбросила в сторону надувной плот, врезалась в последнюю баржу и потопила ее. Теперь водная поверхность впереди была свободна, и венериза понеслась по Сандивелльскому каналу. Ее зеленые паруса реяли над водой, золоченые снасти горели в лучах солнца. По обе стороны канала возвышались многоцветные башни, купола, дворцы Ланти-Юма. Город все еще оставался великолепным, несмотря на бедность и растущее отчаяние его обитателей. Только отходы, загрязнявшие некогда безупречно чистые каналы, а также осыпающаяся штукатурка нескольких мостов указывали на упадок великого Ланти-Юма. Но было сомнительно, чтобы герцог Повон хоть раз задумался над подобными неприятными проблемами. Вряд ли он вообще был способен задуматься над чем бы то ни было, всецело поглощенный собственной персоной. Именно поэтому морщина озабоченности, омрачившая чело правителя в этот момент, вызвала изрядное удивление Бескота Кор-Малифона. Проследив за герцогским взглядом, он увидел груду обгорелых камней, головешек и искореженного металла. «Великолепная» достигла места слияния Сандивелла и Лурейского канала, а покрытые сажей руины — это было все, что осталось от дворца Фал-Грижни. Они пролежали нетронутыми семнадцать лет. Предполагалось, что кости герцогских гвардейцев, погибших в том чудовищном пожаре, погребены под обломками. Но никто достоверно не знал этого, потому что не предпринималось попыток их оттуда извлечь. Если там лежат кости гвардейцев, то, возможно, покоится и прах самого Террза Фал-Грижни, который погиб вместе со своими врагами. И конечно же дух величайшего из когда-либо живших ученых-магов из числа Избранных витает где-то неподалеку от его бренных останков. Даже родные погибших гвардейцев не осмелились потревожить прах Террза Фал-Грижни. Более того: городские воришки и те не касались этого места, а ведь наверняка могли бы поживиться здесь остатками серебра, некогда украшавшего дворцовый купол.

Повон зябко поежился и повернулся спиной к руинам. «Великолепная» пронеслась мимо и, сделав некрутой вираж, вошла в Лурейский канал. Она мчалась мимо парков и дворцов, мимо модного променада Прендивет, который постепенно становился прибежищем всевозрастающего сообщества карманных воришек; мимо Скорвильских фонтанов, прозванных в народе «Скорбильскими», из-за большого числа нищих, собравшихся возле них. Повон огорченно покачал головой: давно пора издать эдикт, запрещающий попрошайничество возле Скорвильских фонтанов и вообще на берегах Лурейса. Присутствие убогих портило прекрасный район.

«Великолепная» бросила якорь возле громадного герцогского дворца. Одна из лодок отвезла герцога и его гостей к золоченой пристани. Повон огляделся. Лурейс казался тихим и спокойным. Разгневанные подданные не решатся последовать за ним так далеко, по крайней мере, сегодня. Его глаза с расширенными зрачками победно светились. Но восторженное настроение герцога омрачила весть о смерти одного из приговоренных к казни преступников, чьи жизненные силы служили источником энергии для венеризы.

— Найдите ему замену, — резко бросил герцог и принял еще две порции амброзии Сни, чтобы успокоить расходившиеся нервы. Раздражение улеглось, и окружающий мир отступил. Розоватый туман смягчил панораму города, нежный аромат заглушил летнее зловоние, источаемое загаженными каналами. По всему телу его разлилась сладкая истома, каждая жилочка затрепетала от удовольствия. Повон замер, чтобы полнее насладиться этим ощущением. Сквозь розовую пелену, застилавшую взор, он заметил, что его сподвижники следят за ним: кто с любопытством, кто с презрением, а кто и озабоченно.

— Осторожнее со снадобьем, ваша милость, — предупредил его Бескот. — Это, несомненно, великолепное изобретение, однако оно может взять власть над человеком. Совсем как женщина: лучшего раба не пожелать, но дай ей волю — и она тиран, каких не сыщешь.

— Да оставьте вы свои глупости, безмозглый разодетый попугай! — раздраженно воскликнула Нуксия.

Повон хихикнул:

— Моя нареченная права, Бескот. Ты возводишь напраслину на снадобье. Я не собираюсь выслушивать поклепы, а посему покиньте меня. Все покиньте меня.

Он повернулся и неверным шагом направился к дворцу. Бескот и Снивер готовы были повиноваться, но кельдаму Нуксию оказалось не так-то легко обескуражить. В три огромных шага она нагнала ненадежного нареченного. Ее тяжелая рука опустилась на плечо герцога.

— А гвардейцы… Вы что, не собираетесь их вызывать? — спросила Нуксия.

Нет никакой нужды, кельдама, — невнятно произнес Повон.

— Нет нужды? Нет нужды?! Вы что, ополоумели? Эти бунтовщики бросили вам вызов, угрожали, а вы даже не собираетесь утвердить свою власть над ними?

— Только не сейчас. Я утомлен. В другой раз все это обсудим. — Герцог всей душой стремился во дворец.

— Нет, сейчас. Мы это обсудим сейчас! — Голос Нуксии стал громче, и герцог поморщился. — Как будущая супруга, я обязана указывать вам на просчеты в политике и по возможности исправлять ваши ошибки. Ситуация требует немедленно дать решительный отпор бунтовщикам. Вы слишком мягко обращаетесь с простолюдинами, и этому нужно положить конец. Я говорю, что этому пора положить конец! Где ваша гордость, нареченный? Где сила? Мужество? Вы меня понимаете? Отвечайте! Немедленно мне отвечайте!

Голос ее точно молоток долбил голову Повона. И нежная дымка заметно утратила свою прелесть. Расстроенный, он резко открыл металлическую коробочку и снова зачерпнул снадобье.

— Сейчас же уберите это! И не смейте больше прикасаться! Вы потеряете остатки своего жалкого разума, а я этого не потерплю. Не намерена терпеть вашу лантийскую развращенность, — заявила Нуксия.

Проигнорировать ее было невозможно, и Повон сдался. Краем глаза он уловил, что Бескот и жалкий Снивер с интересом следят за ним, и задиристо вскинул подбородок.

— Вы не можете запретить мне искать утешения. Как герцог, я обременен многочисленными заботами и вправе получить любое утешение и успокоение.

Он поднес было ложечку ко рту, однако Нуксия выбила ее из его руки. Нисколько не смущенный этим Повон сунул палец в вязкую массу, достал комочек и сладострастно облизал палец.

— Это отвратительно! Отвратительно! Я этого не потерплю! Сейчас же прекратите! Слышите?

Повон, казалось, оглох. Нуксия, потеряв контроль над собой, надавала ему пощечин. Зрители ахнули. От неожиданности Повон выронил коробочку с амброзией Сни. Та ударилась о парапет и полетела в Лурейский канал.

Горестный крик вырвался из груди герцога, и в слепой ярости он обратился к своей нареченной:

— Вы зашли слишком далеко, кельдама, и поплатитесь за это! В моей власти управиться с разошедшейся женщиной.

— Да вам бы с самим собой управиться! Вам не супруга нужна, а надсмотрщик. Но эта роль волею провидения и его светлости келдхара возложена на меня, и я справлюсь, можете не сомневаться. — Она выпрямилась во весь свой огромный рост и глянула сверху вниз ему в глаза. — Что до ваших жалких угроз, нареченный, мне стыдно за вас. Вы не посмеете поднять руку на дочь келдхара Гард-Ламмиса. И я не допущу подобного обращения со стороны лантийца. И не делайте глупостей, а то придется испробовать на себе гнев моего отца, келдхара, который уж точно не даст своих в обиду.

Боевой дух покинул герцога Повона. Беспомощно качнув головой, он поплелся во дворец. Окрик кельдамы пригвоздил его к месту.

— Постойте! Наша беседа еще не окончена. Нам многое нужно уладить. Я провожу вас.

— Вы же не можете идти со мной в мои апартаменты, кельдама.

— Ничто не остановит женщину, исполненную решимости, нареченный. Я сказала, что пойду, значит, пойду! А вместе со мной последуют шесть придворных дам, чтобы охранять мою честь.

— Столько нам явно не потребуется, — пробормотал герцог и заковылял дальше. Наконец он добрался до личных покоев и поспешил укрыться в уютной роскоши своей спальни, куда даже воинственная Нуксия и ее женская свита не посмели за ним последовать. Повон бросился на атласные подушки. В животе у него крутило, а комната вращалась. Он закрыл глаза и тотчас же погрузился в сон.

Но сон не принес забвения.

Повон бродил среди руин дворца Фал-Грижни. Черные развалины дымились под пламенеющим небом. Вокруг громоздились обгорелые обломки. Гордые башни рухнули, дворец и его властелин наконец-то пали. Эта сцена разорения ознаменовала триумф герцога. Но истинное счастье, как всегда, ускользало от него. Это было несправедливо, и он даже во сне негодовал. Неужели великие никогда не бывают удовлетворены? Неужели им всегда приходится платить высокую цену за так называемый дар рождения, судьбы и ума? Почему нужно вечно ощущать себя жертвой?

Развалины подавляли его, и он мечтал побыстрее из них выбраться. Больше всего он жаждал покоя и роскоши, которые ожидали его на борту обожаемой «Великолепной», стоявшей на якоре в Лурейском канале, чуть правее. Или левее? Герцог понял, что потерял дорогу. Растерянно озираясь, он заметил, что закопченные камни, которые неподвижно пролежали семнадцать лет, начали шевелиться — сначала медленно, а затем все быстрее. Рухнувшие стены вдруг аркой вознеслись ввысь, скрыв от него пламенеющее небо. Герцог Повон оказался в ловушке. Сталактиты роняли капли с потолка подземелья, сталагмиты тянулись вверх, красноватая слизь покрывала стены. Царила тропическая теплая и влажная атмосфера. Не было ни окон, ни дверей. Напрасно пытался Повон призвать на помощь криками и ударами в глухие стены. Его отчаянные усилия лишь привлекли внимание жуткого компаньона.

Из темного угла выступило чудище, подобного которому Повон даже представить себе не мог. Оно было высоким и угловатым, его белая плоть светилась, на конечностях шевелились щупальца. Огромные глаза казались невыразимо чуждыми. Существо бросило краткий непонятный взгляд на сжавшегося от страха герцога, тело его засветилось ярче, и оно устремилось к груде камней, лежавших посреди комнаты, один за другим откатило эти камни, оставив на месте груды лишь горстку мусора.

Эта горстка слегка подрагивала. Повон с ужасом взирал на это, не заметив, как белое чудище растаяло в воздухе. Загремел щебень, взвихрилась пыль, и обагренная кровью рука выбралась из земли наружу. За ней последовало предплечье, одетое во что-то черное. Взгляд Повона панически заметался по подземелью. Бежать было некуда, спрятаться невозможно. Он распластался по стене. Перед ним возникла вторая рука. Вздыбились камни и куски штукатурки, и высокая фигура восстала из могилы.

И Повон увидел бледные неподвижные черты Террза Фал-Грижни. Грижни, снова живой, хотя и залитый вытекшей из сотни ран кровью, Грижни, с белым, исполненным презрения лицом и жуткими глазами, сверкавшими суровым знанием, обвинением в убийстве, приближался.

Повон силился крикнуть, но не издал ни звука. Члены его были словно налиты свинцом, он не мог шелохнуться и лишь следил в оцепенении, как приближается к нему заклятый враг, закутанный в черное, приподняв руки с белыми разъятыми пальцами, скрюченными, точно когти хищной птицы. Губы его беззвучно шевелились, пытаясь произнести заклятие.

Ужас Повона наконец воплотился в пронзительном крике — крике, который его и разбудил. Он вопил еще несколько секунд, после того как глаза его раскрылись. Этот оглушительный крик достиг ушей кельдамы Нуксии и ее женщин, а также прислуги, поджидавшей в соседней комнате пробуждения герцога. Пара камердинеров бросилась спасать вопящего хозяина. Они нашли его сидящим на постели, с выпученными глазами на полиловевшем лице и мокрыми от пота волосами. Лишь с изрядным трудом удалось им успокоить хозяина.

Постепенно к нему вернулось ощущение действительности. Герцог был потрясен, руки его дрожали. Он устыдился своей беспочвенной паники, но горячие заверения слуг, что они никому ничего не расскажут, вернули ему присутствие духа. Ланти-Юм не узнает о жутком эпизоде, который вряд ли когда-либо повторится. Никогда больше, пообещал себе Повон, не осквернит он своего герцогского тела амброзией Сни, никогда не придется ему снова испытать такого отвратительного кошмара.

Однако вскоре герцогу пришлось убедиться, что он заблуждался: амброзии Повон более не пробовал, но видения донимали его снова и снова, превращая ночи в сплошной кошмар.

Глава 2

Верран критически оглядела сад из грибов и кристаллов.

— Это им страшно не понравится, — заметила она.

Нид зацокал когтями по каменному полу.

— Да, конечно, им это покажется ужасно некрасивым. Но мне, однако, все равно, — добавила она без прежней уверенности.

И все-таки, по человеческим стандартам, сад был красив — огромные панно с калейдоскопическим замысловатым узором из черных и зеленых кристаллов, перемежающихся сапфировым шламом, выложенные на многоугольных клумбах, повторяющих очертаниями симметричную кристаллическую решетку. Уход за садом был одним из основных занятий Верран, и на протяжении многих больших венов она наблюдала за тем, как он разрастался от небольших скоплений зеленых кристаллов, которые она предпочла в память о зеленой растительности на Поверхности, до огромного сверкающего пространства, занимавшего теперь три четверти дна большой котловины. Но уравновешенность и формальность рисунка, так радовавшая глаз леди Верран, претила вардрулам, чьи сады были так же нерегулярны и затейливы, как и раскопы, в которых они располагались. Вардрулы прямо не выражали своего неодобрения, в их языке вообще не было ничего, подобного лантийским высказываниям неудовольствия, но их стремление обойти стороной обезображенную котловину, выдавало чувство глубокого неприятия. Верран остро ощущала это, но сад был для нее одним из немногих источников удовольствия, и она не находила сил от него отказаться.

— Как ты думаешь, не следует ли мне добавить несколько красных пятен на внешних углах? — спросила она.

Вовсе не интересуясь подобными вещами, Нид пробурчал нечто невразумительное. Было очевидно, что мутант, хотя и стремится ей угодить, совершенно безразличен к этому скопищу грибов и кристаллов. Верран не усматривала в этом ничего удивительного, но все же огорчилась, потому что острее почувствовала бесполезность своего занятия. Да, ее занятия, при всем их разнообразии, были удручающе бесплодны. И сад, и резьба по камню, и ткачество, даже дневник, в котором она регулярно делала записи, — все это лишь пустая трата времени. О чем, в конце концов, ей писать, если в часы бодрствования не случается никаких значительных событий. Несколько раз в прошлом ей удалось сочинить песенки, стихи и рассказы для Террза. Тогда ей казалось важным, чтобы ее мальчик побольше узнал о Ланти-Юме и о мире людей. Но попытки восстановить события, случившиеся на Поверхности, погрузили ее в такое мрачное состояние, что вскоре она оставила их. Что касается песен и стихов — Террз, едва выйдя из младенческого возраста, утратил к ним интерес. Он предпочел атональное творчество вардрулов, которое уравновешивало мелодичность их речи, простым лантийским мелодиям, а стихи и вовсе ничего не значили для ребенка, чье ухо привыкло к тонкостям вардрульской речи. Это положило конец ее поэтическим упражнениям.

Что еще у нее оставалось? Вначале она увлекалась уроками вардрульского языка, которые вроде имели какое-то значение. На протяжении многих больших венов Верран пыталась совершенствовать свой вардрульский и до известной степени в этом преуспела. Теперь она могла свободно общаться с хозяевами здешних мест. Хоть Верран и с трудом удавалось напевно выговаривать их непроизносимые слоги, она почти всегда понимала слова вардрулов, обращенные к ней. Только слова — и все. Слова, но не те отношения, что стояли за ними, не реакции, не эмоции. То, что вардрулы способны чувствовать, и чувствовать глубоко, — в этом Верран не сомневалась и все-таки никак не могла распознать проявление этих чувств. Реакции вардрулов были совершенно загадочны, выражения лиц — невероятны. А тончайшие оттенки речи, передаваемые высотой тона или колебаниями хиира — всему этому не находилось аналогии в человеческом мире. Верран их никогда не постичь, и она давно примирилась с этим, сознавая, что ее возможности не беспредельны. Но и вардрулы не проявили способностей к восприятию человеческой речи. Верран предложила позаниматься с ними лантийским, и предложение было принято. Некоторые из самых упорных и усидчивых обитателей пещерного мира овладели основами лантийского синтаксиса. Одной из таких способных учениц оказалась подруга Террза Змадрк Четырнадцатая — смышленая и усидчивая девочка. Но постепенно на уроки Верран приходило все меньше и меньше учеников, и даже интерес Четырнадцатой постепенно угас. Уроки прекратились.

«И что ты сделала за все это время достойного хоть малейшего внимания? » — спросила она себя.

Была хорошей матерью Террзу. Это во всяком случае имеет значение.

Разве? Террз подрос. Ему теперь не нужна мать. Да и вообще была ли она ему когда-нибудь нужна? И более того, пришла на ум непрошенная мысль, он и не хочет ее.

Неправда! Конечно же неправда! Террз знает, что она всегда любила его. Это что-нибудь да значит.

Ты его любишь, поэтому он должен любить тебя, так, что ли? Подумай-ка, он ведь никак не может простить тебе, что ты человек.

— Ну, это уж вообще нелепо, — вслух произнесла Верран, и Нид вопросительно посмотрел на нее желтыми глазами. — Все это какая-то нелепица. Я не должна так думать.

Ты полагаешь, что тебе дано управлять своими мыслями, жалкая женщина? Ну-ну, попробуй. Желаю удачи.

— Я могу… я смогу… — Она сжала в кулаки руки, лежавшие на коленях. — Нид, — позвала она, — я решила добавить красного. И еще решила расширить сад. Мне нужно будет разработать рисунок и цветовую гамму, и это занятие потребует всего моего внимания…

Ничего подобного, ты это и во сне сможешь сделать. Не так-то тебе легко отвлечься. Попытайся снова.

— И еще я собираюсь составить лантийско-вардрульский словарь. Возможно, он пригодится.

Кому это? Вардрулы не читают, да и не пишут тоже, если не считать их картинок.

Да, но когда-нибудь люди смогут воспользоваться им.

Вот как? Каким же это образом? И когда?

Не знаю. Но ведь может же такое случиться, я на это надеюсь.

Жестокая надежда. Если человек столкнется с вардрулом, то этому вардрулу, привыкшему к деликатному обращению, не сдобровать. И тебе это известно.

— Научись вардрулы говорить по-лантийски, — продолжала она настаивать, — это могло бы уменьшить взаимный страх. Ну какие они «белые демоны» пещер? Постой-ка: чтобы передать речь вардрулов на письме, потребуется сочетание букв с музыкальными нотами. Это я сумела бы сделать, но как передать световые нюансы колебаний хиира? Следует воспользоваться какими-то символами степени интенсивности свечения или это будет слишком сложно? Как ты считаешь, Нид? — У Нида на этот счет не оказалось никакого мнения. — А ведь это дело займет все мое внимание, и Террз может быть очень полезен в этом, потому что понимает их намного лучше меня. Совместное занятие, возможно, нас сблизило бы…

Хватаешься за соломинку?

— Мне следовало додуматься до этого много лет назад.

Да, но сколько лет назад? Сколько лет ты провела под землей? Так трудно здесь проследить за течением времени… Дни похожи один на другой… Никаких событий… Двадцать четыре… нет, двадцать пять больших венов, то есть приблизительно семнадцать лет.

— Семнадцать лет! — прошептала она, и что-то в ее голосе заставило Нида тревожно взвыть. — Лорд Грижни умер семнадцать лет назад. И Террзу семнадцать — ровно столько, сколько было мне, когда я сюда попала.

Значит, тебе сейчас тридцать четыре. Что ж, пожилая женщина.

Странно, но я совсем не ощущаю себя пожилой. Интересно, как я выгляжу? Я ведь за все это время толком не видела своего отражения. В пещерах нет зеркал, ибо вардрулы совершенно лишены тщеславия. У них сильно развито эстетическое чувство, но человеческому пониманию их критерии красоты не доступны.

Имея высокое мнение о красоте своей расы, вардрулы не придавали значения небольшим физическим различиям между ее членами. Для вардрула все соплеменники, обладающие благоприятным уровнем руу, одинаково красивы. Так зачем им глядеться в зеркала? Верран время от времени удавалось уловить свое отражение в лужах теплой воды, которыми были усеяны пещеры, но эти неясные образы давали лишь смутное представление о внешности. Она взглянула на себя. Тело ее, одетое в простое серое платье из полотна, сотканного вручную, было по-прежнему стройным и гибким. Это платье и вообще тот факт, что она что-то на себя надевает, здешнее ее окружение считало излишеством. Благодаря теплу и влажности пещер вардрулам не требовалось одежды. Напротив, любые покровы нарушили бы тонкую кожную чувствительность, а также не позволили бы заметить колебаний хиира — основного средства общения. Но Верран не могла заставить себя ходить обнаженной. И дело не в том, что руководствовалась она принятыми в человеческой среде условностями. Нагота, как она обнаружила к своему огорчению, лишь сильнее подчеркивает различия между ней и обитателями пещер. Много-много венов назад она несколько раз осмелилась предстать перед ними без одежды и обнаружила, что является объектом пристального внимания. Несмотря на врожденную деликатность, вардрулы не смогли подавить желания как следует рассмотреть непрозрачное человеческое тело, так похожее и в то же время непохожее на их собственное. Оно вызывало у них беспокойство. Их изучающие взгляды были совершенно невыносимыми. Инстинктивную реакцию Верран подтвердили суждения таких важных персон, как патриархи Змадрк и Лбавбщ, которых озадачило скорее ее внутреннее смятение, а не факт ее физической на них непохожести. Террз, в ту пору совсем ребенок, гораздо прямолинейнее выразил это. «Мы с тобой уродцы, мама, — заметил он. — Два уродливых чучела. Я хочу спрятаться».

С тех пор Верран всегда ходила одетой и Террз тоже.

А как насчет седины? Она подняла прядь волос и внимательно ее рассмотрела. Все еще длинные, все еще блестящие, все еще цвета дикого меда. Возможно, теперь они выглядели немного темнее, потому что золотые пряди, высветленные солнцем, давно исчезли. Впрочем, если седые волоски и появились, их невозможно рассмотреть в приглушенном свете подземелья.

А лицо? Она коснулась щеки, лба, виска. Кожа была нежной на ощупь и гладкой, как всегда, но все же…

— Тридцать четыре! — сказала она вслух, и Нид пробурчал что-то в ответ.

Верран остановила взгляд на мутанте, которому, в этом не было сомнения, не удалось избежать карающей руки времени. Нид состарился, сильно состарился. Кудрявая шерсть на лице и конечностях поседела; походка утратила легкость, а клыки заметно пожелтели. Но он все еще был подвижным и ловким, по-прежнему оставаясь самым преданным ее спутником.

— Только не умирай, дорогой мой. — Она сознательно произнесла это самым обычным тоном, чтобы мутант не смог уловить смысла сказанного. — Думаю, мне этого не пережить.

«И все-таки настанет день, когда тебе придется пройти через это. Может быть, не так уж долго осталось ждать. Рано или поздно его не станет, и что тогда? Если не произойдет несчастного случая или тебя саму не сломит болезнь, то впереди еще долгая жизнь — возможно, несколько десятилетий. Так как же ты проведешь следующие сорок лет или около того?

Не надо мне никаких сорока лет в этом подземелье!

К сожалению, прожить их придется. И возможно, не сорок, а куда больше, так как ты из рода долгожителей. Вспомни бабушку Дискиль, которая все еще прогуливалась по Прендивет в свои девяносто шесть. Подумай о предстоящих десятилетиях здесь, рядом с вардрулами.

«Мне этого не выдержать! Не смогу! »

Верран почувствовала, как спазм сжал горло. Дыхание участилось. И сердце едва не выскакивало из груди.

«Хочу солнца! Свежего воздуха! И людей! Людей! »

Успокойся. Здесь не так уж плохо, даже совсем неплохо.

«Я задыхаюсь! »

Прошло семнадцать лет, пора бы уже привыкнуть.

«Я не привыкла. Становится все хуже.»

Спокойно. Спокойно. Спокойно.

«Мне нужны другие люди, чтобы любить их и чтобы они любили меня. Не так, как Террз. Он больше вардрул, чем человек», — вторглась в сознание беспощадная мысль.

Нет, он не таков. Он просто вылитый отец. Успокойся.

«Я не могу здесь дольше оставаться! Я с ума сойду! Да, в пещерах удобно и безопасно, вардрулы добры и деликатны, и я должна быть счастлива, что вообще осталась жива. Но все это мне безразлично, ибо здесь не место для человека. Этого невозможно вынести! Лучше сразу умереть и покончить со всем этим — с этой обреченностью и пустотой.»

Очень жаль себя, правда?

— Ну и что? — подумала она раздраженно. — В этом нет ничего дурного.

«Ничего дурного, конечно. Просто трусость. Где же твое воспитание? Ты ведь была женой Террза Фал-Грижни. Так держи себя в руках».

— Да, я буду держать себя в руках, — сказала она, повернулась и встретилась взглядом с Нидом. Очевидно, смена чувств отразилась на ее лице и обеспокоила мутанта, так как он встревожено ощетинился. — Все в порядке, Нид. У меня все в порядке.

Нид согласно проворчал.

— Не тревожься, не нужно. Мы с тобой только что говорили о словаре, правда?

Нид не выказал к этой теме большого интереса, и Верран не могла винить его. Ей самой трудно было воодушевиться на этот проект.

Это поможет скоротать время.

— Не знаю, как будет лучше, разместить фразы в алфавитном порядке или в зависимости от высоты музыкального звука?

Нид явно не понимал существа дела.

Да и почему он должен это понимать? К нему эта затея вовсе никакого отношения не имеет — он не человек, не вардрул. Возможно, он вообще последний из мутантов. Вполне вероятно, что всех его сородичей убили, когда семнадцать лет назад герцогская гвардия напала на дворец Грижни. Бедняга Нид! А ты еще сетуешь, что одинока! У него оснований для этого гораздо больше.

— Нид, — услышала она собственный вопрос, — ты помнишь, как мы жили на Поверхности? Ты хоть иногда думаешь о Ланти-Юме, о нашем дворце и лорде Грижни?

Верран рассердилась на себя за этот вопрос. Обычно она не позволяла себе задумываться о прошлом, гнала прочь воспоминания, которые слишком контрастировали с нынешними обстоятельствами ее жизни, доставляя ей острую душевную боль. Но сейчас она оказалась в западне, подстроенной ее собственным разумом, и втянула в нее Нида. До чего же несправедливо, даже жестоко напоминать мутанту о его утраченном счастье, но слова вырвались непроизвольно.

Нид ответил горестным ворчанием, и Верран почувствовала укол раскаяния.

— Прости, не думай об этом… — поспешно произнесла она, понимая, что он все равно будет думать. Он вспомнит прошлое и ощутит себя несчастным, если только ей не удастся как-нибудь его отвлечь. — Пошли, у меня появилась идея, — предложила Верран с довольно убедительным энтузиазмом. — Пойдем и отыщем Террза. Я не видела его с самого фтварджири…

Это было одно из немногих вардрульских выражений, проникшее в ее повседневную жизнь. Вардрулы, живя в гармонии друг с другом и с окружающей средой, обычно пробуждались ото сна в одно и то же время. Периоды отдыха измерялись временем, которое требовалось отдельным разновидностям местных шламов для того, чтобы пройти определенные стадии регулярного цикла смены цветов от красного через лиловый — к черному. В малом вене было три окраски. Двести сорок малых венов составляли один большой, продолжительность которого измерялась количеством жидкости, которая скапливалась в градуированном сосуде, помещенном под Кровоточащим сталактитом. Соотношение вардрульских венов и смены дня и ночи, по которым ориентируются обитатели Поверхности в повседневной жизни, казалось неясным и, возможно, непоследовательным. Понятие, обозначающее у вардрулов общее пробуждение после отдыха, и звучало как «фтварджири». Верран тоже имела обыкновение пробуждаться к фтварджири. Однако в последнее время у нее появилась потребность довольно часто дремать в течение дня. Она благоразумно не пыталась вникнуть в причину этого, ведь иначе пришлось бы признаться себе, что таким образом она пытается продлить периоды бессознательного состояния.

— Террз, наверное, читает, — продолжила она, — а когда он занят чтением, совершенно забывает поесть. Пойдем поищем его? — В ответ раздалось поскуливание. — Может быть, он уже ослабел от голода и даже не замечает этого. Ты же знаешь, какой он. Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы он заболел, правда? — Этот призыв, казалось, возымел действие. Нид зашипел и отчаянно заскреб камень когтями. — Ну вот. Идем, мой дорогой.

Они вместе пошли по коридорам, освещенным мягким свечением камня, которые давно стали такими же знакомыми, какими прежде были переходы исчезнувшего дворца Грижни. По крайней мере в этой части лабиринта они ориентировались свободно. Никто, даже сами вардрулы, не знали всех подземелий. Система пещер и коридоров, пронизавших скальные породы под Далионом, была невообразимо обширна и запутанна. Размерами она превосходила все, что могли вообразить обитатели Поверхности. Переходы были бесконечны, всевозможные пещеры и залы — бесчисленны. Инженерный гений подземных обитателей позволил усовершенствовать подземный лабиринт. Вардрулы расширили и удлинили существовавшие переходы, прорыли новые коридоры, обустроили по своему усмотрению подземные помещения. Искусственные усовершенствования относились к сравнительно недавнему времени. На протяжении жизни многих поколений, практически с момента их вынужденного бегства с Поверхности, вардрулам приходилось ютиться на небольшой территории, где термальные источники поддерживали высокую температуру, необходимую им для жизни. Только после установки замечательной системы отопления, которую приблизительно тридцать пять лет назад создал с помощью Познания Фал-Грижни, вардрулы смогли воспользоваться каменными залами и целой сетью туннелей. Теперь эти существа могли свободно разгуливать по своим подземным владениям. С каждым веном росла численность и жизненная уверенность вардрулов. Однако обретенная свобода и накапливаемая мощь не изменили робкого, застенчивого и по сути своей мягкого нрава вардрулов. Их представление о гармонии разума и природы пока также оставалось неизменным.

Верран ясно давала себе отчет в том, что она пытается, вопреки течению времени, удержать в себе восхищение тем, что давно ей знакомо. Ее окружение было, без сомнения, прекрасно, но прекрасно по чуждым ей вардрульским меркам. Рассеянный свет камня играл на рядах отполированных полупрозрачных сталактитов и сталагмитов, резных колоннах и каменных кружевах, сборки которых выглядели столь же мягко задрапированными, как на подлинных тканях. Слабо поблескивали кристаллические наросты, изящностью формы и чистотой цвета превосходившие красоту живых цветов там, наверху. Богатые занавеси цветной слизи придавали свечению стен причудливые оттенки. В обрамлении белоснежных мхов загадочно темнели булькающие пруды. Резные фризы были украшены скульптурными силуэтами, изображающими славные деяния прошлого. Вардрулы ценили скульптуры более за их художественные, нежели за исторические достоинства. Существам, способным испытать единение с Предками, не очень-то требовались письменные или художественные летописи. Верран же эти силуэты ни о чем не говорили, ибо большая часть событий и их последовательность обозначались иероглифами, которые вардрулы вроде бы хотели, но не могли ей объяснить. Очевидно, секрет заключался в физических и эмоциональных ассоциациях, которые у вардрулов передавались изменением хиира. Да и скульпторы, которые прибегали к лишенным здравого смысла условностям изображений и не придавали значения композиционной уравновешенности, явно обескураживали лантийское восприятие. Лишь один из фризов постоянно привлекал внимание леди Верран. На нем было изображено создание обогревательной системы Фал-Грижни, причем все вполне узнаваемо. И источник энергии, заключенный в герметичный ящик с четырьмя сверкающими полушариями, — удивительно компактное устройство, если учесть, какие огромные пространства оно сделало пригодными для проживания, самодостаточное и действующее непрерывно, если ничто ему не помешает. И сам Террз Фал-Грижни, каким он был в то время, — заметно моложе, чем тот ученый муж, за которого вышла замуж леди Верран. Неизвестный художник мастерски уловил и передал в камне его долговязую худощавую фигуру, длинные пальцы и тонкое мужественное лицо. И только глаза были не похожи, потому что художник не смог удержаться от соблазна привнести в облик Фал-Грижни хоть что-то вардрульское. И все-таки скульптурный портрет удался, и в течение первых двух больших венов Верран влекла сюда какая-то неведомая сила. Много долгих часов провела она здесь, точно загипнотизированная обликом мужа. Но в конце концов инстинкт самосохранения потребовал от нее покончить с этим истязанием, и она стала обходить стороной это место.

Но сейчас она направилась к нему.

Комнату, где чаще всего можно было отыскать Террза, вардрулы называли словом, переводимым на лантийский как Обитель. Это была небольшая пещера природного происхождения, стен которой не коснулся резец. Располагалась она под холмами Назара-Сина, то есть в самой древней из обитаемых частей лабиринта. Это был тупик в конце очень узкого извилистого перехода — место труднодоступное, хотя в Обители не было двери, так как ни о каких воротах, решетках, запорах и о чем-либо подобном вардрулы не ведали. Занавеси, скрывавшие некоторые покои, вывешивались исключительно для того, чтобы охранить уединение. Как бы ни была Обитель уязвима, здесь хранились самые ценные для вардрулов, почти священные реликвии патриарха Террза Фал-Грижни — книга, пергаментный свиток, дневники и золотая пластина, которые Верран и Нид принесли с собой, спасаясь из Ланти-Юма много лет назад. По этим единственным образцам лантийской письменности Верран учила сына читать, и впоследствии не раз об этом пожалела. Отцовские дневники разожгли тщеславие юного Террза, который поставил себе целью приобщиться к Познанию. На протяжении пятнадцати больших венов сын Грижни трудился над этим, и чем чаще он терпел неудачи, тем крепче становилась его решимость, и сейчас он почти все время упражнялся в магической науке. Он почти поселился в Обители, и порой Верран не видела его целый малый вен. Она сочувствовала разочарованиям сына, втайне страшась его успехов.

Вот они, слева от нее, эти фрески. Хотя она давно их не видела, детали неизгладимо врезались в память. Она могла представить себе эти сцены в мельчайших подробностях, не нужно было и смотреть. Но отчасти из любопытства, отчасти из желания проверить четкость своих воспоминаний Верран повернула голову, чтобы снова взглянуть на барельефный портрет мужа, выдержанный в черно-серых тонах. Вот он стоит, великий Террз Фал-Грижни, и она внутренне напряглась, ожидая неминуемый острый укол в сердце. Но его не последовало, и она остановилась, чтобы понять причину. Грусть, сожаление, тягостное ощущение невосполнимой потери и желание снова быть вместе — да, все это осталось. Но былое отчаяние утихло, чувство утраты притупилось. «Странно, — подумала она, — все начинает казаться нереальным, подобным сну. Еще несколько больших венов здесь, внизу, — и я начну сомневаться в том, что это все действительно когда-то произошло. И этот барельеф, а не сила моей памяти, станет подтверждением реальности прошлого».

— И это будет неверно, ибо глаза у него были другие, — произнесла Верран.

Возле нее недоуменно зашипел Нид. Мутант не умел толковать зримые символы, его примитивный ум не мог уловить связь между монохромными изображениями на стенах пещер и давно умершим хозяином Фал-Грижни, а потому он не разделял интереса своей хозяйки к настенным силуэтам.

— Пустое, — заверила его Верран. — Пойдем-ка отыщем Террза.

Они двинулись дальше, мимо вардрулов, которые приветствовали их вежливо, почтительно, но несколько отстраненно, как и полагалось при встрече с безнадежно негармоничными существами. Эти доброжелательные приветствия подавляли Верран с того самого времени, как она научилась различать нюансы в их голосах. Она изо всех сил постаралась ответить столь же любезно и ускорила шаг. Вскоре они достигли узкого и такого извилистого коридора, что уже не могли идти рядом. Протиснувшись сквозь сужающуюся горловину, настолько тесную, что колючки на шкуре Нида стали царапать стену, они прошли за занавес и оказались в Обители.

Террз действительно был там; он возлежал на невысоком ложе и был так поглощен своими занятиями, что не заметил вошедших. Верран воспользовалась этим, чтобы рассмотреть сына, и уже не впервые поразилась его все возрастающему сходству с отцом. Так же высок и сухощав, те же мужественные точеные черты лица и самое главное — те же огромные черные глаза. Форма длинных пальцев, посадка головы, четко очерченные скулы — все это он унаследовал от Грижни. Но были и отличия. Террз на пару дюймов не дорос до отца, он был еще по-юношески тонок, фигура его казалась хрупкой. В то время как Фал-Грижни держался очень прямо, даже немного высокомерно, и походка его всегда казалась твердой и целеустремленной, движения и жесты Террза обладали мягкой грацией вардрулов. Его лицо, хотя и очень походило на отцовское, имело совсем иную мимику. Постоянное стремление подражать вардрулам наложило отпечаток на его глаза и губы.

В отличие от отца юноша был гладко выбрит. Только уступив страстным мольбам матери, он не выщипал брови и ресницы и не сбрил темные локоны с головы, в подражание своим совершенно безволосым приятелям-вардрулам. Конечно, искреннее огорчение Верран подействовало на него, однако куда сильнее, чем ее увещевания, оказалось напоминание, что густая шевелюра несколько скрадывает типично человеческий абрис черепа. Став перед выбором между двумя, как он считал, уродствами, Террз решил выбрать то, что более удовлетворит его мать.

Нид пробурчал приветствие, и Террз поднял голову. Верран с удивлением заметила, что щеки его слегка горят. Краски редко появлялись на бледном лице юноши, с рождения не знавшего солнечного света. Глаза его тоже лихорадочно блестели, и Верран сразу же испугалась, не заболел ли он. Террз был довольно болезненным в младенчестве, так как ему пришлось расти в подземелье и питаться тем, что могло поддерживать жизнь, но не было предназначено для представителей рода человеческого. Он подхватывал всякие экзотические болезни, к которым дети вардрулов имели стойкий иммунитет. Позже его здоровье укрепилось, но мать все еще беспокоилась.

— Что с тобой? — спросила она встревожено. — Похоже, у тебя температура.

Верран протянула руку, чтобы пощупать его лоб, но он оказался холодным и сухим. Она еще больше удивилась, увидев улыбку Террза, когда он поднялся с ложа. Сейчас улыбка казалась более естественной, чем раньше, потому что Террз не пытался подражать мимике вардрулов. Много времени потребовалось ему, чтобы понять: никакими ужимками не восполнить отсутствия некоторых присущих вардрулам глазных мышц. Теперь, улыбаясь, он был похож на человека, хотя улыбка, к сожалению, редко гостила на его лице. Его обычное непроницаемое выражение скрывало мрачную угрюмость, которую никак не удавалось побороть его матери.

— Я здоров, не беспокойся, мама. И ты, Нид, тоже. Я совершенно здоров.

Он говорил на прекрасном лантийском, совсем без акцента, но влияние вардрулов сказывалось в непривычном ритме и музыкальности его речи. Это, конечно, производило странное впечатление.

— А мы с Нидом боялись, что ты уже уморил себя голодом, — сказала Верран, улыбаясь. — Боялись, что обнаружим здесь скелет. Но должна признать, ты выглядишь полным сил и даже счастливым.

— Значит, это заметно?

— Что заметно? Что-нибудь случилось?

— Да, кое-что наконец-то произошло. Что, по-твоему, было бы лучше всего, мама?

Выбраться отсюда, подумала она, но знала, что никак не это на уме у сына. Могло быть только одно, крайне для нее нежелательное, объяснение этой необычной веселости.

— Наверное, это как-то связано с твоими занятиями. Ты добился успеха, тебе кажется, что ты близок к постижению Познания, верно?

— Близок? Да я впервые приобщился к Познанию еще два больших вена назад. И все это время понемногу им пользовался.

Верран поморщилась.

— Думаю, ты не совсем понимаешь, что я имею в виду, ты же никогда не видел…

— Не нужно говорить со мной свысока, мама, — с запальчивостью, свойственной любому подростку на Поверхности, парировал он. — Я изучал отцовские дневники на протяжении пятнадцати больших венов и, по-твоему, не знаю, что такое Познание?

Он сын своего отца не только внешне, подумала Верран и примирительно произнесла:

— Я знаю, как много ты читал…

— Так ты мне не веришь? Ладно, я докажу!

— Нет никакой нужды. Конечно же, я тебе верю…

— Смотри же! Террз вытащил из кармана своего одеяния маленький бесцветный восьмигранный кристалл.

— Что это?

— Это нужно для чародейства. Он помогает мне сосредоточиться.

— Где ты его достал?

— В саду Змадрка Ридсвилща. Это обыкновенный кристалл, в нем нет ничего особенного. Любой небольшой предмет мог бы сгодиться. Важно, как его использовать. А теперь смотри.

Террз вперил взгляд в кристалл и стал тихо произносить какие-то слова. И вот кристалл засветился. Верран сдержала готовое вырваться восклицание. Нид восторженно зашипел. Террз, целиком поглощенный своим делом, не обращал на них внимания. Он продолжал почти неслышно нашептывать заклинания. Облако светящегося красного тумана появилось ниоткуда и зависло в воздухе перед ним. Туман стал вращаться, быстро сгущаясь, и образовал объемный знак цвета пламени.

Верран видела нечто подобное много лет назад.

— Здесь ведь что-то написано? — спросила она потрясенно.

— Да, — ответил Террз. — Это приветствие на языке Познания, изобретенном Фал-Грижни для Избранных Ланти-Юма. Знай я немного больше и будь сильнее, мог бы послать его в любое место, куда бы только пожелал. Пока же я не могу послать его за пределы этой пещеры. Но со временем все изменится.

Верран перевела взгляд с сияющего символа на лицо сына. Его глаза, оживленные и горящие, как никогда прежде, были устремлены на творение собственных рук.

— Ну, теперь ты убедилась? — мягко спросил он мать.

«Да, убедилась, — подумала она. — Но зачем тебе это? » Возле нее что-то по-своему пробурчал Нид, и Верран ощутила, как мутант напрягся от возбуждения. В ее мозгу теснились дурные предчувствия. Она смотрела на огненный символ, пока тот не стал блекнуть, а когда он вовсе исчез, обернулась к Террзу и спросила:

— Почему ты раньше не рассказал мне о таком важном деле? Уже два больших вена занимаешься этим и даже ни разу не упомянул.

Террз помедлил с ответом.

— Мне не раз хотелось обо всем рассказать тебе. Но ты попыталась бы заставить меня это бросить. А мне не хотелось расстраивать тебя.

«Так вот какого он мнения обо мне», — мысленно возмутилась Верран, но после краткого размышления признала частичную справедливость сказанного.

— Может быть, ты и прав. Я попыталась бы тебя остановить, потому что всегда испытывала трепет перед Познанием. Это слишком неестественно…

— Совсем нет, — вскричал Террз с горячностью. — Ты бы так не говорила, если бы как следует во всем разобралась. Нет ничего естественнее. Нужно лишь понять действие различных сил, полностью понять…

— Так же утверждал и твой отец. Но это не помогло ему спастись. Вся его магическая наука оказалась бесполезной в тот самый миг, когда была всего нужнее. Он непоколебимо верил, что его могущества хватит, чтобы защититься от любой напасти. Он полностью полагался на свои силы, а они в конце концов его подвели. Вот почему я боюсь Познания и не доверяю чародейству.

— Это оттого, что ты мало в этом понимаешь, — настаивал Террз. — Что же касается отца… Ты не можешь утверждать, что он не сумел воспользоваться своими навыками в критический момент и поэтому погиб. С чего ты взяла? Ведь тебя при этом не было. И вообще у нас нет абсолютной уверенности, что он умер.

— Его нет в живых уже семнадцать лет.

Террз взглянул на ее напрягшееся лицо, секунду поколебался, затем продолжил:

— Ладно, предположим, что он умер. Возможно, ты права. Но сомневаюсь, что его подвело Познание. Конечно, магические силы не безграничны, и даже у самого великого чародея они могут на время иссякнуть. Быть может, архипатриарх Грижни истратил большую часть своей энергии на какой-то важный проект как раз перед смертью, и потому стал уязвим для врагов. Ты не допускаешь такое?

— Допускаю, но нам этого не узнать, — сказала Верран и подумала: «Даже его манера выражаться напоминает мне лорда Грижни».

— Так именно об этом я и толкую — нам не узнать, у нас нет доказательств. Таким образом, невозможно разумно объяснить твое недоверие к Познанию.

— Да, это сложно сделать мальчику, который очень мало знает о привычках и нуждах человеческих.

— Ты снова о том же! По-моему, я знаю больше, чем достаточно. Люди совершенно лишены привлекательности.

— До чего же ты похож на отца! Но он, по крайней мере, имел опыт, он воочию наблюдал человечество и знал, о чем говорит.

— А я, как ты утверждаешь, этого не знаю. Ну, ладно, давай оставим этот напрасный спор. Я больше ничего не скажу про людей, раз тебе это так неприятно. Только повторю, что ты заблуждаешься насчет Познания.

— Ты действительно так увлечен магией?

— Я очень хочу заниматься ею, мама, буду продолжать учиться, и не пытайся меня перебороть.

Выражение его лица было таким же холодно-неприступным, как у его отца.

Смысла и вправду нет. Эту волю не сломишь, про себя согласилась Верран, а вслух сказала:

— Я и не думаю с тобой бороться. Поверь, я не ставлю себе задачу во всем тебе мешать. Но все же хочу сказать нечто такое, чего ты, кажется, не сознаешь. О, не смотри на меня с таким подозрением. Я просто хочу сказать тебе, как тобой горжусь.

— Гордишься? — Лицо Террза слегка смягчилось, но глаза оставались настороженными.

— Да, горжусь твоими успехами. Признаться, не верила, что ты приобщишься к Познанию. Твой отец обладал редким даром, и неудивительно, что ты родился талантливым, но познать все это, занимаясь науками здесь, в полном одиночестве, когда рядом не было ни одного ученого, который мог бы все тебе объяснить, не имея ничего кроме дневников лорда Грижни… Это исключительное достижение, и я восхищаюсь тобой безмерно.

Теперь уже и глаза и голос юноши смягчились.

— Спасибо, мама. Не ожидал, что ты так это воспримешь. Но ты меня слишком расхвалила. Все совсем не так трудно, как тебе кажется, потому что Фал-Грижни оставил такие толковые записи, что они любому вполне доступны. Все так гармонично, так взаимосвязано, так… неизбежно, когда как следует вникнешь…

— Это легко, потому что у тебя светлый ум. То, что ты нам сейчас продемонстрировал, — эти письмена в воздухе — просто невероятно!

— Ну, письмена пустяк, ерунда, — заверил ее Террз. — Это я уже полтора вена делаю. Тут и говорить не о чем. А что действительно произошло за это время… Понимаешь, Познание произвело… Как бы это сказать… Произвело большую перемену…

— Так это еще не все? — Верран постаралась, чтобы в голосе ее прозвучало одобрение. Искренняя гордость за сына не могла преодолеть инстинктивный страх.

— Да, еще много всего. — Голос его звенел от возбуждения, как ни старался он сохранить спокойствие. — Мама, я сделал огромный шаг вперед. Впервые получил ощутимое свидетельство своих достижений. Я так часто сомневался, так боялся, что не сумею осуществить свою цель. Но теперь наконец-то я знаю, что меня ждет удача.

— Удача в чем? Что за цель?

— Гармония. Единение с предками.

— О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю.

— В это и в самом деле трудно поверить. Кажется невероятным, чтобы человек мог рассчитывать на нечто подобное. Но я это сделаю. С каждым малым веном я все ближе к цели. Когда ты увидишь, какого уровня я достиг, ты поймешь и поверишь.

— Террз, этот ритуал единения с Предками… Я знаю, ты всегда этого хотел, но он годится только для вардрулов. Как тебя убедить, что мы, люди, по природе своей не можем общаться с Предками.

— Природа — да, в ней-то все и дело. Но Познание способно изменить природу.

— Изменить? Как изменить? — Чувство страха у Верран стало перерастать в ощущение физической дурноты. — Что ты натворил?

— Сейчас покажу. — Увлеченный своим новым успехом, Террз даже не заметил состояния матери. Запустив руку в карман, он вытащил еще один восьмигранный кристалл, почти такой же, как первый. — Это пока нелегко. Потерпи.

— Что ты собираешься делать? Прошу тебя, подожди. Мне бы хотелось обсудить…

Террз не ответил. Его руки были вытянуты вперед, на каждой раскрытой ладони лежало по кристаллу. Голова была наклонена, глаза закрыты. Он мелодично что-то шептал. Шептал долго, но ничего не происходило. Казалось, опыт не удался, но Террз не проявлял признаков беспокойства. Он продолжал шептать, и наконец, когда мать уже готова была остановить его, оба кристалла начали светиться. Нид громко зашипел, затем замер. Очень давно, еще в младенчестве, во дворце Грижни его научили хранить молчание при магических экспериментах. Семнадцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз пребывал в обществе ученого-мага, но за это время мутант не забыл уроков, преподанных ему когда-то.

Террз продолжал читать заклинание, и одновременно с тем, как свечение кристаллов набирало силу, свет каменных стен Обители убывал. Верран вздрогнула, но ничего не сказала. Холодок появился в тропическом воздухе. Она почувствовала, как мурашки побежали по телу. Становилось все темнее — на Поверхности так наступают сумерки, — пока не осталось лишь намека на свечение, исходившего от каменных стен, пола и потолка. В этом приглушенном свете три живые фигуры — людей и мутанта — казались окутанными мраком силуэтами. Лишь два кристалла горели чистым сильным светом, который сделал видимым процесс превращения.

Руки Террза изменились: их очертания утратили четкость, пальцы ужасающе удлинились, кости растворились, суставы и ногти исчезли, указательный и средний пальцы стали сильными гибкими щупальцами. Но это было еще не самое худшее. Пока леди Верран с физическим отвращением наблюдала за происходящим, руки ее сына начали светиться. Одновременно свет обоих кристаллов стал меркнуть, как будто перетекал в человеческие ладони. Впрочем, человеческие ли? Верран заставила себя приглядеться. Свечение камня в пещере усилилось, позволяя ей все как следует рассмотреть. Щупальца Террза казались влажными, кожа на них была совершенно белая, и ее даже с большой натяжкой нельзя было счесть человеческой. Отвращение почти полностью побороло в ней чувство ужаса.

Террз бросил кристаллы в карман, поднял свои светящиеся руки и в восторге пошевелил щупальцами. Улыбка победителя осветила его лицо, когда он повернулся к зрителям.

— Вот, смотри быстрее, потому что это долго не продержится. Я еще не научился закреплять достигнутый эффект. Но нет сомнения: я на правильном пути!

— Что ты с собой сделал?! — Голос Верран едва не сорвался на визг. Она глубоко вдохнула и на миг умолкла, чтобы совладать с собой. Вновь она заговорила гораздо спокойнее: — Это состояние временное?

— К сожалению, да. — Террз взглянул на нее, и улыбка исчезла с его лица. — В чем дело, мама? Ты, кажется, расстроилась. Ты боишься, что я причиню себе вред? Не надо беспокоиться — это безопасно.

— Безопасно? Ты стоишь тут передо мной сам на себя не похожий, твои прекрасные руки изувечены, и называешь это безопасностью? Да ты сам не знаешь, что говоришь! И зачем только я показала тебе дневники лорда Грижни!

— Они мои по праву рождения. Я имел полное право их увидеть.

— Да, но мне следовало подождать, пока ты станешь достаточно взрослым и ответственным человеком, чтобы разумно ими распорядиться.

— Но ты же всего несколько минут назад восторгалась моими достижениями. Говорила, что гордишься мною, и я поверил тебе, даже стал считать моей союзницей. Мне следовало это предвидеть.

В голосе Террза слышались горькие нотки, несмотря на то, что он отлично умел владеть собой.

— Я не кривила душой, говоря это, но никак не предполагала, что ты станешь использовать Познание, чтобы обезобразить себя…

— Обезобразить? Да я впервые за много лет смог без отвращения посмотреть на собственные Руки! Как же ты этого не понимаешь? Почему не порадуешься за меня? Неужели трудно хоть раз забыть о своих предрассудках?

— Предрассудки здесь ни при чем, Террз. Посмотрел бы ты на себя со стороны — юноша с руками вардрула! Это же безобразно — такое нелепое сочетание! Ты превращаешься в… какое-то чудовище.

— Нет, это всю жизнь я был чудовищем, а теперь у меня наконец-то появилась возможность достичь нормального состояния. Наслаждайся, если тебе приятно, человеческими уродствами, но не жди того же от меня.

Верран проглотила резкий ответ. Она посмотрела на сына, почувствовала боль за его маской ледяного равнодушия и вспомнила, каким несчастным он ощущал себя все эти годы. Ей стало гораздо легче справиться с гневом и отвращением, и она мягко заговорила:

— Террз, минуту назад ты усмотрел причины моего недоверия к Познанию в элементарном невежестве. Я признала возможность этого. Так почему бы и тебе не сделать то же самое? Твоя нелюбовь и недоверие к себе подобным, возможно, также основываются на невежестве. Не стоит ли и тебе подождать с суждениями до того времени, когда ты сможешь встретиться с человеческой расой и узнать ее?

— Вряд ли мне представится такая возможность.

— А почему бы и нет? — сказала она осторожно. — Когда-нибудь тебе предстоит встретить других людей. Быть может, мы покинем пещеры. Вероятно, это произойдет не скоро, — добавила она, заметив, как изменилось выражение лица сына.

— Нет. Это невозможно, — отрезал он.

— Даже если бы я попросила тебя об этом одолжении?

— Если тебе это так нужно, мама, иди. Я знаю, тебе очень хочется. Но не жди, что я пойду с тобой, даже думать об этом не собираюсь.

— Почему? — с вызовом спросила она. — Боишься, сынок? Боишься света? Или просто боишься увидеть, что ошибался?

— Ни то, ни другое. Я не боюсь, мне просто неинтересно. Я уже был наверху, и не раз. И убедился, что Поверхность холодная, пустынная и рождает отчаяние.

— Ты же видел только Гравулову пустошь. Нельзя по ней судить!

— Более того, — продолжал Террз беспощадно, — не так уж мало я знаю о людях, как тебе кажется. История вардрулов сохранила достаточно сведений, и, судя по ним, большинство людей отвратительны.

— Вряд ли вардрулы вправе судить об этом. Они были отрезаны от человечества на протяжении сотен, возможно, даже тысяч лет. Они существа совершенно иного порядка, не способные нас понять. К тому же у них нет письменных свидетельств. Их история — это древние легенды, которые не стоит принимать всерьез.

— Опять ты судишь предвзято. Для тебя существует только одна форма доказательств, один способ сохранения информации, а все остальные ты отвергаешь, как несостоятельные.

— А ты предпочитаешь полагаться на древние воспоминания чуждой расы, но никак не на собственные наблюдения. У тебя есть возможность самому увидеть мир, но тебе дороже басни вардрулов. Кто из нас страдает узостью мышления?

— Разве я не наблюдал людей своими глазами? Я видел себя, видел тебя. Я изучал два превосходных образца рода человеческого и обнаружил уродство, физическую и моральную ущербность и глубокую дисгармонию. Я наблюдал это в течение двадцати пяти больших венов. Вполне достаточно! Вряд ли стоит выбираться наружу, чтобы лишний раз подтвердить давно сделанные выводы.

— Террз, у тебя совершенно извращенные суждения.

— Не думаю. По крайней мере, это мои суждения, мама. И тебе не удастся навязать мне свои.

— Навязать? Почему ты постоянно говоришь так, будто мы противники? Разве нам обязательно нужно ссориться?

— Нет, при условии, что ты признаешь мое право думать и чувствовать по-своему.

— Я его признаю.

— Да? Так не пытайся удержать меня, мама. Не запирай меня в клетку.

— Дорогой, я как раз пытаюсь тебя из этой клетки выпустить. Как бы я хотела, чтобы ты понял: я люблю тебя и желаю тебе только добра. И прошу, не смотри на меня такими злыми глазами. Я не враг тебе.

Очевидно, ее мольба тронула его сердце. Террз изобразил подобие улыбки, тряхнул головой и воздержался от ответа. Легко коснувшись рукой ее плеча, он наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй примирения на ее щеке. Она не смогла сдержать дрожь от прикосновения щупальцев, которые появились теперь на руках ее сына.

Террз почувствовал ее состояние, перевел взгляд темных глаз на свои преображенные конечности и едва слышно произнес:

— Я не ощущаю единения с кланом.

Пока он смотрел, свечение его рук начало угасать. Губы Террза сжались в гримасе разочарования. Возможно, всплеск эмоций ослабил его только нарождающееся Познание, а возможно, эффект оказался менее стойким, нежели он ожидал. Во всяком случае свет заколебался, щупальца утратили гибкость, форма пальцев восстановилась, и через несколько мгновений руки юноши обрели привычную форму.

Верран незаметно для себя вздохнула с облегчением. Террз услыхал этот вздох. Брови его нахмурились, и он, желая ее уязвить, произнес:

— В следующий раз это продлится дольше.

— Ты намерен навсегда изменить свои руки? — как можно более безразлично спросила она.

Любой другой тон вызвал бы у Террза враждебность.

— Термин «навсегда» неуместен. Как только я овладею Познанием, смогу принимать облик человека и вардрула по собственному усмотрению. Все будет зависеть от меня.

— Но ты ведь отказываешься открыть свой ум знанию, которое позволило бы тебе принять обоснованное решение. Ты мыслишь однобоко. Террз, ты не видишь…

— Мама, оставь эту тему, иначе мы снова поссоримся, а ни один из нас этого не хочет. Я в состоянии во всем разобраться. Но тебе следует смириться с тем фактом, что моя жизнь — здесь, в пещерах. Рано или поздно я достигну гармонии как для себя, так и для своих сыновей.

— Сыновей? Ты собираешься иметь детей? — Верран едва сдержала улыбку. Террз сам был ребенком, по крайней мере, в глазах матери. Тем не менее его реплика дала ей новое оружие. — Конечно, когда-нибудь у тебя будет сын. Твоя обязанность продолжить род Грижни, ибо этого, без сомнения, жаждал бы твой отец. Но тогда придется покинуть пещеры и подняться на Поверхность, чтобы найти жену. Здесь ведь ты жены не найдешь.

— Как раз наоборот. У меня есть все основания надеяться, что Змадрк Ридсвилщ вскоре согласится принять меня в свой клан как брата и претендента на его дочь Змадрк Четырнадцатую.

На миг Верран лишилась дара речи, а потом сказала, не подумав:

— Это… нелепее… никогда ничего не слышала!

— Нелепее, мама? — В вопросе Террза прозвучало холодное высокомерие отца.

— Это невозможно!

— Разве?

— Да, невозможно! Ты ведь шутишь, правда? — Она видела, однако, что он вовсе не шутит. — Какой толк в том, что патриарх Змадрк примет тебя в клан? Ты же не сможешь быть братом-супругом для вардрулки.

— Смогу, если захочу.

— Нет, если только мое слово что-то значит…

— Не значит! Прости мою непочтительность, мама, но я взрослый и буду поступать так, как сочту нужным.

— Ты еще не взрослый. Ты мальчишка. И этот нелепый план доказывает твою незрелость. У тебя запросы, свойственные подростку, а вокруг нет ни одной девушки. И ты сходишь с ума. Тебе следует побывать на Поверхности, и как можно скорее. Это просто необходимо.

— Все совсем не так, как тебе кажется. Не в этом дело. Я остаюсь здесь, чтобы вступить в клан Змадрков.

— Террз, я начинаю сомневаться в здравости твоего рассудка. Ладно, отметем все остальное, но подумай о сыновьях, которых ты, по собственному твоему признанию, хочешь иметь. Пусть твои пальцы могут стать белыми и извиваться, как змеи, однако это не превратит тебя в вардрула и совсем не значит, что твоя сестра-супруга сможет принести тебе потомство.

— Пока нет, но все еще изменится. В записях архипатриарха Фал-Грижни упоминается секрет гибридизации. Таким путем получился наш мутант Нид. Точно такая же процедура потребуется для моего союза с Четырнадцатой и для гармонии со всем кланом. Это лишь вопрос времени, мама, причем времени скорого.

У Верран не нашлось ответа. Через мгновение Террз повернулся и молча покинул Обитель, оставив мать в полнейшем ошеломлении.

Глава 3

Герцог Повон проснулся от собственного крика, что в последнее время случалось постоянно. Вот уже четырнадцатую ночь герцогский покой нарушали жуткие сновидения. Кошмар был всегда один и тот же: он видел подземное узилище, из которого нет выхода, появление из тьмы светящегося белого призрака, и потом — восстающего из могилы жуткого мстительного Террза Фал-Грижни. От повторения сна его воздействие не ослабевало — напротив, каждое новое явление призрака вызывало больший ужас, чем предыдущее.

Герцог подскочил на постели и в страхе огляделся. Он в собственном покое, массивную мебель освещает маленький ночник, который в последние недели по его приказу оставляют гореть на всю ночь. Знакомая обстановка не облегчила его состояния: Повон никак не мог унять колотящееся сердце и дрожь во всем теле. Требовалось лекарство, да посильнее.

Герцог слез с кровати и неверной походкой направился к кованному золотом ларцу, который стоял в углу комнаты. Из верхнего отделения он достал отделанную драгоценными камнями флягу, полную «Лунных грез», сладчайшего снадобья, особенно полюбившегося герцогу. Повон отхлебнул изрядное количество и вскоре был вознагражден. Кровь замедлила бег, дрожь в руках унялась. Вокруг ночника появился радужный ореол, а воздух стал сладким, как шербет. Ужас отступил, и герцогское сердце за несколько мгновений обрело прежнее спокойствие. Это спокойствие, однако, было не без примеси горечи: герцог вспомнил о своем недавнем вопле, без сомнения услышанном прислугой, которая не замедлит донести о нем кельдаме Нуксии. За время своего пребывания здесь Нуксия сумела создать разветвленную сеть шпионов, и лишь очень немногие происшествия, имевшие место в герцогских покоях, оставались ей неведомы. В число ее шпионов входили личные слуги герцога, и сдержать вторжение кельдамы в его личную жизнь было невозможно. Когда Повон обнаруживал и выгонял предателей, Нуксия подкупала или угрозами подчиняла себе вновь нанятых. А так как ловких толковых слуг было немало, приходилось приспосабливаться к сосуществованию с доносчиками. Таким образом, Нуксия была в курсе самых интимных деталей жизни своего нареченного, и ей удавалось использовать полученные сведения для того, чтобы вмешиваться в его дела.

Она вскоре появится в его спальне — Повон знал это. Ей наверняка уже донесли о его последнем унижении. Она потребует, чтобы ее впустили, и ни один слуга не посмеет преградить ей дорогу. Потом она набросится на него со своими идиотскими снадобьями — пилюлями, отварами, мазями, талисманами, пиявками и прочим набором пыток. Она начнет регулировать его питание, запретит ему спиртное, потребует отчет о его стуле и так далее. Она будет рядом дни и ночи, и никакие его слова или поступки не заставят ее уйти. Какой ужас! От «Лунных грез» мысли Повона стали путаться, и поэтому идея сбежать из личных покоев пришла ему в голову только через одну или две минуты. Он поищет убежища где-нибудь во дворце, и кельдаме его ни за что не найти.

С изрядным трудом герцог натянул халат и проковылял к двери. Шел он нетвердой походкой, и намерения его были неясны. Убежать… спастись… укрыться — эти желания вертелись в его затуманенном мозгу, но способы достижения цели на ум не приходили. Повон прошел из спальни в туалетную комнату, оттуда — в приемную, затем — в переднюю. Наконец через огромные золоченые двустворчатые двери он покинул личные покои. Коридор с колоннами, открывшийся перед ним, был безлюден. Пока все в порядке. Герцог пересек вестибюль, спустился по мраморной лестнице с балюстрадой из миниатюрных кариатид и прошел вдоль розовой галереи, со стенами, обрамленными золотой решеткой, с которой свисали превосходно сделанные гирлянды золотистых цветов. Он прошлепал под алебастровой аркой и вошел в просторный зал аудиенций.

Повон остановился, чтобы перевести дух, и прислонился к стене. Перед ним простиралась блестящая пустыня полированных мраморных плит. В отдалении возвышался помост, на котором высился украшенный драгоценными камнями герцогский трон. На троне неправдоподобно прямо восседала разодетая фигура. Ее жесты, словно из пантомимы, были величественно-царственны.

Повон, не веря своим глазам, зажмурился. Как посмел какой-то чужак осквернить подушку, предназначенную лишь для герцога! Он сморгнул, и зрение его несколько прояснилось. Как следует разглядев лицо и жалкую фигуру узурпатора, он узнал собственного сына. Лорд Снивер, этот хилый нытик Снивер, посмел усесться на государственный трон! Герцог рассвирепел. Оттолкнувшись от стены, он заковылял к трону. Приблизившись, заметил горностаевый воротник и украденную корону. Кривая ухмылка тронула его губы.

Снивер услышал шаги на мраморе, обернулся и увидел отца. Его бледное лицо вспыхнуло. Глаза расширились и вылезли из орбит. Руки вцепились в подлокотники трона. Он замер в позе испуганного зайца. Лишь отчаянное подергивание правого века выдавало присутствие жизни в этой застывшей фигуре.

Герцог, покачиваясь, замер перед помостом.

— Что это у нас здесь такое? — спросил он, изображая недоумение. — Что это я вижу на собственном троне? — Губы Снивера нервно дрогнули, но ни звука не вылетело из них. — Я вижу перед собой убогую фигуру, нацепившую герцогское одеяние и венец, — ехидно продолжил герцог. — Она не двигается, не разговаривает. Это что — манекен? Или чучело, которое нужно заново набить? Не может же вот это быть человеком.

— Ваша милость… — попытался сказать Снивер.

— Ой, да оно двигается. И говорит. Да кто же это может быть? Неужели предатель, замаскировавшийся под герцога? Да нет, уж слишком явный самозванец. Эти узкие девичьи плечики не подходят для величественного одеяния. А жалкая тощая цыплячья шея — разве выдержит она бремя венца? Да это в лучшем случае карикатура на герцога. И нет здесь никакого обмана, потому что это невозможно принять всерьез.

— Ваша милость… отец… позвольте объяснить, — взмолился Снивер. Пальцы его судорожно теребили пряжку, скрепляющую мантию.

— Нет, нет, не расстегивай! Не уходи оттуда! — скомандовал герцог, когда сын попытался привстать с трона. — Это редкое и восхитительное зрелище, которое я хочу как следует запомнить. Просто не могу оторвать глаз.

Снивер откинулся на подушку. Только его голубые навыкате глаза беспомощно шарили по пустому залу в надежде найти убежище или заручиться помощью.

— Что бы это могло означать, однако? — вслух размышлял герцог. Он, без сомнения, получал массу удовольствия. — Этот хиляк в моем парадном облачении, эта пародия на троне — что же все это значит? Маскарад? А-а-а, я догадался! — Он щелкнул пальцами. — Это же комедия! Передо мной фигляр, клоун из придворного театра Шоннета, который явился, чтобы развлечь двор своими шутками и репризами! До чего же здорово! Давай-ка, друг мой, спой нам. А может, прочтешь забавные вирши? Что-нибудь из едкой политической сатиры? Ибо, как говорят, сатира — верное средство избавить политика от чванства, а это уж непременно входит в твои намерения? Не так ли?

Ответа не последовало. Снивер ерзал на троне, нервно перебирая мантию пальцами и с вожделением поглядывая на ближайшую дверь.

— Как, ответа не последует? Тебя что-то тревожит, паяц? А-а-а, понимаю: какой смысл кривляться перед единственным зрителем? Тебе нужны зрители — и много! — чтобы их смех, свист и крики вызвали в тебе прилив творческой энергии, подталкивали тебя к высотам комической изобретательности. Аплодисменты подпитают твое остроумие, ибо без этого не может обойтись истинный фигляр. Ну что ж, ты получишь желаемое.

— Отец, что вы хотите делать?! — воскликнул Снивер.

— Публику! Собираю для тебя публику.

— Но… погодите… выслушайте меня, пожалуйста. Не нужно никакой публики.

— Скромность не к лицу фигляру. Взгромоздившись на помост, герцог протянул руку и принялся нажимать кнопку слоновой кости, вделанную в поручень трона. В тот же миг во всех помещениях дворца прозвучала музыка. Это устройство, изобретенное Саксасом Глесс-Валледжем, о котором совсем недавно все так скорбели, позволяло герцогу вызывать слуг, гвардейцев и придворных. А сейчас он воспользовался им для того, чтобы созвать всех обитателей дворца. Через несколько мгновений по одному или небольшими группами они начали стекаться в зал аудиенций. Многие зевали и спросонья терли глаза, но не замедлили откликнуться на зов. С ними прибыли и несколько придворных, засидевшихся допоздна за картами и игрой в кости.

Снивер наблюдал за толпой, которая стекалась к трону. На знакомых лицах читалось любопытство и недоумение. Он не мог выносить их пристальные взгляды и опустил глаза на свои дрожащие руки.

— Мои дорогие друзья и подданные, — прогнусавил Повон деланно серьезным голосом, — вы, без сомнения, желаете узнать, зачем я созвал вас сюда среди ночи? Нам предстоит увидеть зрелище редкое и драгоценное. Среди нас находится клоун, решившийся своим искусством порадовать нас здесь, при дворе. Этот предприимчивый шут, чей костюм и внешность свидетельствуют о тонком понимании нелепого, послужит зеркалом, в котором нам дано будет лицезреть наши промахи и упущения. Сама нелепость этого герцогского воплощения, несомненно, послужит нравственным уроком, а не просто источником веселья. Таким образом, в предвкушении самого утонченного увеселения. Я уступаю место нашему искусному гастролеру. Друзья мои, давайте же похлопаем, приветствуя его.

Герцог бурно захлопал в ладоши. Некоторые из слуг и придворных последовали его примеру. Легкие, несколько неуверенные аплодисменты, едва возникнув, тут же смолкли. Воцарилось молчание.

Снивер взглянул на свою аудиторию. Кровь отхлынула от лица. Его правое веко дергалось, как расчлененная змея. Впервые в жизни и левое веко тоже задергалось. Оба века трепыхались отчаянно и не в лад. Вид у Снивера был болезненно-дикий.

— Хорошо, просто замечательно, — одобрил герцог. — Поистине впечатляющее вступление, хотя, возможно, не достает музыкального сопровождения. Отлично. Ну, что же у нас дальше?

Снивер мучительно ерзал на троне, порываясь встать.

— Как, разве ты не споешь? Позволь тебя просить о песне.

Невольно из горла герцогского отпрыска вырвался тонкий булькающий звук.

— Интересное исполнение, вот только слов не разобрал. Нельзя ли погромче? Погромче! — Он обернулся к подданным. — Друзья мои, наш гость стесняется. Давайте его поощрим.

— Спой, Снивер, спой же! — принялись кричать несколько наиболее угодливых придворных. Большинство же аудитории хранило сдержанное молчание.

Последовали жидкие аплодисменты, смешки, к которым присоединился герцог, и даже прозвучал громкий издевательский свист.

Плечи Снивера поникли под бархатной мантией. Глаза наполнились слезами. Он до крови закусил губу, но так и не сумел сдержаться. Слезы хлынули из глаз и полились по щекам. Смущенный ропот прошелестел по рядам зрителей, многие из которых готовы были ему посочувствовать.

— Все лучше и лучше! — Издевательское удовольствие прозвучало в голосе герцога. — Ибо лишь вздох один отделяет слезы от смеха, а немного пафоса сдобрит славную комедию. И сегодня меж нами мастер этого искусства, поистине принц, нет — герцог клоунов. — Повон рассмеялся, и несколько льстивых придворных последовали его примеру.

Поток слез из глаз Снивера стал стремительнее. Он попробовал украдкой вытереть нос о бархат рукава, но жест не остался незамеченным, и смех стал громче.

— Наш клоун, кажется, не настроен на вокал, — отметил герцог. — Тогда, быть может, он ублажит нас танцем?

— Танцуй, Снивер! — раздалось вокруг.

Снивер забился в глубь трона, точно пытаясь стать невидимым.

— А ну-ка, встать на задние лапы, паяц! — потребовал герцог. — Встать!

— Танцуй же, Снивер! — громче зазвучал хор голосов.

Жадные руки потянулись вперед, чтобы сдернуть лорда Снивера с трона. Напрасно юноша пытался сопротивляться. Он стоял на помосте, являя взглядам окружающих жалкое зрелище.

— Ну-ка, выдай нам маркирванскую кадриль, шут, — услужливо предложил герцог. — Мою любимую.

— Давай выплясывай, Снивер! — потребовала публика.

Снивер не шевельнулся, только веки его продолжали дергаться. Он непонимающе уставился на собственные ноги. Крики стали настойчивее. Кто-то начал насвистывать маркирванский военный гимн в ритме кадрили. Руки захлопали в такт. Некоторые зрители держались отстраненно, другие же, заразившись весельем, воодушевленно завопили. Тело Снивера стало липким от пота. Лица вокруг него заколыхались, поплыли и слились воедино. Он зашатался, готовый упасть, когда сильный голос перекрыл царивший вокруг гомон. Этот голос не дал ему потерять сознание.

— Что за шум в герцогском зале для аудиенций? Какое неуважение!

У Снивера перестала кружиться голова. Смахнув слезы, он попытался разглядеть в толпе обладателя спасительного голоса. В дальнем проходе он увидел кельдаму Нуксию, которая скрестив на груди руки и нахмурив черные брови, высилась в дверном проеме, как богиня войны. Просторное одеяние из стеганой материи еще более увеличивало ее и без того внушительную фигуру. В зале воцарилась полная тишина. Кельдама прошла вперед. За ней шествовала четверка крепких, рослых прислужниц. Стук женских каблуков по мраморному полу походил на размеренную поступь обутых в сапоги гвардейцев. Герцог Повон поморщился от этого звука.

Нуксия подошла к задним рядам собравшихся, которые тут же расступились перед ней. Приблизившись к помосту, она остановилась перед своим нареченным.

— Что означает этот балаган? Сейчас же объясните!

— Просто случайное веселье, — ответил герцог Повон с некоторой долей твердости в голосе, — в котором кельдаме не обязательно принимать участие.

— Что значит «не обязательно принимать участие»? Если бы меня и впрямь все это не касалось, я была бы счастливейшей из женщин! Я не желаю ничего иного, как только быть супругой правителя, которому даны ум и сила, способного управиться со своей вотчиной без моего надзора. Такая счастливая доля выпала моей матушке, которая была повенчана с сиятельным келдхаром. Увы, ее дочери не повезло! Сиятельный определил мне Ланти-Юм, несомненно надеясь, что мой трезвый ум поможет укрепить союзника, государство которого пребывает в упадке. Желание келдхара для меня закон. Так тому и быть! Посему я пытаюсь поддержать перед лицом людей ваше достоинство и еще более шаткое достоинство вашего слабоумного сына.

— Мадам… — начал было Снивер жалобно.

— Помолчите, — потребовала кельдама. — Довольно вашей бессмыслицы. Вы считаете, что недостаточно опозорили нас? Сейчас же снимите этот венец и спускайтесь с помоста. Не стыдно вам появляться в таком виде? Мне кажется, следовало бы устыдиться. Я бы предпочла умереть, нежели стать публичным посмешищем. У вас, похоже, совсем нет гордости, что, впрочем, понятно: вы же лантиец и кровь у вас наполовину смешана с водой из канала. Ну, снимете вы в конце концов этот венец или нужно еще раз повторить?

Снивер поспешно стянул венец с головы.

— Дайте его мне, — потребовала Нуксия.

Он заколебался, но она нетерпеливо щелкнула пальцами.

— Давайте же! Руки у вас так же медлительны, как ум. Верните то, что вам не принадлежит, а затем можете удалиться. Вы еще медлите? Я бы на вашем месте жаждала спрятать лицо свое от одного только стыда и более бы не показывалась из своего покоя без забрала.

Никто из присутствующих не решился на комментарий.

Снивер выпустил из рук предмет спора, но не двинулся с помоста. Его била дрожь. Возможно, ноги его настолько ослабели, что он не решался покинуть зал, а быть может, хотел присутствовать при дальнейшем разговоре.

— Я сохраню у себя этот венец, чтобы его не подвергли дальнейшему осквернению ни сын, ни отец. Именем сиятельного келдхара беру его на хранение. — Завладев венцом, Нуксия утратила всякий интерес к Сниверу и обратила взор на герцога, который нетвердо держался на ногах. — Глаза у вас мутнее обычного, — отметила она, зрачки расширены, лицо бледное. Я подозреваю наихудшее…

— Страхи ваши, кельдама, необоснованны, — сказал герцог с изрядной долей смущения.

Он переминался с ноги на ногу, взгляд его голубых глаз блуждал. В этот момент некоторое родственное сходство между Повоном и его сыном стало, на удивление, сильным.

— Мне доложили, что вы опять кричали во сне, — беспощадно заявила Нуксия. — Отрицать бесполезно! Вас одолевают дурные сны и видения. Это верный признак того, что ваш организм отравлен шлаками, дурными соками, разжижающими кровь и нагоняющими меланхолию. Все это неудивительно, если учесть, какой отравой вы постоянно обременяете свое тело. Но все это скоро изменится. Я обещаю, что изменится. Вы очиститесь, нареченный, не сомневайтесь. В этом ваше спасение.

— Кельдама, мне кажется, сейчас не время и здесь не место…

— Все правильно, — решительно перебила его Нуксия. — Ваши лантийские слуги невоздержанны на язык и не заслуживают доверия. При них говорить небезопасно. Насколько иначе мы живем в Гард-Ламмисе! Но ничего, увидите, как все изменится к лучшему, когда я стану герцогиней, но до этого времени мы должны соблюдать секретность. Продолжим разговор в тиши вашего покоя. Мне нужно кое-что у вас узнать. Мои дамы последуют за мной, охранять мою честь.

Герцог взглянул вверх — в беспощадные глаза своей нареченной — и, не уловив там даже намека на снисхождение, без слов, понурившись, последовал за ней из зала аудиенций.

После ухода правителя придворные и прислуга еще некоторое время потерянно потоптались в зале, исподтишка сверля Снивера взглядами, исполненными презрения и жалости. Гул приглушенных голосов изредка перемежался сдержанными смешками. Герцогский сын, казалось, впал в забытье. Он сидел на краю помоста, обхватив руками тощие ноги и положив подбородок на острые коленки. Взгляд был устремлен в одну точку, руки все еще дрожали. Он молчал, и никто к нему не обращался. Новых развлечений не ожидалось, и зрители потянулись к выходам из зала. Наконец зал опустел, и лишь тогда Снивер поднял голову. Его голубые глаза оглядели огромную комнату, все еще залитую светом пятисот свечей, и остановились на арке, через которую удалился его отец. Глаза Снивера странно загорелись. Клыкастые существа, покрытые чешуей, мелькнули в глубине проема. Все это было очень странно и не поддавалось пониманию.

Ночные события лишили покоя и отца, и сына. Оба — Повон и Снивер — обдумывали их. Выводы, к которым они пришли, были различны, но повлекли за собой одновременные тайные ночные экспедиции. На следующий день вскоре после заката два домбулиса один за другим отчалили от герцогской пристани. Ни то ни другое судно не имело опознавательных знаков. На борту каждого из них находилось по одному-два пассажира, закутанных в плащи и в низко надвинутых шляпах. Каждое устремилось кружным путем к самой опасной части города. Пассажиры того и другого домбулиса не знали друг о друге.

Первый из домбулисов следовал по лабиринту узких каналов на городских задворках. Дома-развалюшки здесь стояли вплотную друг к другу. На набережных, несмотря на поздний час, все еще был народ. Толпа текла, бойкая и оживленная, — короче говоря, типичная лантийская. Говор, музыка и запах жареной на дешевом масле рыбы с луком наполняли воздух. Один из пассажиров домбулиса поднес к носу флакончик благовоний.

Вот голоса и музыка остались позади, и домбулис вошел в древний Прямоводный канал. Полуразвалившиеся складские здания и гниющие развалины лачуг тесно обступили его берега. На канале было темно. Лишь в немногих прибрежных постройках мерцали огоньки, так как обитатели этих зловонных трущоб под названием Дестула обычно конопатили свои ставни тряпьем, преследуя двойную цель: сохранить тепло зимой и сокрыть свое присутствие в жилище. На этой окраине, особенно в ночное время, подобная предосторожность подчас помогала сохранить жизнь. Хотя в большинстве ставен имелись глазки, уберечься от воров и бандитов, кишевших в Дестуле, было делом трудным.

Домбулис коснулся пирса, и пассажиры вышли на берег. Вооруженному домбульеру велели охранять судно, что ему явно не пришлось по нраву. Двое пассажиров с фонарями в руках прошли вдоль пристани до моста Злых Кошек, к которому предусмотрительно приближаться не стали. Подобная осторожность вовсе не была излишней, ибо одичавшие животные не терпели вторжения в их заповедную зону. На редкость лютая зима пять лет назад, когда повсюду свирепствовал голод, подтвердила подлинность предположений о склонности кошек к людоедству. Обглоданные останки по крайней мере трех неосторожных бездомных обитателей здешних мест обнаружили в проходе возле заброшенного склада недалеко от моста. После третьего случая некоторые городские горлопаны потребовали уничтожить опасных бродяжек. У них тут же нашлись оппоненты, заявившие, что старый мост и его кошачьи обитатели — историческая ценность. Несколько месяцев этот вопрос горячо обсуждался в тавернах, на рыночных площадях и на судах по всему Ланти-Юму. В конце концов общественный интерес к нему спал, и злые кошки благополучно продолжили свое правление. Благодаря близкородственному скрещиванию они выделялись среди прочих собратьев лиловым цветом глаз и необычайной свирепостью, и теперь их день ото дня разрастающаяся популяция прогуливалась по мосту со столь же быстро возрастающей надменностью.

Стороной обойдя мост, пассажиры домбулиса прошли по кромке канала, затем свернули налево в переулок, обозначенный резной саламандрой. Через некоторое время, еще дважды свернув, Они оказались в темном тупике, настолько зловонном, что человек, который был поменьше ростом; едва не задохнулся.

— Фу-у-у! — выдохнул герцог Повон и снова приложил к носу флакон с благовониями. — Ну и вонища! Вряд ли это здесь, Бескот. Мы не там свернули.

— То самое место, уверяю вас, ваша милость, — ответил лорд Бескот Кор-Малифон. Его, по обыкновению, пышный наряд почти полностью скрывался под плащом. На голове была широкополая шляпа. — Именно здесь мы его найдем, провалиться мне на этом месте.

— Почему вы не предупредили меня? Разве можно отправляться сюда без подкрепления? — посетовал герцог. — И у меня с собой, как на зло, ни капли «Лунных грёз». Зачем только я позволил вам себя уговорить? Да я все равно не верю: никакой ученый-маг — обладатель Познания — не заберется в такую грязную зловонную конуру.

— Он уже не принадлежит к числу владеющих Познанием. Этот Нуллиад — изгой.

— Кто?

— Изгой. — повторил Бескот. — Ученый, которого в далеком прошлом изгнали из ордена Избранных.

— И насколько отдаленно это прошлое?

— Ну, скажем, лет сорок или около того, ваша милость.

— Значит, речь идет о недееспособном маразматике?

— Никоим образом! Он был, да и сейчас еще по всем меркам является одним из величайших ученых. Ум его остер, а способности к магии достойны восхищения.

— Если он так велик, почему же его собратья его выгнали?

— За неповиновение Уставу ордена, ваша милость. Никто не может этого подтвердить, но говорят, что крупный ученый времен Непревзойденного Леккела Дри-Ванниво, который был предшественником Террза Фал-Грижни, если я правильно помню… так вот: один из старших членов Совета Избранных не подчинился Уставу ордена и сознательно оказал противодействие Непревзойденному. За этот проступок ему было велено предстать перед Советом. Но этот ученый отказался, предпочтя подобному унижению исключение из числа Избранных. Лишившись всех званий, он изменил имя и, как бы бросая вызов своей предыдущей жизни, отправился в Дестулу, где стал известен как мудрец Нуллиад. С тех пор мудрость великого ученого стала доступной простому народу.

— Простой народ! Этого еще не хватало! Похоже, посредственные способности у этого мага, — заметил герцог. — Был бы у этого изгоя талант, он пользовал бы людей обеспеченных, тех, которые по своему положению могут способствовать его собственному продвижению. Почему он предпочитает жить здесь?

— Ах, ваша милость, да разве поймешь этих сумасбродных ученых-мудрецов? А вдруг Нуллиад решил поразить мир своей эксцентричностью? Или хочет бросить вызов Избранным? По моему личному мнению, — а я знаток в этих делах! — этот жест Нуллиада, хотя и не обладает той светской небрежностью, что сродни безупречному стилю, тем не менее претендует на оригинальность. Его вызов достоин внимания.

— Вызов — вот в этом-то и загвоздка, Бескот. Вызов! Этот тип, видите ли, не считает нужным являться ко двору по моему приглашению. Он посылает сказать, чтобы герцог пришел к нему. И я, у которого нет ни единого надежного друга, готового отстоять мои интересы, дохожу до такой степени отчаяния, что вынужден принять его условия. Я — правящий герцог Ланти-Юма — здесь, в этом жутком месте! Пришел ночью, пешком, как какая-то деревенщина. Я вне себя, и у меня нет никакого успокоительного снадобья! Как же я дожил до такого? Это ты втянул меня в эту авантюру, ты во всем виноват!

— А как же сновидения, ваша милость? Кошмары? — напомнил Бескот своему покровителю. — Мудрец Нуллиад считается самым лучшим толкователем снов. Вполне возможно, он сумеет все объяснить вашей милости и утешить вас.

— Пусть постарается, не то ему несдобровать: окажись он шарлатаном, я устрою ему принародную порку или раздену догола и пущу поплавать по Лурейскому каналу. Клянусь, я это сделаю!

— Ваша милость, неужели вы навлечете такой позор на собственный город? Фу!

— Да, и меня назовут всеобщим благодетелем, если я выкину в море эту заразу.

Этот перл герцогской политической мысли не получил, однако, достойной оценки. Непростительно громкие реплики двух аристократов привлекли внимание несколько зверского вида дестульских обитателей. Целая банда преградила путь герцогу Повону: пять мускулистых верзил, вооруженных дубинками, сделанными из обрезанных лодочных весел. Оранжевый свет фонаря осветил пять изрытых оспой образин и пять любезных ухмылок. Ухмылки эти не внушили герцогу и его спутнику доверия, несмотря на показную вежливость: у молодых людей были одинаковые черные зубы — следствие пагубного пристрастия к зелью, изготавливаемому из сапожной ваксы. Один из бандитов, судя по мощной коренастой фигуре, необычайно сильный и ловкий, выступил вперед и, напустив на себя почтительную озабоченность, обратился к путникам:

— Заблудились, господа? — Повон и Бескот молчали. — Наверно, отстали от компании, не там свернули, заплутали и не можете найти обратной дороги?

По-прежнему не произнося ни слова, Повон глянул через плечо и заметил еще четверых чернозубых парней у себя за спиной.

— Опасное здесь место для уединенной ночной прогулки двух славных господ. — Бандит удрученно покачал головой. — Не хочу заставлять вас слушать о тех ужасных происшествиях, что тут по ночам случаются. Вот почему я никогда и шагу сюда не делаю без приятелей. Да, да, и тех, кто у вас за спиной, — тоже мои дружки. Для защиты, знаете ли.

Повон и Бескот обменялись тревожными взглядами.

— В таких местах, как Дестула, неплохо иметь при себе оружие, — услужливо продолжил бандит. — Еще один совет благоразумным людям. Я, например, никогда не выхожу без своей верной палицы. Полезная штука. — Мрачно ухмыльнувшись, он треснул дубинкой по ближайшей стене, да так сильно, что Повон подпрыгнул от одного звука. — Вот так!

Герцог наконец обрел голос. Он прозвучал тоненько и визгливо.

— Да знаете ли вы, кто я такой!

— Шибко важная персона, если судить по вашей шляпе и перстню на пальце. Я определил бы вернее, если бы взглянул поближе. Можно?

— Дай-ка нам пройти, парень! — вмешался Кор-Малифон.

— Конечно, как угодно, господа. Но позвольте кое-что предложить. Вам обоим нужна защита, так вот мы с дружками готовы посодействовать. Хоть цена высока, зато обслуживание отличное. Ни один из клиентов еще не жаловался.

— Не нужно нам никакой защиты, парень!

— Как же не нужно, господин? Очень даже нужно, будьте уверены!

Хулиганы, все еще ухмыляясь, приблизились. Бескот Кор-Малифон воскликнул в отчаянии:

— Мы под защитой мудреца Нуллиада! — Имя возымело магическое действие: хулиганы замерли, их черные ухмылки исчезли. — Нуллиад ожидает нас, — продолжил Бескот, — и несомненно обеспокоен нашим опозданием. Может быть, вы укажете нам путь к нему?

Брови Повона удивленно изогнулись: откуда у Бескота такое присутствие духа?

Бандиты тихо посовещались. Имя Нуллиада, произносимое с заметным опасением, часто мелькало в их разговоре. Наконец предводитель неохотно ответил:

— Вон там он живет, — и указал на обшарпанный полуразвалившийся дом неподалеку. Путники робко поблагодарили их, и парни удалились, что-то недовольно бормоча.

Мудрец Нуллиад жил на верхнем этаже пятиэтажного дома. Никогда еще не приходилось герцогу Повону самостоятельно преодолевать столько лестниц. Достигнув второго этажа, герцог задыхался и утирал покрасневшее лицо. На третьем он остановился, чтобы отдохнуть, но задержался там ненадолго — площадка была грязной, едва освещенной и кишащей тараканами. Повон подавил отвращение и двинулся дальше. К тому моменту, когда герцог и его спутник взобрались наверх, оба задыхались.

Повсюду лежал слой застарелой грязи, старая краска облупилась, и стены походили на крокодилову кожу. В трещинах скопилась липкая копоть. Обглоданные кости, рыбьи головы, очистки и комья тухлой каши усыпали пол. Но дверь Нуллиада была безупречно чистой. Из-под нее пробивалась полоска света. Бескот постучал, и сухой старческий голос разрешил им войти.

Мудрецу Нуллиаду удалось сдержать беспорядок за порогом своего жилища. В его комнатах, скудно и строго обставленных, не было и намека на царившие снаружи грязь и запустение. Ковры потерты, но чисты, обстановка убога, но безупречна. Книги, без малейших следов пыли, в идеальном порядке. Таблицы, диаграммы, карты и графики развешаны по стенам ровными рядами. Инструменты, предназначенные для Познания, разложены на полке с математической точностью. Сам Нуллиад выглядел таким же безупречным. Одет в старую мантию ордена Избранных, но без эмблемы в виде двуглавого дракона, накрахмаленную и отутюженную. Руки тщательно ухожены, ногти коротко подстрижены. Длинные волосы свисают паутиной тоненьких косичек — таких причесок не носили в Ланти-Юме уже лет пятьдесят. Цвет лица восковой, осанка прямая, а жесты на редкость размеренные. Единственное, что в его внешности располагало некоторой свободой, так это лицо. Глубокие морщины, которые избороздили высокий лоб, скобками обвели тонкие губы и выгравировали тонкий рисунок вокруг глаз, не оставляли сомнений в способности этого лица менять выражение от трагического до комического. Но эти способности не часто демонстрировались. Сейчас на лице Нуллиада застыла отрешенность. Тонкие ноздри, полуопущенные, тяжелые, как у василиска, веки и приподнятый подбородок как бы говорили о его всеведении.

— Ваша милость, — произнес мудрец без особой почтительности. — Нуллиад согласен принять вас. Можете сесть. Нет, не там. Это место для вас не годится. Будьте добры сесть вот здесь, но не сдвигайте стул. Он поставлен как надо. Вы… — обратился изгой к Бескоту, — можете занять любой другой стул. Но ни один из вас ни в коем случае не должен вставать и бродить по кабинету.

— Отчего же, мудрец? — спросил его Бескот, не подумав. — Мы что… помешаем вашему… как бы это сказать?.. Познанию?

— Беспорядочное движение здесь неприемлемо, — ответил мудрец. — Силам беспорядка необходимо противостоять, а в данном случае Нуллиаду будет необходимо ваше сотрудничество. И не требуйте дальнейших объяснений.

— Я не привык ограничивать свои желания. — капризно скривил губы Повон.

— Герцог Ланти-Юма пришел искать совета у Нуллиада. И если его милость хочет получить этот совет, то должен полагаться на мудрость того, у кого он пришел искать его.

— Да уж мы и вправду проделали неблизкий путь, но какова же награда? Позвольте напомнить вам, магистр Нуллиад, что ученые из числа Избранных придерживаются правила по моему вызову являться во дворец. И правило это не знает исключений.

— Но Нуллиад перерос Избранных. Он занят гораздо более важными проектами. Здесь, в этом страшном рассаднике грязи и разврата, известном как Дестула, он в одиночку ведет борьбу против демонов беспорядка и неразумности, создавая в тиши своих убогих покоев маленький оазис порядка и симметрии. Мир без этого — безумие. В этих стенах хорошо отлаженный интеллект старается охватить Великую Идею Бытия, причем Нуллиад нисколько не сомневается, что это повторяющаяся схема и строго упорядоченная.

Но герцога оказалось не просто сбить с мысли.

— Сам Джинзин Фарни прибывает ко двору по моему зову.

— Так почему же ваша милость не прибегла к его советам на этот раз? — И Нуллиад позволил себе намек на ледяную усмешку.

— Да потому что это дело не по зубам Избранным, — ответил герцог. — Я пришел к Нуллиаду, который превзошел Избранных. У каждого ученого своя область познания — так, по крайней мере, мне сказали. Саксас Глесс-Балледж составлял слабые божественные экстракты. Бом Буру изучал полеты демонов. Эта свинья Грижни вечно мудрил с атмосферой. Но лишь один мудрец Нуллиад специализируется в…

— …Сновидениях, — закончил речь своего хозяина Бескот Кор-Малифон. — Говорят, Нуллиад читает сновидения, как чиновники — свой кодекс, клянусь жизнью.

— Да, сновидения, — согласился герцог и тяжело вздохнул. — Сновидения. И я пришел, чтобы убедиться в справедливости этих слухов, а также испытать прочность дружеского отношения Нуллиада к герцогу.

Он не упомянул о возможности денежного вознаграждения, ибо побоялся, как бы ученый не счел подобное предложение оскорбительным.

Нуллиад склонил голову.

— Итак, покой герцога нарушают ночные кошмары?

— Кошмар. Только один, но постоянно повторяющийся… — Повона передернуло. — Даже самые сильные снадобья не приносят мне покоя. Я стал бояться ночи.

— Его милость правильно поступил, что пришел к Нуллиаду. Частое повторение этого видения свидетельствует о том, что в нем содержится какое-то важное сообщение.

— Сообщение? От кого? — озадаченно спросил герцог.

Нуллиад обвел жестом целую полку книг.

— Если его милость согласится запомнить содержание первых двадцати девяти из этих томов, тогда он будет в состоянии приблизиться к этой проблеме.

Повон надулся.

— Достаточно сказать, что сновидение герцога имеет более или менее пророческое значение. Нуллиаду предстоит разгадать это значение.

— Значение? — Герцог нервно закачался на стуле. — Не вижу никакой необходимости. Я пришел сюда сегодня, чтобы получить настойку или порошок, который бы навсегда избавил меня от этого сновидения. Или, если это невозможно, так хотя бы экстракт или нюхательные соли, которые успокоили бы мой дух. Только это нужно твоему герцогу, и никакие значения тут ни при чем.

— Вот в этом ваша милость ошибается. Пожалуйста, перестаньте качаться: вы сдвинете стул с места. Только поняв значение ваших ночных кошмаров, можно возвратить покой вашей милости. Например, вполне вероятно, что этот кошмар служит предупреждением о грозящей опасности. А о грядущей беде знать полезно.

— Возможно. — Герцог Повон принялся грызть ноготь. — Да, возможно. Что же, у вас нет никаких снадобий?

— Никаких. Легкое состояние саморазоблачения, достигаемое с помощью Познания, гораздо лучше послужит этой цели.

Нуллиад осторожно, буквально на волосок, сдвинул ближе к окну один из столов и смахнул невидимую пылинку с его поверхности.

— Состояние саморазоблачения? Ты говоришь совсем как моя нареченная. Ладно, я расскажу тебе свой сон. Если ты действительно такой великий маг, как утверждают, то растолкуешь мне его и поможешь освободиться от постоянного страха.

— Все не так просто. — Внимание изгоя на миг переключилось на Кор-Малифона. — Пожалуйста, не трогайте вещей Нуллиада. Положите эту книгу на то самое место, где она лежала. Вот так. Нет, ваша милость, — продолжил он, — толкование снов — это не простая процедура, какой она вам представляется. Ночные видения исполнены странных образов и символов, и значение их зависит от природы и воспоминаний человека, который их видит. Не существует общих символов, несмотря на то, что некоторые нынешние шарлатаны, исполненные благих намерений, но заблуждающиеся, утверждают обратное. Посему никакого конкретного толкования не может быть без проникновения в суть, а его обеспечивает только Познание. Готов ли герцог довериться Нуллиаду?

— И как долго это будет продолжаться?

— Всего лишь столько времени, сколько займет пересказ сновидения.

— А будет больно?

— Это трудно предвидеть.

— А что, если не получится?

— Тогда понадобятся другие, более действенные меры. Сейчас нам ни к чему о них говорить — это не доставит ни удовольствия, ни пользы. Но хватит об этом. Готовы ли вы начать?

Герцогу не оставалось ничего иного, как согласиться. Он мрачно кивнул. Охватившее его ощущение беспомощности было незнакомо и неприятно, поэтому он обернулся к своему спутнику.

— Ты меня сюда привел, Бескот. Если что случится, лично будешь отвечать.

— Я? Но, честное слово, ваша милость…

— Герцог сейчас соберется с мыслями, — скомандовал Нуллиад, — и постарается восстановить по порядку детали своего кошмара.

— В этом нет нужды. Мне при всем желании их не позабыть.

— Сосредоточьтесь.

Герцог сидел молча, с недовольным лицом. Бескот Кор-Малифон также не проронил ни слова. Тишина нарушалась лишь звуком низкого, еле различимого напева, сходившего из уст мудреца Нуллиада. Слоги падали в размеренной каденции. Нуллиад отрешенно застыл с обращенным внутрь себя взором. Постепенно поле его внутреннего видения настолько расширилось, что стало понятно: он достиг стадии Познания. Изгой приблизился к герцогу Повону, который взглянул на него с опаской.

Приложив руку к герцогскому лбу, Нуллиад приказал:

— Повествуйте видение свое во всех подробностях.

Герцог Повон ощутил вторжение чуждого интеллекта. Его затрясло, на лице появилась целая гамма чувств. Они нашли свое отражение в лице Нуллиада.

— Что ты со мной вытворяешь? — Голос герцога срывался. — Твое Познание ошибается. Что ты делаешь с моим мозгом?

— Я к нему лишь прикасаюсь. Познание никогда не подводит Нуллиада. Описывайте видение. — Герцог закусил нижнюю губу. Мудрец Нуллиад сделал то же самое. Выражение его лица стало таким же испуганным и капризным, как у герцога, совершенно непохожим на его собственное. — Говори же!

Последовало подробное описание повторяющегося кошмара: от развалин замка Грижни, лежащих под пламенеющим небом, сырого подвала-узилища, со светящимся белым призраком и до воскресшего мстителя Террза Фал-Грижни. Герцог Повон говорил запинаясь. Время от времени он умолкал, чтобы облизнуть пересохшие губы. Нуллиад повторял его жесты. Когда повествование закончилось, на время воцарилось молчание.

Мудрец Нуллиад убрал руку ото лба герцога и отступил от своего посетителя. Цепь познания разомкнулась. Тревога герцога утихла, дыхание восстановилось. Через несколько мгновений к нему уже настолько вернулось душевное равновесие, что он спросил чуть ли не беззаботно:

— Ну что, магистр Нуллиад, это развлечение оказалось не менее занятным, чем другие?

Изгой, явно чем-то озадаченный, в ответ задал собственный вопрос:

— Прав ли Нуллиад в своем предположении, что все члены семьи его непревзойденности Террза Фал-Грижни были умерщвлены семнадцать лет назад?

— Прав, — с неудовольствием подтвердил Повон. Разрушение дворца Грижни, убийство всех его домочадцев было эпизодом, на котором он не любил останавливаться. Нет, эти воспоминания не заставляли его ощутить ни грамма вины, просто он опасался общественного порицания.

— Так, значит, дом Грижни и его семья полностью уничтожены?

— Да, насколько мне известно.

— Но здесь какое-то несоответствие. Не было ли у него побочных детей?

— Нет, только не у Грижни! Вообще удивительно, похоже на чудо, что святоша, холодный как глыба льда, смог завладеть бедняжкой, своей женой. Как только чрево ее тут же не заморозилось? Нет, никаких побочных отпрысков не было.

— И леди Грижни не дожила до разрешения от бремени?

— Очевидно, нет… Да нет, конечно!

— А разве на этот счет не было сомнений? — спросил Бескот Кор-Малифон. — Он сделал попытку приподняться со стула, но, встретившись с василисковыми глазами хозяина, остался на месте. — Мне вроде бы припоминаются какие-то слухи, разговоры, которые тогда были вокруг этого дела. Говорили… что леди Грижни удалось избежать резни. А еще говорили, будто она поклялась отомстить за своего господина. Люди уверяли, что видели ее в самых неподходящих местах, бледную и вне себя от горя.

— Так ли это? — обратился Нуллиад к герцогу.

— Весьма маловероятно.

— Ага. Тогда неопределенность исчезает. Нуллиад может объяснить значение кошмара его милости.

Герцогу показалось, что он не желает этого знать. Он без энтузиазма вопросительно хмыкнул.

— Сновидение это одновременно и разоблачающее и предсказательное, — сообщил Нуллиад.

— С чего бы это такое видение посетило меня именно сейчас, после стольких лет?..

— Не желая обременять его милость недоступными понятиями, скажу лишь, что время для этого пришло. — Нуллиад, видимо, почувствовал, насколько туманен его ответ, и поэтому добавил: — Возможно, его милость вспомнит о каком-то необычном происшествии, после которого его впервые посетило это сновидение.

Повон покачал головой. Ему не хотелось вспоминать, а тем более обсуждать воздействие на него амброзии Сни.

— Ну ладно, это не столь важно. Давайте перейдем непосредственно к сновидению. Новая информация относительно судьбы леди Грижни пролила свет на все остальное. Позвольте Нуллиаду подтвердить то, о чем его милость несомненно подозревает. Вдове Грижни удалось бежать. В этом герцог может быть уверен.

— Меня вовсе не беспокоит судьба леди Грижни. — В голосе Повона звучало нетерпение. — Она была всего-навсего девчонкой, ну, допустим, маленькой чаровницей, но никакой иной угрозы не представляла. Я бы даже, пожалуй, оставил ее в живых. Меня заботит только сам Грижни. Не может же кошмар означать, что он и в самом деле восстал из могилы? — закончил Повон с усилием.

— Похоже на то, но лишь в метафорическом смысле. Не нужно так тревожиться. Грижни мертв, но жена его спаслась. И вероятно, родила сына. Поэтому излучение, в последнее время исходящее от рода Грижни, и представляет определенную угрозу для вашей милости.

— Не может быть и речи ни о каком «вероятно», — заявил герцог. — Если сын действительно есть, он очень опасен. Вы уверены в том, что сказали?

— Если никакой ученый-маг не наслал на сновидения его милости ложного пророчества, тогда на толкование Нуллиада можно положиться.

— В таком случае, может быть, Нуллиад объяснит, что это за светящееся чудище из кошмара?

— Ах! Сие крайне интересно, крайне! Мудрец Нуллиад не нашел в мозгу его милости ни одного образа, который соответствовал бы описанию светящегося белого существа из его сновидения. Это образ абсолютно чуждый. Нуллиаду пришлось обратиться к своим обширным познаниям в истории, традициях и к общему Познанию. Таким путем он пришел к выводу, что белое существо — это вардрул. — Оба посетителя смотрели на него непонимающе. — Вардрулы — существа, которых лантийцы зовут белыми демонами.

— Фу ты! Это же миф! — высказал догадку Бескот.

Нуллиад не счел нужным удостоить его ответа.

— С чего бы это мне стали сниться белые демоны?

Нуллиад вздохнул.

— Разве вам не приходит в голову очевидное объяснение?

— Это ваше дело давать объяснения. Даже его непревзойденность Джинзин Фарни делает это для своего герцога.

— Очевидно, в том и в самом деле есть нужда. Ну, ладно. Раз герцогу представляется вардрул, то, вероятно, его присутствие в кошмаре указывает нам определенное месторасположение. Описание его милости того быстрого перемещения из руин в некое помещение, явно являющееся пещерой, подтверждает эту догадку.

— Пещера?

— Конечно. В этом нет ничего удивительного. Не может быть, чтобы его милость еще не понял. Леди Грижни спаслась из Ланти-Юма семнадцать лет назад. Она укрылась у вардрулов Назара-Сина и родила там сына, который, видимо, выжил. Разве нужна была его милости помощь Нуллиада, чтобы прийти к этому выводу?

Повон не обратил внимания на это язвительное замечание.

— Во сне этот Фал-Грижни на меня набрасывается. Он тянется ко мне белыми руками и хочет меня убить… — Голос герцога задрожал. Он помедлил, сглотнул и взмолился: — Что же это означает?

— Предположительно этот сын Грижни, теперь уже почти взрослый мужчина, не слишком хорошо настроен по отношению к убийце своего отца.

— Не убивал я его отца! Это Хаик Ульф и его гвардейцы. Меня там вообще не было!

— Но разве не его милость лично отдал команду атаковать дворец Грижни?

— Это не одно и то же!

— Ну, возможно, и есть незначительная разница, однако молодой Грижни, похоже, намерен ею пренебречь.

— Террз Фал-Грижни предал своего герцога — это доказано! Он заслуживал самого сурового наказания!

— Возможно, абстрактное понятие справедливости не достигло еще незрелого мышления юного Грижни.

— Не хочу я всего этого слушать! Не за этим сюда пришел! Бескот, зачем ты меня сюда притащил? — громко требовал ответа герцог. Бескот промолчал, и возбуждение Повона улеглось. — Ну и какую опасность представляет этот Грижни-младший? Что, он поклялся отомстить за отца? Можете мне это точно сказать?

— Неясно, была ли произнесена клятва отмщения. Но содержание вашего сновидения указывает на враждебность юного Грижни.

— И он строит козни против своего герцога, как и его отец! Скажи мне, Нуллиад, этот юнец обладает способностью к Познанию?

— Несомненно. Однако пока неясно, в какой степени он им овладел.

— Ага, начинаю понимать. Существует опасность, угроза моему благополучию, и меня предупреждают. Мне дана возможность защищаться. А, похоже, неплохо, что я сюда пришел. Хотя следовало, конечно, подготовиться. — Герцог приосанился. — Мудрец, по-твоему, сын Грижни живет до сих пор у этих чудовищ Назара-Сина?

— Таково значение этих ночных видений его милости. Нуллиад не может поручиться за полную достоверность, но на видения такого рода чаще всего можно положиться.

— Это все, что мне нужно знать. Сын Грижни жив. Сын Грижни жаждет моей погибели. Он обитает в котловине Назара-Сина. Мне ясно, как следует действовать. Мне следует незамедлительно принять меры, чтобы обезопасить себя. — Повон взглянул на Нуллиада, ища подтверждения своим мыслям, но лицо изгоя было непроницаемо. — Военная экспедиция, неожиданное нападение на пещеры, уничтожение кровожадного пащенка Террза Фал-Грижни и этих предателей, которые укрывали его все эти годы, — после этого смогу быть спокоен. — Изгой не высказал ни слова одобрения. Повон предпочел не заметить охлаждающего его пыл молчания собеседника. — Ты сослужил своему герцогу хорошую службу, мудрец Нуллиад. Не могу ли я чем-нибудь выказать свою благодарность?

— О да! Постарайтесь не внести беспорядка в расположение предметов в кабинете Нуллиада, когда будете уходить.

— Это мы обещаем. Оставляем тебя в одиночестве, которое так превосходно тебе подходит. Еще раз спасибо. Пошли, Бескот.

Повон и его спутник, стараясь не нарушить порядка, покинули покои мудреца. Они без приключений проделали обратный путь к пристани Дестулы, и там нашли ожидающий их домбулис. Однако вооруженный стражник исчез бесследно. Бескоту Кор-Малифону пришлось сесть на весла. Грести он, как и следовало ожидать, толком не умел, а потому путь назад ко дворцу герцога оказался долог. Когда герцог Повон наконец-то оказался дома, он добрался до спальни, уверенный, что обретенные знания обеспечат ему долгожданный покой. Разрешив загадку сновидения, он избавится от своего ужаса. Но все оказалось иначе. Едва Повон заснул, сновидение вернулось, став еще ужаснее, чем прежде. Он снова пробудился с криком, и на этот раз принял решение в то же утро направить подразделение герцогской гвардии в котловину Назара-Сина.

Пока герцог совещался с мудрецом Нуллиадом, еще один разговор происходил неподалеку от того места.

Второе судно, отплывшее от причала герцогского дворца, тоже направилось к Дестуле. Домбулис, в котором был только гребец и один пассажир, причалил к пристани в небольшой заводи южнее дестульского причала. Домбульер остался караулить лодку, а пассажир сошел на берег, прошел по улице и свернул в переулок к кухмистерской Гру, которую можно было опознать по вывеске с черным стервятником, видимо являвшей собой весьма ироничный намек на способности местного шефа. Кухмистерская была заперта на ночь, но специфический запах горелого масла и тухлой рыбы все еще витал в воздухе. Дверь была закрыта, окна темны… Но на втором этаже, прямо над заведением Гру, в окнах вызывающе ярко горел свет, что было непривычно для этого района и свидетельствовало о наивности или излишней самоуверенности хозяев квартиры.

Шаткая деревянная лестница вела снаружи прямо к двери второго этажа. Посетитель поднялся, помешкал возле двери, потом, собравшись с духом, постучал дрожащей рукой…

— Кто там? — отозвался мужской голос.

— Лорд Никто, — ответил человек в маске. На самом деле это был лорд Снивер Дил-Шоннет. — Вас должны были предупредить обо мне. Я ошибся? Вы разве меня не ожидаете?

— Возможно, — прозвучало в ответ, заскрипел отодвигаемый засов. Внутри послышался звук удаляющихся шагов: — Входите.

Секунду поколебавшись, Снивер вошел, затворив за собой дверь. Он оказался в большой и очень грязной комнате, обставленной с убогой роскошью — этакой карикатурой герцогского дворца. Позолота ошметками отслаивалась от массивных резных столов и стульев. Обивка мебели была замызганной и порванной, сиденья продавлены. Зеркала в позолоченных рамах потемнели и растрескались. Хрустальные люстры затянуты паутиной.

Под стать убогой роскоши жилища оказались и двое здешних обитателей, сидевших за столом перед остатками ужина. У долговязого пожилого мужчины, довольно плотного и мускулистого, было широкое красное лицо и явственно раздвоенный нос.

Густо напомаженные волосы он уложил в высокую прическу, а бороду, также напомаженную, тщательно начесал и разделил надвое. Плохо пригнанное платье претендовало на элегантность — парчовый камзол, отделанный засаленными кружевами, имел положенные разрезы и подкладки. Неопределенного цвета сатин, проглядывавший в разрезах, по-видимому, годами не менялся. Перед одеяния пестрел пятнами от вина и жира, панталоны несли на себе те же «украшения». Вычурные туфли его с длиннющими мысами были новы и модны. Несколько дорогих побрякушек дополняло костюм. Многочисленные перстни, цепи, серьги, пряжки и бусы сверкали разноцветными каменьями, и яркость их блеска выдавала подделку.

Напротив него за столом сидела юная девушка лет двенадцати или тринадцати с белой как мел кожей, соломенного цвета волосами. Лицо ее было круглым, словно луна, рот — тонкая щелочка, а нос раздвоен. Белесые ресницы полуприкрывали блеклые глаза, которые в тот момент сверкали под стать поддельным бриллиантам ее сотрапезника. Приземистая коренастая фигура девушки выглядела нелепо в вычурном шелковом женском платье, перекроенном на ее фигуру. Засученные рукава обнажали и мускулистые руки с сильными короткими пальцами. Вся в жирных пятнах юбка была высоко подоткнута: видимо, ее обладательница ставила свободу движений выше соблюдения приличий.

Парочка и не подумала подняться из-за стола при виде посетителя. Откинувшись на спинки своих стульев, они с таким высокомерным снисхождением разглядывали Снивера, что ему сделалось не по себе, несмотря на его высокое происхождение.

Снивер стоял, переминаясь с ноги на ногу. Молчание явно затянулось. Наконец он решился и довольно скованно спросил:

— Вы — разбойник Вурм-Диднис?

— Я лорд Яне Вурм-Диднис, — ответил человек за столом. — Лорд Вурм-Диднис по праву рождения и Разбойник Диднис — вследствие превратностей судьбы.

Снивер никогда не слышал о благородном семействе, которое носило бы фамилию Диднис, и дипломатично промолчал.

— Около меня сидит моя любимая дочь и наследница Джосквинилью Вурм-Диднис, — продолжил головорез. — Ну же, Джоски, поздоровайся с гостем, душа моя!

Острые, как камешки, глазки Джоски изучающе взглянули на Снивера.

— Пусть он снимет маску, — сказала она.

— Нет-нет, мое драгоценное дитя, мы должны уважать тайны наших гостей. Ведь мы воспитанные люди и должны соблюдать приличия, несмотря на наше положение.

— А я желаю видеть его физиономию. — Девица стиснула зубы. — И не заставляй меня нервничать! Хочешь, чтобы у меня опять пузо разболелось, как в прошлый раз?

— Конечно нет, дитя мое. Но наш посетитель хочет сохранить инкогнито. И нам, гостеприимным хозяевам, не подобает…

Похоже, Джоски не привыкла к возражениям. Она надула губы, взгляд стал жестче.

— А я желаю видеть его лицо! Если он не снимет маску, как мы узнаем, стоит ли ему доверять?

— Допустим, он ее снимет — все равно мы этого не узнаем. Вурм-Диднис заискивающе ей улыбнулся. — Но ведь всегда моя дорогая Джосквинилью добивается своего.

Застывшее лицо Джоски смягчилось, грозовые облака рассеялись, точно по волшебству. Перегнувшись через стол, она запечатлела поцелуй на отцовской щеке.

Вурм-Диднис расцвел. Обернувшись к Сниверу, он заметил:

— Вы слышали, моя маленькая принцесса не успокоится, пока не увидит ваше лицо. Перечить ей бесполезно — она все равно настоит на своем. Вынужден просить вас поднять забрало. Идите сюда, к свету, чтобы вас было видно. Можете сесть, если хотите.

Снивер присел к столу. Руки его нехотя поднялись, чтобы развязать маску. У него не возникло даже мысли не подчиниться приказу разбойника. Но оказалось, что страхи его беспочвенны, даже без маски его не узнали. Джоски довольно хмыкнула, удовлетворив свое любопытство, — вот и все.

— Ну, уважаемый, изложите свое дело. Вурм-Диднис говорил с ним, как вельможа с простолюдином.

Снивер почувствовал, как краснеет его неприкрытое лицо. Он, по обыкновению, был неспособен держаться с подавляющим наглость превосходством, которое приличествовало бы случаю. Более того: он не мог совладать со своим голосом, а веко опять начало дергаться. Он заметил, что Джоски Рассматривает его с беззастенчивым любопытством, присущим юности, и смутился пуще прежнего. Наконец он собрался с духом и заговорил:

— Вы тот самый Вурм-Диднис, который может за определенную цену… э-э-э… помочь… убрать… определенные препятствия… Я хочу сказать, что это предполагает…

— Я тот самый Разбойник Диднис. Мои услуги доступны лишь нескольким избранным. Действую быстро и безошибочно — ни одна жертва от меня не ускользнет. Ответ понятен?

— Да, конечно. — Смущение Снивера стало почти невыносимым. Он бросил отчаянный взгляд на бесчувственную Джоски. — Разумеется, нехорошо обсуждать подобные вещи в присутствии ребенка…

Вурм-Диднис открыл было рот для ответа, но дочь опередила его:

— Сам ты ребенок, — бросила Джоски с презрением, свойственным подросткам. — Я помощница и ученица его светлости, почти его правая рука. Я уже так поднаторела в деле, что он не может без меня обойтись. Правда, папа? Мы с ним поправляем пошатнувшееся состояние рода Диднисов. Да его сиятельство уже всему меня обучил. Знаешь, как я разбираюсь в ядах? Ну спроси меня что-нибудь, спроси! Думаешь, у меня силенок не хватит кому-нибудь свернуть шею? Ха! Хочешь пари? Ставь свою жизнь! Увидишь, какой я ребенок, сам увидишь!

Вурм-Диднис расхохотался.

— Вот это характер! — воскликнул он восторженно. — Вот вам отважное сердце и благородный ум! Ну и девица у меня, а? Джоски, я тобой горжусь! — Он обернулся к Сниверу, который слушал со смешанным чувством изумления и отвращения. — Вот так-то! Она в курсе моих самых сокровенных дел. Так что говорите, не стесняйтесь.

Сниверу ничего не оставалось. Во рту у него пересохло, но он все же выдавил из себя:

— У меня для вас задание, то есть поручение… Предприятие огромной важности, которое, я надеюсь, вы…

— Кого? — беспощадно вторгся в сбивчивую речь своего клиента Вурм-Диднис.

— Як вам пришел, потому что мне сказали… что вы наилучший… и не только сможете все это тайно… и умело…

— Кого? — повторил свой вопрос Диднис.

— Дело чрезвычайно деликатное и требует самого… — Снивер замялся, встретив взгляд кремневых глаз бандита. — То есть… это… как бы… герцог, — закончил он поспешно. — Герцог Повон Дил-Шоннет.

Последовало минутное молчание. Снивер испытал некоторое облегчение от того, что выговорил наконец имя и огорошил ко всему привыкших хозяев Дома. Вурм-Дидниса такое поручение застало врасплох — в этом не было никакого сомнения. Он явно потрясен и озадачен. Реакция Джоски была совершенно иной, хотя в нее было вложено не меньше чувства, чем в молчание ее отца. Блеклые глаза ее заблестели, и она с трепетом прошептала:

— Ой, самого-о-о!

— Самого герцога. Эта мишень не из простых. Вурм-Диднис все еще молчал.

— А что, разве Разбойник Диднис, первейший из убийц, ограничивается только легкими целями? — спросил Снивер. Нерешительность хозяина вернула ему значительную часть утраченного самообладания.

Смущение прошло, и веко перестало дергаться.

— Значит, ваши способности преувеличивают, и эта задача вам не по плечу.

— Нет такой задачи, которая превзошла бы мои возможности, — заверил его лорд Яне Вурм-Диднис. — Нас, аристократов, воспитывают в духе отваги, и мы годимся на любые авантюры. Но раз это герцог — тут нужно подумать.

— Я заплачу вам втрое против обычного, — пообещал Снивер в отчаянии. Какое-то странное ощущение свободы, почти ликования, стало захлестывать его.

— Да уж никак не меньше. Однако… избавиться от фигуры, которая настолько у всех на виду, да при этом остаться невредимым — тут есть над чем подумать, как следует подумать, спланировать все до мельчайших деталей. Это дело солидное.

— Но дело и стоящее, — заметил Снивер и продолжил, точно внутри у него прорвалась плотина: — Нет среди живущих человека, который больше заслуживал бы смерти, чем герцог. Это чудовище, жестокое и эгоистичное. Он средоточие зла. Ему следует умереть. А если он при этом будет страдать — ему воздастся по заслугам. Я хочу, чтобы он страдал. Я бы даже насладился этим зрелищем. Целыми бы часами смотрел, как он, визжа и стеная, просит пощады. А потом посмотрел бы на его лицо, когда ему будет в этой пощаде отказано. Как счастлив я был бы тогда!

— А-а-а, так это месть? — Вурм-Диднис понимающе кивнул. — Это мне понятно. Но пока еще я не решил…

Зато Джоски отнюдь не колебалась.

— Ваша светлость, ты что, собираешься ему отказать? Он же пойдет к кому-нибудь другому, и тогда кто-нибудь другой получит герцога!

— Что верно, то верно, моя принцесса, но так много…

— Мы, именно мы должны это сделать. Только подумай — сам герцог!

— У тебя львиное сердце, дочь моя, ты полна благородной отваги, но…

— Да мы справимся, папа. Мы-то с тобой, да не справимся? Такого просто быть не может!

— Ты спешишь, дитя мое…

Блеклые глаза Джоски сузились. Она подалась вперед.

— Я хочу этого, папа. Пожалуйста, соглашайся. Я ничего другого так не хочу!

Вурм-Диднис не мог долее сопротивляться. Повернувшись к Сниверу, он сказал:

— Мне понадобятся сведения о привычках герцога и план его покоев во дворце.

Снивер кивнул:

— Нет ничего проще.

— И половину денег вперед.

— Согласен.

— В таком случае, господин Никто, будьте уверены… Считайте, что герцог мертв.

Снивер полез под плащ, как бы в поисках своего золота, но на самом деле пытаясь скрыть дрожь в руках. Джосквинилью улыбнулась и послала отцу воздушный поцелуй.

Глава 4

Леди Верран была крайне взволнована, получив как глава рода Грижни ожерелье из камешков в ознаменование того, что клан Змадрков готов принять ее сына в качестве будущего брата-супруга юной Змадрк Четырнадцатой. Не то чтобы это явилось полной для нее неожиданностью, ведь Террз не скрывал своих намерений, но она никак не ожидала такого быстрого развития событий.

— Слишком все это поспешно! Он ведь еще мальчик и сам не знает, чего хочет! — воскликнула она.

Ее верный спутник Нид заворчал. Мутант чаще реагировал на интонации хозяйки, нежели на ее слова, но в этом звуке Верран почудилось больше, чем простая озабоченность. Она задумалась над своими словами, и ей пришлось признать, что Террз прекрасно осознает свои поступки.

И все-таки он не понимает, что делает! Брат-супруг вардрулки — это неслыханно, ненормально! Он избирает чужой образ жизни и этим погубит себя. И я не в силах его удержать.

Эта мысль не давала ей покоя. Было больно сознавать, что сын вырос и вышел из-под ее влияния. Не помогает никакой призыв к его разуму и чувству привязанности. Ей не удается пробудить в нем угрызений совести. Самые горячие мольбы не заставят Террза отказаться от того, чего он по-настоящему хочет. Он все равно пойдет своим путем, как и его отец.

— С Террзом бесполезно спорить, — обратилась Верран к ничего не понимающему Ниду. — Он и слушать не станет. Но может быть, патриарх Змадрк выслушает меня. Вдруг мне удастся заставить его отменить или хотя бы отсрочить это решение. Тогда Террзу, хочет он того или нет, придется подождать. А чем дольше продлится ожидание, тем больше надежды, что он одумается. Да, мне нужно поговорить со Змадрком. По крайней мере попытаться.

Дело ей предстояло непростое. Разговор придется вести по-вардрульски, потому что патриарх Змадрк не знает ни слова по-лантийски. Верран довольно хорошо владела языком обитателей пещер — более чем достаточно для повседневного общения. Но существовало множество оттенков в высоте тона и свечении хиира, ей неподвластных. Где уж тут мечтать о красноречии. Она не в состоянии выразить свои мысли предельно четко, и что еще хуже — не в состоянии оценить реакцию своих собеседников. Без сомнения, Змадрк Ридсвилщ выслушает ее очень вежливо. Он всегда любезен и добр. Но вардрул уставится на нее своими громадными нечеловеческими глазами, и ей не удастся понять, что он думает или чувствует на самом деле. Тем не менее она попытается.

— Пойдешь со мной, Нид? — пригласила она, и мутант с радостью согласился. Когда они вышли из ее покоев и зашагали по длинному коридору, Верран с грустью отметила, что Ниду стоит усилий поспевать за ней. Он хромал и, очевидно, испытывал боль. — Что с тобой? Что случилось, дорогой?

Нид что-то нетерпеливо буркнул и ускорил шаг. Он явно не считал свое недомогание достойным внимания хозяйки.

Похоже, у него болят суставы, подумала Верран. Он стареет. И не только он. Она замедлила шаг и была вознаграждена вздохом облегчения, раздавшимся позади.

Они шли медленно, однако вскоре оказались у больших кристаллических садов кланов Змадрков и Лбавбщей, где в это время скорее всего можно было застать патриарха Змадрка. Не было никакой нужды специально испрашивать разрешения или заранее договариваться о встрече с патриархом. Достаточно было просто подойти и, если он не занят, поговорить. Вардрулы не обременяли свою жизнь излишними церемониями, и это нравилось Верран, Ей претили формальные условности, которых придерживались в Ланти-Юме.

Верран оглядела просторы садов, нерегулярных, замысловатой планировки, как это принято у вардрулов. Здесь собирались члены обоих кланов, но предметы их бесед оставались секретом для Верран. Не то чтобы они прекращали при ее появлении разговор — для этого у них были слишком хорошие манеры, — но, когда она несколько раз пробовала к ним присоединиться, улавливала напряжение в воздухе и диссонанс в звуках их голосов. После нескольких неудач она отказалась от этих попыток.

В центре сада булькал горячий источник, обрамленный нагромождением гигантских саблевидных кристаллов. Там, где свет каменных стен был приглушен, где было невыносимо, по человеческим меркам, влажно и жарко, стояли в ряд наклонные лежаки, на одном из которых и возлежал патриарх Змадрк. Верран направилась к нему.

Змадрк поднялся при ее приближении, вежливо перевил свои щупальца и пробормотал приветствие, предназначенное для уважаемых гостей, которые не являются родственниками. Наверное, грядущий прием Террза в состав клана мог бы позволить приветствовать Верран более фамильярно, но Змадрк этого не сделал, видимо сознавая, что тем самым поставит не только ее, но и себя в неловкое положение. Верран оценила его такт.

Она ответила на приветствие и, как это было принято у вардрулов, тут же сказала о цели своего вита. Последовал неловкий, тягостный разговор, с трудом поддающийся переложению на лантийский язык.

— Змадрк Ридсвилщ, я получила ожерелье из камешков и нахожусь в затруднении, — заявила Верран, с трудом выговаривая напевные слоги. — Я ощущаю ужасную дисгармонию. Несмотря на высокую честь, которую нам оказывают, меня тревожит перспектива приема моего сына в клан Змадрков, потому что в этом я вижу противоречие природе и разуму.

Патриарх Змадрк задумался. Обеспокоенность этой женщины — главы семьи Грижни — была очевидна, но в чем ее причина, он не понимал.

— Юного Террза Грижни мы уважаем и принимаем во имя архипатриарха Фал-Грижни. — Волнообразные сокращения окологлазных мышц, сопровождаемые ритмичными изменениями хиира, успокоили бы любого вардрула, но матриарх Грижни не выказала признака понимания. — Он установил прочные связи с членами клана, его решимость стать одним из нас восхищает. — Вообще-то по-вардрульски фраза звучала так: «Принятие решения, сопряженного со значительными трудностями в течение длительного времени, причем касательно достижения почти недостижимой цели». — И нам лестно принять его, — констатировал Змадрк.

— Патриарх, на протяжении всей жизни моего сына вы были ему другом. Я знаю, Террз просил у вас этой милости, и я благодарна вам за то, что вы были так добры и удовлетворили его просьбу. Но Террз по земным меркам еще очень молод и совершенно не готов к принятию серьезных решений. Он не знает, что для него годится, не понимает толком того, о чем вас попросил.

До чего же труден вардрульский язык! Ей никак не удавалось передать смысл понятия незрелости, получались лишь утверждения о его глупости и ранимости. Ничего точнее подобрать она не сумела.

И Змадрк конечно же понял ее неверно.

— Ум юного Грижни могуч, причем настолько, что я сам…

Слово, которое он затем употребил, могло означать трепет, изумление или даже некоторую робость. Приличествующая дрожь в голосе не облегчила понимания.

— Да. — Верран старалась как можно тщательнее подбирать слова. — Он мудр, возможно, не менее мудр, чем его отец Фал-Грижни, хотя и не так образован. Но это не значит, что он свободен от ошибок. Сейчас он как раз совершает ошибку. Змадрк Ридсвилщ, как может мой сын войти в ваш клан? Он же человек! Он пытается это отрицать, но ведь природу не обманешь. — Будь проклят этот словесный барьер, который так затрудняет общение! — Он никогда не сможет стать одним из вас. Он будет ужасно страдать, будет глубоко несчастен. Он внесет в клан Змадрков дисгармонию.

Понимает ли ее Змадрк? Согласен ли он? Как всегда, огромные глаза на светящемся лице посылают непонятные сигналы.

Матриарх Грижни беспокоится за руу ее сына причем ее опасения простираются, очевидно, на весь клан, догадался патриарх. Она боится за благополучие Змадрков. Объяснение сути теории равновесия сумей несчастная представительница рода человеческого в нее вникнуть, успокоило бы ее. Нет, ей этой теории ни за что не понять. Несмотря на горячее желание успокоить диссонирующую матриарх Грижни, у патриарха Змадрка было очень мало возможности для этого, и он смог только заметить:

— Мы видим надежду для юного Террза Фал-Грижни.

И это все, что он может сказать? Верран посмотрела на вардрула. Кожа его потемнела. Это могло означать сочувствие, или жалость, или некоторую долю печали, или сочетание всех этих чувств. Касались ли они Верран, Террза или обоих — было неясно.

— Как может мой сын стать братом-супругом вашей дочери Змадрк Четырнадцатой? — упорствовала Верран. — Неужели вы желаете ей подобной дисгармонии?

Казалось, матриарх Грижни не понимает подлинной природы дисгармонии, иначе не задала бы этого бессмысленного вопроса. Объяснить же это, раз она не испытала единения с Предками, было невозможно.

Почему он не отвечает? — не могла понять Верран. Что же, ему не жаль собственной дочери?

Наконец Змадрк ответил:

— Юная Змадрк Четырнадцатая, достигнув полного роста, сделала собственный выбор, поверив, что ее будущий брат-супруг сможет добиться конечной гармонии.

— Но как же дети, патриарх? — заставила себя спросить Верран. Ей не хотелось даже думать о такой возможности. — Как же дети?

— Мы можем надеяться, что они появятся, матриарх Грижни.

Он что, притворяется? Нет, он всерьез. Но это же безумие! Вслух она заметила как можно спокойнее:

— Будет лучше, если они не появятся.

На этот раз Верран смогла без труда разобрать реакцию Змадрка — откровенное изумление. Вардрулы, при своей ограниченной рождаемости и всепоглощающем чувстве единения, смотрят на детей как на непостижимый дар. И Змадрк вряд ли мог разделить противоположную точку зрения.

— Если появятся дети, они будут полулюдьми, полувардрулами, — принялась объяснять Верран. — Очень давно мой супруг архипатриарх Грижни сказал мне, что Познание не в силах изменить основу человеческой природы. Так, Террз сможет изменить свою внешность, вероятно, даже испытать единение с Предками, но по природе своей ему придется навсегда остаться человеком. Если Террз возьмет в сестры-жены вардрулку, потомство от этого брака будет… — она попыталась найти нужные слова, нужную тональность, — будет нести в себе человеческие признаки. Они станут передаваться из клана в клан, пока человеческая природа не проникнет во все поры расы вардрулов. Вардрулы изменятся, Змадрк Ридсвилщ, возможно, неузнаваемо изменятся.

— Не понимаю. Юный Террз Фал-Грижни стремится к единению, к гармонии. Если он их достигнет — а это само по себе прекрасно, — что же плохого он принесет в нашу расу?

Ну как ему объяснить? Она облизнула губы и попыталась снова.

— Патриарх, известен ли вам человеческий характер? В нем и жестокость, и ярость, и злобность, которые иногда очевидны, а порой глубоко сокрыты, но они всегда присутствуют, хотя бы в некоторой степени. У вардрулов этого нет. Ваши родичи-подданные добры, нежны, миролюбивы. И лучше бы они такими и оставались. Последствия перемен могут быть вредны, даже губительны.

Словарь вардрулов не имел аналогов человеческого понятия трагичности, с присущим ему оттенком саморазрушения. То, что сказала Верран, по смыслу было ближе к наивысшей печали, окончательному уничтожению надежды и счастья.

Змадрк молча переваривал ее слова. Степень угасания его хиира была очень заметна, окологлазные мышцы застыли в неподвижности. Смысл того, о чем он в конце концов заговорил, был совершенно непонятен.

— И тем не менее руу Предков вашего клана выполняет условия Лвирьи, как никогда. Вы этого не знали?

Верран растерялась. Неужели он совсем ее не понял? И все-таки самое существенное он должен понять.

— Змадрк Ридсвилщ, — взмолилась она, — если вы так хотите, примите Террза в свой клан в качестве родича-подданного, но прошу вас, не делайте его братом-супругом Змадрк Четырнадцатой.

На этот раз патриарх Змадрк ее понял, потому что ответил уверенно.

— Это решение юной Змадрк Четырнадцатой, которая уже передала кристалл согласия. Не можем же мы лишать молодых права на заслуженную свободу выбора. Итак, мы примем Террза Фал-Грижни в клан Змадрков около нашей фамильной погребальной заводи через два малых вена. И все же матриарх Грижни не следует тревожиться, потому что Террз Фал-Грижни будет не братом-супругом моей дочери, а только ее Будущностью, до тех пор, пока не познает единения с Предками и не испытает тепла клана. Только тогда сможет осуществиться истинное супружество.

Верран надеялась на большее, но все же этот ответ оставлял какую-то надежду. Террз не безвозвратно потерян, пока не испытает единения с Предками, а для этого ему потребуется еще много учиться и упражняться, на это уйдет не один вен. Если повезет, у него и вообще ничего не получится. Впрочем, кто знает, он может добиться своего и раньше. Во всяком случае, уверяла она себя, еще есть время — время, за которое он сумеет убедиться в собственной глупости.

Верран почувствовала, как нервное напряжение понемногу спадает. Положение если и угрожающее, то не отчаянное. Патриарх Змадрк снова заговорил. Нужно сосредоточиться, чтобы его понять.

— Матриарх Грижни, нам действительно трудно общаться. И похоже, это никогда не изменится.

— Боюсь, вы правы, Змадрк Ридсвилщ. — И она натянуто улыбнулась.

Змадрк, имея общее представление о назначении человеческих улыбок, засветился ярче, и окологлазные мышцы его сократились.

— Но есть нечто такое, что нам не мешают понять наши различия. Все мы знаем, жизнь среди нас для матриарх Грижни не была ни легкой, ни счастливой. Когда изолирован от себе подобных, не можешь достичь ни единения, ни гармонии. А без гармонии нет и удовлетворения. Мы не в силах это исправить. Но все же следует признать, что матриарх Грижни окружена друзьями.

Верран была потрясена и растрогана. За семнадцать лет ни один вардрул так откровенно не касался ее личной жизни. Патриарх Змадрк, как и все вардрулы, был невыразимо далек и таинствен. Она всегда немного сердилась на него, ревнуя к нему своего сына. И вот сейчас ей открылись его порядочность, благородство, способные перебросить мост через пропасть различий между видами, и Верран пожалела о своем былом недоверии. На этот раз ее улыбка была искренней, и она ответила:

— Благодарю вас, Змадрк Ридсвилщ. Я запомню ваши слова. Моему сыну повезло с его новым родичем и патриархом.

Через два малых вена Верран стояла возле погребальной заводи, наблюдая, как ее сына принимают в клан Змадрков в качестве Будущности Змадрк Четырнадцатой. Некоторые предлагали отложить церемонию, так как наверху над ними появился отряд герцогских гвардейцев. Это странное событие насторожило вардрулов. Что делают вооруженные гвардейцы так далеко от Ланти-Юма? Обитатели подземелий восприняли это вторжение со свойственной им робостью. Они замаскировали входы в пещеры валежником, спрятались под землей и не показывались на Поверхности даже ночью. До чего же разные, думала Верран, реакции вардрулов и людей! Оказавшись в подобном положении, люди не преминули бы выставить часовых, выслали бы на разведку лазутчиков и следопытов, все время держали бы непрошенных гостей под наблюдением. И готовились бы отразить нападение. А вардрулам их природные инстинкты подсказывали лишь два пути — убежать и затаиться. Люди несведущие могли бы назвать это трусостью. Верран же объясняла подобное поведение существ мягкостью их характера.

Добродушные и невинные существа? Да, вардрулы действительно пока таковы. А если Террз добьется своего? Что тогда?

Ей не хотелось думать об этом. Лучше, гораздо лучше сосредоточить внимание на происходящем вокруг. По настоянию Террза, клан избрал самую простую церемонию приема. Церемония вот-вот должна была начаться, и Верран предстояло в ней участвовать.

Впервые за все время своего здесь пребывания она увидела погребальную заводь, ибо места эти считались заповедными пристанищами соответствующих кланов. Насколько Верран понимала, водоемы не принадлежали в человеческом смысле этого слова кланам. Скорее кланы уважали святость дорогих сородичам из других семей мест, где удавалось достичь особо сильного ощущения единения, которое превосходит единение вардрульской расы в целом.

Погребальные заводи были обычно труднодоступны, и к ним приходилось пробираться по лабиринту коридоров, причем настолько низких, что продвигаться по ним можно было почти ползком, чуть не касаясь лицом земли. Такие проходы вардрулы в шутку называли пузотерами. Подступы к некоторым заводям преграждали глубокие расселины с узенькими каменными перешейками-мостами. Если бы и к погребальной заводи Змадрков нужно было добираться с подобными сложностями, Верран ни за что не согласилась бы прийти. В пещерах вообще хватало мест, куда, в отличие от вардрулов, рожденных для подземной жизни, она не решалась ступать. Террз, чья решимость преодолевала все препятствия, мог бродить по подземным коридорам не хуже любого из здешних обитателей.

К счастью, погребальная заводь клана Змадрков была легкодоступна, на редкость легко. Змадрки, которые уже к моменту бегства вардрулов с Поверхности были могущественным кланом, закрепили за собой один из первых водоемов подходящей глубины, обнаруженный в новых владениях. Он располагался неподалеку от Блистания Мвжири — одного из самых широких и заметных проходов на Поверхность. Такие проходы, особенно те, что побольше, часто назывались Блистаниями из-за неприятно яркого для вардрулов света, проникавшего через них в дневное время. Погребальная заводь Змадрков лежала посреди пещеры в конце широкого прямого коридора. Дорога туда была довольно гладкой, и члены клана отправлялись в свой последний путь без проблем. У этого водоема испустили последний вздох многие вардрулы, и здешняя атмосфера дышала историей. В таком месте единение с Предками достигалось без особых усилий и составляло непременную часть церемонии приема в члены клана.

Водоем имел форму воронки с покатыми краями. В мягком свете камня казалось, что теплые, как кровь, мелкие волны, лижущие каменные берега, излучают свечение. На глубине свечение прекращалось — почему, никто так и не смог узнать. Предполагали, что там, возможно, начинается другая скальная порода, но точно никто ничего не знал. Какой бы ни была причина, дно водоема скрывалось во тьме, как бы сохраняя тайну многих сыновей и дочерей клана Змадрков, которые нашли там успокоение.

Десятки вардрулов полуокружностью расположились у заводи. Весь клан собрался, чтобы приветствовать будущего супруга Змадрк Четырнадцатой. Светящиеся тела ритмично мерцали. Усиливалось и ослабевало излучение в определенной последовательности, причем настолько простой и повторяющейся, что Верран впервые удалось уловить смысл послания на языке Фтвия: вардрулы рады приветствовать в своих рядах нового родича и тех из его клана, кто теперь косвенно породнится со Змадрками. Обычно подобные церемонии устраивали по случаю породнения нескольких кланов ради единения расы. В данном случае клан Террза состоял из матриарх Грижни и, вероятно, включал в себя Нида, хотя статус последнего не был ясен. Таким образом, на половине берега, отведенной Грижни, оказались лишь две чуждые для этих мест фигуры. Верран наклонила голову и переплела пальцы, пытаясь сымитировать приветственный жест вардрулов. Юный Террз сделал то же, причем ему не пришлось испытать анатомических трудностей, которые мешали его матери. Для этой церемонии он превратил свои руки в щупальца.

Верран не очень хотелось смотреть на сына. Она с трудом переносила его сияющие конечности, с удлиненными и почти бескостными, гибкими пальцами, от вида которых ей становилось дурно. Как долго его чародейство продержится на этот раз? С того момента, когда он продемонстрировал ей свое искусство впервые, Террз неустанно практиковался. Из этого следовал только один вывод: Познанием он овладевает успешно.

В недалеком будущем он научится оставлять руки в таком виде, сколь ему будет угодно долго, и тогда они никогда уже не станут больше человеческими. А потом он изменит ноги, или лицо, или глаза. Все это будет для нее так же, как наблюдать за ходом неизлечимой болезни. Но станет ли он от этого счастливее?

Террз стоял на половине Змадрков, отделенный от матери заводью. Как и полагается, подумала Верран с горечью. Одетый в свое привычное серое одеяние, высокий и стройный, он возвышался над остальными. Какое у него умное мужественное лицо. Как она могла бы им гордиться, если бы только… Если бы только… Щупальца Террза были сплетены, выражение лица — серьезно, как и подобает случаю, но Верран чувствовала, как он доволен.

«Ну почему ты не можешь сделать то, о чем он просит — порадоваться за него? »

Попытаться? Можно. Но удастся ли ей это? Весьма сомнительно.

Возле Террза стояла Змадрк Четырнадцатая, тоже одетая в платье.

Почему на ней это? Так положено при церемонии, это традиция? Или она поступила так, чтобы мы с Террзом не чувствовали себя здесь единственными одетыми? Верран пристально вгляделась в Четырнадцатую, как будто раньше никогда ее не видела. Вероятно, она станет моей… невесткой, если можно так сказать. Неужели до этого дойдет? Нет еще есть время: возможно, они передумают, пока еще не поздно.

Четырнадцатая была среднего роста, гораздо ниже Террза, очень худенькой, но подвижной, как все вардрулы. В ее внешности не было ничего особенного, что выделяло бы ее из числа ее ровесников-вардрулов. Вот только, может быть, огромные глаза, которые светились ярче каменных стен и были исполнены живости и чувства. Такие глаза необычны даже для ее большеглазых соплеменников. Взгляд ее был устремлен на Террза. Верран стояла слишком далеко, чтобы уловить выражение глаз Четырнадцатой, да, вероятно, и не смогла бы истолковать его значения.

«Почему эта девушка — впрочем, она не девушка, а „бварфа ардтрулин“, но мне все равно этого не выговорить, и я стану называть ее девушкой — так вот, почему эта девушка решила принять человека в качестве брата-супруга? — подумала Верран. — Непонятно, зачем ей это нужно. Ну ладно, допустим, дружили они с Террзом с детства, но зачем же брат-супруг? Неужели нужно заходить так далеко, чтобы доказать свое уважение? Я знаю почему Террз этого хочет — ясно без слов. Но почему Змадрки согласны? Непонятен мне ход их мыслей. И никогда я этого не пойму».

Четырнадцатая говорила что-то Террзу. Тело ее переливалось разными оттенками, что водилось за ней с малолетства. Верран не могла расслышать, о чем шла речь, да и в любом случае не разобрала бы половину из сказанного. У Четырнадцатой к тому же была манера, свойственная существам, одержимым идеями и полным юношеского энтузиазма, — говорить со скоростью, вдвое превышающей обычную вардрульскую речь. Террз конечно же превосходно ее понимал. Он смотрел вниз, в ее глаза, и в выражении его лица отнюдь не было сдержанности, так хорошо знакомой его матери. Окологлазные мышцы Четырнадцатой трепетали, и ее хиир усиливался.

Что же это все-таки значит? — думала Верран.

Прямо позади Террза и Четырнадцатой патриарх Змадрк поднялся на вершину низкого плоского камня. То, что он возвысился над соплеменниками, привлекло к нему их внимание, но не отделило его от остального клана.

Собравшиеся Змадрки смолкли. Какой-то таинственный внутренний голос подсказал им, что их патриарх сейчас заговорит. После его краткой вступительной речи начнется обмен информацией с Предками, которая и является истинной целью церемонии приема, ибо церемония эта не была простым ритуалом. На берегу погребальной заводи члены клана достигнут единения с Предками. Почерпнутые при этом знания будут переданы клану рижни, таким образом удастся достичь близости и понимания, которых никаким иным способом Добиться невозможно. Конечно, вардрулы сознавали, что возможности клана Грижни ограничены и не позволят осуществить равноценный обмен, но люди, хотя и не могут переживать единение с Предками, предложат, со своей стороны, то, что смогут. Например, матриарх Грижни может сообщить о своих непосредственных предках Веррасах, а также описать жизнь и характер своего покойного супруга, графа Грижни. Разумеется, это не может быть приравнено к познанию Предков, но вся информация относительно Грижни, который сумел победить холод и открыть для них пещеры, заслуживает особого одобрения.

— Возлюбленные друзья и родичи-подданные, мы собрались здесь в присутствии наших Предков, чтобы приветствовать нового члена семейства, — объявил Змадрк с присущей ему простотой.

Как обычно, леди Верран мысленно отсеяла все непереводимые фразы и понятия, как будто вовсе их не расслышала. Так ей было легче следить за мыслью говорившего.

— Террз Фал-Грижни вступает в наш клан как будущий брат-супруг юной Змадрк Четырнадцатой. Нашей семье повезло, что она может принять сына архипатриарха Фал-Грижни.

Над заводью пронесся общий одобрительный гул. Искренний? Вардрулам не было свойственно лицемерие, но они могли руководствоваться соображениями вежливости. Более четким показателем истинных чувств была степень свечения их тел, которой они не всегда могли произвольно управлять. Верран отметила, что хиир Змадрков был одинаково силен и понятен. Нет, они не притворялись, они искренне радовались приему Террза в их клан.

— Прием Террза Фал-Грижни на все времена устанавливает связь между кланами Змадрков и Грижни. И в этом тоже мы видим для себя честь, — продолжил Змадрк.

В этот момент, возможно в соответствии с ритуалом, требовался ответ со стороны клана приглашенного, но крайне необычные обстоятельства этой церемонии допускали нарушения привычной процедуры. Змадрк Четырнадцатая ступила на камень и оказалась рядом с отцом. Обращаясь к леди Верран, она с заметным усилием заговорила по-лантийски:

— Мы приветствуем семью Террза Фал-Грижни. Мы надеемся, что леди Грижни и Нид Грижни разделят наше счастье по поводу подобного соединения.

Верран была поражена: несколько больших венов назад она действительно учила лантийскому детишек вардрулов, и Четырнадцатая казалась способной ученицей, но уроки продолжались очень недолго, и она никак не ожидала, что юная вардрулка что-то помнит. Она забыла, насколько по-человечески могут иногда звучать речи вардрулов. Голосок Четырнадцатой был нежен и чист и вообще звучал немного по-детски. Чуждой в ее речи была только непривычная человеческому уху музыкальность.

Красивый жест. Интересно, она сама до этого додумалась? Если да, то она обладает тактом своего отца. И он ей очень пригодится, если она намерена стать сестрой-женой Террза. Нет, об этом я сейчас неспособна думать. Совершенно очевидно требовалась ответная речь, и Верран заговорила на своем неуклюжем, тщательно выговариваемом вардрульском:

— Для клана Грижни это большая честь. Мы приносим свою благодарность и выражаем глубокое уважение клану Змадрков.

Возможно, не самая пространная речь, но достаточно вежливая. Она все равно не смогла бы сказать больше того, что сказала. Всеобщее внимание вардрулов нервировало ее, она слишком остро ощущала все свои речевые ошибки. Возле нее Нид что-то смущенно бормотал. Он всегда беспокоился, когда слышал из уст хозяйки непривычные уху звуки.

Ответ Верран, хотя и краткий, казалось, понравился вардрулам. Многие из присутствующих засияли сильнее, а Террз наградил мать одной из своих редких улыбок. Теперь пришла его очередь говорить, но это, вполне очевидно, нисколько его не обескуражило. Уверенно взобравшись на камень, он выступил с кратким обращением, в котором провозгласил преданность клану Змадрков, подтвердил вечную приверженность клану Грижни и выразил счастье по поводу предстоящего братско-супружеского союза со Змадрк Четырнадцатой. Террз говорил ясно и хорошо. Он свободно владел вардрульским, ни юношеской неуклюжести, ни смущения не было в его манере. Более того, он говорил так же емко и четко, как некогда его отец.

Он мог бы стать лидером, подумала Верран, или крупным ученым, если б захотел. Ему все по силам. Как же вытащить его из этих пещер?!

Завершив краткое выступление, Террз сошел с камня.

Теперь предстояло единение с Предками и устный пересказ результатов этой процедуры новому члену клана. Так как единение зависело от кровного родства, познать своих предков было дано лишь членам клана Змадрков. Те, кто мог бы познать Предков чужого клана, были редкостью, ведь для вардрулов были свойственны внутрисемейные браки. Устному обмену познанным содействовали единство и гармония расы.

Верран еще раз смогла присутствовать при групповом единении с Предками, и ей на память пришла сцена, которую она наблюдала несколько больших венов назад на Гравуловой пустоши у подножия Гранитных Старцев. Как и в тот раз, вардрулы сосредоточились, напрягая каждый нерв, чтобы, одолевая звено за звеном, пройти назад вдоль цепочки родственной связи, пройти так далеко, как только позволяли им их целеустремленность и врожденные способности. Лица их были лишены эмоций, окологлазные мышцы расслаблены. Теперь так же, как тогда, колебания яркости их хиира отражали интенсивность умственного усилия. Верран вспомнила отчаяние на лице сына, жаждавшего испытать единение с Предками в тот далекий день. С тех пор Террз повзрослел и сейчас гораздо лучше управлял своими чувствами.

Лицо его было неподвижно, совсем как маска, губы плотно сжаты. Но даже через разделявший их водоем Верран не могла не заметить напряженного выражения его глаз. Террз совсем не изменился, подумала она, и никогда не изменится, по крайней мере, пока продолжает настаивать, что будет жить здесь. Она попыталась поймать его взгляд, но не сумела.

Коллективный хиир Змадрков становился ярче. Тела и лица вардрулов, одного за другим, вспыхивали, когда удавалось достичь единения. В такие моменты хиир становился очень ярким, причем именно здесь, возле места упокоения Предков, достигался самый сильный эффект. Прошлый раз, когда Верран наблюдала это зрелище на Поверхности, вардрулы были укутаны в темные накидки. Сейчас тела их не были прикрыты, и плоть излучала свет, почти болезненный для глаз. Щупальца, обычно такие гибкие, сейчас застыли в неподвижности. Огромные глаза были распахнуты, но слепы, ибо зрение обратилось внутрь. Вардрулы не ощущали окружающей действительности.

Лишь три фигуры у водоема оставались темными и бесцветными — две человеческие и одна — мутанта. Только эти трое оставались непричастными к древним порывам чувств и мыслей. Выражение лица Террза стало теперь уже менее напряженным, заметила Верран. Однако его жажда участия в единении и решимость достичь его были вполне очевидны.

Змадрк Ридсвилщ заговорил. Не потому, что ранг патриарха давал ему преимущество, но просто его способность к единению с Предками была выше, чем у родичей-подданных. Он говорил неторопливо, и голос его как будто доносился откуда-то издалека. Этот голос был жестче и грубее, совсем не таким мелодичным, как обычно, словно исходил от существа, которое лишь отдаленно напоминало современных вардрулов.

— Змадрк… Змадрк… Змадрк… Нивгрил из Змадрков скорбит об утрате неба. Небо… звезды… луна… — все для нас потеряно, украдено людьми. Страх. Страх перед людьми, разрушителями. Страх. Горе. Утрата. Я последний из живущих, кто это помнит, а я совсем древний. Скоро все воспоминания станут уделом лишь Предков, а живущие, которые не знают ничего, кроме пещер, забудут небеса. Утрата. Горе. Злость. Горе!

Последовала пауза, а затем Змадрк снова заговорил, и голос, который ему не принадлежал, стал слабее.

— Устал. Горе. Усталость. Лежу на берегу новой погребальной заводи, а горе все еще со мной. Небеса потеряны, звезды скрылись, но когда-нибудь мы их возвратим. Вернемся на землю, ведомые Великим, как и обещано. Вернем небо, луну, звезды. Вернемся, вернемся, вернемся.

Более долгая пауза, и тон Змадрка вновь изменился. Он уже говорил не голосом Нивгрила и более путано. Он рассказывал о роли Змадрков в разработке теории равновесия Хадшри. Речь его пестрела фразами, которые Верран даже не пыталась понять. Сцена, представлявшаяся ей, была удивительной, но все же ее внимание рассеялось, и в голову пришел святотатственный вопрос: откуда им известно, что это правда? Откуда в них такая уверенность, что Предки являются достоверным источником информации? А что, если они и впрямь верят во все, что им рассказывают Предки, а те ошибаются? Но вардрулы принимали все безоговорочно и всему верили. И Террз тоже верил каждому слову — это было видно по восторженному выражению его лица.

Мутант Нид оставался единственным существом в пещере, чье внимание не было полностью поглощено единением с Предками, поэтому он первым заметил появление группы вардрулов. Его тревожное шипение насторожило хозяйку. Она повернулась, увидела вновь прибывших и тут же сообразила: что-то произошло.

Пришедшие вардрулы были бесцветными, как люди. Их плоть не светилась, хиир находился на самой низкой отметке. Только один или двое еще излучали слабое свечение; сигналы, исходившие от них, были в высшей степени отчаянны. Стоило бросить один взгляд на их вытаращенные глаза, и сразу становилось понятно, что за чувства ими владели — страх на грани паники. Верран и раньше видела испуганных вардрулов, и она узнала эти признаки: расширенные окологлазные круги и затуманенный взор. Однажды, несколько больших венов назад, когда матриарх рода Ржнрллщей появилась на Поверхности одетая слишком легко, чтобы выдержать зимний холод, и погрузилась в Хладное Оцепенение, Верран видела, как облако страха заволокло глаза ее сородичей. И все-таки ничего подобного тому ужасу, который она наблюдала сейчас, видеть ей не доводилось.

Вардрулов было около дюжины, они примчались бегом. В основном это были представители двух кланов. Некоторые из них кричали на бегу. Звук этот, хотя и приглушенный, был на редкость неблагозвучным — вардрульский вариант человеческих воплей. Их появление резко прервало связь многих Змадрков с Предками. Потрясенные утратой единения, они забормотали что-то удивленно и недовольно. Это удивление усилилось, когда вновь прибывшие засуетились, тряся и подталкивая их родичей, все еще погруженных в транс. Необъяснимое вторжение возымело свое действие, и вскоре хиир снизился, интенсивное телесное свечение угасло, стало слабым и прерывистым. Единение уступило место тревоге и дисгармонии. Восклицания Змадрков добавились к воплям соплеменников, и на несколько мгновений воцарилась неразбериха. Однако вскоре пришедшие рассказали, в чем дело. Объяснение было кратким.

— В пещерах люди. Они нас убивают… убивают нас!

Люди в пещерах? Этого невозможно себе представить. Змадрки потемнели, не столько от страха, сколько от потрясения.

— Прячьтесь… бегите… прячьтесь!

Все еще оглушенные неожиданно прерванной связью с Предками, Змадрки не сразу пришли в себя. Как-то по-птичьи выражая свое недоумение, они ожидали команды своего патриарха. Но Змадрк Ридсвилщ, отдалившийся на много поколений, все еще не вышел из транса.

Верран вцепилась в лапу Нида. — Быстрей, мы должны увести Террза. Они вместе побежали вокруг водоема, но, прежде чем достигли противоположного берега, у входа появились человеческие фигуры и тут же хлынули толпой в пещеру погребальной заводи.

Это был отряд лантийцев, одетых в зелено-золотую форму герцогской гвардии. Их одежда насквозь промокла от пота и бесцветной вардрульской крови. С их мечей стекала вязкая прозрачная жидкость. При виде людей представители двух других кланов завопили и бросились наутек. Большинство из них разумно отступило к заднему выходу из пещеры — узкой трещине, которая вела в пузотеры и имела заостренные каменные выступы по бокам. Но некоторые, потеряв от ужаса рассудок, рванулись через ряды людей к главному входу, и солдаты тут же их порубили. Четыре представителя Фтриллжнров пали почти одновременно, а их уцелевшие собратья заверещали, не веря своим глазам, когда перед ними угасли последние отблески жизни в умирающих телах родичей.

Гвардейцы не выказали особого интереса к своим вардрульским жертвам. Они прибыли в Назара-Син совсем не за белыми демонами. Командир отряда быстро оглядел помещение. Глаза его остановились на Террзе, который стоял среди онемевших от изумления вардрулов, и у него вырвалось: — Вот он!

Солдаты выступили вперед, и вардрулы подались с их дороги. Многие Змадрки, все еще пребывая в полной растерянности, отступили недостаточно резво. Гвардейцы, не задумываясь, убивали их безо всякого сожаления, и вскоре путь их был усеян белыми телами, которые дергались и излучали неровный угасающий свет. Крики боли и горя эхом отдавались среди сталактитовых зарослей. Многие Змадрки, очевидно полуобезумев от ужаса, не захотели бросить тела своих родичей. С этими несчастными расправились очень быстро.

Гвардейцы приближались к Террзу, но он, казалось, не сознавал этого или не придавал значения. Он вместе с Четырнадцатой сопровождал патриарха Змадрка к расселине в конце пещеры. Змадрк Ридсвилщ, все еще плохо соображая, тяжело опирался на плечо человека. То, что он был так близко к объекту охоты гвардейцев, могло стоить ему жизни, но лишь Верран понимала, как смертельно опасен альтруизм ее сына. Инстинкт подсказал ей, зачем пришли сюда гвардейцы. Рот ее пересох, но она сумела крикнуть:

— Террз, беги! Они пришли за тобой!

Он услышал, но не поверил и не захотел оставить Змадрка. Гвардейцы тоже услышали. Определив, откуда крикнули по-лантийски, командир приказал:

— Хватайте женщину!

Трое солдат отделились от основной группы и направились к Верран, которая ускорила шаг, но напрасно. Они ловко преградили ей дорогу к сыну и двинулись вперед, обнажив мечи. Верран смотрела на все это с каким-то отстраненным неверием. «Не могут же они меня убить просто так. Так запросто? » Но стремительный взгляд на три беспощадных лица и три лезвия, с которых капала густая жидкость, уверили ее в обратном, и ей подумалось: «Да, они на это способны. И я умру». И все-таки она не отказалась от попытки спастись. Верран повернулась, чтобы убежать, и гвардейцы бросились ей наперерез. В тот же миг Нид рыкнул и налетел на противника. В это мгновение боли, недуги и старческая слабость были забыты. Он стал прежним Нидом, самым лучшим и смелым из слуг Террза Фал-Грижни, которого лорд когда-то назначил охранять леди Грижни. Новая задача придала ему силу и живость. Ближайший гвардеец закачался от его наскока. Голова и грудь человека были защищены шлемом и нагрудником, но Нид одним ударом кинжалоподобных когтей разорвал ему правое предплечье и повредил артерию. Кровь ударила великолепным фонтаном, и клинок гвардейца со звоном упал на каменный пол. Верран наступила на оружие, а Нид бросился на оставшихся двоих гвардейцев. Раненый солдат зажал руку и отступил, шатаясь и нелепо визжа. На краю погребальной заводи он споткнулся, потерял равновесие и с громким всплеском упал в воду. Тут же вода порозовела от человеческой крови и отблеск света стен принял тот же оттенок. Некоторое время раненый гвардеец судорожно размахивал руками, барахтался, задыхаясь, и булькал в воде, погружаясь в пучину под теплыми волнами, и, наконец, занял неподобающее ему место среди Предков Змадрков. Почти тотчас же Нид ринулся на следующего гвардейца, который отступил, не решаясь схватиться с лохматым демоном с горящими глазами, злобно скалящимся на него. Нид преследовал его, не думая о возможном нападении с тыла. Если бы не Верран, заметившая опасность и пустившая в ход трофейный меч, эта оплошность могла бы стоить ему жизни. Верран, стиснув зубы, нанесла два быстрых низких удара. Солдат взвыл и упал, так как она рассекла связки на его лодыжках. Нид даже не заметил происшедшего. Его враг сделал выпад, слишком далеко выбросив руку с мечом, и мутант, обретя былую ловкость, рванулся вперед и впился страшными когтями в незащищенное лицо противника. Бросок был искусным и удачным: солдат с воплем упал, прижимая руки к разодранному лицу. Нид издал шипение и снова бросился на врага, на этот раз вспоров ему глотку, откуда густой струей хлынула кровь.

Путь к Террзу был открыт. С помощью Четырнадцатой юноше, поддерживающему Змадрка Ридсвилща, удалось одолеть полпути к заднему выходу из пещеры. Задача становилась легче по мере того, как к Змадрку возвращалось сознание и способность ориентироваться. Вокруг патриарха теснились испуганные родичи-подданные. Верран с ужасом заметила, что гвардейцы настигли вардрулов, замыкавших шествие. Стальные клинки поднимались и опускались с будничной регулярностью — и вардрулы гибли один за другим. При таком темпе движения Террзу не достичь выхода вовремя — Террзу вообще его не достичь.

— Вытащи его оттуда, — велела она Ниду прерывающимся голосом. — Если станет упираться — примени силу.

Нид буркнул и устремился вперед. Верран последовала за ним. Они приблизились к Террзу как раз в тот момент, когда гвардеец пронзил мечом грудь Змадрка Ридсвилща.

Змадрк беззвучно рухнул наземь. Несколько мгновений его свечение пульсировало, а когда Четырнадцатая коснулась его, свет вспыхнул в последний раз и тепло клана в последний раз омыло его жилы. Глаза патриарха поискали Четырнадцатую и ее будущего брата-супруга, и он пролепетал еле слышно:

— Спасайтесь. Бегите. Прячьтесь. Окологлазные мышцы расслабились, и сознание оставило его. Плоть потемнела, как небо после вспышки молнии. Вокруг раздались полные отчаяния голоса его родичей. Но тех, кто задержался возле него, ждала та же участь. Убийца Змадрка снова занес над их головами смертоносный клинок. На этот раз удар предназначался Террзу.

Верран вскрикнула. Реакция была чисто инстинктивная, но пришлась очень кстати. Террз поднял голову, увидел опасность и увернулся. Клинок просвистел совсем рядом. Исполненный ужаса трепетный крик вырвался из груди Четырнадцатой. На лице Террза отразилось смятение: присущий вардрулам ужас боролся с человеческой яростью и жаждой мести. Человеческое начало взяло верх. Руки Террза обрели привычные формы. Он бросил беглый взгляд по сторонам и увидел мать, все еще державшую обагренный кровью меч. Не успела она опомниться, как он вырвал оружие из ее рук. Террз не умел обращаться с мечом, но сила, ярость и юношеская отвага сыграли свою роль — с первого же удара он перерезал глотку гвардейцу. Солдат упал. Еще удар — и очередной гвардеец свалился замертво. Но долго так продолжаться не могло: врагов было слишком много, и все они слишком хорошо владели оружием и искусством ведения боя. Они обменялись знаками, растянулись цепью и стали окружать Террза.

— Террз, беги! — молила Верран. Он не обращал на нее внимания, и она в отчаянии приказала Ниду: — Заставь его!

Повторять ей не потребовалось. Схватив Террза сзади, Нид потащил его к выходу. Первые мгновения отчаянно сопротивлялся, и мутанту с трудом удавалось удерживать его. Потом вид наступающих гвардейцев, вместе с мольбами Верран и Четырнадцатой несколько отрезвили юношу, и он перестал сопротивляться. Нид осторожно ослабил хватку.

Они вчетвером бросились к выходу, в который, как кролики в нору, ныряли охваченные ужасом вардрулы. Один за другим Четырнадцатая, Верран, Террз и Нид протиснулись в узкий лаз. Гвардейцы, на секунду опоздав, разумно помедлили, не решаясь преследовать добычу в тесном незнакомом проходе.

Верран очень давно не бывала ни в одном пузотере. Она терпеть не могла эти неудобные, тесные туннели и обычно ограничивала свои прогулки широкими и густонаселенными проходами. Поступала она так не из каприза, просто невероятная теснота, близость каменных стен, подступавших со всех сторон, рождали в ней глубокое инстинктивное неприятие и чувство опасности, свойственное любому обитателю Поверхности, попавшему в замкнутое пространство. Пузотеры, особенно этой части подземного мира, которую называли Хллсрегские Тенета, пронизывали скальную породу замысловатыми извилинами. Здесь было легко заблудиться, и даже вардрульские подростки с их врожденными способностями ориентироваться в лабиринтах иногда терялись. Но сейчас опасность заблудиться им не грозила, потому что их вела Змадрк Четырнадцатая, а она знала эти места отлично. Нет, настоящая опасность была там, позади. Верран ползла на четвереньках, стирая колени о каменный пол, и все время прислушивалась, нет ли погони. Пока ничего слышно не было. Возможно, гвардейцы побоялись лезть в узкий туннель, а может быть, они так хитры и осторожны, что следуют за ними беззвучно Как ни старалась, Верран не могла прогнать видение стальных клинков, пускающих бесцветную кровь, падающих и умирающих вардрулов. Сколько их погибло? Гвардейцы действовали профессионально и безжалостно, им удалось уничтожить так много вардрулов за такое короткое время! Слишком много, чтобы сразу осознать урон. И они охотятся за Террзом. Я это знаю. Но почему именно сейчас, после стольких спокойных лет? Что произошло в Ланти-Юме? Почему же все-таки именно сейчас?

Потолок стал ниже, и Верран пришлось опуститься на локти. Она продвигалась вперед медленно и мучительно. Змадрк Четырнадцатая, привыкшая к такого рода передвижению, пробиралась достаточно ловко. Она ползла уже далеко впереди. «Мне нужно было пропустить Террза вперед, — подумала Верран. — Я, наверное, его задерживаю». Позади она услыхала легкое повторяющееся постукивание, и ее прошиб холодный пот, но через мгновение она догадалась, что это царапает стены и потолок колючая щетина Нида. Мутант с его мощным корпусом и колючками не был создан для продвижения по узким подземным туннелям. Бедняга Нид, каково-то ему приходится с его закостенелыми суставами. Уж точно куда хуже, чем ей. «Нид спас нам жизни. Сколько раз уже он это сделал? »

Пузотер расширился, и двигаться стало легче. Наконец туннель вывел их в маленькое помещение с достаточно высоким потолком, с которого светящимися гроздьями свисали сталактиты. Здесь явно побывал какой-то неизвестный художник. Некоторые из каменных сосулек были снизу доверху покрыты искусной резьбой. Инструменты художника — грубо выточенные резцы, деревянные молотки, горшки с кислотой и водой, кисти и полировальные шкурки лежали на полу. В помещении уже было несколько вардрулов. Два Лбавбща и один Фтриллжнр жались к дальней стене. Они бросили беглый взгляд на вновь прибывших, тут же отвели затуманенный взор. Перепуганные и переживающие огромное горе, они явно не желали разговаривать. Террз, однако, жаждал информации. Он обратился к ним по-вардрульски, но речь шла о таких простых вещах, что Верран ничего не стоило понять разговор. Она отметила, что к сыну вернулось его железное самообладание, держался и говорил он спокойно и удивительно властно.

— Куда подевались остальные? — спросил Террз. Его приглушенный голос не мог быть услышан в соседних туннелях.

— Многие попрятались в проходах Хллсрегских Тенет, — ответил Лбавбщ Одиннадцатый. — Некоторые укрылись в дальнем отсеке Дрииз. Несколько вардрулов отправились предупредить остальные кланы, чтобы собратья успели вовремя убежать и спастись.

— Убежать? Бросить дома? Ну нет, — сказал Террз.

Четыре пары глаз вардрулов уставились на него в изумлении. Четырнадцатая вопросительно хмыкнула.

Нид, который ничего не понял из разговора, не прореагировал. Верран же поняла все очень хорошо. Настоящий Фал-Грижни, подумала она.

— Если мы останемся, то присоединимся к Предкам! — заметил Фтриллжнр Рдсдр, старший сын патриарха Фтриллжнра.

— Нет, мы будем защищаться. Нас много. А солдат-людей мало, — членораздельно произнес Террз.

— Люди вооружены.

— И мы должны вооружиться.

— Но они яростны и невыносимо ужасны…

— Мы ведь убедились, что они уязвимы.

— Но мы, вардрулы, не убийцы, — певуче произнесла Четырнадцатая.

— И тем не менее вардрулы должны защищать свои дома, иначе они их потеряют, — настаивал Террз. — Более того, как же Змадрк Ридсвилщ и другие убитые сородичи? Что же, мы им ничего не должны?

Для вардрулов это приблизительно обозначало понятие мести.

При упоминании убитого отца свечение Четырнадцатой сразу стало неровным и мышцы вокруг глаз дрогнули. То же произошло с хииром других вардрулов. Похоже, предложения Террза пали на благодатную почву.

Террз побудит этих неженок к насилию, а им с этим не справиться, подумала Верран. Он их погубит. Погубит и себя. Как отец. Вслух же она сказала:

— Террз, довольно пролито крови. Остановись и подумай…

— Я как раз думаю, мама, — отрезал он. — Я вижу, что нас изгонят из дома, если мы сейчас не остановим этих людей — не остановим их раз и навсегда, вселив такой ужас в их сердца, что они никогда более не решатся ступить ногой в пещеры.

— Но вардрулы не годятся в солдаты, а неумелое сопротивление только разожжет ярость гвардейцев.

— А до сих пор они что, сдерживались? — вопросил Террз. — И вообще, почему сопротивление должно быть неумелым? Взгляни на Фтриллжнра Рдсдра.

Вардрул, о котором шла речь, восстановил свое свечение, и неподвижность его лица отражала глубокий мыслительный процесс.

Брови Верран сдвинулись, но от ответа ее удержало предостерегающее шипение Нида. Глаза мутанта были устремлены на выход из туннеля. Разговор смолк, и присутствующие напряженно прислушались. Вардрулы потемнели от нового приступа страха. Поблизости послышались человеческие голоса. Несколько герцогских гвардейцев, осмелившихся проникнуть в узкий туннель, преследуя добычу, неумолимо приближались. У Верран перехватило дыхание, и она огляделась в поисках другого выхода. В стене была трещина, и трое или четверо вардрулов уже ринулись туда. Четырнадцатая медлила, устремив взор на свою Будущность. Но Террз и не думал присоединяться к ней. В два прыжка он достиг выхода из туннеля и затаился с мечом в руке. Нид присел с другой стороны. Щетина на его морде встала дыбом, обнажились клыки. Он уже не казался старым и немощным.

Выражение лица Террза было беспощадно ледяным. Верран снова подумала: «Фал-Грижни, весь в отца».

Послышалось царапанье, шебуршанье, и из туннеля на четвереньках выполз гвардеец. Не успел он покинуть туннель, как оружие Террза обрушилось на него. Гвардеец рухнул на пол и умер, истекая кровью, не проронив ни звука.

«Не помедлил ни минуты! » Верран содрогнулась от нахлынувшего отвращения. «Совершенно хладнокровно убил человека, безо всяких эмоций. Знаю ли я своего сына? Откуда у него эта жестокость? » И пришла непрошенная мысль: «Ему не нужно было учиться — это у него в крови. Он защищает свой дом, — напомнила она себе. — Он защищает все, что ему дорого». Она взглянула на Четырнадцатую. Щупальца-пальцы у нее были напряжены, а неравномерно вспыхивающая плоть посылала какие-то непонятные сигналы. Фтриллжнр Рдсдр, неярко светясь, смотрел как зачарованный. Хиир двух других вардрулов остался на низком уровне — эти испугались.

По знаку Террза Нид оттащил труп. Через мгновение второй гвардеец выполз из прохода и также был уничтожен одним ударом меча. Когда Нид убрал тело, Рдсдр издал вибрирующий звук, третий герцогский гвардеец оказался хитрее. Возможно инстинкт предостерег его, или он просто был лучше обучен. Он сгруппировался еще в туннеле и горизонтально вбросил свое тело в помещение, так что удар Террза прошел от него на волосок. Гвардеец перекатился и вскочил, держа меч наготове. Два быстрых, почти машинальных выпада лишили жизни двух Лбавбщей. Вардрулы свалились замертво, угасая на глазах. А гвардеец набросился на Террза.

Из туннеля выбрался еще один гвардеец с обнаженным мечом и оказался перед клыками и когтями Нида.

Террз не слишком умело отразил удар и отступил. Заметив неопытность противника, солдат сделал ложный выпад, получил еще один неуклюжий ответный удар и быстрым движением выбил меч из рук Террза. Он оказался безоружным. Верран шагнула к упавшему клинку, то же сделала Четырнадцатая, но ни та ни другая не успели бы вовремя. А Нид был занят собственной битвой.

Террз отступил под натиском опытного противника. Еще несколько шагов, и спина его упрется в стену.

— Беги, Террз, — взмолилась Верран, но сын и не думал ее слушаться.

— Фтриллжнр Рдсдр! — воскликнул он голосом, в котором были и призыв, и команда. — Помоги мне!

Фтриллжнр Рдсдр стоял позади гвардейца. Его хиир был силен, выражение лица неразличимо. В руке он сжимал деревянный молоток, брошенный резчиком. Казалось, вардрул не знал, что с ним делать.

— Рдсдр! — воскликнул Террз, и вардрул решился.

Подняв молоток, он осторожно опустил его на голову гвардейца, но удар пришелся вскользь по шлему Солдат обернулся, чтобы посмотреть, кто его атаковал, и Террз отпрыгнул от стены. Фтриллжнр Рдсдр снова ударил, на этот раз гораздо сильнее, и попал противнику по правой руке, повыше локтя. Лицо солдата перекосилось. Он перебросил меч в левую руку и замахнулся на вардрула. Но ему помешал Террз, который подскочил сбоку и схватил его за руку. Гвардеец попытался отбросить юношу, но град все более сильных ударов, наносимых Фтриллжнром Рдсдром, обрушился на его голову и плечи. Один из них поранил ему щеку, и гвардеец невольно дернулся в сторону. В это мгновение Террз вырвал меч у него из руки и всадил ему в горло.

Сражение закончилось. Нид расправился со своим противником, и теперь тела четырех гвардейцев лежали на каменном полу. Рядом с ними были два тела вардрулов. Пятеро оставшихся в живых взирали на результаты этой бойни с различным выражением на лице — от застывшей враждебности до бесшабашного триумфа в глазах. Леди Верран оторопела, а в затуманенных глазах Четырнадцатой читался ужас. Фтриллжнр Рдсдр стоял в стороне. Его плоть то вспыхивала ярим светом, то угасала, когда он переводил взгляд с человеческих трупов на молоток в своей руке и обратно и не мог оторвать взгляда от этого деревянного молотка. Время от времени вырывавшийся из его горла звук указывал, что постепенно он осознает происшедшее. И он смотрел на это простое орудие, как будто впервые видел нечто подобное.

Вскоре герцогские гвардейцы покинули подземные пещеры. Их добыча, сын Террза Фал-Грижни, пока ускользнула от них, и преследовать его они сочли неразумным. Белые демоны словно растаяли: как и подобает таким неестественным созданиям, они исчезли в непознанных глубинах своих жутких подземных лабиринтов. Душные коридоры были бесконечны и казались пустынными. Поиски не дали никаких результатов, и солдаты с радостью покинули эти места, их воинская отвага сменилась вполне объяснимой озабоченностью. Они совершенно не боялись робких вардрулов, но их обиталище — это совсем иное дело. Люди могли легко потеряться в пещерах и уже никогда не выбраться обратно. Одно такое несчастье уже произошло: отряд из четырех человек под командованием ужасного капрала Хенила исчез в путанице низких туннелей, и больше его не видели. Хенил и его люди заблудились или хуже того… Невозможно было предугадать, какие опасности таят в себе эти проходы. Пещеры, чуждые и враждебные, наводили тоску. После отнюдь не тщательных поисков пропавших сотоварищей гвардейцы поспешили убраться оттуда.

Прошел полный цикл смены красок, прежде чем вардрулы решились покинуть свои убежища. По одному и группками они выбрались из укрытий, чтобы посмотреть на дело рук гвардейцев. Весь широкий коридор, соединявший Блистание Мвжири, откуда вторгся неприятель, и пещеру с погребальной заводью Змадрков, был усеян трупами, причем среди них не было человеческих тел. Многочисленные мелкие ниши и выемки были тоже заполнены мертвецами — представителями различных кланов. Но самую жуткую картину являла собой обширная пещера вокруг погребальной заводи. Там пол был просто белым от тел. Десятки их лежали по краям водоема. Тела же тех, кто пытался бежать, были разбросаны повсюду. Все сородичи Змадрков собрались в тот роковой час в этом помещении, и три четверти из них погибли.

Выжившие Змадрки собрались здесь вместе с Верран, Нидом, Террзом и Четырнадцатой. Вардрулы, потрясенные размером катастрофы, говорили мало. Плоть живых была почти такой же бесцветной, как плоть мертвых. Четырнадцатая молчала, глядя по сторонам затуманенным взором. Она крепко сжимала Руку Террза.

Террз подвел их к телу патриарха Змадрка. Глаза его все еще оставались открытыми. Террз опустился на колени и закрыл их. Верран потрясли слезы, задрожавшие на ресницах ее всегда сдержанного сына.

Юноша поднял на нее глаза.

Ты все еще готова превозносить достоинства людей, мама? — спросил он негромко. — Ты все еще хочешь, чтобы я изучил их повадки?

Верран не нашла, что сказать. Она шагнула было к нему, протягивая руку, но взгляд сына остановил ее.

— Это чудовищная раса, — продолжил Террз не повышая голоса. — Я презираю их. Я не хочу принадлежать к ним, мама. И не буду.

Глава 5

Вечерело, когда мастеровой, одетый в синий комбинезон, и его подмастерье подошли к задней двери герцогского дворца. Им не составило труда проникнуть в огромную кухню. Там было полно поваров, их подручных, посудомоек и всякого рода прислуги, одетой в роскошные ливреи — свидетельство их принадлежности высокородным господам, прибывшим во дворец. Были здесь и стражники, сменившиеся с поста, торговцы и прочая публика. Среди этой сутолоки, появление двух вполне заурядных фигур прошло незамеченным. Тем не менее всякий, кто счел бы нужным присмотреться к вновь прибывшим, обнаружил бы кое-что интересное. Мужчина — рослый, крепкий, с высоко зачесанной шевелюрой и раздвоенным носом — держался свободно и с высокомерием, которое вряд ли приличествовало его скромному социальному положению. Подмастерье — безбородый подросток с выбивающимися из-под просторного колпака прядями светлых волос — смотрел на мир глазами жесткими и мудрыми, как у попугая. Они несли объемистый и явно тяжелый деревянный сундук.

Никто не задал им вопросов, когда они вошли, потому что здесь постоянно, в любое время дня и ночи, толклись торговцы и коробейники. Но проникнуть отсюда во внутренние покои было делом далеко не простым. Стражник, стоявший в коридоре, обычно пресекал попытки непрошенного вторжения. Когда двое мастеровых уверенно направились к лестнице для прислуги в конце вестибюля, караульный преградил им путь.

— Зачем идете? — спросил он строго. Мастеровые остановились и смерили караульного взглядами, исполненными необъяснимого презрения. А подмастерье и вовсе излучал враждебность. Казалось, они и не собираются отвечать. И все-таки старший ответил, причем достаточно вежливо:

— Йорко, мастер каменной кладки, к вашим услугам. Я здесь с моим подручным, чтобы починить камин в личном покое герцога.

— А что с камином?

— Сегодня рано утром огромный столб дыма и копоти вырвался из камина прямо в комнату. Хвала везению, его милости не было там в это время! Можно предположить, что дело в дымоходе, потому-то меня вызвали посмотреть и все наладить.

— В такое-то время?

— Что ж делать, я готов пойти на любые неудобства, лишь бы услужить герцогу. Йорко самый верный из подданных его милости.

— А в ящике что?

— Мои инструменты. Вот, гляди. — И мастеровой откинул крышку, представив взору караульного самые обычные предметы.

— А мне ничего не сказали, — посетовал караульный.

— А разве тебе обо всем говорят, господин начальник? Тебе небось так сразу и расскажут о страшных, может, даже губительных последствиях неисправности герцогского дымохода?

— Ну ладно, — несколько смущенно произнес часовой. — Проходите.

Двое мастеровых, умело маневрируя, пронесли тяжелый ящик по двум узким лестничным маршам, прошли в черно-розовый мраморный зал, украшенный огромными зеркалами в хрустальных с позолотой рамах. Подмастерье оглядел кричащую роскошь с явным одобрением, пробормотав: «Вот это да! »

— Это, моя дорогая Джоски, твое законное наследство — я имею в виду великолепие, роскошь и славу, что окружают истинного аристократа, — заметил переодетый разбойник Вурм-Диднис.

— Да уж точно. Я здесь совсем как дома, — ответила Джоски. — Мы все себе воротим, ваша светлость. Нам-то с тобой это пара пустяков. Ну и где это герцогское жилище?

— Покои, дочь моя. Его покои. У меня здесь карта, что дал этот лорд Никто. Поставим-ка ящик.

Диднис порылся в кармане, извлек неловко начерченную схему, которую они вместе принялись изучать.

— Прямо, поворот направо, снова прямо — и вот оно. Наш клиент Никто все ясно начертил.

— Надеюсь. — Джоски с ворчанием ухватилась за свой край сундука. Они отправились дальше. — Мне было бы, правда, спокойнее, знай мы побольше об этом Никто. Как хоть его настоящее имя…

— И что бы мы, по-твоему, с того имели, мое золотое дитя?

— Знай мы его имя, разыскали бы его в случае нужды. А так… Он же, в конце-то концов, нам еще половину должен. А что, если мы дело сделаем, а он удерет и не заплатит? И останемся в дураках, всем на потеху. Ой, я точно со стыда помру — головы не подниму от срама.

— Ты всегда сможешь высоко носить свою головку, моя принцесса, потому что ты из рода Диднисов, — а этого самого по себе довольно.

— Совсем не довольно! Ничего нам не поможет, если нас надует это ничтожество, жалкий лорд Никто!

— Миледи Джоски… — В голосе Вурм-Дидниса появились строгие отцовские нотки. — Подобный цинизм не приличествует знатной даме. Нужно научиться доверять чести своего рода и других достойных фамилий. Лорд Никто аристократ.

— Да откуда мы это знаем?

— Инстинкт учит нас распознавать себе подобных. Руки лорда Никто белы, нежны и украшены перстнем ценой минимум в сотню серебряных шорнов. А это говорит о многом.

— Ну ладно. Но все равно я хочу…

Их диалог прервало появление в коридоре вооруженного стражника. Диднис и его сокровище тут же возобновили исполнение роли каменщиков и миновали препятствие без затруднений. Вскоре они подошли к дверям личных покоев герцога.

Войдя внутрь, они направились к дверям спальни, возле которых Джоски помедлила, чтобы восхититься массивными позолоченными предметами обстановки, мраморным полом, куполообразным потолком, пышно расписанными фресками.

— Смотри-ка, па. — Джоски указала наверх. — Взгляни на эту с сатирами и нимфами. Как, интересно, один сатир может управиться с…

— За работу, дитя, — скомандовал Диднис. — Давай займемся делом.

Огромная кровать с зелено-золотым пологом, от одного вида которого становилось душно, стояла на невысоком помосте. Наемный убийца с дочкой поставили сундук в изножье кровати. Диднис поднял крышку и снял верхний слой содержимого, обнажив простую кожаную шкатулку с просверленным в крышке ровным круглым отверстием. Он осторожно вынул шкатулку, поставил ее на пол и открыл. Внутри помещался объемистый, закрытый крышкой железный сосуд, наполненный порохом. Там же была установлена свеча, окруженная у основания скомканной бумагой. Крученый запальный шнур, пропущенный через бумагу, вел к крошечному отверстию в боку железного котла.

— Теперь, моя принцесса, слушай внимательно — я объясню действие этого замечательного устройства.

— Да я и сама знаю, как эта штука работает, — сообщила Джоски своему папаше. — Все про нее знаю. Зажигаем свечку, закрываем крышку и суем под кровать герцогу. Потом выбираемся отсюда. А через несколько часов, когда герцог заснет себе, свечка догорит, бумага вспыхнет, фитиль загорится, порох — ба-бах!!! — Она живописно раскинула руки. — И герцог готов.

— Все верно, моя умница, но ты упустила одну-две детальки, очень важные, которые, ради твоего образования, я должен растолковать: первое — нужно знать, что годится не любая свеча. Эта, например, изготовлена лично мною, чтобы горела подольше, таким образом пройдет несколько часов между воспламенением и взрывом. Иначе наше устройство может сработать раньше, задолго до того, как его милость явится, чтобы отойти ко сну, и пропадут понапрасну изобретательность и труд. Ясно?

Джоски старательно кивнула.

— Хорошо. Когда-нибудь, думаю, очень скоро, я передам тебе, дитя мое, рецепт этого свечного воска, ибо ты того заслуживаешь. Итак, еще одна маленькая, но важная деталь: я имею в виду цепи, которые удерживают крышку котла, чтобы ни одна часть нашего устройства зря не пропадала.

— Цепи! — брезгливо поморщилась Джоски. — Забыла. Простите, ваша светлость.

— Ты молода, и мы не вправе ожидать совершенства. Не бойся, дочь моя, твой талант все преодолеет. А теперь давай же покончим с этим.

Вурм-Диднис полез в ящик и, вытащив кусок прочной цепи, обмотал вокруг железного сосуда и запер на замок. Из кармана комбинезона он достал кремень, огниво и кусок стали, которые употребил, чтобы зажечь свечу. Проделав это, плотно закрыл коробку. И очень осторожно подпихнул адскую машину под кровать герцога. Тепло, которое он ощутил через дыру в крышке, удостоверило его, что свеча не погасла. Проделав все это, Диднис поспешно сложил все свои инструменты обратно в деревянный сундук, закрыл крышку и поднялся.

— Идем, миледи Джоски, нам пора. Выполнив задание, разбойник исчезает так же тихо и быстро, как вчерашнее благополучие. Поспешим, дитя мое.

Оба торопливо покинули герцогские покои и беспрепятственно проследовали обратно тем же путем, что и пришли, пока не достигли растворенного окна, возле которого Джоски вдруг остановилась. Бросив свой конец сундука, она глянула на освещенный фонарем уголок сада под окном. Ее взору предстали несколько фигур — одни разодеты в шелка, парчу и драгоценности, как это принято при дворе, другие облачены в скромные полуночные одеяния Избранных. Две фигуры особенно привлекли ее внимание. Одна была приземистой, щекастой и выглядела бесполой. В ней она признала свою жертву — герцога Повона Дил-Шоннета. Вторая же, мрачная и унылая, казалась столько же знакомой.

— Лорд Никто! — воскликнула Джоски. — Гляди-ка, па, вон там внизу — это же лорд Никто!

— Миледи Джоски, сейчас же отойди оттуда! Они же тебя заметят! — умоляюще произнес Вурм-Диднис.

— Да ведь это подходящий случай — узнаем, кто он! — возразила Джоски, не отходя от окна.

— Да теперь уже все равно! Нам нужно сейчас же убраться отсюда! Если только ты меня любишь, дитя мое…

— Да конечно же люблю. Но ведь это важно, па! Я хочу это узнать. Хочу!

Вурм-Диднис воздержался от дальнейшего спора. По коридору к ним направлялся стражник. Джоски ему обрадовалась. Напустив на себя восторженный вид, она спросила:

— Эй, мастер Йорко, ты когда-нибудь видел такую роскошную публику? Кто это может быть? Вот интересно-то!

Диднис еле слышно выругался.

— Неужто там сам герцог? — наивно поинтересовалась Джоски. — Ой, как хотелось бы увидеть самого герцога! Я бы дома всем рассказал!

Стражник остановился и наблюдал эту сцену со снисходительной ухмылкой.

— Пора идти, парень, — процедил сквозь зубы Вурм-Диднис. — Пора.

— Не сердись на парнишку, — остановил его стражник. — Ему-то все это в новинку и в радость. Вот, парень… — Он подошел к окну и указал пальцем. — Видишь там человека в серебряной парче с огромной драгоценной цепью — это сам герцог Повон.

— Ой, здорово! Вот это да! Никогда такого не забуду, никогда! А другие кто, господин стражник? Вельможи небось?

— Конечно, парень. Вон тот вот, который около его милости стоит, лорд Бескот Кор-Малифон. А эта леди — ну, вся расфуфыренная — герцогская нареченная кельдама Нуксия. А тот вон в синем камзоле — старикашка с перекошенной физиономией — это Трел Уэйт-Базеф, который из замка Ио-Веша. Ну а позади — эти, конечно, ученые из Избранных.

— А его непревзойденность Джинзин Фарни тоже тут?

— Нет, парень. Фарни болен, так болен — ужас! Похоже, умирает. Видно, даже колдовство не всегда помогает.

— А это кто? — спросила Джоски, указывая рукой за окно. — Вон там стоит, сжавшись в комочек, один-одинешенек? Этот дохлик, почти без подбородка?

— Да это единственный герцогский сынок — лорд Снивер Дил-Шоннет.

— Герцогский сынок?

— Конечно. Он и сам станет герцогом когда-нибудь. Послушай-ка, парень, он вроде заметил, что ты его рассматриваешь. Прямо на тебя уставился. Неважнецки он выглядит, а? Как бы приступа у него не было.

— Ну здорово!

— Кажется, твоему подмастерью очень уж все понравилось, — заметил стражник с улыбкой.

— Это уж точно. Его все приводит в восторг, — ответил Вурм-Диднис. — Одно лекарство от этого — увести его отсюда поскорее. Пошли, парень. Пора.

Получив желанную информацию, Джоски не стала медлить. Через несколько минут они с отцом уже спустились по лестнице для прислуги. Но только когда они, покинув дворцовую территорию, скользили по водам Лурейского канала в нанятом домбулисе, Вурм-Диднис решился заговорить с дочерью.

— Я знаю, дитя мое, намерения твои добры, а хладнокровие достойно восхищения, но отвага может перейти грань разумного, и в этом случае…

— Ой, какая чепуха! — перебила его Джоски. — Только подумай, что мы выяснили. Лорд Никто — герцогский сынок! Мы же обеспечили себе будущее, па! И состояние Диднисов снова в наших руках!

Домбулис рванул вперед и вскоре скрылся во мгле.

Непревзойденный Джинзин Фарни, слишком больной, чтобы присутствовать на герцогском приеме, лежал в тот вечер в постели. Особняк Фарни, не более чем старый дом без претензий на оригинальность, выходил на наименее интересную окраину Юмского канала в той части города, которую лишь с большой натяжкой можно было называть аристократической. Многие говорили, что образ жизни Фарни отнюдь не соответствует его высокому положению. Но особняк Фарни, уютный, хотя и несколько обшарпанный, превосходно отражал вкусы своего владельца. Мудрец, у которого не было близкой родни, жил здесь среди книг, приспособлений для научных опытов и немногочисленной верной челяди. Искренне преданные слуги без устали хлопотали о здоровье своего расхворавшегося хозяина. Последние несколько недель они, призвав на помощь всю свою изобретательность, старались найти подходящее лекарство для Джинзина Фарни, но разнообразные домашние отвары, изысканные кушанья, тайные жертвоприношения Эрте и всякого рода снадобья, купленные у заморских торговцев, оказались бесполезными. Все это привело их к одному выводу: болезнь Фарни коренится в меланхолии. Непревзойденный нуждается в развлечениях, хорошей шутке и обществе себе подобных. Но как устроить все это, если у него ни семьи, ни близких друзей? Именно поэтому пожилой мажордом с таким удовольствием встретил на пороге дома знакомую длинноногую фигуру.

— Мастер Рил! — радостно воскликнул он, распахивая дверь перед Риллифом Хар-Феннахаром — любимым племянником Фарни. — С возвращением вас!

— Спасибо, Драндл. Рад снова видеть тебя.

Феннахар переступил порог и оказался в освещенном холле. Он был высок и молод. В его каштановых волосах золотились выгоревшие на солнце пряди. Лицо, обычно довольно бледное, почернело от загара, отчего умные серые глаза казались ярче. Серьезный и обеспокоенный взгляд не соответствовал настроению, которое передавали лучики-морщинки, разбегавшиеся от глаз. Хар-Феннахар выглядел человеком, любящим повеселиться, но которому сейчас не до смеха. На нем была дорожная одежда от дорогого портного, несколько пообтрепавшаяся и уже не модная. А шляпа и вовсе до смешного древняя. Он не носил дорогих побрякушек, так что никакой внешний признак не указывал, что перед вами лорд Хар-Феннахар, хозяин обширного особняка и обладатель одного из самых крупных состояний в Ланти-Юме.

— Когда вы приехали, мастер Рил? — спросил Драндл.

— Около часа назад. Обнаружил дядино письмо, а также твою записку, и тут же прибежал. Как он, Драндл?

— Неважно. С каждым днем ему все хуже. Но, надеюсь, вы сможете укрепить его дух, а то и наставить его на путь выздоровления. Идите же наверх, сударь. Он хотел видеть вас в тот же миг, как вы появитесь.

Феннахар кивнул и взбежал по главной лестнице, прыгая через две ступеньки. Он сразу направился в спальню дяди. Помедлив у дверей, чтобы стереть обеспокоенное выражение с лица, постучал. Слабый голос пригласил его войти. Феннахар вошел и застал Непревзойденного Джинзина Фарни сидящим в постели. Только большим усилием воли племяннику удалось не выказать потрясения, которое вызвали в нем перемены, происшедшие с дядей. Джинзин Фарни всегда был человеком подвижным, плотного телосложения, с мощной грудной клеткой. Лицо его, прежде широкое, с крупными чертами и ярким румянцем, осунулось и стало серым, глаза запали, щеки ввалились. Тело стало худым и вялым, руки — костлявыми, а пальцы — похожими на когти. Лишь небольшие черные глаза, в которых всегда играла ирония, загорелись при виде молодого человека.

— Наконец-то ты вернулся, — воскликнул он. — Не спешил? Чем занимался на этот раз?

— На этот раз — руинами Дайпуля, дядюшка.

— Снова руины? Не надоело еще? Это твоя четвертая экспедиция за два года. Когда же ты перестанешь болтаться по свету, мальчик? Тебе же принадлежит особняк Фарни, и ты здесь, в Ланти-Юме, очень нужен. Пора тебе остепениться и как следует взяться за управление вотчинами. Если состояние нашей семьи придет в упадок — это случится по твоей вине, из-за твоего пренебрежения обязанностями.

— Ой, перестаньте читать мне проповеди, дядюшка. Вы не хуже меня знаете, что моему брату Фреву можно доверить управление имуществом. К тому же он это страшно любит. Это дело ему по плечу, он с ним прекрасно справляется. Лучше, чем я. Собственность Феннахаров не пострадает от моего отсутствия. Наоборот — скорее выиграет. Да вам это и самому известно.

— Да, но я не был уверен, что это известно тебе. — Слабая улыбка растянула бледные губы Фарни. — Но шутки в сторону. Ты не можешь так просто освободиться от своих обязанностей. Сколько тебе?.. Лет сорок?

— Тридцать пять.

— Пора остепениться. Найти жену. Произвести на свет наследника. И пожалуйста, не уверяй меня, что и это может сделать Фрев. Титул на тебе.

— Никогда я его не желал, не ожидал и не готовился к нему. Как жаль, что умер бедняга Стиксен! А что до женитьбы — так мне некогда, дядюшка.

— Разве тебе не хочется обзавестись семьей, Рил? Ты ведь не какой-то там женоненавистник, правда?

Феннахар как-то странно поежился.

— В общем — нет. Но, по правде говоря, за последние пять лет, мне не довелось встретить подходящую женщину.

— Да ты за последние пять лет почти здесь и не был. Во всяком случае, дело не только в том, чтобы она нравилась. Во многих знатных семьях есть сейчас дочери подходящего возраста. Почему бы не взять в жены одну из них — и все? Что из пустяка делать проблемы?

— Вам-то, может быть, и просто. Вам ведь не предлагают связать жизнь с какой-нибудь хихикающей девчонкой шестнадцати лет.

— Ну не век же ей будет шестнадцать, как бы она ни старалась. Терпение, друг мой, терпение.

— Я несколько староват для таких девчонок, дядя Джинзин. У меня нет с ними ничего общего. При них я чувствую себя старым и усталым. Я слишком долго ждал, и теперь эти девицы из богатых домов кажутся мне просто детьми. Порой это весьма милые детишки, но вы хоть раз пытались разговаривать с ними?

— Если находится такая, что хороша собой, послушна и плодовита, неужели она должна еще и разговаривать?

— Я считаю, что да. Не намерен всю жизнь помирать со скуки.

— Заведи любовницу или даже нескольких, если хочешь.

— Довольно дорогостоящее предложение, а? Вы, видимо, задались целью отвлечь меня от путешествий — но это недостаточно сильный соблазн. Теперь я направляюсь на север в поисках Зеленой башни Пругида. Если мне удастся найти, то…

— Боже, пошли мне терпение! Неужели тебе никогда не надоедят все эти упавшие башни, черепки и ошметки штукатурки?

— Нет, пока я могу так много от них узнать. Дайпуль, например, дал мне очевидные доказательства чуждой цивилизации. Теперь я уверен: этот город был основан какими-то разумными созданиями но не людьми. Если это так, то весь остров Далион, видимо, принадлежал этим созданиям до прихода сюда людей.

— Теория, мой мальчик. Чистейшая гипотеза, и пока не доказуемая. Во всяком случае, не было никакой нужды отправляться в Дайпуль, да и в Ундриет, Джобааль или Великий Эйвей. Мое Познание все это тебе бы показало.

— Это не совсем то.

— Не то, но гораздо лучше. Подумай, сколько времени бы ты сэкономил. Ну ладно, по твоему лицу вижу, что тебя не переубедишь. Ты всегда был упрям, Рил, как осел с несварением желудка.

— Это у меня наследственное, дядя Джинзин. — Феннахар улыбнулся и уселся на стул возле кровати. — А я полагаю, что семейное упрямство, которое и тебя не обошло, поможет тебе побороть болезнь.

— Ах нет. Не думаю. Сочетание силы воли и Познания помогало мне долгие годы не поддаваться болезни, но нельзя все время откладывать — она берет свое. Подобную болезнь, как кредитора, можно не пускать в дом до поры до времени, но, кажется, пришло мое время расплачиваться.

— Вы же не собираетесь сдаваться, правда?

— Нет, но и не собираюсь строить беспочвенных иллюзий. Ну, хватит об этом — нудная тема, и совсем не то, зачем я тебя сегодня вызвал.

— Дядюшка…

— Есть дело, которое мы должны обсудить, и хочу, чтобы мы этим занялись тотчас же, пока я в силах. Приготовься слушать очень внимательно, потому что это важно.

Почувствовав, что нежелание ученого обсуждать болезнь искренне, Феннахар послушно кивнул.

— Это тебе понравится, мой мальчик. Я хочу отправить тебя в одну экспедицию. Эге, ты удивлен, а? Я объясню, в чем дело. Прежде скажи мне, в курсе ли ты обстоятельств гибели Террза Фал-Грижни семнадцать лет назад?

— Я не знаю подробностей, — ответил Феннахар. — Фал-Грижни, который был главой ордена Избранных до тебя, устроил заговор, чтобы свергнуть герцога. Каким-то образом это стало известно, и был отдан приказ о его аресте. Гвардейцы герцога взяли штурмом охраняемый с помощью магии дворец Грижни, и во время атаки Фал-Грижни был убит. Дворец сгорел дотла, а руины его лежат нетронутыми до сего времени. Соратники Грижни по заговору, если таковые имелись, остались целыми и невредимыми. — Феннахар бросил испытующий взгляд на дядю, чья лояльность подверглась испытанию семнадцать лет назад, но лицо Фарни было младенчески невинным. — Так, насколько я понимаю, все и кончилось. Есть множество слухов и легенд, связанных с именем Грижни. Рассказывают о привидениях, мести, проклятиях и тому подобном. Но я не верю ничему.

— Нет? О, мудрейший из племянников! Может, тебе стоит прочесть вот это.

Фарни указал на пачку пожелтевших листков, которые лежали на столике возле кровати.

Брови Феннахара вопросительно изогнулись.

— Это моя собственная копия некоторых секретных документов, которые сейчас находятся в герцогском архиве. Не стану описывать, как мне удалось достать их несколько лет назад. Эти записи, сделанные писцом во время официального расследования, которое имело место сразу после сожжения дворца Грижни. Ты ведь и не знал, что было расследование?

Феннахар отрицательно качнул головой.

— Большинство не помнит об этом. Однако Террз Фал-Грижни был одним из самых выдающихся аристократов, да к тому же еще носил титул Непревзойденного. Его убили без суда и следствия, все его домочадцы погибли вместе с ним, а дворец сровняли с землей. Некоторые слабонервные граждане сочли, что имело место превышение мер безопасности, и наш герцог решился на публичное умывание рук. Достигнув желаемого самоочищения, он постарался замять это дело, но не позаботился уничтожить все записи. Так вот, эти протоколы содержат рассказы свидетелей — герцогских гвардейцев, которые присутствовали при гибели Фал-Грижни. Различные версии, рассказанные ими, путаны и даже противоречивы, но есть ряд пунктов, по которым они совпадают. Все утверждают, что, Грижни противился аресту и использовал для этого свое могущество. Конкретно — напустил в помещение, расположенное под каналом, где его обнаружили, странную и ужасную темноту. Гвардейцы рассказывали об этом несколько истерично, но я понимаю, что темнота была неестественно густой, одуряющей, и при этом присутствовал специфический запах.

— И какова была цель этого мрака? Неужели Грижни надеялся с его помощью спрятаться от гвардейцев?

— Если бы ты знал этого человека, никогда бы не задал такого вопроса. У Террза Фал-Грижни была несгибаемая воля и гордость, достойная императора. Он ни за что бы не стал прятаться. Нет, мне кажется, на уме у него было совсем иное. Что-то у меня горло пересохло. Передай-ка мне ту чашку с водой, мой мальчик. — Феннахар выполнил просьбу. Фарни сделал небольшой глоток и продолжил: — Когда гвардейцы вошли в это подвальное помещение, Фал-Грижни заговорил с ними. Он произнес определенные пророчества. Грижни заявил, что мрак, наполняющий комнату, вернется когда-нибудь и охватит весь остров Далион, начиная с середины и простираясь до самого моря. Этот мрак будет населен существами — созданиями Грижни, — которые станут охотиться на людей. И начнется все, сказал он им, когда звезда засияет в полдень и лев родит дракона.

— Вы представляете, о чем он говорил, дядюшка? — спросил заинтригованный Феннахар.

— Представляю? У меня сотни идей на этот счет. Возможности бесконечны — в том-то и дело. Мрак в сочетании с угрозами Грижни так подействовал на гвардейцев, что они запаниковали и убили его на месте. Тем бы все и кончилось, но эти пророчества не дают мне покоя с того самого момента, как я о них узнал. Дело даже не в покое — я в ужасе, ибо, кажется мне, знаю, что они предвещают. Он умолк, чтобы отпить еще воды.

— Вы уверены, дядя Джинзин, что стоит продолжать? Может, лучше отдохнуть?

— Нет еще. Послушай, Рил. — В его тоне появилась непривычная настойчивость. — Если мои подозрения оправданы, то мы в опасности. Я имею в виду — все мы, не только жители Ланти-Юма, но все обитатели острова Далион. Совершенно очевидно явствует из рассказов гвардейцев, что Непревзойденный Грижни, должно быть, достиг и использовал наивысшее Познание в мгновения, предшествовавшие смерти. Он наслал на нас проклятие мрака, а это равносильно смертному приговору. Нет, не надо смотреть так скептически, мальчик, — я говорю серьезно. Тьма через Познание, о которой говорил Грижни, ядовита. Если она вернется, чтобы охватить всю землю, как он пообещал, то человечество должно или бежать, или умереть. Не знаю, когда она наступит, потому что намеки на льва и дракона могут означать что угодно. Но я нисколько не сомневаюсь, что дни человеческие на этом острове сочтены.

— Вы его знали, дядя Джинзин. Он что, был настолько мстителен?

— Террз Фал-Грижни был своеобразным экземпляром, Рил. Блестящим, самым великим мудрецом которого когда-либо видывал этот мир. Он, как никто другой, овладел Познанием. Он был вполне доброжелателен, по крайней мере, стремился к этому. Даже, я бы сказал, абстрактно милосерден. И в то же время что-то коренилось в нем ледяное, несгибаемое, беспощадное — непрощающее сердце… и совершенная неспособность ладить с окружающими: понимать и быть понятым. Конечно, он не был тем чудовищем, каким его рисует молва, но ответ на твой вопрос таков: да, если его загнали в угол, он мог решиться на потрясающую жестокость.

— Я не совсем понимаю. Если вы знали об этом на протяжении стольких лет, почему ничего не предприняли? Вы, великий ученый, глава ордена Избранных и один из могущественнейших людей в этом городе? Если Грижни наслал на нас проклятие, разве вы не можете снять его?

— Возможно, мне это и удалось бы, если бы я знал, как он это сделал, — ответил Фарни. — Видишь ли, несмотря на то, что о нем думают, Познание по сути своей рационально и последовательно. Применительно к данному случаю можно сказать, что правильный способ развеять чары можно найти, только зная, как они были навеяны. Подобные методы крайне индивидуальны, и число их бесконечно. Работая вслепую, я не смогу разрушить то, что сделал Грижни. Вот если бы я мог взглянуть на его записи… Он непременно записал весь процесс в дневник или еще куда-то — мы все так делаем эти записи утрачены.

— И что же, никто из вас, мудрецов, не может ничего предпринять?

— Нет. Я называюсь Непревзойденным потому, что мои достижения в Познании больше, чем у других ученых-магов в этом городе, ну, может быть, за исключением Нуллиада, но он сумасшедший. Если я не могу уладить это, никто другой тем более не может. Но ты, племянник, возможно, как раз тот, кто способен помочь. — Хар-Феннахар молча ждал, когда ему растолкуют сказанное. — Я всегда полагал, — продолжил Фарни, — что Террзу Фал-Грижни удалось сохранить записи, по крайней мере, некоторые из них. Он наверняка так гордился достигнутым, что не мог не сохранить информацию. У меня есть на этот счет предположение. Не знаю, помнишь ты или нет, что Грижни женился на молоденькой…

— На Верран, — произнес Феннахар.

— На дочери Дриса Верраса. Да, вроде бы ее звали Верран. У тебя превосходная память.

— Не очень-то. Просто я знал ее много лет назад, когда мы оба были молоды. Это была самая хорошенькая, умная и смелая девушка, какую я когда-либо встречал. И она погибла в семнадцать лет, — заключил Феннахар так горестно, что Фарни взглянул на него с удивлением.

— Возможно, и не умерла, — сказал Непревзойденный, и теперь уже настала очередь Феннахара удивиться. — Никто точно не знает, что произошло с леди Грижни. Она могла погибнуть во время нападения, но некоторые думают, что она спаслась. И я один из них. Мне кажется, Фал-Грижни переправил свою жену в безопасное место. В то время ее благополучие не могло не заботить его, потому что она носила в чреве его ребенка. Более того: я думаю, что он отправил с ней самые важные свои записи. Доказательств тому нет. Но мои предположения основываются на знании характера Грижни.

— То есть вы имеете в виду, что, если Верран действительно спаслась, она до сих пор жива?

— Вероятно.

— Где она?

— В этом-то весь вопрос. Мои попытки найти ее через Познание никак не удаются. До последнего времени у меня не было никакой зацепки, чтобы узнать, где она.

— А сейчас?

— А сейчас, — сказал Джинзин Фарни, — я имею основания считать, что она у вардрулов Назара-Сина.

— Какие основания?

— Меня навело на эту мысль поведение нашего герцога в последнее время. Мне известно, что его беспокоят ночные кошмары вот уже на протяжении нескольких месяцев. Время от времени люди слышат, как он кричит во сне, будто Террз Фал-Грижни восстал из могилы, и бормочет что-то насчет пещер и светящихся белых чудовищ. К тому же пару недель назад я узнал, что он направил отряд гвардейцев в Назара-Син. Гвардейцы вернулись, и некоторые из них проболтались в тавернах, что в пещерах они устроили резню белых демонов. А посылали их туда за каким-то молодым человеком, но им не удалось его убить. Они его обнаружили, однако он сбежал. Мое удовольствие от неприятностей, которые испытывает его милость герцог, превосходит лишь удовольствие от той информации, которую нам открыли его кошмары. Кажется, герцог обнаружил, где прячется наследник Грижни, и теперь стремится его уничтожить.

— А мать они видели? — спросил Феннахар. — Верран жива?

— Не знаю. Не в этом дело. Но важно, что сын Грижни живет в пещерах и, вполне вероятно, владеет дневниками отца. А они нам нужны. И я хочу, чтобы ты их добыл.

— С радостью, — ответил Феннахар без малейшего колебания.

— Как ты это быстро решил. Никаких возражений, условий? Ты идешь туда ради записей или ради женщины? — спросил Фарни сухо.

— Не удостою вас ответом, дядюшка.

— Не сомневаюсь. И когда ты можешь отправиться?

— Все необходимое будет готово через день-два.

— Отлично. У меня есть для тебя карты и несколько магических талисманов.

— А у меня к вам несколько вопросов. Прежде всего, положим, я разыщу этих вардрулов. Как я буду с ними объясняться? Я же не говорю на их языке. Более того, лантийские солдаты учинили там недавно кровавую бойню, и, конечно, эти создания ненавидят всех людей. Они могут меня убить при первой же встрече.

— Скорее всего, они от тебя спрячутся, но давай обдумаем и другую возможность. Семнадцать лет назад делегация вардрулов тайно посетила Ланти-Юм под покровительством Непревзойденного Грижни. Я встречался с делегатами в его дворце, и мы обменялись тогда знаками вечной дружбы. Мой все еще сохранился. Загляни в бархатный мешочек в верхнем ящике комода, вон там.

Феннахар встал, разыскал мешочек, открыл и вынул из него нить разноцветных камешков.

— Сохрани их, Рил. Когда встретишься с вардрулами, покажи это им. А что касается языкового барьера, проблема отпадет, если ты встретишь леди Грижни с сыном.

— Вы полагаете, они отдадут мне дневники?

— Ты должен их убедить. Сыграй на их чувстве долга, взывай к их совести, гуманизму… найди какой-нибудь ключ. Если не сработает — попробуй украсть.

— Ну и старый циник вы ваша непревзойденность! Ну и проходимец!

— И горжусь этим. Все это во благо, мой мальчик.

— Допустим, я должен буду самолично обнаружить записи Грижни. Но что мне искать и как? Ведь подземелья эти безмерно велики.

— Ты должен искать кипу тетрадей или свитка — что-то в этом роде. К ним, без сомнения, будет приложено какое-то руководство. Даже Террзу Фал-Грижни оно было необходимо для достижения наивысшего Познания. Что же касается того, как найти тут я тебе немного помогу, не беспокойся. У меня есть серебряный браслет, который нагревается вблизи любого предмета, связанного с магией. Мое собственное изобретение, и притом достаточно красивое, чтобы стать гербом Кор-Малифона. Я им горжусь.

Несмотря на гордость, Непревзойденного Фарни вдруг охватил такой приступ слабости, что на лбу его выступил холодный пот, и он откинулся на подушки.

— Дядя Джинзин! — воскликнул Феннахар. — Я позову врача…

— Не беспокойся, — прошептал Фарни. — Бесполезно. И я не хочу видеть здесь посторонних. Подойди поближе, Рил. Я расскажу тебе о вардрулах — все, что знаю.

— Постарайтесь не разговаривать, дядюшка. Это подождет.

— Нет, нельзя откладывать — это слишком важно. Н должен рассказать тебе сейчас, пока еще дышу. Не спорь, мальчик. Ближе. Наклонись. Слышишь меня? Хорошо.

Прием закончился, и усталый герцог Повон отправился в постель. Он тотчас же заснул, и вновь вернулось сновидение, причем еще более страшное, чем раньше. Сначала все было как прежде: подвал глубоко под землей, сталактиты и сталагмиты и ужасный восстающий из праха Непревзойденный Фал-Грижни. Но потом появилось и нечто иное: подземелье кишело теми бледно-лучащимися странными существами, которых мудрец Нуллиад назвал вардрулами. Даже во сне Повон вспомнил и сообразил, что оказался лицом к лицу с белыми демонами пещер. Они стояли вдоль стен, приникнув к скальной породе, громоздились на обгорелых обломках. Их были десятки, они буквально кишели в подземелье, глядя на него огромными немигающими глазами, и он увидел в этих жутких глазах ненависть. Повсюду вокруг него были эти глаза — сверкающие, обвиняющие, беспощадные. Не в силах вынести кошмарное зрелище, Повон закрыл лицо руками. А когда поднял голову, демоны приблизились — неслышно и в одно мгновение. Он моргнул — и они стали еще ближе. Снова моргнул — и вот они уже так близко, что видны вены под их полупрозрачной кожей, так близко, что могут, если захотят, коснуться его своими отвратительными щупальцами. Впереди этих рядов вардрулов стоял мертвый Фал-Грижни, темный от крови. Фал-Грижни воздел свои запеленутые в черное руки. Пока он протягивал их вперед, лицо его менялось: черты заострились, вся растительность исчезла, плоть побелела и стала мерцать. Лицо его стало лицом вардрула, но черные загадочные глаза остались глазами Грижни. Ледяные руки ученого-мага коснулись лица Повона. Пальцы были гибкими и длинными, как змеи. Они и были змеями, осознал герцог, и каждый их них был снабжен крошечной светящейся головкой с острыми как иглы зубами. Твари с шипением ползли по его лицу, и он чувствовал, как их раздвоенные языки лижут его глаза. Потом они начали расти, удлиняться и толстеть, и чешуя их царапала кожу, когда они поползли вниз, чтобы туго обвиться вокруг горла, не давая ему дышать…

Герцог проснулся, ловя ртом воздух, трепеща от ужаса, какого никогда еще не испытывал. Он лежал на спине. Рот его был широко раскрыт, лицо полиловело, глаза вылезли из орбит. Некоторое время он оставался неподвижным и наслаждался возможностью дышать. Он был весь в поту, шелковые простыни липли к телу. Пуховая перина под ним была необычайно горячей, почти обжигающей. Повон отбросил простыни, но и это не помогло. Этому было лишь одно объяснение — лихорадка. Он болен, и, наверное, опасно, а рядом нет ни друга, ни любимой, которые позаботились бы о нем. Что до слуг — то они нерадивы и грубы. Он может страдать или даже умереть в одиночестве — и никто не узнает, и всем будет наплевать. Он совсем один. Эта мысль вызвала слезы на глазах Повона. Они текли все быстрее, по мере того как он размышлял над человеческой неблагодарностью, отсутствием доверия, преданности и признательности со стороны подданных, пока дивился наглости врагов, безразличию так называемых друзей, продажности челяди и презрению со стороны невесты. И все эти тяготы он должен сносить, не зная утешения. И ни одного флакона умиротворяющего снадобья — все отняла кельдама Нуксия. Повон сел в постели. Слезы струились из глаз, из груди вырвались приглушенные рыдания. Страдания его нестерпимы! Лишь тот, кто рожден для одинокого величия, может оценить всю глубину его тоски, которая так далека от повседневных горестей простых смертных! И тут герцог вспомнил: бутылка старого бренди спрятана в потаенной нише за гобеленом в противоположном конце комнаты. Нуксия о ней, конечно, знала, ибо от этой женщины ничего не скроешь. Но ненависть кельдамы к экстрактам и прочим снадобьям не распространялась на алкогольные напитки, и посему бренди было позволено лежать там при соблюдении негласного соглашения о незлоупотреблении. Любое нарушение этого соглашения привело бы к немедленному исчезновению последнего источника ночного утешения для Повона. Все еще тихо всхлипывая, герцог сполз с кровати, быстро проковылял на толстеньких ножках к алькову и отбросил гобелен. Нырнув в нишу, он вытащил бренди и с нетерпением откупорил бутылку. Но он так и не донес ее до рта. В этот момент сильнейший взрыв сотряс герцогскую спальню. Огромная кровать, на которой он лежал мгновение назад, разлетелась в щепки. Тяжелый резной остов развалился, столбы и балдахин разнесло на мелкие куски, из перины вылетели клубы перьев, подушки отшвырнуло в стороны. Порыв раскаленного воздуха толкнул герцога в альков, вжав его в стену. Бутылка в его руках лопнула, и содержимое вылилось на него. Повон завизжал и упал на колени, прикрывая голову руками. Окружающий воздух был заражен смертельной опасностью: летели куски раскаленного железа, разбитого стекла и головешки. Альков оказался бы безопасной зоной, если б не клубы горящих перьев — они носились по комнате, сыпались повсюду. Там, где они падали, начинался пожар. Парочка перьев опустилась на пропитанную бренди ночную рубашку герцога, замерцали голубоватые огоньки воспламенившегося спирта. Повон завопил и бросился на пол, перекатываясь с боку на бок в яростной попытке загасить огонь. Пока он метался и вопил, языки пламени лизали остатки постели, парчовых занавесей и мягкой мебели. Комната быстро наполнилась густым серым дымом, и Повон стал задыхаться. Крики его милости перемежались приступами удушливого кашля.

План убийства, разработанный Вурмом-Диднисом, мог бы удаться, если бы не усердие троицы герцогских охранников, которые дежурили во внешних покоях. Сначала оторопев от грохота взрыва, они опомнились и помчались к незапертой спальне. Пока один бросился за подмогой, двое других вошли в горящую, полную удушливого дыма комнату и принялись искать визжащего где-то в глубине хозяина.

Полузадохшийся от дыма и ужаса герцог едва не лишился сознания. Его ночная рубашка была разорвана и местами дымилась. Увидев это, охранники сняли со стены гобелен и обернули вокруг своего господина. Они бережно вынесли этот сверток из спальни.

Прибыла помощь, был призван придворный врач. Но задолго до того, как появился доктор, герцог Повон успел настолько прийти в себя, что потребовал флакон «Лунных грез». Но ничего не вышло, потому что кельдама запретила его давать. Повона начало трясти, он застучал зубами. Лицо его стало похожим на кусок сала. Раз или два он попробовал заговорить, но не мог произнести ни слова.

Новость о попытке покушения на жизнь герцога быстро облетела дворец, и его обитатели, как знатные, так и прислуга, начали собираться в покоях Повона. По приказу врача всех изгнали, оставив только несколько личных слуг, невесту герцога и его сына.

Снивер прибежал первым. Разгоряченный и задыхающийся, все еще в бархатном костюме, который был на нем во время приема. Молодой человек совершенно очевидно опасался худшего, потому что заметно нервничал, в его больших голубых глазах стоял ужас. Первые слова, которые он произнес, перешагнув порог, были:

— Его милость… не умер?

Получив заверения слуг в обратном, Снивер побледнел — очевидно, от облегчения. Говорить ему, судя по всему, было трудно, он только и смог выдавить:

— Кто же покусился на жизнь герцога? Этого никто не знал.

Снивера привели пред очи чудом спасшегося Повона и их воссоединение было трогательным. И отец, и сын, казалось, лишились дара речи. Повона все еще трясло от невыразимого ужаса, однако он сидел целый и невредимый. Лорд Снивер предпринял неловкую попытку выразить свой восторг и облегчение. Из горла его вырвалось несколько нечленораздельных восклицаний, а потом он сник. Эта сцена произвела на всех свидетелей сильное впечатление. Сила сыновнего чувства вызвала всеобщее восхищение.

Вскоре после этого в покои вошла кельдама Нуксия. Удостоверившись в невредимости своего нареченного, кельдама отреагировала на ситуацию с мстительной практичностью.

— Нам следует найти убийц и расправиться с ними, — заявила она. — Они должны погибнуть в муках, так, чтобы их смерть послужила наглядным уроком любому, кто собирается покуситься на герцога. Это единственный способ обеспечить вашу безопасность, нареченный. Я сказала, что это единственный способ, слышите? — Ответа не последовало. Повон уставился в пол. — Вы что, пали духом. Вы позволите так с собой обращаться и не отомстите? Неужели вы даже руки не поднимете в свою защиту?

Герцог в молчании кусал губы и в конце концов смог только пролепетать:

— Я болен. Мне необходимы «Лунные грезы», необходимы!

— Нет. Это запрещено. Дочь келдхара Гард-Ламмиса не допустит такого истязания тела и разума. Я этого не потерплю. — Нуксия скрестила на груди руки и нахмурилась. — Единственное, что я допускаю, — это чтобы лекарь приготовил вам сонные порошки.

— О да! Да!

— Но при одном условии. Повторяю, при условии, что вы назовете имя врага, который посягнул на вашу жизнь.

Пульс Снивера участился, и ему показалось, что его внутренности обрели собственную жизнь. Лицо его было ужасно, но, как всегда, никто не обратил на него никакого внимания.

— Давайте же, нареченный, говорите. Ну! — настаивала кельдама.

Повон закрыл глаза и помассировал виски — он напряженно думал. Лишь одно имя пришло на ум, но как только оно возникло, идея эта показалась очевидной.

— Грижни, — пробормотал герцог. — Террз Фал-Грижни — мой враг, отныне и навсегда. Он пытается уничтожить меня и сегодня чуть в этом не преуспел. Грижни.

— Фал-Грижни давным-давно умер. — Нуксия теряла терпение. — Что еще за чепуха?

— Сын Грижни жив. Солдаты видели его в этих пещерах вместе с мамашей. Он такой же демон, как его отец, и он готовит мою погибель. И мамаша ему, без сомнения, помогает. Это правда. И вы правы кельдама. — Он открыл глаза и взглянул на свою нареченную. — Мне следует защищаться. И я стану защищаться. Больше гвардейцы не оплошают. Я отправлю их назад в Назара-Син, и на этот раз враги мои умрут. Ну так как насчет сонных порошков?

Глава 6

Гвардейцы непременно вернутся. Они не добились желаемого и обязательно вернутся.

— Пусть только придут, — ответил Террз. — Мы будем готовы их как следует встретить.

Мать с сыном стояли рядом у входа в Блистание Мвжири. Перед ними была арка главного выхода на Поверхность, и через отверстие они видели тонкий серп нарождающейся луны. Прохладный свежий ночной ветерок доносил в пещеру запах земли и молодой зелени. Верран жадно вдыхала эти ароматы.

— Выйди со мной наружу на несколько минут, — уговаривала она, невольно употребляя единицу времени, почти незнакомую ее сыну. — Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

— Мы не можем воспользоваться Блистанием Мвжири — ответил ей Террз, довольный, что у него есть предлог отказаться от экскурсии на Поверхность. — Теперь этот выход предназначен лишь для того, чтобы стать ловушкой для наших врагов.

Он говорил с видимым удовольствием, и Верран подавила вздох. Последние несколько малых венов вардрулы работали у Блистания Мвжири, и сейчас прямо перед входом зияла широченная и глубоченная яма, не менее двенадцати футов диаметром. Земляные работы были завершены, и отряд вардрулов под предводительством Фтриллжнра Рдсдра доводил проект до совершенства. Несколько остро заточенных сталактитов были вертикально установлены на дне ямы. Фтриллжнр Рдсдр и его соплеменники покрывали кинжальной остроты пики густой, почти желеобразной массой. Верран заметила, что вардрулы избегают прикасаться к этому желе. Объяснение было печально очевидно, но ей хотелось подтверждения.

— Яд? — спросила она с отвращением.

— Да. Концентрированная вытяжка из гриба под названием «лучистая погибель». Любой посторонний, который упадет в эту яму, наткнется на сталактиты. Если его не прикончат острые наконечники, то дело довершит яд. Человека мгновенно разобьет паралич, мозг затуманится и начнется бред, а затем — смерть. Я бы предпочел быть проткнутым, — закончил Террз бесстрастно.

— Ты предложил эту затею вардрулам?

Она знала ответ и на этот вопрос.

— Да, и они с готовностью приняли ее. Я был приятно удивлен.

Верран уловила вызов в голосе сына.

— Ты, конечно, думаешь, что я стану тебя разубеждать? — спросила она. — Ждешь диспута о морали? Что-нибудь трогательное относительно достоинств мира, согласия и всепрощения?

— И примирения, мама. — Губы Террза дрогнули — он подавил улыбку. — Не забудь о примирении.

— Тебе отлично известно, что я не терплю кровопролития. Но я сознаю, что бывают времена, когда оно неизбежно и оправдано. Если ты защищаешь свою жизнь и свой дом, насильственных мер не избежать. Но что касается этой ядовитой ловушки… — Верран указала на яму, — мне грустно видеть это. Но я не ставлю под вопрос ее необходимость — только эффективность.

— У тебя есть предложения, мама? — Террз явно был приятно удивлен, найдя в ней неожиданного союзника. — Фтриллжнры и Лбавбщи готовы помочь, но они лишь исполняют то, что я им велю. У них нет никаких идей.

— Думаю, это переменится. А твоя ловушка возымеет действие лишь в первый момент. Она не поможет сдержать лавину гвардейцев, потому что слишком мала для большого подразделения и слишком заметна.

— Естественно. Но она не будет так видна, когда мы ее закончим. Я использую Познание, чтобы скрыть ее.

— Познание? Ты уже так в нем преуспел? Новость была не из слишком приятных.

— Очень скоро сама увидишь.

— Если ты так могуществен, почему бы тебе просто не замаскировать выходы из пещер? Скрыть их так, чтобы гвардейцы не смогли прийти сюда снова?

Темные глаза Террза засверкали.

— Пока мне это не под силу. Мне не удается надолго сохранять иллюзию. Входы должны быть завалены хворостом, мхом, камнями, а некоторые из них — замурованы. Но вот в чем может помочь мне Премудрость: скрыть те ловушки, которые мы соорудили у Блистания Мвжири и Выхода Жнриффа, а также у Врат Фжнруу, или, по-лантийски, — Врат летучих мышей. Это те выходы, которые людям легче всего обнаружить, и мы должны их защитить.

— Но этого недостаточно, — покачала головой Верран, — чтобы остановить опытных гвардейцев.

— Но это затруднит им проход, запутает их и деморализует, — ответил Террз. — Они лишатся способности здраво рассуждать и утратят уверенность. К тому же эти ловушки будут лишь первыми из многих препятствий у них на пути. Я запланировал целую серию западней, чтобы защитить наши пещеры. В этом мне помогли записи архипатриарха Террза Фал-Грижни. Постепенно мы их все соорудим. Более того, я собираюсь обучить всех Змадрков и членов других кланов обороняться, даже убивать, если понадобится.

— Ты их этому научишь? А кто научит тебя, Террз? Что тебе известно об оружии, ведении войны, способах убийства?

— Очень мало. Только то, что подсказывает мне здравый смысл. Но я знаю достаточно, чтобы воспользоваться нашими преимуществами — то есть нашими превосходящими силами и знанием пещер. Да, вардрулам не хватает агрессивности и злости, но это мы восполним хитростью и умением действовать бесшумно. Уверен, нам придется полагаться на эти качества только до того времени, когда мое Познание станет достаточным, чтобы охранять нас от нападения люден. А я думаю, что это время не так уж и далеко.

— Что касается Познания — тут мне трудно судить. Возможно, ты и прав. Но пока ты рассуждаешь как генерал или что-то в этом роде. Террз, тебе всего семнадцать лет, то есть двадцать пять больших венов. Это зрелый возраст для вардрула, но не для человека.

— Ты смотришь на меня, как на ребенка, мама?

Верран помолчала. Вот он стоит перед ней: высокий, целеустремленный, обладающий железной волей. Ничего даже отдаленно напоминающего ребенка в нем нет. Вероятно, так же выглядел в этом возрасте и его отец.

— Нет, не как на ребенка, — призналась она тихо. — Но тебе не хватает жизненного опыта. Более того, ты не вардрул. Откуда же у тебя такая уверенность, что они последуют совету молодого человека?

— Но они уже ему следуют. Ты сейчас сама это видишь, они по моему указанию роют эту яму, по моему предложению устанавливают сталактиты.

Я выявил в себе все, что присуще человеку, — жестокость, хитрость, жажду насилия — и решил все эти отвратительные, но в данный момент полезные качества поставить на службу своим вардрульским сородичам. Странно, не правда ли, что человеческое варварство, которое так презираю, я ставлю на службу тому, что ценю превыше всего?

Нет, он совсем не дитя, к сожалению, подумала Верран. Это все из-за неестественной жизни, которую ему пришлось вести. А еще — наследственность. Вслух же она сказала:

— Внутреннего «варварства», как ты это называешь, недостаточно, Террз. Тебя никогда не учили драться — это факт. Ты не умеешь обращаться с мечом или каким-нибудь другим оружием, и здесь нет никого, кто мог бы тебя научить. Герцогские гвардейцы, наоборот, отлично обученные профессиональные воины, дисциплинированные и опытные. Опасно полагаться на одну лишь интуицию в борьбе с ними…

— Я надеялся использовать против них их собственный опыт.

— Каким это образом?

— Гвардейцы привыкли сражаться на Поверхности. Их знания, ожидания, ответные действия основываются на опыте борьбы на земле. Они понятия не имеют о наших пещерах. Наш мир совсем иной, так что их тактика борьбы наверху может оказаться совершенно бесполезной здесь. Мы сыграем на незнании гвардейцами этих бесконечных туннелей, заманим в опасные места и запутаем. И когда они заблудятся и испугаются, тут-то мы их и уничтожим.

— Возможно, но я бы на твоем месте не слишком на это полагалась. Гвардейцы могут оказаться не такими безнадежными дурнями, как бы тебе хотелось.

— Тогда что же ты советуешь, мама? Мы должны спрятаться, когда они придут? Должны жить в постоянном страхе? Или, быть может, совсем покинуть свои жилища? А то и вовсе дать им всех нас перебить? Который из этих вариантов ты считаешь подходящим?

— Ни один, как тебе прекрасно известно. Но возможен иной путь, о нем я и хотела с тобой поговорить. Послушай меня, Террз, — настаивала Верран тоном более властным, чем тот, которым она позволяла себе говорить с сыном в последнее время. — Эти гвардейцы приходили сюда за мной и тобой. Другой причины появляться здесь у них не было. Я не знаю почему, после стольких лет, они наконец вспомнили о сыне Террза Фал-Грижни. Не представляю, как они выяснили, что мы здесь. Но я уверена, что все эти зверски убитые вардрулы погибли из-за нас. — Она увидела, как начало меняться его лицо, но заставила себя продолжить: — Это так. И ты это знаешь. Ты также знаешь, что много твоих новых сородичей и друзей погибнет, когда сюда снова придут гвардейцы — и снова причиной явимся мы. Наше присутствие несет нашим благодетелям смерть. Они, скорее всего, это уже осознали, но у них не хватает беспощадности, чтобы изгнать нас. Потому мы обязаны покончить с этим.

— Итак, ты хочешь бежать из пещер, мама?

— К сожалению, этого будет недостаточно: гвардейцы не узнают, что нас здесь нет. Они снова явятся сюда по наши с тобой души, и вардрулы опять пострадают. Солдат и их хозяина следует убедить, что возвращаться в пещеры не стоит, и я знаю, как это сделать. Я иду сдаваться.

Впервые в жизни Террз лишился своего привычного бесстрастия. Он уставился на нее с неподдельным удивлением, потрясенный и встревоженный. Впервые за все эти долгие вены он на миг почувствовал себя ребенком. Некоторое время он не мог сказать ни слова, а когда обрел дар речи, голос его был сиплым от огорчения.

— Даже не думай, мама! Эти люди дикари. Они тебя убьют.

— Не обязательно, — ответила она твердо. — У них не будет никакого основания убивать меня. Скорее они отвезут меня в Ланти-Юм, где я смогу заручиться помощью родственников. Веррасы всегда имели влияние. Вполне вероятно, со мной не будут дурно обращаться.

Ей казалось, что она говорит убедительно. Но Террз не поддавался.

— Ты же знаешь, что это не так, мама. Они уже раз попытались тебя убить, и ты бы погибла вместе со Змадрками, если б не Нид.

— Ну, это было в разгар битвы. Если я сейчас вернусь в Ланти-Юм и предстану перед герцогом в его дворце на виду у придворных — все будет по другому. Перед лицом многочисленных свидетелей герцог вряд ли решится приказать убить меня, опасаясь всеобщего осуждения.

— Не решится? Но он не поколебался, когда речь шла о Непревзойденном Грижни, — напомнил ей Террз. — Он по меньшей мере потребует твоего ареста.

— Ну, это я переживу.

— А затем последует приказ о твоей смерти. Нет, мама, даже не думай об этом. Твоя жертва не принесет никакой пользы. Если ты действительно намерена помочь вардрулам, твой план не удастся. Что толку тебе сдаваться, если наши враги будут знать, что я все еще жив и нахожусь в глубине пещер? Тебя уничтожат, а солдаты придут снова, но уже за мной.

— Не придут, если узнают, что ты мертв, — быстро нашлась Верран. — Помнишь, как за нами шли те четверо гвардейцев? Я скажу, что они нас догнали и убили тебя.

— Герцог тебе не поверит.

— Я буду изображать горе, рыдать, скорбеть, Даже притворюсь безумной. Я смогу сыграть это великолепно, — заверила его Верран. — Герцог поверит мне, ведь я буду убеждать его в том, чему он очень хочет верить. И тогда они оставят в покое тебя и вардрулов.

Явно неудовлетворенный Террз изучающе посмотрел на нее, быстро просчитал все в мозгу и ответил:

— Я не позволю тебе это сделать одной, мама. Если ты настаиваешь на возвращении в Ланти-Юм я пойду с тобой.

— Этого-то я как раз совсем не хочу.

— Тем не менее я это сделаю. И ты меня не удержишь. Это ведь справедливо.

Верран смолчала. Террз отлично подловил ее. Она это поняла, и на миг у нее возникла мысль о том, что он блефует. Только он не блефовал: сказал, что сделает это, — и сделает. Пожертвовав двумя человеческими жизнями, можно спасти десятки, возможно, сотни невинных вардрулов. Цена, казалось бы, совсем невелика. Но одной из этих жизней должна была стать жизнь ее сына — ее единственного ребенка, единственного наследника лорда Фал-Грижни, а этого она не вынесет. Даже во имя всех вардрулов на свете. Было эгоистично и несправедливо ставить благополучие сына над судьбой целой расы мягких, умных существ, но Верран ничего не могла с этим поделать. И Террз прекрасно это знал. Он был достаточно умен, чтобы точно просчитать ее чувства, и достаточно беспощаден, чтобы сыграть на ее материнской любви. У Верран зачесалась рука от желания дать ему пощечину. Когда она заговорила, ее голос был исполнен ярости и отчаяния.

— Это глупо! Это бессмысленно! Зачем жертвовать двумя жизнями, когда одной герцогу Ланти-Юма вполне достаточно?

— Ты права, мама. Я один отправлюсь в Ланти-Юм, — заявил Террз.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Ты эгоистичен и ребячлив, Террз! Если бы ты всерьез обеспокоился судьбой своих друзей вардрулов, ты принял бы мое предложение и спас жизнь всем. Но тебе безразлично, что лучше для них, несмотря на все твои разглагольствования. Нет, тебе не нужен мир. То, что ты действительно хочешь, — это поиграть со своими ловушками и западнями, со своим самодельным оружием и доморощенной стратегией. То, что ты действительно хочешь, — это сражаться, доказать, какой ты великий полководец и блестящий стратег. Это все твоя гордыня, и ничего больше. И если вардрулы, — да и солдаты-люди, между прочим, — будут умирать сотнями, какая тебе разница? Ведь эта бойня подтвердит славу Террза Фал-Грижни, мальчика-генерала, а значит, они умерли не напрасно!

Террз смотрел на нее сверху вниз безо всякого выражения.

— Если ты и вправду намерена вернуться в Ланти-Юм, никто тебя не остановит. Но если пойдешь ты, и я пойду с тобой. Делай выбор, мама. — Она горестно молчала, и он продолжил: — Я не так забочусь о себе, как тебе кажется, и не ищу славы.

— Будь честен.

В его глазах на миг мелькнула неуверенность и тут же исчезла.

— Ты ошибаешься на мой счет и неверно судишь о путях мирного исхода. Ты полагаешь, что твой акт самопожертвования успокоит герцога и спасет вардрулов. На какое-то, очень краткое, время это сработает, но в конце концов принесет больше вреда чем пользы. Люди вторгаются в наши пещеры в поисках робких слабаков, а посему они и далее будут приходить, чтобы убивать и грабить. Им все равно что ты им можешь дать, — свою жизнь, мою жизнь. Это не важно. Им захочется большего, и они станут приходить снова и снова, ибо для сильного необоримо желание жить за счет слабого.

— Что ты знаешь о человеческой природе, если ни разу не выглядывал за пределы этих гадких пещер?

— Есть всего один путь к спасению, — продолжил Террз, как бы ее не слыша. — Доказать людям, что у нас есть сила и воля защитить себя. Когда они научатся уважать нас, только тогда оставят в покое, и наступит мир. Это единственная реальная надежда.

— Ты не знаешь…

Разговор прервался, потому что из ямы-ловушки появились вардрулы. Они поднимались по веревочной лестнице, прикрепленной к сталагмиту. Фтриллжнр Рдсдр и его отряд выстроились перед Террзом, чтобы доложить о завершении работы: заостренные каменные пики установлены на место, каждая из них намазана ядом. Итак, дело теперь стало лишь за использованием Познания, чтобы сделать все это невидимым.

Они обращаются с Террзом, как с патриархом, подумала Верран. Нет, хуже того: как будто они солдаты, а он их командир. Это можно понять, потому что Террз крепче их и физически и духовно. Они признают за ним главенство, такой лидер им сейчас, как никогда, нужен. Ни один вардрулов ум не додумался бы до этой чуть ли не звериной ловушки, которую они соорудили. Здесь потребовался человеческий мозг. Интересно, справится ли Террз с магической маскировкой?

Казалось, у нее сейчас будет возможность это проверить. Террз шагнул к краю ямы. Из кармана своего одеяния он извлек два бесцветных кристалла, которые взял в саду Змадрка Ридсвилща, и положил их на раскрытую ладонь. Наклонив голову и закрыв глаза, он заговорил тихо и длинно. Наконец кристаллы начали светиться, и Верран ощутила знакомое неприятное волнение. Воздух вокруг нее зарядился непонятной энергией, которая запомнилась ей с прошлого раза. Сначала ничего не произошло, и ее волнение почти улеглось. Потом земля перед ней начала изменяться. Сначала настолько незаметно, что она усомнилась в правильности собственного восприятия: резкие очертания краев котлована заколебались и стали мягче. Вер-ран невольно потерла глаза, но нет, ошибки не было: каменный край поплыл, дрожа и колеблясь, как будто гранит превратился в желе. Потом яма тала уменьшаться, — круглое отверстие стягивалось, как горловина мешка, в которую продет шпагат. Неумолимо становилось все меньше, пока превратилось в темную точку. Вот и она исчезла. В качестве напоминания о центральном отверстии осталась кучка пыли на каменной плите, которая казалась незыблемой. Кристаллы потемнели. Познание завершило свое чудо, и Верран услышала усталый вздох сына. Плечи Террза поникли лицо побледнело больше обычного.

Наблюдавшие за этим вардрулы загудели в тихом изумлении, и плоть их потускнела. Они смотрели на ставший целым пол у выхода, затем на юного ученого и снова на пол. Глаза их были полны каких-то необъяснимых чувств, но Верран показалось, что она уловила в них смятение и даже чуточку страха. Наконец один из сородичей Фтриллжнра Рдсдра поднял камешек и бросил его. Камешек пролетел в воздухе, упал и исчез, как бы поглощенный землей. Через мгновение послышался легкий шум — камень приземлился среди сталактитов на дне ямы. Бормотание вардрулов стало громче. Рдсдр опустился на колени у края затянувшегося отверстия и положил ладонь плашмя на землю. Рука, не встретив сопротивления, прошла сквозь камень. Хиир вардрула вспыхнул. С испуганным возгласом он отдернул руку и обнаружил, к своей радости, что она цела и невредима. Приободренный, он повторил эксперимент, на этот раз, просунув руку глубже, чтобы понаблюдать, как она до самого плеча исчезает под землей. Несколько юных вардрулов швырнули камни. Их исчезновение было встречено взволнованными возгласами, вырвавшимися из десятков светящихся глоток.

— Ну вот. Тебе это удалось. — Гнев Верран остыл. Она отметила крайнюю усталость сына. — Как ты себя чувствуешь?

— Ничего. Просто нужно отдохнуть, — ответил он — но пока нельзя. Столько еще неотложных дел. Следующее, что я должен, изучить, это Камнепад Грижни. Это не просто иллюзия, а потому куда труднее. И еще мне предстоит создать оружие для своих сородичей. А также научить больших рыжих летучих мышей нападать на чужаков…

Поток слов прорвался, как гной из вскрытого фурункула.

— Спокойнее, Террз. Не все сразу, — посоветовала Верран. — Ты измучен.

— Мне нужно все это сейчас обдумать. Кто знает, когда солдаты вздумают вернуться? Мы должны быть готовы. Прежде всего мне следует замаскировать ловушки, построенные у Выхода Жнриффа и Врат Фжнруу. Этим я займусь немедленно.

— Ты не поможешь вардрулам, если угробишь здоровье, изнурив себя. Даже твоему отцу иногда приходилось отдыхать.

Террз не успел ответить — из бокового туннеля появилась Змадрк Четырнадцатая. Все обернулись к ней, потому что она выглядела необычно — то вспыхивала, то гасла, как сигнальный фонарь, ее хиир колебался от самого сильного до самого слабого свечения. Последовательность вспышек беспрестанно повторялась. Огромные глаза вардрулки были широко открыты, но бессмысленны, а окологлазные мышцы неподвижны. Четырнадцатая казалась оглушенной, несознающей ничего вокруг. Она невидящим взором окинула присутствующих.

— Что с ней? — прошептала Верран. — Она заболела?

— Заболела от горя, — сказал Террз с неожиданным чувством. — Три четверти ее сородичей были зверски убиты гвардейцами, и она никак не может разорвать свою связь с ними. Поэтому, в ущерб собственной гармонии, все время находится в состоянии единения с Предками. Столь длительный контакт с мертвыми повергает в состояние глубокого затмения разума. Она бродит по коридору в полном одиночестве, зажатая между прошлым и будущим и не принадлежащая ни тому, ни другому.

— Бедняжка! — Верран протянула к Четырнадцатой руку, но та прошла мимо, как незрячая. Вардрулы угасали, глядя, как она проходит мимо. — Ты не в состоянии ей помочь, Террз? Нужно же что-то сделать.

— Нет. Она сама должна выбрать между живущими и покойными. Если она предпочтет вечное единение с Предками — это ее право.

Верран в ужасе посмотрела на него:

— Она же еще ребенок! Не хочешь же ты сказать, что она и вправду?..

Донесшиеся с разных сторон встревоженные возгласы прервали ее. Четырнадцатая, не слыша ничьих предупреждений, подошла к самому краю невидимой ямы. Позабыв свои слова о вечном единении с Предками своей Будущности, Террз стремительно подскочил к ней и мягко отвел от края. Его прикосновение вернуло Четырнадцатую к действительности. Она осознанно взглянула на окружающих.

— Что за дисгармония?

— Здесь опасно, — ответил Террз. — Ловушка, гибельная для людей, но и для вардрулов тоже.

— Где? — озадаченно спросила Четырнадцатая.

— Прямо возле Блистания Мвжири, скрытая от глаз с помощью искусства патриарха Грижни, — объяснил Террз.

Она затрепетала щупальцами в знак послушания, но не подала признаков истинного понимания. Ее обычная живость и быстрота реакции были полностью подавлены.

— По-моему, она тебя не понимает, Террз, — заметила леди Верран, — а замаскированная яма представляет опасность для всех. Нужно что-то сделать.

— Будет сделано, мама, — заверил он ее. — Мы соорудим барьеры с этой стороны коридора. Ни один вардрул не пострадает. Только те, кого пошлют убить нас, умрут здесь.

В сумерках одинокая человеческая фигура бродила по холмам Назара-Сина. Риллиф Хар-Феннахар устал, был голоден и расстроен. За три дня верхом и пешком одолев унылую Гравулову пустошь он ожидал, что с легкостью найдет вход в знаменитые пещеры. Было известно, что вардрулы скрывают все входы, кроме самых больших, но у Феннахара была отличная дядина карта, а на ней точно обозначены по меньшей мере шесть из них. Феннахару, однако, не удалось найти ни одного. Вернее, один он обнаружил, но тот, как он понял, совсем недавно наглухо замуровали. Потребовалось бы несколько дней работать ломом или устроить мощный взрыв, чтобы снести это препятствие. Остальных входов было не найти, так как отсутствовали какие-либо вехи. Холмы Назара-Сина были голы, однообразны, бесконечны, похожи. Карта Джинзина Фарни приводила всякого рода аномалии в качестве примет — в основном скальные образования. Но эти указатели были или видоизменены, или вовсе отсутствовали. Феннахару попались груды камней, чьи острые края говорили о многом: маскировка указателей была недавней и целенаправленной. Вардрулы отреагировали на недавнее нападение людей просто и эффективно. Карта стала бесполезной. Феннахар весь день лазал по холмам, искал до тех пор, пока не стер ноги и не натрудил спину, таская необходимый в дороге груз. Наконец он остановился отдохнуть и осмотреться в этой неприветливой местности. Близилась ночь. Солнце уже скрылось за ближайшими холмами, и подул холодный ночной ветер. Какой смысл продолжать поиски в темноте? Разумнее остановиться и при скудном свете угасающего дня собрать валежник для костра. Утром он возобновит поиски, возможно перебравшись на восточную оконечность, которую еще не обследовал.

Руки Феннахара поднялись к лямкам, на которых алея походный мешок, он начал отстегивать стяжки и замер: внимание его привлекла тень в небе. На востоке, недалеко от него, появилась туча крылатых существ, они казались черными на фоне серых облаков. Десятки тысяч их поднялись огромным колышущимся столбом. Этот столб порой казался монолитом. Тихий шелест крыльев наполнил воздух. На миг Феннахар замер в удивлении, которое улеглось, когда он понял, в чем дело. В сумерках бесчисленное множество летучих мышей покидает пещеры, отправляясь на поиски пищи. Вот это везение! Ему нужно только засечь, откуда вылетают мыши — и вход найден.

Феннахар быстро зашагал к востоку. Глаза его были прикованы к живому столбу, который колебался в воздухе перед ним. Пока он шел, сумерки сгустились и крылатые существа почти растаяли во мраке. Скоро ночь поглотит их совсем. Несмотря на усталость, Феннахар ускорил шаг, спотыкаясь о кочки и камни. Он шел, наверно, уже полчаса. Теперь мышей видно не было, и он полагался только на то, что память приведет его к нужной точке. И тут он увидел слабое свечение впереди — подобное привидению пятно бледного света, словно плывущее по воздуху. И на фоне этого пятна снова стали видны вылетающие из пещеры летучие мыши, силуэты их выглядели зловеще. Феннахар заспешил на свет.

Через три минуты он оказался перед внушительных размеров дырой в скале. Отверстие, замаскированное сухостоем и пучками сухой травы, вряд ли удалось бы заметить при дневном свете. Ночью же свечение скальной породы просачивалось через растительность, загораживающую вход, но достаточно разреженную, чтобы сквозь нее смогла вылететь колония летучих мышей. Таким образом, Риллиф Хар-Феннахар пробрался к входу, известному как Врата летучих мышей.

Феннахар помедлил у входа. На лице его читалось сомнение, когда он смотрел, как вылетают оттуда последние запоздавшие мыши, чтобы исчезнуть во мраке. Перспектива войти одному, без оружия, с одним только охотничьим ножом в кармане в пещеры Назара-Син выглядела не слишком привлекательной. Он вспомнил жутковатые легенды а белых демонах пещер, которые питаются человечиной, и его неутолимое любопытство почти угасло. Он напрасно призывал на память дядины рассказы о робости, мягкости и миролюбии вардрулов. Им овладела нерешительность. Феннахар сунул руку в карман и нащупал нанизанные на шнурок камешки, подаренные вардрулами Джинзину Фарни в знак вечной дружбы семнадцать лет назад. Он взвесил камешки на ладони и не почувствовал уверенности в том, что понятие вечности выходит за пределы этих семнадцати лет. Вдруг на левом запястье он ощутил прилив тепла и увидел, что подаренный ему дядюшкой браслет слабо засветился. Металл стал непривычно теплым, почти горячим — верный знак того, что приметы Познания присутствуют в этом месте. Он осторожно шагнул к проходу и почувствовал, как браслет стал горячее. Феннахар подумал о дневниках Грижни, за которыми был послан, и нахмурился. Возможно, на их близость указывает тепло браслета. Да нет, конечно же вардрулы не станут хранить такие драгоценные вещи возле самого выхода во враждебный окружающий мир. Или станут? А вдруг вардрулы не поняли ценности информации, которая находится в их руках? Или это им безразлично? Ну кто знает, что думают, чувствуют или делают вардрулы? Сами эти создания и их вотчина окутаны мраком — фраза эта сейчас показалась ему слишком избитой. Его мозг жаждал познания. Он больше не колебался и, раздвинув зеленую завесу, ступил во Врата летучих мышей.

Как только он вошел, температура его серебряного браслета скакнула вверх, и Феннахар застыл на месте, чтобы осмотреться. Перед ним простирался широкий каменный коридор с высоким потолком. Стены, пол и потолок испускали приглушенный свет. Тени отсутствовали, а потому предметы казались непривычно плоскими. Феннахар растерялся. Ощущение глубины и расстояния были искажены, и он плохо представлял себе, куда поставить ногу. Коридор не имел каких-либо приметных особенностей. Стены голые, лишенные минеральных вкраплений. Ни боковых проходов, ни помещений. Несколько небольших ниш под потолком свидетельствовали о том, что здесь живут летучие мыши. Но сейчас ниши пустовали. Казалось, здесь вообще никого нет, и никогда не было — ни вардрулов, ни людей, ни рукокрылых. Полная тишина. Феннахар напряг слух, но ничего не услышал. Если обитатели пещер и находились поблизости, то подавали признаков присутствия, и он их за это не осуждал. Он вспомнил слова Джинзина Фарни: «Скорее они от тебя скроются» — и кивнул сам себе. Ему нужно как-то убедить их в своем миролюбии. Как же это сделать, если эти создания не хотят себя обнаружить? Трудная задача. Может, позвать их? Нет громкий звук человеческого голоса, пожалуй, еще сильнее их напугает. Он должен им как-то представиться, успокоить их, найти способ общения. Сердце его учащенно забилось при этой мысли. Насколько ему было известно, лантийцы, за исключением нескольких Избранных, никогда не разговаривали с белыми демонами. Какой будет эта встреча с разумными существами, которые не являются людьми? Какие чудеса чужого разума и обычаев предстоит ему открыть, если только удастся их разыскать?

Он обрел уверенность и снова шагнул вперед, но опять остановился, потому что браслет снова стал горячее. Почему? Откуда исходит эта энергия Познания? Он снова огляделся: голый светящийся камень над ним, под ним, перед ним. Позади вселяющее покой и уверенность отверстие выхода. Никакой видимой опасности, но что-то поблизости вызывает реакцию серебряного обруча, ориентированного на действие магии. Возможно ли, что те давние сокровища, которые он ищет, лежат наверху, в одном из углублений? Неужели летучие мыши гнездятся на записях Непревзойденного Террза Грижни? Инстинкт самосохранения громко извещал Феннахара об опасности, но он его игнорировал. Устремив глаза на одну из ближайших ниш, он двинулся вперед. На третьем шаге его нога по колено провалилась сквозь то, что представлялось твердым камнем, и он стал падать. Феннахар отшатнулся и на миг закачался на краю, извиваясь и размахивая руками, прежде чем упасть на дно замаскированной западни.

Феннахар пролетел около двенадцати футов, прежде чем приземлился, обо что-то оцарапав грудную клетку, — обо что-то настолько острое, что разорвало его плотную куртку и льняную рубашку.

Он почувствовал жжение в боку, а затем сильный удар. Феннахар приземлился на ноги, закачался и упал лицом вниз, смягчив удар вытянутыми вперед руками. Какое-то время он лежал тяжело дыша, а когда сердцебиение почти пришло в норму, медленно сел, чтобы оценить нанесенный организму ущерб. Он оказался, на удивление, незначительным — все кости каким-то чудом уцелели. Ладони были содраны, оба колена кровоточили, ныла ушибленная лодыжка, а ребра пересекла неглубокая рваная рана, но серьезных повреждений не было. Ободренный Феннахар поднял голову, чтобы обследовать ловушку, и чувство облегчения стало его покидать.

Он сидел на дне ямы около двенадцати футов глубиной, и такого же диаметра, а сверху открывался взору коридор. Со своего места он мог беспрепятственно рассматривать потолок. Совершенно беспрепятственно! Феннахар вспомнил, каким надежным выглядел каменный пол, уходивший от входа в ведомые глубины пещеры, и тотчас сообразил, в чем крылась причина сигналов, подаваемых браслетом который и сейчас оставался горячим на ощупь. Ловушка была сознательно замаскирована с помощью магии. Вопрос состоял в том, кто использовал Познание? Конечно, вардрулы не способны придумать такое искусное сооружение. А вдруг они научились использовать во зло доставшуюся им информацию? Или это какой-нибудь забредший сюда ученый-маг, может, сам Фал-Грижни? А что, если леди Грижни или ее сын, а то и они оба овладели этим искусством? Сын-то еще мальчишка, а что до матери? Феннахар представил себе юную Верран Дрис Веррас, какой знал ее в Ланти-Юме. Удивительно, как ясно он ее помнит — каждую черточку лица. У нее был светлый нрав, веселый и легкий. Если Верран все-таки жива, насколько она переменилась? Какой, возможно, обозленной стала за эти семнадцать лет. Достаточно злой, чтобы изобрести подобную ловушку, предназначенную скорее убить, нежели поймать жертву. Он понял это, потому что, оглядевшись, осознал, как близко оказался к смерти. Дно ямы было утыкано вертикальными заостренными каменными пиками. Только благодаря какому-то невероятному везению ему удалось избежать этих страшных пик. Вероятно, одна из них и оцарапала ему бок. Феннахар с трудом поднялся на ноги и направился к ближайшему сталактиту. На острие были следы крови и еще какого-то незнакомого желеобразного вещества.

Феннахар пожал плечами и обратил взор к устью ямы над головой. Футов шесть — до смешного небольшое расстояние. Немыслимо, даже оскорбительно, чтобы такое расстояние отделяло изобретательного Феннахара от свободы.

Для прыжка, конечно, слишком высоко. В юные годы он был ловок и силен, кое-что мог сделать и сейчас, но прыгнуть из положения стоя?.. Невозможно! Но Феннахар все же попытался. Сбросив мешок, он запрыгал, как шарик на пружинке, и несколько раз руки его оказывались мучительно близко к краю ямы, но в конце концов ему пришлось признать поражение. После этого упражнения он вдруг ощутил изрядную слабость. Появилась одышка и легкое головокружение. Ощущение было мимолетным, но Феннахар удивился. Может, при падении он пострадал сильнее, чем ему сгоряча показалось?

Феннахар обследовал стены ямы. Отшлифованы и слегка скошены книзу. Никак не взобраться. У него в рюкзаке была длинная веревка, но наверху не нашлось ничего, за что можно было ее зацепить. Так что и веревка бесполезна.

Феннахар подумал, что сталактитовые пики, возможно, не слишком прочно закреплены на дне. Если ему удалось вытащить хоть одну из них, можно использовать ее как орудие, чтобы выкорчевать остальные. Взобравшись на штабель из пик, он смог бы добраться до края ямы. Или, связав сталактиты друг с другом, получил бы своего рода шест. И для этого хватило бы всего трех штук.

Но даже трех у него не было. Он перепробовал все, и ни один ему не удалось сдвинуть с места. Они были закреплены в штукатурке, причем наисвежайшей, которая не поддавалась ножу. Боясь сломать нож, Феннахар прекратил бесцельные попытки. Требовалось придумать что-то иное, но исследователь стал отчего-то плохо соображать. Затуманенное сознание подсказало ему единственное — закричать. Он кричал, и крики его эхом отдавались в коридоре, но помощь не приходила. Если вардрулы и услышали его, то не поспешили к яме. Феннахар охрип, стало саднить горло, и он замолчал. К нему вернулось головокружение и одышка, на этот раз они сопровождались сильной усталостью. Лоб и ладони покрылись испариной. Ему это показалось неестественным, но он устал и был слишком взволнован, чтобы обдумать происходящее. Все, что ему нужно, это немного отдохнуть, отдышаться и успокоиться. Феннахар сел, откинулся на каменную стену, закрыл глаза и тут же заснул.

Невозможно сказать, как долго он проспал, но разбудила его сильнейшая головная боль. Феннахар с трудом открыл глаза. Все вокруг показалось ему без изменений, но изменения в нем самом были к худшему. Перед глазами плыл туман, руки и ноги закоченели, тело казалось налитым свинцом. Легкие забыли о своих обязанностях, и дыхание давалось с усилием.

И хуже того: странное помутнение сознания, невыносимое ощущение умственного паралича десятикратно усилилось, и почти совсем исчезло желание бороться. Тем не менее краткий отдых поспособствовал мозгу выдать еще один план.

Феннахар повернулся к отброшенному мешку, который лежал неподалеку. Порывшись в содержимом пальцами, которые казались неловкими, как огурцы, он наконец достал моток бечевки. И с трудом встал, держась за стену. Ног он не ощущал, и даже взглянул вниз, чтобы убедиться, твердо ли они стоят на земле. Головокружение усилилось, и ему пришлось остановиться на несколько мгновений. Пока Феннахар отдыхал, краем сознания прошла какая-то мысль, но он не успел уцепиться за нее, и она пропала в затуманенном мозгу.

Феннахар качнулся к ближайшему сталактиту, который стоял у стены и доходил ему до груди. После полудюжины безуспешных попыток сумел обвязать веревку вокруг камня. Еще один сталактит стоял также около стены футах в трех. А может, в шести? Или в двенадцати? Феннахар утратил ориентацию в пространстве. Предмет его внимания как бы плавал перед ним, то приближаясь, то отдаляясь. Почему? Снова края сознания коснулась какая-то смутная мысль, но он опять не успел ее поймать.

Он проковылял к следующему сталактиту, крепко натянул веревку и с большим трудом, завязал еще один узел. После этого дело пошло легче. Он снова и снова натягивал веревку между двумя каменными пиками, образуя восьмерку, и наконец закрепил конец тройным узлом. На это ушел остаток сил. Снова пришлось отдохнуть. Легкие работали с трудом и он задыхался. Рук он не чувствовал, онемение подбиралось к плечам. Он резко сел — ноги подкосились.

Феннахар взглянул на дело рук своих. У него получилась своего рода прочная платформа из крепко натянутой веревки на высоте четырех футов над дном ямы. Если считать, что веревка как следует закреплена, теоретически можно взобраться на платформу и с этого возвышения подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы ухватиться за край ямы. Человек в хорошей физической форме и с сильными руками мог бы подтянуться и выбраться из ловушки. Феннахар, однако, был совсем не в том состоянии. Что до его рук — то сдвинуть с места их и то было трудно, а уж выделывать чудеса акробатики — и подавно. Тем не менее ему придется попробовать. Он медленно помотал головой, в слабой надежде восстановить ясность сознания. Ему очень плохо, тому наверняка есть причина, и что-то необходимо с этим сделать, но сейчас ему не до этих проблем, он не может занимать ими свою затуманенную голову, которая жаждет одного — отдыха.

Феннахар с огромным усилием заставил себя подняться на ноги, потянулся к веревочной конструкции, поднял непослушную руку, чтобы ощупать узлы, затем улегся на веревку всем телом. Зачем? Он помнил, что нужно удостовериться в прочности этой конструкции, какой смысл в катапульте, которая не выдержит его веса.

Веревка была натянута прочно. Удостоверившись в этом Феннахар попробовал взобраться на платформу. Но для его онемевших ног и рук задача оказалась невыполнимой. Его попытки были немногочисленны и тщетны. На второй попытке он потерял равновесие и упал навзничь. От удара перехватило дыхание, но голова немного просветлела. Мысль, которая все время маячила где-то на грани сознания, приблизилась. Хаар Феннахар перевел взгляд с намазанных желеобразной массой концов сталактитов на прочертившую его бок царапину и понял наконец, что он отравлен.

Скорость, с которой прояснилось сознание, была поразительной. Он страшно испугался, но не отчаялся. Среди магических предметов, которыми снабдил его дядюшка, был универсальный препарат, достаточно сильный, чтобы нейтрализовать действие любого известного яда. Препарат содержался в закупоренном сосуде и лежал в мешке. Ему нужно найти пузырек, выпить содержимое — и он снова будет здоров. Конечно, пленник, но это сейчас не так важно.

Мешок стоял всего в нескольких футах от Феннахара, но ему потребовались все оставшиеся силы, чтобы проползти это расстояние. Он протянул руку, и она, как мертвая, упала на холстину мешка. Безуспешно повозившись с завязками — пальцы, занемевшие и почти неподвижные, никак его не случались, он почувствовал, как в сознании у него нарастает паника. Этого он не мог себе позволить.

Немного переждав, чтобы собраться с духом возобновил борьбу с упрямой веревкой и снова потерпел поражение. Неужели ему, сумевшем переплыть пролив Во и выстоять против всех опасностей Джобааля, придется умереть, потому что он не может справиться с какой-то веревкой на мешке? Несмотря на отчаянное положение, он не мог не оценить иронию судьбы.

Последним усилием Феннахар заставил себя приподняться и вцепился в веревку зубами. Несколько раз подергав, он смог вытащить свободный конец, и плотно набитый мешок открылся. При взгляде на содержимое Феннахара снова охватило отчаяние: где-то на дне, подо всей этой кучей предметов лежит эликсир, который вернет его к жизни. Но сколько времени понадобится в его теперешнем состоянии, чтобы добраться до него? А найдя, как сможет он откупорить пузырек непослушными руками? Не важно. Это он решит потом. Он принялся опустошать мешок, вынимая одну вещь за другой. Работа была изнурительной, и он заметно слабел. Зрение затуманилось — он может не узнать пузырька, наткнувшись на него. Несмотря на угрожающие симптомы, Феннахар, как ни странно, не испытывал сильной боли. Голова, правда, болела, и жгло в легких, но, кроме этого, было ощущение холода, которому он предпочел бы боль.

Смертельно опасное состояние, в котором он пребывал, не смогло подавить инстинкт, подсказавший Феннахару, что он не один. Он поднял голову и увидел, — или ему показалось, что увидел? — два угловатых лица с огромными глазами, которые смотрели на него с края ямы. Его затуманенное зрение сообщило ему, что они светятся. Глаза их, неестественно блестящие, казались нечеловечески умными. Вардрулы? Настоящие? Или галлюцинация? Феннахар попытался заговорить, сказать им, что он друг, что он не причинит им вреда, но язык отказывался подчиняться. Он услышал собственное бессвязное бормотание и заметил, как потемнели лица при этих звуках. Потемнели? Невероятно! Это обман его угасающего зрения. Он снова попытался что-то сказать и вдруг вспомнил о подарке дяди. Феннахар полез в карман и вынул нанизанные на шнурок разноцветные камешки — знак вечной дружбы — и попытался показать их тем, наверху. Камешки выскользнули из непослушных пальцев, но он успел заметить, как озарились лица этих двоих. На миг это свечение озадачило и ослепило его, потом мир исчез в блаженной темноте.

Глава 7

Риллифу Хар-Феннахару медленно возвращалось сознание. Он открыл глаза и встретился со злобным взглядом нависшего над ним мерзкого косматого существа. У Феннахара перехватило дыхание, и он невольно содрогнулся от ужаса и гадливости. Монстр злобно зашипел и, оскалив желтоватые клыки, занес бритвенно острые когти над незащищенным горлом жертвы. Феннахар замер, понимая, что он на волосок от гибели. Его полная неподвижность немного успокоила бдительного стража, и тот убрал лапу, продолжая, однако, утробно ворчать.

— Прекрати, Нид!

Женский голос прозвучал совсем рядом, но повернуть голову и выяснить, кому он принадлежит, Феннахар все же не решился. Недавнее забытье, замешательство, путаница мыслей… ему даже в голову не пришло удивиться тому, что он слышит человеческую речь, притом речь лантийскую.

Монстр угрожающе зарычал, втягивая и выпуская когти.

— Нид, кому сказано, оставь его в покое. Он не такой, как остальные.

Недовольно фыркнув, Нид подался назад. Теперь Феннахар смог оглядеться. Он лежал на соломенном тюфяке в просторной пещере, расположенной, наверное, где-то в глубине Назара-Сина. Рядом стоял знакомый, туго завязанный мешок. Каменные стены испускали тусклый свет, в котором мягко поблескивали прозрачные, естественного происхождения колонны, украшенные искусной резьбой, витиеватые канделябры сталактитов и тонкие кружева минералов под сводами. Покрывающая одну из стен красноватая слизь придавала исходящему от камня свечению теплый розовый оттенок. Большую часть другой стены украшало огромное мозаичное панно, составленное из кусочков разноцветных пород и зеленого хрусталя, так что взгляду представала купающаяся в солнечных лучах, усыпанная цветами лесная поляна, населенная зверьем — оленями, лисами, белками. Всего в нескольких футах от Феннахара припало к земле то самое клыкастое косматое существо, готовое в любой момент вцепиться ему в глотку. А чуть поодаль стояла миниатюрная хрупкая светловолосая женщина в простом сером одеянии. Разве мог он не узнать эти чудесные большие глаза и тонкие черты? Они почти не изменились, разве что легкие тени залегли под глазами, да гуще стала их синева. Лицо, пожалуй, утратило девичью мягкость; четче, чем прежде, очерчена линия скул и подбородка. Кожа приобрела алебастровую бледность. И в каждой черточке сквозила глубокая безысходная печаль.

— Верран…

Голос Феннахара звучал еще слабо, но если не брать в расчет усталость и истощение, то чувствовал он себя довольно сносно. Глаза обрели былую зоркость, исчезла отвратительная тошнота.

Она подошла, вгляделась в его лицо и неуверенно, точно боясь ошибиться, спросила:

— Рил? Рил Хар-Феннахар? Он кивнул.

— Что со мной случилось?

— Неужели не помните? Вы угодили в западню, едва войдя во Врата Фжнруу. Хорошо, не напоролись на кол, а только поранились о его ядовитое острие. Ваши крики были услышаны, но Террз… но некоторые настаивали, чтобы вас, вражеского лазутчика, бросили умирать. Однако вардрулы — я имею в виду обитателей пещер — неспособны на такую жестокость. Вы пролежали в яме большую часть багрянца, то есть несколько часов, и сознание того, что вы живы и страдаете от жуткой боли, было для них невыносимо. Поэтому Лбавбщ Хфу и Ржнрллщ Фрдр пошли посмотреть, что с вами сталось и, обнаружив вас живым, да к тому же найдя при вас знак дружбы, немедленно перенесли вас сюда.

— Я помню их. Видел, как они смотрели на меня сверху…

— Нет, они не смотрели. Сверху они могли только слышать вас.

— Ах да, ведь яма магически замаскирована. Кто-то неплохо потрудился…

— Они-то вас и вынесли, — перебила его Верран, испытывая неловкость при одном лишь упоминании о магии, — дали противоядие от лучистой погибели. Правда, к тому времени яд уже распространился по организму, и все сомневались, поможет ли человеку вардрулово снадобье. Последние три малых вена вы то на миг приходили в себя, то снова впадали в забытье и бредили… Никто не мог предсказать исхода.

— Последние три что?

— Малых вена. То есть почти трое суток.

— Так долго!

Феннахар не без труда поднял руку к подбородку, и колкость пробившейся на нем щетины уверила его в правильности ее утверждения. Нид, по-своему истолковав это движение, глухо зарычал, заставив Феннахара окаменеть.

— Нид, изволь вести себя прилично, не огорчай меня, — одернула чудовище Верран.

Зверь мгновенно успокоился.

— Поскольку врачевать людей никому, кроме меня, не доводилось, — продолжила она, — именно мне и поручили ухаживать за вами. Ваше лицо показалось мне смутно знакомым, но полной уверенности не было. Я, как могла, устроила вас поудобнее и стала надеяться на лучшее. Пару багрянцев назад, когда жар спал и вы уснули, я уже точно знала — вы поправитесь. Эта новость благотворно сказалась на хиирах патриархов, которые места себе не находили при мысли, что, возможно, стали причиной смерти того, кто явился к ним с миром.

Она замолчала, и Феннахар почувствовал явное к себе недоверие. Да и глупо было бы ждать от нее простодушия. Улыбнувшись как можно теплее, он кивнул:

— Я действительно пришел с миром.

— Зачем? — в лоб спросила она, наверняка рассчитывая застать его врасплох.

Феннахар молниеносно перебрал в уме возможные варианты ответа и почти без колебаний остановился на одном. Он сразу же решил, что открывать истинную цель путешествия неразумно, да и небезопасно. Верран подозрительна и к тому же слегка напугана, причем страх этот вполне обоснован, если вспомнить, какие испытания выпали на ее долю. Пока и речи быть не могло о том, что она возьмет да и выложит ему дневники мужа. Придется сначала заручиться ее доверием. И Феннахар, укорив себя за отъявленное лицемерие, ответил:

— Я пришел исследовать пещеры и познакомиться с их обитателями. Ведь столько еще на свете всего неизученного, неведомого… Помните, в юности мы с друзьями ходили смотреть на буруны под мостом Вейно? — Она сдержанно кивнула. — К каким только уловкам я ни прибегал, чтобы посидеть с вами вдвоем на маленьком плоту. Однажды даже заплатил Друни Кру-Беффелу пятьдесят даклей — мои деньги на карманные расходы за целый месяц, — только бы он уступил мне место возле вас. А поскольку было мне в ту пору всего шестнадцать, то доволен я был этим своим хитроумным замыслом несказанно, пребывая в полной уверенности, что вы ни о чем не догадываетесь. Помните?

Она невольно улыбнулась:

— Помню.

— А пока мы сидели на плоту, я рассказывал вам о своих мечтах, уверяя самого себя, что вам это интересно. Вы, бедняжка, наверное, умирали от скуки. Впрочем, были достаточно добры, чтобы не выказывать этого.

— Мне вовсе не было скучно, — возразила Верран. — Вы, помнится, были редким фантазером, но уж никак не занудой. А говорили вы… Постойте, сейчас припомню… Ах да, вы мечтали о путешествиях, об экспедициях в глубь Далиона, о том, как станете карабкаться по горам, отыскивая древние развалины. Мечтали подтвердить достоверность преданий о летучем Виндуале, встретиться с Детьми Утраченных Иллюзий, отыскать причудливых зверей и еще более причудливых людей. Мечтали сплавать за море в Сзар или в Стрелл. Словом, обычные несбыточные мальчишеские мечты. Я ничуть не сомневалась, что впоследствии вы, как и все, сделаетесь знатным придворным вельможей. С каким бы удовольствием я ни слушала ваши рассказы, поверить в них… увольте. Как же давно это было! Счастливые дни! — Она улыбалась, на бледных щеках выступил легкий румянец.

— Вы зря не поверили мне, Верран. Я много путешествовал, побывал в тех местах, о которых грезил мальчишкой, и не мог бы пожелать себе лучшей доли. И вот я наконец здесь, в пещерах, чтобы узнать столь много, сколько мне будет позволено… Я пришел с миром, захватив с собой вардрулов знак дружбы.

— Откуда у вас эти камни, Рил?

— От дяди Джина. Помните премудрого Джинзина Фарни?

— Конечно. Один из верных союзников лорда Грижни.

— Теперь он возглавляет орден Избранных.

— Фарни стал преемником моего мужа? Прекрасно. А то я боялась, что изберут Глесс-Валледжа.

— Валледжа? Что вы! Он ведь последние семнадцать лет не в себе. Сошел с ума в тот самый день, когда… когда вы исчезли. Говорят, теперь на него и глядеть жалко. Что до дяди Джина… Этот знак дружбы он получил из рук вардрулов — их делегация как-то побывала в Ланти-Юме. А еще он дал мне карты. Они там, в мешке… — Феннахар указал рукой, и Нид, оскалив зубы, подобрался для прыжка.

— Нид, перестань! Как тебе не стыдно! — пожурила его Верран, и рычание зверя перешло в жалобное поскуливание. — Печально, если ты неспособен распознать друга.

Нид сокрушенно поскреб когтями по камню.

— Ладно, дам тебе шанс загладить вину. Вот… — Верран извлекла из кармана пригоршню камешков и тщательно выбрала из них несколько подходящих по цвету. — Отнеси их патриарху Фтриллжнру.

Она высыпала камешки в ладонь мутанта и снова повернулась к Феннахару.

— Есть хотите?

Только тут он осознал, как проголодался.

— Да. И еще как!

— Это хорошо, — сказала она и тут же дала поручение мутанту: — Пожалуйста, принеси нашему гостю чего-нибудь съестного.

Нид умчался исполнять указание.

— Прошу вас, не судите о Ниде слишком строго, — попросила Верран. — Он вовсе не злобен, просто возомнил себя моим защитником. А после недавних событий стал жутко нервным. Знаете, герцогские гвардейцы учинили здесь разгром, от их рук погибли десятки невооруженных вардрулов. С тех пор мы не теряем бдительности.

Она не спускала с Феннахара настороженных глаз.

— Да, я кое-что об этом слышал, — признался он.

Отпираться было бы по меньшей мере бессмысленно. Слишком она умна, чтобы поверить в столь явную ложь.

— Вы не знаете, зачем они приходили?

Феннахар чуть помедлил с ответом, боясь попасть впросак. Сказать правду, значило бы испугать и рассердить Верран. Познав гонения и жестокость, не решится ли она пожертвовать Далионом, дабы отомстить за мужа… и за себя. Но возможно, она лишь проверяет его, подбросив вопрос, ответ на который ей прекрасно известен. Какие-либо увертки могут обернуться крахом при его шатком положении. Наконец — и этот аргумент оказался решающим, — ей грозит опасность, стало быть, ее непременно нужно предостеречь. Может, попробовать полуправду?

— Я не вхожу в число близких друзей и соратников герцога, но мне кажется, что им нужны вы, Верран. Вы и ваш сын. Они знают, где вы скрываетесь.

Она кивнула.

— Как знали об этом и вы. Потому и не удивились, когда, очнувшись, увидели меня.

— В сообразительности вам не откажешь.

— А еще вам известно, что я родила сына и он жив. Откуда такие сведения?

— Дядя Джин рассказал. Он сделал такой вывод, наблюдая за герцогом. По всей видимости, его милость посещали пророческие сны.

— Сны?! Вы хотите сказать, — медленно проговорила Верран, — что нападение… вся эта бойня… эта боль и ужас… все случилось из-за чьих-то снов?

— Именно, и герцог вряд ли этим ограничится. Вам небезопасно оставаться здесь, Верран. И уж тем более вашему сыну. Надо подумать о надежном убежище. — Это предложение противоречило его собственным интересам, но сейчас Феннахара заботила только ее безопасность. Похоже, Верран оценила его неподдельное беспокойство о ее судьбе, и настороженность в глазах понемногу растаяла. Он почувствовал укор совести.

— Уехать отсюда? Да с удовольствием. Если б вы знали, как мне хочется снова увидеть солнце! — В голосе Верран ему почудились нотки безотчетного пафоса. — Но нельзя же бросить вардрулов на растерзание герцогским гвардейцам. Не хочу быть повинной в их гибели.

— А как вам идея покинуть Далион? Потом вы напишете об этом герцогу, и его светлости не останется ничего иного, как прекратить преследования, ведь вы будете вне его досягаемости.

— Небезынтересная мысль, только Террз никогда не согласится.

— Ваш сын?

— Да. Мы должны дать отпор гвардейцам, противопоставить силе силу — так он считает. И ему удалось заручиться поддержкой многих вардрулов.

Феннахар не смог сдержать улыбку.

— Но вашему сыну сейчас самое большее лет семнадцать. Как могут вардрулы полагаться на умозаключения незрелого юнца?

— Незрелого юнца? О, вы не знаете Террза! Он во многом похож на своего отца. А необычайные обстоятельства жизни, которую ему довелось вести, вылепили из него уникальную личность. Что до вардрулов… по их понятиям о возрасте, Террз уже взрослый.

— Похож на отца? Так, значит, это он с помощью магии скрыл от глаз яму, в которую меня угораздило свалиться?

Верран испытующе смотрела на него. Феннахар легко угадал ход ее мыслей. Если герцог прознает, что отпрыск Непревзойденного Грижни овладел магическими навыками, страхи, а следовательно, и враждебность его милости возрастут стократ. Но в то же время эта самая враждебность уже проявилась в полной мере, а Феннахар не внушал особых подозрений, да и какой смысл отрицать очевидное. Видимо придя к подобному выводу, Верран пожала плечами и признала:

— Да. Хотя его познания весьма невелики.

— Но все же откуда они? Вероятно, из отцовских дневников. Дядя Джин не ошибся: записи и впрямь находились где-то здесь. Феннахару вовсе не хотелось обманывать Верран, а напротив, он с трудом сдерживал желание рассказать ей все как есть, и попросить о помощи. Однако в случае ее отказа Феннахар потерпел бы полное и безоговорочное поражение, а на карту было поставлено так много, что рисковать он не имел права.

Похоже, молчаливая задумчивость собеседника внушила леди Верран смутную тревогу и, желая отвлечь его мысли от магических способностей сына, она попросила:

— Рил, вы не могли бы рассказать мне о Ланти-Юме? Если, конечно, разговор не слишком утомителен для вас.

— Что вы, я по-прежнему получаю огромное удовольствие, беседуя с вами.

— Так расскажите, как там город. За все это время я ни разу не получила весточки оттуда, но думала о доме каждый малый вен. Как наше семейство Веррасов? Какова судьба друзей-приятелей: Друни, Зерила, Наксина и остальных? А Бренн Уэйт-Базеф? Стал ли он, как мечтал, великим магом и счастлив ли теперь? А сам город? По-прежнему ли зол лантийский люд? Сбылись ли опасения лорда Грижни? Опустошил ли герцог казну? Мы разорились? Может, там страшный голод? А келдхар Гард-Ламмиса и герцог Хурбский — что они? Не пытались напасть?

Верран остановилась, чтобы перевести дух. Феннахар невольно проникся к ней сочувствием — как долго она в изгнании и как ей мучительно трудно задать свой самый главный вопрос. Может быть, помочь ей в этом? Впрочем, помощь не потребовалась. Верран подняла глаза и твердым голосом произнесла:

— Еще мне бы очень хотелось услышать от вас все, что вам известно о лорде Грижни. Знаю, его давно уже нет на свете. Расскажите, как все произошло.

— Мне немногое известно. Семнадцать лет назад по приказу своего господина гвардейцы герцога штурмом взяли дворец Грижни. Не знаю, находились ли вы тогда там или нет. Об этом ходили противоречивые слухи.

— Да, я была во дворце. Лорд Грижни велел мне вместе с Нидом бежать по тайному ходу и обещал последовать за нами.

— Он не успел — гвардейцы настигли его в подземелье и попытались взять под стражу. Грижни оказал сопротивление. — Рассказать ли ей об угрозах и пророчествах мага? Нет, рано! — Солдаты перепугались и расправились с лордом на месте.

— Сказал ли он им что-либо?

— Думаю, что да, хотя и не много. Смерть настигла вашего мужа едва ли не мгновенно.

— Значит, когда мы с Нидом пересекали Гравулову пустошь… когда я бродила по холмам Назара-Сина, видя перед собой его лицо… он был уже мертв?

Феннахар промолчал.

— Так быстро, — пробормотала Верран. — Ни суда, ни следствия, ни публичной казни… Именно казни я больше всего и боялась, она была моим самым жутким кошмаром. Какое счастье, что он избежал казни.

— Верран, он умер без мук.

— Вот я и знаю наконец.

Какое-то время она молча обдумывала услышанное, Феннахар не сводил глаз с ее лица. В его выражении он видел покорность судьбе и несколько отстраненный взгляд на события давно минувших дней, и это его обнадеживало. Значит, она не ожесточилась, подумал он с облегчением.

Верран поймала на себе его пристальный взгляд и улыбнулась:

— Довольно вам рассматривать меня, Рил, словно я вот-вот рассыплюсь на ваших глазах. Когда-то, может быть, и рассыпалась бы, но с тех пор минуло полжизни.

— Полжизни здесь… — задумчиво произнес Феннахар, сознательно скрывая нахлынувшую на него жалость. Что за горестная судьба для существа, рожденного под солнцем!

— Здесь вовсе не плохо. Вардрулы так добры, к тому же со мной мой сын. Но вы не ответили на мои вопросы, Рил. — Ей не терпелось услышать новости. — Расскажите, молю вас, как там Ланти-Юм.

Феннахар поведал о сумасбродстве, безволии и безумном расточительстве герцога Повона. О растущем влиянии келдхара Гард-Ламмиса, настоявшего на обручении герцога с кельдамой Нуксией. О противлении ордена Избранных герцогской политике и личной вражде правителя с непревзойденным Джинзином Фарни. Рассказал об упадке торговли, о непомерном внутреннем долге, о всевозрастающей доле заемного капитала. Описал коррупцию герцогских фаворитов, вырождение гвардии под началом тугодума Кронила и безудержное распутство знати. Не забыл упомянуть о бунте Ворга и Рыбосольной смуте, заговоре Джипа и восстании Квэйса-Уэйтница. Затронул тему башмачного налога и самопожертвования Уорпа. Не скрыл даже слухи о недавнем покушении на жизнь герцога. И настолько увлекся своим повествованием, что не заметил возвращения Нида.

Верран произнесла несколько слогов, и Феннахар, повернувшись, увидел мутанта с подносом еды. Вслед за Нидом в комнату вошла группка вардрулов, и Феннахар испытал чувство сродни изумленному восхищению, ведь он впервые мог толком рассмотреть эти поистине удивительные создания с огромными умными глазами, змееподобными пальцами и белой мерцающей кожей. Вместе с вардрулами пришел юноша, заинтересовавший Феннахара ничуть не меньше, чем причудливое окружение. Юноша — по всей видимости, Террз, сын Верран, — был высок, прям и чуть худоват для своего роста. Бледное точеное лицо с орлиным носом поразительно напоминало лицо Непревзойденного Фал-Грижни. Удивляло выражение этого лица — сдержанное, даже, пожалуй, непроницаемое, с холодным оценивающим взглядом черных глаз. Трудно сказать, что именно вызывало ощущение необычности — то ли взгляд, то ли рисунок губ, то ли какая-то особая мимика. Как бы то ни было, при всей правильности черт, в людской толпе лицо этого юноши не осталось бы незамеченным.

Вардрулы подошли ближе. Один из них — высокое лучезарное существо, чей пол не представлялось возможным определить даже благодаря наготе, — держал в руке каменные бусы Джинзина Фарни. Феннахар не без труда приподнялся и сел. На большее он пока не был способен. Вардрулы остановились перед ним, поприветствовали, и главный среди них заговорил. Для Феннахара речь вардрулов была начисто лишена какого бы то ни было смысла, равно как и сопровождавшие ее жесты, однако это нисколько его не огорчало, поток незнакомых звуков ласкал слух, завораживал, подобно эртским песням. Чуть позже Верран перевела:

— Патриарх Фтриллжнр, патриарх Лбавбщ, патриарх Ржнрллщ, матриарх Змадрк, патриарх Фтлирлбщ, юный Фтриллжнр Рдсдр и юный Фал-Грижни Террз от имени своих кланов приветствуют вас. Патриарх Фтриллжнр приносит глубочайшие извинения за случившееся с вами несчастье и просит принять во внимание крайнюю дисгармонию мер самообороны, к которым кланы были вынуждены прибегнуть в столь смутные времена. Он несказанно рад наблюдать признаки вашего выздоровления и надеется, что пережитое никоим образом не скажется на состоянии вашего руу… э… на состоянии вашего духа. Он рад новому другу из числа людей. Вы здесь желанный гость.

Какое обостренное чувство вины! Эти существа добры и простодушны даже после зверского нападения. Они готовы распахнуть ему объятия — ему, пришедшему сюда едва ли не шпионить. Феннахар попытался избавиться от укоров совести. Ведь он же не враг вардрулам и не желает им ничего дурного. И все-таки ему не удалось полностью побороть недовольство собой. Однако вслух он ответил с обезоруживающей простотой:

— Благодарю вас за доброту и участие. Недавнее происшествие не причинило мне серьезного вреда, и, умоляю вас, забудьте о нем. Сам я — Риллиф Хар-Феннахар, дворянин из Ланти-Юма и родственник Непревзойденного Джинзина Фарни, преемника ранее возглавлявшего орден Избранных Террза Фал-Грижни.

Верран быстро все это перевела, оставив неизменным лантийские слова «орден Избранных» и «Непревзойденный». Видимо, в языке местных жителей подобных понятий не существовало. Феннахар отметил про себя реакцию вардрулов на упоминание имени Грижни. Их плоть ритмично замерцала, раздались тихие трели. Юный Террз внимательно наблюдал за происходящим.

— Я пришел к вам с миром, — продолжил Феннахар, то и дело прерываясь, чтобы Верран успевала переводить. — Моя цель — как можно больше узнать о пещерах, а также их обитателях. Всем сердцем верю, что, познакомясь друг с другом ближе, люди и вардрулы подружатся, и потому хочу просить у вас позволения остаться здесь на какое-то время.

Вардрулы дружно просияли, в отличие от Террза, лицо которого не отразило никаких чувств. Как знать, что думал каждый из них? Другое дело Верран — ее благосклонность поддавалась объяснению. Естественно, ее одолевают вполне понятные подозрения, но после семнадцати лет вынужденного изгнания она наверняка истосковалась по человеческому общению.

Патриарх Фтриллжнр, шагнув вперед, что-то пропел и торжественно вручил Феннахару его каменные бусы, после чего склонил голову и сплел бескостные пальцы в немыслимый узел.

— Жест Фтриллжнра символизирует гармонию, — пояснила Верран. — Он говорит, что вас рады принять из уважения как к вам самому, так и к архипатриарху Джинзину Фарни, имя которого здесь все еще помнят. За отсутствием подробной информации вам присуждается титул малого патриарха Хар-Феннахара. Фтриллжнр хотел бы передать наилучшие пожелания вашим сородичам. В качестве почетного гостя вы с полным правом можете считать пещеры вашим клановым домом и ходить куда пожелаете.

Феннахар поклонился:

— Сочту за честь.

— Я советую вам держаться подальше от погребальных заводей, исключительно из соображений такта.

— Постараюсь запомнить.

Снова воздух наполнился музыкальными переливами голосов, и вардрулы один за другим выступили с характерными для своих кланов поздравлениями. Одно из приветствий прозвучало по-лантийски:

— Поздравляю вас от имени клана Фал-Грижни и присоединяюсь к поздравлениям клана Змадрков.

Голос Террза удивлял взрослой звучностью и уверенностью, странной для столь юного создания.

— Благодарю вас, лорд Грижни. — Краем глаза Феннахар заметил испуганное удивление Верран. Сам Террз никак не отреагировал на непривычное для него обращение, лицо его по-прежнему оставалось непроницаемым. — Благодарю всех вас.

Он протянул руку, на которую Террз уставился в недоумении. Верран густо покраснела.

— Он предлагает обменяться рукопожатиями, — смущенно объяснила она сыну. — Это такой обычай, знак дружбы и согласия. — И, вспомнив, что говорит по-лантийски, поспешно перевела свое толкование на напевную речь вардрулов.

Террз, и не подумав пожать протянутую руку, холодно заметил:

— Патриарх Феннахар, несомненно, понимает, что мне неведомы людские привычки.

Его спутники, однако, обошлись без отговорок. Каждый старательно выполнил дотоле неведомый ритуал, и общий хиир прибавил яркости.

Поприветствовав гостя по всем правилам, вардрулы молча удалились, оставив людей одних. По знаку Верран Нид поставил перед Феннахаром поднос, и порядком проголодавшийся исследователь набросился на предложенные ему яства: густой суп в чаше с двумя удобными ручками, тушеные грибы десятка разновидностей, подкопченные Фоеровы коренья и непонятного происхождения замечательно вкусный янтарный студень. И на всем протяжении трапезы он ощущал на себе холодный изучающий взгляд Террза. Наконец тот заговорил:

— Патриарх Феннахар, мудрейшие из вардрулов приняли вашу клятву чистоты намерений, значит, должен принять ее и я… пока.

Феннахар был озадачен. Откуда у юноши этот формализм, это несуразное чувство собственной значимости? В свои семнадцать лет он производил впечатление человека редкой силы воли.

— Лорд Грижни, вряд ли я могу считаться патриархом, — сказал Феннахар. Зовите меня Рилом… или, если угодно, Феннахаром.

Террз, подражая вардрульскому жесту согласия, пошевелил пальцами, и Феннахар едва сдержал изумление.

— Недавно люди напали на пещеры, — продолжил Террз. — Не кажется ли вам мало подходящим время для визита?

— Террз, ты невежлив, — пожурила сына Верран.

— Резонно ли приносить собственную безопасность в жертву учтивости?

— Знаете, Верран, он, пожалуй, прав, — скрыв неловкость, согласился Феннахар. — Вопрос далеко не праздный. С удовольствием на него отвечу. Я не случайно пришел к вам именно сейчас, поскольку боялся, что другой возможности побывать в пещерах мне не представится. Если нападение на пещеры повторится, то все входы вскоре окажутся надежно закрыты или каким-либо образом укреплены. Более того, я счел своевременным продемонстрировать вардрулам чистоту намерений хоть части человеческого рода в надежде, что когда-нибудь мы снова заживем в мире и согласии.

— В мире и согласии? Мы? Чистой воды заблуждение! Это в принципе невозможно.

— Отчего ж?

— Человек по природе своей злобен и беспощаден. Отрицать это бессмысленно. Для людей корысть куда важнее дружбы, и они никогда не избавятся от стремления поживиться за счет тех, кто уступает им в силе и жестокости.

— Вы циничны, точно хурбский ростовщик.

— И не без веских на то оснований. Принявший меня народ люди изгнали с лица земли. Согласен, это произошло в незапамятные времена. Куда более близки нам другие события: травля и убийство моего отца, архипатриарха Грижни, и наконец, покушение на мою мать и удар по моей Будущности из клана Змадрков — истребление множества вардрулов. Эти уроки я хорошо усвоил.

Феннахар повременил, прежде чем ответить, и не стал сразу возражать.

— Исходя из тех сведений, которыми вы обладаете, пожалуй, трудно было бы прийти к иному выводу. Однако сведения эти весьма и весьма ограниченны, однобоки. Чтобы судить хоть сколько-нибудь объективно, вы нуждаетесь в дополнительной информации.

По легкой улыбке Верран Феннахар понял, что тут их мнения совпадают.

Террз призадумался. То, что извечный довод его матери вдруг подтвердил человек незаинтересованный, причем человек безусловно неглупый, не могло не оказать на него определенного воздействия, и все же он не собирался сдаваться без борьбы.

— Информации какого рода?

— Вам следовало бы побольше узнать о людях, о землях, которые они населяют. Познакомиться с их историей, философией, искусством и зодчеством, языками и литературой, математикой и механикой, магией…

— Магией?! — Террз не сумел скрыть заинтересованности.

— Конечно. При желании вы приобщились бы к знаниям величайших чародеев.

— Заманчиво, но неосуществимо — нам с мамой путь в Ланти-Юм заказан.

— Пусть так, но есть ведь и другие города, другие магические ордены. Мало ли где можно овладевать магией. Там, наверху, целый мир, Террз, мир безграничный в своем многообразии. Разве вам не хотелось бы увидеть его собственными глазами?

Перспектива магических изысканий оказалась соблазнительной приманкой, и на миг юноша поддался искушению, но миг он и есть миг.

— Здесь, в пещерах, мир ничуть не хуже, и его вполне достаточно для того, чтобы занять мое внимание, — отрезал Террз.

Феннахар вздохнул. Разговор, скорее смахивающий на спор, изрядно его утомил. Сказывались последствия болезни, и к тому же вряд ли стоило рассчитывать так легко сломить железную волю сына Фал-Грижни. Он видел, что Верран его союзница в этой битве, но продолжать препирательства считал занятием бессмысленным: подобная тактика лишь укрепит в Террзе дух противоречия. Лучше пока тем и ограничиться.

— Да, правда, тут целый мир, — согласился он, — но, возможно, он не всегда будет обособлен от мира людей. Мудро поступает тот, кто знает, с кем или чем имеет дело, хотя бы из соображений безопасности. Надеюсь, вы не станете отвергать уже сейчас доступные вам знания?

— Ваших воспоминаний и описаний земной поверхности? — равнодушно спросил Террз.

— Зачем же? У меня с собой, вот тут, в мешке, есть две-три книжки…

— Написанные человеческой рукой. — Глаза Террза загорелись живым огнем. — Книги из Ланти-Юма? Я слышал о них, но видеть не доводилось.

— Но знаете ли вы нашу грамоту?

— С тех пор как мне исполнилось пять великих венов.

Феннахар нагнулся, развязал мешок и извлек из него три небольших тома.

— Не шедевры, — вздохнул он, протягивая книги Террзу, — но и не самое худшее. Вот труд Джуффиала о флоре и фауне Далиона. Вот «Зарождение магии» Чеса Килмо. Особенно рекомендую последнюю… «Хождение за Ледовое море» Вира Кренневира.

— «Море»? — Казалось, любопытство понемногу подтачивало бастионы самообладания Террза. — А вы сами его видели? Может быть, отправлялись в плавание?

— И не раз. Такое не забывается.

— Какое оно, море?

— Настолько красивое и разное, что не описать словами. Прочтите Кренневира. В красноречии мне с ним не тягаться, но и его описания далеки от реальности. Море нужно видеть, любовь к нему в крови всех лантийцев.

— Я непременно прочту и Кренневира, и остальных, а потом вы, быть может, не откажетесь обсудить со мной прочитанное?

— Разумеется.

Феннахар моргнул и с трудом подавил зевок, однако, вопреки его усилиям, сон наваливался на него, как тяжелое теплое покрывало.

— Рил, вы устали, — сразу же заметила Верран. — Вам нужно отдохнуть. — Исследователь не стал этого отрицать. — Террз, Нид, пора идти.

Террз коротко кивнул Феннахару и пошел к выходу. Следом, прихватив по пути пустой поднос, выскользнул Нид. В дверях Верран оглянулась и, поймав взгляд Феннахара, бесшумно, одними губами, произнесла: «Спасибо».

Когда все трое удалились. Феннахар откинулся на тюфяк, закрыл глаза, и сознание его в то же мгновение заполонили образы Верран и ее странного сына. Но непреодолимая усталость взяла свое, и он, так и не сумев совладать с чехардой мыслей, провалился в сон.

Не прошло и нескольких малых венов, как леди Верран подметила произошедшую в поведении гостя малоприятную перемену. Поначалу она решила, что у нее просто разыгралось воображение. В конце концов, Риллиф Хар-Феннахар пришел в пещеры Назара-Син как исследователь, так что его неуемное любопытство более чем уместно. Надо сказать, что на ноги он встал удивительно скоро, благодаря как стойкости крепкого тела, так и, отчасти, врожденному своему жизнелюбию. Буквально через пару багрянцев после того, как к нему вернулось сознание, он уже вовсю проводил свои изыскания. Если не считать легкой слабости, то и дело вынуждавшей его устраивать передышку, здоровье его полностью восстановилось, равно как и неутолимая жажда познании. Поэтому не было ничего странного в его долгих прогулках по коридорам, котловинам… по крайней мере, не должно было быть ничего странного. Однако Верран не могла избавиться от смутного подозрения. Казалось, любознательность его граничит с вынюхиванием. Зачем, к примеру, он обшаривает самые обыкновенные дыры и трещины в каменных стенах? Откуда этот сконфуженный вид случись кому-нибудь застать его за этим занятием. Он ведет целенаправленные поиски — вот единственное разумное объяснение подобного поведения, и Верран подумалось: уж не шпион ли Феннахар лантийского герцога, посланный выведать численность и способность вардрулов обороняться? Да нет, нелепо. После нападения гвардейцев, не встретивших сопротивления, у герцога и его приспешников не было ни малейших оснований считать, что противник хоть сколько-нибудь способен защитить себя. Зачем посылать шпионов? К тому же Риллиф Хар-Феннахар вряд ли способен лицемерить. Тот мальчик, каким она знала его в Ланти-Юме, слыл предельно искренним и достойным доверия. Не мог он так разительно измениться, во всяком случае, ей очень хотелось в это верить.

Да, спору нет, он ей нравится… нравится даже больше, чем прежде… Ее притягивает и его ум, и душевность… Естественно, что ей хочется быть о нем самого высокого мнения.

Будь осторожна, предостерегала саму себя Верран. Твоя симпатия вполне объяснима. Ты столько лет провела под землей вдали от людей, что сейчас тебе, наверное, понравится кто угодно.

Риллиф Хар-Феннахар — не кто угодно.

Правильно. Он — напоминание о твоей счастливой юности, потому вдвойне притягателен. И все-таки будь с ним поосторожнее. Не позволяй усыпить твою бдительность. Будь начеку.

Зачем? Даже если Феннахар пришел с дурными намерениями, в одиночку он вряд ли принесет много вреда.

А что, если герцог Ланти-Юма отрядил его, чтобы расправиться с твоим сыном — сыном Фал-Грижни? Затея наслать на вардрулов гвардейцев провалилась. Что, если герцог решил прибегнуть к более изощренному способу?

Нет, это нелепо… просто нелепо! Ты превращаешься во взбалмошную старуху, которая пугается собственной тени. Рил ни за что не стал бы участвовать в таком заговоре. Он честен и порядочен. Я прекрасно знаю его.

Стоп! Не знаю, а знала… Что было, прошло. Людям свойственно меняться.

Это правда… Возьми, к примеру, себя саму. Похоже, ты стала жесткой и подозрительной. Что ж, не без причины. И все-таки трудно даже на мгновение поверить, что он может причинить вред твоему сыну. Напротив, пытается ему помочь… привить ему интерес к жизни на Поверхности. И похоже, Террз всерьез заинтересовался… ты когда-нибудь видела его таким? Не отрываясь, прочел все три книги и, кажется, начинает понимать, что не все люди так плохи, как он привык думать. А идея продолжить занятия магией и вовсе его завораживает. Нет сомнения, Рил положительно на него влияет. Может быть у него даже получится то, что не удалось тебе… уговорить Террза уйти из этих пещер наверх пусть даже на время. И если Рил в этом преуспеет то какая разница, зачем он пришел… пусть поступает как его душе угодно.

Чудесно. Только это вовсе не означает, что тебе можно спать спокойно. За Феннахаром все-таки лучше присматривать.

Кстати, где он сейчас: совершает одну из своих бесконечных прогулок? Изучает витиеватые каменные образования Бездны Жнрла? Впивается глазами в лепные фризы? Наблюдает за тем, как общаются на языке Фтвия подростки? При этой мысли Верран невольно улыбнулась. Казалось, не было такого аспекта жизни вардрулов, к которому Феннахар не проявлял бы жгучего интереса. Однако проводил он свои этнографические исследования столь ненавязчиво и тактично, что его любопытство пока никого не задело, по крайней мере, так думала Верран. Судить о реакции вардрулов всегда было непросто, но ей казалось, что присутствие исследователя не внесло в их жизнь сколько-нибудь ощутимой дисгармонии.

Может, Феннахар вовсе не бродит сейчас по пещерам, а, отправившись куда-нибудь с Террзом, увлекся очередной из их долгих дискуссий. Без сомнения, ее сын находит огромное удовольствие в беседах с ним. Да и сама она тоже — почти такое же, как прежде от разговоров с лордом Грижни. Впрочем, параллель, право же, не самая удачная, ведь Рил… он совсем другой. Более доступный, что ли? В Риллифе Хар-Феннахаре нет ничего холодного, пугающего. Он способен внушать к себе уважение без примеси страха.

И все же, чем он сейчас занимается? Почему бы не пойти и не посмотреть? В этом нет ничего дурного, верно?

Верран встала со стула — неуклюжего сооружения ее собственной конструкции, из принесенных с Поверхности деревяшек, спинкой и сиденьем которого служило натянутое полотнище из туго сплетенной тесьмы. Единственный стул во всем лабиринте Назара-Сина. Она собралась было кликнуть Нида, но передумала. Мутант снова прихворнул, что с ним в последние малые вены случалось довольно часто. Он свернулся клубочком в небольшой нише, расположенной чуть дальше по коридору, которую давным-давно облюбовал под спальню. В такие моменты он не принимал помощи и, если Верран пыталась подойти, он начинал недовольно стенать, не желая ничего, кроме уединения. Верран вздохнула. Она понятия не имела, что происходит с мутантом — быть может, сказывается возраст? Но он наверняка поправится через пару багрянцев, как всегда бывало до этого.

Верран не спеша шла по коридорам. Торопиться было некуда: Феннахар мог находиться где угодно. Не исключено, что она вовсе его не встретит, пока он сам не объявится к наступлению багрянца, чтобы принять участие в совместной трапезе Мадрков-Лбавбщей. И все же у нее было три-четыре соображения насчет того, куда он мог отправиться, да и в любом случае поиски помогут скоротать время.

Первым делом она наведалась к Кровоточащему сталактиту. Феннахар упоминал, что хотел бы посмотреть разновеликие емкости, в которые собиралась капающая сверху влага, отмеряя ход времени. Вполне вероятно, она найдет его именно там. Но увы. Феннахара не оказалось ни там, ни у Бездны Жнрла, ни у Кфдрщевой котловины, ни в садах Змадрков — Лбавбщей. Возможно, он ползком пробирается сейчас по Хллсрегским Тенетам, но туда она конечно же не пойдет. Да, еще можно проверить Дрбсч Бсч Джфарл — в переводе на лантийский зал Каскадов. Обойти вниманием эти сказочной красы застывшие водопады из прозрачной слюды Хар-Феннахар конечно же не мог.

Здесь она его и нашла — увидела, еще не дойдя до крутой арки входа, и удивилась его непонятным действиям. Сначала ей показалось, будто он карабкается по отвесной стене на манер насекомого, но, подойдя ближе, она поняла, что он поднимается по веревке, привязанной к торчащему под самым потолком крюку.

Он что-то задумал, решила про себя Верран и тут же устыдилась собственных подозрений. Возможно, он всего-навсего решил поближе рассмотреть великолепное каменное кружево. И все же…

Она крадучись пошла вперед. Впрочем, предосторожность была излишней, ибо Феннахар не замечал ничего вокруг, упорно взбираясь по веревке. Верран, проскользнув в зал, укрылась за выступом скалы и стала наблюдать.

Похоже, Феннахар еще не совсем оправился после недавнего недуга, и подъем давался ему с трудом. Верран увидела блестящие бусины пота, выступившие у него на лбу, и вспомнила, что тяжелый влажный воздух пещер трудно переносить с непривычки. Феннахар остановился на полпути, раскачиваясь в воздухе, как свалившийся с листа паучок. Выждав несколько секунд, он продолжил подъем и вскоре добрался до цели. Только тут Верран заметила вверху три ниши, частично скрытые от глаз нависающими сталактитами. Исследователь заглянул за каменный полог и зачем-то пошарил в углублении рукой.

Что он делает? — недоумевала Верран, следя за отраженным от серебряного браслета Феннахара зайчиком света. Ниши, судя по всему, глубоки, и он не может дотянуться. Впрочем, не очень-то и старается. Но что же он все-таки делает, что ищет?

Впрочем, что бы ни искал, явно не нашел. Феннахар соскользнул по веревке и едва его ноги коснулись земли, резко оглянулся в направлении входа, Верран затаив дыхание, вжалась в стену, но, как оказалось, напрасно. Взгляд Феннахара был устремлен мимо. Видимо, в коридоре раздался какой-то шум. Да, теперь его слышала и Верран — торопливые шаги. Кто-то спешил сюда. Феннахар поспешно отцепил веревку, смотал ее и спрятал в мешок, с которым никогда не расставался. Только-только управился, как в зал Каскадов вбежал Лбавбщ Хфу.

Хиир Хфу был тусклее тусклого, окологлазные валики тревожно напряглись.

— Я ищу Фал-Грижни Террза, — на своем языке сказал вардрул. — Вы не знаете, где он?

Феннахар нахмурился. Из сказанного он не понял ни единого слова, кроме имени.

— Фал-Грижни Террз? — переспросил он. — А что случилось? Он не ранен?

Теперь Лбавбщ Хфу пришел в замешательство.

— Фал-Грижни… Где? — Отчетливо спросил он, догадываясь, что уж имя патриарх Феннахар не может не различить. — Грижни? Где? Грижни? Грижни?

Вопросительная интонация проявлялась в расширении внешних глазных мышц и понижении голосового тона, но откуда об этом мог знать Феннахар? Он пожал плечами, развел в стороны руки и помотал головой, выражая полное непонимание. Однако для Лбавбща Хфу эти жесты также не значили ровным счетом ничего.

Верран испытывала все большую неловкость. Во-первых, ей вовсе не нравилось подслушивать, вo-вторых, Феннахару и Лбавбщу Хфу не помешала бы ее помощь. Пора появиться на сцене и хорошо бы так, чтобы они не догадались, будто она знает, о чем идет речь. Верран встала и с самым непринужденным видом вышла из-за выступа скалы. Феннахар и Лбавбщ несказанно обрадовались ее появлению, им и в голову не пришло, что она возникла перед ними не совсем обычным способом.

Что случилось? — спросила Верран по-вардрульски.

Матриарх Грижни, я разыскиваю Фал-Грижни Террза, — ответил Лбавбщ. Его плоть беспорядочно замерцала. — Случилась беда. Будущая супруга фал Грижни, юная Змадрк Четырнадцатая…

— Не отошла ли она к Предкам? — испуганно проинтонировала Верран, памятуя о недавних словах сына.

— Пока нет, но она на грани прощального погружения. Она… — Последовали неудержимый поток звуков и резкая смена мимики. Верран совершенно запуталась.

— Медленнее, Лбавбщ Хфу. Я не успеваю за вами. Не так быстро, пожалуйста.

Вардрул поколыхал пальцами.

— Не помня себя и… — далее последовало какое-то загадочное выражение, — юная Змадрк Четырнадцатая вышла на Поверхность, не заручившись необходимой поддержкой и защитой. Двое сородичей нашли ее на склоне горы обнаженной и погруженной в Хладное Оцепенение.

У Верран перехватило дыхание. Хладное Оцепенение — страшнейшее из несчастий! — могло привести к помешательству, а то и к гибели жертвы.

Четырнадцатую вернули в тепло пещер к любящим сородичам, однако попытки привести ее в сознание не увенчались успехом. Остается надеяться на то, присутствие будущего супруга… — далее следовал непередаваемый глагол, — ее руу.

— Сын частенько бывает в Обители, пытает овладеть заклятием Камнепада…

— Сейчас его там нет.

— В последнее время он надолго уходит в коридор Мвжири дрессировать бурых летучих мышей может быть…

— Давайте вместе его поищем, матриарх, — перебил вардрул.

Наблюдавший эту сцену Феннахар решился наконец поинтересоваться:

— Верран, что стряслось? Ведь что-то случилось, верно?

— Речь идет о Змадрк Четырнадцатой, — поспешно объяснила Верран, — молодой вардрулке, к которой Террз… особенно привязан. Она больна, и нужно срочно найти Террза.

Феннахар без лишних слов кивнул, подобрал с пола мешок, и все трое, покинув зал Каскадов, двинулись кратчайшим путем к коридорам Мвжири. Хотя они старались идти быстро, путь оказался долог и извилист. Из-за небольшого наводнения в Грфжнровом Звене пришлось сделать крюк, и Террза они не застали. Как сказал представитель клана Фтриллжнр, который повстречался им в коридоре, Фал-Грижни Террза только что вызвали к погребальной заводи Змадрков, где находилась в объятиях Хладного Оцепенения его Будущность. Возможно, общий дух многих поколений ее Предков благотворно скажется на ее руу — либо пробудит ее уснувшее сознание, либо мягко увлечет в последнее погружение.

Дбавбщ Хфу удалился, не желая мешать Змадрам предаваться скорби. Матриарх Грижни как приданной Приобщенной не было нужды колебаться на сей счет. А Феннахар? Верран с сомнением поглядела на него. Он ничего не знал о тонкостях вардруловых ритуалов, и священность погребальной заводи была для него пустым звуком. Ей не следовало бы брать Феннахара с собой, но отослать его она почему-то не решалась. Мысль о том, что предстоит вновь оказаться на месте недавней бойни, подле умирающей Четырнадцатой, внушала Верран ужас, присутствие Феннахара немного успокаивало душу.

Оттого лишь, что он — человек? Возможно. Впрочем, нет.

Она ничего не сказала, и Феннахар, даже не догадываясь о невольной своей бестактности, прошел рядом с ней отрезок коридора Мвжири до погребальной заводи Змадрков.

С тех пор как после нападения гвардейцев были совершены все необходимые обряды, Верран сюда не заходила. Да и теперь шла словно против воли. У идущего рядом с ней Феннахара перехватило дыхание при виде светящейся заводи и собравшихся вокруг нее вардрулов. Члены клана — небольшая горстка оставшихся в живых — глядели на бесчувственное тело сестры, и общий их хиир был чрезвычайно тускл, куда тусклее, чем того требовала ситуация. Четырнадцатая Несомненно была всеобщей любимицей. Атмосфера неизбывной печали, ощутимая даже не слишком восприимчивой к вардруловым настроениям Верран, свидетельствовала о том, что тяжесть свалившихся на клан невзгод грозит стать непосильной.

Четырнадцатая лежала возле самой кромки воды у подножия пьедестала. Поблизости полыхал костер призванный согреть ее застывшее тело, — весьма сомнительное лекарство, но другого вардрулы не знали. На первый взгляд казалось, что она мертва. Недвижна. Огромные глаза закрыты, а окаймляющие их валики мышц незаметны. Гибкие прежде пальцы прямы и жестки. Плоть полностью утратила лучезарность. Лишь приглядевшись, можно было уловить едва приметное дыхание. Коленопреклоненный Террз застыл рядом с невестой. Юноша отрешился от действительности — видимо, пытался применить магическое средство излечения. Любимые его кристаллы покоились на ладони вытянутой вперед руки, губы беззвучно шевелились. Однако успеха он, похоже, не добился, ибо кристаллы оставались столь же безжизненными, как его подруга.

Подойдя ближе, Верран увидела до чего бледен ее сын, заметила испарину на его лбу. Очевидно, Террз уже довольно долго истязал себя магией, и эффект чудовищного напряжения не замедлил сказаться. Познания Верран в чародействе позволяли ей с полным основанием считать, что упорство в таких делах далеко не всегда залог триумфа. Для магии требовалась предельная концентрация мысли и спонтанный прорыв — нечто вроде вдохновения, — а утомленный, измученный мозг вряд ли на это способен. Разумеется, Террз и сам прекрасно это понимал. От материнских глаз не укрылась его тоска отчаяние — чувства, блокировавшие и без того труднодостижимое просветление. Юноша перестал шевелить губами, но не отрывал взгляда от лица своей Будущности. Кристаллы в его руке не подавали никаких признаков жизни. Четырнадцатая, вся во власти Оцепенения, тоже. Плечи Террза поникли, вытянутая рука безвольно упала. На мгновение он окаменел, стиснув зубы, тщетно пытаясь собраться с силами, затем резко выпрямился и набрал в грудь воздуха, чтобы начать все заново.

Но прежде чем с его губ слетели первые заклинания, Хар-Феннахар произнес:

— Думаю, я сумею вам помочь.

Все присутствующие удивленно обернулись на его голос. Вардрулы, не понявшие чужих слов, замерцали и загудели. Верран почувствовала, как краска заливает ее лицо. Кто бы мог подумать, что ее спутник способен на столь вопиющую бестактность?

Террз поднял глаза, но вспыхнувшее в них негодование сменилось простым раздражением при виде искренней убежденности на лице Феннахара.

— Вы знакомы с болезнями вардрулов? — спросил он.

— Вовсе не знаком.

— В таком случае прошу больше меня не отвлекать. Моя магия — единственный шанс сохранить ей жизнь.

— Нет. Сейчас в ее распоряжении магия нынешнего главы ордена Избранных.

Террз сразу же понял, о чем речь.

— Вы принесли с собой?..

— Универсальное снадобье, изготовленное Джинзином Фарни.

Опустившись на колени у изголовья Четырнадцатой, Феннахар развязал мешок и среди множества предметов отыскал маленький флакон, из которого тут же вынул пробку.

— Постойте… Разве оно предназначено не только для людей? — усомнилась Верран. — Откуда нам знать, вдруг оно принесет вред Четырнадцатой?

— Дядя Джин называл его «универсальным», — парировал Феннахар. — Нам остается лишь надеяться, что мы верно истолковали сказанное им.

— Она умирает. Моя магия бессильна, — неохотно признал Террз.

Феннахар вопросительно взглянул на него и получил в ответ слабый кивок. Затем бережно приподнял Четырнадцатую за плечи и вылил ей в горло добрую половину содержимого флакона. Вардрулка судорожно проглотила жидкость, и Феннахар снова опустил ее на пол.

В течение нескольких минут ничего не происходило — она лежала бездыханная и неподвижная, — и Террз, казалось, с каждым мгновением старел. Но вот на глазах у притихших сородичей хиир Четырнадцатой стал медленно, очень медленно разгораться, и вот плоть занялась слабым свечением. Вардрулы приветствовали это превращение мелодичными криками, а Верран почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Даже с Террза и с того слетела маска напускной бесстрастности, уступив место выражению чуть ли не болезненного облегчения.

Возле погребальной заводи становилось все светлее — сияние хииров Змадрков усиливалось и достигло высшей степени в тот миг, когда Четырнадцатая очнулась и, увидев перед собой свою Будущность, отчетливо промолвила:

— Мне снились Предки, и я была среди них.

— Рано еще, — тихо сказал ей Террз. — Отдохни.

Она слабо пошевелила пальцами и погрузилась в безмятежный сон. Террз долго смотрел на возлюбленную, потом отыскал взглядом Хар-Феннахара, немного поразмыслив, вытянул вперед на уровне плеча жестко выпрямленную руку с чуть расставленными пальцами и, видя замешательство Феннахара, пояснил:

— Хочу пожать вам руку.

Глава 8

В окнах над кухмистерской Гру горел свет — свет настолько яркий, что невольно наводил на мысль, будто дерзкие жильцы второго этажа слишком уж уверены в своей неуязвимости. Поднимаясь по скрипучим ступенькам шаткой лестницы, ведущей прямо к входу в нужные ему апартаменты, Снивер Дил-Шоннет чувствовал, как любовно выпестованная им уверенность в себе начинает съеживаться. Во рту пересохло, ладони, наоборот увлажнились. Правое веко начало неудержимо подергиваться. Стоило ли так волноваться? Ведь он пришел сюда, чтобы устроить разнос не слишком расторопному наймиту. Головорез Вурм-Диднис, который не справился с порученным ему делом, заслуживал нагоняя. Исключительная безалаберность не делала ему чести и заставляла усомниться в его профессионализме. Диднис просто обязан принести извинения и гарантировать, что впредь подобное не повторится, в противном случае пусть возвращает мзду. Нет, так просто это ему с рук не сойдет! Пусть хорошенько попросит, прежде чем лорд Никто даст ему возможность исправиться.

Лорд Никто! Уж он-то мигом расставит все по своим местам! При этой мысли Снивер приободрился, и скрытое под маской лицо озарила улыбка. Маска утаивала от посторонних глаз не только не предназначенные для них чувства, но и безвольный подбородок. Эта маска, а также прикрывающая редеющие волосы широкополая шляпа, черный плащ, прибавляющий стати тщедушной фигуре, черные же кожаные сапоги и перчатки делали его неузнаваемым и, стало быть, свободным. Под сенью анонимности Снивер Дил-Шоннет преображался. Лорд Никто обладал смелостью, решительностью и мужеством, которых у Снивера Дил-Шоннета не было и в помине. Только в обличье отважного лорда презираемый и осмеиваемый всеми наследник герцога становился самим собой — непоколебимым, требовательным, отчаянным. С лордом Никто нельзя было не считаться. Так что пусть головорез трижды подумает!..

Снивер поднялся до верхней площадки и задержался, чтобы взглянуть на руки. Ни малейшей дрожи. Дыхание — ровнее не бывает. Недавнее волнение выдавало разве что едва заметно подрагивавшее правое веко. Сделав глубокий вздох, Снивер властно постучал в дверь.

— Кто там? — раздался голос Дидниса.

— Тот, кто нанял вас. Впустите меня сейчас же! — Снивер говорил куда более низким и уверенным голосом, чем обычно. Через секунду послышались шаги, и дверь открылась. На пороге стоял Яне Вурм-Диднис в изрядно потрепанном одеянии алого шелка, увешанный золочеными безделушками, с вплетенными в бороду нитками фальшивых рубинов. Он посмотрел на гостя без особого воодушевления, затем, выдержав небольшую паузу, освободил дверной проем, и Снивер снова оказался в знакомой квартире с обшарпанной золоченой мебелью и потрескавшимся хрусталем. За столом сидела Джоски и острием кинжала вырезала на его крышке собственные инициалы. Удостоив вошедшего долгим оценивающим взглядом, она невозмутимо вернулась к прерванному занятию. Та ловкость, с которой она орудовала ножом, невольно внушила Сниверу страх… Впрочем, этот страх мгновенно испарился, стоило только ему сказать себе, что Лорду Никто любые опасности нипочем.

Снивер молча прошел вперед, сел за стол, небрежно налил себе бокал вина, не торопясь выпил и только затем соизволил обратиться к хозяину.

— Итак, с поручением вы не справились — его милость жив.

— Поскольку вестей об ином исходе дела не поступало, я и сам пришел к такому же выводу, — без тени смущения парировал наемный убийца.

— Я вами недоволен.

— Увы, наша скорбная жизнь полна разочарований.

— Ваше легкомыслие по меньшей мере неуместно. — Сам того не осознавая, Снивер сложил руки в точности как кельдама Нуксия. — Я недоволен вами. Деньги вы получили, но дело не сделали. Разве это порядочно? Разве достойно? Неужели пренебрежение обязательствами в порядке вещей для представителя благородного рода, к коему вы себя столь настойчиво причисляете? Может быть, отпрыск Диднисов не столь безупречен, как мне говорили?

— Ни в коем случае! — воскликнул головорез.

— Так докажите!

— Дайте срок! Я при малейшей возможности… После того вечера, когда прогремел взрыв, герцог ни разу и носа не высунул из дворца, а мне туда второй раз соваться небезопасно.

— Небезопасно? Небезопасно! — Снивер позволил себе едко хмыкнуть. Пульс его участился, но на этот раз не от страха — от воодушевления, ведь именно он владел ситуацией. Янс Вурм-Диднис защищается, оправдывается, а он, Снивер Дил-Шоннет нападает. Вернее, нападает лорд Никто. Что за потрясающий персонаж это его второе «я»! — Выходит, лорд Никто нанял труса?

— Вовсе нет. Лорд Вурм-Диднис — прирожденный воин. Однако не стоит терять благоразумия…

— Благоразумие вряд ли к лицу людям вашего ремесла. Наемного убийцу ценят лишь за два качества — богатый опыт и безрассудную храбрость.

— Которые вместе не стоят и дакля, если им не сопутствуют хладнокровие, осмотрительность, здравомыслие.

— Довольно, Диднис! Все это пустые отговорки. Не желаю слушать! Вы выдаете себя за лучшего из лучших, хотя ваши, с позволения сказать, успехи посрамили бы даже неискушенного новичка. Настоятельно рекомендую поторопиться. Иначе потребую обратно свои деньги и обращусь к кому-нибудь другому.

— В этом не будет необходимости, — поспешил заверить его Диднис, явно тревожась о своей репутации. — В последние дни герцог не покидает замка. К нему не подобраться даже самым ловким и хитрым убийцам. Но вскоре он появится на людях. В начале недели начинается Парнисская регата, а по традиции на ее открытии обязательно присутствует Герцог. Не сомневайтесь, его милость там будет… как и Лорд Янс Вурм-Диднис. Тогда все и решится.

Ладно, Диднис, дам вам еще один шанс, но учтите: последний! В ваших интересах действовать без промедления. И на этот раз постарайтесь не сплоховать.

Вурм-Диднис, позабыв былую заносчивость, приосанился и с чувством собственного достоинства сказал:

— Свое ремесло я знаю, как никто другой. Пусть его милость хоть раз покажется на публике — и исход предрешен. На этот счет не извольте беспокоиться.

— Беспокоиться? Я?! — В голосе лорда Никто появились зловещие нотки. — В худшем случае мне просто придется нанять кого-нибудь другого. Если кому и стоит беспокоиться, так это наемному убийце, который не в состоянии выполнить то, за что берется. Ведь он может навсегда лишиться куска хлеба. Подумайте над этим, голубчик.

Какое блаженство! Если бы только Снивер, упиваясь триумфом, слегка не пережал…

При последних его словах Джоски, которая до этого мгновения помалкивала, что было весьма нетипично для нее, подняла голову и вперила в гостя немигающий взгляд блестящих, как бусины, глаз.

— Это кто же так разговаривает с лордом Янсом Вурм-Диднисом? — угрожающе тихо произнесла она.

— Моя принцесса, нашего гостя вполне можно понять… — попытался было успокоить ее Диднис.

— Так что с того? Это ничуть его не оправдывает! Кто ему позволил говорить с нами в таком тоне? — Джоски повернулась к Сниверу. — Хочу вам кое-что сказать, но не стану, пока на вас эта идиотская маска. Снимите ее.

Лорд Никто даже не удостоил ее ответом.

— Диднис, — сказал он, — вы не слишком-то хорошо воспитываете эту дерзкую девчонку. Как бы я не потерял терпение.

— Как бы я тоже! — вспылила Джоски, глаза ее яростно блестели. — Сами снимете маску или помочь вам?

— Дитя мое… — запротестовал Диднис.

— Па, я знаю, что делаю! Сейчас сам поймешь!

Лорд Никто не издал ни звука, и она продолжила: — Да снимите вы эту маску. И так известно, что под ней Снивер Дил-Шоннет!

Сын герцога в ужасе уставился на нее. Значит, она все же узнала его тогда, на приеме! В тот же миг лорд Никто скоропостижно в муках скончался, оставив после себя лишь жалкого Снивера, как всегда одолеваемого тревогами и страхами. Он чувствовал, как по лицу разливается жар, как судорожно задергалось злополучное веко. Дрожащие руки сами собой потянулись к завязкам маски, и взору хозяев предстало красное, как помидор, сконфуженное лицо. Девушка и ее родитель обменялись многозначительными взглядами.

— Так-то лучше, — кивнула леди Джоски. — Так вот что я хотела вам сказать. Вы никогда — никогда! — не будете обращаться к его светлости или ко мне иначе, чем с почтительностью, соответствующей нашему положению. Помните, это вы пришли к нам, а не наоборот. Это мы нужны вам, а не вы — нам. Поэтому мы не станем выслушивать ваш вздор. Если не хотите крупных неприятностей, придержите язык! Понятно, мастер Снивер?

Голова Снивера нырнула вниз наподобие поплавка.

— Словами, пожалуйста.

— Понятно.

— Надеюсь, ведь это для вашего же блага. И еще. Те деньги, о которых вы упоминали… их явно недостаточно. Если хотите, чтобы мы рисковали жизнью, охотясь на герцога, извольте платить.

— Но мы договорились в прошлый раз… — промямлил Снивер.

— Вы обвели нас вокруг пальца, — не моргнув глазом, заявила Джоски, — воспользовались нашим неведением.

— Неведением относительно чего?

— Относительно размеров вашего кошелька. Мы не знали ни кто вы, ни каковы ваши ставки. Думали, это всего лишь заурядная месть, и рады были оказать содействие по минимальным расценкам — вечно мы, аристократы, страдаем из-за собственного великодушия. А вы, как выясняется, присмотрели себе местечко герцога Ланти-Юма, осталось только нашими руками укокошить папашу. Держали нас за дураков? Впредь будет по-другому! Заплатите нам вдвое против первоначальной цены.

— Это же вы… вымогательство!

— Бросьте, уважаемый, — вмешался наконец Вурм-Диднис. Агрессивные нападки дочери, сбившей спесь с гостя, полностью вернули ему чувство собственной значимости и высокомерную снисходительность. — Дражайшей Джосквинилью нельзя отказать ни в рассудительности, ни в справедливости. В конце концов, вы унаследуете огромное герцогство. Достигнув высокой цели, вы конечно же не забудете верных союзников?

— Если не лишены элементарной человеческой порядочности, — заметила Джоски.

— Ведь не забудете, друг мой? Уж мы-то точно не забудем, — пообещал головорез.

Снивер, угрюмый и по-прежнему красный как рак, пожал плечами.

— Примем это за знак согласия, — заявил Вурм-Диднис.

— Как и за знак того, что энную сумму из обещанных денег мы получим, что называется, не сходя с места, — добавила его предприимчивая дочь.

Снивер полез за бумажником и, воспользовавшись моментом, попытался хоть как-то организовать беспорядочные мысли. Когда он заговорил, голос его отчаянно дрожал:

— Я заплачу. Но вы должны сделать то, что обещали, и поскорее. Должны!

— И сделаем, дорогой мой лорд Никто, — заверил его добрейший Вурм-Диднис. — Будущий герцог может не волноваться и во всем положиться на своих друзей.

— И наоборот. — Леди Джоски взяла отца под руку. — Не забывайте!

— Выпейте. — Кельдама Нуксия протянула внушительных размеров кубок, до краев наполненный мерзкой зеленовато-коричневой жидкостью. — Все до дна.

Герцог Повон брезгливо поморщился:

— Что это?

— Лекарство от вашего недуга, нареченный. Средство от хандры. Пейте же, ну! — Черные брови Нуксии сошлись на переносице.

Герцог приподнялся на кровати и решительно заявил:

— Не стану. В этом нет никакой необходимости.

— Как это нет? Вы не покидаете постель вот уже две недели, и я вынуждена заключить, что вы либо больны, либо малодушны, либо и то и другое. Второе, пожалуй, неизлечимо, но о первом, по счастью, этого не скажешь. Снадобье, которое я предлагаю вам принять, очистит вашу кровь от грязных соков, порождающих апатию и беспочвенные опасения. Пусть вас не пугают телесные муки, сопряженные с процессом очищения. Конечная польза оправдывает любые или почти любые средства. Потому — пейте, нареченный. Сейчас же!

— Но я не хочу!

Рука Нуксии крепко сжала кубок. Она не сочла нужным отвечать.

— Кельдама, послушайте, я и без того немало выстрадал душой и телом, — принялся убеждать ее Повон. — Недавнее покушение нарушило мой душевный покой и едва не поколебало саму веру в человечество. Я сумею восстановить эмоциональное равновесие и вернуть былую безмятежность, но мне для этого необходим абсолютный покой. Время залечит мои душевные раны. Мне нужен покой, уважаемая кельдама, только покой, а не какая-то лекарственная гадость.

— Ну, что касается вашей способности судить здраво, — позвольте усомниться. Предоставили бы лучше решать тем, кто много умнее вас. Покой у вас был… целых две недели — и что? Много ли пользы он вам принес? Вы все так же немощны, испуганы и сбиты с толку, как в день взрыва. Если не больше. Это снадобье, которое я приготовила собственными руками, вернет вам прежнее состояние духа. Примите его.

Повон неохотно взял кубок, подозрительно понюхал содержимое — в нос ему ударило мерзкое зловоние. Подняв глаза, он наткнулся на безжалостный взгляд своей нареченной. Да, от нее милосердия не дождешься. Отчаяние подстегнуло мысли герцога, и он отыскал единственно возможный путь отступления. Отставив кубок в сторону, он сбросил шелковые покрывала, свесил короткие ноги с кровати и спрыгнул на пол.

— В лекарстве, право же, нет нужды. Я в полном здравии и готов снова приступить к исполнению своих обязанностей.

— Как это прикажете понимать?

— Кельдама, дух мой все еще пребывает в смятении, однако Ланти-Юм не может дальше существовать без правителя. Я нужен народу.

— Очень уж скоро произошло выздоровление.

— Может, и так. Но я человек долга.

— Долга? Да разве лантиец способен понять, что это такое — долг? Лично я куда больше доверяю своим знахарским способностям, чем вашему чувству долга.

— Ваш скепсис хотя и предсказуем, но огорчителен. Что заставит вас переменить мнение?

— Только не слова. Дела. Демонстрация доблести, демонстрация силы. Удивите меня, нареченный. Покажите себя настоящим мужчиной.

— Нужны ли тому доказательства? Я — герцог.

— Были герцогом. А теперь затворник.

— То есть как?

— Вы ведь не решаетесь выйти из спальни. Боитесь, как бы на вашу жизнь еще кто-нибудь не покусился. Настоящий правитель никогда не позволил бы овладеть собой столь недостойному страху. Мой отец, келдхар, за это время уже отыскал бы и покарал предателей. Герцог Хурбский и тот сделал бы то же самое. А вы? Сидите сложа руки. Дрожите от страха, зарывшись в пуховые подушки. Какой же вы герцог? Так, жалкий пленник. Нет, я уверена: всему виной хандрозные соки и нечистоты, отравившие вашу кровь. Необходимо либо основательное очищение, либо полная замена крови. Попробуем сначала первое, потом второе.

— Нет! Не нужно! Я абсолютно здоров, и кровь моя в полном порядке! — Заметив недоверие на ее лице, он добавил: — Я докажу, вот увидите, докажу! Найду и уничтожу главных свои недругов — сына Фал-Грижни и его мать. Завтра же утром мой гвардейцы выступят к Назара-Сину. Никаких промедлений! Слишком долго я прислушивался к велениям своего глупого доброго сердца. Слишком долго враги беззастенчиво пользовались моей добротой. Ну как, кельдама, вы довольны?

— Пока да, — медленно кивнула она. — В голове у вас по-прежнему каша, а потому и подозреваете вы явно не тех. Самому скудному умишке было бы яснее ясного, что враги ваши здесь, в городе. Уверена, обшаривая каменную пустыню, вы только потеряете время, силы, деньги и людей. Но, по крайней мере, это хоть какое-то занятие. Все же лучше, чем ничего.

Над склонами Назара-Сина висела полная луна, заливая окрестности столь ярким светом, что четырем путникам, появившимся из тайного хода в пещеры, не понадобилось освещать себе дорогу. Трое из них были людьми — здоровыми, полными сил. Четвертого вряд ли кто-либо счел человеком, и тем более полным сил.

Леди Верран, выйдя наружу первой, жадно ловила ртом прохладный свежий воздух. Шедшие позади Террз и Хар-Феннахар бережно поддерживали едва стоявшего на ногах Нида. Тревога о состоянии мутанта мешала Верран полностью вкусить радость столь редкой экскурсии на Поверхность. Впрочем, эта экспедиция и была затеяна ради Нида. Таким больным Верран его еще не видела. Но как узнать что с ним? Рассказать о своих бедах Нид не мог да и ни один обитатель пещер не разбирался в анатомии мутантов. Обитатель пещер? Скорее, всего мира. Знал в этом толк один только Террз Фал-Грижни, который в свое время вывел эти существа но, увы, его знания погибли вместе с ним. Верран вздохнула. Она всегда вздыхала, вспоминая покойного мужа и свою жизнь с ним. Как давно это было! Как много он мог бы ей объяснить, растолковать, если бы только достало ума спросить! Сколько возможностей упущено, притом безвозвратно!

Она взглянула на Нида. Седеющая голова мутанта поникла, он шел неверным шагом, тяжело опираясь на спутников, но, ступив на землю, чуть заметно распрямился, набрал в грудь воздуха… А потом поднял голову, обвел взглядом холм — зрелище, по обычным меркам, серое и неприглядное, для Нида было, по всей видимости, исполнено дивного очарования. Затем он посмотрел на небо, на луну и звезды. И в тот же миг тусклые глаза заблестели, из горла вырвался проникновенный полукрик-полустон.

Верран, наблюдая за ним, не смогла сдержать улыбки. Вот оно, лекарство, в котором нуждался Нид. Свежий воздух… Прохладный бриз… Небо над головой… Поверхность! Если что-то и могло вдохнуть в него новые силы, то лишь воздух Поверхности. Время от времени он был до крайности необходим ему. «И мне тоже», — подумала Верран.

Раздувая ноздри, Нид шумно втягивал воздух. Казалось, многообразие запахов волнует, будоражит его. Зашипев, он освободился от поводырей, нужда в которых на время отпала, высоко поднял голову и твердым шагом направился к вершине ближайшего пригорка, чтобы беспрепятственно внюхиваться в аромат ветра. Верран за ним не пошла. Пусть побудет один. Часто ли ему в жизни выпадала такая возможность? И она переключила внимание на других своих спутников, отметив про себя, что Риллиф Хар-Феннахар держится со спокойной невозмутимостью. Да и стоило ли удивляться? Ведь Рил принимал Поверхность как нечто само собой разумеющееся. Вид ночного неба, голых утесов и скудной растительности ничуть его не волновал, как некогда не волновал и ее саму. Нет, для Рила диво дивное — пещеры.

А если бы он знал, что никогда их не покинет, как скоро изменилось бы его мнение?

Она перевела взгляд на Террза. Юноша прохаживался взад-вперед, всматриваясь то в землю и траву, то в усыпанное бриллиантами звезд небо. Пожалуй, решила она, он взирает на все это как исследователь — изучающе и беспристрастно, но все же внимательно. А это уже немалое достижение. До сих пор Террз не проявлял к Поверхности ни малейшего интереса. Казалось, он даже гордился своей способностью презрительно относиться ко всему, что связано с людьми. Но теперь в нем что-то дрогнуло, что-то изменилось, и объяснить это можно было только одним — влиянием Феннахара. Это его рассказы пробудили в юноше интерес, чего никогда не удавалось сделать Верран, и лишнее доказательство тому — согласие принять участие в ночной прогулке. Конечно, сказалась и его искренняя привязанность к Ниду, но все-таки было чему порадоваться. Сколько долгих венов Верран упрашивала сына хотя бы на минутку выйти на Поверхность, но безуспешно. И вот он наконец здесь, наверху, и кто знает, что за этим последует? Может, ему понравится. Вылазки участятся. Не исключено даже, — Верран позволила себе помечтать, — что однажды его удастся уговорить наведаться в один из больших прибрежных городов. Не в Ланти-Юм, конечно, но в Гард-Ламмис или Стрелл.

Может, он даже проникнется своей человеческой природой и с радостью примет себя таким, каков есть? Рил ведет его именно в этом направлении… если допустить, что кто-то вообще может руководить Террзом.

Поймав взгляд путешественника, она улыбнулась ему, и Феннахара поразила и порадовала теплота этой улыбки.

А вот и сын. Внешне, как всегда, сдержан и невозмутим, но Верран показалось, что она уловила легкий оттенок душевного смятения.

— Феннахар, разве эта безграничная пустота не наполняет вас чувством одиночества? — Террз мельком взглянул на звезды. — Непостижимый простор… отсутствие стен, потолка… разве не внушают они ощущение собственной незначительности, даже уязвимости?

— В чем-то вы правы, — согласился Феннахар, но я бы не сказал, что это так уж плохо. Не слишком приятно, когда тебе напоминают о твоем истинном месте во Вселенной, но, пожалуй, это весьма полезно.

— Так вы терпите неприглядность Поверхности ради духовного самосовершенствования?

— Духовного само… — Феннахар расхохотался, и смех его эхом разлетелся над холмами. Но, заметив слегка уязвленный взгляд собеседника, он подавил вспышку веселья: — Простите, Террз. С вашей точки зрения вопрос вполне резонный. Но на мой взгляд, предположение, будто мы «терпим» землю и небо, вопиюще нелепо. Я, как и большинство других людей, нахожу их прекрасными.

— Но в чем заключается эта красота? Допустим, ландшафт небезынтересен. Но сказать, что он красив?.. Увольте. Особой красоты я тут не нахожу.

— Оглянитесь! Посмотрите, как величественны эти суровые зазубренные отроги…

— Безжизненны и неприглядны, к тому же их хлещут ледяные ветры.

— Мне эти прохладные свежие бризы несут ощущение жизни и свободы, а воздух пещер представляется тяжелым и спертым.

— Как, наше благодатное тепло? Да оно — само совершенство!

— Тогда обратите внимание на разнообразие изысканность и многосложность окружающей нас растительности, а ведь это лишь малая толика того что можно встретить на Поверхности.

— Согласен, флора Поверхности богата, тогда как в пещерах не растет ничего, кроме грибов. И все же разве может недолговечная земная растительность сравниться по цвету, блеску, безупречности и постоянству с нашими кристаллическими образованиями, сохраняющими первозданную красоту на протяжении не одного великого вена?

— У цветов есть одно неоспоримое преимущество, — заметила леди Верран. — Они живые.

— Аргумент верный, но к делу не относящийся, мама.

— Возможно, ты изменил бы мнение, если бы хоть раз увидел настоящий цветок, вдохнул его аромат… особенно аромат розы. А без этого как ты можешь судить?

Террз промолчал.

— Посмотрите на небо, — продолжил Феннахар. — Звезды, дивная луна… Неужели они не будоражат ваше воображение?

Террз поднял глаза, и его взгляд невольно оказался прикован к лику луны, точно она заворожила его.

— Они… не сказать, чтобы так уж неприятны, — наконец признал он с крайней неохотой, словно слова вытягивали из него силой. — Такое ощущение, будто в них заключен какой-то смысл, разгадать бы его… Может, при помощи высшей магии… — Он помолчал, потом как будто опомнился. — Но их свет холоден и тускл, и ни в коей мере не сравним с излучением камня.

— В таком случае вам наверняка бы понравился свет фонаря или огонь свечи, они дают и яркость, и тепло. А если вам не по душе пустоши Назара-Сина, возможно, приглянулись бы городские сооружения с надежными стенами и крышами. Или зеленый полог леса. Мир разнообразен до беспредельности, Террз, разнообразен настолько, что не передать словами. Чтобы не ошибиться в суждениях, надо прежде всего его увидеть.

Террз ответил не сразу, и леди Верран удивленно на него поглядела. Обычно ее сын мгновенно отвергал даже старательно замаскированные намеки на возможное исследование Поверхности. Но на этот раз он стоял, сложив на груди руки и склонив голову, в глубоком раздумье, должно быть, под впечатлением слов Феннахара. Она с замиранием сердца ждала его ответа. Наконец Террз поднял глаза.

— Может ли статься, что…

Вопрос так и остался незавершенным, потому что в это самое мгновение Нид, стоявший в одиночестве на вершине холма, громко зашипел и заверещал. Люди умолкли, и мутант повторил свои сигналы.

— Он предупреждает нас о чем-то, — сказала Феннахару Верран, и все трое без лишних слов поспешили вверх по склону. Нид напряженно вглядывался в даль. Увидя, что спутники подошли совсем близко, он поднял громадную лапу и с тихим посвистом указал куда-то во тьму. Верран проследила глазами по направлению руки и, глядя на юго-восток, к Ланти-Юму, сумела различить тусклую россыпь оранжевых огоньков, мерцающих среди скал. Сердце ее отчаянно забилось.

Увидели огоньки и остальные.

— Костры, — ровным голосом прокомментировал Террз. — Они вернулись.

— Гвардейцы? — спросил Феннахар.

— Они. Это был всего лишь вопрос времени, — ответила за сына Верран.

— Верран, вам, Террзу и Ниду нужно немедленно убраться отсюда. Не думаю, что гвардейцы предпримут атаку до рассвета. К тому времени мы будем уже на полпути к Гард-Ламмису. А там я посажу вас на корабль, отправляющийся в Стрелл…

— Нет, — с ледяным спокойствием сказал Террз. — Мама может поступать по своему усмотрению, Нид последует за ней. Но я свой дом не брошу.

Феннахар смотрел на него во все глаза.

— Это безумие. По-моему, вы не понимаете всей серьезности ситуации…

— Все он понимает, Рил, — вздохнула Верран. — Но вам не удастся убедить его изменить решение. Что до меня, сына я, конечно, не брошу.

— И что дальше? Укроетесь с вардрулами где-нибудь в недрах? Наверняка в пещерах найдутся ходы, куда гвардейцам не добраться…

— Нет, мы не станем ни прятаться, ни бежать, — сказал Террз.

— У вас нет иного выхода.

— Один все же есть. Мы будем защищаться.

— Вы сами не знаете, что говорите. Послушайте, друг мой, неужели вы всерьез решили, что можете тягаться с гвардейцами? Вас наверняка убьют, и ваших друзей вардрулов тоже. Не говоря уже о вашей матери, гибель которой будет на вашей совести. Вы этого хотите?

— Пусть некоторые из нас погибнут, — бесстрастно произнес Террз, — но это невысокая цена за мир и будущее безмятежное существование. Жертва вполне оправданная и в высшей степени гармоничная. Как можно страшиться воссоединения с Предками?

Феннахар в отчаянии покачал головой.

— Ничего не понимаю. Смею только предположить, что жизнь несколько предпочтительнее смерти. А насчет обороны пещер… К битве вы абсолютно не готовы, ведь вардрулы по природе своей не воины — слишком добры, слишком утонченны.

— Ничто не лишено способности меняться. Кланы охотно отразят нашествие убийц. — Террз поднял руку, предвосхищая возражение. — Феннахар, на споры нет времени. Не пройдет и багрянца, как гвардейцы будут здесь, надо подготовить достойный прием. Я ждал этого момента. Будьте уверены, мы встретим их во всеоружии. — И не дожидаясь ответа, Террз резко развернулся и направился вниз по склону к входу в пещеры.

Нид, прекрасно уловивший суть разговора, ретиво зашипел и бойко зашагал следом за хозяином Похоже, предвкушение схватки изгнало одолевавшую его немощь. Феннахар и Верран обменялись понимающими взглядами. Женщина слегка пожала плечами и также отправилась к лазу. Через секунду за ней последовал и Феннахар.

Глава 9

С первыми лучами солнца отряд герцогских гвардейцев под предводительством командира Кронила достиг Блистания Мвжири. Впрочем, вардрульское название замаскированного входа в пещеры солдатам было неведомо, и они воспринимали его не иначе как лаз, сослуживший им добрую службу во время предыдущей операции, как более или менее освоенную территорию. В прошлый раз проникнуть внутрь не составило труда, да и теперь вокруг не было ни души. И все-таки известная осторожность не помешает. Белые демоны, показавшие себя презренными трусами перед лицом воинской доблести гвардейцев, были вполне способны на коварство, умы в отвратительно безволосых черепах таили в себе бездну непостижимой хитрости, поэтому Кронил на всякий случай выслал вперед дозор — пару самых надежных своих вояк.

Они осмотрели местность и не обнаружили ни малейших признаков присутствия демонов. Зияющий впереди вход в пещеру не внушал особых подозрений, и Кронил отдал короткую команду: «Бегом… марш! » Первая шеренга быстро миновала арку, пробежала несколько шагов по коридору и вдруг в мгновение ока исчезла из виду… Казалось, каменный пол заживо поглотил их. Откуда-то из-под ног раздались вопли боли и ужаса. Бежавшие в передних рядах попытались было остановиться, но на них напирали ни о чем не ведающие соратники, и несчастные также утопали в камне. Крики слились в единый жуткий вопль, разносившийся под сводами пещеры, улетая куда-то вдаль. Кронил во всю глотку выкрикивал команды и некоторые из них, к счастью, были-таки услышаны. Колонна замедлила ход, остановилась, и чудом уцелевшие гвардейцы, оказавшиеся в первой шеренге, забалансировали на самом краю невидимого обрыва. Их спешно оттащили назад, после чего удалось восстановить относительный порядок. Среди наступившей тишины стали особенно отчетливы доносившиеся снизу крики, стоны, мольбы.

— Всем молчать! — приказал Кронил и, сложив ладони рупором, громко крикнул прямо в пол, в ответ тотчас же послышались вопли. С превеликим трудом удалось выделить один, пожалуй, самый вразумительный крик.

— Нас здесь десять человек, командир. Один цел и невредим, пятеро ранены, двое при смерти, двое убиты.

— Кто говорит?

— Сержант Воро, командир.

— Где вы?

— В яме прямо под вами. Тут ловушка. Пол усеян каменными пиками. Четверо угодили прямо на них — и насмерть. Яма тянется через весь коридор.

— Глубокая?

— Футов двенадцать будет. И футов десять — двенадцать в ширину.

— Открытая?

— Да, сэр. Вас прекрасно видно.

— А вас нет.

— Надо полагать, магия, командир. Другого объяснения быть не может.

При слове «магия» Кронил похолодел, но тут же взял себя в руки. Долг гвардейцев — исполнить повеление его милости, каким бы жестоким, опасным и даже идиотским оно ни было. Долг есть долг, и без этого утешительного девиза жизнь оказалась бы куда более сложной и запутанной.

— Слишком широкая. Не перепрыгнуть, — вслух подумал командир и принял решение: — Ладно, Воро. Спускаемся на канатах и рассчитываем на вашу поддержку. Смотрите, чтобы никто не угодил на пики, а там позаботимся о вас. Отряжу троих-четверых, чтобы вытащили раненых, а остальные двинутся дальше. Поняли меня?

— Понял, командир.

У каждого гвардейца был при себе моток веревки. Двое из них закрепили эти веревки за ближайшие сталагмиты и осторожно спустились, с изумлением наблюдая за тем, как их тела погружаются в камень. При этом они ничего не чувствовали. Горячий влажный воздух не встретил на своем пути никакой преграды, и по мере того, как они уходили «под землю», тусклое излучение каменных стен оставалось прежним. Вскоре они очутились в открытой яме, созерцая ряды оставшихся наверху товарищей. Перекличка позволила им убедиться, что голоса их по-прежнему отчетливо слышны, и только затем они решились оглядеться, окинуть взглядом сужающиеся книзу скаты, смертоносные пики, раненых товарищей. Гвардеец Джорнилс оказался мертвее мертвого, каменная пика проткнула его насквозь, войдя между лопаток. Аналогичная участь постигла и самонадеянного Фоннеса, который упал боком и напоролся на острие подмышечной впадиной так, что оно вышло в районе шеи. Гвардеец Юайн распростерся на полу с залитыми кровью грудью и пижонскими бакенбардами. Жить ему, по всей видимости, осталось всего ничего. Рядом растянулся с распоротым животом гвардеец Вуроуз. Остальные, получившие кто перелом, кто глубокий порез, кто просто ушиб, находились в приличном состоянии, если не считать непонятной вялости и слабости, над причиной которых думать сейчас было недосуг. Из угодивших в яму солдат один только Воро не получил никаких повреждений.

Все, о чем сообщил Воро, соответствовало действительности, и вновь прибывшие прокричали об этом товарищам. Под руководством командира те мигом скользнули по тросам, кинулись к противоположной стене и соорудили живую пирамиду, шустро вскарабкавшись друг другу на плечи. Самый верхний гвардеец ухватился за край обрыва, чтобы придать пирамиде устойчивость, и его соратники начали подъем. Но не успели всего лишь двое из них выбраться из ямы, как коридор внезапно наполнился белыми светящимися фигурами.

Эти странные существа, казалось, материализовались из воздуха, и абсолютная бесшумность их появления усугубила ужас, охвативший гвардейцев. Не менее ужасен был сам их вид — омерзительная пародия на человеческий облик — длинные тонкие конечности, обтянутый светящейся кожей череп, странные нечеловеческие глаза. Вооружены они были камнями и заостренными сталактитами, нелепо выглядевшими в сравнении со стальными клинками гвардейцев, но все же, вне всякого сомнения, достаточно опасными в умелых руках. Возглавлял обитателей пещер высокий молодой человек необычной наружности, в котором захватчики узнали того, кого им было приказано во что бы то ни стало убить. Удивительно, что юноша дерзнул выступить столь открыто. Впрочем, удивляться было некогда. Сын Грижни бросил странный громкий клич, и демоны ринулись вперед.

Коридор огласился мелодичными, чуждыми человеческому уху и при этом необъяснимо прекрасными звуками. Гвардейцы оцепенели от вида демонов, от их странных голосов. Они не ожидали отпора со стороны тех, кто прежде выказывал полную беззащитность и кротость. Видимо, эти существа довели себя до такой степени возбуждения, когда страх отступает перед упоением атаки. Орудуя камнями и сталактитами, они светились жутким светом, и недостаток сноровки в обращении со своим примитивным оружием с лихвой компенсировался яростным воодушевлением. Не успели выбравшиеся из ямы гвардейцы обнажить мечи, как их уже окружили. Со всех сторон возвышались мерзкие светящиеся тела, на небольшие круглые щиты посыпался град ударов, и солдат мгновенно оттеснили обратно, к самому краю пропасти, где они вступили в короткую отчаянную схватку с обитателями подземелья, отправив на тот свет троих демонов, прежде чем удары сталактитов не отправили их самих, одного за другим, туда, откуда, они появились. Три рухнувших вниз солдата угодили прямо на пики. Их тела корчились и извивались, словно черви на рыболовном крючке. Демоны столпились на краю западни. Должно быть, их вождь интуитивно почувствовал существование пирамиды. Видеть ее он, скорее всего, не мог, но верно угадал расположение. По его сигналу демоны принялись вслепую забрасывать невидимых врагов булыжниками. Должно быть, до этого они основательно потренировались, так как метали свои снаряды сильно и точно в цель. Живая пирамида была мгновенно разрушена, и ее живые составляющие посыпались на смертоносный частокол. Лишь один гвардеец с мрачным упорством продолжал висеть на краю обрыва, однако пара умелых пинков заставила разжать руки и последовать за несчастными своими соратниками. Внизу же самые сообразительны из гвардейцев затаились, рассчитывая на то, что магическая завеса укроет их от глаз противников. Некоторые попытались выбраться наверх и скрыться но стоило чьей-нибудь голове показаться над иллюзорной твердью, как в нее тут же прицельно летели камни.

Приблизительно у четверти гвардейцев были с собой легкие дротики — оружие, в котором, как поначалу предполагалось, нужды не возникнет. Они-то и выступили теперь вперед, и через минуту в рядах демонов воцарились хаос и смятение. Четверо из них упали замертво, мигом угаснув. Остальные разразились напевными криками, жутко мерцая и пульсируя всем телом в сумраке пещеры. Очередной удар — и еще троих демонов постигла горькая участь соплеменников. Остальные в ужасе бросились врассыпную, и тщетно пытался юный предводитель остановить свое напуганное войско, тщетно выкрикивал команды… Как ни чужды были человеческому восприятию и речь его и мимика, в них явственно читалось отчаяние. Все его призывы канули в пустоту, кроме разве что одного: некоторые из демонов, прежде чем припустить за своими собратьями, подобрали валяющиеся под ногами дротики. Самому сыну Грижни не оставалось ничего иного, как последовать за ними.

Командир Кронил с облегчением вздохнул, наблюдая, как последний из демонов скрылся за поворотом. Не струсь их противники, обладай они хоть каплей мужества и здравого смысла, его гвардейцы так и сгинули бы в злосчастной яме, которая вполне могла бы превратиться в братскую могилу. Теперь, однако, путь был свободен.

Гвардейцы беспрепятственно выбрались из ямы. Подняли раненых. Им велели выбираться из пещер. Некоторые из них, правда, оказались чересчур вялыми и непонятливыми, и на сей раз никому не пришло в голову задуматься о причине этого явления. Мертвых и обреченных оставили в яме, дееспособные же бросились в погоню за сыном Грижни.

Не все дротики достались демонам. Один все еще торчал из тела безжизненного белесого существа. Возможно, сородичи погибшего просто не решились к нему прикоснуться. Командиру Кронилу подобные колебания были чужды. Упершись одной ногой в шею трупа, он резко выдернул копье и передал его гвардейцу Вруппо — солдату не слишком способному, которым по этой причине можно было безболезненно для отряда пожертвовать. Ему приказали идти в авангарде, опережая колонну на пару ярдов, а дротиком, на манер трости слепца, тыкать в пол, выискивая возможные ловушки.

Гвардейцы продвигались вперед. Ям больше не попадалось, и, обретая былую уверенность в себе, они заметно прибавили шаг, а вскоре уже трусцой бежали по коридору, пустынному, точно полуночное кладбище. Демоны словно испарились. Разумеется, для честного боя у этих трусливых уродцев кишка тонка, зато засаду они вполне могли устроить, поэтому следовало быть начеку.

Бдительность не замедлила оправдаться. Вскоре гвардейцы заметили бесплотное белое лицо, выглядывавшееся в них из какой-то расселины. Поняв, что его обнаружили, подземный житель мигом исчез и солдаты, грохоча сапогами, ринулись следом. Позабыв о боевом построении, они опрометью домчались до расселины, за которой оказался новый туннель куда менее просторный, чем коридор, из которого они только что вышли. Впереди, четко видимый в исходящем от камня свете, маячил белый демон. «Надо взять, — подумал Кронил. — Даже если из него не удастся выудить сведения о местонахождении выродка Грижни, демона можно использовать в качестве проводника по пещерам». Командир, не долго думая, приказал: «Быстрее вперед! » Но расстояние, отделявшее гвардейцев от беглеца, и не думало сокращаться. Скорость демона оказалась обманчивой из-за некой омерзительной плавности движений. Неожиданно существо метнулось в сторону, проскользнуло сквозь довольно узкую щель и исчезло из виду. Гвардейцы, неотступно следовавшие за ним по пятам, очутились в тесном проходе с резко уходящим вниз полом и низким сводом. Слегка наклонившись, они пошли дальше и, огибая крутой поворот, снова мельком увидели демона, нырнувшего под арку. Демон мгновение помедлил, оглянулся через плечо с выражением, которое Кронил принял за издевку, и исчез. Солдаты ринулись в погоню, проскочив сквозь арку в тесную шахту, в конце концов приведшую их в гигантское помещение со сводчатым потолком и густо покрытыми лазурной слизью стенами. При виде этой кощунственной пародии на небосвод командира Кронила охватило жуткое отвращение с примесью презрения. Демона и след простыл. Впереди, на расстоянии всего нескольких футов от входа в шахту, пол круто обрывался, и далеко внизу, на расстоянии нескольких сотен футов виднелась россыпь острых камней. Губы Кронила изогнулись в мрачной ухмылке. Неужели демону взбрело в голову, что гвардейцы, опрометью выскочив из шахты, так и посыплются в пропасть? Он, похоже, решил, что одурачить противника проще простого. Ничего, сейчас он поймет, как ошибся. Кронил быстро оглянулся. Стены по обе стороны были прорезаны широкими расселинами, как узнать, в какую из них проскочил тот самый демон? Кронил решил сначала проверить ближайший к нему правый ход и уже набрал было в грудь воздуха, чтобы проорать команду… Но за мгновение до того, как он открыл рот, прозвучал одинокий, пронзительный и невыразимо печальный крик. Едва затихла мелодичная трель, как тут же раздался оглушительный, чисто человеческий свист. И в одно мгновение воздух наполнился хлопаньем крыльев. Сотни, а то и тысячи крылатых бестии явились на зов. Горящие угольки глаз, острее острого крошечные клыки и огромные жесткие крылья обрушились на головы гвардейцев как ураган. Истошный писк тварей человеческое ухо не могло уловить, но кожистые перепончатые крылья нещадно секли тело, барабанным боем ударяли по нервам.

Кронил чувствовал, как острые когти скребут по шлему, пытаясь найти опору, как колотят по лицу крылья, не только лишая возможности что-либо видеть, но и причиняя весьма ощутимую боль. Потянувшись, он ухватил попавшуюся под руку тварь и увидел, что держит всего-навсего обычную летучую мышь, правда, на удивление крупную. Вскрикнув от омерзения, он свернул ей шею и отшвырнул в сторону. Только управился с одной, как на него тут же насела другая, норовя выбить глаза. С этой он расправился так же, как с первой, но что толку? На него тут же спикировала еще парочка, так что вскоре он не мог ни видеть, ни дышать. Судя по всему, мышей выдрессировали, научив целиться в глаза. Кронил понял, как коварен враг, и его захлестнула волна неудержимого гнева. Яростно стряхнув с себя нечисть, он на секунду обрел возможность видеть, и картина, представшая его взору, не внушала радости. Гвардейцев окутало живое облако. Крича и ругаясь, они шарахались по огромному помещению, словно слепые, осыпая воздух и друг друга тумаками. Впрочем, не беда. Как ни противны мыши, вреда от них немного, они скорее помеха, чем реальная угроза. Стало быть, самое разумное — отступить. Но не успел Кронил отдать соответствующее распоряжение, как вновь послышалась звонкая трель, и откуда ни возьмись высыпали белые демоны.

Вооружены они по-прежнему были камнями и острыми обломками сталактитов, но на сей раз к ним прибавились и прихваченные дротики. Впереди шел сын Грижни — истинный наследник предателя-отца, присягнувший в верности врагам рода человеческого. При виде его все мало-мальски весомые сомнения Кронила относительно того, стоит ли убивать желторотого юнца, бесследно исчезли. Напротив, он с редким удовольствием стер бы мальчишку в порошок. Вот только удовольствие это не так легко достижимое, в чем командиру вскоре пришлось убедиться.

Демоны восстановили былое присутствие духа и, врасплох захватив оглушенных, потерявших ориентацию гвардейцев, оттеснили их к самому краю пропасти. Именно в этом, вне всякого сомнения, и состоял замысел Грижни. Неумелые на первый взгляд удары и тычки белых вояк оказались ничуть не менее смертоносными, чем удары вооруженных до зубов рельских наемников. Гвардеец за гвардейцем падал в зияющую бездну. Было странно видеть, как облепившие орущее тело летучие мыши уже во время падения отпускают его и, шумно захлопав крыльями, возносятся, чтобы попортить кровь еще уцелевшим врагам своих хозяев.

Гвардейцы сражались яростно, и их отчаянные усилия не пропали даром: росла гора белесых трупов. Однако одной только бесшабашной смелости было явно недостаточно, и люди Кронила один за другим срывались в немыслимые глубины. Постепенно белые демоны начали одерживать верх. С падением каждого недруга их уверенность крепла, Равно как и мощь атаки. Удары становились все сильнее, все агрессивнее и куда изощреннее, чем прежде. Военную науку демоны схватывали на лету, и особенно опасны были те, кто успел вооружиться дротиками. Предводитель же их дрался с одержимостью, более чем достойной выходца из Эрта. Командиру Кронилу не составило особого труда понять: его отряд на грани полного уничтожения. О том, чтобы выполнить каприз герцога, теперь не могло быть и речи. Спасти бы собственные шкуры. Если его люди немедленно не отступят, то им не выжить в этой схватке.

Кронил отшвырнул прицепившихся к нему летучих мышей и, воспользовавшись минутной свободой, прокричал несколько команд. Гвардейцы, способные видеть и передвигаться, последовали за ним к левому выходу. Остальные сгинули на дне пропасти.

Солдаты беспорядочно отступали, продвигаясь по безликому туннелю. От прежнего отряда осталась от силы половина. Позади подземные демоны оживленно обсуждали ситуацию: в бойкие трели и переливы вплетались настойчивые интонации человеческого голоса. Кронилу не было нужды оборачиваться, чтобы понять, что к чему. Сын Грижни наверняка уговаривает товарищей воспользоваться временным преимуществом и добить врага. Те же, похоже, терзались сомнениями и мешкали. Солдаты, понимающие толк в военном деле, непременно воспользовались бы прекрасной возможностью, которую давало им отступление гвардейцев. Но демоны, по счастью, не обладали интуицией такого рода.

Интуиция! Если люди Кронила надеялись выбраться из этого проклятого места, она бы им очень пригодилась. Возвращаться тем же путем, который привел их сюда, не было смысла: они неминуемо окажутся возле рокового обрыва. Но впереди простирался каменный лабиринт, в котором можно бродить до скончания века, пока не настанет голодная смерть. Придется, подумал Кронил, либо искать другой выход, коих тут несметное множество, либо с боем прорываться обратно, что представлялось не самой радужной перспективой. Положение трудное, но не безнадежное. При всей своей изворотливости белые демоны — никудышные соперники на поле боя. Их неловкость и неопытность сразу же бросались в глаза. Даже если им удалось добиться временного преимущества, прибегнув к хитрости, долго оно не продлится. Мало того, что закаленный в боях противник обладал естественным превосходством, сам его грозный вид способен заставить их броситься врассыпную. Найти бы только помещение без пропастей и мышей, где можно было бы сойтись лицом к лицу, — и с демонами раз и навсегда покончено. Тогда-то можно будет спокойно, не спеша заняться сыном Грижни. При этой мысли Кронил воспрял духом. Мальчишка умрет, как того и пожелал его милость… но умрет не сразу. Солдаты достаточно натерпелись, и заслужили моральную компенсацию — нечто такое, что вернуло бы им былую уверенность и оптимизм. Изощренная расправа над врагом поднимет и боевой дух, а также послужит предостережением оставшимся в живых демонам. Именно такую стратегию избрал бы предшественник Кронила, доблестный Хаик Ульф, а на кого еще равняться, как не на павшего командира? Теперь оставалось только найти подходящее для сражения место.

Словно в ответ на невысказанную мольбу командира, туннель вывел их в подземный зал со множеством кристаллических образований и наростов, перемежавшихся красочными лоскутами разноцветного мха. Насыщенный влагой тяжелый воздух духотой своей был обязан пузырившемуся горячему источнику. Случилось так, что гвардейцы ненароком набрели на сад Змадрков — Абавбщей. Помещение было просторным и далеко не пустым. Повсюду стояли группки безоружных вардрулов. Видимо не обладая мужеством своих более воинственных собратьев, при виде солдат они со всех ног бросились прочь. Некоторые тут же юркнули под арку центрального входа, находившегося напротив, другие трусливо сбились в кучу у дальнего края источника. Но куда больший интерес командира вызвали трое незнакомцев, поспешно двинувшихся к выходу.

Двое из них были людьми, и Кронилу не составило большого труда узнать хрупкую светловолосую леди Грижни — ей отводилась второстепенная роль, но все же, как и сыну, был вынесен смертный приговор. Сопровождал ее высокий худощавый мужчина в костюме явно лантийского покроя. В руке его был зажат заточенный сталактит, а лицо казалось удивительно знакомым. Наверняка Кронил не раз видел его на набережных Ланти-Юма, а возможно, даже при дворе. Кто бы он ни был, встреча эта, хотя и непредвиденная, сулила немало выгод. Резонно предположить, что лантиец ориентировался в пещерах, и знания эти, стоило только их выудить или выбить, могли весьма пригодиться. Третья фигура — мохнатая, шипастая, несуразная — вне всякого сомнения принадлежала демону. Не такому, как белые демоны пещер, а порождению гения Террза Фал-Грижни. Именно его собратья семнадцать лет назад с непостижимой яростью защищали дворец лорда Грижни. Кронил прекрасно помнил их мужество и упорство. Тогда все решили, что не осталось ни одного из них, всех перебили, — оказывается, один все же уцелел, чтобы верой и правдой служить сыну своего господина. Впрочем, не важно. Начатое семнадцать лет назад можно довести до конца и сегодня.

— Мужчину схватить. Остальных — всех, без исключения, — уничтожить! — приказал он своим гвардейцам.

Дополнительных понуканий не потребовалось. Потеряв добрую половину товарищей, они с радостью восприняли идею о мщении и, позабыв про усталость, с боевым кличем ринулись в атаку. Демоны попытались было бежать, но в мерцании исходящего от камня света засверкали клинки, и в считанные секунды пол был усыпан белесыми трупами. Некоторые полностью померкли, другие продолжали хаотично мерцать. Тратить время на раненых не было смысла, их можно было добить и потом.

И гвардейцы поспешили преградить путь к отступлению уцелевшим врагам, в чем, надо признать весьма преуспели. Гвардейцы Лорно, Дривид и Круфор — три доблестных воина, наделенных не только храбростью, но и сообразительностью, — мгновенно заняли позицию перед главным выходом. Благодаря этому весьма мудрому шагу удалось захлопнуть западню, и те из демонов, которые отважились попытаться прорвать кордон, вскоре поняли тщетность своей безрассудной затеи. Все трое гвардейцев мастерски владели мечом, в особенности Круфор, единым ударом снесший голову одному из бросившихся наутек демонов. Отсеченная голова взлетела, подобно птице, и приземлилась на одну из хрустальных игл, подобно надетой на кол голове предателя. От этого зрелища у гвардейцев будто бы открылось второе дыхание. Не столь блистательно, как Круфор, но ничуть не менее успешно Лорно и Дривид направо и налево отсекали врагам руки и ноги. Бесцветная кровь лилась рекой.

Спасаясь от смертоносных мечей Лорно, Дривида и Круфора, демоны со всех ног бросились к боковым проходам и сгрудились там небольшими группками: сквозь узкие проемы можно было протиснуться только по одному. Какая легкая добыча для алчущих крови гвардейцев, наседающих сзади! Жалила сталь, падали наземь вардрулы, и воздух оглашался их поразительно красивыми предсмертными криками.

В сопровождении нескольких солдат командир Кронил устремился к леди Грижни, преградив ей путь к ближайшему выходу. По-волчьи оскалившись, он занес над ее головой меч. Женщина с пронзительным криком отпрянула, и в тот же миг оба ее спутника бросились на выручку. Слепую храбрость демона еще можно было как-то объяснить, но лантиец… Надо быть твердолобым тупицей, чтобы едва ли не с голыми руками противостоять закаленному в сражениях вооруженному гвардейцу его милости герцога Ланти-Юма!

— Бегите, Верран! — крикнул он, еще раз подтвердив свое лантийское происхождение, и вряд ли успел бы сказать что-либо еще, потому что за него взялся Вруппо. Последний, помня приказ командира, целился низко, чтобы не убить, а только ранить этого человека, чем и навлек на себя погибель. Презрев самодельную пику противника, гвардеец сделал чересчур глубокий выпад. Противник проворно отскочил и, прежде чем Вруппо успел сообразить, что к чему, всадил ему прямо в лицо свой заточенный сталактит.

Гвардеец упал как подкошенный. Незнакомец тем временем, бросив сталактит, нагнулся, чтобы выхватить у него из рук меч. Увидев, в какую переделку попал его товарищ, другой гвардеец, Теббо, мигом подскочил и тут же снес бы ему голову, не получи сам по шлему сокрушительный удар. В результате меч опустился вовсе не там, где ему полагалось. Теббо поднял глаза на леди Грижни, которая, не послушавшись более чем разумного предостережения своего защитника, готовилась швырнуть второй булыжник. Надо сказать, камни она метала на удивление сильно и метко. Теббо едва увернулся, почувствовав, как увесистый снаряд просвистел у самого уха. В ту же секунду противник разогнулся, и сталь зазвенела о сталь. Видно, орудовать мечом было для него делом привычным, и леди Грижни, как вскоре обнаружили Теббо и его соратники, оказалась под надежной защитой.

Кронилу, впрочем, было недосуг следить за происходящим. Он сосредоточился на схватке с проклятым демоном. Тот казался далеко не молодым, о чем свидетельствовали седина и пожелтевшие клыки, но отнюдь не хилым. Не ведая страха и ничуть не заботясь о собственной жизни, отважное существо яростно нападало на командира гвардейцев. В считанные секунды его когти с десяток раз полоснули воздух так близко от глаз Кронила, что тот почувствовал легкий ветерок. Демон, если принять во внимание его почтенный возраст, двигался стремительно; без малейшего труда парируя выпады гвардейца, он низко припадал к земле, бросался вперед, выпустив когти, и снова отступал. Не успел Кронил почувствовать первый ожог боли, как из распоротого бедра начала хлестать кровь. Командир выругался — скорее от злости, чем от боли — и удвоил усилия. Теперь-то он понимал, что противник его куда более грозен, чем ему поначалу казалось, но все же не настолько, чтобы всерьез опасаться за свою жизнь. И тут, сделав еще один молниеносный выпад, демон располосовал ему щеку от уха до подбородка.

Кронил попятился. Враг не отступал. Рыча и ощетинившись от ярости, он не давал ни секунды передышки. Выпад, шипение, немыслимый прыжок — и клацнувшие челюсти едва не сомкнулись на горле командира. Ответный удар прошел в нескольких дюймах от цели. Казалось, беснующееся существо недосягаемо и неуязвимо. Впервые с начала битвы Кронил почувствовал страх. Лишь на краткий миг он представил себе, что может проиграть, а то и погибнуть. Но, к счастью, воображение командира не отличалось особой живостью, и он мигом выбросил из головы досужие опасения. Чем бы там ни являлось это существо — демоном ли или скрещенной зверюгой, — убить его все-таки можно. Уж это он знал доподлинно, поскольку участвовал в истреблении его собратьев во дворце их господина. Как тогда разделался с теми демонами, так и теперь разделается с этим, последним. Убедив себя в этом, Кронил принялся яростно наносить удары. Возможно, вновь обретенная уверенность в себе действительно придала ему сил, а может, устал старик демон, только вскоре меч глубоко вошел в заросшее шерстью плечо, из которого тут же фонтаном брызнула кровь.

Существо со злобным шипением отступило на пару шагов, и Кронил, моментально среагировав, устремился мимо него к леди Грижни. Та, увлекись метанием камней, даже не заметила бы его приближения, если бы не истошный, душераздирающий, полный боли, ужаса, злости и ненависти вопль мохнатого стража. Кронил едва успел развернуться, чтобы грудью встретить неугомонного врага и предвосхитить смертельный прыжок, ибо тот вознесся над землей, будто на невидимых крыльях.

Черты его, и без того омерзительные, были искажены лютой ненавистью, клыки оскалены, из груди вырывался глухой рык. Командир, не будучи человеком сколько-нибудь впечатлительным, испытал суеверный ужас, но немедленно взял себя в руки. Крепко сжав в руках меч, он думал и действовал с непостижимой быстротой. На долю секунды демон, казалось, завис в воздухе, и в этот самый миг Кронил нанес удар. Вонзая клинок в грудь демона, он инстинктивно знал, что это конец. Он победил.

— Нид! — вскрикнула леди Грижни.

Рычание демона мгновенно прервалось, и, хотя рана наверняка была смертельной, он по инерции пролетел вперед и всей тяжестью рухнул на Кронила. Не будь на том нагрудника кирасы, когтистая лапа неминуемо вырвала бы его сердце. Собрав последние силы, демон пытался дотянуться клыками до горла убийцы, и Кронил, с трудом высвободив меч, с силой отшвырнул обреченного противника. Тот зашатался, упал. Женщина, подбежав, опустилась на колени и обхватила руками жуткую голову. Да она никак плачет? — удивился Кронил. Наверное, от страха, что и ее постигнет та же участь. Постигнет, еще как постигнет!

Что-то она там приговаривала вроде: «Храбрый мой друг… Лорд Грижни так гордился бы тобой..»

Помутневшие глаза демона были прикованы к ее лицу. Потом он что-то тихо проклекотал и умер.

Изумление, приковавшее командира Кронила к месту, пока он наблюдал эту сцену, улетучилось, и он снова взялся за дело. Женщина подняла заплаканное лицо и сверкавшее в ее взгляде негодование тут же сменилось испугом. Поднявшись, она попятилась, ища глазами хоть что-нибудь, подходящее в качестве оружия. Второй ее защитник отчаянно отбивался от двух наседавших гвардейцев. Стало быть, оттуда ждать помощи не приходилось. Обороняться можно было разве что камнями. Так она и сделала. Но брошенный ею булыжник со звоном отскочил от груди Кронила, не причинив ему ни малейшего вреда. Расхохотавшись, он преградил ей путь к отступлению, но решил для себя, что гоняться за жертвой по всей пещере не стоит: давала о себе знать рана на ноге. Лучше покончить с этим на месте. Так бы и случилось. Не отвернись от него удача.

Нежданно-негаданно в дальнем конце огромного зала появились белые демоны. Они пришли тем самым путем, которым несколькими минутами ранее проникли сюда сами гвардейцы. Вардрулы были полны сил и все до единого вооружены. Сын Грижни — теперь уже не столько дичь, сколько охотник, — успел пополнить свое войско внушительным подкреплением. По его команде лучезарные воины, ничуть не медля, с боевыми трелями бросились на неприятеля.

Кронил и думать забыл про леди Грижни. Крича во всю глотку, он пытался организовать своих подуставших людей, но безуспешно. Те не могли противостоять вардрулам, значительно превосходивших их по численности, и вскоре даже слабое сопротивление было сломлено. Нападавшие рьяно орудовали камнями, обломками сталактитов, раздобытыми на поле боя дротиками. Они были повсюду, и вид гор тусклых трупов сородичей, возвышавшихся у каждого выхода, лишь подливал масла в огонь. В тяжелом воздухе пещеры звучали тревожные мелодии. Камни и сталь вардрулов били без промаха, насмерть. И гвардейцы, при всей своей выучке, оказались совершенно беспомощны. На глазах командира Кронила враги методично уничтожали его отряд, человека за человеком, и поделать с этим он ничего не мог. То было поражение, поражение полное и позорное. Лишь Лорно, Дривиду и Круфору, по его же приказу, удалось пробиться к тому самому ходу, который они столь доблестно защищали. Но как знать, выберутся ли они наружу? Размышлять об этом командиру было недосуг из-за более насущных проблем, Судя по всему, юный Грижни и лантийский незнакомец решили им заняться. Дротик в руках одного и меч у другого не давали ему ни минуты передышки, к тому же о правилах боя не могло быть и речи. Прибавьте к этому град камней, пущенных меткой рукой несносной бабы. Но и со всем этим Кронил справился бы, если б не коварство белых демонов. Разделавшись с рядовыми гвардейцами, они переключили внимание на командира, обступив его огромной светящейся толпой и громко о чем-то воркуя несносными голосами. Зря Кронил размахивал мечом. Стоило ему занести руку для очередного удара, как ее перехватил сзади один из громадных «сверчков». Кто-то сбил его с ног, кто-то отнял меч, кто-то сшиб с головы шлем. И вот он уже беззащитен и безоружен. Зажатый в светящейся руке камень сильно стукнул его по макушке, и вслед за ослепительным взрывом на Кронила навалилась черная звенящая пустота.

Забвение это, судя по всему, длилось недолго, но когда он очнулся, сражение было окончено. Он лежал на боку. Все тело и особенно голова раскалывались от жуткой боли. Кронил попытался пошевелиться, но тут же обнаружил, что кисти рук связаны за спиной, равно как и лодыжки. Неподалеку слышался какой-то разговор. Как ни крепко Кронила стукнули по макушке, с мозгами у него по-прежнему был полный порядок. К чему раньше времени давать врагам знать, что он пришел в себя. Куда полезней послушать, о чем они там беседуют, да выудить кое-что, не предназначенное для чужих ушей. Так что не стоит торопиться.

Командир слегка приоткрыл веки и украдкой осмотрелся. Оказалось, что лежит он среди трупов — трупов людей и нелюдей. Раненых видно не было, наверное, недобитых демонов куда-то унесли, чтобы попытаться вылечить каким-нибудь одним им известным способом. Что до его гвардейцев, погибли все до единого. Тут и там по пещере бродили группки демонов, как видно отыскивающих тех, кто подает признаки жизни. Но усыпавшие пол бледные тела были безнадежно тусклы и безжизненны. Всего в нескольких футах покоилась мохнатая туша творения лорда Грижни, существа, чья самоотверженность и верность госпоже доставили Кронилу столько хлопот. Вокруг этого жуткого создания и собрались те, чьи голоса он услышал, очнувшись, — сын Грижни с матерью, лантиец, чье имя он обязательно вспомнит, несколько белых демонов. Беседа шла частично на непонятном языке, частично по-лантийски, и напряженно вслушивавшийся Кронил сумел-таки уловить суть.

— Террз, что вы им сказали? — спросил лантиец.

— Сказал, что предводителя гвардейцев нужно казнить, — ровным голосом ответил ему Грижни.

Кронил мрачно про себя усмехнулся. Само собой, казнить. Интересно только, достанет ли у этих личинок силы духа, чтобы привести приговор в исполнение. Несмотря на гибель отряда, к противнику командир относился с прежним брезгливым презрением.

— В том нет необходимости, — возразил лантиец. — Гвардейцы уничтожены. Убивать последнего оставшегося в живых жестоко, бессмысленно.

— Последнего? Отнюдь. Троим удалось сбежать. Значит, Лорно, Дривид и Круфор выбрались-таки отсюда? Отлично! Кто-кто, а Круфор уломает его милость собрать еще один отряд. И на этот раз, если повезет, в проклятых пещерах не останется ни души. От такой мысли Кронилу стало тепло и уютно.

— Террз, теперь он не причинит вам вреда.

— Не причинит вреда? Я решительно не понимаю вас, Феннахар. Посмотрите вокруг. — Голос молодого человека чуть заметно изменился. В нем уже не было прежней холодности и бесстрастности. Теперь в нем зазвучали и юношеское неприятие случившегося, и боль, и жгучая ненависть. — Взгляните на мертвых сородичей. Сколько их полегло? Не счесть. Ценой скольких невинных жертв может быть утолена человеческая жажда крови? Сколько безгрешных гармоничных созданий пало из-за нелепых снов одного безумца? И сколько еще нам предстоит вынести, если мы не научимся давать отпор, не докажем, что мы сильны? Взгляните на мертвых, Феннахар, и скажите мне, что люди нас не тронут!

Вдова Грижни что-то проговорила, но настолько тихо, что Кронил не разобрал ни слова. Украдкой взглянув на нее, он увидел струящиеся по щекам слезы. Почему? Кто ж ее знает. Ведь пока победа на ее стороне. Именно что пока.

— Гак нужно, мама, — чуть мягче продолжал настаивать сын. — Как только мы отведем нависшую над нашим домом угрозу, тут же вернемся к привычному миру и гармонии.

— Которые к тому времени уже будут забыты.

— Мама, этот человек убил Нида.

Она ничего не сказала в ответ. Тут в беседу вступили белые демоны, до этого тихо совещавшиеся в сторонке. Последовал обмен непонятными напевными репликами, после чего леди Грижни перевела Феннахару (и, как мы знаем, не только ему), о чем речь.

— Патриархи и матриархи кланов заявляют о своем нежелании вершить жестокость над пленным гвардейцем.

Казалось, леди Грижни удивилась этому заявлению, хотя и встретила его с облегчением.

— Довольно нелогично, — недоумевал Феннахар. — Они только что отправили на тот свет целый отряд.

— Тогда они защищались, и гвардейцы были вооружены. Теперь другое дело. Они не поднимут руку на того, кто связан и беззащитен, не надругаются над его плотью, считая подобный поступок негармоничным, иными словами, безнравственным.

Кронила охватила неистовая жажда жизни. Все складывается, как он и подозревал. Эти твари слишком мягкотелы, слишком малодушны. Убить врага, когда подворачивается удобный случай, у них кишка тонка. Пусть это покажется невероятным, но он вполне может выбраться из нынешней переделки. И уж тогда непременно вернется, чтобы наглядно продемонстрировать белым демонам пагубность нравственных принципов.

— И они не изменят своего решения? — спросил Феннахар.

— Ни в коем случае.

Кронила раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, облегчение, с другой — глубочайшее презрение. Симулировать обморок больше не было необходимости. Приподнявшись на локте, он дерзко взглянул в глаза сыну Грижни.

Тот ответил на молчаливый вызов ледяной бесстрастностью. Невозможно угадать, что скрывается за этим непроницаемым взглядом черных глаз.

— Мы не станем убивать вас, — сказал юноша, и Кронил снова, в который уже раз, почувствовал себя не в своей тарелке. — К счастью, есть иной выход.

Командира гвардейцев пронесли нескончаемой чередой коридоров, словно мешок с крупой, явно опасаясь того, что стоит ослабить путы, как пленник в пух и прах разнесет все вокруг, — так, во всяком случае, думал Кронил. Не описать словами, до чего омерзительно ему было прикосновение этих бескостных пальцев. Нет, если он останется жив, то непременно потратит несколько даклей на баню и будет намывать, надраивать себя до тех пор, пока не почувствует, что очистился от скверны.

Его мечты оказались недалеки от реальности, так как вскоре он оказался на берегу подземной реки — широкий прозрачный поток бойко мчал воды по светящемуся каменному руслу. Кронил напрягся всем телом. Неужели его, связанного по рукам и ногам, бросят в реку, а сами станут преспокойно наблюдать за тем, как он тонет?

Вскоре выяснилось, что опасения его беспочвенны. На берегу лежала лодка — довольно убогая утлая посудина из груботканой водостойкой материи, натянутой на почти невесомый каркас, одноместная, судя по единственной имеющейся в ней скамейке. К ней вардрулы и привязали командира. Ни намека на весла. Выходит, его спустят вниз по течению, так, что ли? Тут они допустили промах, подумал Кронил, ой какой промах. И скоро поплатятся, если, конечно, не надумали понаделать в днище отверстий.

Ничего подобного. В полном молчании они спустили пленника на воду. За секунду до того, как лодка отчалила от берега, сын Грижни произнес немногословное напутствие.

— Наше оружие не обагрится кровью. Течение отнесет вас в дальнюю даль, из которой вы никогда не вернетесь.

— Молись хорошенько, чтобы не вернулся!

На более резкий ответ Кронил не решился. Лучше не выводить этих тварей из себя, чтобы не накликать беду.

Вот когда он вернется к пещерам с отрядом гвардейцев вдвое большей численности, когда уничтожит всех демонов до единого, тогда и будет время как следует потолковать с сыном Фал-Грижни.

Лодка легко скользнула на воду и, подхваченная течением, устремилась прочь. Не удержавшись, Кронил обернулся через плечо и прокричал оставшимся на берегу «провожатым»:

— Гвардейцы еще вернутся! Это я вам твердо обещаю!

Если они и услышали его, если поняли, то виду не показали. Течение было сильным, фигурки быстро удалялись и вскоре растаяли вдали. Запрокинув голову, Кронил от души расхохотался, и отголоски этого хохота долго еще звучали под сводами пещеры. Все, он в безопасности. Можно считать, что на свободе. Демоны наверняка решили, что он так и будет вечно дрейфовать по кошмарным лабиринтам, пока не погибнет от голода и страха. Глупцы! Тупые, бесхарактерные, слюнявые простофили! Насколько же нужно не разбираться в людях! Связали его на совесть, но не родился тот демон или человек, чей узел оказался бы Кронилу не по силам. Рано или поздно он все равно выпутается. Весел нет — значит, выберется вплавь. Разве сыщется лантиец, не умеющий плавать? А оказавшись на берегу, он уж как-нибудь найдет дорогу наверх, надо только следовать по течению, и река сама выведет его из подземелья. Но демонам, этим хилым недоумкам, такое и в голову не могло прийти. Усмехнувшись, Кронил принялся за дело.

Задача оказалась далеко не простой. Сдвинуть волокнистые да вдобавок набухшие от влаги веревки с места было почти что невозможно. Почти! Демоны, не зная тонкостей связывания пленных врагов, бездумно закрепили один из узлов в пределах досягаемости его пальцев. Сдирая кожу до крови, Кронил принялся теребить узел и почувствовал, как тот ослабевает. Еще немного. И он его развяжет, а затем другой, третий…

Командир настолько увлекся своим занятием, что даже не заметил, как излучаемый камнем свет начал понемногу тускнеть. Туннель, по которому бежала река, становился все более темным и мрачным. А течение, наоборот, набирало силу. Впрочем, перемены эти происходили постепенно, и сознание Кронила среагировало на них в тот самый момент, когда лодка завернула за очередной поворот, и свет полностью исчез. Лодка подпрыгнула, поймав волну, и в следующий же миг устремилась дальше в кромешной темноте. Было нечто знакомое в этой тьме: гнетущая смрадная духота и… ощущение безотчетного страха и чьего-то враждебного присутствия. Кронил порылся в памяти и вспомнил. Ну конечно, он уже испытал все это однажды, семнадцать лет назад, когда вместе с Хаиком Ульфом спустился в жуткое подземелье дворца лорда Грижни — последнее убежище Непревзойденного. То же самое ощущение. Тьма, безотчетный ужас и чувство беспомощности, избавиться от которого можно, только убивая. Что там грозился учинить Грижни перед самой смертью? Наслать ночь — страшную ночь, бесконечную и беспросветную. Уж не такую ли? Кронила охватила дрожь, но он сумел взять себя в руки. Не время терять присутствие духа. Тем более, что для этого нет оснований. Свет пропал — что с того? Вернется. Но даже если и нет, тоже ничего страшного. С веревками можно возиться и в темноте, до берега доплыть — тоже.

Кронил с еще большим усердием взялся за дело. Ему уже удалось распутать первый узел, когда слух его уловил глухой рокот где-то далеко впереди. Что это, гром? Может, наверху гроза? Или он приближается к выходу? Рокот становился все громче, превращаясь в непрерывный грохот. Нет, это не может быть гром. И Кронил — закаленный в боях солдат, прошедший огонь и воду, — внутренне содрогнулся от ужаса, когда понял его природу.

Гигантский водопад. Судя по звуку, преогромнейший. Где-то впереди, совсем рядом, река обрушивалась с немыслимой высоты, и лодку несло прямо к обрыву. Командир, прекрасно понимая, что его ждет, удвоил усилия, но только до крови содрал кожу на запястьях. Связывавшие их веревки и не думали уступать.

Лодчонка, отдавшись на волю мощному течению, неслась теперь с такой головокружительной скоростью, что легкий ветерок обдувал покрытое испариной лицо командира, чему он при других обстоятельствах весьма бы порадовался. Но не теперь. Корпус лодки вибрировал от нарастающей мощи воды, кромешную мглу наполнил ее неумолчный рев. Словно вторя ему, Кронил с рычанием пытался разорвать упрямые веревки, так что и руки, и сами путы стали теплыми и липкими от крови.

Странное спокойствие снизошло на Кронила за сотую долю секунды до того, как лодка сорвалась с вершины водопада, названного вардрулами Незримым, и, пролетев полтораста футов, канула во тьму. В последнее мгновение командир успел подумать: выходит, не такие уж демоны бесхребетные, как ему казалось.

Глава 10

Узнав о бесславной гибели отряда гвардейцев, герцог Повон погрузился в пучину меланхолии, поскольку бремя ответственности стало казаться ему непосильным. Потерять лучших своих воинов вместе с их доблестным командиром — и ради чего? Фал-Грижни все еще жив, как жива его мать и жуткие белые демоны, и теперь они, уж конечно, алчут мести. Повон ничуть не сомневался в том, что готовится новый заговор, да не один, и дурные предчувствия не давали ему покоя ни ночью, ни днем. Враги уже покушались на его жизнь, причем — подумать только! — в его собственной опочивальне. Они непременно захотят довести свое гнусное дело до конца, и по этой причине герцогский дворец охраняли не хуже фамильного склепа. Ни один незнакомец не имел права ступить на герцогский причал и уж тем более войти в здание. За последние две недели стража задержала троих человек, проникших на запретную территорию, и как раз сейчас герцог Повон решал их участь. Сказать по правде, он бы, не задумываясь, казнил всех троих, как бы там они ни клялись в невиновности, но подобный шаг наверняка сделает его самого объектом злобных нападок со стороны смутьянов и недовольных властью, которые не упустят случая позлословить на его счет. Похоже, этим отщепенцам и в голову не приходит, что этой своей так называемой свободой слова они обязаны ему, и только ему. Увы, размышлял Повон, таков удел всякого милосердного просвещенного монарха. Противники вечно злоупотребляют его терпением. Добродетели оборачиваются ему во вред! Лантийская чернь просто не способна признать что-либо, кроме жестокости. Да, демонстрация силы внушила бы должное уважение простому люду, но герцог колебался, памятуя о печальном примере своего предка герцога Брайзейани Дил-Шоннета. Тот вздумал ввести налог с паромщиков за пользование водой и за труды свои был скормлен ракам.

От злобной лантийской черни можно ждать чего угодно. Как и от келдхара Гард-Ламмиса, который, негодуя по поводу затянувшейся помолвки Повона с его ненаглядной дочуркой, требовал немедленно выплатить займ, взятый в свое время под возведение Финзифойлова каприза. Но о каком возвращении долгов могла сейчас идти речь? В посланиях келдхара между тем содержался косвенный намек на то, что выплата эта могла бы быть отсрочена, а то и вовсе аннулирована при вмешательстве герцогини Ланти-Юма, которая наверняка замолвила бы словечко за законного супруга. Действительно, кельдама Нуксия могла существенно помочь в этом вопросе. Брак решил бы все проблемы разом… И все же герцог тянул время. Кельдама Нуксия — и навсегда? И не сбежать, не скрыться? Мысль об этом была невыносима. Но как вынести разорение, государственные беспорядки, публичное осмеяние? Впрочем, существовал куда какой простой выход из сложившейся ситуации. Блестяще нанесенный военный удар разом решил бы все наболевшие проблемы. Герцог, не обладая смекалкой истинного стратега, начал подумывать, а не занять ли мятежные умы межгосударственными распрями? Однако, проанализировав финансовое, политическое и военное положение Ланти-Юма, он вскоре убедился в нецелесообразности подобного плана, после чего выбросил не слишком удачную затею из головы и принялся обдумывать иные возможности. От политического убийства также пришлось отказаться. Устранение ламмийского келдхара вовсе не избавит Ланти-Юм от роковой задолженности. Убивать кельдаму также бессмысленно — ее внезапная кончина, несомненно, вызовет вполне обоснованные подозрения. А ко всему прочему у келдхара есть еще и другая дочь, по характеру, как говорят, ничуть не покладистей первой. Подкупить келдхара или его министров — немыслимо, а для шантажа не имеется ровным счетом никаких оснований.

Устремляясь в мысленных скитаниях все дальше и дальше, герцог Повон обмозговал в качестве возможного решения проблемы самоубийство. Помечтать об отдыхе, безмятежности и торжественности препровождения в мир иной было весьма и весьма понятно, однако средства осуществления самого перехода представлялись ему довольно безрадостными. Стоило только подумать о ножах, чашах с ядом, пеньковых петлях, как на лбу его милости выступал холодный пот, и отрешиться от ужаса можно было разве что с помощью спасительных «Лунных грез». Благодаря щедрости Бескота Кор-Малифона у него имелся крохотный флакон чудодейственного снадобья, который он втайне от всех носил на тонкой цепочке на поясе, под одеждой. Сейчас «Лунные грезы» подарят ему блаженную усладу, но вот после женитьбы… Повон содрогнулся и поспешно достал заветный пузырек. До чего же он маленький, неприметный, и сколь ничтожна его вместимость! Хорошо, что есть еще хоть сколько-нибудь. Только расходовать содержимое надо очень и очень экономно. Быстро оглядевшись по сторонам — надо сказать, что находился он во второй по роскоши дворцовой спальне: первую приводили в порядок после случившегося там пожара, — герцог аккуратно вытащил пробку и побаловал себя малюсеньким глоточком «Лунных грез».

Даже столь ничтожное количество напитка мгновенно оказало на него чудесное действие. Ночные кошмары бесследно испарились, исчезло внутреннее напряжение, кривая настроения быстро поползла верх — и вскоре герцог снова был в состоянии безбоязненно взглянуть в будущее. Более того, ближайшее будущее рисовалось ему в самых радужных красках, ведь наутро начиналась Парнисская регата, на церемонии открытия которой, по традиции, ему предстояло присутствовать. В этом году, ввиду недавних печальных событий, его милость подумал было не появляться на публике, но не решился уронить достоинство Дил-Шоннетов. К тому же Повон обожал регату и уже сделал несколько ставок на победителя. Поэтому, посовещавшись с ближайшими советниками и тайно пригубив «Лунные грезы», он уверился в том, что, если принять элементарные меры предосторожности, безопасность ему гарантирована. Богато украшенная плавучая платформа, с которой он обратится с речью к народу, будет спущена на воду лагуны Парниса лишь накануне вечером, непосредственно перед началом регаты. Весь вечер и всю ночь ее будут охранять гвардейцы Круфора. Любой лантиец, задержанный поблизости от платформы, будет казнен на месте, без суда и следствия. Ранним утром, перед самым прибытием герцога, платформу тщательно осмотрят, дабы уберечь его милость от взрывных устройств, зажигательных смесей, адских машин и прочих нежелательных сюрпризов. Окольный путь, которым герцог отправится к лагуне, будет держаться в строжайшем секрете, и поедет он под охраной подразделения гвардейцев, которые впоследствии станут по периметру платформы, окружив ее несокрушимой живой стеной. Таким образом лантийский герцог, не подвергая свою жизнь риску, продемонстрирует народу и храбрость, и патриотизм. Лучшего выхода из ситуации не придумаешь, и вдохновением своим он обязан «Лунным грезам». И щедрости Бескота Кор-Малифона, конечно, как не он, проявил редкостное понимание и услужливость настоящего верноподданного! Не согласится ли он проявлять их и впредь? Запасы драгоценного напитка таяли прямо на глазах. Надо будет завтра же намекнуть об этом Бескоту. Да, побывать на Парнисской регате стоит!

С явным сожалением взглянув в последний раз на заветный флакон, Повон припрятал его подальше, забрался в кровать (пусть даже не самую лучшую) и с блаженной улыбкой приготовился погрузиться в сон.

День регаты выдался погожим и ясным. Льющиеся с благодатной синевы над головой солнечные лучи золотыми бликами рассыпались по пляшущим волнам лагуны. В самом центре ее возвышался остров Победы Неса — священный оплот ордена Избранных. Таинственный и мрачный, происхождением своим обязанный магическим силам, остров в обычные дни представлялся гражданам Ланти-Юма зловещим, они поглядывали на него искоса, с опаской. Но сегодня, против обыкновения, он радовал глаз и чуть ли не манил к себе.

Лагуну заполнили разнообразные суда. Они приходили сюда на протяжении последних трех дней, ведь Парнисская регата притягивала к себе участников не только со всех концов Далиона, но даже из Хурбы.

Теперь множество разномастных посудин мерно покачивались на волнах под аккомпанемент специально сочиненной по случаю праздника музыки; владельцу тех из них, которые будут признаны выдающимися в своей категории, получат призы из рук самого герцога. Разумеется, выбирать предстояло из нескольких сотен всевозможных парусников, домбулисов, сендилл, остроносых гоночных джистилий, причем конструкции некоторых из них существенно изменились. Так, было замечено, что двенадцать весел победительницы прошлой регаты, наибыстрейшей джистильи Гвема Фрино «Высшая магия», удлинились до ужасающих размеров, и болельщики ломали головы над тем, как это обстоятельство скажется на ее скорости. Суда помельче, все без исключения, были надраены, свежевыкрашены, и блестели во всей своей красе, расцвеченные флажками, вымпелами и розетками. Однако, как бы они ни радовали глаз, их все равно затмевали великолепные венеризы, среди которых скользила и гордость его милости герцога — венериза «Великолепная», знакомая подавляющему большинству лантийцев. Невозможно было не заметить роскошный «Золотой восторг» Кор-Малифона с золочеными мачтами и парусами из златотканой материи. Бросалась в глаза и жутковатая «Полночь» Кру Беффела с серебряной россыпью звезд на черных как вороново крыло парусах, серебряными же снастями и черепом в качестве носового украшения. Прочие суда по стати и убранству немногим уступали этим. За венеризами следовали другие участницы состязаний не такие большие и шикарные, но в определенном отношении куда более занимательные. Они входили в категорию «капризов», воплотивших безудержный полет фантазии своих создателей. «Капризы», созданные, чтобы потешить публику, совершенно не походили друг на друга. Бестолковые и порой едва способные держаться на воде конструкции тем не менее являли собой чудеса человеческой фантазии. Одно из новейших судов — «Змеиное гнездо» Джафа Лонина — представляло собой деревянное чудище, вырезанное в форме огромного узла извивающихся, бьющихся в конвульсиях гадов, причем каждая из тысяч красно-золотых змей была точной копией живой твари вплоть до мельчайших чешуек и остекленевших глаз без намека на веки. «Змеиные» мотивы на флагах прекрасно дополняли паруса, раскрашенные под змеиную кожу. Не менее примечательным был и «Заколдованный лес» лорда Ресса Дреннересса, три изогнутые мачты которого поддерживали полог из ветвей с покрытыми ярко-зеленой эмалью медными листиками. Нет нужды говорить о том, что о парусах тут не могло быть и речи. «Заколдованный лес», слишком тяжелый в верхней части, двигался за счет усилий галерных рабов. Шел он тяжело и медленно и казалось, что мало-мальски приличный бриз легко перевернет его вверх килем. Впрочем, об этом не стоило и задумываться. Если что и имело значение в сооружении «капризов», то уж никак не соображения практической пользы. Скорее наоборот. Практичность в этом случае сходила за вульгарность, и главное внимание уделялось художественному образу.

Зрители прямо-таки заполонили берега лагуны Парниса. На острове у кромки воды прохаживались облаченные в черное фигуры. Даже мрачные представители всемогущего ордена Избранных не остались равнодушны к знаменитой регате. Наиболее шумные из горожан бурно отстаивали самые удобные места. Несмотря на ранний час, на пристани уже произошло несколько драк, и набранной из гражданского населения дружине пришлось утихомиривать смутьянов. Герцогские гвардейцы, всецело занятые охраной вверенной им платформы, предпочли остаться в стороне, и распоясавшиеся хулиганы изувечили нескольких дружинников.

Больше других повезло тем, чьи дома были расположены в непосредственной близости от театра действий, особенно от герцогской платформы, которая должна была стать отправной и конечной точкой состязаний. Краткосрочная арендная плата за такие жилища была непомерно высока. Однако башня Вежни, расположенная на стыке Лурейского канала и лагуны Парниса пустовала. Уезжая куда-то по делам, лорд Трун Вежни не сумел заблаговременно подыскать квартирантов, и вот уже несколько месяцев его дворец был заперт, таким бы и оставался, если б в день регаты, на рассвете, не появился некий незнакомец.

Незнакомец — согбенный старикан — кутался в грязные лохмотья неопределенного цвета. Видавшая виды шляпа с обвислыми полями скрывала и волосы его, и физиономию, которую, впрочем, и так было не разглядеть в тусклом предутреннем свете. Из-под небрежно намотанного шарфа выбивалась спутанная седая борода, чуть оживленная рыжиной. От внимательного взгляда не укрылось бы то обстоятельство, что седина эта казалась запекшейся, будто от мучного клейстера, а вот рыжина — весьма натуральной. Сгорбившееся под лохмотьями старческое тело на самом деле было крепким и мускулистым, а руки, выглядывавшие из протертых рукавов, — руками человека в самом расцвете сил. Рядом с незнакомцем вышагивала невысокая коренастая бабенка в киртле из выцветшей грубой полушерстяной ткани. Волосы ее были убраны под платок, в руке она несла корзинку с тряпьем и щетками. Словом, самая обыкновенная поденщица. Но опять же, если присмотреться, можно было различить под глазами и на скулах угольные тени, в неверном утреннем полумраке делавшие ее лицо значительно старше, чем оно было на самом деле. Территория, прилегавшая к башне Вежни, оказалась пустынной. Толпы еще не начали собираться, хотя вот-вот должны были появиться первые, самые предусмотрительные зрители. Неподалеку сонно и лениво слонялась группка гвардейцев, продежуривших у платформы всю ночь. Но здание башни загораживало от них большую часть улицы, и они никак не могли видеть, что старик проковылял к запертому черному ходу и с удивительным проворством взломал замок.

— Отличная работа, ваша светлость, — заметила спутница старца.

— Подобные навыки — неотъемлемый атрибут нашей профессии, моя принцесса, — с любовью ответил Вурм Диднис. Вынув замок из петли, он распахнул двери и жестом радушного хозяина пригласил дочь войти, затем затворил створки и задвинул тяжелый засов. Они очутились в просторном сумрачном холле с голыми стенами. Сквозь щели в запертых ставнях протискивались настырные тоненькие лучики света, которых вполне хватало, чтобы осветить путь к спиралью уходившей к самой вершине башни узкой лестнице. Диднис и думать забыл про свою мнимую немощность, Джоски бросила корзину, и оба начали подниматься. Они миновали пять первых просторных этажей, и ступеньки вывели их к тому месту, где здание сужалось, переходя в тонкий точеный шпиль, вмещавший в себя лишь по одной комнате на этаж. Еще несколько минут подъема — и вот они уже на затхлом чердаке. В самом центре от пола к люку в потолке вела стремянка, по которой Диднис мигом взобрался, отворил люк и выбрался на обзорную площадку башни. Следом поднялась и Джоски.

По высоте и великолепию башня Вежни никоим образом не могла сравниться с другими, более монументальными лантийскими дворцами, но вид с нее открывался замечательный. Опершись о перила, доходившие им до пояса, отец и дочь с удовольствием обозревали раскинувшийся под ногами город, его безлюдные в этот час улицы и набережные — мало кто из горожан видел Ланти-Юм таким притихшим.

К востоку розоватый рассвет только-только начал золотить блестящие купола и черепицу крыш, вдыхая жизнь в их яркие краски. Но большая часть Ланти-Юма все еще нежилась в предутренней дымке. Там и сям в чьем-то окне или у неизвестно чьей двери оранжевым светлячком горел фонарь. В целом же город еще дремал, укутанный призрачной серой пеленой.

У подножия башни Лурейский канал сливался с лагуной. Туда, на самое пересечение, где неясным пятном маячила на серебристых водах какая-то громадина, и указал Вурм Диднис.

— Вон там, милая Джоски, прямо под нами, пришвартована герцогская платформа. Видишь?

— Не слепая, ваша светлость, — с гримасой нетерпения ответила ему дочь.

— Обрати внимание на небольшое возвышение посередине — на нем трон, с которого его милость будет наблюдать за празднеством.

— Не маленькая, ваша светлость!

— Так вот, моя принцесса. С этого-то возвышения его милость сможет беспрепятственно следить за ходом состязаний. Горожане, собравшиеся на пристани, смогут, в свою очередь, беспрепятственно любоваться его милостью. Таким образом герцог продемонстрирует народу понимание своих обязанностей, кои являются неизбежным дополнением к благородному званию и своего рода привилегией…

— Знаю, папа. Ты уже сто раз говорил.

— Позволь также обратить твое внимание на небольшое незанятое пространство, отделяющее нас от герцогской платформы.

— Вижу, ваша светлость. Я, между прочим, не идиотка!

— Моя Джоски — самая умная девочка на свете.

— Тогда не обращайся со мной как с круглой дурой. Что там эти солдафоны вынюхивают на плоту?

— А, — с усмешкой отмахнулся Вурм Диднис, — это они проверяют, не подложил ли кто-нибудь взрывчатку. Должно быть, по их мнению, это исчерпывающая мера предосторожности.

Джоски рассмеялась.

— Итак, моя принцесса, я поручил тебе подготовить наше оружие. Задание весьма и весьма ответственное, но я ничуть не сомневаюсь в твоей компетентности. Так порадуй же своего отца, моя умница.

— Раз плюнуть.

Несмотря на столь решительное заявление, Джоски прямо-таки распирало от самодовольства. Слегка улыбнувшись, она задрала подол и отцепила от потайного пояса несколько предметов.

— Всегда подозревала, что для чего-то эти юбки да годятся.

Она проворно скрепила детали воедино и, приладив к деревянной опоре маленький тугой лук, потянула за рычаг, который поворачивал шестеренку и изогнутый прут, а тот, в свою очередь, притягивал тетиву к пусковому крючку. Осталось только снабдить арбалет увесистой стрелой.

— Все. Готово.

Вурм Диднис внимательно осмотрел оружие.

— Идеально, моя принцесса. Быстро и безупречно. Иного я не ожидал.

— Что теперь, ваша светлость?

— Теперь придется запастись терпением. Вскоре наша благородная добыча займет место прямо под нашим носом. Мы хорошенько, не спеша, присмотримся к ней. Потом так же хорошенько прицелимся. Легкое нажатие на спусковой крючок — и стрела летит в цель. Герцог Ланти-Юма падает наземь, на его место восходит новый правитель, и род Вурм Диднисов влияет на ход истории.

— Мы прославимся?

— В определенных кругах.

— Должны, непременно должны прославиться! Мы ведь самые лучшие, правда?

— Наследственность моей Джоски проявляется в ее воинственном духе. По храбрости ты не уступаешь своей покойной матери, дитя мое, а высшей похвалы для меня не существует.

— Ваша светлость, а какой она была?

— Неукротимой, моя принцесса. Человеком редкостной силы духа, удивительного бесстрашия и благородства. Никто на свете не сравнился бы с ней в искусстве управляться с кинжалом. И ты — вся в нее.

— Спасибо, ваша светлость. — Видимо не желая обнаруживать обуревавшее ее чувство дочерней привязанности, Джоски не сводила глаз с герцогской платформы. Через секунду она спросила: — И долго нам его ждать?

— Думаю, пару часов. Может, больше.

— Придется несколько часов сидеть здесь сложа руки?

— Отсюда открывается чудесный вид. Можно любоваться, как корабли собираются на регату.

— Па, но это такая скучища.

— Многие дорого бы заплатили за такой наблюдательный пункт.

— По мне, так пусть бы забирали его за так. Говорю же, скучища. Да и вообще, как можно думать о судах, когда в животе пусто? Между прочим, я не завтракала.

Вурм Диднис с улыбкой отставил арбалет в сторону.

— Неужели ты думаешь, будто я допущу, чтобы моя голубка голодала? Хорошим же я был бы тогда отцом! Смотрите, миледи Джоски… я позаботился о нас обоих.

Говоря это, наемный убийца выудил из одного из своих бездонных карманов завязанную узлом салфетку, которую тут же развернул и расстелил на крыше. В салфетке оказались: небольшой хлебец с изюмом, ломоть сыра, несколько яблок и груш и два миниатюрных глазированных пирожных. В другом кармане нашлась бутыль эля и гроздь винограда.

— Завтрак!

— Пикник, дитя мое. Пикник на заре.

— Какая красота! А что там за начинка в пирожных?

— По-моему, миндальная паста.

— Ой, чудесно!

— Приступайте, миледи. Приступайте.

Они уселись поудобнее и плотно позавтракали, а мир вокруг тем временем понемногу просыпался. Ночную прохладу сменило мягкое влажное тепло солнечного утра. Воды канала и лагуны замерцали мириадами золотых огоньков под безоблачным небом, поднялись на крыло крикливые морские птицы, и вот уже на берегах начал собираться народ. Самые первые, сгорая от нетерпения занять удобные места, прибыли едва ли не следом за Диднисами. Потом подошли другие, громко переговариваясь в звонкой утренней тиши. С каждой минутой ручеек зрителей становился все полноводнее, и вскоре лантийцы тысячами хлынули отовсюду, нагруженные корзинами с провизией, одеялами, на которых можно будет сидеть, и в широкополых соломенных шляпах, чтобы уберечься от солнца. К гомону человеческих и птичьих голосов примешивался плеск весел — последние из судов спешили занять свои места в торжественном параде. Появились вездесущие лоточники с талисманами, безделушками, шарфами, конфетами и переносными жаровнями. Вскоре к морскому воздуху примешался аромат жареного мяса, запах дыма, специй, мусора и человеческих тел. Следом за торговцами явились жонглеры и акробаты, крысоловы нищие — весь тот сброд, что придает любому событию праздничный дух. И вот уже на берегах лагуны яблоку негде было упасть. Единственные незанятые места остались под огромным полотняным балдахином, раскрашенным во все цвета радуги, что бросал тень на ряд мягких кресел, возвышавшихся слева от герцогской платформы.

— Там же свободные места, — указала рукой Джоски. — Почему эти болваны сидят на земле?

— Потому что прекрасно знают свое место, мое сокровище, — ответил Вурм Диднис. — Кресла эти исключительно для знати, для членов благородных семейств Ланти-Юма. Видишь наброшенные на отдельные участки флаги? Персиковый со слоновой костью — это Дил-Парнисов, лиловый — Уэйт-Базефов, жемчужный — Глесс-Валледжей, розовый и серый — Рион-Вассарионов и так далее. Следует учитывать нужды знати. И это вполне справедливо. Однажды в этом разноцветье по праву засияют и наши цвета — цвета Диднисов.

— А какие они, ваша светлость?

— Увы, дитя мое, они затеряны в лабиринте времени.

На лице Джоски явственно читалось уныние.

— Ничего, — утешил ее отец. — Благородное происхождение просто обязывает нас иметь собственный герб и флаг. Мы достаточно смелы и предприимчивы, чтобы избрать себе необходимую символику. Джоски, какими будут наши цвета? Выбирай — раз и навеки.

Джоски просияла.

— Любые, какие захочу?

— Любые.

— И навеки?

— Слово лантийского дворянина.

— Что ж, тогда… — задумалась Джоски, — пожалуй, серебристый, цвета клинка. И красный, цвета крови. Самые что ни на есть подходящие, верно? Серебристый и красный — вот цвета Вурм-Диднисов.

— Серебристый и красный? Так тому и быть, родная. Настанет день, и цвета эти станут известны всюду, от Ланти-Юма до побережья Ледового моря. Вот увидишь.

— Знаю, ваша светлость. Однажды мы станем богатыми и знаменитыми, как того и заслуживаем. Особенно когда взнуздаем этого болвана лорда Никто. А пока… где там герцог?

Словно в ответ на ее вопрос, расположившийся внизу оркестр грянул марш, и бравурная мелодия вознеслась к самой вершине башни Вежни.

— Едет, моя принцесса, едет!

Джоски подскочила к перилам и всем телом подалась вперед.

— Осторожно, миледи Джоски, — предостерег Диднис. — Не забывай, эта башня считается пустующей. Нельзя, чтобы кто-нибудь нас заметил.

— Простите, ваша светлость.

Джоски нырнула вниз и припала все к тем же перилам. Но волнение мешало ей оставаться неподвижной. Она слегка подпрыгивала на четвереньках, а на Щеках горел лихорадочный румянец.

— Смотри, вон он, выбирается из портшеза! Виден как на ладони, попасть — проще простого. Уберем его! — И она схватила арбалет.

Вурм-Диднис мягко отнял у нее оружие.

— Рано, дитя мое. Еще не время. В твоих жилах бежит горячая кровь истинной дочери своих родителей, но нужно научиться быть терпеливой. Не торопись.

— Но почему? Он же совсем близко. Прекрасная возможность!

— Ах, как порывиста юность! Послушай меня, Джоски, и хорошенько запомни. Действительно, жертва наша в пределах досягаемости, и не исключено, что меткий выстрел сразит ее наповал. Однако этот план отнюдь не лишен недостатков. Прежде всего, герцога окружает свита, причем окружает достаточно тесно. Высокая величественная дама сбоку едва ли не полностью скрывает его от нас, хотя мы находимся много выше.

— И что с того? Все равно можно в него попасть. Клянусь тебе.

— Не забывай: он движется. Посмотри, как быстро шагает к платформе. Что-то уж слишком он энергичен, даже, пожалуй, взвинчен. Сразу видно, что осознает опасность, потому и нервничает. А раз он настороже, то не такая уж и легкая мишень.

— Но разве нам нужны легкие мишени? Скажи?

— Наконец сейчас его милость в центре всеобщего внимания.

— Как это?

— Все смотрят на него, и убери мы его сейчас, место, с которого стреляли, будет мгновенно вычислено, нам не дадут беспрепятственно исчезнуть.

— Мне плевать! Лично я не боюсь! За дело, ваша светлость!

— Девочка моя, — улыбнулся Вурм-Диднис и укоризненно покачал головой. — Твое мужество и сила духа восхитительны, однако не помешала бы и толика мудрости. Послушай своего отца. Неоправданный риск никого еще не доводил до добра. Знаю, тебе трудно в это поверить, но когда ты станешь старше, поймешь, что известная доля осторожности изрядно продлит срок твоей жизни.

— Осторожности! Тоже мне добродетель! А как же слава, отец? Как же известность?

— Чтобы сполна ими насладиться, неплохо бы для начала остаться в живых. Взгляни вниз, моя принцесса. Гвардейцы помогают его милости герцогу сойти с причала Вежни на плавучую платформу. Через пару секунд герцог поднимется на трон и с него обратится с речью к народу, дав тем самым сигнал к началу торжественного парада. Зазвучит музыка, придут в движение суда, и на них переключится всеобщее внимание. Вот тогда герцог и станет великолепной мишенью для единственного отпущенного нам выстрела. Более того: когда возникнет переполох, в смятении никто толком не поймет, откуда произведен выстрел, и мы спокойно удалимся. Ну скажи мне, разве не стоят эти оводы нескольких минут ожидания?

— Может, и стоят, — согласилась Джоски. Но никак не усидеть на месте, ваша светлость.

— Уже недолго ждать, девочка. Совсем недолго.

Там, внизу, лантийцы, все, как один, повернули головы туда, где поднимался к своему трону герцог Повон. Предвкушая обращение правителя, все притихли, даже торговцы прекратили зазывать народ, музыканты петь, нищие клянчить милостыню. Тишина, опустившаяся на лагуну Парниса, нарушалась разве что криками неугомонных птиц. Это была не более чем дань традиции, поскольку все знали, что большинство столпившейся на берегу публики не услышит ни слова из речи герцога. Каким бы Повон ни был опытным оратором, он не мог рассчитывать на то, что его голос донесется до самой дальней оконечности лагуны. Речь его будет услышана лишь стоящими поблизости — друзьями, родными, гвардейцами, бархатно-парчовыми аристократами, вальяжно расположившимися в тени навеса, и группкой чуть менее высокородной знати, устроившейся справа от него. Услышат его также те, кто облюбовал местечко у окон и на крышах немногочисленных ближайших зданий, в том числе парочка на башне Вежни. Впрочем, сколь бы символична ни была оказанная герцогу любезность, сам факт ее обнадеживал, поскольку говорил о том, что народ по-прежнему чтит своего правителя. А значит, его милости пока удается скрыть от сограждан истинную причину их экономических и общественных невзгод. В последнее время, правда, поддерживать иллюзию благополучия становилось все сложнее, но видно, лантийский люд в своем неведении оставался ему безоговорочно верен.

Герцог ступил на самый край платформы. Массивный трон с подушками и кисточками балдахина стоял в нескольких шагах позади. Ничто не отгораживало герцогское чело от небосвода. Повон предстал перед глазами всего Ланти-Юма. Впрочем, держался он уверенно, смотрел перед собой твердым взглядом. Терзавшая его на протяжении всего пути от дворца до лагуны тревога исчезла, ведь здесь он чувствовал себя полностью защищенным. Всего за несколько минут до его прибытия платформу еще раз хорошенько проверили. Конструкция наикрепчайшая, ни намека на взрывчатку. Всем, кто находился на ней теперь, можно был доверять: группа избранных состояла из членов герцогской семьи, личных друзей, парочки высокопоставленных сановников и нескольких не раз доказавших свою доблесть гвардейцев под командованием верного Круфора. Многочисленные их товарищи оцепили причал Вежни, перекрыв все доступы к герцогской платформе. В толпе сновали переодетые простолюдинами вооруженные сыщики. На платформе герцог был в полной, прямо-таки полнейшей безопасности. Уж здесь его милости не нужно было опасаться нежданного взрыва или возникшего ниоткуда фанатика-убийцы. Здесь ему ничего не угрожало.

Герцог начал речь. Его голос, натренированный во множестве выступлений, далеко разнесся над волнами. Он долго говорил о лантийской гордости, о лантийских традициях, лантийском духе и солидарности. Слушатели, они же зрители, начали уж переминаться с ноги на ногу, ожидая начала парада.

На башне точно так же сгорала от нетерпения Джоски, но по другой причине. Ее горящий взгляд перескакивал с мишени на отца, потом на арбалет, который Диднис наводил на цель, снова на мишень. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но сдерживалась. Наконец ее терпение лопнуло.

— Ваша светлость, позвольте мне!

— Что? — не понял герцог, воззрившись на нее в недоумении.

— Можно, я подстрелю герцога? Ну пожалуйста.

— Дорогая моя Джосквинилью, — с мягким упреком произнес Диднис, — не говори глупостей. Вот-вот настанет решающий момент, так что очень прошу, не мешай мне.

— А я думала, задача наша, ваша светлость! Или мы не партнеры?

— Разумеется, дитя мое, и все же пойми меня правильно…

— Думаешь, я не умею обращаться с арбалетом? Ты же сам меня учил и прекрасно знаешь, что я не промахнусь. Па, ты что, не доверяешь мне?

— Доверяю полностью и безоговорочно, дитя мое, и все же…

— И все же что? Если мы и впрямь партнеры, если ты действительно мне доверяешь и это не пустые слова, тогда дай мне попытать счастья. И вообще, я так хочу!

— Голубка моя, милая Джоски, я в высшей степени ценю твои способности…

— Что-то непохоже.

— Знаю, что могу полностью положиться на тебя, несмотря на твой юный возраст и неопытность…

— Неопытность, как же! Ха-ха! А помнишь, как я укокошила Гриво Граббза «живой удавкой», помнишь? И без чьей-либо помощи! А когда Хубид по кличке Бешеный Пес припер тебя к стене и приставил нож к горлу, а я пришпилила его сзади? Что бы ты, интересно знать, тогда без меня делал?

— Был бы уже на том свете, и сомневаться нечего…

— Вот именно. На том свете. Па, ты у меня в долгу!

— Притом в неоплатном, моя принцесса. И все же позволь тебе заметить, что сейчас я выполняю самое, пожалуй, ответственное задание в моей жизни, и моя профессиональная…

— Твоя жизнь! Твоя честь и слава! Вечно все твое! Так не пойдет! Выходит, я для тебя ничего не значу?

— Родная моя, это вовсе не так…

— Так докажите, ваша светлость. Дайте, я выстрелю в герцога. Я так хочу, слышите? Хочу и могу!

— Милая Джоски, ты просишь о…

— Так-так! Теперь я знаю, какого ты обо мне мнения! — Лицо Джоски от злости раскраснелось, глаза полыхали огнем. В ярости она стукнула кулачком по перилам: — Ненавижу!

— Прошу тебя, моя голубка…

— Буду ненавидеть тебя всегда, всю жизнь и ни когда не прощу! Никогда!

Из глаз ее хлынули слезы бессильного гнева, и Вурм-Диднис сдался.

— Перестань, — жалобно взмолился он. — Хорошо, пусть будет, как хочет моя красавица.

— Вот здорово! — Слезы Джоски моментально высохли, словно их вовсе и не бывало. — Па, я тебя обожаю! Давай сюда арбалет.

Диднис скрепя сердце протянул оружие.

— Один-единственный выстрел, мое сокровище. Другого не дано. Прицелься как следует. Можешь для верности опереться о перила.

— Знаю, знаю!

Поустойчивее устроившись на балюстраде, она с прищуром завзятого эксперта стала наводить стрелу на мишень.

— Не стреляй, пока герцог не даст знака к началу парада. И приготовься, он вот-вот закончит речь.

— Да знаю же. И помолчи, а то я нервничаю.

К досаде собравшихся, герцог ораторствовал и ораторствовал. Он многословно распространялся о лантийской истории, судостроении, присущей лантийцам тяге к состязаниям. Слушатели уж заерзали, зашушукались, принялись жевать, покашливать и энергично обмахивать себя веерами, но не тут-то было.

— Этот старикан что, до скончания века собирается болтать? — не вытерпела Джоски. Судя по всему затянувшийся период ожидания начал сказываться на ее нервах. Закусив нижнюю губу, она то и дело непроизвольно подергивала покоившийся на спусковом крючке палец. — Да скорей же!

— Спокойствие и методичность, моя принцесса, — наставлял ее Вурм-Диднис. — Представь, что это учебная мишень.

— Да хватит тебе! Занудствуешь не хуже герцога.

— Целься как можно точнее.

— Уже.

— На крючок нажимаешь пла-авно…

— Ты дашь мне сосредоточиться или нет?

— Ну вот, голубчик. По-моему, он почти…

— Наконец-то! — Неверно истолковав незаконченную фразу отца, Джоски едва ли не рывком нажала на крючок. Высвобожденная тетива со звоном распрямилась, и стрела унеслась по направлению к платформе. Отец и дочь замерли в ожидании результата.

— Промахнулась! — вскрикнул Вурм-Диднис.

— Это ты вспугнул меня раньше времени! Дай попробую еще разок!

— Некогда, моя принцесса, нет времени. Бросай арбалет и бежим.

— Я быстренько…

— Не теперь.

С непривычной твердостью Вурм-Диднис потащил дочь к люку. Толпа внизу ахнула, загалдела, и этот шум придал беглецам дополнительное ускорение. Юркнув в люк, они мигом спустились по стремянке, пронеслись по винтовой лестнице и наконец очутились на уровне канала. Еще через пару минут они были в холле и, прихватив брошенные Джоски корзину и щетки, метнулись к двери, через которую проникли в дом, приподняли засов и выглянули наружу. Улица была пустынна, но с другой стороны здания, около воды, слышались тревожные крики Парочка тихо выскользнула из башни, Диднис достал из кармана замок, приладил его на место и запер. Оба — на вид простая поденщица и ее старый невзрачный спутник — обогнули башню, миновали ближайший к ней Парнисский купол и нырнули в аллею, пролегавшую между двумя одинаковыми розово-мраморными особняками, после чего растворились в пестрой взбудораженной толпе, заполнившей берега лагуны Парниса.

Обращаясь с речью к лантийцам, герцог Повон конечно же не мог видеть устремившейся к нему с вершины башни Вежни арбалетной стрелы. Он почувствовал лишь легчайшее дуновение, едва ощутимое колебание воздуха, и вовсе не обратил бы на него внимания, если бы не раздавшийся мгновение спустя крик боли. Оборвав речь на полуслове, Повон оглянулся и увидел распростертого на ковре Бескота Кор-Малифона. Плечо Бескота было залито кровью, а в нескольких дюймах от головы несчастного торчала глубоко вонзившаяся в доски платформы короткая, жутковатого вида стрела.

— На вашего герцога напали! — завопил Повон и с пронзительным проворством соскочил со своего возвышения, чтобы укрыться в гуще верных гвардейцев.

Не прошло и секунды, как солдаты воздвигли несокрушимую стену из плоти и стали, за которой дрожал и стучал зубами до смерти перепуганный герцог. Командир гвардейцев принялся бойко отдавать приказы, солдаты поспешили их выполнять. Повону же не было до их суеты никакого дела. Лишь бы выстоял живой заслон, лишь бы не дал ему погибнуть. Внезапное исчезновение его милости донельзя озадачило подданных, ибо ни один из них не заметил выстрела. Да, герцог сошел с возвышения, но почему не дают сигнала начать парад? Корабли по-прежнему стояли на якоре, а на платформе кипела какая-то бурная малопонятная деятельность. Вскоре те, кто стоял ближе к платформе, разглядели, что кто-то ранен, и тут же поползли слухи, один другого невероятнее. Одни говорили, будто на платформе вспыхнула драка, будто взбунтовались герцогские гвардейцы. Другие утверждали, что убили кого-то из благородных господ. Но, как бы ни били себя в грудь распространители слухов, никто точно не мог сказать, что именно случилось, и толпа гудела в лихорадочном ожидании.

И уж если кого и можно было заподозрить в нерешительности, то никак не кельдаму Нуксию. Как член герцогской свиты она заранее приготовилась вынести пытку лантийским легкомысленным празднеством. Ей, как будущей герцогине, надлежало если не поощрять, то терпеливо сносить подобные забавы, сколь бы предосудительными они ей ни представлялись. Однако обострившаяся ситуация была как раз по ней. Окинув взглядом место происшествия, от раненого придворного до торчащей стрелы и окружающих зданий, она все с ходу поняла. А когда заговорила, то обращалась к командиру Круфору, вместе со своими гвардейцами прикрывавшему герцога, от которого, как кельдама знала, толку не добьешься.

— Откуда стреляли? — требовательно спросила она.

— Судя по углу падения стрелы, из одного вон из тех высоких зданий.

— И что?

— К каждому уже отправлена поисковая группа, кельдама. Всех граждан, находящихся в этих зданиях и поблизости от них, допросят и обыщут.

— Его милость жив-здоров?

— Абсолютно.

— А умирающий лебедь? — Нуксия ткнула большим пальцем за плечо, туда, где находился Кор-Малифон.

Круфор закашлялся и поднес руку ко рту — то ли для того чтобы пригладить пышные светлые усы, то ли чтобы спрятать улыбку.

— Сержант Поньо, немного понимающий в медицине, говорит, что рана лорда Кор-Малифона пустяковая. Царапина. Но врача тем не менее уже вызвали.

Да гвардеец был не только хорош собой, но и знал свое дело.

— Хорошо, командир. Я вами довольна. Очень довольна.

— Счастлив услышать похвалу, поскольку высоко ценю мнение кельдамы.

— Когда вернутся поисковые отряды, жду подробного доклада.

— Любая информация будет тотчас представлена на ваше рассмотрение. Более того, я лично ее доставлю.

— Что ж, пусть так. Хорошо, командир. Мне нравится ваша деловитость. А теперь скажите своим людям, чтобы пропустили меня к герцогу.

— Все будет так, как желает кельдама. Круфор склонил белокурую голову, повернулся и отдал приказ гвардейцам, которые расступились, пропуская кельдаму к трусливо присевшему на корточки Повону.

— Вот это женщина, — ни с того ни с сего промолвил командир и стал наблюдать за охающими и ахающими придворными, которые метались, грозя, того и гляди, перевернуть платформу.

Нуксия твердым шагом подошла к герцогу. Поистине жалкое зрелище: глаза Повона остекленели, на лбу выступили капли пота. Кудахтать над ним у Нуксии не было ни времени, ни желания.

— Итак, — грозно начала она, — что вы намерены предпринять?

Повон молчал.

— Я спрашиваю, что вы намерены предпринять. Говорите!

Герцог понял, что отвечать все равно придется.

— В каком состоянии мой друг Бескот? — уклончиво спросил он.

— Хнычет, трясется, стенает, но опасность ему не грозит.

Из груди Повона вырвался вздох облегчения. Превыше всего он желал бы сейчас услады «Лунных грез», а последний источник, из которого он получал их, едва не оказался перекрыт. Сознание того, что далеко не все потеряно, вернуло ему мужество.

— Надо защищаться, — невнятно пробормотал он. — Напасть на врага. Напасть. На Грижни. Атаковать.

— Сколько можно сражаться с химерами, нареченный? — раздраженно заметила кельдама. — Уверяю вас…

— Да, атаковать! — провозгласил герцог с такой страстностью, что кельдама была вынуждена умолкнуть. — Будет битва. Такая, какой доселе не видывали. Я соберу огромное войско, нападу на Назара-Син и раз и навсегда расправлюсь со всеми врагами.

— Безрассудство…

— Со всеми, — продолжал бредовой скороговоркой Повон, — со всеми до единого! Раз и навсегда! С сыном Грижни… с его вдовой… с предателем, который им там помогает… с белыми демонами… со всеми! Всех их ждет смерть! И только тогда я наконец успокоюсь и избавлюсь от жутких кошмаров. Лишь тогда.

— Куда более разумно было бы обдумать…

— Огромное войско, — настойчиво повторил герцог. — И полное уничтожение. Полное!

В чем, в чем, а в этом его милость проявил небывалое упорство. И напрасно кельдама Нуксия приводила всевозможные доводы, пытаясь хоть как-то на него повлиять. Повон жаждал крови.

Проведенные гвардейцами поиски ни к чему не привели. Злодей, замышлявший убийство, успел улизнуть. Арбалет и остатки трапезы, обнаруженные на крыше башни Вежни, никоим образом не навели на его след. Никто не видел, как хотя бы одна живая душа входила в здание или выходила из него. Злоумышленник — или злоумышленники — словно испарился.

Из-за утреннего происшествия открытие Парнисской регаты пришлось отложить. Она началась на другой день, но уже без торжественного напутствия герцога и к тому же под проливным дождем. Один из сильных порывов ветра перевернул «Заколдованный лес».

Глава 11

Леди Верран вовсе не собиралась специально следить за Риллифом Хар-Феннахаром, она мельком увидела его в одном из коридоров, и странное поведение лантийца привлекло ее внимание. С этого момента любопытство не давало ей покоя. Она следовала за ним по пятам, оставаясь незамеченной, наблюдала, и его действия все больше и больше вызывали у нее недоумение. Феннахар шел медленно, внимательно осматривая стены. Вряд ли столь тщательные исследования всего лишь плод праздного любопытства. По всему было видно, у него есть какая-то цель. Казалось, он что-то искал. Но что? И почему просто не подошел к ней и не спросил о том, что его интересует, вместо того чтобы втихаря рыскать по коридорам? Ведь скрытность так противна его натуре. И вот еще что, зачем он так странно машет левой рукой?

Рука Феннахара была простерта как «волшебная лоза». Он то поднимал ее к потолку, то опускал к полу. Подойдя к разветвлению коридоров, он вытянул левую руку сначала в сторону одного хода, затем другого, как будто искал направление, и продолжил путь по левому проходу. Верран, по-прежнему не отставая, шла за ним. Он, похоже, направлялся в дальний подземный зал, где находилась обогревательная система, изобретенная Террзом Фал-Грижни, и беспокойство Верран усилилось. Что нужно Феннахару от обогревательной системы? Его интерес чисто научный или же он задумал причинить вардрулам вред? Стоит разрушить Фал-Грижниево устройство, и огромная система туннелей лишится тепла, необходимого для жизни. Ей не составляло труда остановить Феннахара. Нужно только громко позвать — и десятки вардрулов вмиг появятся здесь. Но Верран хранила молчание. Ведь этот человек всего несколько венов назад рисковал своей жизнью, сражаясь с герцогскими гвардейцами, чтобы защитить пещеры. Вряд ли он враг. Более того, интуиция подсказывала, что ему можно доверять, и все же…

Что он ищет?

Феннахар пошел по круто уходящему вниз коридору к залу, который вардрулы посещали очень редко. Самодостаточный механизм Грижни, другими словами вечный двигатель, не требовал ни ремонта, ни какого-либо ухода. Когда Феннахар добрался до зала, он, как и обычно, был пуст. Верран видела, как, остановившись перед входом, он потрогал серебряный браслет на левом запястье, и впервые ей пришло на ум, что он мог служить не только украшением. С величайшей осторожностью касаясь металла, Феннахар снял браслет с руки и опустил в карман. И сделал он это так, подумала Верран, будто браслет жжет ему руку. Почему?

Продолжая протирать левое запястье, Феннахар вошел в зал. Из своего укрытия Верран увидела, как он приблизился к источнику энергии, и напряглась. Феннахар не совершал ничего плохого. Хотя он и рассматривал каждую деталь устройства с величайшим интересом, но делал это, не касаясь его. Затем Феннахар прошелся по залу, тщательно исследуя борозды и трещины в каменных стенах. Так как изучать там было нечего, поиски скоро закончились. Феннахар постоял отрешенно и встряхнул головой, будто отгоняя неприятные или ненужные мысли.

Минуту спустя, коснувшись кармана, в котором лежал браслет, он вновь застыл в прострации. Внезапно он резко повернулся и направился к выходу. Верран едва успела спрятаться, чтобы не попасться ему на глаза. Задержавшись на мгновение, чтобы надеть браслет, Феннахар стремительно пошел по коридору. Некоторое время Верран провожала его взглядом, а когда он удалился на приличное расстояние, вновь пошла следом знакомыми туннелями и проходами. Феннахар направлялся к арке, симметрично и искусно отшлифованной, той самой, что вела в ее покои. Возле арки он остановился и позвал ее по имени. Верран едва не откликнулась, но то ли сомнение, то ли любопытство заставило ее промолчать. Он вновь позвал ее, затем наклонил голову к занавескам, прикрывавшим вход, прислушался и, быстро оглядев примыкавший коридор, проскользнул внутрь. Верран задержала дыхание, испытывая одновременно замешательство и возмущение. Что ему нужно? Как он посмел войти в ее покои без приглашения? Мысль, неясно пронесшаяся у Верран в голове, свидетельствовала о большом влиянии на нее сознания вардрулов, настолько не отягощенных чувством собственничества, что в их языке даже не было слова, выражающего понятие «вторжение в чужие владения». Нет, разозлило ее не бесцеремонное вторжение, а совсем другое — предательство! Верран решительно направилась к арке и заглянула за занавеску. Феннахар обыскивал комнату, перебирая ее вещи, заглядывал за сталагмиты, шарил руками за изготовленными ею гобеленами. При виде этого зрелища сердце Верран бешено забилось, но она постаралась успокоиться, перед тем как войти в комнату. Феннахар стоял к ней спиной, исследуя содержимое маленькой ниши, в которой она хранила бесценные для нее письменные принадлежности — самодельные ручки и чернила, рулоны материи, служившие ей своего рода бумагой. Она глубоко вздохнула и, когда заговорила, не отдавая себе отчета, произнесла те же простые слова, что семнадцать лет назад сказал Террз Фал-Грижни, застав ее в своем кабинете.

— Что вы здесь делаете?

Феннахар выпрямился и повернулся к ней. В первое мгновение он побледнел, затем лицо его стало пунцовым от смущения. В этот момент он был удивительно похож на того шестнадцатилетнего ланти-юмского мальчишку, которого она когда-то знала, и это воспоминание обезоружило ее. Он не ответил.

— Итак, Рил?

Феннахар наконец обрел дар речи.

— Прошу великодушно простить меня, Верран. — Она молча смотрела на него. — Пусть это не покажется вам странным, но я рад, что так случилось. Теперь наконец придется рассказать вам, для чего я здесь. Давно собирался сделать это.

— И что же вас останавливало?

— Я не знал, какова будет ваша реакция. Поэтому и молчал.

— Реакция на что? — Лицо Верран посуровело. Вы посланы герцогом Ланти-Юма?

— Нет. Меня послал мой дядя Джинзин Фарни.

— Зачем?

— За дневниками вашего мужа.

— А почему он да и вы тоже решили, что дневники здесь?

— Дядя Джин всегда считал, что они у вас только до недавнего времени не знал, где вы скрываетесь.

— А, теперь понимаю, что вы так тщательно искали последние малые вены.

— Вы следили за мной?

— Давно слежу. Так, значит, Джинзин Фарни желает приумножить свое могущество, используя знания и секреты своего предшественника.

— Вовсе нет.

— Вы явились сюда, представившись другом, и решили завладеть дневниками обманным путем, вместо того чтобы честно спросить о том, что надо вашему дяде. Вы лгали, лицемерили и тайком обыскивали наш дом. — Ее взгляд выражал холодное презрение.

— Да. Все это так, и мне нет оправдания. Но слишком многое было поставлено на карту, чтобы я мог сказать правду.

— О да! На карте власть и влияние Джинзина Фарни. Они так дороги?

— Вы не понимаете, Верран. Все гораздо серьезнее. Я не сомневаюсь в вас и все же не имею права довериться вам. Могу лишь сказать, что, если дневники Фал-Грижни не будут возвращены в Ланти-Юм, неминуема катастрофа. Многие погибнут, все без исключения пострадают, и в конце концов род человеческий исчезнет с острова Далион.

Верран молча ожидала дальнейших объяснений.

— Перед самой своей смертью, — продолжил Феннахар, — Непревзойденный Грижни произнес проклятие, и если оно осуществится, то вся земля станет непригодной для человеческого обитания. Однажды Тьма возникнет в центре острова и распространится до моря, отравляя и убивая все живое на своем пути. Ни один человек не сможет выжить, всякий, кому не удастся бежать с Далиона, погибнет. Это проклятие не пощадит никого — ни друга, ни врага, ни мужчину, ни женщину, ни ребенка.

— «Поскольку в моей власти наслать на всех моих врагов и их потомков проклятие, которое навеки оставит на острове страшные шрамы», — мягко процитировала Верран и, вспомнив страстность, с которой в тот день произнес проклятие ее муж, невольно ужаснулась.

— Что с вами, Верран?

— Когда-то давно он сказал мне эти слова, и я их не забыла, — объяснила Верран. — Пожалуйста, продолжайте.

— Вряд ли справедливо, чтобы за страдания Фал-Грижни последовала такая огульная месть. Да, он погиб, но уничтожить за это тысячи ни в чем не повинных людей?.. Даже его сторонник Джинзин Фарни не может одобрить таких действий. Мой дядя много лет тому назад узнал о проклятии и считает, что избежать трагических последствий поможет информация, содержащаяся в дневниках Грижни. Недавно обнаружив ваше местонахождение, он снабдил меня браслетом, который нагревается по мере приближения к магическому объекту. Этот браслет и должен был указать мне место, где сокрыты дневники. Вот, собственно говоря, и все.

Некоторое время Верран молча обдумывала сказанное. Ее охватило смятение, но она ничуть не сомневалась в том, что Риллиф Хар-Феннахар говорит правду. До сего момента она не предполагала, что ее муж хотел за себя отомстить, но сразу поверила в такую возможность и точно знала: если все осуществится, то бедствие будет колоссальным. Это в духе Фал-Грижни.

— Но вы не сказали мне этого до тех пор, пока вас не поймали, — наконец медленно произнесла она. — И если бы сумели найти дневники, то взяли бы их и незаметно сбежали?

— А, так они у вас?

Верран поняла свой промах, и губы ее сжались, но было уже поздно.

— Они здесь, — кротко подтвердила она. — Но вы не ответили на мой вопрос. Вы так и взяли бы их тайком? Украли бы то, что по праву принадлежит моему сыну, единственную его память об отце?

Он не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

— Не знаю. Я бы ненавидел себя за это. Но поступить иначе… Я не смог бы просить вашего разрешения.

— Почему? Почему вы не были честным? Почему сразу не рассказали мне о том, что сделал лорд Грижни, и не попросили о помощи?

— Я не знал, получу ли ее. В конце концов, вы потеряли мужа, дом, город… потеряли все, что у вас было. После этого немудрено ожесточиться и, чтя память мужа, поддержать его намерения.

«Я? Когда-то я поддержала бы все, что мог сотворить лорд Грижни — все! Думаю, это и есть верность. А теперь?..» Перед глазами вспышкой молнии мелькнуло лицо мужа. Она увидела его необыкновенную улыбку, которая так преображала лицо, улыбку, которую, кроме нее, видели очень и очень немногие. Вспомнила то страшное, застывшее выражение, с которым он обычно представал перед другими, и воспоминание остудило ее. «Вы были неправы, милорд, — подумала она. — На этот раз я не с вами. Вы выбрали тьму, а не свет, смерть, а не жизнь, вот и все. Как просто! Думаю, вы сделали то, что должны были сделать. Выбрали то, что диктовали обстоятельства и сама ваша природа. Но это не мой выбор».

— Я не поддерживаю его намерений, — сказала Верран. Образ Грижни снова затерялся среди самых священных воспоминаний ее жизни. Она обнаружила, что теперь ее сознание занято мыслями о Хар-Феннахаре. И глядя прямо ему в глаза, повторила:

— Я решительно не поддерживаю его намерений.

— Вы поможете мне?

— Вернуться в Ланти-Юм с дневниками лорда?

Он кивнул.

— Да, — сказала Верран после недолгого колебания. — Я отдам их вам.

— С самого начала я чувствовал к вам доверие, Верран… — Казалось, он с трудом произносит эти слова. — Если бы я нашел и взял эти дневники без вашего согласия, то отнес бы их дяде Джину и непременно вернулся бы назад. Я бы вернулся, чтобы все объяснить вам.

— Теперь легко говорить.

— Все же лучше, чем не сказать ничего.

— Не знаю, не уверена. — Она не смогла сдержать мимолетную улыбку. — Да и покажись вы здесь после кражи, имели бы дело не только со мной. Все решал бы Террз. А он никогда не простил бы вас и заставил почувствовать, каков он в гневе. Вардрулы теперь считают его своим предводителем. Некоторые даже называют его патриархом Грижни-Змадрк. Кроме того, он научил их насилию. Если он прикажет, они убьют вас. Они повинуются ему. А раз вы украли бы самое ценное, что у него есть, думаю, он так бы и сделал. Нападения на его дом, гибель друзей вселили в него жажду мщения. Он непременно приказал бы вас убить.

— Да, он был бы очень рассержен. Но мы с Террзом подружились, и, думаю, это не позволило бы ему…

— Ваша дружба заставила бы его почувствовать предательство более остро. А что касается прощения, то он — сын своего отца.

— Но тогда… если я возьму дневники, и он узнает, что помогали мне вы?..

— Это совсем другое. Дневники, в конце концов, даны были мне. Нравится Террзу или нет, но я вправе распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Вы сердиты на него?

— Да, — ответила она, немного удивившись самой себе. — Сердита.

— Послушайте, Верран. После того, как я уйду, вряд ли смогу вернуться. — Она кивнула, и он быстро продолжил: — Прошу вас, пойдемте со мной. Жить так дальше? Немыслимо! Вы тут погибнете, зачахнете. Я знаю, вам нельзя возвратиться в Ланти-Юм. Но неподалеку отсюда есть маленький городок со славной гостиницей у Хурбской дороги. Я отвез бы вас туда, и вы бы подождали, пока я не покончу с делами в Ланти-Юме, а затем мы вместе уехали бы в Стрелл или Сзар…

— Но, Рил, как же ваши владения, долг перед семьей?

— Вы забыли, что я воевал на стороне белых демонов против гвардейцев. Только на основании этого меня обвинят в измене Ланти-Юму. Мне нельзя возвращаться домой, я лишь тайно навещу своего дядю.

— О, это ужасно! Но еще не поздно помириться c герцогом! Влияние вашего дяди, положение вашей семьи…

— Не имеет значения. Мне это безразлично. Что меня действительно сейчас волнует — ваше решение. Вы пойдете со мной? Мы поженимся, у нас будут дети. С тех пор как мы снова встретились, я понял, почему до сих пор не женат. Уйдемте — мы будем счастливы.

«Да, — подумала она, — мы действительно были бы счастливы. Не так как с лордом Грижни. Второго лорда Грижни никогда не будет. С Рилом все сложилось бы по-другому. Я бы понимала его. Мы бы радовались и печалились вместе. Между нами не было бы недомолвок. У нас родились бы дети, нормальные, здоровые, радующиеся, что они живут под солнцем и что они люди. Счастливые, Любящие дети, не такие, как…»

— А как же Террз?

— Он мог бы пойти с нами.

— Он никогда не покинет эти пещеры.

— Вы так уверены? Он проявляет все больший интерес к внешнему миру. Более того: он очень хочет овладеть искусством магии, а здесь это невозможно.

— И все же мне кажется, что он не пойдет с нами.

— Как знать! Впрочем, Террз вырос, Верран. Он достаточно зрел, чтобы принимать собственные решения. И вероятнее всего, они не будут продиктованы вашими интересами.

— Знаю. Но мысль о том, что я… что я бросаю сына…

— Даже если он этого хочет?

— Единственный человек в этих пещерах… преследуемый герцогскими гвардейцами…

— Вы еще не готовы расстаться с ним?

— Не знаю, — сказала она, покачав головой. — Если сын не воспротивится, то я была бы рада пойти с вами. Как мне этого хочется! Но если Террз упрется, тогда — не знаю. Я не могу ответить прямо сейчас, нужно время, чтобы все обдумать.

Феннахар кивнул, и Верран заметила, что он пытается скрыть разочарование, правда, без особого успеха. Она едва не согласилась уйти с ним. Его доводы почти взяли верх, и слова уже были готовы сорваться с ее губ. Но прежде чем принять окончательное решение, она сказала:

— Давайте закончим с дневниками лорда Грижни. Надо придумать, каким образом их взять…

— Как я понял, они принадлежат вам и вы вольны делать с ними все, что заблагорассудится.

— Верно, но мне кажется, было бы нелишним подготовить кое-какие обоснования. Если Террз найдет их у вас, он будет против.

— А если ему все объяснить — так же, как я все объяснил вам…

— Террз — не я, Рил. Его не волнует, что происходит наверху. Думаю, он любой ценой постарается оставить у себя дневники отца и ради этого может пойти на все.

— Вы недооцениваете мальчика.

— Быть может, но единственная возможность все выяснить — пойти и сказать ему правду. Вы доверились мне только тогда, когда у вас не было выбора. Не попробовать ли тот же метод с моим сыном?

Феннахар неохотно кивнул и после недолгих раздумий спросил:

— До дневников трудно добраться?

— Скажем так, непросто. Они хранятся в самых старых помещениях, называемых Обителью. Комнаты не заперты и не охраняются — вардрулы не прибегают к подобной предосторожности. Однако Террз находится там все время, особенно в последние дни. По дневникам он изучает искусство магии. А после очередного нападения герцогских гвардейцев, он и вовсе забросил все дела и пытается освоить новые способы защиты пещер, понимаете? Он не выходит из Обители ни на минуту. Ничего не ест, если только я его не заставлю, и, по-моему, совсем не спит. Практикуется в магии, больше ничего. Боюсь, как бы силы не покинули его… — Она тяжело вздохнула. — Так что дневники всегда под присмотром.

— Вы отведете меня в Обитель?

— Да, когда все вардрулы уснут. Но Террз — спать не будет.

— Его надо убедить отдохнуть. Воспользуйтесь материнским влиянием.

— У меня его нет.

— Не может не быть. Мальчик изнурен. Конечно же вы убедите его пойти к себе поесть и отдохнуть.

— У него нет своей комнаты. И никогда не было. Он спит у Змадрков в общем гроте.

— Уговорите его прийти сюда, в ваши комнаты. Куда угодно, где вы можете наблюдать за ним.

— Не знаю. Будет нелегко. Постараюсь сделать все что смогу.

— Я приду в Обитель немного позже.

— Да, позже вы сможете прийти за ними.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы покинули подземелье вместе со мной. До наступления багрянца осталось совсем недолго, давайте получше обдумаем план.

Она кивнула.

— При всем желании не могу не думать об этом, но я еще даже не поговорила с Террзом. Что, если свершится чудо, и он согласится пойти с нами, а затем выяснится, что мы втайне от него взяли дневники? Он никогда больше не поверит человеку. Рил, давайте подождем немного. Совсем немного…

— Я не могу ждать. Дневники Фал-Грижни необходимо вернуть в Ланти-Юм — это самое важное. И я должен унести их до того, как сюда вернутся герцогские гвардейцы. А они вернутся — мы оба это знаем. Кроме того, проклятие Фал-Грижни может свершиться в любое время — возможно, многие столетия спустя, а возможно, завтра утром. Поэтому у нас нет времени. И вот еще что: только могущественный чародей сможет одолеть заклятие — это мой дядюшка Джин, а он смертельно болен. Боюсь, ему отпущено слишком мало времени. Когда он покинет нас, в мире больше не останется чародея, равного ему по могуществу, не будет никого, кто бы понимал, сколь страшная опасность нам угрожает. Дядя Джин должен получить эти дневники без промедления. Нет, Верран я и так потерял слишком много времени.

У нее не было аргументов.

— Хорошо. Мы отправимся с наступлением багрянца. А до тех пор я хотела бы побыть одна. Мне надо подумать.

Позже, когда свечение стен некоторых туннелей и комнат приобрело каштановый оттенок, что означало переход от пурпура к багрянцу, леди Верран подошла к Обители. Она должна выйти вместе с сыном, чтобы Феннахар понял, что можно украсть дневники.

«Не украсть, — поправила она себя. — Дневники принадлежат мне, и он берет их с моего позволения». Как бы то ни было, ей не удалось полностью оправдать себя. И чем явственней из комнаты доносилось приглушенное бормотание, тем сильнее она нервничала.

Сын с кем-то разговаривает. Она остановилась, прислушалась, и беседа стала отчетливо слышна.

— Незадолго до того, как моя Будущность станет мне братом-супругом.

Верран узнала голос Змадрк Четырнадцатой.

— Верно. От багрянца к багрянцу моя внутренняя дисгармония уменьшается, — пропел в ответ Террз.

— Скоро руу клана совпадет с Лвжирри.

О чем это они говорят? Как только Верран вошла в Обитель, она все поняла. Успехи Террза были более чем очевидны. Руки его изменились: стали светиться и напоминать щупальца, это еще она могла выдержать с известной долей спокойствия, но впервые она видела, что его преображение вышло за пределы простого развития. Уже и руки его, и ноги приобрели свечение, да и тело стало слегка просвечивать. Босые ступни ровно сияли, а в пальцах ног явно отсутствовали кости. Изменения тела, если они и имели место, были скрыты одеждой. Появившийся хиир, однако, не изменил полностью его человеческого облика. Вокруг глаз залегли глубокие тени, изможденное от усталости и бессонницы лицо стало серым. В то же время выглядел он победителем. Четырнадцатая стояла рядом с ним, и их щупальца были сплетены.

Верран подавила в себе удивление и отвращение. Голос ее был спокоен, а речь тиха, как и подобает при обращении к сыну и его Будущности. Приветствия прозвучали на лантийском. Взгляд Террза, холодный и тяжелый, потеплел перед миролюбием матери, похоже, он готовился встретить решительное неодобрение. Удовлетворенный взгляд его красноречиво говорил об этом. Верран быстро оглядела маленькую комнату. У одной стены стоял скат, которым ее сын обычно пользовался, доставая какие-либо предметы. На полу у подножия ската лежали открытая книга, свиток, заметки в кожаном переплете и тоненькая золотая пластина с выгравированными на ней словами и магическими символами — драгоценные реликвии Фал-Грижни с секретами высшей магии. Выказывать повышенный интерес к дневникам было нельзя, Террз моментально бы это заметил, и она отвела взгляд.

— Прошло много малых венов, с тех пор как мы в последний раз виделись. — Спокойно сказала она сыну. — Я беспокоюсь о тебе.

— Не надо. Я был очень занят, только и всего.

— Как давно ты не спал или не ел?

— Не знаю, как-то не заметил.

— Ты подорвешь свое здоровье.

— Какая разница? Есть вещи куда более важные. Мама, последние несколько малых венов я пробовал свои силы в магии. И теперь знаю много больше, чем умел до сих пор.

— Вижу, — сказала Верран, поглядев на его светящееся тело. Какого усилия ей стоило удержать себя в руках и сохранить спокойствие!

— Само изменение — только одна область, в которой я добился успехов. Но есть и другая, более важная. Мама… — Радость прорвалась сквозь бесстрастие Террза, и улыбка озарила его бледное, изможденное лицо. — Мама, наконец я научился вызывать Камнепад Грижни.

— И что это значит? Что за Камнепад?

— С помощью магии обрушивать камни с вершины. Знаешь ли ты, как это важно для защиты пещер? Мы теперь защищены от вторжений. Да еще как защищены! Мам, я уверен, Камнепад всех нас спасет.

Верран никогда не видела его таким взволнованным. Куда подевалось непроницаемое спокойствие? Глаза сына страстно горели. Четырнадцатая, понимавшая лантийскую речь, исполненная симпатией к своему будущему супругу, сжала ему руку.

Вот что его воистину волнует, подумала Верран. Магия не сама по себе, не для увеличения собственной силы, но для защиты своего дома, семьи, друзей. Он — не просто человек, много лучший, чем его отец, он — человек с широкой душой. А она задумала лишить его дневников, без которых нельзя было бы продолжать занятия магией. Верран почувствовала приступ дурноты. Как же ненавистны подлость и обман! Как хочется сказать ему правду, как того желал Рил. Но реакция Террза непредсказуема. Ничего, когда все обнаружится, он простит нам.

— Я не совсем понимаю, что такое Камнепад, — сказала она. — Камни действительно падают или это только иллюзия, как твои ловушки?

— Камнепад настоящий, и это огромный шаг вперед! От иллюзии к реальности — огромный шаг… ну, словами этого не объяснить. Лучше давай покажу.

— Не стоит сейчас, Террз. Ты уже загнал себя. Ты истощен…

— Но я хочу показать. — Мягко высвободив руку из ладони Четырнадцатой, Террз встал на скат, наклонился и поднял золотую пластину отца. — Вот смотри, мама. Видишь вон там сталактиты? — Он показал на пучок тонких каменных сосулек. — Смотри. — Пока Террз, наклонив голову, нараспев произносил заклинания, один его светящийся бескостный палец выписывал знаки на пластине. Верран перевела встревоженный взгляд со сталактитов на щупальце и обратно. Возросшее мастерство Террза в магии было налицо. Юноша уверенным низким голосом произносил слова. С первого же раза за минимум пассов он достиг нужного для магических действ состояния.

Если бы лорд Грижни мог видеть своего сына, подумала Верран, и раскаяние вновь охватило ее. Вдруг сталактиты задрожали, затем раздался звук, похожий, на скрежет зубов, и каменные сосульки обрушились с потолка и разбились на полу. Хрупкое острие вонзилось в пол, хлопнув, как закрывающаяся ставня. Верран заворожено замерла. Каменные осколки разлетелись по полу, один из них упал возле ее ноги. Она наклонилась, подняла его и обнаружила, что края идеально ровные и острые.

— Ну как, мама?

С Террза слетела маска напускной отчужденности и неприступности. Он смотрел с нескрываемым триумфом и имел на то полное право.

— Поразительно. Ты весь в отца. О, если бы ты его знал!

— Не горюй, мама. У меня есть все, чтобы узнать и его самого, и наших Предков. Видишь, я почти с ними.

Это состояние сына не нравилось ей, и Верран попыталась отвлечь его.

— Этот твой Камнепад — означает ли он, что ты можешь обрушить сталактиты на головы врагов?

— Да, в любое время. Эти камешки пустяк для меня, мама. Я могу обрушить большие камни и даже громадные валуны. Со всеми военными кампаниями герцогских гвардейцев можно покончить одним ударом Они скоро узнают, с кем имеют дело. Безопасное будущее нам гарантировано. Я покажу тебе. Видишь тот огромный камень…

— Подожди, Террз. Не надо ничего больше показывать, ты уже и так очень устал. Тебе необходимо поесть и отдохнуть, иначе ты заболеешь.

— Я вовсе не устал, — доказывал Террз, но было видно, что последняя демонстрация магических навыков вконец его истощила. Плечи юноши поникли, а движения стали непривычно неуверенными.

— Нет, устал! Если не ляжешь отдохнуть, то просто упадешь. Мне не веришь, так взгляни хотя бы на свои руки и ноги.

Террз подчинился и некоторое время озадаченно наблюдал, как угасает его сияющая плоть, а конечности приобретают человеческие формы. Он даже нахмурился, безуспешно пытаясь восстановить присущий вардрулам облик.

— Не действует, Террз, — решительно сказала Верран. — Ты слишком устал. Пожалуйста, пойдем со мной, поешь и поспишь хотя бы полбагрянца.

— Нет времени, мама, я должен работать.

— В таком состоянии нельзя плодотворно работать. Ты попусту потратишь драгоценное время, а то и совсем лишишься сил.

Матриарх Фал-Грижни правильно говорит, — заметила Четырнадцатая. Ее свечение пульсировало, выражая мягкую настойчивость. — Фал-Грижни Террз почти совсем ослабел. Будущность умоляет тебя, прислушайся к словам матриарха. — Террз заколебался, и она добавила: — Отдохни, а пока ты набираешься сил, я посещу погребальную заводь, прошло уже много багрянцев с тех пор, как я общалась с Предками.

— Змадрк Четырнадцатая провела слишком много времени среди мертвецов, — понизив тон, заметил Террз.

— Как я могу покинуть свой клан? Почти все сородичи присоединились к Предкам. Я — часть их.

— Не забудь о живых.

— Я никогда не забуду ни живых, ни мертвых. Не бойся за меня, Будущность, иди поспи.

Террз пошевелил пальцами в знак согласия и вместе с матерью вышел из Обители. Теперь, когда юноша согласился ненадолго приостановить работу, усталость обрушилась на него, и он едва переставлял ноги. Верран замедлила шаг. Пока они шли мимо ниши, полускрытой огромным сталагмитом, где прятался Хар-Феннахар, Верран взволнованно взглянула на сына. Устал, погружен в свои мысли и ничего вокруг не замечает… Террз явно ничего не заподозрил. Почувствовав перед ним вину, она опустила глаза.

Когда они пришли в жилище Верран, та поставила перед сыном простую пищу. Террз без аппетита поел и, вяло и нерешительно протестуя, отправился отдыхать. Он растянулся на соломенном тюфяке и через секунду заснул. Пока багрянец скользил по пещерам, перекрашивая стены туннелей из каштанового в пурпурный цвет, юноша, еще человек, спал. Верран смотрела на бледное измученное лицо сына и пыталась оценить силу его разума. Как всегда, сердце и помыслы сына были закрыты для нее. Непроизвольно думы ее обратились к теме более понятной — к Риллифу Хар-Феннахару.

«У нас ничего не получится, — подумала она. — Я никогда не дам ему прямой ответ. Не смогу. Он уходит. Возможно, в эти минуты он возвращается в Ланти-Юм. Оттуда поедет в гостиницу на Хурбской дороге, где будет ждать… ждать несколько дней. Если я не приду, он поймет, каково мое решение. Надеюсь, он помирится с герцогом и заживет жизнью лорда Феннахара. И я никогда его больше не увижу. Никогда не увижу, как появляются морщины на лбу, когда он размышляет о чем-либо, никогда не услышу, как забавно взрывается его голос, когда он смеется. В конце концов он женится на какой-нибудь лантийской леди — без сомнения, много моложе меня — и будет счастлив. Пока я сижу в этом каменном мешке…»

В этот миг из дальнего уголка ее души раздался другой слабый голос: «Глупая, ты не в каменном мешке. Дверь твоей темницы широко открыта. Тебе нужно выйти — только и всего. Террз прекрасно справится и без тебя. Иди! »

Детская безответственность. Все не так просто.

«Нет, моя дорогая. Все так просто, что дальше некуда».

Багрянец истекал, а леди Верран так и не приняла решения. В то время как ее разрывали внутренние противоречия, в дверях появился лейтенант Фтриллжнр Рдсдр.

— Матриарх, — пропел вардрул, и звук его голоса разбудил Террза. — Фал-Грижни Террз, я принес известие. Нас предали. Человек по имени Феннахар предпринял попытку украсть реликвии архипатриарха Фал-Грижни, который не является ни предком его, ни родственником. Мы схватили его на пороге Выхода Жнриффа вместе с украденными вещами. Он пытался бежать, но был задержан. Сейчас все в порядке, реликвии в безопасности, но что делать с вором? Изгнать его, чтобы он раскрыл пути в наши пещеры врагу, или… — последовавший затем вопрос Фтриллжнра показал меру влияния Террза, — или отправить к Незримому водопаду?

Глава 12

Феннахара держали под стражей в маленькой комнатке неподалеку от Выхода Жнриффа. Верран испугалась было, увидев на пороге четырех высоченных Фтриллжнров, вооруженных отнятыми у гвардейцев мечами. Часовые, оружие… Как это не вязалось с миролюбивым духом вардрулов… Но времена изменились, да и продолжают меняться, сухо напомнила она себе. И все оттого, что она вырастила в этих пещерах своего сына.

Террз задержался, чтобы переброситься парой фраз с часовыми.

— Где дневники Фал-Грижни? — коротко спросил он.

— Возвращены в Обитель, — ответил ему вардрул, чуть дрогнув глазными валиками и просияв: он гордился выполненным поручением. — В целости, сохранности и под охраной.

Террз поводил пальцами и ступил за порог, следом за ним вошла Верран. Фтриллжнр Рдсдр, не считая себя вправе вмешиваться в чужие дела, остался снаружи, вместе с сородичами.

Феннахар сидел, опершись спиной о стену и вытянув длинные ноги. Судя по виду, он пребывал в задумчивом унынии. При виде вошедших Феннахар напустил на себя бесстрастный вид и на Верран взглянул лишь мельком. Она слегка опешила, уязвленная таким пренебрежением, но потом поняла: «Он же защищает меня. Не хочет, чтобы Террз догадался, что я ему помогала». Инстинктивно взгляд ее метнулся к сыну, лицо которого казалось высеченным из камня. «Он расстроен и очень обеспокоен, — подумала Верран. — Изо всех сил пытается скрыть чувства, но я-то знаю этот взгляд. Он все еще не решил, как поступить».

Видя, что пленник поднялся на ноги, Террз тихо заговорил:

— Феннахар, мне сообщили, что вы пытались вынести из пещер записи архипатриарха Грижни. Верно ли это?

— Да, это так.

— Зачастую наши действия бывают неверно истолкованы. Мне не хотелось бы делать ошибочных выводов. Вероятно, вы просто хотели изучить их на Поверхности, при свете дня?

— Нет, Террз.

— Тогда, возможно, задались целью подыскать для них более надежный тайник?

— Нет.

— Но наверняка существует элементарное объяснение, которое докажет вашу полную невиновность.

«Как ему хочется в это верить, — подумала Верран. — Бедный мой Террз! » Феннахар покачал головой.

— И все же я не могу заподозрить вас в краже, — настаивал юноша, но Верран слышала в его голосе нотки нарастающего отчаяния и гнева. — Это исключено. Разве мы не пожали друг другу руки?

Феннахар густо покраснел.

— Террз, объяснение конечно же существует, только оно не снимает с меня вину. Когда вы выслушаете то, что я вам скажу, могу лишь надеяться на ваше прощение. Но прежде позвольте задать вам один вопрос. Вы ведь досконально изучили содержание дневников отца, верно? Так скажите, описана ли в них магическая процедура распространения пагубной Тьмы?

— Феннахар, вас не касается содержание этих дневников. И сейчас от вас требуется не задавать вопросы, а отвечать на них.

— Прошу тебя, скажи ему то, о чем он спрашивает, — перебила сына Верран. — Тому есть причина, и немаловажная. Пожалуйста, ради меня.

— Ладно, мама. — Не слишком охотно согласился Террз. — Если тебе так хочется. Действительно в тетради патриарха Грижни есть несколько страниц, где описана процедура, о которой говорил Феннахар. Сам я не пытался ее освоить, поскольку это за пределами моих возможностей, да и вообще под силу лишь могущественнейшим из магов. Как вы о ней узнали? — В свою очередь спросил он.

— Мне рассказал дядя, Джинзин Фарни. Террз, ваши знания достаточно обширны. Скажите, как вы считаете, что станет, если магическую Тьму наслать на остров Далион?

— Все обитатели Поверхности вымрут, — уверенно сказал Террз после недолгого раздумья. — Не только люди, но также животные и светолюбивые растения. Почему вы об этом спросили?

— Буквально за несколько секунд до смерти ваш отец, Непревзойденный Грижни, завел механизм зловещей Тьмы. Когда он сработает, когда обрушится кара сия, никому не ведомо, но все мы на Далионе приговорены либо к гибели, либо к изгнанию.

Читая описание проклятия Тьмой, я часто задумывался над тем, какой же силой должен был обладать сотворивший его ум. Но мне и в голову не могло прийти, что патриарх Грижни прибегнет к столь грозной магии. Вы уверены, что это правда?

— Он сам сказал об этом перед смертью, прекрасно понимая, что никто не сможет помешать исполнению его планов.

— Как же он, должно быть, ненавидел город со всеми его обитателями, — задумчиво произнес Террз. — И как презирал все человечество. И не без весомых на то оснований.

— Никакие основания не дают право налагать проклятие на невинных.

— Невинные люди? Разве они существуют? Каждый человек изначально жесток и немилосерден. Люди убили патриарха Грижни и разогнали его клан. Люди явились в пещеры, чтобы истребить вардрулов. Хладнокровные убийцы, не знающие пощады. Исчезни с лица земли человечество, мир стал бы гораздо чище и добрее. Должно быть, патриарх Грижни знал, что делает.

— Непревзойденный Грижни действовал не из соображений справедливости. Последний его поступок — не что иное, как воплощение всей той человеческой жестокости, которую вы осуждаете. Однако далеко не все люди рождаются убийцами, Террз… есть среди них создания столь же кроткие и дружелюбные, как вардрулы. Человечество не заслужило проклятия, поверьте. Потому-то глава ордена Избранных и отрядил меня в пещеры за дневниками Фал-Грижни — может, еще удастся разрушить чары вашего отца.

— И потому вы решили похитить дневники? — В душе Террза закипал гнев, но голос по-прежнему звучал ровно. Пожалуй, даже чересчур ровно. — Вы обманули и обокрали тех, кто по глупости своей вам поверил.

— Да, правда. Теперь я понимаю, что с самого начала следовало быть с вами откровенным, но я не решился на это. Простите.

— Ваша мнимая дружба — сплошное притворство, — продолжал Террз, и от спокойствия его веяло холодом Ледового моря. — Вы лицемерили, чтобы усыпить нашу бдительность. Истинной дружбы не было и в помине. Все — ложь, а рукопожатие — и вовсе насмешка.

— Нет, вы абсолютно неправы. Дружба и уважение, которые я к вам питаю, — самые неподдельные и были такими всегда.

— Лжете, Феннахар. Вы лживы, как любой другой представитель рода человеческого. Представляю, как вас занимала эта игра. Про себя, я уверен, вы потешались над нашей глупой наивностью, радовались, как легко обвели нас вокруг пальца.

«Да, он задет за живое, — подумала Верран и не могла не заключить: — И не преминет дать сдачи».

— У меня и в мыслях не было смеяться над вами, поверьте… — попытался возразить Феннахар.

— С какой стати мне вам верить, когда вы уже доказали свою предательскую сущность? — холодно ответил ему Террз. — Прикажете полагаться на заверения завзятого лжеца? У меня нет обыкновения повторять собственные ошибки.

— Не сомневаюсь, что заслужил подобное отношение. Да, я скрывал от вас правду, но ни за что не стал бы обманом завоевывать ваше расположение, чтобы потом воспользоваться им в своих целях. Прошу, не приписывайте мне лишнего злодейства. Послушайте, Террз. Если бы я в свое время женился, — его взгляд невольно обратился к Верран, но лишь на мгновение, — то сейчас, наверное, у меня был бы сын, такого же возраста, как вы. И с тех пор как я узнал вас, мне не раз чудилось, будто…

Казалось, маска Террза начала таять, трескаться на глазах, но тут же снова застыла.

— Молчите! — резко приказал он, и теперь уже ледяное негодование было направлено и на собственную минутную слабость. — Эти слезные мольбы столь же пошлы, сколь и лицемерны, и я на них не куплюсь. Довольно, не считайте меня глупее, чем я есть на самом деле.

— Я говорю чистую правду.

— Вы лжец, Феннахар. — Огнем в глазах он удивительно походил на Непревзойденного Фал-Грижни в минуту опасности. Больше вам меня не одурачить. Вы лжец, наделенный той же врожденной склонностью к обману, что и все люди — ваши собратья. Мудрый патриарх Грижни верно понял лживую вашу породу и нашел ей достойное наказание. Отец, предвидя истязание вардрулов, протянул руку из могилы, чтобы очистить остров от человеческой скверны.

— Террз, вы хотите правды? Будь по-вашему. Гонения вардрулов — прямое следствие вашего пребывания в их пещерах, и ничто иное. Ваше присутствие здесь ставит под угрозу само их существование. И если их участь вам действительно небезразлична, отведите от них эту угрозу — покиньте пещеры и вернитесь в мир людей — в свой мир.

Террз ответил не сразу, чувствуя в брошенном ему обвинении зерно истины.

— Вы понимаете, чего требуете? Чтобы я оторвался от клана? Да это равносильно смерти…

— Вам вовсе не нужно отрываться от него навечно. Но в данный момент, оставаясь здесь, вы лишь навлечете на него беду. Равно как и на многие тысячи безвинных людей… если только не позволите мне передать Непревзойденному Джинзину Фарни отцовские дневники.

— После всего, что произошло, вы смеете требовать от меня такой жертвы? — Казалось, гнев вот-вот разорвет оковы ледяного самообладания.

— Если и жертвы, то не вечной, так как дядя Джин немедленно вернет вам записи после того, как внимательно их изучит.

— Так ли это? Прикажете поверить, что непревзойденный Фарни не менее порядочен, чем его сородич Феннахар? Ваши доводы весьма весомы, и я их непременно обдумаю. Однако не менее весомы и доводы Фтриллжнра Рдсдра, предлагающего спустить вас в Незримый водопад.

«И у него ведь хватит духу, — подумала Верран. — Кажется, он превращается в чудовище. Как меня это пугает».

Феннахар не нашелся, что сказать, в отличие от Верран, которая заговорила, стараясь выдержать ровный тон:

— Если надумаешь, придется отправить и меня туда же.

— Мама, тебя все это не касается…

— Вот как? Подумай хорошенько, мой юный диктатор. Ты не все знаешь. Для начала скажу, что я помогала Рилу. Удивлен? Дело в том, что Рил прав, хоть ты этого, похоже, так и не понял. Да-да, это я выманила тебя из Обители, чтобы он смог туда пробраться.

— Так ты сделала это ради него? Не ради меня?

— Ради вас обоих. Но как бы то ни было, я оказывала ему всяческое содействие, и если, по-твоему, он виновен в каком-нибудь преступлении, то и я тоже виновна. Существует и еще одно обстоятельство, о котором ты, похоже, забыл. Дневники лорда Грижни были вручены мне. Они — моя собственность, но никак не твоя.

— В твоих руках они ничего не значат. Тебе они ни к чему.

— Однако распоряжаться ими — мое право. И если я сочту нужным, то могу отправить их Джинзину Фарни.

— Думаешь, я позволю?

— Позволишь? Да кто ты такой? Тебе ли решать?

— А кому же еще, мама?

Она предпочла не принимать явный вызов.

— И еще одно. Ты говоришь, как трудно тебе будет расстаться со своим кланом. Но на самом-то деле твой клан — мы: я и мои родственники Веррана еще родня по материнской линии в Гард-Ламмисе. Это с ними ты связан кровными узами, они-то и есть истинный твой клан. А Змадрки и прочие вардрулы, при всей их доброте и мягкости, никогда не сочтут тебя всецело своим, поскольку самого себя, такого, как создала тебя природа, ты все равно не изменишь. Будь жив отец, он бы тебе объяснил. Даже если с помощью магии тебе и удастся изменить внешность, даже если ты сможешь общаться с Предками, даже если у вас с Змадрк Четырнадцатой будут дети, в сердце своем ты все равно останешься человеком. И с этим ничего не поделаешь!

— Мама, я и не подозревал, что ты настроена против меня. Если хочешь, чтобы мы стали врагами…

— Вовсе нет! Ах, Террз… — более мягко добавила она, — если ты и вправду стремишься стать вардрулом, будь добр и покладист, как они. Ни один вардрул не допустил бы гибели тысяч невинных существ. Для вардрулов все живое бесценно. Как и для благороднейших из людей. Спасая жизни, ты сведешь воедино все лучшее, что есть в душах и тех, и других. Пусть Рил доставит записи лорда Грижни в Ланти-Юм. Когда заклятие Тьмы падет, он вернет их, непременно вернет. И как бы ты ни был сейчас обижен, сам знаешь, что слово он сдержит. Отдай их, Террз. Докажи, что ты достоин быть и вардрулом, и человеком.

Террз ответил не сразу. Постепенно из взгляда его ушла злость, лицо обмякло, и в нем снова проглянуло что-то мальчишеское. Верран, следившая за ним затаив дыхание, вдруг поняла, что ее материнская любовь осталась такой же сильной, как прежде. Террз бросил быстрый взгляд на Феннахара — взгляд, исполненный мучительной неопределенности. Но прежде чем с губ его сорвалось первое слово — кто знает, каким бы оно было? — их прервали. Фтриллжнр Рдсдр принес весть о готовящейся новой атаке. Солдаты, перебросив доски через невидимые глазу ямы-ловушки, сотнями хлынули в пещеры сразу через два входа. Войско вардрулов, разбившись на две армии — одну возглавил Лбавбщ Хфу, другую патриарх Ржнрллщ, — устремилось навстречу захватчикам, однако без предводительства Террза Фал-Грижни им было не обойтись.

Террз пошевелил пальцами, мигом выбросив из головы все мысли о Хар-Феннахаре. Так и не сказав ни слова, он устремился вместе с соратниками-вардрулами к Вратам Фжнруу.

Верран взглянула на Феннахара.

— Пожалуй, вам лучше уйти, пока еще есть время. Забудьте про записи Грижни. Спасайтесь.

— А вы как же?

— Пока не знаю. Сейчас для меня важно быть рядом с сыном.

— Ему, уверен, не хочется подвергать вас опасности. Да и мне тоже.

— Меня нисколечко не интересует, чего он там хочет и чего хотите вы. Мне нужно знать, что мой сын жив и невредим, вот и все, — отрезала Верран и повернулась, чтобы уйти.

— Хорошо, я с вами. — И подавив в себе желание удержать ее силой, Феннахар следом за ней вышел из комнаты.

По меркам вардрулов Лбавбщ Хфу обладал и храбростью, и решительностью, по человеческим же меркам вовсе не годился в воины. И возглавлял он неорганизованную, плохо обученную толпу сородичей, вооруженных заточенными сталактитами да захваченным у противника оружием, обращаться с которым толком никто не умел. Каждый вардрул, кроме того, был преисполнен решимости драться до последней капли крови, защищая родные пещеры. Однако мужество, не подкрепленное опытом, сослужило им плохую службу, и без воодушевляющего присутствия юного полководца Террза вардрулов Лбавбща Хфу крепко потрепали.

Коридор был запружен солдатами — остатками гвардейского корпуса вкупе с рельскими наемниками, на которых у герцога Повона хватило средств, да еще разномастными завсегдатаями кабаков и таверн. Пока людям не удалось пробиться дальше коридора Фжнруу. Но гвардейцы в привычной своей манере методично и деловито истребляли противника. Не меньшим профессионализмом отличались и релийцы, и гора белых трупов все росла и росла. Налет больших летучих на сей раз успеха не возымел, так как на этот раз люди запаслись тяжелыми железными цепями, которыми размахивали над головами, поражая крылатых охотников прямо в воздухе. Те, столкнувшись с непредвиденным сопротивлением, предпочли с криками ужаса убраться восвояси. Остались одни вардрулы, причем их общий хиир был не слишком-то ярок, так что надеяться на серьезное противостояние не приходилось.

Потому появление Террза Фал-Грижни вместе с группой бесстрашных воинов из клана Фтриллжнров вардрулы встретили с огромным облегчением и радостью. Юный полководец, обладая стратегическим чутьем, умел быстро организовать чрезвычайно эффективную контратаку. Руу его оставался непреклонным, сила духа непоколебимой, а страх ему был неведом. Поэтому Лбавбщ Хфу и его соратники несказанно удивились, когда он отдал приказ отступить, но безропотно подчинились. Продвигаясь по коридору, они слышали позади крики преследователей, которые успели заметить того, на кого охотились. Неспособные стремительно двигаться вардрулы падали под ударами клинков, но большинству все же удалось добраться до Жировой Утробы, названной так из-за горизонтальных рядов каменных пик, охранявших вход в Долгое Горло.

Для выросших в пещерах вардрулов узкая неровная каменная кишка с кошмарным для человеческих ног полом не представляла ровным счетом никакой сложности. Люди же продвигались здесь медленно, чуть ли не ощупью, то и дело спотыкаясь, падая и получая раны, задевая за острые выступы. К тому времени, когда бедолаги выбрались из Горла в Колонный зал, вардрулов и след простыл.

Колонный зал удивлял причудливостью форм: он представлял собой огромное круглое помещение с несколькими массивными природными каменными колоннами и высоким потолком, с которого свешивались удивительно крупные сталактиты. Через неравные промежутки по периметру зала имелось шесть выходов. Террз приказал своим бойцам рассредоточиться, и те попрятались в различных нишах и расселинах. Сам Террз укрылся в тени уступа как раз напротив главного входа. Какое-то время он бесстрастно осматривал окружавшее его пространство, затем достал из кармана тонкую золотую пластинку с выгравированными на ней письменами и символами, склонил голову и тихо заговорил. Произнося слова, он пальцем скользил по пластинке. Вардрулы, сгрудившиеся в соседней нише, следили за его действиями, ничего в них не понимая. Впрочем, хиир их оставался ярок, поскольку все знали: сын вырос под стать легендарному отцу.

Террз все еще нашептывал заклятия, когда в Колонный зал высыпали гвардейцы. Их становилось все больше, и все застывали в недоумении, пялясь на множество проемов. Террз наконец достиг нужного ему уровня магической концентрации.

Пол, стены, потолок содрогнулись. Раздался треск сталактитов над головами, сопровождаемый глухим грохотом каменных колонн. Проклятия солдат слились с изумленными трелями наблюдавших из укрытий вардрулов. Но вот остроконечные бы задрожали, растрескались и, со скрежетом обломившись у самого основания, обрушились, подобно дождю смертоносных копий, на головы захватчиков. Увесистые осколки нанесли воинству герцога немалый урон. Некоторые из солдат, став жертвами прямого попадания, даже не успели сообразить что к чему. Другие, которых задело лишь вскользь, выли от ран и переломов. Даже самые удачливые не остались без ссадин и синяков. Впрочем, то была лишь прелюдия к несчастьям. Не успел закончиться камнепад, как зашатались огромные колонны, возвышавшиеся от пола до потолка, и к обломкам сталактитов примешались их острые осколки. Прежде чем солдаты успели понять, что за сила обошлась с ними столь немилосердно, раздался оглушительный грохот — то исполинские колонны, отделившись сверху и снизу, зашатались и рухнули, словно огромные деревья под напором урагана. В течение нескольких минут в зале царил хаос. Гигантские глыбы катились подпрыгивая, будто легкая галька, от пыли трудно было дышать, воздух огласился истошными воплями. Когда же крики стихли и осела пыль, глазам вардрулов предстала сцена жутчайшей бойни. От десятков гвардейцев и наемников осталось лишь мокрое место. Другие, куда менее везучие, корчились в муках, погребенные под горами камня. Настоящую боль и ужас они почувствуют чуть позже, а теперь их выпученные в шоке глаза не выражали ничего, кроме умения. Один несчастный, на чьи ноги обрушилась глыба величиной с небольшой дом, пытался голыми руками оттолкнуть придавившую его махину. Другой с пришпиленной к полу увесистой пикой лодыжкой, силился отползти прочь и никак не мог взять в толк, почему это у него не получается.

Те, чьи раны оказались вовсе не смертельны, пребывали в полном сознании и тихонько постанывали, глядя на свои вывернутые под немыслимым углом конечности. У некоторых сквозь кожу и мышцы проглядывали раздробленные кости. Кто-то и вовсе оставался на ногах, но и на этих счастливцах красовались пятна крови.

Пока люди, оглушенные внезапностью и размерами постигшей их катастрофы, растерянно озирались, душную влажную атмосферу разрезал пронзительный свист. Изо всех щелей в пещеру хлынули вардрулы — лучезарная орда, вооруженная сталью и камнем. Они атаковали не мешкая, и среди уцелевших гвардейцев, оказавшихся в значительном меньшинстве, мало кто успел даже занести клинок. Ошеломленные и обессиленные, они стали легкой добычей. Вардрулы впали в несвойственное им неистовство, убивая без капли жалости всех, даже умирающих. Спустя несколько мгновении в живых не осталось ни одного солдата.

Вардрулы наверняка ужаснулись бы содеянному, если бы хоть на миг задумались. Террз и тот побледнел при виде изувеченных трупов. Однако времени а то, чтобы прислушаться к собственным ощущениям, у них не было. Нападение со стороны Врат Фжнруу удалось блестяще отразить, но патриарху Ржнрллщу, который оборонял Блистание Мвжири требовалась помощь. Туда-то и отправился Террз с упоенными победой вардрулами.

Отряд, наступавший возле Блистания Мвжири, вел в бой сам командир Круфор, и состоял он как из опытных герцогских гвардейцев и закаленных в боях рельских наемников, так и из разношерстных отбросов общества, спешно завербованных для карательной операции. Оставалось надеяться на то, что это сборное войско в нужный час окажется на высоте. Когда же оно бойко прошагало по импровизированному мосту через невидимую яму, ситуация и вовсе стала казаться далеко не безнадежной. Ровным строем солдаты прошли по коридору Мвжири до самого Светлого перехода, где угодили в засаду отряда патриарха Ржнрллща. Странно, но нападение вардрулов оказалось отнюдь не бестолковым. Гигантские светляки не только проявили небывалую напористость, но и захватили противника врасплох, потому некоторое время перевес был на их стороне. Завязалась битва, причем настолько жаркая, что никто и не заметил, как от арьергарда гвардейцев отделились две фигуры и поспешно скользнули в коридор Мвжири.

На правой руке одного из этих людей — Фуово, очень точно прозванного кем-то Жабьей Мордой, — красовалось клеймо в форме звезды, каким метили мелких воришек. Дружок его, долговязый Биби Джурнер, был никчемным лоботрясом. Обоих завербовали совсем недавно, в таверне дядюшки Снаута. Оба не вписывались ни в одну компанию и люто ненавидели военную дисциплину. Неудивительно, что столь похожие друг на друга люди мигом нашли общий язык. А подружившись, открыли и иные точки соприкосновения интересов — в частности, страсть к легкой наживе.

— Легкая нажива, — мечтательно произнес Фуово Жабья Морда, когда они улизнули от товарищей. Те уже остались далеко позади, но шум битвы, усиленный эхом, доносился все так же отчетливо. — Даю голову на отсечение, здесь непременно должна быть легкая нажива. Гляди в оба.

— А чего искать-то? — поинтересовался Биби Джурнер.

— Кто ж его знает, на что тут можно наткнуться. Золото. Драгоценные камни. Сокровища. Да что угодно.

— Где?

— Где-где! Где угодно, дружище! Порой удача откалывает такие номера… Ты, главное, посматривай по сторонам.

Они смотрели и смотрели, но так ничего примечательного и не увидели, кроме лучащихся неярким светом стен, разноцветной слизи и точеных минералов — вещиц достаточно занимательных, но абсолютно неприбыльных. Вскоре, ощутив смутную неловкость от безрассудности их вылазки, Биби заметил:

— Этак нас поубивают, как кроликов. Гуляем понимаешь, будто по Крипнисовой аллее. Слушай Жабья Морда, с чего ты вообще взял, что тут должно быть золото?

— А что, разве не логично? Клады, они ведь всегда под землей закопаны. Да и вообще, эти самые белые демоны наверняка поубивали, ограбили и сожрали немало проезжих людишек. А добычу-то они где-то должны хранить, а? То-то. Смотри давай.

Выискивая глазами случайного врага и сокровища, они крались по коридору, но не встретили ни того, ни другого. Однако, дойдя до конца одного из переходов, наткнулись на кое-что почище золота. Фуово и Джурнер стояли на пороге просторного высокого помещения, самой выдающейся деталью которого был светящийся воронкообразный водоем. То была погребальная заводь Змадрков, но они, естественно, не могли знать, что оказались в святилище. Была ли эта комната абсолютно пуста? Нет. У воды на низком плоском камне стояла одинокая фигура, недвижная как изваяние, и светилась ярким, ярче огня, светом. В глазах застыла странная отрешенность, словно находилось создание не на этом, а на каком-то другом свете.

— Что это? — звучно сглотнув, пробормотал Биби.

— Ты что, ослеп? Это же один из них.

— Знаю, но странный он какой-то.

— Все они странные, — с кислой миной ответил ему Фуово.

— Да нет, этот какой-то не такой. Почему он не нападет на нас или не бежит, как остальные?

— А кто ж его знает? Да и какая разница? — видимо, безразличие Фуово было все же напускное, потому что, присмотревшись, он заметил: — Знаешь, по-моему, он нас не видит.

— Почему? Стоит с открытыми глазами. Широко-о открытыми… брр!

— Открытыми, закрытыми… говорю тебе, он нас не видит. И, сдается мне, не слышит тоже. Вот смотри.

Фуово звонко щелкнул пальцами, вызвав долгое дробное эхо. Белый демон не шелохнулся.

— Пожалуй, ты прав. Может, он мертвый, а, Жабья Морда?

— Да нет. Разве не видишь? Дышит. К тому же мертвые они не светятся.

— Тогда чего это он? Спит, что ли? Или заболел? Или дурной совсем? Ну, что скажешь?

— Почем мне знать? Отсюда не поймешь. Пойдем поглядим как следует.

— Думаешь, ничего не случится?

— Вот олух! Двое вооруженных мужиков против безоружного демона. Да нам нипочем целый выводок всяких там демонов.

— Да не о том речь. Что, если он заразный? Может, подхватил какую-нибудь пещерную чуму? Вдруг на нас перекинется? Не ровен час, сами превратимся в этаких страшилищ. А? Что тогда?

— Биби, смелости в тебе ни на полдакля. Так и проживешь, дрожа, как мышь полевая, до самого смертного часа. Хочешь — оставайся здесь. А я пойду погляжу.

Покрепче сжав в руке меч, Фуово приблизился к пребывающему в трансе чудищу. Следом подошел и Джурнер. Белый демон, не реагируя на их перемещения, так и стоял безучастный ко всему. Присмотревшись, Фуово и Джурнер открыли для себя немало примечательного в существе, столь похожем и непохожем на них самих. Наконец осмотр был закончен, Фуово погрузился в раздумья, а Биби принялся корчить демону рожи и упражняться в остроумии. Впрочем, вскоре это занятие порядком ему надоело, и он стал покалывать вардрула острием меча. Вот тут-то и последовала ярко выраженная, в прямом смысле этого слова, реакция. Существо лихорадочно замерцало, и окологлазные мышцы его пришли в движение. Еще несколько тычков вызвали точно такой же ответ, но вскоре и эта забава приелась. Джурнер принялся канючить:

— Ну что мы здесь толчемся? Убьем его да двинем дальше.

— Чего-чего? Убьем, говоришь? — ужаснулся Фуово. — И не помышляй! Деньги, можно сказать, валяются под ногами, а он ни сном ни духом. Это ж то, что мы искали!

— Вот это чудовище?

— Именно, что чудовище. Представь, настоящий живой монстр в нашем с тобой собственном распоряжении. Биби, да если отвезти его в Ланти-Юм и выставить на показ в клетке, ты представляешь, сколько народ заплатит, чтобы взглянуть на него хоть одним глазком? Живой кровожадный белый демон — пожиратель детей.

— Да, голова у тебя варит что надо, дружище! — восхищенно воскликнул Джурнер.

— Варит, отрицать не буду. Если припомнить, сколько я в жизни всего понапридумал… Правда, такой идеи, скажу по чести, еще не рождалось. Теперь сложность в чем? Как бы переправить это чудо-юдо без ведома Круфора и всех остальных. Точно знаю, станут вставлять палки в колеса. Ну да ладно. Подождем здесь еще немного. На то, чтобы очистить от этих демонов туннель и проникнуть в пещеры, гвардейцам много времени не понадобится. А потом, когда путь будет свободен, мы скоренько прошмыгнем, выберемся наружу и — прямиком в Ланти-Юм, а там уж займемся делом. Денежки так и польются рекой. И дакли, и — больше того — серебряные шорны. Вот счастье-то подвалило. Биби! Считай, мы уже богаты!

Зачарованные собственным светлым будущим, они и сами какое-то время стояли точно в трансе, пока Биби не посетила весьма здравая мысль:

— Надо бы связать его, пока он не очнулся и не начал буянить.

— Это ты здорово придумал. Веревка есть? Джурнер кивнул. Без мотка веревки в пещерах Сазара-Син нечего было делать. Он накинул на шею демону петлю и увидел, как от прикосновения веревки у того резко потемнела кожа. С возвращением сознания ожили огромные глаза, и отчужденность в них сменилась вдруг ужасом.

Предавшись единению с Предками, Змадрк Четырнадцатая даже не заметила появления лантийцев. Возможно, она и осознавала их присутствие, поскольку Предки несколько отдалились и даже излучаемое отцом, патриархом Змадрком, теплое участие чуть утратило свою интенсивность. Однако, инстинктивно стремясь сохранить натянувшуюся нить духовного взаимодействия, Четырнадцатая усилием воли постаралась отрешиться от всех внешних раздражителей, и на какое-то время ей это удалось. Предки звали ее, и с каждым малым веном чувство единения становилось все сильнее. Их мысли и чувства пронизали все ее существо, а голоса звучали громче всех других, за исключением разве что голоса ее Будущности.

И все-таки даже крепчайшие узы единения оборвались под напором внешнего физического воздействия. Пусть Четырнадцатая и пребывала в забытьи, но мозг ее и нервные окончания не могли пренебречь чудовищно дисгармоничным ощущением веревки на шее. Предки горестно удалились, и радость общения с ними иссякла. Страдая от нестерпимой боли столь резкого разрыва, Четырнадцатая вышла из транса и обнаружила прямо перед собой двух людей. Один крепко держал ее за руки, другой стягивал на шее петлю. От внезапного перехода от теплоты кланового родства к зверскому обращению у нее едва не помутился рассудок. Хиир мигом померк, глаза заволок леденящий душу страх. Из горла вырвался пронзительный крик.

Очевидно напуганные стремительным пробуждением дотоле не подававшего признаков жизни демона, солдаты отступили на несколько шагов. Четырнадцатая сорвала с шеи веревку и бросила ее наземь. Не избавившись еще полностью от оцепенения, она плавно и вместе с тем поспешно устремилась к ближайшему выходу.

— Скорей, уйдет!

— Хватай его, Биби!

Четырнадцатая поняла смысл раздавшихся позади выкриков и, ловко увернувшись от бросившегося наперерез захватчика, который тянул к ней немилосердные жесткопалые руки, сумела ускользнуть. Одно обманное движение, неожиданный разворот, — и вот она уже в коридоре Мвжири.

Люди бросились следом. Одержимые непонятной жаждой мести, они вознамерились во что бы то ни стало изловить ее. Четырнадцатая неслась по коридору, пока не услышала человеческие крики, мелодичные голоса сородичей, бряцание оружия. Там, впереди, шло сражение — очередное жуткое кровопролитие из тех, что в последнее время превратили жизнь вардрулов в нескончаемый кошмар и заставили ее саму искать утешения у Предков. Бежать дальше по коридору было нельзя. Оказавшись на поле боя, она подвергнется еще большей опасности, да и наблюдать картину сражения выше ее сил. Четырнадцатая нырнула в первый же попавшийся на пути ход, но от преследователей, увы, не оторвалась. Она слышала их шаги, тяжелые, но на удивление быстрые, и вскоре накатывающиеся волны страха без остатка вымыли из ее сознания спокойствие и гармонию.

Четырнадцатая ускорила шаг, плутая по лабиринту развилок и туннелей. Усталость притупила бдительность, она то и дело спотыкалась, а иногда и зарабатывала кровоподтеки, налетая на выступы стен. Ужас сковал мозг. Она уже не знала, где находится, не представляла, где искать укрытия. Только какое-то глубинное чутье подсказывало ей, что плен куда хуже смерти, что в руках преследователей судьба будет стократ страшнее любого кошмара, какой только способно породить воображение.

Слышать она их уже не слышала — возможно, они отстали, заплутав в туннелях и переходах, но остановиться все же не решалась. Задыхаясь, с отчаянно бьющимся сердцем Четырнадцатая бежала и бежала. Она уже не знала, куда несут ее ноги, лишь то и дело оглядывалась: не видно ли погони? Даже когда туннель сузился так, что пришлось двигаться на четвереньках, а воздух стал заметно холоднее, она не обратила внимания на перемену обстановки. Разгоряченная и перепуганная, она выбралась из потайного лаза в нескольких сотнях ярдов от Блистания Мвжири. Из тьмы — да на залитый солнечным светом склон горы.

Жестокие лучи, подобно кислоте, обожгли нежную сетчатку распахнутых глаз, и Четырнадцатая окрикнула от боли. Прикрыв лицо рукой, она попятилась было, инстинктивно ища спасения в полумраке пещер, но замерла. Там, позади, люди с мечами и веревками, со страшными костлявыми руками и жуткими замыслами. Нет, назад нельзя. Куда угодно, но только не к ним!

Четырнадцатая принялась карабкаться вверх по холму. До чего сух и холоден был воздух Поверхности для ее незащищенной кожи. Она с радостью приняла бы сейчас даже Хладное Оцепенение — оно хотя бы избавило от боли. Но еще хуже холода был свет — ужасный всеподавляющий солнечный свет, губительный для ее чувствительных глаз. Четырнадцатая ослепла. Мир затерялся в огненной белизне. Стоило прикрыть глаза, и белизна оборачивалась чернотой, но боль не отступала. Глаза горели — наверное, восстановить зрение уже никогда не удастся. Попав в чуждый мир, оказавшись отрезанной от своего клана и своего народа, она впервые ощутила себя абсолютно одинокой. И это ощущение было самым непереносимым.

Четырнадцатая брела не разбирая дороги. Медлить в надежде на то, что Будущность найдет и выручит ее, она не могла, опасаясь преследователей. Позвать на помощь сородичей боялась по той же самой причине. Ей оставалось лишь бродить по голым склонам в слепых поисках входа в пещеры, о которых она теперь мечтала, как о потерянном рае.

Ослепленная солнцем, Змадрк Четырнадцатая даже не подозревала, что находится на вершине хребта, подошла к самому краю Креннова обрыва. Никакое шестое чувство не предупредило ее об этом, и потому падение в пропасть с немыслимой высоты было внезапным. Разбившись о скалы далеко внизу, она не почувствовала боли — лишь радость и истинную гармонию, ведь в эти последние мгновения жизни рядом были Предки, они говорили с ней, и тепло их любви согревало Змадрк Четырнадцатую по мере того, как они принимали ее в свои объятия.

Прибыв на подмогу отряду патриарха Ржнрллща, Террз Фал-Грижни обнаружил, что тот стойко держит оборону возле Светлого перехода и что там же, чуть поодаль, стоит его мать, а рядом — Хар-Феннахар, вооруженный жалким обломком сталактита, который, похоже, подобрал где-то по дороге. Тень, пробежавшая по лицу юного Террза, выдала то ли раздражение, то ли обеспокоенность ее присутствием, но давать волю чувствам было не время. Второй раз за багрянец юноша дал сигнал к общему отступлению и второй раз его армия растворилась в недрах пещер. Люди с гвалтом гончих псов устремились следом, углубляясь в лабиринт туннелей.

К сожалению, поблизости от Блистания Мвжири не нашлось ничего даже отдаленно напоминающего Колонный зал, и Террзу пришлось довольствоваться Кфдрщевой котловиной — искусственно созданным помещением с порослью больших сталактитов на потолке и одной огромной колонной. Колонна эта, именуемая Столбом Кфдрща, была снизу доверху расписана иероглифами и рунами неизвестного происхождения. Но сколь высока ни была ее историческая ценность, обстоятельства заставляли пожертвовать ею. На ринувшихся в пустую котловину гвардейцев обрушился каменный дождь. Некоторых пришибло насмерть, многих ранило и покалечило. Рухнувшая колонна убила еще нескольких гвардейцев, до смерти напугав остальных. И все же о полном поражении не могло быть и речи. По сравнению с побоищем в Колонном зале потери людей герцога были незначительны. Многие из солдат уже встали на ноги. Командир Круфор вообще остался цел и невредим. Только когда в котловину хлынули вардрулы под предводительством Лбавбща Хфу и патриарха Ржнрллща, началась настоящая кутерьма. Оставшиеся в живых солдаты, вынужденные искать спасения, отчаянно пытались пробиться к выходу. Вардрулы падали как подкошенные и меркли десятками. Стало даже казаться, что людям удастся осуществить задуманное, но постепенно перевес сил дал о себе знать, и гвардейцы, один за другим, стали умирать под градом ударов камней и копий. Над каждым смыкались яростные святящиеся тела, превращая врага в кровавое месиво, голоса подземных жителей звучали зловеще и в то же время прекрасно, сплетаясь с воплями умирающих людей. Бойня продолжалась до тех пор, пока в живых остались командир Круфор, да горстка наиболее стойких гвардейцев. Сам Круфор дрался с почти нечеловеческой волей к победе. Коронный его удар с отмашкой заставил не одного вардрула распроститься с головой. Несокрушимый дух командира заставил его ближайших соратников преисполниться не меньшей решимости, и настолько сильна была их дружная самооборона, что им в конце концов удалось пробиться за пределы злосчастной котловины. Теперь осталось лишь побыстрее убежать. Кинувшиеся в погоню самые мстительные вардрулы были еще далеко, когда гвардейцы домчались до Блистания Мвжири, одним прыжком перемахнули через импровизированный мостик и живо убрали за собой доски. Таким образом жалкие остатки лантийской армии покинули пещеры Назара-Син и смогли донести до сограждан правду о проигранной битве.

На всем протяжении, казалось бы, нескончаемого сражения леди Верран наблюдала за происходящим с относительно безопасного места у входа в одну из расселин. И все это время Хар-Феннахар, вооружившись каменной пикой, не отходил от нее ни на шаг. Впрочем, применить это самодельное оружие ему так и не пришлось. Когда гвардейцы потерпели сокрушительное поражение, Верран направилась к сыну. Именно за этим она и пришла к Блистанию Мвжири, но теперь, стоя рядом с Террзом, не находила слов.

В жутком уничтожении остатков разгромленного в Котловине войска Террз участия не принимал: раненых и умирающих добивали вардрулы, так что теперь повсюду громоздились горы трупов. Однако остановить бойню он также не попытался. Вызвал обвал камней, даже ринулся в бой и убил двоих солдат. Теперь же, мокрый от крови и пота, со смешанным выражением триумфа и ужаса на лице, он внушал матери такую тревогу, что она не решалась с ним заговорить и молча наблюдала, как вардрулы заботятся о раненых — перевязывают раны, извлекают обессиленных сородичей из-под трупов, закрывают умершим незрячие глаза. Шуму было немного, потому что здоровые вардрулы работали в полном молчании, словно с головой уйдя в работу, могли хоть на время отогнать ужасные мысли о содеянном. Не плакали и не стонали раненые, только издавали порой непередаваемо жалобные прерывистые трели. Услышав их, Террз содрогнулся, и только тогда Верран осмелилась взять его за руку. Он принял ее ладонь в свою, чего не делал с раннего детства. Так, взявшись за руки, они и стояли, не замечая воскресения солдата, лежавшего в луже крови как раз позади них. Тот, очнувшись от настоящего или притворного обморока, медленно поднялся на ноги. Хотя по лицу его струилась кровь из глубокой раны на лбу. Каждое движение говорило о фанатичной решимости. Поднявшись, он покачнулся и сделал несколько шагов вперед. Безумные глаза, не отрываясь, глядели в спину Грижни. Солдат неторопливо занес меч.

Ни Верран, ни Террз не обратили на шаркающие шаги за спиной никакого внимания, однако звуки эти уловил стоящий неподалеку Феннахар. Увидев занесенный над головой юноши меч, он подскочил и вклинившись между солдатом и его мишенью, попытался парировать удар. От столкновения с острым стальным лезвием тонкий сталактит разлетелся, осыпав осколками Феннахара. Меч, чуть отклонившись от цели, глубоко распорол ему кожу на груди, и Феннахар упал, истекая кровью. Обернувшись на шум, Террз и Верран увидели только, как подоспевший Фтриллжнр Рдсдр пронзает дротиком этого последнего гвардейца.

Феннахар лежал неподвижно, закрыв глаза. Лицо его казалось чрезвычайно бледным. Тщетно Верран окликала его по имени. Он был еще жив, но потерял слишком много крови. Находившиеся поблизости вардрулы не обратили внимания на случившееся, успев привыкнуть к кровопролитию. Террз же подошел и опустился на колени рядом с раненым.

Верран, силясь остановить поток крови, зажимала рану оторванными от платья кусками материи. Как только один промокал насквозь, она сменяла его следующим. Резкость ее движений выдавала все возрастающее волнение. Вот руки уже заметно задрожали.

— Он умрет от потери крови, — прошептала она.

— Нет, мама. Он поправится, обещаю тебе. Если кровотечение не прекратится само собой, я остановлю его с помощью магии, и он поправится.

— Никакой магии! Довольно! Она слишком жестока!

— Не всегда. Магия спасет его, если другие средства окажутся бессильными, и иначе поступить я не могу, ведь мы пожали друг другу руки. Он пострадал из-за меня.

— Так ты принимаешь его дружбу?

— Да, — после короткой паузы произнес Террз. — Принимаю.

— Что ж, я рада. Тогда, мой друг, ты поймешь и меня. Рил предложил мне уйти с ним, и я склонна принять это предложение.

— Покинуть пещеры? Когда ты решила?

— Толком и сама не знаю. Решение пришло как-то-незаметно. Но теперь я не сомневаюсь: когда он поправится, мы вместе вернемся на Поверхность, и я стану его женой. Именно такая жизнь мне по душе, таков мой выбор.

— Ты уверена?

— И это еще не все, — продолжала Верран, не ответив на вопрос. — Рилу необходимо доставить в Ланти-Юм дневники лорда Грижни. Они принадлежат мне, и я позволила ему взять их. Стало быть, бумаги мы заберем с собой. Не навсегда, это я тебе обещаю, но на время — обязательно.

Террз не ответил. Только бросил на нее настороженный взгляд и остался стоять, обуреваемый противоречивыми чувствами.

Верран заглянула в мятежные черные глаза сына.

— Мне бы очень хотелось, чтобы и ты ушел с нами. Хотя бы ненадолго. Разлука с друзьями вардрулами будет непродолжительной. Но ты — человек и должен увидеть мир людей собственными глазами. Это пошло бы на пользу и тебе, и вардрулам. Если сомневаешься, оглянись вокруг. Ты мой сын, и, как бы мы порой ни ссорились, я люблю тебя и всегда буду любить. Пойдем с нами.

Террз молчал, и Верран снова занялась раненым. Кровотечение Феннахара почти совсем прекратилось. Рана оказалась не столь серьезной, как она полагала. Веки путешественника затрепетали, но сознание к нему еще не вернулось. Вардрулы продолжали заботиться о павших, Верран меняла повязки, а Террз молча боролся с самим собой. Раздумья его прервали сородичи Ржнрллща, которые внесли легкое безжизненное тело Змадрк Четырнадцатой и положили у его ног. Террз, казалось, не слышал, что ему говорили, с каменным лицом созерцая останки любимой. Он так долго пребывал в полной неподвижности, что Верран забыла про свои тревоги и прониклась только его горем. Чтобы нарушить страшное оцепенение сына, она прошептала единственные подходящие к случаю слова:

— Террз, какое горе…

— Горе? Ну что ты, — предельно спокойно ответил он. — Она теперь с Предками, и в том нет ничего горестного.

— Да… верно… — с трудом согласилась Верран, встревоженная ледяным спокойствием сына. Потом опустила глаза и покрепче прижала к ране Феннахара тампон.

— Последнее воссоединение с сородичами — повод для радости, — сказал Террз. — Юная Змадрк Четырнадцатая в полной безопасности и добром здравии.

— Да, конечно. А ты?

— А я… Я на время уединюсь, чтобы поразмыслить над ее счастьем и собственным будущим. Мне многое нужно обдумать. Я побуду один, абсолютно один, в полной гармонии с собой и с миром. Да и может ли быть иначе? Ведь все прекрасно.

Верран, уловив в его голосе легкую дрожь, быстро подняла глаза и увидела, что лицо его залито слезами, будто глыба льда под жарким солнцем пустыни.

Глава 13

Ваша светлость, надо довести дело до конца, — заметила Джоски.

Отец и дочь ужинали в своей комнатке над кухмистерской Гру. Ночь за окнами была темным-темна. Над столом ярко горела лампа, в камине плясал огонь, даруя блаженное ощущение тепла и уюта. Однако на лице насупившегося Янса Вурм-Дидниса читалось что угодно, только не умиротворенность. Напротив, он пребывал в тягостном унынии и, утопая в мягком кресле, взирал на еду без особого удовольствия.

— Мы просто обязаны довести его до конца, — упрямо повторила Джоски.

Диднис вздохнул. Вопрос этот поднимался далеко не впервые и становился ему все более неприятен. Поднеся к губам кубок, он нарочито долго смаковал драгоценную влагу, перекатывая ее во рту, и только потом неохотно ответил:

— Дорогая, при нынешнем положении вещей предпринять что-либо вряд ли возможно.

— Нет, я отказываюсь тебя понимать!

— Миледи Джосквинилью, после прискорбного инцидента, происшедшего на открытии Парнисской регаты, герцог Повон не покидает дворца, куда нам с тобой путь, естественно, закрыт. А посему добраться до него не представляется возможным, следовательно, осталось расписаться в собственной беспомощности.

— Ну уж нет! Па, послушай-ка меня внимательно. Прикончить герцога мы обязаны. Слово дано, деньги получены — значит, надо выполнять заказ. Иначе как мы будем смотреть в глаза людям? Все в городе будут потешаться над нами, хихикать за спиной, а я этого не хочу, слышишь? Надо что-то делать!..

— Сокровище мое, в твоей девичьей шкурке бьется тигриное сердце, но в этом случае просто невозможно ничего сделать. Сейчас герцог вне досягаемости. Придется запастись терпением.

— Вот тут ваша светлость глубоко заблуждается. Очень глубоко, — заверила его Джоски. — Сделать мы можем очень даже много, что и начнем сегодня же.

— О чем ты?

— Слушай и все поймешь. Герцог не торчит безвылазно в этом своем дворце, как ты полагаешь. Будь уверен, время от времени он высовывает нос из норы, только мало кто знает об этом, ведь старикан в трусости не уступит своему сынку. Так что шастает он по городу тайно…

— Дорогая моя, что за лексикон…

— Прости, па, но это и вправду так. Ходят слухи, будто герцог готов пойти на что угодно, лишь бы смыться от ламмийской великанши, на которой ему предстоит жениться, и потому по ночам выползает из дворца, чтобы побыть на своей венеризе и помариновать себе мозги…

— Откуда эти слухи?

— Да отовсюду. Почаще бы наведывался на рынок, поболтал бы с разными людишками. Очень, я тебе скажу, полезное занятие.

— Дорогая, нам не пристало общаться со всяким сбродом. Как можно ронять свое достоинство?

— А как еще узнавать, что творится в мире? И как делать свое дело, пребывая в полном неведении? А если не делать своего дела, да притом лучше всех, тогда — прощай, честь рода Диднисов, ведь так?

Высокородный головорез не нашелся что ответить.

— Вот видишь, — победно заключила Джоски. — Так вот, поговаривают, что герцог время от времени проводит ночь на каналах, где кельдаме Нуксии до него не добраться.

— Вот как? И часто?

— Этого никто не знает.

— А куда конкретно он направляется?

— Конкретно — никуда. Сюда, туда, куда угодно.

— Милое дитя, информация эта заслуживает внимания, но абсолютно для нас с тобой бесполезна.

— Ха! И опять вы не правы, ваша светлость. Есть у меня один план. Нам вот что надо сделать: запастись провизией и спрятаться на венеризе. Какая нам в этом случае разница, когда герцогу вздумается пойти в плавание и какой он изберет маршрут? Когда бы и куда бы он ни намылился, мы будем под боком и в любой момент сможем его прикончить.

— Миледи Джоски, план этот, безусловно, весьма интересен, но, увы, неосуществим.

— Почему это? — возмутилась Джоски.

— По той простой причине, что доступа к герцогской венеризе у нас нет. В обычное время «Великолепная» пришвартована у герцогского дворца, причалы которого, как вам известно, охраняются денно и нощно. Когда же герцог находится на борту, то и вовсе выставляется усиленный караул. Нас задержат, прежде чем мы попытаемся проникнуть на венеризу.

Джоски нетерпеливо покусывала губы.

— Думаешь, я это не учла? Про караул отлично знаю, не маленькая. И даже как с ним справиться, уже придумала. Скажу больше: на дело отправляемся сегодня же. Слушайте внимательно, ваша светлость. В эту самую минуту «Великолепная» находится у пирса, что прилегает к Старой Рыночной площади, и будет там оставаться, пока ее заново позолотят, натрут мастикой палубы и выстирают портьеры. Экипаж отдыхает на берегу.

— Кто тебе об этом рассказал?

— Один нищий в порту, которому я подбрасываю корки. И Лезер Гринах — он водит дружбу с моряками — тоже слышал про это.

— Дитя мое, они — далеко не лучшая компания для представителя рода Диднисов.

— Забудь про это, нас сейчас волнуют куда более важные вопросы. Итак, ваша светлость, готовим инструмент, собираем чего-нибудь поесть и отправляемся на венеризу.

— Не торопись, девочка. Спокойно, без лишней спешки. В таких делах главное — все тщательно обдумать.

— Дудки. Мы с тобой обдумывали да планировали, а что толку? Пора действовать, и действовать немедленно, пока мы не упустили и этот шанс. До чертиков надоело сидеть тут сиднем. С меня хватит. Руки чешутся.

— Сокровище мое, есть такое понятие — благоразумие…

— Да сколько можно быть благоразумной? Говорю же, хочу покончить с этим делом раз и навсегда. Не получится — с репутацией можно распрощаться. Лично я пойду на венеризу сегодня же. Я так хочу! Если понадобится, то пойду одна, вот так-то, ваша светлость, — заявила она с вызовом, и сердце Дидниса дрогнуло.

— Мир, моя умница. Сдаюсь. Не допущу, чтобы моя девочка ходила куда-нибудь одна.

— Вот здорово! Па, я тебя обожаю! — Не в силах сдержать восторга, она вскочила с кресла и, обогнув стол, бросилась на шею отцу, чтобы запечатлеть на его макушке звучный поцелуй.

— И я тебя обожаю, Джоски. — На глаза убийцы набежали сентиментальные слезы. — Что ж, будем готовиться. — Они торопливо собрали еду, питье и оружие, оделись потеплее и, опустив пониже капюшоны плащей, зашагали пустынными проулками к Прямоводному каналу. Там взяли платный домбулис, который доставил их к Зеленому молу, а уж оттуда вновь отправились пешком.

На рыночном пирсе, продуваемом всеми ветрами и омываемом нескончаемым дождем, не было ни души. Два-три фонаря у ближайших зданий бросали пятна тусклого света на мокрый деревянный настил пристани, осклизлые от тины опоры, укрытые парусиной горы ящиков и клетей. Сквозь завесу дождя виднелась россыпь разномастных судов — от крошечных домбулисов до огромных торговых галер. Отыскать среди них «Великолепную» не составило труда. Невозможно было не узнать очертания внушительных размеров венеризы с двумя башенками — на носу и на корме.

— Вон она, — указал рукой Диднис. — Похоже, никого там нет.

— Тогда чего мы ждем? — Звонкий голос Джоски перекрыл заговорщический шепоток дождевых капель.

— Тише, девочка. Путь свободен и ждать нам в самом деле нечего.

— Отлично! Тогда вперед!

Крадучись подобравшись к сходням, они удостоверились, что охраны нет и в помине, и поспешно взошли на борт.

«Великолепная» была безлюдна, во всяком случае, так представлялось на первый взгляд. Диднис и Джоски, вымокшие до нитки, с любопытством разглядывали паркетное покрытие палуб, золоченые снасти, резные инкрустированные мачты. Как и большинство лантийцев, прежде они могли любоваться всей этой красотой только издали. Но теперь можно было совать нос куда только заблагорассудится.

— Обрати внимание, дитя мое, эта проволока, использованная в инкрустации, — чистое золото. Как и те диски на мачтах.

— Не повыковырять ли нам их, как ты думаешь?

— Дорогая моя, — с укоризной произнес Вурм-Диднис, — мы не какие-нибудь бандиты и не воры. Неужели вы хотите покрыть себя несмываемым позором?

— Простите, ваша светлость.

— Дитя мое, совершив кражу, мы запятнаем свою репутацию, опорочим честное имя. Но даже если взглянуть на это с более практической точки зрения, мы бы тем самым привлекли к себе ненужное внимание.

— Я как-то не подумала, — созналась Джоски.

— Ничего страшного. В тебе говорят инстинкты, которые требуется отшлифовать опытом, а он приобретается с годами. Но пойдем, надо наконец познакомиться с «Великолепной».

Тщательный осмотр судна показал, что оно вовсе не так безлюдно, как им представлялось. Внизу, в трюме, в конце узкого коридорчика с кладовыми по обе стороны, обнаружилась тяжелая двустворчатая дверь, запертая массивным золоченым засовом. Приподняв его, они осторожно заглянули внутрь и в тусклом свете прихваченного из кубрика фонаря увидели три квадратных постамента, чем-то напоминавших похоронные дроги. На каждом лежал опутанный белыми блестящими веревками пленник, истощенный настолько, что на него было больно глядеть. Такие же мягкие влажные веревки змеились по полу и стенам, причудливо закрученными лианами свисали с потолка, жадно цеплялись к распростертым телам. Двое пленников не подавали признаков жизни, молча и неподвижно покоясь под тяжестью живых клубков. Третий жалобно постанывал во сне. Их не разбудил ни скрип двери, ни появление непрошенных гостей.

— Что это? — шепотом ужаснулась Джоски.

— Это те несчастные, чьи жизненные силы служат пищей для судна. Видишь, Джоски, видишь, «Великолепная» подкрепляется!

Веревки, опутывавшие стонущего мужчину, запульсировали, и вскоре он, мучительно вскрикнув, погрузился в глубокое забытье.

— Фу, какая мерзость! — возмутилась Джоски.

— Да, не слишком приятное зрелище, — согласился ее отец, прикрывая дверь. — И все же мы должны быть благодарны этим бедолагам.

— Благодарны? За что, ваша светлость?

— Жизненные силы пленников снабжают судно энергией, необходимой для его функционирования без человеческого участия. Иными словами, «Великолепной» не нужен экипаж.

— А, теперь понимаю. Такой громоздкой да еще и разукрашенной посудине, — Джоски обвела широким жестом венеризу, — потребовался бы не один десяток матросов. А так герцогу только и нужно захватить с собой несколько смазливых служанок. Стало быть, можно надеяться, что помешать нам будет некому.

— Именно, дитя мое. Умница моя, сразу ухватила суть дела. Но хватит об этом. Время-то идет. Давай-ка подыщем местечко, где мы могли бы укрыться.

В конце концов выбор их пал на одну из кладовок — темное тесное помещеньице, заставленное бочками, мешками и корзинами. Вахту решили нести по очереди, начиная с Дидниса, но прежде поудобнее устроились за штабелем составленных друг на друга деревянных ящиков. Диднис соорудил из своего плаща нечто вроде подстилки, мешок с крупой превратился в не слишком удобную подушку, и на этой импровизированной постели растянулась Джоски, укрывшись собственной накидкой. Было уже поздно, и даже ее неукротимая энергия иссякла. Не обращая внимания на неудобство лежанки, девушка тут же заснула безмятежным сном и проспала всю ночь, пока ее отец, не смыкая глаз, караулил.

Время тянулось удручающе медленно, но, к счастью для затаившихся в трюме наемных убийц, ремонт «Великолепной» близился к завершению. К вечеру второго дня на судне пополнили запасы продовольствия, заменили источники питания. Вечером на борт венеризы вошел штурвальный с тремя помощниками — экипаж весьма малочисленный для герцога Повона. Оставалось предположить, что, стремясь усыпить бдительность кельдамы Нуксии, его милость решил сократить число посвященных в его ночные экскурсии. Разумеется, рано или поздно Нуксия обо всем узнает, но можно ведь и отсрочить тот недобрый час. Впрочем, какими бы соображениями ни руководствовался герцог, венериза была безлюдна, что идеально соответствовало планам Вурм-Дидниса.

В ту ночь под безоблачным звездным небом развернулись большие зелено-золотые паруса. Повинуясь некоему магическому заклинанию, «Великолепная» бесшумно отчалила от рыночного пирса, чтобы проплыть по каналам до самой герцогской пристани.

Раздавшиеся наверху топот ног и звуки какой-то суетливой деятельности позволили притаившейся в кладовой парочке сделать вывод, что готовится нечто необычное. Более проворная Джоски отправилась разведать обстановку и вскоре вернулась с обнадеживающим сообщением: герцог здесь, на венеризе.

— Штурвальный, трое матросов и герцог, — доложила она. — Задачка-то оказалась наилегчайшей. Пойдем же.

— Рано, милая, рано.

— То есть как?

— Мы находимся слишком близко к дворцу.

— И что с того?

— В самом дворце и возле него наверняка дежурят гвардейцы. Случись небольшая заваруха, мы неизбежно привлечем их внимание, а нам это вовсе ни к чему.

— Да, пожалуй, ваша светлость. — Глаза Джоски лучились дочерней любовью. — Позвольте вам сказать, что в мире не найдется другого такого заботливого отца и такого непревзойденного убийцы.

Польщенный Диднис даже покраснел от удовольствия.

— Полно, дитя мое. Ты сделаешь меня тщеславным.

— Вот бы и мне когда-нибудь стать на вас похожей.

— Голубка моя, со временем ты станешь стократ лучше. Ты и сейчас делаешь потрясающие успехи.

Крепко взявшись за руки, они дождались, пока венериза отойдет подальше от берега. Кто знает, куда заведет герцога желание хоть на время скрыться от кельдамы, оставить позади крепость Вейно? Они могли уплыть до Джеровы — самого дальнего из девяти островов Ланти-Юма, куда угодно. Но когда Венериза наконец стала на якорь, леди Джоски, предпринявшая очередную вылазку за информацией, вернулась, прямо-таки сияя от радости.

— Мы дома! — заявила она восторженным шепотом. — Они пришвартовали корыто у самой Дестулы. Представляешь?

— С трудом, — признался Диднис. — В наши места, какими бы они ни были колоритными, редко заглядывают столь знатные визитеры. Не понимаю, что здесь понадобилось его милости.

— Ай, какая разница? Гвардейцами тут и не пахнет, на помощь, в случае чего, не дозовешься. Пошли!

— Неплохо бы подождать, пока они заснут…

— Сколько можно ждать? Все, па! Пора! Диднис медленно кивнул, отчего кивнула и его тень на стене, вычерченная тусклым светом керосиновой лампы.

— Ты права, мое сокровище. Наше время пришло. Начнем с устранения возможных свидетелей.

— Матросов?

— Естественно.

Они на цыпочках вышли из кладовой, пробрались на камбуз, где повар украшал предназначенный для Герцога шоколадно-каштановый десерт кремовыми розочками. Один удар стилета — и крем из белого стал розовым.

Из кубрика они отравились на полубак, в каюту, где камердинер Повона как раз сбрызгивал шелковые простыни герцогской постели лавандовой водой. Еще удар — и благоуханное ложе осквернила кровь рухнувшего на него слуги.

На палубе мирно посапывал уснувший часовой. Халатность, чреватая смертной казнью.

Остался один лишь штурвальный, найти которого никак не удавалось. Безуспешно порыскав по кораблю, леди Джоски в сердцах плюнула:

— Ну его! Им-то мы всегда успеем заняться. Пора, па! За дело!

Диднис кивнул, и они крадучись поднялись на верхнюю палубу полуюта, где и застали герцога, при свете свечей уминающего жареного рябчика. Зрачки его милости были неестественно расширены, настроение — самое благостное. В ознаменование побега из-под надзора кельдамы Повон пригубил за собственное здравие «Лунных грез» и после достаточно продолжительного воздержания невольно перебрал лишнего. Первоначально он намеревался насладиться покоем, после всего отправиться за советом к мудрому Нуллиаду. Теперь же планы герцога внезапно изменились. При виде незваных гостей Повон поднял бокал.

— О, у меня, как я вижу, компания. Восхитительно! — сказал он и захихикал.

Диднис и Джоски недоуменно переглянулись.

— Прошу вас, присоединяйтесь. Садитесь и приступайте к трапезе, — великодушно пригласил герцог. — Очень рекомендую фенхелевый крем. Просто объедение. Ничуть не менее достоин похвалы и овощной террин.

— Фу, гадость! — поморщилась леди Джоски.

— Как вы сказали, деточка? — не понял Повон.

— Овощи — дерьмо!

— Ваша милость, она хочет сказать, что мы здесь не затем, чтобы разделить ваш ужин, — деликатно пояснил Вурм-Диднис.

— Вот как? — Повон выпятил нижнюю губу и вяло полюбопытствовал: — А зачем же вы здесь?

Вурм-Диднис молча вытащил стилет. Герцог с изумлением воззрился на оружие:

— А это для чего?

— Для вас, ваша милость. Готовьтесь.

— Кто вы? — нахмурился Повон, силясь выудить из памяти какое-то воспоминание и досадуя оттого, что это никак ему не удается.

— Я скажу вам, кто мы такие, — не дожидаясь ответа отца, выпалила Джоски. — Это — лорд Янс Вурм-Диднис, величайший убийца в Ланти-Юме, а может, и на всем белом свете. А я — Джосквинилью Вурм-Диднис, единственная дочь его светлости и единственная помощница. Ваш сын Снивер заплатил нам за то, чтобы мы вас пришили, что мы сейчас и сделаем. Поняли теперь, кто перед вами?

— Дорогая, вовсе не обязательно было все это рассказывать… — пожурил дочь Вурм-Диднис.

— А почему бы и не рассказать, па? Лично я горжусь, что все именно так, а не иначе, и хочу видеть, как он отреагирует.

Вряд ли застывшее на лице герцога выражение сполна удовлетворило ее ожидания. Он, похоже, ощущал смутный дискомфорт, легкое замешательство, но не больше.

— Дитя мое, необходимо вырабатывать в себе суровую сдержанность. Объяснять жертве, что к чему, — право же, лишнее.

— Но почему, ваша светлость? Что в этом плохого? Да и какая разница?

Будто в ответ на ее вопрос, герцог Повон поднялся из кресла, не отрывая остекленелого взгляда от стилета. Наконец сквозь розоватый дурман «Лунных грез» пробилось острое осознание угрозы, и герцог заорал во всю глотку:

— Штурвальный! На помощь! Убивают! — и неверным шагом попятился, пока не уперся в поручень.

— Скорей, па! Держи его!

Молниеносно выбросив вперед руку, Диднис метнул стилет так сильно, что глаз не уследил бы за его движением. Герцог потерял равновесие, перевалился через перила и с истошным криком полетел в волны Прямоводного канала. Раздался шумный всплеск, и грязная вода сомкнулась над его головой. Сколько Диднис и Джоски ни вглядывались в черноту, они так ничего и не разглядели.

— Все, пошел на корм рыбам, — заключила Джоски. — Молодчина, ваша светлость! Все-таки угрохали герцога!

— Вот уж не уверен, — покачал головой Диднис. — Куда он подевался?

— На дно, конечно. Куда же еще?

— Что-то во всем этом не то.

— Не берите в голову. Даже если удар не смертелен, умрет от потери крови. Не умрет от потери крови, так утонет. Все равно не выживет.

— Дай-то Бог, чтобы ты оказалась права, моя девочка. И все-таки до чего я не люблю неопределенность…

Их разговор прервал звук шагов за спиной. Резко обернувшись, Диднис и Джоски лицом к лицу столкнулись с ошарашенным штурвальным, явившимся на зов своего господина. Реакция их была мгновенной: в едином порыве оба бросились за спасающимся бегством моряком. Началась погоня. Впрочем, продолжалась она недолго, так как им довольно быстро удалось загнать штурвального на ют, откуда бежать ему уже было некуда. Джоски достала кинжал, Диднис — запасной нож.

Штурвальный сдавленно завопил от ужаса, ноги его подкосились и, рухнув на колени, он взглянул в безжалостные лица незнакомцев и прочел в их глазах свою смерть. В отчаянии, как увидавший призрака хватается за амулет, он ухватился за последнюю свою надежду.

— Не убивайте, — взмолился он. — Клянусь, я вас не выдам! Я слеп и глух и в глаза вас не видал.

Поскольку мольбы не принесли видимого результата, он попробовал иной подход.

— Я могу пригодиться вам! Эта венериза прямо-таки нашпигована всевозможными драгоценностями. Я покажу тайники, где они припрятаны.

Джоски вопросительно взглянула на отца. Тот едва заметно отрицательно покачал головой.

— Чистая правда! — уверял штурвальный, верно истолковав зловещий сигнал. — Я вам пригожусь, вот увидите. Помогу вам скрыться или еще что. Этот корабль, он ведь летит как птица, сами небось видели. Я знаю особые команды. В считанные минуты вывезу вас из Ланти-Юма в целости и сохранности! Можете оставить венеризу себе, а то продайте ее за границей — получите целое состояние. Только самим вам никак не справиться. Положитесь на меня, и я все сделаю в лучшем виде!

И снова убийцы обменялись взглядами.

— Корабль и правда стоит куда больше, чем нам обещал лорд Никто, — заметила Джоски. — А за свои труды разве не заслужили мы чего-нибудь сверх обещанного?

— Непредвиденная дилемма. Вечно приходится выбирать, предпочесть ли богатое вознаграждение, сопряженное с дополнительным риском? За одно мгновение надо взвесить все «за» и «против». Отчего так сложна и неоднозначна наша жизнь?

Вурм-Диднис, нахмурившись, окинул взглядом канал и то, что он увидел на берегу, мигом вывело его из состояния философской медитации. Там, отчетливо различимое в лунном свете, из воды выкарабкивалось знакомое грузное тело. Оно упало ничком на причал, перевело дух, затем поднялось на ноги и, приложив ладони рупором ко рту, во всю мочь заорало:

— Спасите! Убивают!

Диднис и Джоски застыли как вкопанные, прижав ножи к горлу штурвального.

Герцог Повон с ужасом оглянулся на венеризу и припустил во всю прыть, не переставая кричать на ходу. С минуту его отчаянные крики еще были слышны, потом затихли где-то вдали.

Словно по мановению руки, Джоски очнулась, ринулась к борту, намереваясь перелезть через поручни.

— Если хотим его поймать, придется добираться вплавь. Скорей же, ваша светлость!

Диднис безнадежно махнул рукой.

— Бесполезно, дитя мое. Бесполезно. Даже не пытайся.

— То есть как это? Да мы за пять минут загоним и изловим этого слюнтяя. Поплыли!

— Увы, это невозможно. Абсолютно невозможно. — Диднис настолько энергично покачал головой, что зазвенели вплетенные в бороду бусины. — Вы прекрасно знаете, как легко затеряться в Детуле. Разве отыскать человека в этом лабиринте тысячи извилистых улочек и десяти тысяч потайных местечек?

— Нет, все равно не могу поверить. Уж мы-то найдем его! Не знаю как, но найдем!

— Герцог бесследно исчез. Выбравшись на берег, откуда бы ты начала поиски?

— Не знаю. Улиц да переулков там и в самом деле не счесть, — чуть подумав, согласилась Джоски. — Но надо хотя бы попытаться!

— Девочка ты моя, девочка. Вот подрастешь — узнаешь, как глупо растрачивать силы на безнадежные предприятия.

— И что теперь прикажешь делать? — Джоски выглядела совсем убитой. — Спокойненько отправляться домой, сидеть и ждать, когда представится еще одна возможность? Но так можно прождать не одну неделю!

— Все куда сложнее, моя радость. Отправляться домой и ждать другой возможности мы, увы, не можем. Если на то пошло, нам вообще домой путь заказан.

— То есть как? Почему?

— Потому что, пылкая моя принцесса, в своей горячности вы открыли герцогу, кто мы такие. Теперь его милость знает и имена наши, и лица, и даже заказчика убийства. Стало быть, стоит ему только оказаться в безопасности, как он поднимет против нас весь город.

— Получается… даже если мы его все-таки укокошим, никто нам за это не заплатит?

— Вероятнее всего, платить будет уже некому. Боюсь, положение лорда Снивера вот-вот изменится далеко не в лучшую сторону. Бедняга!

— Да уж. Не стоило мне болтать.

— Поддавшись порыву, вы, милая моя, совершили печальную оплошность.

— Простите, ваша светлость.

— Что поделаешь, голубка, все мы учимся на собственных ошибках.

— Да, наверное. А что теперь? Мы ведь нищие, без гроша в кармане.

— Миледи Джосквинилью, ни один уважающий себя наемный убийца, имеющий в своем распоряжении нож, не может долго оставаться нищим. Жертв кругом предостаточно, а услуги наши повсеместно пользуются спросом. К счастью, больше нам не придется ставить элементарный комфорт в зависимость от прихотей заказчиков. Как говорится, не было бы счастья…

— О чем это вы? — Взглянув на дрожащего у ног штурвального, все это время не смевшего подняться с колен, она ухватила смысл сказанных отцом слов. — А! Поняла! Корабль!

— Именно корабль. Над нами нависла угроза, мы просто обязаны им воспользоваться. С помощью этой венеризы, на которой мы стяжаем богатство и славу, род Вурм-Диднисов снова займет свое место среди великих мира сего.

— Потрясающе! Так куда направимся?

— Куда душе угодно. Я отвезу мою Джоски за море, в иные страны и города. Побываем в Сзаре или в Стрелле, полюбуемся на увенчанные шапками облаков башни славного Ни-Юивона. Или, может, отправимся в глубь Далиона, где станем править собственным королевством, а моя Джоски будет самой что ни на есть настоящей принцессой. Чего бы ты больше всего хотела?

— Все звучит так заманчиво, ваша светлость. Но очень уж противно покидать Ланти-Юм, зная, что дело осталось недоделанным. Жутко не люблю проигрывать. А сбежать вот так… такое ощущение, будто нас прогнали.

— О, разве дело, завершившееся приобретением столь редкостного судна, может считаться неудавшимся? Мы с полным правом можем считать себя победителями. Что до «побега», вовсе мы не бежим. Мы просто презрели этот город и, разочаровавшись в лантийском быдле, с неудовольствием удалились. Это мы бросили их, решив осчастливить своим присутствием другое, более достойное место. Не вешай нос, мое сокровище. На Ланти-Юме свет клином не сошелся.

Джоски кивнула. Глаза ее сверкали во тьме. С минуту оба стояли взявшись за руки, погрузившись в созерцание собственного блистательного будущего. Потом суровая реальность дала о себе знать, и Вурм-Диднис повернулся к штурвальному.

— Вставай, приятель.

Тот живо повиновался.

— Ты незамедлительно отвезешь нас подальше от города. И, если жизнь тебе дорога, будешь беспрекословно и не мешкая выполнять любые команды, какие услышишь от меня либо от миледи Джосквинилью. Будешь управлять венеризой, поддерживать порядок и заботиться о нашем комфорте. Понятно?

Несчастному заложнику оставалось лишь согласно кивнуть.

— Вот и славно. Тогда гони на всех парусах!

Под пристальным наблюдением своих похитителей моряк стал к штурвалу, произнес магические команды, и венериза, вздернув нос над волнами, устремилась вперед, подобно освобожденному от пут ястребу.

— Вот здор-рово!!! — восторженно закричала Джоски, и сорвавшиеся с губ слова тут же унеслись прочь вместе с ветром.

Они летели по каналам мимо спящих дворцов и особняков, мимо парков, садов, башен и памятников, мимо рыночных площадей и гнилых трущоб, мимо поблескивавших в лунном свете затейливых сооружений. В конце концов достигли Джеровы, обогнули этот самый отдаленный из островов с северо-запада и устремились дальше, вдоль рваной береговой линии. Вскоре призрачные огни Джеровы остались далеко позади. «Великолепная» канула во тьму. Куда она направилась из Ланти-Юма и где нашла свое последнее пристанище, и по сей день остается загадкой.

Герцог Повон, обезумев от страха, несся по улочкам Дестулы. Он был совершенно один в этом странном и жутком месте. Одежда насквозь промокла, а рана на плече нещадно жгла и болела. Кто знает, не гонятся ли за ним убийцы, которых подрядил, как они сами сказали, его сын Снивер? Снивер! От обволакивающей блаженной теплоты «Лунных грез» не осталось и следа, и ничто теперь не отгораживало его от омерзительной реальности. Повон, не привыкший к страху и боли, от отчаяния заплакал, слезы смешивались со струившейся по лицу водой из канала.

Толстые короткие ноги несли его все дальше и дальше в глубь трущоб, пока он совсем не выбился из сил. К немилосердной одышке прибавилась неодолимая физическая усталость непривыкшего к нагрузкам организма. Остановиться он не решался, но шаг его делался все медленнее, и вместе с тем сознание нехотя начало воспринимать окружающую обстановку. Он трусил по узкому проулку, пропахшему нечистотами. По другую сторону виднелись полуразвалившиеся халупы, едва не соприкасающиеся друг с другом крышами и отбрасывающие черную тень на все вокруг, кроме узенькой полоски как раз посередине проулка, где тянулась зловонная сточная канава. На попадавшихся на каждом шагу кучах мусора безбоязненно пировали крысы. Они и не думали Убегать при приближении человека, провожая его злобным взглядом наглых, похожих на бусины глаз. Однако Повону чудилось, что за ним наблюдают иные, более разумные глаза. Улочка была пустынна, каждое окно наглухо заперто ставнями, и все же как знать, какие опасности таят эти черные проемы? Внезапно Повон с ужасающей уверенностью ощутил, что за ним следят, и слежка эта не сулит ему ничего хорошего. По жилам медленно разлился ледяной страх, тело покрылось гусиной кожей и стало коченеть не столько от холода, сколько от безотчетного ужаса. Горело лишь раненое плечо, по которому стекала струйка теплой крови. Тонко заскулив от мучительного напряжения, он отступил в тень — парализованный страхом, но теперь уже невидимый. В зловонной тьме его милость съежился, переживая приступы неудержимой дрожи и острое чувство собственной беспомощности.

Но, пробившись сквозь муки и отчаяние, в его мозгу вдруг вспыхнула мысль, принесшая с собой столько силы и уверенности, что Повон даже сумел произнести ее вслух.

— Так нельзя. Я герцог, и мне не полагается страдать. Кто-то должен обо мне позаботиться.

Произнесенные шепотом, эти слова утонули в шипении крыс. Но настолько сильна была заключенная в них правда, что герцог не удержался и повторил еще раз: — Кто-то должен обо мне позаботиться.

Но кто? Кто окажет помощь своему герцогу?

В сознании мелькнуло изборожденное причудливыми морщинами лицо воскового оттенка, с высоким лбом и глазами василиска.

— Нуллиад, — пробормотал Повон.

Он припомнил, что именно ради его доброго совета забрался сюда. Вспомнил также, что само упоминание имени изгоя могло приструнить любого распоясавшегося хулигана Дестулы. Нуллиад, с которым нельзя было не считаться, уж конечно окажет ему необходимую помощь. У Нуллиада он будет в полной безопасности. Но как отыскать изгоя в этих кошмарных трущобах? Повон смутно, как в тумане, помнил проулок, вход в который был отмечен резной саламандрой, откуда по короткому переходу можно попасть в мрачный тупик. Герцог нахмурился, пытаясь припомнить поточнее. Чтобы найти тот самый проулок, надо было сначала идти по берегу канала. Да, в этом он уверен. Надо только вернуться к воде.

Сделав над собой усилие, герцог Повон сумел-таки выйти из спасительной тени и неохотно затрусил обратно. Шел он медленно, то и дело спотыкаясь. Время от времени останавливался, прижимая руку к окровавленному плечу и прислушиваясь, нет ли погони. Преследователей слышно не было, и вскоре по проулку между двумя заброшенными складами он вышел к Прямоводному каналу. Постоял, глядя на дрожащую на воде лунную дорожку. «Великолепная» исчезла. Любимая его венериза со всем, что на ней было, испарилась. Экипаж, наиглавнейшей обязанностью которого было охранять его, Повона, бросил своего господина на произвол судьбы. Какие мерзавцы! Такие же ненадежные, никчемные и эгоистичные, как вообще все его подданные. При этой мысли у герцога сжалось сердце. Возможно, они предали его. Устроили заговор. В таком случае месть его будет ужасна. Но не время размышлять на такие темы, сколь бы они ни были утешительными. Повон свернул налево и побрел вдоль набережной. Боль в плече становилась все более жгучей, никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Она пульсировала, как самостоятельное живое существо, и мириться с нею было выше герцогских сил. Повон тихо всхлипывал. Залитый лунным светом мир казался сквозь пелену льющихся слез сплошным расплывчатым пятном. Так он и брел, спотыкаясь, мимо жалких лачуг, безлюдных пирсов, мимо закутанной в плащи троицы столь зловещей наружности, что он не решился попросить их о помощи.

Он настолько глубоко переживал нынешнее свое бедственное положение, что перестал замечать, куда идет, пока не застыл от громкого шипения под ногами. Смахнув с глаз слезы, герцог посмотрел вниз — земля кишела гибкими шустрыми зверьками. Нет, для крыс они были великоваты. С минуту он взирал на них в недоумении, а когда поднял глаза, понял, что ноги вынесли его к мосту Злых Кошек. Многие сотни тощих, похожих на хорьков существ облюбовали старый обшарпанный остов моста. Они таращились на человека странными лиловыми глазами, и герцогу отчего-то стало не по себе. Ходили слухи, будто эти существа отличаются на редкость злобным нравом. Вроде бы даже несколько лет назад разрабатывался проект истребить этих опаснейших паразитов, но Повон воспротивился неоправданно дорогостоящему начинанию.

Можно было подумать, что они подают сигналы, даже угрожают ему. Словно дают понять, что не потерпят его присутствия ни на мосту, ни подле него. Но это же нелепость! Он, герцог Ланти-Юма, вовсе не собирается менять маршрут из-за своры бездомных кошек.

Там, за мостом, Нуллиад и безопасность. Повон пошел дальше, чем оскорбил кошек, которые сгрудились вокруг него, преграждая путь. Сделать шаг, не наступив хоть на одну, было немыслимо. Шелковая туфля пришлась на одно из гибких тел, раздался гневный кошачий вопль, и в ногу Повона вонзились острые как иглы когти и клыки. Повон с истошным криком принялся пинать зловредное существо, но оно и не думало отцепляться. Наконец он нагнулся, схватил кошку за шкирку и отбросил прочь, прямо в воды канала.

Жест этот был встречен многоголосым зловещим шипением — до того исполненным лютой ненависти, что Повон внутренне содрогнулся, замер и попытался отступить, но ненароком придавил еще пару кошек, которые не преминули вцепиться в его лодыжки. От пинка одна из них отлетела на приличное расстояние, но ее место тут же заняла другая, куда более цепкая. Маленькие мохнатые фурии несли в себе заряд чудовищной ярости, и крошечные их клыки умели терзать плоть. Воплям Повона вторил нестройный кошачий хор. Вот одна из кошек в невероятном прыжке вцепилась в его плечо и принялась рвать его в клочья, успев между делом добраться до горла и поработать над ним так, что кровь брызнула фонтаном. Обезумевший от дикой боли герцог выделывал немыслимые па, вслепую молотя воздух и отчаянно лягаясь, но что толку? Кошки прямо-таки посыпались на него, причем одна умудрилась ловко протиснуться между ног. Несчастный Повон под тяжестью своих мучителей упал на землю… и моментально исчез из виду, погребенный под кучей извивающихся, злобно ворчащих, кусающихся и царапающихся тел. Они облепили его с ног до головы, с особой жадностью припадая к голове, лишив возможности видеть, слышать, что-либо чувствовать. Герцог не мог даже набрать в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь. В его ноздри проникал странный сладковатый запах кошачьей шерсти, к которому примешивался другой — собственной крови. Кровоточили сотни укусов и царапин, кровь заливала глаза, и вместе с ней, капля за каплей, утекали силы. Теперь герцог явственно чувствовал это и сопротивлялся лишь по инерции. Потом понял, что его куда-то волокут. Медленно-медленно, едва заметными рывками, но рано или поздно все равно оттащат. Значительно убавившее в весе тело герцога нашли двумя днями позже, в тупике за заброшенным складом, что неподалеку от моста. Его милость был до такой степени изуродован, что на его опознание потребовалось ни много ни мало три дня.

Потеряв отца, лорд Снивер Дил-Шоннет присвоил себе герцогский титул. Событие это было воспринято публикой без бурного восторга: на смену одному никчемному правителю явился другой, столь же бездарный. Лорд Снивер, в отличие от скептически настроенных граждан был счастлив безмерно.

Он — герцог! Свершилось! Властитель всего, на |что только ни упадет взгляд! Именно такие мысли (обуревали герцога Снивера, присматривавшего за (перетаскиванием своих вещей в покои, которые еще хранили память об отце. Он был готов признать, что в жизни всегда есть место трудностям и загадкам — как же без них? — но никак не мог найти ответа на смущавшие душу вопросы. Скажем, зачем понадобилось герцогу Повону в ту ночь бродить по Дестуле, притом без охраны? Куда подевалась герцогская венериза «Великолепная» со всем, что было на борту? И самое-то главное, где тот наемный убийца? Выполнил он или нет его поручение? Ввиду того, что само предприятие увенчалось успехом, а Вурм-Диднис не являлся за деньгами, появлялся повод усомниться, причастен ли он к этому успеху. Да, Повон мертв, но причиной тому — не нож, не топор, а когти и клыки одичавших кошек. Вправе ли головорез требовать вознаграждение? И если да, в каком размере? Быть Может, это Диднис повинен в исчезновении «Великолепной»? Словом, что вообще произошло?

Герцог Снивер так и не пришел к какому-либо путному выводу, да он и не видел смысла ломать голову над неразрешимыми загадками, особенно когда можно было заняться делами гораздо более приятными. Тяготы правления с лихвой компенсировались привилегиями, во всяком случае, так казалось Сниверу. Что за бальзам на старые раны — все то почтение, уважение, даже преклонение, которые он теперь испытывал по отношению к своей драгоценной персоне. И потому в тот вечер, когда на пороге его нового жилища возникла кельдама Нуксия (со дня погребения Повона минуло две недели), настроение его было самым радужным. Нуксия, как всегда, подавляла самим своим присутствием, но на этот раз не внушала привычного ужаса. К разговору с кельдамой он подготовился заранее и встретил ее спокойно и с достоинством.

Беседа состоялась в его личном зале для аудиенций, и сопровождавшие Нуксию дамы остались за дверью. Великолепие обстановки вкупе с собственным величием прибавили Сниверу уверенности в себе. Никакого нервного тика — сплошное чувство собственного достоинства. Никогда прежде он не решился бы иметь дело с кельдамой. Теперь же, откинувшись в роскошном кресле и напустив на себя покровительственное великодушие, он произнес тщательно отрепетированную речь.

— Дорогая моя, нас объединяет общая беда. Я потерял горячо любимого отца, вы — не менее почитаемого жениха. Скорбь наша безгранична, но все же, боюсь, ваше горе невыносимее моего, ведь вы остались совсем одна — одинокая женщина в чужой стране. Быть может, теплые чувства, которые вы за время своего пребывания пробудили в сердцах лантийцев, послужат вам некоторым утешением, но увы — они не в силах повлиять на то печальное положение, в котором вы оказались. Посему мне, как герцогу, надлежит сделать все, что в моей власти, дабы облегчить участь той, которая едва не стала мне… матерью. Можете не сомневаться, я сочту за честь оказать вам покровительство, пока вы сами не решите удовлетворить свое конечно же горячее желание вернуться на родину в Гард-Ламмис. Сколь бы крепка ни была наша к вам привязанность, мы не станем лишать вас подобного утешения. До самого вашего отбытия нас будет объединять чувство общей утраты.

— И не только оно, — ответила кельдама, и что-то в ее тоне заставило Снивера насторожиться.

— Простите?..

— Не далее как сегодня я получила письмо от отца, келдхара Гард-Ламмиса, — мрачно заявила Нуксия. — Вы также, несомненно, в ближайшем будущем получите послание аналогичного содержания, которое доставит сюда доверенное лицо келдхара. Памятуя о лантийской манере вести дела халатно и со множеством проволочек, я взяла на себя смелость собственноручно сообщить вам о намерениях моего отца. Его великолепие выразил желание, вернее, твердую решимость касательно нашего с вами брака. Как вы, конечно, догадались, я тоскую по Гард-Ламмису. Однако интересы его великолепия требуют моего присутствия здесь, в Ланти-Юме, и потому я вынуждена согласиться. Я буду вашей женой.

Снивер в ужасе на нее воззрился, с минуту безмолвно хватал ртом воздух, потом умудрился выдавить из себя:

— Кельдама, но это же невозможно.

— Возможно и неизбежно. Так хочет келдхар.

— Но… но так нельзя. Вы ведь были невестой моего отца…

— Герцог, вместе с титулом вы унаследовали и обязательства его, и привилегии. Я, кельдама Нуксия, дочь келдхара, — наиглавнейшее из этих обязательств.

— Я… я не уверен, что это законно.

— В таком случае почему бы не пересмотреть закон?

— Н-но… то есть…

— С этим заиканием надо что-то делать, нареченный. Изъян в речи правителя даже такого захолустного городка, как этот ваш Ланти-Юм, непростителен. Возможно, потребуется определенный курс лечения. Приготовить отвар мне, право же, не составит труда. Отец ваш, будучи прекрасно знаком с моими снадобьями, был о них самого высокого мнения. Не сомневаюсь, что и вы воздадите им должное.

Впервые со дня смерти отца у Снивера задергалось правое веко. Нуксия пугающе внимательно смотрела на это непроизвольное движение.

— Я… Не время мне думать сейчас о женитьбе, — пробормотал новоиспеченный герцог. — Надо подождать… подождать, пока не закончится война.

— Война? Какая война? Что за чушь?

— Война, которую отец вел против жителей подземелий, она ведь требует победоносного завершения.

— «Война»! Как это похоже на лантийцев — называть войной мелкую свару. В Гард-Ламмисе она сошла бы, самое большее, за стычку. Типично в духе вашего самодовольного папаши — посылать гвардейцев драться с белыми демонами, вооруженными сверхъестественной силой! Командир Круфор, с которым мы не раз об этом беседовали, подробнейшим образом описал, как было дело.

— Тем не менее войну следует закончить, — нерешительно настаивал Снивер.

— Война уже закончена, — заявила Нуксия. — Вы поняли меня, закончена! Само начинание это, безрассудное и бессмысленное, явилось следствием порочности вашего отца, гнилым плодом горячечных фантазий. Неоправданной тратой денег, людей, оружия и времени. При жизни покойный был глух к голосу разума. Но теперь, когда его нет, безрассудству этому нужно положить конец. Никаких атак на пещеры Назара-Син больше не будет. Все. Кончено. Не сомневаюсь, что его великолепие, не на шутку озабоченный состоянием лантийской экономики всячески меня поддержит. Война завершилась. Вы поняли меня, нареченный?

Снивер безмолвно опустил голову.

— Я спрашиваю, вы меня поняли? Извольте отвечать!

— Да, кельдама. Да.

— Так-то лучше. Теперь я вас оставлю, но ненадолго: пойду приготовлю отвар, который избавит вас от явной несовершенности голосовых связок. Затем возьмемся за прочие недостатки, коих у вас великое множество. Им-то я и объявляю войну как заклятый враг физических и моральных изъянов. Будьте спокойны, герцог, вы попали в надежные руки. С этим спешу откланяться… на время.

Кельдама Нуксия решительной походкой покинула зал аудиенций. Снивер же остался сидеть как изваяние, глядя на ее удаляющуюся спину и подрагивая уже обоими веками.

Содержание полученного спустя несколько дней письма келдхара было именно таким, как описала Нуксия. Правитель Гард-Ламмиса, делая упор на бессчетные преимущества столь блистательного союза, настойчиво рекомендовал его милости не мешкая поставить свою подпись под официальным документом, удостоверяющим факт помолвки. Поначалу Снивер был склонен противиться навязываемому ему браку. Однако, побеседовав с казначеем и выяснив сумму и условия подлежавшего к выплате ламмийского займа, счел нужным согласиться.

Глава 14

Большекрылая бурая летучая мышь шумно влетела в зал и приземлилась у ног леди Верран. Та, наклонившись, отцепила от крошечного ошейника столь же крохотный кисет, ослабила перетягивавшую его бечеву и высыпала наземь пригоршню разноцветных камешков. Вгляделась и, судя по выражению ее лица, несколько удивилась.

— Что это? — спросил Хар-Феннахар.

— Просьба явиться, — был ответ. — От Террза.

— Наконец. Пойдешь прямо сейчас? Она кивнула.

— После всего, что произошло, мне страшновато с ним встречаться. Он столько пережил, так изменился, что стал едва ли не чужим. Такое ощущение, будто я его вовсе не знаю. К тому же мы так долго не разговаривали… Не знаю, с чего и начать.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Очень хочу, — ответила она не задумываясь. Потом добавила с легким замешательством: — Если ты вполне здоров.

— Конечно же здоров.

Она не стала оспаривать очевидную истину. Рана Феннахара, накрепко зашитая прокипяченными волокнами, зажила. К нему вернулись силы, а вместе с ними и горячее желание поскорее убраться из пещер. Она читала это по его лицу, по глазам, угадывала в каждом жесте… Ему был необходим свежий воздух, солнечный свет. Да, он хотел уйти, но уйти вместе с нею.

Впрочем, за все время уединения Террза Феннахар ни разу не пытался поторопить ее с окончательным решением, за что она была ему очень признательна. Разве может она бросить сына, пока он сражается с обуревающими его демонами. Хоть это и маловероятно, но Террзу, возможно, понадобится тепло материнского участия. Однако сколь бы тактичен ни был Феннахар, его долготерпение рано или поздно иссякнет. Как долго он согласится ждать?

Теперь неопределенность наконец разрешится, и Верран чувствовала, что ее разбирает любопытство, смешанное с волнением. С каким настроением выйдет Террз из своего отшельничества? О том оставалось только гадать, хотя одно можно было сказать наверняка: результат длительного уединения будет налицо. В том она ничуть не сомневалась.

Вместе с Феннахаром они прошли нескончаемыми коридорами и вскоре оказались в тесном туннеле, что вел к Обители, где Террз провел последние малые вены. У входа несли караул Фтриллжнр Рдсдр и парочка его вооруженных до зубов сородичей. Верран опешила — часовые показались ей провозвестниками новых и весьма досадных веяний, наметившихся в жизни вардрулов. Мелькнула мысль, не воспротивятся ли они появлению Феннахара. Однако Фтриллжнры не попытались их остановить, лишь поприветствовали вежливыми трелями, и люди боком протиснулись в узкую щель.

В конце прохода, у занавешенного входа в Обитель, Верран остановилась, силясь унять бешеное биение сердца, инстинктивно потянулась к руке Феннахара, крепко сжала ее и только потом громко спросила:

— Террз… к тебе можно?

— Входи, мама.

Не почудилось ли ей, что его голос изменился? Или она просто не замечала раньше его удивительную мелодичность? Верран с Феннахаром отодвинули занавеску и замерли как вкопанные.

Одежды на Террзе никакой не было. Даже не источай каменные стены приглушенного света, его собственное свечение сполна осветило бы произошедшую метаморфозу. Руки, ноги, туловище — все изменилось до неузнаваемости. Но дольше всего взгляд матери задержался не на теле — на голове. Куда девались густые черные волосы, брови, ресницы? Контуры черепа под лучистой кожей сделались непередаваемо чужими. Черты стали резкими, губы почти совсем исчезли. Неизменным осталось только одно — то, что окаймляли теперь круговые валики подвижных мышц. Его глаза. В отличие от пенно-белесых глаз обитателей пещер, радужка новообращенного вардрула сохранила непроницаемую черноту. И теперь, несмотря на столь явный огрех, в них отражалось нечто совершенно новое… Душевный покой? Или безмятежность?

Гармония. В них отражается гармония, подумала Верран и подивилась собственному самообладанию. Феннахар, до боли сжавший ее руку, сделался белее мела. Для нее же увиденное не стало потрясением. Только сейчас она осознала, как долго внутренне готовилась к этому моменту. То, чего она так боялась, в конце концов свершилось — так есть ли смысл убиваться? Среди переполнявших ее чувств преобладало скорее спокойное приятие случившегося, даже некое облегчение оттого, что не надо больше терзаться ожиданием. Она спросила:

— Доволен ли ты теперь, Террз?

— Более чем доволен, мама. — Да, в его голосе, бесспорно, появилась незнакомая напевность. — Впервые ощущаю, что я не один, что больше не заперт в одиночной камере своего сознания.

— О чем ты?

— Наконец я смог соприкоснуться с другими. Познать Предков. Я общался с архипатриархом Фал-Грижни, познал силу его и гнев, саму его сущность. Теперь мне все ясно.

Пока Террз говорил, плоть его светилась все ярче, свидетельствуя об охватившем его восторге.

— Ты видел лорда Грижни?

— Я проникся его руу. Теперь и у меня есть клан.

Он взял ее за руку, сплел пальцы со своими, теперь уже больше похожими на щупальца, и это прикосновение впервые озарило его тело немыслимо ярким сиянием — тем самым, которое возникает лишь от ощущения полного единения, безоговорочного взаимопонимания с родным существом.

Верран показалось, что и ее нервные окончания откликнулись на этот зов. А может, просто разыгралось воображение. На какое-то время воцарилась тишина. Она следила за тем, как сокращаются, реагируя на недоступные ей ощущения, окологлазные мышцы. Просто стояла и смотрела на сына, а потом тихо произнесла:

— Знаешь, я рада за тебя, за твою… гармонию. Рада, что ты обрел то, к чему так стремился. Но я даже не знаю, что сказать тебе.

— Это оттого, что говорить нам, по сути, не о чем. — Террз потускнел и резко выпустил ее руку. — Не так давно ты сказала, что хочешь вместе с Феннахаром уйти из пещер. Мудрое решение, поскольку людям здесь не место. Еще тебе хотелось, чтобы я отправился с вами. Ответом пусть служит мое перевоплощение. Теперь мой дом здесь, и отсюда я не уйду. Мама, ты достаточно великодушна, чтобы порадоваться за меня, но не можешь не понимать, что на том мы и расстанемся.

Верран молча склонила голову, и вместо нее заговорил Феннахар:

— Террз, даже теперь еще не поздно все изменить. Будь на то ваша воля, вы всегда вольны совершить обратное превращение.

Террз выгнул пальцы в обратную сторону характерным жестом отрицания.

— Сама мысль о возвращении к былому уродству наполняет меня таким ужасом, что мне, пожалуй, при всем желании не удалось бы достичь необходимого для ее осуществления уровня магической концентрации. Магия не дается противящемуся уму.

— Может быть, хотя бы попытаетесь ради матери?

— Феннахар, не так давно мы обменялись рукопожатиями, но даже вам я вынужден отказать. Мой дом здесь, и другого у меня не будет. Отныне я всецело посвящу себя тому, чтобы защитить кланы. Запечатаю главные входы в пещеры, скрою от чужих глаз малые лазы, и тогда, возможно, мы навсегда оградим себя от вражеских нашествий. Выберу себе сестру-супругу, и клан мой будет жить в веках.

Верран от удивления обронила:

— Но Змадрк Четырнадцатая?..

— …Всегда будет жить в моей памяти. Однако выбрать новую супругу необходимо, чтобы клан Фал-Грижни не прекратился. Того желают Предки.

Его собеседники молчали, и после непродолжительной паузы Террз спросил:

— Куда хотите направиться?

— В Сзар, а может, в Стрелл, — ответил Феннахар. — Обратно в Ланти-Юм нам дороги нет, да и не нужно. Мой брат Фрев позаботится о том, чтобы мы не бедствовали.

Взгляд Верран в это время блуждал по Обители, остановившись наконец на нише, в которой были аккуратно сложены толстый фолиант, свиток пергамента, кожаная папка и тонкая золотая пластинка.

— Дневники, — указала она глазами. — Дневники лорда Грижни. Мы заберем их с собой.

— Нет, мама, — спокойно и твердо ответил Террз.

— Ты получишь их обратно. Обещаю. Ведь знаешь, как они нужны.

— Нет. Я дал указание сородичам ни в коем случае не допустить, чтобы записи покинули пределы пещер.

— Как ты смеешь? Дневники были вверены мне, и только мне!

— Но не затем, чтобы их употребили вразрез с желаниями и стремлениями патриарха Грижни. Сейчас ты действуешь с позиции врага, пытаешься нарушить его планы, я же отстаиваю его интересы.

— Да что ты знаешь об интересах лорда Грижни?

— Многое. Ведь я говорил с ним, мама. Понимаешь, говорил. Его гнев горек и беспределен, как сама смерть. Он горит желанием отомстить своим убийцам, покарать Ланти-Юм, похоронить навеки во Тьме и отнять у людей остров Далион. Я не вправе противиться замыслам патриарха и вам не позволю. То, что он задумал, непременно исполнится.

— Террз, он был несказанно зол и не помнил себя от гнева. Но твой отец был вместе с тем наделен и добротой, и милосердием. Имей он время хорошенько подумать…

— И он бы изменил решение? Отнюдь. Я знаю, ведь я общался с Предками. Наложенное отцом проклятие — лишь предпосылка грядущего освобождения вардрулов от тягостного пещерного существования. Однажды придет великий вождь, который выведет нас на поверхность и поможет завоевать то, что некогда принадлежало нам по праву. Возможно, этим вождем стану я. Возможно, кто-то из моих потомков. Ничуть не сомневаюсь, что именно эта надежда вдохновила патриарха Грижни с помощью магии подготовить почву для нашего прихода. Нам не дано узнать, когда именно случится эта перемена, но патриарх может спать спокойно: мы встретим ее во всеоружии.

— Разве нет у тебя чувства справедливости? Элементарной жалости?

— Есть. К вардрулам, которые подверглись беспричинным гонениям со стороны людей. Но полно, мама. Неужели нам так уж нужно спорить и пререкаться? Ведь совсем скоро мы расстанемся. Давай помиримся.

— И я хочу того же! Только… как ты не понимаешь, скольких людей по собственной воле обрекаешь на муки и гибель? Разве тебя не смущает то, что пострадают невинные представители человеческого рода… твоего рода?

— Отныне он уже не мой.

— Ты уверен? — Она посмотрела сыну в глаза. — Террз, в тебе есть и всегда будет очень много от человека. Всегда.

— Раз так, клянусь тебе, я обязательно искореню в себе остатки человеческой природы. Я — вардрул.