Чародей - Белый трибунал

Или же, напротив, ее признание истинно, значит, она солгала под присягой, перед судом. В любом случае ясно, что на ее слова нельзя положиться — а именно на основании показаний этой женщины Белый Трибунал приговорил многих жертв. Я намереваюсь исследовать прошлое баронессы, узнать имена тех, кого она погубила своими доносами, и обстоятельства их гибели. Набрав достаточно материала, я подготовлю статью для публикации. Не стоит упоминать, что мне срочно понадобятся также все сведения о нынешнем положении баронессы. А пока отчет о событиях прошлого вечера уже отпечатан и готов к рассылке.

— Я возьму побольше экземпляров, — заявила Белая Гардения. — У меня два новых распространителя, надежные ребята, подмастерья из…

— Возьмите сколько считаете нужным, — оборвал ее Набат.

На сей раз его резкость была оправданна, потому что Гардения едва не сболтнула лишнее, а имена членов общества следовало любой ценой сохранять в тайне. Имена распространителей, разбитых на дюжины, известны были только старшему каждой дюжины. Сами старшие знали друг друга под вымышленными именами. Настоящих имен сидящих теперь за кухонным столом не знал никто, кроме Местри Вуртца, Набата. Эти имена он зашифрованными хранил в надежном месте, известном только Председателю, что обеспечивало сохранность группы в случае ареста или смерти Набата.

Белая Гардения, покраснев наперекор своему псевдониму, умолкла, не сказав больше ни слова. Набат обвел единомышленников взглядом.

— Все согласны, насколько я понимаю, — предположил он. — Или еще кто-то желает поспорить и пожаловаться?

Желающих не нашлось. Старшие дюжин разобрали пачки листовок. «Мухи» с облегчением покинули своего вождя, расходясь незаметными маленькими группками.

— Подожди, — остановил Набат уходившего последним Председателя. — Задержись ненадолго, надо поговорить.

Отказывать ему было не принято. С минуту Набат молчал, разжигая в себе красноречие, затем потоком полились слова:

Это все слякоть, — он хмуро взглянул вслед ушедшим сообщникам, — им недостает огня, решимости, настоящей убежденности.

— Неправда, — вряд ли кто-нибудь, кроме Председателя, решился бы с такой простотой возразить Набату. — Они по-настоящему преданы делу. Каждый готов умереть под пытками за свои убеждения. И каждый сотни раз доказал это.

— Ты так думаешь? — Набат, казалось, на мгновение воспрянул, но тут же снова погрузился в уныние. — Впрочем, откуда тебе знать. В твоем-то возрасте. Ума и храбрости тебе не занимать, признаю, но вот опыта недостает. У тебя просто не было времени понять, что такое тирания судей. Я, как ты знаешь, многое видел и поплатился за это потерей всего. Трудно поверить, глядя на меня, а ведь я был когда-то в силе. Профессор естественной истории, владелец прекрасного дома, любящая жена и сын… удивительный сын. Я тебе не рассказывал о своем сыне?..

Слушая давно знакомую печальную повесть, Председателю нелегко было сохранять на лице выражение сочувственного внимания. Неподдельное горе старика, бесспорно, заслуживало сострадания, но ведь этот рассказ повторяется из раза в раз уже многие годы. Рано или поздно откажет любое терпение.

На помощь пришла утешительная мысль: пока Набат плачется, старшие спешат к своим участкам. Через пару часов листовки будут в руках разносчиков. Многие начнут разбрасывать их по городу еще до заката: скорость для них — дело чести. Другие, более осторожные и ценящие свою жизнь, дождутся темноты. К утру самое позднее весь Ли Фолез будет знать, что произошло на Зимнем Восхвалении.

— Судьи-убийцы. Кровопийцы. Людоеды. Лицемеры. Тираны… — гремел Набат.

Каждое слово сопровождал рассеянный кивок Председателя. Монолог Набата прервал лишь короткий отрывисты и стук в дверь: два-три-два удара — условный сигнал.

— Что такое? — встрепенулся старик.

— Новости, — ответил вошедший. — Едва успел отойти от Горнила, как услышал. Говорят, тело баронессы ЛиХофбрунн рано утром выбросило на берег ниже Висячего моста. Похоже, самоубийство.

— Пока что ей не пришлось взять свое признание обратно, — это замечание исходило от Председателя.

Трое соучастников переглянулись, и на губах одного из них проскользнула ядовитая усмешка.

— Тем лучше, — заметил Набат.

* * *

— Одну таблетку растворить в дистиллированной воде и принимать после еды, — объяснял доктор.

— В воде? Фламбеска, я не пью воды, — возмутился почтенный Джитц ЛиКронцборг. — Нельзя ли растворять их в вине?

— Нет. Вам придется сократить употребление вина и полностью отказаться от крепких напитков…

— Что?!

— И постарайтесь воздерживаться от жирных паштетов, угрей в остром соусе и особенно от жареных пышек.

— Почему?!

— Доверьтесь мне.

— О, знаю я вас, врачей. Вы просто стараетесь меня напугать. — Ответа не последовало, и ЛиКронцборг добавил с некоторой неловкостью: — Что еще?

— Не повредит немного физических упражнений.

— Это дело вкуса. А не нанять ли молельщика?

— Сколько угодно, если вам доставляет удовольствие их слушать. Однако не пренебрегайте моими советами. В противном случае ваш кишечник, и без того перегруженный, открыто взбунтуется. А его бунт, поверьте, не доставит вам удовольствия.

— Не преувеличивайте, доктор, — почтенный ЛиКронцборг говорил без особой убежденности. Ответа снова не последовало, и он робко протянул руку к пузырьку с зеленоватыми таблетками. — Одну после каждой еды? Растворять в воде?

Доктор кивнул.

— И обязательно в дистиллированной?

— По крайней мере — в кипяченой.

— Не слишком-то я вам доверяю. Но попробую, ладно.

— Загляните снова через месяц.

— Хм-м. Возможно. Не пить крепкого? Совсем? И с чего бы это? Ну, посмотрим… — выбравшись из кресла, Джитц ЛиКронцборг сунул пузырек в карман и заковылял к двери.

Тредэйн проводил взглядом последнего пациента. Надежды мало, но случалось, пациенты удивляли его неожиданными проявлениями здравого смысла.

Дверь за почтенным ЛиКронцборгом закрылась. Тредэйн вздохнул. Он снова один, но одиночество больше не приносило ему покоя. Как только прерывалась череда пациентов, мысли снова возвращались в тревожное русло. Слишком уж часто вспоминался Тредэйну Сущий Ксилиил, светящиеся пылинки, пересыпающиеся в стеклянной камере, ужасное будущее, избранное им для себя, а теперь — еще и леди Эстина и его не принесшая радости победа над ней.

Справедливость. Тредэйн покачал головой. Не стоит об этом. Просто засиделся он, вот в чем дело. Целый день в комнате. Надо бы прогуляться, сменить обстановку, заняться чем-нибудь. Зимой рано темнеет, и на улице уже смеркается. В «Разгоняющей Туман», красивой и дорогой таверне по соседству с Солидной площадью, все столики, конечно, заняты. Люди, лица, разговоры. Вино и еда. Скорее всего, он застанет там и Джитца ЛиКронцборга, запивает коньяком жирные пышки.

Поднявшись, Тредэйн вышел из комнаты. Однако из дома выбраться не удалось: дорогу ему преградил Айнцлаур.

— Видели, доктор? — домовладелец протянул ему пару листков бумаги. — Да нет, конечно, не видели, вы ведь весь день провозились со своими симулянтами. Первая оказалась на ступенях рано утром. Вторая появилась около полуночи, как прочитал, едва сдержался, чтобы не броситься к вам — так меня все это изумило! Эта баронесса, о которой здесь написано — она ведь побывала у вас — Приходила пару недель назад. Я запомнил ее имя. Да и трудно забыть, такую бучу она тут устроила. «Вы знаете, кто я такая?!» Тогда-то я не знал, зато теперь уж век помнить буду. Говорю вам, доктор, это она самая! Вы только посмотрите!

Тредэйн быстро просмотрел листовки, украшенные знакомым узором из крылышек мух. В одной содержался отчет о Зимнем Восхвалении, которое он сам наблюдал колдовским зрением. Все произошедшее в зале торжеств было описано в точности. Вплоть до момента, когда баронесса Эстина ЛиХофбрунн выбежала из зала, не упущено ни одной подробности. Несомненно, сведения были получены от кого-то, присутствовавшего на торжестве. Вероятно, листовка была отпечатана спустя всего несколько часов после завершения банкета, когда еще не было известно о самоубийстве Эстины, а возможно, и сама она была еще жива. Любопытно.

Анонимный автор статьи не ограничился беспристрастным изложением событий. Мухи никогда не занимались пустыми сплетнями, и сенсационное саморазоблачение Эстины предоставило им богатый материал для рассуждений. Автор не упустил случая привлечь внимание читателей к логическим выводам о нечистоплотности, жестокости и общей ненадежности судебной процедуры.

…Белый Трибунал, — читал Тредэйн,— созданный для защиты граждан Верхней Геции, ныне преследует прямо противоположные цели. Опасность колдовства, как предполагается, угрожающего жизни и благополучию каждого человека, вряд ли сравнима с опасностью, исходящей от суда, призванного искоренять колдовство. Созданный на благо человечества, Белый Трибунал заботится исключительно о собственном благе, ради которого его судьи готовы поступиться и справедливостью, и порядочностью, и гуманностью. Однако не следует забывать, что воля общества, так долго дремавшая, обладает властью положить конец существованию Белого Трибунала в любой день и час…

Недурно. Хотя, конечно, карикатуры более понятны простонародью.

— Эти Мухи когда-нибудь доиграются. Они еще будут мечтать о котле, когда до них доберутся, — заметил Айнцлаур. Тредэйн молча кивнул и перешел ко второй листовке, очевидно, составленной на несколько часов позже и описывающей мокрую смерть баронессы Эстины ЛиХофбрунн.

Итак, она утопилась. После беседы с самозваным доктором Фламбеской она в одиночестве ушла в туман. Теперь никто не узнает, о чем она думала, блуждая по городу. В конце концов, случайно или намеренно, женщина вышла к Висячему мосту. Быть может, постояла там, а может, решилась сразу. Так или иначе она бросилась в воду. Эстине пришел конец…

Бессмысленный. Жалкий. Он отбросил неприятные мысли и снова услышал голос Айнцлаура:

— Доктор, вы не догадываетесь?..

— Баронесса обратилась ко мне с жалобой на бессонницу. Я сумел помочь ей в этом отношении, — ответил Тредэйн, входя в роль напыщенного стрелианского ученого. — Однако она не доверила мне всего. Не владея всей полнотой проблемы, я не смог предвидеть ее самоубийства, о чем искренне сожалею.

— Ну, — вам нечего винить себя. В конце концов, вы же не можете читать мысли!

— Да, но хорошему врачу следовало бы этому научиться, — он счел за благо переменить тему разговора. — Эти листки… Их, вероятно, многие читали?

— Будьте уверены, — воскликнул Айнцлаур с горячностью прирожденного сплетника. — Я с утра ходил на рынок, так там повсюду эти бумажки. Народ их пачками расхватывал, а кое-кто и вслух читал, для неграмотных. Под Зеленой аркой то же самое. А сейчас я только что из «Разгоняющей Туман», там тоже все кипит.

— И что говорят люди?

— Да больше просто шумят. Споры да разговоры. Болтают, горячатся, кое-где и до кулаков дошло. Коль вы собирать в таверну, так застанете там бесконечные рассуждения.

— Ах, эти гецианцы! Я, кажется, никогда вас не пойму… Скажем, эти журналисты… «Мухи». Образованные дикари, рискуют жизнью, и, конечно, надеются, что к ним отнесутся серьезно! А сами, как дети, забавляются картинками. Да еще выбрали себе название самых надоедливых насекомых. Это так они понимают достоинство?

— Ну, я, понятно, за них сказать не могу, только по-моему, дети там или не дети, а относятся к ним достаточно серьезно. Трибунал, будьте уверены, если Мухи попадутся, будет разбираться с ними со всем тщанием . А что касается названия, так это одна из их шуточек. Когда, пару лет назад, появились первые листки, верховный судья выпустил обращение к общественности, в котором обозвал этих писак… дайте припомнить… — Айнцлаур наморщил лоб. — Назвал их «зловредными мухами, питающимися отбросами и разносящими нравственную заразу». Вот вам по-настоящему возвышенный стиль.

— Да, восхитительно.

— Следующий выпуск вышел под заголовком «Жу-жу», а писаки прозвали себя Мухами. Всем это понравилось.

— Гецианцы, — с улыбкой покачал головой доктор, — такие забавные.

— Ну, если хотите еще позабавиться, ступайте в «Разгоняющую Туман». То-то голова закружится!

— Я, мой друг, всегда и во всем предпочитаю сохранять равновесие.

— Стрелианцы! Они все понимают буквально!

— Тем не менее я последую вашему совету.

С этими словами Тредэйн вышел в туманную темноту и, не прибегая к услугам факельщика, отыскал дорогу в таверну. Как и предсказывал Айнцлаур, там было многолюдно и шумно. Выбрав темный уголок, Тредэйн заказал себе угря под острым соусом, миску пышек и крепкого зимнего пунша.

Заказ принесли быстро. Повар в «Разгоняющей» знал свое дело. Соус дышал адским пламенем. Тред приступил к нему с должной осторожностью. Отправляя в рот кусок за куском, он прислушался — и скоро в монотонном гуле стали различимы отдельные голоса.

Казалось, все разговоры велись только о последнем проявлении Мух. Даже удивительно, сколько народу успело прочитать статьи и, не смущаясь, обсуждало их на людях. Хотя, видно, уверенность читателям внушало именно широкое распространение листовок. Хозяйка «Бочонка», объяснявшая ему, что если гоняться за всеми прочитавшими листовки, то придется пересажать весь город, явно выражала общее убеждение.

Языки работали без умолку. Тредэйн сидел молча, настороженно пытаясь разобраться в потоке болтовни. Он скоро убедился, что Айнцлаур был прав. Мнения расходились, то и дело вспыхивали споры, высказывалось множество предположений.

«…подкуп свидетелей… клевета… несправедливые Очищения… коррупция… знают, что делают… нет никаких колдунов…»

Просто удивительная смелость! В прежние годы ничего подобного нельзя было и представить. Значит, у людей открываются глаза, в умах горожан зреет недовольство, зарождаются подозрения в чистоте намерений и методов судей — и обо всем этом уже говорят даже в незнакомой компании!

Надо полагать, нечто в этом роде происходит сейчас по всему городу. Мухи, кто бы они ни были, могут гордиться успехом. Пожалуй, бродят сейчас по улицам, с тайным наслаждением прислушиваясь к разговорам. Быть может, и здесь, в таверне, сидит кто-то из них.

Взгляд Тредэйна украдкой скользил по лицам. Сколько разных, непохожих друг на друга людей. Разве угадаешь, кто из них носит маску, под которой скрывается автор памфлетов? Конечно, Тредэйн мог бы при желании воспользоваться своим искусством, но стоит ли расходовать колдовскую силу на столь бесполезное развлечение? Кто бы они ни были, Тредэйн мысленно желал им удачи. И ему вдруг пришло в голову, что сам он невольно оказал им большую услугу, предоставив материал для последних статей. И собирается продолжать в том же духе. Они должны бы проникнуться благодарностью к неизвестному союзнику, сверхъестественные способности которого помогают им разоблачить миф об угрозе колдовства.

Впрочем, Тредэйн не нуждался в их благодарности, да и иная помощь была чистой случайностью. Просто на время его цели совпали с целями Мух, в остальном же их деятельность не имеет к нему никакого отношения. Весьма вероятно, что вся шайка вскоре попадет в котел — обычная судьба безрассудных идеалистов.

Жаль, но… Их попытка свергнуть едва ли не всесильный Белый Трибунал изначально обречена на поражение и Тредэйна ни в коей мере не касается — для него важен только один из судей.

* * *

— Дом номер шестнадцать на Солидной площади, — заявил кучер ЛиХофбруннов.

— Вы уверены? — верховный судья пристально посмотрел на перепуганного собеседника. Годы нисколько не умалили власть его бесцветных глаз.

— В точности, верховный судья, — горячо закивал кучер. — Без остановок, прямой дорогой. В тот вечер я прямо из Сердца Света отвез ее к номеру шестнадцать на Солидной.

— Где живет?..

— Ее врач. Тот иностранец, который наделал столько шуму. Фламбеска.

— Первый визит?

— Нет, верховный судья.

— Сопровождал ли ее прежде супруг, достойный барон ЛиХофбрунн?

— Никогда, верховный судья.

— Понимаю. Определите продолжительность визита.

— Я не следил за временем, верховный судья. Точно не скажу, боюсь соврать. Я…

— Час?

— Что вы, гораздо меньше!

— Полчаса?

— Меньше. Не то бы я продрог, дожидаясь ее. Может, с четверть часа, а потом она вышла, и выглядела, словно ей гора на голову рухнула.

— Были признаки физических изменений?

— Да нет, ничего такого. Просто такое уж у нее было лицо, и походка тоже.

— Понимаю. И после этого?..

— Потом она, вместо того чтобы сесть в карету, поплелась пешком по улице. Я ей кричу: «Миледи, миледи, позвольте отвезти вас домой!», а она уходит, словно не слышит.

— Вы не пытались последовать за ней?

— Это не мое дело, верховный судья.

— Она что-нибудь сказала?

— Ни словечка. Я бы скрывать не стал! Поверьте, я вам все рассказал.

— Я вам верю, поскольку в состоянии распознать малейшее отклонение от истины. Солгать мне невозможно.

— Я бы и пробовать не стал, верховный судья. Да мне и скрывать-то нечего.

— Надеюсь, что так, ради вашего же блага. Что вы сделали после ухода баронессы?

— Вернулся к Сердцу Света за милордом. Рассказал ему, где видел миледи в последний раз, и спросил, не надо ли ее поискать. Он сказал, не надо, его, мол, это не касается, так что я просто отвез его домой.

— Понимаю. Вы уверены, что рассказали все о том вечере?

— Да, верховный судья. Все. — Кучер снова ощутил на себе пронизывающий луч взгляда, который умудрился перенести достойно — почти не дрогнув.

— Вы дословно записали показания? — обратился ЛиГарвол к своему секретарю.

Тот кивнул.

— Требуется ваша подпись, — сообщил кучеру верховный судья. — Вы грамотны?

— Свое имя написать смогу.

Перед ним положили бумагу. Взяв у секретаря перо, кучер старательно вывел свое имя на пачке листков и поднял взгляд, полный добродетельной гордости.

— Пока достаточно. Если Белому Трибуналу понадобится ваше свидетельство…

— Я с радостью исполню свой долг, верховный судья.

— Не сомневаюсь. Слуга достоин своего господина. Вы можете идти.

Кучер с облегчением удалился. Несколько минут судья ЛиГарвол перечитывал его показания, оказавшиеся неожиданно интересными. Связь Эстины ЛиХофбрунн с врачом-иностранцем и его влияние на женщину, безусловно, стоило изучить повнимательнее. Особенно важно выяснить, что произошло во время их последней встречи. ЛиГарвол дернул висевший над столом шнурок звонка. Мгновенно появился коренастый офицер в форме Солдат Света.

— Верховный судья! — отсалютовал офицер.

— Капитан… — Некоторое время судья молча рассматривал вошедшего. Он был почти готов отдать приказ о немедленном аресте и допросе доктора Фламбески, однако передумал, более тщательно осмыслив эту проблему. Недавно появившись в городе, стрелианец успел заслужить немалую известность. Его пациенты — люди состоятельные и хорошего происхождения, так что арест не останется незамеченным. Связь модного доктора с покойной ЛиХофбрунн только подогреет интерес к неприятному происшествию, которое желательно поскорее предать забвению. Эти отвратительные прислужники Злотворных, прозвавшие себя Мухами, и без того заполонили город своими мерзостными пасквилями. Они сумели прознать обо всем, что случилось на Зимнем Восхвалении — явно от кого-то из присутствовавших, и выводы, сделанные ими из болтовни безумной женщины, чрезвычайно опасны. Арест врача покойной, явное проявление озабоченности суда только подбросит новую пищу злобным клеветникам.

Иногда в интересах Автонна следует проявлять сдержанность и терпение.

— Вы приставите пару лучших агентов к дому номер шестнадцать на Солидной площади, — распорядился судья. — Взять под наблюдение квартирующего там иностранца, назвавшегося доктором Фламбеской. Обратить внимание на его передвижения, привычки и разговоры. Особенно тщательно учитывать имена посетителей Фламбески: пациентов, знакомых и прочих. Наблюдение незаметно для объекта вести круглосуточно.

14

Сержант Отборного полка Оршль любил свою работу. Ему нравилась свобода от надоевшей всем его сослуживцам тесной формы Солдат Света, нравились сложные переодевания, на которые приходилось идти ради незаметной слежки, особенно если очередная роль требовала роскошной одежды и важного вида, нравились независимость и разнообразие, освобождение от ежедневной рутины. Но, прежде всего, ему нравилось наблюдать за людьми, проникать в их тайны и обретать неосязаемую власть над теми, кто даже не подозревал о его существовании. Да, в такой службе было немало приятного.

Но нынешнее задание было смертельно скучным.

Изображать садовника в крошечном сквере на Солидной было несложно, и еще проще — держать объект под наблюдением. Оршль уже три дня следил за жильцом шестнадцатого дома, но за все это время не увидел ничего интересного. Похоже, заграничный доктор Фламбеска вел на удивление тихую жизнь, большую часть времени посвящая работе. Привычки его были неизменны. Он рано поднимался, ходил в ближайшую таверну завтракать и вскоре возвращался домой. В это время начинали появляться пациенты, бесконечная вереница гербовых карет и цветных портшезов; богатые, высокородные пациенты, разодетые в пух и прах, разъевшиеся и страдающие главным образом от скуки.

Поток пациентов редко иссякал раньше вечерних сумерек. Закончив дневной прием, доктор выходил в зимнюю тьму и в одиночестве бесцельно бродил по городу, видимо, желая размяться. Следовать за ним в такое время было легче легкого, потому что он шагал размеренным энергичным шагом, не пытаясь скрыться, а его широкие стрелианские одежды и прямоугольная шляпа были заметны издалека. Он никогда не останавливался поговорить с кем бы то ни было. Закончив ежедневную прогулку, доктор неизменно ужинал в «Разгоняющей Туман» и всегда сидел за столиком один. Случалось, что кто-нибудь из посетителей заговаривал с ним. Тогда он отвечал, вежливо, но кратко. Ел он обычно в молчаливом одиночестве. По-видимому, у него не было ни друзей, ни женщины, ни каких-либо знакомых: странно для молодого, знаменитого и полного сил человека, но это, строго говоря, не преступление.

После ужина Фламбеска кратчайшей дорогой отправлялся домой, в дом номер шестнадцать. Сержант Решбек, который, под видом бродячего молельщика или пьяницы, вел ночное наблюдение, докладывал, что доктор ни разу не покидал дома и не принимал посетителей ночью. Иногда свет в окнах его комнаты горел допоздна, но шторы были плотно задернуты, скрывая все, что за ними происходило. Скорее всего, ничего интересного.

Доктор Фламбеска, по единодушному мнению сержантов Оршля и Решбека, был самым тихим, спокойным и скучным типом из всех, за кем им приходилось следить. Легко предсказуем, лишен фантазии, явно безобиден, и к тому же страшный зануда. Не человек, а счетное устройство, раздающее больным пилюли от выдуманных болезней. Между собой сержанты прозвали объект наблюдения «Тик-так».

Тем больше было удивление сержанта Оршля, когда одним непогожим зимним днем Тик-так нарушил установленный им самим распорядок. Всего лишь крошечное отклонение от нормы, может быть, и незначительное, но все же хоть какое-то разнообразие.

Тик-так по обыкновению вышел из дома в конце рабочего дня. Уже час как стемнело, и на Солидной площади фонари под большими блестящими колпаками посылали дрожащие лучи, в зыбкие облака тумана. Тик-так направился к северу, вдоль реки Фолез. Оршль, как и положено, проследовал за ним. Объект, как всегда, не замечал лежки. Да и следить-то было особо не за чем.

И вдруг, совершенно неожиданно, Тик-так остановился в круге света от большого фонаря над табличкой с названием «Светлый разъезд». Он отрывисто хлопнул в ладоши, и на его призыв моментально отозвалась стайка услужливых факельщиков. Это само по себе было необычно, потому что объект уже доказал, что умеет найти дорогу в самом густом и непроглядном тумане. Еще необычнее Opшлю показалось то, что Тик-так, выбрав одного счастливчика, вручил факельщику маленький темный пакет, сопроводив его указаниями, которых сержант не сумел расслышать, и постоял, глядя вслед посыльному, факел которого метнулся в темноту, подобно упавшей звезде.

Сержант Оршль беззвучно выругался. Он стоял слишком далеко, чтобы расслышать слова, и не имел ни малейшего представления, что это был за пакет и кому он адресован. Можно было нарушить все инструкции и проследить за факельщиком. Или, соблюдая правила, остаться при объекте и ничего не узнать.

Если бы он мог разорваться надвое! Если бы здесь был Решбек!

Времени на размышления не было. Повинуясь выучке, наперекор своему чутью сыщика, Оршль остался на месте. Факельщик скрылся из виду, унося с собой пакет и ответы на множество вопросов. Тик-так продолжил свои бесцельные блуждания по улицам, потом свернул к знакомой таверне.

Оршль последовал за ним, полюбовался, как объект поглощает дорогое блюдо из тушеных в вине устриц и змеиных грибов в голубом тавриле, а затем проводил доктора обратно на Солидную.

Дверь за доктором Фламбеской закрылась. Теперь он, конечно, не появится до утра. Следить больше не за чем. Сержант Оршль вздохнул и расслабился. Он поступил как надлежало, и винить себя нет причины. Он все сделал по правилам.

Но при том сержант не мог избавиться от сомнений, не рассказывать о происшествии ни единой душе, даже Решбеку, но все-таки хотелось бы знать, что было в той посылке и кому она предназначалась.

— Вам пакет, сэр, — объявил дворецкий. — Только что доставлен.

— Вот как? Любопытно… Я ничего не жду. — Приятно заинтригованный, Дремпи Квисельд принял маленький сверток темного бархата. Любопытный дворецкий не уходил. Квисельд сдвинул брови, его голос прозвучал резче: — Вы свободны.

Слуга взглянул на хозяина с легким упреком, но послушно ушел. Квисельд помрачнел. Он вовсе не собирался обижать старого верного слугу.

Но что же делать? Никто лучше Квисельда не знал, что даже самый верный слуга способен предать своего господина. Ни на кого из них нельзя полностью положиться. А состоятельный человек вроде него неизбежно вызывает зависть, алчность и ненависть… Осторожность еще никому не вредила.

Квисельд тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Что-то одолели его в последние годы безрадостные размышления. Что ж, неожиданный подарок обещает желанное развлечение. Дремпи осторожно развернул сверток. Очень изящно упакован, однако ни карточки, ничего, что указывало бы на адресанта… Сознательно продлевая приятное волнение, он медленно разворачивал обертку, под которой обнаружилась изящная позолоченная шкатулка, доверху наполненная трубочным табаком. Квисельд глубоко вдохнул, и его реденькие брови взметнулись в радостном изумлении. «Золотой Лист», его богатый аромат ни с чем не спутаешь. Редкий и дорогой сорт, в последнее время его нигде не достать. В самом деле, прекрасный подарок!

Но от кого же? Квисельд снова осмотрел табакерку, тщательно исследовал бархатную обертку и даже ленточку. Ни надписи, ни карточки!.. Как видно, даритель желает остаться неизвестным. Странно. Он не удивился бы, если бы к такому приношению прилагалось письмо с просьбой об одолжении, благотворительном взносе или другой значительной услуге. Его, человека достаточно богатого, просто забрасывали подобными просьбами… но тут другое. Или, предостерег он себя, просьба поступит позже…

Ничего. Мысль о предстоящих утомительных хлопотах не способна отравить удовольствия от подарка. Набив трубку «Золотым Листам», почтенный Квисельд закурил. Первая же затяжка принесла легкость и покой; вторая согрела душу. Право же, «Золотой Лист» — чудо, и притом, как ни странно, не преследуемое законом.

Попыхивая трубочкой, Квисельд с новым удовольствием рассматривал комнату. Его маленькая гостиная, помещавшаяся в обширной хозяйской части дома, была воистину чудесна. Изумрудные шторы с золотой вышивкой, расписанный потолок, роскошный пол, выложенный зеленоватой плиткой шести тонко подобранных оттенков, драгоценная мебель, фарфор и старинная бронза. Порой Дремпи забывал, как все это прекрасно, просто забывал оглянуться кругом. Зато теперь его задумчиво блуждающий взгляд гулял по инкрустированным ставням, закрытым на зиму, но не запертым.

Квисельд в мгновение ока оказался на ногах. В два шага он подскочил к окну и дрожащими пальцами положил на место позолоченный болт засова.

Готово. Он облегченно перевел дыхание и улыбнулся, немного устыдившись своего испуга. Едва ли кто-нибудь рискнет вломиться в дом через окно второго этажа, выходящее на освещенную людную улицу.

Однако приходилось признать, что в нашем мире и такое возможно. Преступный ум бесконечно изобретателен. Никогда не угадаешь, что придумают воры, головорезы, взломщики, чтобы проникнуть в дом богатого человека. Дом, снабженный крепкими дверями и ставнями, с новейшими хитроумными замками. По коридорам день и ночь прохаживается охрана, двор стерегут свирепые мастиффы. Но богатому человеку никогда не знать покоя. В мире полно хищников, мечтающих о знаменитых сокровищах дома ЛиТарнгравов.

Дома Квиселъдов. Тринадцать лет, а он все не может привыкнуть. Нелепая, но понятная ошибка. Этот особняк веками знали как дом ЛиТарнгравов. Дом со времени постройки из поколения в поколение переходил к потомкам этого рода. Но теперь этот чудесный дворец, где его предки и он сам так долго служили благородным ландграфам, наконец принадлежит Дремпи Квисельду. Когда-нибудь он оставит его в наследство сыну Пфиссигу, и пока стоят его стены, дом будет зваться домом Квисельдов.

Разве он не заслужил этого своей верностью Белому Трибуналу? Верностью? По телу прошла неприятная дрожь. Квисельд глубоко вдохнул ароматный дым, и неприятное ощущение исчезло. Дом Квисельдов! Его собственное маленькое королевство. Правда, немного забытое в последнее время. У состоятельного человека столько забот и обязанностей… Неплохо было часок поотдыхать в собственных покоях. Он ведь уже много лет толком не отдыхал.

Медленно выйдя из гостиной, Квисельд неторопливо прошелся по комнатам, пожирая глазами чудеса и красоты и не забывая каждый раз проверять, заперты ли окна. Все закрыты ставнями и заботливо заперты. Отлично. Осторожность еще никому не вредила.