Бомба

В 1934 году итальянский физик Энрико Ферми выдвигает гипотезу о том, что за ураном, последним известным элементом в периодической таблице, располагаются и другие металлы. Получить их можно путем бомбардировки урана свободными нейтронами. С тех пор в Институте имени кайзера Вильгельма в Берлине ученый-химик Отто Ган со своей ассистенткой Лизой Майтнер, специалисткой в области физики, проводят бесчисленные опыты, добиваясь подтверждения гипотезы Ферми. Майтнер еврейка, но сумела пережить гитлеровские чистки благодаря своему австрийскому гражданству. И все же после аннексии Австрии вынуждена бежать в Швецию. Тогда Ган нанимает нового ассистента и продолжает осуществлять эксперименты, задуманные вместе со своей прежней сотрудницей.

Наконец осенью 1938 года, анализируя результаты очередной бомбардировки урана, Ган обнаруживает, что в барии, используемом им в качестве катализатора, возникает высокий уровень радиоактивности. Он сообщает об этом Нильсу Бору, но тот не верит, что такое возможно. Раздосадованный Ган связывается с Лизой Майтнер, живущей в эмиграции в Стокгольме, и просит ее высказать свое мнение. Она подтверждает правоту Гана: действительно, подвергшись бомбардировке нейтронами, ядро урана делится, образуя ядро бария и другие элементы (как одна капля воды может растечься на две, используя метафору Бора), а часть остаточной массы преобразуется в энергию в соответствии с эйнштейновской формулой Е=mc2. 1 января 1939 года Фриш прибывает в Копенгаген, чтобы сообщить новость Бору. Тот ошеломлен. Так Ган и Майтнер открыли деление ядра атома, положившее начало новой эре.

6 января появляется описание реакции ядерного распада в журнале «Натурвиссеншафтен». Начинается всеобщий ажиотаж: вскоре повсюду — в Америке, Копенгагене, Париже, Берлине, Москве, Мюнхене и Ленинграде — воспроизводятся эксперименты Гана.

В чем причина такой бурной деятельности? Любой физик может ответить на этот вопрос: уже многие десятилетия известно, что Вселенная состоит из микрочастиц материи, соединенных друг с другом силой притяжения, которую мы называем энергией. На определенном этапе Эйнштейн доказал, что материя и энергия — два разных состояния одной субстанции. И вот впервые человек может наблюдать переход материи в энергию, ослепительную энергию, выделяющуюся при расщеплении ядра атома урана… Но еще больше захватывает идея использования этой энергии на практике… Осуществления цепной реакции… Строительства ядерных реакторов… И, в противовес созидательным возможностям, производства оружия невиданной доселе разрушительной мощи…

С самого начала эта последняя перспектива кажется Гану самоубийственной и внушает безграничный страх. На встрече с коллегами из Института имени кайзера Вильгельма он даже предлагает утопить в море все запасы урана Германии, чтобы не допустить разработки смертоносного устройства. Его озабоченность усиливается, когда один из сотрудников отмечает, что вместе с оккупацией Чехословакии во владения рейха перешли богатейшие в мире месторождения урана в Иоахимштале… Итак, подготовлена сцена для действия под названием «Апокалипсис», занавес открывается…

После того как в Америке опубликованы результаты опытов по расщеплению ядра, многие ученые включаются в кампанию, направленную на то, чтобы убедить администрацию СИТА в возможности создания атомной бомбы, а также начать широкомасштабную программу исследований и опередить немцев в этой области. Среди этих ученых — несколько выдающихся физиков, вынужденных бежать из завоеванной Гитлером Европы: Эдвард Теллер (который, кстати, защищал свою докторскую диссертацию вместе с Гейзенбергом), Лео Силард и Юджин Вигнер. Они постепенно привлекают к участию в кампании таких знаменитостей, как Ферми, Бете, фон Нейман, Оппенгеймер и, конечно, Эйнштейн, которые к тому времени также перебрались на жительство в Соединенные Штаты.

В октябре 1941 года по указанию Рузвельта начинаются работы по созданию самого разрушительного в истории оружия — проект «Манхэттен».

Осенью 1939 года немецкие физики, объединившиеся в так называемое Uranverein — «Урановое общество», приглашают участвовать в своих заседаниях знаменитого Вернера Гейзенберга.

Уже через три месяца после этого Гейзенберг передает в Uranverein свою работу, озаглавленную «Возможности технического получения энергии на основе деления урана». В ней содержится обзор всех имеющихся немногочисленных материалов на эту тему, а также упоминается идея, развитая его учеником Зигфридом Флюгге, о том, что обычный уран состоит из двух изотопов: урана-238 и гораздо более редкого урана-235, только и пригодного для осуществления цепной реакции. Наконец, Гейзенберг выдвигает одну из величайших проблем атомной физики — и, как оказалось позже, неразрешимую для немецких ученых — достижение «критической массы», необходимой для цепной реакции.

Благодаря этому сочинению Гейзенберга в конце 1939 года Германия становится единственной страной мира, располагающей теоретической базой для серьезной атомной программы, тогда как правительства Соединенных Штатов и Великобритании едва проявляют интерес к данной теме.

Начиная с 1942 года ход войны резко меняется. Поражения германских войск на Восточном фронте тяжело сказываются на экономике рейха, Гитлер вынужден реорганизовать свое правительство. Среди первоочередных мер — назначение новым министром вооружений архитектора Альберта Шпеера, сделавшего так много для украшения Берлина. В гитлеровском кабинете министров Шпеер очень выделяется — интеллигентный, высокий, подтянутый, образованный, он не только кажется единственным нормальным человеком, но несомненно является самым изворотливым из всех приближенных фюрера.

Гейзенберг наконец добивается заслуженной политической реабилитации. После долгой изнурительной борьбы против Штарка и цепных псов Deutsche Physik он заручается поддержкой руководителей немецкой науки. Гиммлер сдерживает данное ему несколько месяцев назад обещание, и в апреле Гейзенберг получает двойное назначение в Берлине: деканом кафедры университета и, чуть позже, директором отделения физики Института имени кайзера Вильгельма вместо голландца Петера Дебая, отказавшегося помогать нацистам в развитии вооружений. В июне Гейзенберг подписывает очередной контракт и становится директором института и научным руководителем атомной программы.

Освоившись в новой должности в Берлине, Гейзенберг вскоре встречается со Шпеером и обиженно жалуется на недостаточное внимание, которое уделяется ядерным исследованиям.

— В Соединенных Штатах подобный проект сразу приобрел бы первоочередное значение, — подзадоривает он Шпеера.

Бывший архитектор выглядит заинтересованным и просит физика подробнее рассказать об атомной энергии и ее возможном использовании в военных целях. Терпеливо, как студентам на семинаре, Гейзенберг в общих чертах рассказывает министру вооружений о делении ядра, реакторе и цепной реакции.

— Прекрасно! — воодушевляется Шпеер. — Пора браться за дело Что нужно для активизации работы?

— Прежде всего нужны деньги для строительства циклотрона — аппарата по обогащению урана…

— Позвольте задать вам один прямой вопрос, профессор. Можно ли использовать атомную энергию, скажем, в бомбе?

— Думаю, что да, — невозмутимо отвечает Гейзенберг, но тут ж уточняет: — Впрочем, боюсь, изготовить ее до конца этой войны невозможно.

— А как вы считаете — американцы смогут создать такую бомбу раньше нас? — не успокаивается Шпеер.

— Вряд ли, — с уверенностью отвечает Гейзенберг. — У них должны возникнуть те же трудности, которые стоят перед нами. Можно разработать теоретическую схему бомбы, затратив на это несколько месяцев, однако гораздо больше времени займет ее техническое воплощение. Нужны годы, чтобы получить новые специальные материалы.

— Если так, то какой смысл форсировать эти исследования? — интересуется Шпеер.

— Тот, кто первым овладеет атомной энергией, станет властелином мира, — провозглашает Гейзенберг.

В результате беседы с руководителем атомной программы Шпеер соглашается присвоить ей категорию Kriegswichtig («важная для войны»), самую низшую из четырех ступеней военных приоритетов, но тем не менее открывающую доступ к ресурсам, достаточным для ее дальнейшего осуществления.

В 1940 году нацисты «мирно» оккупировали Данию. Для этого немцам даже не пришлось воевать, они просто перешли границу и сделали соседнюю страну чем-то вроде протектората.

Осенью 1942-ro, меньше чем через год после неудавшегося визита Гейзенберга в Копенгаген, обстановка резко меняется. Король Дании покидает страну, и Гитлер решает присоединить ее территорию к рейху. Губернатором вместо гражданского лица назначается эсэсовец, доктор Вернер Бест, и дотоле лояльное обращение с датчанами сразу же становится бесчеловечным. Это вызывает негодование населения, часть которого от пассивного протеста переходит к созданию отрядов Сопротивления, ведущих подрывную деятельность против оккупационного режима. Разъяренный таким неповиновением Бест объявляет военное положение, а также отдает приказ о проведении 1 октября 1943 года широкомасштабной облавы, в ходе которой планирует уничтожить всех датских евреев.

В середине сентября Бору доставляют шифрованную записку, в которой шведские дипломатические источники сообщают о неизбежных арестах евреев. Впервые с начала оккупации ученому в Дании угрожает опасность. Времени на долгие размышления не остается. В тот же день он связывается с некоторыми руководителями Сопротивления, и те обещают помочь в организации его скорейшего побега из страны, 29 сентября Бор с женой тайком выходят из дома и пешком направляются в Мусикбю, район Копенгагена, где проживают главным образом музыканты, расположенный вблизи гавани Сюдхавн. Там собирается группа из двенадцати человек, которые вместе с супругами Бор намереваются бежать в Швецию.

Ближе к десяти вечера группа направляется к берегу, где их ожидает маленькое рыболовецкое суденышко. Примерно через час после отплытия все четырнадцать пассажиров поднимаются на борт грузового корабля, на котором за ночь добираются до шведского залива Лимхамн и ранним утром 30 сентября сходят на берег Швеции. Оттуда беженцев доставляют сухопутным транспортом в Мальме. В тот же день Бор добирается поездом до Стокгольма, а там его уже встречает профессор Кляйн, бывший ассистент Отто Гана и Лизы Майтнер, чтобы на первое время разместил у себя дома.

После аудиенции у короля Густава V, наследного принца и встреч с различными представителями шведских властей, в ходе которых знаменитый физик просит оказать помощь в деле защиты датских евреев, 4 октября он отправляется в Великобританию на военно-транспортном самолете, срочно присланном правительством Ее Величества.

В Лондоне Бор встречается с сэром Джоном Андерсоном, министром финансов, физиком и химиком по образованию, который, по прямому указанию Уинстона Черчилля, назначен ответственным за британскую программу исследований атома.

— Многие ученые, в том числе сам Эйнштейн, неоднократно обращались к президенту Рузвельту, — рассказывает Андерсон Бору, — с просьбой дать указание о создании атомной бомбы на основе проекта, разработанного Энрико Ферми в Чикаго. Наконец такое решение принято 9 октября 1941 года.

— Я и понятия не имел, что в Соединенных Штатах интерес к атомной энергии настолько высок, — удивленно и обеспокоенно произносит Бор.

— Должен сказать вам, профессор, что мы теперь тоже располагаем собственной атомной программой, известной под кодовым названием «Литейные горны», — с нескрываемой гордостью заявляет Андерсон. — Ею руководят профессор Фриш и профессор Пейерлс. Вы должны знать их очень хорошо, поскольку оба в свое время были учениками Гейзенберга.

Бор с трудом представляет себе действительные масштабы деятельности союзников в области исследований атома, развернутой за последние месяцы. Он и раньше не сомневался, что американские и британские ученые неизбежно займутся этим вплотную, но никак не ожидал, что они продвинутся так далеко.

— Начиная с 1941 года, — продолжает Андерсон как ни в чем не бывало, — британский и американский комитеты начали координировать свою работу, а летом текущего года совместная рабочая группа подготовила служебную записку по поводу потребности в уране-235 для оснащения бомбы. В июле 1942 года я позволил себе направить премьер-министру Черчиллю записку, в которой предлагал объединить британскую и американскую атомные программы с тем, чтобы обе страны строили бомбу совместно на территории США. — Подобная идея, конечно, не вызвала восторга премьер-министра, однако рассказчик умалчивает об этом. — 19 августа 1943 года на конференции в Квебеке Рузвельт и Черчилль подписали соглашение о совместном сотрудничестве между США и Соединенным Королевством по вопросам программы «Литейные горны».

Но даже если бы всего перечисленного не хватило, чтобы по-настоящему встревожить Бора, Андерсон добавляет еще одну, весьма важную подробность: 2 декабря 1942 года в Чикагском университете коллектив ученых, возглавляемый Энрико Ферми, осуществляет первую устойчивую цепную реакцию.

— Вот уж действительно сюрприз, — только и может выговорить датчанин.

— С нынешнего года, — завершает свой рассказ Андерсон, — эксперименты, связанные с программой, проводятся в новой секретной лаборатории, построенной в пустыне Нью-Мексико. Ею руководит ваш старый знакомый — Оппенгеймер.

На той же неделе Бору вручают письменное предложение британского правительства стать научным советником программы «Литейные горны». Спустя несколько дней генерал Лесли Гроувз, военный руководитель проекта «Манхэттен», также приглашает его включиться в работу в составе команды советников. В качестве компромисса Бор отвечает на оба послания, предлагая свои услуги в совместном сотрудничестве, правительства Великобритании и Соединенных Штатов принимают это предложение.

Бор с сыном Ore приезжают в США 6 декабря. По соображениям безопасности им выдают документы с вымышленными именами, с этого момента они известны всем как Николас и Джеймс Бейкер. В отличие от других ученых новоиспеченные Бейкеры не поселяются на постоянное жительство в Лос-Аламосе, где находится Национальная лаборатория, но часто наведываются туда и живут там подолгу.

Вскоре сотрудники лаборатории делают решающее открытие: уран-235 может быть использован в виде энергоносителя ядерной бомбы; они доказывают, что следующий элемент в периодической таблице, плутоний — один из «трансурановых» элементов, предсказанных Ганом и Ферми, —легко распадается, а один из его изотопов, плутоний-24о, делает это произвольно, без предварительной бомбардировки нейтронами. Руководители проекта, не теряя ни секунды, принимают решение: наряду с бомбой, начиненной ураном-235 тут же начать производство другой, с плутонием-240.

Между тем жизнь Гейзенберга в Германии совершенно не похожа на перипетии Бора. В ноябре 1942 года министр финансов Пруссии Иоганнес Попиц приглашает его присоединиться к знаменитому «Кружку по средам», престижному дискуссионному клубу, существующему уже несколько десятилетий, чьи участники собираются в означенный день недели, чтобы обсудить вопросы развития науки, но также — необходимо отметить — менее возвышенные и более насущные проблемы.

Заседания кружка проводятся по очереди в доме каждого из его членов, и, по сложившейся традиции, хозяин всякий раз угощает гостей небольшим ужином, а также делает короткое сообщение о том, чем он профессионально занимается. В числе наиболее известных участников кружка (а их в общей сложности двадцать восемь) профессора Эдуард Шпрангер, Вольфганг Шадевальдт и Йене Йессен, посол Ульрих фон Хазен, врач Фердинанд фон Зауэрбрух, а также генерал Людвиг Бек. Излишне упоминать, что некоторые из них станут ключевыми фигурами в заговоре против фюрера 20 июля 1944 года.

Члены кружка придерживаются примерно одинаковых политических взглядов: крайний национализм, превосходство моральных соображений над практическими интересами, скрытая и молчаливая ненависть к нацистам. На своих встречах они не упускают возможности помянуть недобрым словом мерзкого Шимпански — под этой кличкой ими подразумевается фюрер.

Днем 5 июля 1944 года Адольф фон Рейхсвайн неожиданно навещает Гейзенберга в его институте. Тот помнит посетителя по нескольким предыдущим встречам в «Кружке по средам». Без долгих предисловий фон Рейхсвайн предлагает Гейзенбергу участвовать в покушении на Гитлера, запланированном на ближайшие дни. Ученый, обладая природным даром воздерживаться от принятия скоропалительных решений, желает заговору удачи, но вежливо отказывается участвовать в нем лично под предлогом того, что не приемлет насилия ни в каком виде. Через несколько дней Рейхсвайна арестовывает гестапо.

Вечером 12 июля 1944 года происходит последнее заседание «Кружка по средам». Так случилось, что настала очередь Гейзенберга принимать гостей. Для выступления перед приглашенными Гейзенберг выбирает сразу несколько тем. Во-первых, рассказывает о строении звезд; во-вторых, с увлекательными подробностями описывает происходящий в них процесс ядерного распада; и, наконец, рассуждает о возможности искусственного воспроизведения этого процесса.

Из десяти членов кружка, присутствующих на том заседании, четверо с трудом могут сосредоточиться на законах небесной сферы: Йене Йессен; Гидо Бек, брат генерала; Фердинанд фон Зауэрбрух и Людвиг Дильс. Все они через несколько дней окажутся поверженными после провалившегося заговора.

19 июля Гейзенберг спешно покидает Берлин с намерением навестить свою семью, с нетерпением ожидающую его на вилле в Урфельде. Именно там он на следующий день узнает по радио о провалившейся попытке государственного переворота.

С 21 июля начинаются повальные аресты. Гиммлер хочет полностью искоренить мятежный дух, поселившийся в рейхе. Тысячи людей брошены в застенки только за то, что они состоят в родственных или дружеских отношениях с заговорщиками. Почти все члены «Кружка по средам» схвачены, брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря либо расстреляны. Все, кроме Гейзенберга, находящегося под покровительством Гиммлера, Шпеера и Геринга. Все, кроме Гейзенберга, чья верность рейху апробирована и не вызывает сомнений.

Фактически именно Гейзенберг является главным генератором идей атомной программы, а значит, именно он во всем рейхе определяет общие параметры исследований в этой области. Тем удивительнее выглядит тот факт, что Курт Дибнер, работающий в экспериментальной лаборатории в Готтове в ведении Имперского физико-технического института, начинает опережать Гейзенберга на пути к достижению вожделенной цепной реакции. Вопреки установленным параметрам исследований Дибнер использует на практике собственную догадку и строит атомный котел, внутрь которого вместо обычных пластин окисла урана помещает небольшие кубики из того же материала, плавающие в тяжелой воде. С первой же попытки Дибнер добивается того, что количество произведенных нейтронов превышает количество поглощенных нейтронов примерно на тридцать шесть процентов — намного больше любого показателя, достигнутого до сих пор Гейзенбергом. В ходе второго эксперимента, проведенного в середине 1943 года Дибнер увеличивает результат в несколько раз, доведя его до ста десяти процентов, и еще больше приближается к.цепной реакции, которая все же остается пока недосягаемой. Очевидно, он выбрал верное направление в поисках критической массы, достаточной для начала цепной реакции, но вынужден прекратить исследования, поскольку именно в это время внезапный налет авиации союзников сравнивает с землей завод Дегусса, производивший урановые кубики для опытов.

В середине 1944 года нацистские власти решают сосредоточить значительную часть экспериментов с атомом в одном из секретных бункеров в Берлине в связи с тем, что тяжелые условия военного времени чрезвычайно затрудняют нормальную работу. Конструкция бункера защищает его обитателей от разрывов бомб и радиации; стены сложены из мощных бетонных блоков толщиной более двух метров. Оборудование состоит из просторной лаборатории, мастерской, воздушного и водяного насосов, запасов тяжелой воды и разнообразных электронных устройств контроля над радиоактивными элементами — настоящий Лос-Аламос в миниатюре.

Здесь размещают коллектив ученых Гейзенберга, а также часть сотрудников, доставленных из Гейдельберга. Однако уже к концу 1943 года да нескончаемые бомбардировки делают практически невозможным продолжение исследований, поскольку, хотя содержимое бункера находится в безопасности, этого нельзя сказать об электростанциях, снабжающих его энергией, и тем более о домах, где проживают ученые.

Осенью Гейзенберг отправляет треть своих сотрудников в затерянную среди непроходимых лесов деревеньку Гехинген. В декабре Вирц и Гейзенберг проводят еще один эксперимент с пластинами окисла урана, в котором впервые используют, как и американцы, в качестве замедлителя графит, а не тяжелую воду. Хотя им удается достичь увеличения числа нейтронов на двести шесть процентов, до столь необходимой цепной реакции еще далеко.

За три месяца до окончания войны, в январе 1945-го, Вирц все-таки делает последнее усилие и конструирует батарею из сотен урановых трубок, подвешенных с помощью алюминиевой проволоки внутри цилиндра, наполненного последними полутора тоннами тяжелой воды, чудом сохранившимися в институте. Цилиндр защищен слоем чистого графита и погружен в колодец с водой, построенный в бомбоубежище. В тот момент, когда все готово для начала эксперимента, приходит приказ срочно демонтировать оборудование: части Красной армии неудержимо приближаются к Берлину, и нельзя допустить, чтобы инструменты и ученые-ядерщики попали в руки к советским военным. Вирц немедленно эвакуируется в Гехинген, где его уже ожидает Гейзенберг.

В феврале 1945 года, лишь за два месяца до самоубийства Гитлера и капитуляции Германии, ученые-ядерщики продолжают пытаться запустить реактор. Укрытые в деревеньке Гайгерлох неподалеку от Гехингена, они трудятся над установкой реактора внутри небольшой пещеры, прозванной «Атомкеллер» («атомный погреб»), предварительно переоборудованной под лабораторию.

Да, думает Гейзенберг, мы похожи на вымирающее племя, на последних обитателей на этой земле, одержимых жаждой славы и бессмертия. А иначе для чего нам понадобилось бы испытывать атомный котел в последние дни войны, проигранной, как нам хорошо известно, уже много месяцев назад? Для чего еще нужно это последнее усилие, этот жест несмиренной гордыни, как не для того, чтобы сказать всем: по крайней мере, здесь мы превзошли врага?

— Эксперимент серии «Б» номер восемь, — слышит он слова Вирца, они звучат словно заклинание шамана, взывающего к помощи духов для спасения своего племени.

Перед их глазами находится большой металлический цилиндр, похожий на колдовской котел. Они сами — жрецы, готовые сварить волшебное варево по рецепту, передающемуся из поколения в поколение. Только вместо жаб и крыльев летучих мышей (почему-то именно эти ингредренты приходят Гейзенбергу на ум) им предстоит соединить не менее загадочные составляющие — окись урана и тяжелую воду… Он и Вирц на секунду останавливаются, у всех одинаковое чувство — напряжение игрока, ставящего на кон последнюю монету.

С благоговением, как священники, проводящие обряд причащения, снимают с реактора графитовую крышку, готовясь лицезреть чудеса, которые вот-вот должны там произойти. Словно в готической ризнице, сотни маленьких приношений — кубиков из необычного материала под названием «уран» — висят и покачиваются на тоненьких алюминиевых цепочках, как медальоны в память о первом причастии. Затем в этот огромный круглый стакан наливают тяжелую воду. «В сей чаше кровь моя, кровь новая и вечная», — приходит кому-то на ум.

Так и есть, это чаша Грааля, приз, коего Гейзенберг добивался столько лет, итог его жизненных исканий. Как же он не догадался раньше! Ну конечно, этот огромный реактор, уран, тяжелая вода — божественный эликсир, который сделает его мудрее, сильнее, талантливее. Посреди «Атомкеллер», атомной кельи-землянки, ему вот-вот будет вручена награда, предмет мечтаний с детских лет. И Гейзенберг чувствует себя немного героем, чем-то сродни тому юноше, что одолел Клингзора и заслужил благословение Создателя.

— Начинайте, — чуть слышно произносит он.

В помещении воцаряется полная тишина, сравнимая с безмолвием верующих, замерших в ожидании божественного чуда, или преисполненных благоговения рыцарей Грааля, собравшихся в замке Монсальват и не спускающих глаз с чаши; все молятся, все ищут спасения… Понемногу тяжелая вода начинает смачивать атомы урана, лаская их, активируя, вдыхая в них жизнь, побуждая спариваться и делиться, взрываться, бросаться друг на друга, отскакивать, подпрыгивать и размножаться, взаимодействовать… Постепенно начинается реакция. Да-да, реакция! Вот оно, долгожданное чудо! Чудо спасения! Вирц вдруг вспоминает, что они не приняли никаких мер защиты на случай возникновения цепной реакции; переполнявшие их досада и нетерпение заставили позабыть о самом очевидном, о необходимости соблюдать осторожность. А может, хоть они в этом и не признаются, им не жаль отдать свои жизни, только бы эксперимент удался и навеки их обессмертил.

Вирц поворачивается к Гейзенбергу и говорит, что в их распоряжении лишь небольшой слиток кадмия (металл, способный быстро поглощать нейтроны) на случай осложнения, однако не уверен, что его будет достаточно, если реакция пойдет особенно бурно. Гейзенберг на секунду задумывается, но его мысли тут же переключаются на другое; он слишком занят подсчетами роста энергетической мощности… Так, так, давай еще, да, еще немного, еще…

Внезапно процесс останавливается. И это все? А рыцарям Грааля разрешается плакать? Гейзенберг еще раз проверяет свои расчеты. Его голос звучит устало и обреченно.

— Шестьсот семьдесят процентов, — только и произносит он.

— Самый высокий уровень размножения из когда-либо достигнутых, — отмечает Вирц.

Ну и что ж, что самый высокий? Все равно неудача, очередная оглушительная неудача. И последняя.

— Для достижения критической массы понадобится дополнительно пятьдесят процентов урана и тяжелой воды, — бормочет Гейзенберг.

— Может быть, еще удастся заполучить материал из запасов лаборатории Дибнера в Штадтильме.

— Может быть.