Клеопатра задыхалась в дыму; она упала бы, если бы ее не подхватила верная Аретея. Пертинакс в это время бился в метре от нее с двумя легионерами, за спинами которых стоял Антоний и выжидал удобного момента, чтобы поразить юношу насмерть. - Мы погибли, Аретея, - прошептала царица, тяжело дыша в наполнивших зал удушливых клубах. - Нет, - ответила служанка, и слезы выступили у нее на глазах. - Боги должны нам помочь! И в эту минуту, словно в подтверждение ее надежд на помощь высших сил, из дыма возникла девушка, державшая небольшой факел, и с ней - старик. Вглядевшись в нее, Аретея узнала Хрисиду... - Царица, взгляни! - зашептала она Клеопатре. - Хрисида! - воскликнула та. - Откуда ты? Как ты здесь оказалась? - Покинув сад, я, как мы и договорились, отправилась к дедушке Евдамиду, - торопливо заговорила Хрисида, - но его каморка была пуста... Я бросилась его искать, и тут встречный поваренок рассказал мне, что несколько часов назад Евдомида куда - то увел евнух Тирс... - Он начал избивать меня и грозился зарезать, требуя, чтобы я показал ему подземный ход, который выходит из дворца, - сказал Евдамид, сопровождая надрывным кашлем почти каждое свое слово. - И ты открыл ему эту тайну? - спросила Клеопатра. - Что ж мне оставалось делать, моя царица?.. - с плачем ответил старик. - Скорее всего. Тирс, узнав о заговоре рабов, решил поскорее покинуть дворец, чтобы не погибнуть от мечей мятежников, - высказала предположение Хрисида. - Я думаю, нам нужно последовать его примеру. - Да, царица! - оживилась Аретея, - Евдамиду известно, где начинается подземный выход из дворца! Идемте за ним!.. - Ты можешь нас вывести отсюда? - обратилась к старику Клеопатра. - Да, царица. Вход в подземную галерею недалеко... Вон ту стену всю заволокло дымом, а между тем в ней есть маленькая дверца, которая выведет нас в соседнее помещение, где дыму меньше... Через эту дворцу мы с Хрисидой попали - сюда, услышав голоса и звон мечей... - Сердце мне подсказало, что ты здесь, моя царица, и с тобой - тот юноша, которого послали нам боги. - - шептала Хрисида, припадая губами к руке Клеопатры. - Как он храбро бьется! - в .восхищевии пробормотал Евдамид, всматриваясь в факельные сумерки слезящимися от дыма глазами. Пертинакс в это время сразил еще одного римлянина и, пользуясь представившейся передышкой, обернулся к Кла патре. Его глаза были полны отчаяния, но при взгляде на Клеопатру в них засветилась любовь. - Совершается моя заветная мечта - умереть у твоих ног, сражаясь за тебя, о прекрасная царица! - воскликнул он. - Я счастливейший из смертных! - Не спеши умирать, - сказала она. - Посмотри: это Хрисида и Евдамид; боги привели их к нам, чтобы указать выход отсюда! - Что? - изумился Пертинакс. - Подземный ход все-таки существует? Да, и Евдамид знает к нему дорогу... - сказала Хрисида. - Это недалеко отсюда... Пертинакс обернулся к своим воинам. В живых осталось лишь пятеро. Они едва сдерживали яростный напор римлян. - Вперед, мои храбрые солдаты! - среди криков и звона мечей раздавался время от времени зычный голос Антония. - Уничтожим варваров! Не посрамим славу римскогооружия! - Да здравствует Британия и ее король! - отвечали разрозненные голоса обороняющихся. И все - таки силы были слишком неравны. Пергинакс ясно видел что еще четверть часа - и все его храбрые воины полягут в жестокой схватке. - Отступаем! - приказал он, показывая на дальний конец зала, охваченный дымом. Британцы сгрудились вокруг своего короля и отошли в угол, где все тонуло в сплошном дыму. Огни факелов метались в нем, почти не рассеивая дымных сумерек. Римляне, бросившись преследовать противников, сослепу наносили раны друг другу. Между тем беглецы обнаружили в углу дверцу, в которую проскользнули Клеопатра, ее служанка и Евдамид. В безлюдном помещении за дверью дыма было меньше; на стене чадил факел освещая низкие своды. Пертинакс и еще трое оставшихся в живых британца задержались у двери. - Беги, Клеопатра! - крикнул Пертинакс. - Пусть Евдамид выведет тебя из этого проклятого дворца, а мы будем удерживать римлян здесь, сколько сможем. Дым и темнота будут нам подмогой! - Я не уйду без тебя, Пертинакс... - и с этими словами Клеопатра бросилась на грудь любимому. - Мне не будет жизни без тебя! Умирать - так вместе!.. - Нет, король, ты должен жить! - вскричал один из воинов. - Тебя ждет народ Британии, страдающий от междоусобиц. Лишь ты один, имея родовое право на власть, сможешь объединить страну и дать отпор новому походу римлян на нас! - Мы и втроем задержим Антония и его воинов, - подхватил его товарищ. Здесь слишком узкий проход, чтобы они смогли нас быстро одолеть, а за это время вы достигнете подземного хода и уйдете их дворца!.. - Поторопись король! - закричал третий воин, скрещивая меч сразу с двумя римскими мечами. - Поторопись! - Бежим, Пертинакс... - Клеопатра потянула его за руку. - Евдамид говорит, что вход в подземную галерею близко... - Я не могу оставить своих товарищей... - в тревоге ответил Пертинакс, но следующий довод Клеопатры заставил его сдаться: - Но тогда я останусь совсем одна! - воскликнула царица. - А ты обещал защищать меня! - И я сдержу свое слово, - решился Пертинакс. - Идем, Клеопатра. Веди нас, Евдамид! Они быстро миновали Сумеречное помещение и, пройдя еще ряд разгромленных, безлюдных комнат, оказались в огромном сводчатом зале, в дальнем конце которого стоял золотой трон египетских царей. Зал был отделан с необычайной пышностью. Даже недолгое хозяйничанье в нем мятежных рабов, поотбивавших бриллианты со спинки трона, не умаляло внушительного впечатления, которое он производил. В нишах между высокими окнами стояли мраморные статуи богов и богинь - потомки Птолемея Лага не стыдились украшать ими свои дворцы. Полушария потолка поддерживали легкие колонны из черного мрамора, завершавшиеся золочеными капителиями. Пол был искусно выложен цветной мозаикой, изображавшей историю страсти Психеи - к греческому богу любви. Лагиды устраивали в этом зале торжественные приемы послов и блестящие празднества для местной знати. А в последнее время на тигриных шкурах, устилавших трон, рядом с Клеопатрой, вопреки строгому дворцовому этикету, любил восседать Антоний... Теперь зал был пуст и сумеречен, лишь эхо прошелестело под его сводами, когда в нем появились беглецы. - Где же вход в подземную галерею? - спросила Клеопатра, недоуменно оглядываясь. - Я была в этом зале много раз, но ничего подобного в нем не замечала... - И не могла заметить, моя царица - с поклоном отвечал Евдамид, - потому что вход этот хранится в глубокой тайне, и предназначен для того, чтобы владыка Египта избежал мечей заговорщиков, если бы они вздумали неожиданно напасть на него... С этими словами Евдамид обошел трон и позади него, в. глухой стене, у которой обычно стояли телохранители Клеопатры, нащупал потайную кнопку. Старик нажал на нее, и сразу пришел в действие секретный механизм. Дверь, замаскированная под богатый декор, украшавщий стену, раскрылась, и за ней обнаружился затхлый и темный коридор, уходивший куда - то вниз, - О боги, мы спасены! - воскликнула Хрисида. Пертинакс взял у нее факел и, подойдя к двери, обернулся к своим спутникам. - Это единственный путь, который выведет нас отсюда! - сказал он. - Все остальные пути для нас отрезаны. Идемте! Но едва он сделал несколько шагов вглубь подземелья, как до его слуха донеслись мерные шаги множества ног и тяжелое бряцанье оружия. Изумленный, он вернулся в тронный зал. Его спутники застыли в ужасе: из подземной галереи вышел ухмыляющийся Торс, а следом за ним, с копьями напепевес шли легионеры Октавиана!
      Гпава VIII
      Как раз в эту минуту с торжественным криком в зал ворвался Антоний. Он и его воины наконец пробились сквозь непрочный заслон, который образовали три храбрых британца, и, преследуя Пертинакса и Клеопатру, угодили прямо в руки солдатам Цестия, отправленных Октавианом для пленения царицы. Завидев Антония, которого в войсках Октавиана хорошо знали, пришельцы испустили победный клич и, обнажив мечи, бросились на бывшего триумвира и его людей. Те после недолгого боя обратились в бегство. Когда в зале остался лишь Антоний и три его самых верных воина, Цестий поднял руку и громко крикнул, приказывая своим людям остановиться. Солдаты повиновались ему. Между тем из потайной двери за троном выходили все новые и новые воины; вскоре они заполнили все пространство вдоль стен и у колонн, оставив свободным лишь участок посредине, где стоял, затравленно озираясь, Антоний со своими воинами. Он понимал, что от людей Октавиана ему ничего ждать пощады и готовился как можно дороже продать свою жизнь. Но прежде он жаждал упиться кровью Клеопатры и Пертинакса, безмолвно стоявших невдалеке от него. Цестий хотел было приблизиться к царице, чтобы увести ее, но Пертинакс угрожающе взмахнул мечом, а Клеопатра прижалась к юноше, и легату пришлось отступить. Молодой британский король подвел обессилевшую от ужаса царицу к трону и усадил на тигриные шкуры. Сознание, что она, какникак, - владычицы Египта, заставило ее взять себя в руки, выпрямиться на троне и окинуть надменным взором умолкнувшие ряды римлян. - Марк Антоний! - возгласил между тем Цестий. - Народом римским и сенатом ты объявлен врагом отечества и должен быть казнен. Казнь должна свершиться немедленно. Хочешь ли ты сказать что-нибудь перед смертью, что мы могли бы передать потом твоим родственникам? - Да, доблестный Цестий! - ответил Антоний. - Но не для родственников, изменивших мне, предназначаются мои предсмертные слова, а для тебя! Вот этот молодчик, - концом меча он показал на Пертинакса, - нанес мне оскорбление, которое можно смыть только кровью. Он посягнул на женщину, которую я люблю больше жизни. Позволь мне и моим воинам расправиться с ним. - Четверо против одного? - усмехнулся Цестий. - Не слишком ли большим будет твой перевес? - Это варвар, - проревел Антоний, - нанесший оскорбление римлянину! Моя душа не успокоится и после моей смерти, если он останется жив!.. Солдаты, толпившиеся вокруг, начали просить легата, чтобы тот уступил просьбе Антония и дад ему сразиться с варваром. Многие из них еще помнили Цезаря, с которым Антоний был дружен, и сами ходили под началом Антония против Помпея и Брута. Слишком многие его воины сочувствовали опальному полководцу, чтобы Цестий не уступил его просьбе. - Будь по - твоему, Антоний, - сказал он, - хотя тебе лучше было бы сразу покончить с собой, попросив одного из твоих воинов заколоть тебя мечом. Но если ты хочешь вначале расправиться с этим варваром, то так и быть - я уступаю его тебе. Но ты должен помнить, что и сам переживешь его ненадолго! - Благодарю тебя, Цестий, - сказал Антоний, не сводя с Клеопатры горящих ненавистью глаз. - Боги воздадут тебе за твою доброту. Римские воины одобрительно зароптали и расступились, образовав посреди зала довольно большое свободное пространство, на котором могли бы развернуться сражающиеся. Пертинакс, сжимавший свой ассирийский меч обеими руками, знал, что ярость Антония направлена прежде всего против изменившей ему любовницы, это ее смерти он желал, выпрашивая у Цестия отсрочку приговора. Молодой король в эти минуты не думал о смерти; все его мысли были направлены на то, чтобы не дать Антонию коварно прорваться к трону и неожиданно для всех заколоть Клеопатру. Поэтому он встал спиной к ней, с намерением в предстоящем поединке не подпустить Антония к трону. Меч Пертинакса скрестился с короткими мечами римлян в зловещей тишине, воцарившейся в зале. Антоний в первые минуты схватки предпочитал держаться за спинами своих солдат, экономя силы, а скорее всего, как догадался Пертинакс, выжидая удобного момента, чтобы внезапно броситься с мечом на Клеопатру. Но такая тактика Антония вызвала неодобрение у следивших за поединком римлян. Они начали осыпать Антония насмешками и вскоре симпатия подавляющего большинства зрителей оказались на стороне Пертинакса. Каждый удачный удар британца сопровождался восторженными возгласами и подбадриваньем, а когда Пертинакс проткнул насквозь одного из воинов Антония, весь зал зааплодировал. Клеопатра, которая в первые минуты поединка была на грани обморока, приободрилась, на ее бледном лице выступил румянец. - Я верю, Пертинакс победит! - шептала Христина, устроившаяся у подлокотника трона. - С нами богиня - мать, она не даст нам погибуть... - вторила ей Аретея. Клеопатра оставалась безмолвной и неподвижной, ее глубокие глаза не отрывались от молодого британского короля. Вместе со всем залом она испустила испуганный стон, когда Пертинакс оказался на полу, и туг же радость вспыхнула в ее глазах, когда Пертинакс из неудобного положения, лежа, поразил насмерть еще одного противника. Теперь против Пертинакса осталось двое - Антоний и один из его воинов, который был ранен и не представлял для Пертинакса особой опасности. Вскоре этот воин получил еще одну рану и, обливаясь кровью, опустился на мозаичный пол. Перед Пертинаксом остался один Антоний. Страсти в зале накалились; зрители, выглядывая из - за голов друг друга, старались не упустить ни одной подробности этой схватки, из - за чего круг, в котором происходило сражение, значительно сузился. Противники оказались достойны друг друга. Поединок затянулся. Большие прямоугольные окна озарились лучами рассвета, когда, наконец, Антоний, извергнув на Пертинакса проклятие, с воплем ринулся на него, сжав меч обеими руками. Но Пертинакс хладнокровно увернулся, и римлянин, проскочив мимо, под дружный гогот зрителей растянулся на полу. Британец подскочив к нему и, уперев колено ему в грудь, приставил к его горлу конец своего меча. - Клеопатра! - воскликнул Антоний в смертельной тоске. - Знай, что я всегда любил тебя, любил так, как еще не любил ни одни из смертных! Душа моя и после смерти будет принадлежать тебе одной!.. О, Клеопатра... На глазах побежденного римлянина выступили слезы, а в глазах было столько муки, что Пертинакл замешкался с нанесением последнего удара. - Убей его, варвар, и ты получишь свободу! - крикнул Цестий и, как это делают римляне на гладиаторских ристалищах, вытянул вперед руку с опущенным большим пальцем. - Смерть побежденному! - подхватила крик легата толпа солдат, и поднялись десятки рук с оттянутым книзу большим пальцем. - Убей его, и Октавиан щедро наградит тебя, - громче всех кричал Цестий, в кровожадном азарте приближаясь к Пертинаксу и Антонию. - Он приговорен к смерти и все равно умрет, зато, убив его, ты спасешь себя! Ну же! Вонзи меч ему в глотку! - Рази! - шумели вокруг. - Продырявь его! Проткни!.. - Убей меня, варвар... - прошептали запекшиеся губы Антония. - Я проиграл и жизнь, и любовь. Женищина, которую я боготворил, не любит меня... Лучше умереть, чем терпеть мучительную пытку ревности. Отныне каждая минута жизни будет доставлять мне одни лишь страдания... Сжалься надо мной, варвар, прикончи меня... Но Пертинакс вдруг поднялся на ноги и, обернувшись к Клеопатре, вопрошающе протянул к ней руку. - Твое слово, царица, - крикнул он, - жить ему или умереть? Клеопатра закрыла лицо руками и плечи ее вздрогнули от беззвучных рыданий. - Антоний... - в воцарившейся тишине чуть слышно проговорила она. Клянусь Изидой, я никогда не любила его... Никогда... - Прикончи же меня!.. - услышав ее слова, в ярости проревел Антоний и руками схватился за лезвие пертинаксова меча. Но британец выдернул его. - Я преклоняюсь перед силой твоих чувств, римлянин, - сказал он. - Хотя мы и любим одну и ту же женщину, я не желаю обагрять свой меч твоей кровью. Клеопатра отныне не достанется ни тебе, ни мне, а значит, мне незачем убивать тебя, своего товарища по несчастью. Антоний побагровел. Отказ Пертинакса убить его был для горделивого римлянина страшным оскорблением. Этот варвар осмеливается равняться в благородстве и силе своих чувств с ним, Марком Антонием!.. Но то, что произошло в следующую минуту, заставило его взвыть от гнева. Пертинакс, на глазах сотен опешивших от изумления римлян, бросился к ногам Клеопатры и нежно обнял ее. Она улыбнулась сквозь слезы и, не тая своей любви, приникла губами к его губам. Зал затаил дыхание... И тут раздался громоподобный рев. Это вскочил на ноги красный от бешенства Антоний. Подбежав к Пертинаку, он в бессильном гневе сжал кулаки и заозирался в поисках оружия. В этот момент из - за спинки трона вынырнул Тирс, ненавидевший Клеопатру. Желтые глазки евнуха плотоядно сверкнули, рот осклабился в мстительной ухмылке. - Держи, Антоний! - крикнул они кинул римлянину кинжал. Антоний подхватил его налету и, не успели Цестий и его солдаты опомниться, как он несколько раз вонзил его в спину молодому королю Британии. Лицо Пертинакса исказилось от боли, Клеопатра в ужасе закричала. - Прощай, Клеопатра!.. - прошелестели умирающие губы. - Я... люблю... тебя... Голова Пертинакса бессильно опустилась на колени парицы, тело его поникло. Крик заглох в горле прекрасной гречанки. Она оцепенела. Ей вдруг представилась далекая северная страна, где она никогда не бывала, но зеленые холмы и тенистые дубравы которой видела сейчас перед собой с поразительной отчетливостью. Ей вспомнились рассказы любимого, и она представила себя скачущей по цветущему лугу на горячем коне, а рядом мчится ее молодой король, улыбается ей и протягивает ей руку. Солнце заливает его сияющее открытое лицо, на ветру развеваются его светлые волосы... И вдруг, страшно взвыв, Клеопатра подняла руками мертвую голову и в каком-то жадном исступлении приникла губами к посинелым губам. На Антония это произвело ошеломляющее впечатление. - Так погибни же и ты, несчастная! - вскрикнул он и с окровавленным ножом бросился на Клеопатру. Но тут опомнились Цестий и римляне, которым был дан категорический приказ сохранить Клеопатру живой. Они опрометью кинулись на ревнивца. В один миг между Антонией и Клеопатрой, целующей мертвого Пертинакса, образовалась стена, ощетинившаяся выставленными копьями и мечами. Но Антоний был вне себя, он искал смерти. Как громадный затравленный медведь, он навалился всем своим массивным телом на копья легионеров и, прежде чем был проткнут и разрублен в куски, успел вырвать у кого - то из воинов меч и в короткой отчаянной схватке погрузить его не в одну грудь. Изрубленный труп поверженного Антония рухнул на мозаичный пол недалеко от трона Клеопатры. Цестий приблизился к своему бывшему полководцу и в тишине, внезапно установившейся в зале, мечом отсек его голову от туловища. Воины в смятении смотрели на мертвого триумвира, словно до них только сейчас дошло, кто перед ними. Многие из них совершили не один поход под началом Антония, бились вместе с ним рука об руку не в одной битве, и теперь, оказавшись во враждебном ему лагере, вдруг опомнились и прониклись к нему искренним сочувствием. Головы их поникли, некоторые из них мечами, по древнему римскому обычаю, салютовали убитому полководцу. Клеопатра ничего этого не замечала. Держа обеими руками голову Пертинакса и подавляя рыдания, вырывавшиеся из груди, она неотрывно смотрела на мертвое лицо своего любимого, словно желая вобрать в память все его черты до самой мельчайшей морщины. Хрисида и Аретея замерли в ужасе и скорби. Между тем в громадный сумеречный зал проникли первые лучи рассвета и заставили померкуть дымный свет факелов. Занимался новый день. Неожиданно с площади перед дворцом донеслись звуки фанфар. Римляне гурьбой бросились к окнам. - Октавиан! - закричали они. - Октавиан вступил в город! Ура! Александрия пала! Война окончена! Хвала богам, скоро мы вернемся на родину! Слава Октавиану! Цестий обернулся к Клеопатре: - Приготовься, царица, к встрече принцепса. - Что я должна делать? - безучастным голосом спросила Клеопатра. - Приветствовать своего повелителя со всеми знаками почтения, которые приняты между слугами, приветствующими своих господ, - надменно ответил легат. - Вот как! - сказала Клеопатра и глаза ее гневно вспыхнули. Она выпрямилась на золотом троне своих предков. - Конечно, и тебе будет оказано приличествующее твоему сану уважение, спохватился легат. - Надейся на милость Октавиана. Клеопатра кивком подозвала к себе Хрисиду и, когда та наклонилась к ней, шепнула ей несколько слов. Служанка смертельно побледнела, губы ее задрожали. - Иди же, - прикрикнула на нее Клеопатра, - и исполни мою волю! Рев фанфар за окнами приближался. - Октавиан! Вот он, Октавиан! - кричали воины, завидев вступающую на площадь торжественную процессию победителей, во главе которой ехал римский полководец на белом коне. - Ура! Ура! - кричали сбегавшиеся ему навстречу простолюдины, которые еще вчера с таким же пылом проклинали его. Октавиан в белоснежной тунике, поверх которой был надет золотой панцырь, в золотом шлеме с пышными белоснежными страусовыми перьями, театральным жестом приветствовал толпу. У ступеней перед главным входом в Лохиа он спешился и направился во дворец. Тем временем Хрисида, ушедшая в заднюю комнату, предназначенную для служанок, вскоре вернулась с корзинкой наполненной финиками. Хрисида была бледна как полотно, она шла пошатываясь, из глаз ее катились слезы. Корзинка, а особенно вид девушки, показались Цестию подозрительными. Уж не кинжал ли для своей госпожи припрятала служанка под грудой фиников, или флакон с ядом? - Угощение для царицы? - ухмыльнулся он и протянул к корзинке руку. - Дай сюда! Он шанул к Клеопатре и, даже не считая нужным выдергивать корзинку из ее рук, бесцеремонно запустил пальцы в груду фиников. - А - а! - вдруг вскрикнул он, его рот судорожно приоткрылся, глаза выпучились, мертвенная бледность залила его лицо. Он захрипел и упал навзничь. Солдаты, которые были свидетелями этой сцены, застыли в ужасе и изумлении. А Клеопатра совершенно хладнокровно, даже как будто не обратив внимание на смерть Цестия, еще раз наклонилась над мертвым Пертикаксом, прошептала последнее "Прощай", поцеловала его в губы, и затем, осторожно сдвинула в корзинке несколько плодов, взяла двумя пальцами маленькую черную змейку. Присутствующие ахнули, когда она положила ее на свою открытую грудь. В этот момент в тронный зал вступили ликторы в парадных одеяниях и вслед за ними - Октавиан. Блеклые глаза его широко раскрылись, когда он увидел, как царица вздрогнула и изогнулась на своем троне. Без звука она откинулась на сапфировый подлокотник и рука ее в последнем, каком-то мучительном жесте дотянулась до головы Пертинакса; пальцы ее погрузились в шевелюру его светлых волос. - Что здесь происходит? - отрывисто молвил принцепс. - Что с Клеопатрой? - Она умерла от укуса аспиды, ядовитой змеи... - в растерянности проговорил военный доктор, приближаясь к трупу царицы. Змея тем временем соскользнула с груди Клеопатры и поползла извиваясь, по полу. Один из воинов шагнул к ней и разрубил ее мечом. Октавиан несколько минут мрачно взирал на мёртвое тело египетской царицы и окровавленую голову Антония, которую почтительно держал перед ним Центурион. Смерть Клеопатры разрушила сладостные плавы мщения, и настроение Октавиана упало; даже военная победа над Антонием, открывавшая ему путь к единоличной власти над огромной державой не радовала его. Торопясь в Лохиа он жаждал насладиться униженными мольбами, слезами и заискиваниями Клеопатры, лелеял в мечтах предстоящую ночь с ней, предвкушая ее огненные ласки, о которых ходили легенды, ночь, когда он окончательно и всласть упьется торжеством над своим заклятым врагом... И вдруг все пошло прахом. Тщетно Октавиан задавался вопросом: что заставило ее умереть? - он, сколько ни ломал себе голову, не находил ответа. Ведь еще несколько дней назад она посылала ему подобострастные письма, в которых умоляла сохранить ей жизнь и трон, отрекаясь от Антония и соглашаясь признать владычество над собой Октавиана! Странная женщина. Римлянин никак не мог постичь логику ее самоубийства. Ведь не из-за Антония же она покончила с собой, в самом деле!.. В зале начали собираться приближенные сенаторы, префекты провинций и командиры легионов; появились и два ученых грека, составляющих летопись военной кампании Октавиана. Честолюбивый римлянин повсюду возил их с собой. Понимая, что с этой минуты о каждом его слове, жесте, взгляде скоро узнает весь Рим, где у Антония было немало сочувствующих, Октавиан вышел на середину зала, простер к отрубленной голове руки и повел велеречивую речь: - О, горе нам, римляне, горе! Нас покинул доблестный воин, храбрейший муж, гордость и краса славного народа Ромула. Подпав под обольстительные чары властолюбивой владычицы Египта, задумавшей захватить власть над Римом, он обратил свой меч против собственной страны, он, соратник Цезаря, патриций и триумвир, сделавший больше, чем кто - либо из нас, для укрепления могущества и расширения римской державы!.. Всем известно, сколь тягостна была для нас эта война и сколь нежеланна, сколько усилий мы приложили, чтобы вырвать несчастного Антония из колдовской паутины, в которой он очутился помимо своей воли... Он еще довольно долго распинался, выражая свою скорбь по поводу безвременной кончины "друга" и "соратника", и даже выдавил из себя несколько слез, косясь на историков, которые присели на походные стулйчики и быстро записывали его заготовленные заранее стенания. Кончив речь, Октавиан в знак траура накрыл свою голову накидкой и, отойдя в сторону, подозвал к себе центуриона, свидетеля гибели Клеопатры. - А это кто? - он пальцем показал на Пертинакса. Тот шепотом, внемкогих словах, описал ему обстоятельства смерти Антония, царицы и молодого незнакомца, сражавшегося как лев. При упоминании о том, что Клеопатра после смерти варвара целовала его в мертвые губы, Октавиан нахмурился. - В Риме не поймут такого поворота событий, - негромко сказал он. Гречанка изменила римскому полководцу? Это позор для всего Лациума! Немедленно выкинуть отсюда труп варвара, а мертвое тело Антония положить рядом с Клеопатрой. В Рим, - он возвысил голос, чтобы его слышали историки, - отправить донесение, что царица покончила с собой, не вынеся героической гибели своего возлюбленного Антония! Такой исход событий польстит римлянам и в историю нашего славного города будет вписана страница, достойная пера выдающегося трагика. Написать в донесении, что Клеопатра, умирая, целовала мертвые губы Антония, и что все присутствующие рыдали от скорби, изумленные силой ее любви. Историки привстали, отвесили принцепсу угодливый поклон и снова застрочили. Слуги крючьями отволокли тел Пертинакса в подвал, где его, предварительно обобрав, швырнули на груду трупов мятежных рабов, собранную по всему дворцу. А в это время в тронном зале на богато украшенное траурное ложе укладывали Антония и Клеопатру. Факелы померкли; взошедшее солнце пыльными столбами ударило в дымную глубину зала, где над египетской царицей и знаменитым полководцем разливался фимиам и звучала песнь погребального хора. Октавиан стоял у окна, наклонив голову и всем своим видом изображая скорбь. Ему доложили, что взрослый сын Антония от его римской жены, участвовавший со своим отцом в войне против Октавиана, молит о пощаде на заднем дворе Лохиа, прижавшись к подножию статуи Цезаря. Цезарь был возведен в ранг богов, а значит, по старинному римскому обычаю, любой преступник, какое бы злодеяние он ни совершал, мог искать спасение у подножия его статуи, где его никто не смел тронуть. Октавиан, услышав это, усмехнулся и выразил желание воочию лицезреть гибель сына своего врага. - Пусть его выманят вот на эту площадь под окном, - негромко сказал он. Законы предков для нас дороже всего, и глаза Цезаря, пусть даже и мраморные, не должны видеть его смерть... Солнце грело все жарче. Октавиан скучал, выслушивая длиннейшую поминальную песнь. Лишь на несколько минут его развлекло зрелище убийства под окном. Молодой человек, очень похожий на своего знаменитого отца, метался, как затравленный зверь, по площади, и всюду его встречали направленные на него клинки. Наконец он упал, обливаясь кровью... Октавиан сделал жрецам знак заканчивать литургию.