Юрий ВОЛОШИН

ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВИНЛАНДА

Часть первая

1

Поздняя ночь сменила долгие сумерки лета. Звезды холодно мерцали над городом, затворившим тяжелые ставни. Редкий огонек тускло мерцал сквозь толстую слюду в чьем-то окне. Изредка взлаивали собаки, перекликаясь друг с другом, да приглушенные окрики стражей на стенах детинца нарушали тишину Великого города. Глубокие тени пролегли между черными срубами и бревенчатыми заборами. Великий Новгород спал, но спал тревожным сном.

Уже сколько дней в воздухе висел неопределенный шумок и ропот. Никто ничего не знал, но повсюду велись тихие разговоры. Даже ребятишки поубавили прыти, не отдалялись от дома, хотя близкая река манила прохладой и рыбалкой, а сутолока торговой пристани с гостями иноземными неодолимо тянула к себе.

В этот глухой час бородачи склонились над грубым дубовым столом. Чадный свет лучины. Закопченные стены сруба не отражали света, и все тонуло в густом полумраке. Среди темных бородачей выделялся седой старец с кустистыми бровями, боголеп по прозвищу Лунь. Никто не помнил его молодым, даже дремучие старики. Был он знаменит как непоколебимый и яростный приверженец веры пращуров. Часто скрывался от преследования христиан, укрываясь то в усадьбе боярина, то в шалаше пастуха. Или надолго уходил на дальнюю заимку и там отсиживался в ожидании лучших времен.

Вот и наступили такие времена. Он долго готовил людей и выжидал, и теперь явился для последних наставлений в задуманном деле. Дюжина мужей со вниманием смотрели на старца, который сердито и с видимым раздражением говорил, тряся бородой:

– И не перечьте! Слушать вас одна маета! Самый раз теперь начинать.

– Да что ж! И мы так думаем. Но сколь разов поднимались, а крыж ^[1] все на том же месте стоит… – подал голос кудлатый.

– Потому и стоит, что таких вот шумливых стало гораздо много! Ужо погодите у меня! – старик-кудесник приподнял увесистую клюку и потряс ею.

Крепкий муж Сыч устало разогнул спину:

– Да уж довольно балаболить и по кустам прятаться.

– Верное слово молвил, Сыч! – одобрил Лунь. – Чего ждать? Князь Глеб с большой дружиной на охоту умчал. Долго его не будет.

– Так малая его дружина осталась, – не сдавался кудлатый. – Тоже сила.

– Белян, что проведал, о том сказывай, – старец глянул на молодого и белобрысого дружинника, что скромно сидел в сторонке.

Белян попытался встать, но его придержали:

– Валяй так, а то башку расшибешь и потолок проломишь.

Белян смущенно хмыкнул:

– Десятка два старых дружинников да с ними столько ж гридней готовы выступить и постоять за веру дедов своих. Только знака ждут.

– Стало быть, и с этим ладно… Дам тебе кошель с серебром, раздашь дружинникам, не так кочевряжиться будут, – Лунь огладил бороду.

– День еще есть в запасе, – Сыч заглянул в глаза старцу. —Серебро многих согнуть может. Давно им добычи не перепадало, так еще рады будут.

– Верно. Завтра в ночь и зачнем. Перво-наперво запалим логово крыжаков в Преображенской церкви. Как увидите сполохи, так и громите. Без жалости!

– А княжеские хоромы? – спросил кудлатый.

– Хоромы не тронь! Нам с князем ссор не требуется. Он сам по себе и нам не помеха. Пусть прискачет, а там поговорим. Не станет он супротив народа дружину кидать.

– Не станет?

– Не станет… Все, соколы вы мои! – Волхв встрепенулся. – Завтра в это время положим головушки свои за веру отцов наших или низвергнем проклятое семя. – Воздел руки вверх, рукава холщовой рубахи спали с тощих жилистых рук. – Пограбим именитых с Великой улицы. Нам подмогнут и с Людина конца, и с Заволховья с Торговой стороны. В Белоозере, в Старой Ладоге, в Велиле и по всем землям новгородским волхвы поднимают люд за веру старую. Перун нас не оставит. Мы ему приготовим великую жертву! Обороним наших богов, а они нас не оставят! Готовьтесь, братья!

Старец тяжело опустился на скамью, устал от столь пылкой речи. Отдышался малость и вяло махнул рукой в знак окончания последнего сговора.

Заговорщики заторопились к выходу, толкаясь в темноте да поминая богов.

Ночь клонилась к концу. Петухи бойко перекликались, возвещая близость солнца. Восток засветлел, но звезды мигали еще ярко. Жизнь еще толком не проснулась.

Озабоченный Белян пробирался к себе домой, где его ждал брат, погодок. Младший, Сивел, нетерпелив, что тревожило. Как бы молодой дружинник князя не бросился в свалку раньше времени. Предстоят грозные и страшные дела – нужно глядеть в оба.

Пес радостным повизгиванием встретил Беляна. Тот, цыкнув, небрежно отбросил пса ногой. Боялся, что отец с матерью заругают за позднее возвращение.

– Белян, ты? – тихо донесся голос брата.

– Я, Сивка. Чего не спишь?

– Тебя дожидаюсь, братка. Чего поведаешь? Сказывай! – шепот торопил.

– Завтра начнем дело. Готовься, братка.

– То хорошо, Белян! Постоим за богов старых, и родителей наших порадуем. Скорей бы день прошел. Теперь и спать можно спокойно, братка.

– Так, Сивка. Спать будем. Глаза слипаются. Утро скоро.

– Спи, братка. Мать будить не станет, а на смену нам после обеда.

* * *

Только сон все никак не шел к Сивелу. Он вертелся на жестком ложе, прикидывая, как завтра получится. Белян тихо посапывал рядом. Брат, он всегда такой был – большой, спокойный. Характер у Сивела неспокойный, в драки часто встревал, задирал сверстников. Белян всегда спасал, но потом и выговаривал строго. А Рогдай, отец, – так вообще взбучку устраивал, мечи деревянные отбирал…

Сивел вздохнул, вспомнив, как отец вернулся из неудачного похода на Альту. Кликнул Изяслав Ярославич дружину, половцев бить. Собирались весело, бахвалились. Из отроков мало кого с собой взяли, да и отец строго воспретил в поход проситься. Киев-град наказал охранять, да главное – мать беречь.

Поехал Рогдай в поход, да еле живой вернулся. Хорошо, хоть вернулся – многие на бранном поле лежать остались. Киев тогда многими плачами оглашался.

Бок отца был половецкой саблей посечен, да и ногу стрелой пробило. С тех пор хромота на всю жизнь осталась. Но дело воинское Рогдай знал хорошо, сыновей учил знатно. Хоть и часто доставалось от него братьям, но выучка у них была отменная.

Вот только у отца не все складно выходило. Как прознали, что крещение не принял, – совсем туго стало. Воевода отворачивался, когда Рогдай просился опять на службу, да потом шепнул пару слов, что, мол, скоро в дружине повыведут всех, кто за старую веру стоит. Греки, мол, наседают на князя, чтоб он от язычников отвернулся.

А когда в Киеве смута поднялась против Изяслава, решил Рогдай со товарищи в Новгород уехать. Собралось их пара десятков мужей, все сторонники дедовской веры, кто с семьей, а кто сам, бобылем. Да и сам князь поспешил из стольного града, подальше от гнева народного, – так и поделом ему.

С купцами ехали, пока в Новгород добрались. По дороге пару раз от разбойников отбивались – тут-то и проверили Белян и Сивел отцовскую выучку. Ничего, только потом Сивелу все снился мужик, которого он зарубил топором, – первый поверженный враг. Сивел поведал про то Беляну.

– Нужно отца уведомить да жертву сотворить, – отвечал тот.

Отец хмыкнул, но потом неожиданно стал серьезен. Как раз проезжали негустой дубравой. Отец высмотрел поляну. Немного отстали от обоза. Братья развели костер и воздали жертвы Перуну – подстреленную куропатку и булавку для плаща. Затем развеяли пепел, окропили кровью землю, пошептали молитвы Вию – чтоб душа убиенного ворога не нашла их больше.

– Слышь, Белян, а ты как спишь? – приставал к брату Сивел.

Тот хмыкнул, пожал плечами:

– Не знаю – вечером лег, утром встал – ничего не снится, хвала богам.

Больше братья про то не говорили. Но Сивелу убитые враги во сне с той поры не приходили.

А вот девки в снах шастали. Особливо одна. Сивел частенько поглядывал на соседскую телегу, где куталась в платки дочь боярина. Так и не узнал тогда, как девицу-то зовут.

А в Новгороде отец нашел друзей, помогли дом поставить – зажили вольготнее, хвала богам. Жертву большую сотворили. Братья в малую дружину, к князю новгородскому Глебу Святославичу на службу поступили – уже не отроками, мужами. Новгородцы на них сначала косо смотрели, но братья быстро расположили к себе соратников по оружию – Белян своим спокойным нравом, а Сивел поначалу остерегся задираться.

Рогдай же подрядился к купцам местным в охрану. Далеко не уходил – на Ладогу, на Неву на лодьях плавал. На юг, в лесные поселенья ездил. Мать все ворчала, глядя, как все мужчины из дому уходят. Тосковала, но что тут поделаешь – сыновья все в отца пошли – крепкие, до ратного дела пригожие. А ее судьба женская – очаг беречь, за хозяйством присматривать, домашним богам подношения не забывать делать.

Но только и здесь, в Новгороде, христиане по наущению греков начали притеснять тех, кто старым богам подношения делал. По соседним лесам, где священные поляны, дубы повырубали, идолов оскверняли. Князь Глеб наказал всей дружине креститься непременно, знак серебряный на груди носить. А как чужую веру принять, когда сызмальства свои боги дороже? Пращуров боги не оставляли, так и сейчас за богов старых заступиться нужно.

Братья явно не показывали, что за старую веру стоят, – отец наказал. Змеевик тот серебряный на груди носили, чтобы не вышло чего.

2

Проснулись поздним утром, судя по солнцу. Проснулись с неохотой, но вспомнили, что за день сегодня, и подобрались. Молча поели и стали собираться в детинец. Долго напяливали на себя стеганые рубахи, кольчуги, наплечья. Аж взопрели. Но лучше сейчас попотеть, чем потом получить удар в незащищенный живот.

– Ну, отец, мы пошли, – сказал Белян.

– Идите, сынки, да постойте за веру отцов наших. Волхвы всю ночь замаливали богов, они нас не оставят.

– Прощай, отец. Мать не оставляй, оборони, если что.

– Обороню, обороню, – хмыкнул Рогдай. —

Я и сам еще не разучился меч в руках держать… Топайте уже. Да не лезьте на рожон. С оглядкой. Ты, Белян, за Сивелом присмотри, чтоб он свой норов особо не проявлял.

* * *

День у братьев в детинце прошел весь в хлопотах и разговорах с товарищами. К кому просто подходили поговорить – все, мол, как договаривались… Кого-то приходилось еще увещевать. К вечеру ноги гудели и ныли, а кошель с серебром почти опустел.

Белян как-то устало заметил:

– Сивка, слышь, а? Владыка-то мотается, видел? Не к добру…

– Да пусть себе бегает. Много не набегает. Время его настало.

– А если послухи обнос сотворили?

– Припозднился ты со своими страхами, Белян. Теперь уж что будет, то будет. Нам не переиначить.

День догорал. Толпы богомольцев спешили в Святую Софию.

– Сивел, созывай наших помалу к воротам, – сказал Белян. – Видать, скоро начнется.

– Ладно, пошел я.

Дружинники собрались поодаль от главных ворот, когда ночь окончательно вступила в свои права. Пламя редких факелов, бряцание оружия, обмен фразами вполголоса. Заговорщики ждали сигнала.

– Вроде бы пора, а? – кряжистый воин в шишаке переминался с ноги на ногу.

– Не спеши пока, – крепкий муж Сыч в куртке с множеством нашитых стальных блях вгляделся в кромешный провал ворот, где стояли стражи.

И – ударил набат. Его ждали, но он все равно застал врасплох. Поднялся гвалт. На стенах кремля зажглись огни.

Крепкий муж Сыч взмахнул мечом:

– Приспело время, братья! За наших старых богов, за пращуров!

Дружинники вытащили мечи и топоры, бросились к воротам. Их встретили копьями.

– Руби крыжаков! – крепкий муж Сыч ринулся в жидкие ряды своих недавних товарищей. – Отворяй ворота, впущай народ! Не робей! С нами могучий Перун!

Звон разящих мечей и смертные стоны сраженных. Хрип, крики, топот. На стенах уже разгорелись поединки.

Со стражей справились как раз вовремя. Сзади набегали верные владыке дружинники, и было их много. Мятежники спешно пробились к воротам, открыли их. С воплями и визгом ворвалась в кремль. Но их встретил отряд латников.

Белян с Сивелом все-таки повернули с кучкой соратников и врубились в ряды христиан, чтобы хоть на какое-то время обеспечить тыл. Удары сыпались со всех сторон, высекая искры. Зарево пожара и множество вспыхнувших факелов превратили ночь в день. Общего строя никто не соблюдал, сеча распалась на отдельные группы.

– Держись, Сивел! – орал Белян, отражая удары и ворочая щитом. – С нами сам Лунь! Я узрел его белую голову!

– Опасись, Белян! Зри зорче!

Недолго с ними был Лунь… Краем глаза поймал Белян, как проворный дружинник проткнул старца копьем. Тот поник, ухватившись за древко. Открытый рот еще что-то сипел, но беззвучно. Зато трубно возликовал проворный дружинник:

– Наша взяла! Сломал я волчьи зубы! Круши волхвов!

Белян рванулся к нему сквозь гущу сражения. Он на инстинкте споро отражал удары и наносил сам, но все внимание сосредоточил на ликующем воине. Свалив очередную жертву, пробился-таки к нему и обрушил меч. Победный трубный клич оборвался. Воин грузно повалился на землю.

– Белян! – донесся голос младшего брата. – Пропали наши! Туго!

Белян оглянулся – да, им тут придется очень туго. Вот и крепкий муж Сыч. Белян подставил меч, в последний миг отведя нацеленное в Сивела копье:

– Рубись, братка, к воротам! Тут пропадем! Наших мало осталось! Старец Лунь сгинул!

К ним присоединилось еще с полдюжины воинов. Вместе стали продвигаться к воротам. Еле поспели – там уже ладились их закрывать. Прорвались в город, за стены, отбежали с полсотни шагов. Перевели дух. Всюду пылали дома, чад заволакивал улицы. Нарвский конец гудел пожаром, толпы людей пытались тушить его. Возникали короткие стычки, кровь чернела лужицами, в которых скользили ноги.

– А Преображенская-то горит! – радостно закричал Сивел.

– Зато Софийская цела! – мрачно окоротил брата Белян, утирая с лица кровь, смешанную с потом.

Показался отряд воинов в чешуйчатых доспехах. Они шли, наспех прилаживая щиты на руки.

– Гляди, латники вышли! К нам прут! Не совладать нам, а народ тушением занят.

– Пошли пробиваться на Торговую сторону! Там нам подмога будет! Бегом к Великому мосту!

Бросились вниз по Разваже-улице. К ним примыкали горожане, вооруженные чем попало. По дороге сталкивались со сторонниками креста, и яростные схватки ненадолго останавливали торопливый бег.

– Белян, что там на Великом?! Никак сеча идет! – Сивел мечом указал на мост.

– Тут во всем городе секутся! Не отставай!

Темные воды Волхова отражали дрожащие блики пожаров. Смутные лодки и купеческие суда темнели у причалов. Там – тоже суета. Купцы спешили спасти свое добро, лодки пытались отчалить от берега, сталкиваясь и вертясь на месте.

Прибывшие влились в сечу, с трудом различая своих и чужих.

Великий мост запрудила толпа. С ревом обрушивались удары на врагов веры. Тут не смотрели на старые знакомства и даже дружбу. С остервенением раскалывали черепа, воплями оглашая удачу.

Пот заливал глаза, руки отяжелели и с трудом ворочали тяжелый меч. Но толпа защитников Христа быстро редела, и Великий стал очищаться. Люди разбегались по Торговой стороне, скликая подмогу.

– Передохнем, Сивка! – Белян осек ретивого брата.

– После передохнем, братка! Гони скверну дальше! – Сивел помчался было догонять убегавших.

Тут раздался тревожный крик:

– С Софийской тысяцкий прет! Беда нам!

Братья оглянулись – на них спешным шагом двигалась толпа дружинников и горожан, вооруженных кто чем.

Волхвы заголосили, забегали, пытаясь организовать отпор тысяцкому с его войском. В руках метались деревянные идолы. Неистово звучали молитвы и заклинания. Навстречу тысяцкому двинулись оставшиеся еще в живых бойцы, и с ними сторонники старой веры. Застучали мечи о щиты и брони. Кровь полилась снова. Под натиском тысяцкого язычники стали отступать, теряя своих воинов. Волхвы бились в первых рядах, ярясь и призывая страшные кары на головы христиан.

Братья с трудом пробивались в первые ряды. Ширина моста не давала всем развернуться, задние ждали, когда им освободится место в сечи. Но силы были неравны, и Сивел с Беляном стали отступать, увлекаемые общим потоком.

– Нас отсекают! Отсекают с Торговой стороны!

Истеричный голос из задних рядов стал сигналом. Толпа дрогнула. Воины тысяцкого нажали.

И тут все побежали. А волхвы погибали за спиной от ударов мечей и топоров.

К Великому же мосту тесными толпами надвигались христиане. Вот они вольются в него – тогда конец всем.

Сивел крикнул брату:

– Успеть бы мост пробежать, а то сомнут – пикнуть не успеем!

– Нет нам подмоги! Обманул нас всех Лунь! Мало нас! Бежим, авось пробьемся!

Авось… Ноги сами понесли. Грудь надрывно гоняла воздух, которого становилось все меньше. Сердце билось у самого горла. Покореженные доспехи тянули к земле.

Братья только пробежали мост, как на него хлынули христиане. Часть их понеслась за убегающими по берегу идолопоклонниками, колотила отстающих по головам кольями и рогатинами. Кто-то из беглецов останавливался, поворачивался лицом к врагу и отчаянно отбивался, дорого продавая жизнь. Ночь оглашалась победными криками и хрипением жертв. Мольбы о пощаде тонули в гвалте и шуме погони.

– Стой, Сивка! – крикнул Белян. – Куда нам бежать?! Примем смерть как подобает!

– Погоди смерти искать! Еще уцелеем! Смотри, лодьи гостей чужеземных отплывают! Сиганем на одну из них!

Сивел оттеснил побитым щитом подскочившего к ним горожанина, огрел мечом. Мужик осел, страшно выпучив глаза, где бились отсветы пожаров.

Братья бросились к пристани. Купцы спешили отвалить на середину реки – подальше от гнева бойни. Доски гудели под тяжелыми сапогами, с воплями и свистом вдогонку неслась толпа, жаждущая крови.

– Сигай за мной, Белян! – Сивел прыгнул на палубу последнего отплывающего судна.

Белян помешкал, выбирая траекторию, тоже прыгнул – удачно. На ногах не удержался, но попал. Сивел уже стоял за бортом и прикрывал щитом человека, уцепившегося за край борта судорожными руками.

– Помогай, братка! – стонал Сивел, еле удерживая срывающегося в воду мелкого человечка.

Белян вскочил и выхватил барахтающегося мужичка. Чужое копье глухо звякнуло о щит и поникло к воде, не пройдя насквозь. Еще кто-то прыгнул к ним, но расстояние уже слишком велико, и несчастный сорвался в черные воды Волхова.

Толпа бесновалась на пристани, добивая последних бунтовщиков, и швыряла копья и камни в удаляющуюся лодью. Вдоль бортов выстроились люди со щитами и прикрывали гребцов, которые спешили увести судно на середину реки.

– Неужто спаслись, братка? – прохрипел Сивел, опускаясь на палубу в изнеможении.

– Кто его знает, братка! Зато дело наше не удалось спасти.

– Видать, волхвы наши богам не угодили. Крыж, значит, сильнее был.

Лодья выгребла на середину, стрежень подхватил ее. Гребцы перестали грести. Слюдяные фонари слабо выхватывали отдельные места палубы да товар, где попало сваленный в беспорядке.

– Однако это, никак, варяжская лодья, – отметил Сивел, чуть придя в себя.

– Так оно и есть, – Белян оглянулся по сторонам, – так оно и есть.

– Может, знакомца здесь встретим?

– Уже. Вон, смотри, вроде Олавка топчется. Зови его, мы с ним хорошо знакомы.

– Эй, Олавка, ходи сюда!

Кряжистый пожилой варяг в рогатом шлеме вразвалку подошел, ухмыльнулся в светлые усы:

– О, Сив! А я тебя не сразу признал. Хорош викинг. Рад тебя видеть у меня на судне.

– И я рад, Олавка! А это мой братка, Белян. Вот третьего не знаю. Как кличут тебя? – спросил Сивел у спасенного из воды мелкого мужичка, понуро сидящего на корточках.

– Меня-то? От роду был назван Ленок. Ну а теперь стал просто Лен. Вырос из Ленка.

– Стало быть, Ленок и будешь. Или тебе не по нраву дитятки прозвище? Так ты подрасти еще, мелкий.

– А вот наш хозяин, – Олав показал на подошедшего из темноты грузного человека без шлема, но в кольчужной рубахе. – Рунольв, значит. Ему обязаны вы своими жизнями.

Рунольв пристально оглядел новгородцев и довольно хмыкнул:

– Хорош, хорош, рус… – Заговорил с Олавом на своем, на варяжском.

– Хозяин рад, что предоставил убежище таким знатным воинам, – перетолмачил Олав. – Он очень доволен.

Сивел ободрил старшего брата:

– Вишь, как получается! Видно, боги нас не обошли своим вниманием.

– Погоди радоваться, Сивка. Дай очухаться, осмотреться. Варяги народ коварный, от них всего можно ждать…

Стали снимать погнутые, во вмятинах и царапинах доспехи, кольчуги и мокрые стеганые куртки. Тело болело от синяков и ушибов. Черная кровь сочилась там, где сталь не смогла остановить тяжелый удар меча или копья. Морщились, но терпели, с наслаждением ощущая запаренным телом прохладу ночи.

3

Лодья северных гостей не стала дожидаться утра. Торги можно считать законченными. После побоища зряшно ждать от города выгодной торговли. Рунольв приказал спускаться по Волхову к Старой Ладоге. Там надеялся расторговаться.

Белян, Сивел и Ленок проспали мертвым сном до солнца. Их не разбудили обычные звуки корабельной суеты, крики кормщика и гребцов, грозные окрики Рунольва.

Но с солнцем проснулись.

– Ох, и тяжко, Белян! – потянулся Сивел, расправляя закоченевшие на утреннем холодке мышцы.

– Зато живы, – старший брат поежился под влажной холщовой рубашкой.

– Это так, – подал голос мелкий Ленок. – Уж придется вознести жертву богатую богам за спасение.

– Дотянем до Ладоги и сойдем, – Белян встал и прошелся по мокрой палубе, вглядываясь в затуманенные берега реки. – Некоторое время хорониться придется…

Туман медленно таял, открывая лесистые берега. Он еще цеплялся за хвою елей и кустарник низин, но солнце все отчетливей проясняло сушу. Ветра почти не было, парус лежал скатанным на палубе. Гребцы наваливались на весла с дружным выдохом и кряком. Вода тихо пузырилась под форштевнем, с шипением убегала вдоль бортов назад.

Подошел Олав:

– Перекусите мало. После вчерашнего животы подвело, поди, – вывалил из мешка хлеб, лук с зелеными перьями, репу, вяленую рыбу. – Воды зачерпнете сами, волховская хороша водица.

– Благодарствуем за харч, хозяин дорогой, – Ленок прижал руку к груди.

– Насыщайтесь пока и отдыхайте. А у меня много дел, и хозяин строг.

– Добрый варяг! – заметил Сивел, глядя ему в спину. – Случалось нам с ним медком хмельным побаловать. Говорливый, и нашу речь освоил знатно. Часто в наши города хаживал.

– Мир не без добрых людей, – отозвался Ленок. – Даже если они варяги. Вишь, и харч не пожалел.

Белян промолчал. В лице у него было сомнение: как знать, как знать…

За день они несколько раз сменяли уставших гребцов. Все у них болело и ныло после ночного сражения, но долг платежом красен. Хоть таким образом отплатить за спасение. Да и за харч тоже.

Зато завтра будут они свободными птахами!

Как знать, как знать…

Сморенные тяжкой греблей, поковыляли на ночлег в трюм, где им указал Олав. Напились воды, сжевали по ломтю хлеба, повалились спать.

* * *

Топот ног по доскам низкого закутка разбудил. В щели пробивался свет.

– День на дворе, а мы только продрали глаза, – устыдился Ленок, направился к двери. – Гляди, затворена на засов! С чего это?

– Постучи – отворят, – сонно буркнул Сивел.

На стук никто не отозвался. И уже Сивел рассерженно стал колотить в дубовую дверь сапогом. Устал.

– Во учудили варяги! Совсем забыли про нас. Не евши сидим. Оглохли они, что ли?

– Да и Ладога давно должна быть, а мы плывем. Может, ночью отстаивались где? – предположил Ленок.

– А шут их знает! Жрать охота, как волку!

– Никак задумали недоброе, варяжские морды, – глаза Беляна в полутьме блеснули.

– Да чего им задумывать-то, братка?! Добром ведь встретили. А что им стоило выбросить нас в Волхов или выдать христьянам?

– Гадать нечего. Время покажет. А пока, братка, моли богов о ниспослании благодати на наши головы.

– Уж и не знаю, каких богов молить. Наши уступили крыжацкому, крест вверху стал. Да и чем мы отдарим своих-то? Ничего у нас не осталось. Оружие и доспехи исчезли, припасов никаких. Отвернутся от нас боги без даров-то.

– Лишнее плетешь, Сивка! – цыкнул Белян.

– Не полошитесь вы попусту, – робко утихомирил Ленок. – Варяг завсегда облыжным бывал… А богам и взаправду нечего в жертву отвалить. Разве что этот змеевик? Так на нем и наш знак стоит, и лик крыжака. Любой может за обиду принять, – Ленок повертел в пальцах бляху темного серебра, висящую у него на кожаном шнурке.

– Такая и у меня есть, – вытащил свою Сивел, – да что в ней проку? Верно сказал, Ленок, за такую жертву наши боги могут обидеться и в покровительстве отказать. А больше нет ничего.

– Значит, так помолимся, – Белян отвернулся в темный угол.

* * *

Миновал полдень. Время от времени узники снова начинали грохотать в дверь, но безрезультатно. Лодья покачивалась на высокой волне. Посвист ветра и тугое гудение паруса.

– Братцы! – встрепенулся Ленок. – Чует мое сердце, нас уже в Неву вынесло! Вон как качает и волной бьет.

– Похоже на то, – еще более поугрюмел Белян.

– Боги-послухи! Где ж ваши милости?! – Сивел в сердцах опять замолотил ногами в тяжелую дверь. – Сколь вы будете над нами глумиться?! Куда несете на погибель?!

Тут за дверью завозились, засов с трудом подался. Предвечерний свет ворвался в закуток. Но то не боги-послухи явились на зов. То – Олав. Позади него маячили двое дюжих оружных варягов.

– Олавка, ты что, сдурел – нас взаперти держать? – сразу же взъелся на варяга Сивел. – Оголодали уж совсем! И куда вы нас, окаянные?!

– Уймись, Сив. Теперь накормим, – Олав и бровью не повел, чуть посторонился. Двое варягов бросили в каморку мешок со снедью. – Пришлось вот засадить вас под замок.

– С чего бы это?! – не унялся Сивел. – Как мы домой доберемся?!

– В Ладоге-то тоже заваруха случилась. Тоже разгром по всему городку. Как причалить? Да и за вас опасение имели. Ведь схватить могли. Богов-то ваших и там побили.

– И как же теперь?

– А и не знаю. Хозяин велит дальше везти. Переждете за морем, иначе не сносить вам голов.

– Э, нет, Олавка! Так не сговаривались. Нам к своим надо!

– А мы никак не сговаривались. Но ничего не сделаешь теперь. Потерпите малость.

– Хороша малость – за море плыть. А назад на чем возвращаться? Вплавь? Мы ж не рыбы!

– В другой год опять суда наши в Хольмгард соберутся. Тогда и вам будет дорога. Не надо полошить, вам будет хорошо в наших фьордах.

– Да не бывать этому! – Сивел подскочил, ударившись головой о низкий потолок.

– Поспешность всегда с шишками, – хохотнул Олав. – Перекусите, а то это голодный живот толкает в драку. И спокойней, спокойней, – добавил уже со скрытой угрозой.

– Да как же «спокойней»?! Нас дома заждались! А он за море кличет!

– Ничего больше сделать не могу. Смиритесь, а там вам помогут вернуться. Обещаю.

– Облыжные варяги! – заверещал Ленок, выглядывая из-за спины Сивела. – Вам веры нет! – мелко затряс бороденкой.

Дверь захлопнулась, тяжело прошуршал засов. Снова темнота.

Сивел зашипел от бессилия и в сердцах рявкнул в угол, где тулился Белян:

– А ты что ж молчишь, братка?! Или тебя здесь все устраивает?!

Белян учащенно задышал от гнева, поднимающегося в нем. От внезапного гнева на младшего брата:

– Не устраивает, не устраивает! Все не устраивает! И прежде всего твой крик не устраивает. Угодил в верзо, так не чирикай, пока голову не оторвали. Помолчи.

– Не могу молчать! – заорал Сивел. – Не могу, не хочу и не буду!

– Не можешь – научу, не хочешь – заставлю. Силу на крик не изводи, береги. Еще пригодится.

Сивел шумно фыркнул, агрессивно.

– Давайте вечерять, – блеюще встрял мелкий Ленок. – Варяг завсегда облыжный, но тут прав, сдается мне. Голодный живот толкает в драку… – Затеребил брошенный в каморку мешок. – Что-то нам перепало?

Перепало им немного, но всяко лучше, чем ничего. Мясо провяленное, краюха черствая… О! Даже плошка с маслом и клок пакли для фитиля. Даже огниво.

Рисковые они, варяги. А ну как узники решат, мол, гори оно все ярким пламенем? Подожгут от полной безнадеги каморку и себя вместе с ней – главное, что лодья тоже полыхнет. Пропадать, так всем вместе – и полоненным и полонившим! Впрочем, пока не полная безнадега. Надежда умирает последней. А они пока живы, и даже голодом их вроде не морят. И даже тьма могильная чуть рассеялась, как огонек затеплили.

Кусок, правда, в рот не идет. Зело муторно все. Но надо, надо подкрепиться. Аппетит приходит во время еды…

* * *

День да ночь, день да ночь, день да ночь. Временами вставали на якорь – попутного ветра ждали, а то и окончания шторма. Качка такая, что наизнанку выворачивало. Кормили их сносно – судя хотя бы по обилию извергнутого обратно при качке. Воздух в каморке стал тяжелым, спертым. Но узников упорно не выпускали на палубу. Они бранью вымещали свою злость на Олаве, который два раза в сутки и приносил еду-питье. Чего только он про себя не услышал! Но только и приговаривал: «Спокойней, спокойней».

Нева почти кончилась. Как бы море уже

вот-вот…

– До Невы плавал когда-то, – боязливо молвил Ленок, – но дальше не приходилось.

– Мы так и до Невы не ходили, – отвечал Сивел. – А море, говорят, во сто крат больше озера Нево.

– Говорят, говорят. Но сам я не видел. А ты спроси у своего Олавки.

– У моего?! Пускай съедят его раки, того Олавку! – Сивел в ярости ерошил свои темные волосы.

– Вот тебе и добрый варяг! – ворчал Белян с упреком, будто младший брат и был виновен в их несчастьях.

Наконец ранним утром Олав отпер дверь и сделал широкий жест – на выход! Троица переглянулась. Друг за дружкой выползли из зловонной клетки. С удовольствием вытянулись во весь рост – в закутке-то пребывали сгорбившись, скрючившись. Низенько там.

Олав скалился почти дружески. Да все равно не улыбка то, а все-таки оскал.

Лодья двигалась под парусом, и гребцы отдыхали. Кругом была вода и вода. Если и берег, то лишь у самого горизонта позади. А впереди чуть виднелся низкий остров, за ним едва просматривался другой. Приземистый редкий ельник, камыш. Громкие чайки, хватающие рыбешек с воды, дерущиеся за добычу, роняющие перья. Ну прям как люди!

Ветер дул с устья.

– Морем тянет, – полной грудью вдохнул Ленок. – Морем, да…

– И что нас ждет в этом море? – Сивел боязливо оглядывался. Безбрежный водный простор пугал с непривычки.

– Ничего, кроме гибели, – мрачно предсказал Белян.

– Не каркай, братка. А ну как еще поживем! – перешиб собственную опаску Сивел нарочитой бодростью.

– Гляди, лодка шмыгает! – ткнул Ленок пальцем вдаль. – Рыбарят людишки. Рыбы, видать, здесь много.

– Всего много в тутошних реках, а живет народ бедно и черно. Всяк их утеснить норовит, – мрачно обобщил Белян.

– Ты не про народ сокрушайся, про нас думай прежде, – подпустил ехидцу Сивел.

– Да уж ты прежде всех нас про нас и подумал, – ехидцей на ехидцу мрачно ответил Белян. – И вот мы здесь…

– Ага! Я и виноватый! Чего тогда прыгал на палубу, братка? Оставался бы там, на потеху сече!

В общем, обменялись любезностями.

Прервал Олав:

– Ветер сильно противный. Хозяин велит сесть на весла. Море близко – надо успеть выйти из устья.

– Вам надо, сами и гребите! – озлился Сивел.

– Да уж гребли. Притомились. Силы свежи нужны. Вам же неплохо бы харч отработать.

– Подбери свой поганый харч полными горстями, – огрызнулся Сивел, кивнув в сторону каморки. – Только и тошнило от него. А мы, между прочим, и не просили тащить нас в море!

– Так и вас не просили к нам в лодью. Можете уходить, – Олав обвел бескрайний водный простор. – На все четыре стороны.

– Давай лодку!

– Ишь, лодку! Лодка дорого стоит. Заплатишь?

– У, торгаш!

– Братцы, придется сесть за весла, – вякнул Ленок.

– Вот человек правильно говорит, – пуще прежнего оскалился Олав. – Умный человек, сразу видать.

– Ладно, Сивел, пошли на скамьи, – позвал Белян.

– Слушай старшего, Сив, слушай! – пуще пущего оскалился Олав.

Сивел махнул рукой и нехотя поплелся за Олавом вниз, где трудились матросы, где остро пахло потом и грязной одеждой. Их рассадили на разные скамьи, и началось изнурение монотонной работой.

Перед самым закатом лодья вышла в море, пологие волны закачали ее, окатывая нос каскадом брызг. Слева едва виднелась темная полоса берега. Темно-синие тучи предвещали грозу. Ветер менялся, и снова удалось поднять парус. Гребцы могли передохнуть. Далекий гром и сполохи молний тревожили души. Все окуталось темнотой, далеко на севере бушевал ливень, воздух пропитался влагой.

– Пройдет стороной, – Ленок всмотрелся в горизонт.

– Слава богам! – прошептал Белян. Все-таки сухопутный он, сухопутный. А за бортом черная вода.

Ветер усилился, обдал брызгами и пеной.

– Смотри-ка, Белян, руки сами цепляются за борт, – нервно хихикнул Сивел, не решаясь ослабить хватку.

– Да, это не Волхов и не Ильмень-озеро! Хотя и там бывает несладко. Тут пострашней!

– Терпите, братья! – ободрил Ленок. – Вскорости свыкнетесь! Еще и насмехаться будете над собой!

– Не очень-то верится, – сквозь зубы буркнул Белян. Но, впрочем, что еще оставалось, как не терпеть.

А ветер все крепчал. Матросы споро справлялись со снастями, ловко передвигались по пляшущей палубе. Да, вот они не сухопутные. Свыклись, видать. Да и кормщик командовал ими уверенно. А Рунольв – так и вовсе грозно. Приказ начальника – закон для подчиненного.

Дождь все-таки пролился, но Ленок оказался прав – самая гроза прошла стороной. Но небо не светилось звездами, а белые ночи кончились. Близилась осень, а с ней и более жестокие штормы. Нет, невозможно с этим свыкнуться. Всяко для братьев-сухопутников – невозможно. Ночь не сомкнули глаза. Страхи не покидали.

Утром пришлось снова взяться за весла. Ветер стал меняться, и парус пришлось спустить. В качку грести очень неловко и тяжко. Весло скакало по уключине – трудно удержать.

* * *

…И снова – день да ночь, день да ночь, день да ночь. Иногда вдали проплывал парус, но близко подойти друг к другу боялись. В море встречались и пираты – подлавливали одинокие суда, грабили, убивая всех…

Море стелилось перед форштевнем лодьи в непрерывном накате волн. Ветер сменялся затишьем, гребцы натужно сопели, выгребая на запад, куда садилось солнце. По югу тянулись унылые низкие берега, с трудом различимые сквозь дымку.

А и впрямь попривыкли новгородцы помаленьку – и к вечной качке, и к ветру с солеными брызгами, и к гадким крикливым чайкам. Стали даже привыкать к речи варягов, старались постичь премудрость чужой речи.

Но то Ленок с Сивелом.

Белян же был хмур и неразговорчив, речь чужеземную понимать отказывался. Он даже не ворчал, а только неистово тянул весла или сидел, устремив взгляд на восток, где осталась его земля. Он перестал молиться и заклинать богов, будто их уже не существовало. Похудел, скулы обострились.

Сивел с тревогой поглядывал на брата, но все старания растормошить были тщетны.

4

Вечор Олав долго сидел с новгородцами за неторопливым разговором, выражая симпатию, ну явную симпатию. И хотя ему никто не верил, но слушали с охотой. Он много знал. Бывал и в Царьграде, спускаясь по Днепру до моря. Ходил по Волге, торгуя с булгарами. Даже однажды плавал по морю Хазарскому, где его оставили голым и нищим. Посещал огромный и холодный остров Исландию, где море кишело китами, а в долгие суровые зимы люди развлекались песнями скальдов.

– Завтра проскочим остров Борнхольм, и, считай, мы дома. Останется совсем немного, – говорил Олав, мягко скалясь. – Скоро осень, торги за морями закончены. И будем ждать местных ярмарок.

– А нам как жить там? – в который раз спрашивал Ленок.

– Хозяин Рунольв определит это позже. Вот расторгуемся в Гокстаде и засядем на зиму в Брейдифьорде. Отдохнем, поохотимся в лесах. Брагу бочонками пить будем, скальды песни петь нам станут, висы сказывать. Свадьбы пойдут. Весело!

– Вам-то весело, – хмыкнул Белян невесело. Тем самым разрушил иллюзию свободы-равенства-братства. Особенно свободы. Ну, и равенства. А про братство и вовсе что говорить!

Стало неловко. Олав не подтвердил, но и не возразил. Ушел молча. Ночь уже, однако.

– Рабами сделают, – горестно вздохнул Ленок. – Выкуп за нас никто не даст… Да и ждать долго, если б и дал кто.

* * *

Утром, когда туман рассеялся, впереди показалась твердь Борнхольма. Обходили с севера – темная полоска суши медленно проплывала по левому борту. Ветер шевелил парус едва-едва, и кормчий ударил в гонг, призывая к веслам. Ритм отбивался средний. Впереди целый день, и надо распределить силы равномерно.

Но тут вдруг гонг зачастил, послышались крики встревоженных матросов.

– Что-то случилось! – крикнул Ленок сидящему впереди Сивелу.

– А что бы ни случилось, нам не все ли едино!

Да нет, не все… Гонг все учащал удары. Гребцы стали поспешно надевать доспехи, развешанные тут же на колышках. Раскладывали оружие под руками.

– Сивел, никак готовятся к бою! Оружились варяги! – Голос у Ленка напрягся, спина задеревенела. Пот – крупными каплями.

К гребцам спустился Олав, прокричал что-то.

Сивел не понял слов, но понял смысл. Никак беда надвигается? Видно, разбойники? Настигают?.. Особой радости от мысли, что скоро плен может закончиться, не возникло. Так-то оно так, но не станет ли хуже? Здесь хоть не на цепи сидим, а что ждет у разбойников?

Скрипели снасти – матросы поднимали рей с парусом, пытаясь поймать ветер. Готовились луки и стрелы, а гребля продолжалась в неистовом темпе. Пот заливал глаза гребцам. Гремел голос Рунольва, бряцало оружие, стучали глиняные ядра, перекатываемые пращниками. Готовы встретить пиратов? Всегда! Лучше бы, конечно, с ними, с пиратами, вовсе не встречаться. Но раз уж так случилось…

Сивел исхитрился взглянуть на море в щели между щитами. Там, в море, стремительно шли на веслах два больших дракара ^[2] с драконьими головами на высоких носах.

Еще около часа продолжалась гонка, но уйти от преследователей не удалось. Дракары приблизились, стрелы застучали о борта и щиты, дребезжа оперением. Гребцы выбились из сил. Смены им не предвиделось. Все свободные от весел отражали натиск пиратов. А те уже изготовились забросить абордажные крюки.

Ну, все. Варяги прекратили грести. Толку-то! Дракары стали ломать весла лодьи, притягивая ее борта вплотную. Крики и стоны, стук копий и звон мечей. А новгородцы продолжали сидеть, пригнувшись на своих скамьях. Их соседи по веслам уже отбивались. Раненые и убитые валились навзничь и ничком, орошая кровью старые доски.

– К хвосту! К хвосту! На корму! – прохрипел Белян.

Раскоряками полезли через скамьи. Вокруг варяги и пираты – в пылу битвы.

Они втроем добрались до закутка, ссыпались в него, прикрыли дверь. Кто б им сказал неделю назад, что они вернутся в ту зловонную каморку с чувством глубокого облегчения – на смех подняли бы, а то и на копья!.. Затаились. Нет, право! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Треск и сильный толчок! Ага! И второй дракар тоже сцепился с лодьей. Вой наступающих – с удвоенной силой. Вопли и стоны – с утроенной силой. Звон и скрежет. Глухие удары по дереву. Кровь, кровь, кровь…

– Теперь уж скоро, – вжал голову в плечи Ленок. – Авось, нас не кончат сразу, а? Не дрались ведь мы, а?

– Чего гадать! – сплюнул Белян. – Эх, лучше б дрались… Тогда б хоть честь по чести…

– Сдаются, – шепнул Сивел, разобрав в сумятице криков отдельные слова варягов и пиратов. – Вот и все… – Бледность четко выделила его лицо в полутьме.

Топот ног, лязг железа приблизились. Дверь закутка вылетела от удара ногой. В проеме возникла громоздкая фигура пирата в шлеме. Фигура слепо вгляделась во тьму, прозрела, заорала. И без переводчика ясно: «А тут вот еще кто-то!!!»

Новгородцев выволокли на палубу. Глазам их предстала картина полного разгрома лодьи. Скамьи гребцов сплошь завалены телами, вокруг да около – брошенное оружие. С убитых стаскивали доспехи и платье, тут же полоскали в забортной воде, смывая кровь, и бросали в кучу. Вокруг лодьи – обломки весел, обрывки одежд, щепки. Там же медленно исчезали брошенные в воду тела убиенных, почти голые.

Пираты скакали через скамьи, ворошили товар, победно гоготали, встряхивая соболей и куниц, шкурки которых сверкали мельчайшими искорками.

Новгородцев затолкали в редкую кучку плененных варягов. Среди них оказался и Олав – с почерневшим от запекшейся крови лицом, с пораненной грудью. Сквозь ткань кафтана еще сочилась кровь, сгустками застывала меж пальцами прижатой руки.

– Гля, братья! Олав-то наш жив, а Рунольв, хозяин наш, того… – азартно шепнул Ленок.

Посеченный бездыханный Рунольф медленно и печально уходил в морскую пучину, воздев руку в невольном последнем прощальном приветствии.

– Хоть рыбам прокорм будет, – процедил Белян. Наконец-то в голосе обнаружилось удовольствие. Впервые с той поры, как он прыгнул на палубу варяжской лодьи.

* * *

Дергаясь на буксирном канате и покачиваясь на пологой серой волне, лодья тянулась за дракарами под мерные удары гонга. Связанные попарно гребцы натужно упирались ногами в поперечины на днище, украдкой бросали злобные взгляды на пиратов, расхаживающих посередке с бичами в руках.

– Вот она, наша судьба, где, – шипел Белян.

Судьба – новые хозяева. Грязные бородатые, не снимающие доспехов и оружия. Безжалостные – уже двое из пленников были выброшены за борт, не смогли грести от слабости.

…Шило на мыло! Ведь снова и опять – день да ночь, день да ночь, день да ночь. Тупость и безразличие одолевали. Ряды гребцов редели, на скамьях остались самые сильные и выносливые. Хорошо, новгородцы в их числе. Что странно, Ленок – тоже! Вот ведь мелкий, а жилистый!

Но доколе, доколе так продолжаться будет!

А вот – вошли в узкий пролив. По берегам – поселения, почти города! Ну?!

Однако прошли пролив, городки и селения остались за кормой, а впереди опять тоска неизвестности и отчаяния. Какая ж тоска! Какое ж отчаяние! Доколе, доколе! Когда – земля?! Земля – когда?!

Земля показалась на следующий день. Парус спустили. Снова весла ритмично захлопали по воде. Маленькая флотилия втащилась в широкий фьорд.

– Видно, здесь и конец пути, – прохрипел Олав Беляну, соседу по скамье.

– Ну, и что? – Белян был отрешен и безразличен.

– Отдохнем, подкормимся. И на торги нас выведут. Теперь мы станем рабами. Может, удастся выкуп собрать родственникам. Передать весточку надо. Но надежды мало. Откуда взять? Хозяин сгинул, платить некому.

– Значит, боги от нас отвернулись. Не угодили мы им. Жертв мало поднесли. Сердятся-злобятся они… А что мы можем дать? Хоть в Христа верить начинай.

Почти до самого вечера шли на веслах по фьорду. Рыбаки в лодках провожали пиратов долгими тяжелыми снулыми взглядами.

Наконец весла втянули внутрь, дракары стукнулись о причальный брус пристани. Толпа любопытных сбежалась поглазеть на добычу и пленных. Пираты приветствовали друзей и отпускали шуточки случайным бабенкам.

– Фюркат, если не ошибаюсь, – определил Олав.

Фюркат, да. Небольшой городок, прибежище пиратов-викингов. Тут же скальды слагали новые песни и длинные замысловатые саги о былых походах и битвах отважных ярлов и хавдингов ^[3].

– Королевская власть сильна, и пиратам не так вольготно, – снова просвещал Олав своих товарищей по несчастью. – Но продать они нас тут всегда могут. Для этого им власть короля не помеха.

Пленных повели на окраину городка, где серели низкие дома с крохотными оконцами, забранными железными решетками.

Кузнец, тоже раб, судя по ошейнику с рунами, бойко стучал молотом. Всех заковали в кандалы, затем насадили цепь на скобу в стену. На грязную солому вывалили черствый хлеб ломтями. Ржаво заскрежетал замок. Пленники остались одни.

Скоро начнутся торги…

5

Скоро, да не скоро. Только через неделю и начались. Ну, верно, в общем. Товар надобно подать если не с лучшей, то и не с худшей стороны. Потому и отнюдь не лишне сначала чуток откормить, чтобы хоть ребра не проступали. Да и раны нелишне подлечить, чтобы хоть не кровоточили…

Их вывели во двор и под конвоем погнали нестройной колонной на площадь. Там бонды и торговцы приценивались к двуногому скоту для работ в усадьбах или на скамьях купеческих лодей.

Торги шли вяло, покупателей было не так уж много. Пираты злились, вымещая злобу на своих рабах. Удары мечей плашмя не смолкали.

Наконец появился весьма тучный человек с охраной, вооруженной топорами. Степенно прошелся по рядам, высматривая и прицениваясь. Пираты громко расхваливали товар, похлопывая тяжелыми ладонями по спинам рабов.

– Никак сам Кальф Тормсон, – полушепотом сказал Олав, стараясь встретиться с ним глазами.

– Знаешь его? – тоже полушепотом спросил Сивел.

– Ну, в общем, встречались, пересекались… Он из Гегинфьорда.

– Где это?

– Далеко. Весьма далеко.

– Хороший человек?

– Всяк хорош, когда тебе ровня. А сейчас-то мы в кандалах, а он средь нас выбирает кого получше. Так что какая разница – хороший, плохой…

– Ну, а все-таки?

– Гм. Несколько дракаров у него. Не гнушается любой добычей. Королевские владения от Гегинфьорда далеко, так что Кальф Тормсон чувствует себя полновластным хозяином – в своих владениях. Король с ним не ссорится. Зачем? Лучше ведь дружить с человеком, который всегда может откупиться или дать взаймы без отдачи кругленькую сумму!

На последних словах Олав невольно повысил голос и тут же схлопотал от пирата-продавца по спине – мечом плашмя. Инстинктивно дернул ладонью вверх и за спину, чтобы прикрыть место удара. От резкого движения поджившая было рана в груди открылась, закровоточила.

Кальф Тормсон оказался как раз почти рядом. Он пристально вгляделся в светлобородого варяга: где-то я тебя видел раньше, а?

Олав подобострастно оскалился. Дескать, Кальф, это ж я, Олав! Мы ж с тобой встречались тогда, когда… я еще был никаким не товаром, а таким же, как ты. Почти таким же. Признал, Кальф?

Кальф Тормсон признал, в глазах мелькнула искорка. Но он тут же перевел взгляд на Беляна, будто никакого варяга рядом с новгородцем и не было. Белян выделялся в цепочке и ростом, и могучим сложением.

Кальф Тормсон что-то спросил у пирата-продавца. Тот что-то ответил. Да понятно о чем они! О цене! В их речи то и дело звучало: траллс, траллс…

Белян взял за руку младшего брата, крепко сжал. Дал понять: мы вместе! Мелкий Ленок сориентировался и тут же цепко ухватил Сивела за другую руку: ага, вместе мы, все втроем.

Ну, во-первых, не вам, рабам, решать, вместе вы или порознь. Как продавец с покупателем поладят, так оно и будет. А во-вторых… Сивел тоже, пожалуй, неплох. Еще не заматерел, но чувствуется, чувствуется в нем сила, гибкость, выносливость… А в-третьих, этого мелкого с куцей бороденкой, пожалуй, не надо. Толку от него… Деньги на ветер.

Они еще поговорили, Кальф Тормсон с пиратом-продавцом. Да ладно, пусть тогда и третий. Все равно в нагрузку, бесплатно. Может, на что и сгодится.

Олав просительно скалился: а я, а я?!

А ты, Олав, нет. Тобой же сказано: всяк хорош, когда тебе ровня. Инвалиды Кальфу Тормсону без надобности. Вон кровища капает. Лечи, корми задарма. А работать кто будет? Нет, Олав, нет.

А вы трое, давайте шевелите ногами. Вы теперь собственность нового хозяина, вы его траллсы.

* * *

– Траллсы, траллсы, – бормотал Ленок, поглядывая по сторонам и ни к кому не обращаясь. – Видать, нас рабами уже настоящими сделали, а? – и подмигнул чуть ли не с восторгом.

– Чему радуешься? – сплюнул Сивел.

– Да не радуюсь я! Просто стараюсь перевести. Теперь-то Олавки с нами нет, придется самим понимать их тарабарщину. Вот понял: траллсы – значит, рабы! Ага!

– Нашел повод для восторга! Шагай уж! Да гляди в оба.

Новых траллсов погнали к причалу, где покачивались дракар и пара крутобоких кауп-скипов, тяжело груженных, судя по низкой осадке. Их подняли на одно из судов, окриком и жестами показали места на скамьях. Кузнец споро приклепал их цепи к общему пруту.

– Вот тут и судьба наша, – проронил Белян.

– А ты думал, благодать нам преподнесут, братка?! – как-то сразу озлился Сивел.

– Все в сравнении познается, – почему-то с оптимизмом молвил Ленок.

– А ты вообще угомонись, мелкий! – окоротил говоруна Сивел. – Ты вообще – нагрузка!

Гребцы распределялись по два на весло. Почти никто не обратил на новых никакого внимания. Сидели с согбенными спинами и безучастными глазами смотрели в одну точку. Как бы и новгородцам вскорости такими не стать, не уподобиться.

Судно имело десять пар весел, и теперь, с приходом новгородцев, все места на скамьях были заняты.

– Смотри, все с ошейниками! – не угомонился наблюдательный Ленок.

– Вот и ты станешь с таким мыкаться, аки пес, – огрызнулся Сивел. – Познаешь в сравнении. Или кумекаешь, что иное будет?

– Это вряд ли, да… – признал Ленок, скуксился.

Варяг с бичом, в кожаной куртке и таких же штанах, приостановился у вновь поступивших гребцов, бесцеремонно ощупал мускулы у Беляна, потом у Сивела. Довольно прищелкнул языком.

Худосочный Ленок расправил почти несуществующие плечи, выпятил впалую грудь, напружинил бицепсы, которых не было.

Варяг глянул, гоготнул, снисходительно хлестнул бичом вскользь по шее.

Однако суета возникла. Знать, в дорогу собрались. Крики команд, беготня. Гребцы встрепенулись, заерзали на корявых скамьях.

Щелчок бича. Размеренные удары гонга. Судно качнулось и стало выходить из сутолоки себе подобных – на простор. Греби, траллс, греби.

В прямом смысле подстегиваемые надсмотрщиком новгородцы налегли на весла. Судно сначала бестолково завиляло. Новгородцы словили по нескольку ударов бичом. Эх! Чувство ритма – вот необходимость не только на поле битвы и в любви, но и при гребле. И надрываться без надобности. Слабосильные прежние просто не могли так мощно грести, как относительно свежее пополнение. Новгородцы сбавили мощь, мало-помалу приспособились, поймали ритм. Стало даже полегче. Истинно молвил мелкий Ленок: все в сравнении познается. Однако через час все уже взмокли, трудовой пот прошиб.

К вечеру на горизонте показалась цепочка мерцающих огней на дальнем берегу. Никак городок? Что за городок? А кто ж его знает! Разве гребцы-«старожилы», которые сюда уже заплывали…

– Что за городок? Что за городок? – шепотком пристал неугомонный Ленок к «старожилам».

Но те либо совсем не понимали русской речи, либо просто не отвечали. Пялились равнодушно, молчали.

– Да чего с ними лясы точишь! – вновь озлился Сивел и вновь не на молчунов, а на мелкого. – Не докучай людишкам! Вишь, они даже прямиться разучились, а ты от них слова хочешь.

– И чего? Так молчком и будем жить?

– Кое-кому не помешало бы. Утомил, Ленок.

Мелкий обиженно засопел, смолк.

Солнце село, но сумерки долго серели над морем и фьордом, куда зашла флотилия. Городок шумно встретил прибывших. Тут же при свете факелов стали разгружать суда.

Гребцы угрюмо ели свою жидкую кашу. На ночлег устраивались под скамьями, как позволяла длина цепи. Сыро, тесно, холодно. Все свободное место на судне отдано под товар, а гребцам оставалось устраиваться там же, где они и проводили день-деньской. Ну, улеглись, заснули. Да какой там сон! Так, неглубокая дрема – с непривычки.

* * *

Утром хозяин появился, Кальф Тормсон. Встал с надсмотрщиком неподалеку от новгородцев. Заговорили они меж собой.

– Видать, про нас молвь, – навострил ухо Ленок, пытаясь уловить смысл. – Не, ничего не понять. Тараторят быстро.

Кальф Тормсон приблизился к хмурому Беляну, посмотрел сверху вниз. Смачно хлопнул по спине.

Белян поднял голову, вопросил взглядом.

Кальф Тормсон жестом приказал встать.

Белян встал.

Кальф Тормсон с довольной ухмылкой осмотрел могучую фигуру, схватил руки Беляна своими лапищами.

Белян снова вопросил взглядом. И увидел ответ в светлых глазах новоявленного хозяина. В них светилась похвальба силой и властью. Вон ты как, Кальф Тормсон…

Белян спокойно, без особых усилий высвободил руки. И вдруг, обхватив Кальфа Тормсона за бока, поднял его тучное тело над головой.

К нему кинулся варяг, замахиваясь бичом.

Но Белян тихо опустил Кальфа Тормсона на палубу, примирительно улыбаясь, упреждая вспышку ярости.

Кальф Тормсон движением брови отстранил варяга с бичом, одобрительно похлопал Беляна по плечу. Довольно кивал головой, говорил одобряюще. Что говорил, не понять. Поговорил, поговорил и… ушел.

– Никак варяг умыслил что? – Сивел ткнул в бок старшего брата, стоящего столбом.

– Погодь пока, братка. Поглядим.

Новгородцам принесли по куску вареного мяса и по кружке горького пива. И краюха хлеба в дополнение, даже почти свежая, не черствая.

6

Почти неделю стояли суда Кальфа Тормсона в безымянном для новгородцев городке. Ничего нового для них все не случалось и не случалось. Если не считать улучшенной кормежки. Их не отпускали на берег и цепей не снимали.

– Ожиреем с этаких харчей, – балаболил Ленок.

– Нишкни, мелкий! Моли богов о ниспослании подобной благодати и на будущее, – отвечал Сивел.

– А как же! Молю ежедневно, Сивел любезный. Жертву б принести какую, а? Присоветуй, мил человек.

Что тут присоветуешь!..

Наконец ранним утром суда флотилии стали выгребать из фьорда.

– Кажись, покидаем Гокстад… Вроде б так городок-то зовется, – Ленок дрогнул голосом от гордости. Вот выловил в чужой речи, усвоил – Гокстад!

– А леший его возьми, городок этот, как его там! – Сивел сплюнул себе под ноги. – На кой нам знать!

– Как же? Всякое знание надо в себе схоронить, авось когда-нибудь сгодится. Они, знания, грузом не давят, нести не тяжело.

– Ишь! Волхв объявился новый!

– Волхв, не волхв, а все новое тянет меня. Или услышать, или углядеть… С детинства так у меня.

– Услышишь-увидишь, да кому перескажешь? Товарищу по скамье, а? Иного нынче тебе вроде не дано. На годы и годы вперед, – поддел Сивел.

– Кто взглянет в дни грядущие? Того никому не дано. Только истинным кудесникам. Да и тех редко сыщешь на белом свете. Тот дар богов редок.

– Греби давай, кудесник!

Флотилия вытянулась на юг. Ветер крепчал, судно качало на волне. Стали долетать брызги из-за бортов, и вскоре все промокли. Зубы застучали мелкой дробью, плечи содрогались в ознобе. Гребцы прятались под скамьи, но холод доставал и там.

День и ночь, сутки прочь. Берег пропал в клочковатом тумане. Море волновалось. Парус натужно гудел. Черпальщики беспрестанно выливали воду за борт.

Белян шептал молитвы. Боялся он моря, боялся. Да и Сивел хоть и храбрился, но невольно втягивал голову в плечи и бледнел при накате очередного пенного вала.

– А я гляжу на варягов, – утешал Ленок, – они и усом не ведут. Значит, и нечего труса праздновать. Значит, так и надо, и ничего тут не поделаешь.

Следующий день встретил флотилию слабым ветром. Море еще сильно волновалось, но парус почти не надувался. Прозвучал сигнал гонга, гребцы встрепенулись, налегли на весла.

Показался скалистый берег, слегка зеленеющий темной зеленью своих косогоров. Флотилия потянулась к нему, слегка забирая к северу.

Когда огибали крутой мыс, на простор моря, как из засады, выскочили три низких чужих дракара. Понеслись к двум суднам, шедшим в арьергарде, отставшим от остальных почти на милю. Отсечь, отсечь!

Между прочим, на последнем судне как раз и новгородцы. Не потому последними оказались, что лениво гребли, просто груза товарного на борт взяли изрядно.

Забил гонг, учащая ритм гребли, призывно и тоскливо запел рожок. Охрана поспешно натягивала доспехи. Бряцали мечи, щиты. Лучники натягивали тетивы, готовили стрелы. Гребцы хриплыми глотками хватали тугой влажный воздух. Беспрестанно свистел бич, раздирая кожу спин. Пот смешивался с темными каплями крови.

Воины деловито ставили щиты вдоль бортов, защищая гребцов, раскладывали боевые топоры, готовясь обрубать абордажные крючья. Рожок истошно вопил и вопил о помощи. Однако надежда на помощь слабая. Большая часть флотилии уже скрылась за мысом – не видно, не слышно.

А три дракара быстро приближались. Уже различимы стали бородатые лица варягов, сжимающих копья и мечи. Уже кто-то лихо раскручивал абордажные крючья.

Судно с новгородцами отвернуло к северу, пытаясь оттянуть неизбежную встречу. Впереди, оставляя пенный след, мчалось второе несчастное судно. Но дракары мчались стремительней, надвигались и надвигались.

Уже первые стрелы застучали в щиты и борта беглянок. Уже кто-то упал, клекоча пронзенным горлом…

В просветы между щитами Ленок старался хоть что-то углядеть.

– Саженей двадцать осталось, братцы! – хрипел он, сглатывая сухую слюну.

– Не высовывайся, дурень! – цыкнул Сивел. – Стрелой заденет! Нишкни, сказал!

– Гля, весла подняли! Крючья кидают! Сцепляются!

Воины рубили кожаные веревки абордажных крючьев, но тех было слишком много.

Тут кормщик резко рванул рулевой брус, и судно повернуло носом к дракару. Треск ломающегося дерева. Часть гребцов отлетела под ударами вырванных столкновением весел и билась в корчах.

Судно проломило носовую часть дракара. От удара некоторые из пиратов упали в воду. Воздух огласился воплями боли и ярости. Кинулись друг на друга, перепрыгивая с борта на борт. Стук мечей, глухие удары и скрежет доспехов – все смешалось в единый яростный гул.

Гребцы полезли под скамьи и там вжались в доски, уткнув лица в вонючую воду.

Убитый воин рухнул на Беляна, придавив. Тот отбросил тяжелое тело в сторону, вскочил, рванул цепь неимоверно. Она, проржавевшая, таки лопнула! Свободен, Белян! Свободен!

Он подхватил меч убитого. Вовремя! Как раз на него прыгнул корсар, занося боевой топор. Белян принял его аккурат на острие меча. Корсар сломался в пояснице – меч пронзил живот и вышел со спины. Белян круговым движением стряхнул уже бездыханного ворога с тяжелого клинка. Вспрыгнул на скамью. Дико глянул на младшего брата, вздымая меч над головой…

– Ты чего-то?! – визгнул Ленок, остерегая. – Он же братка твой!

– Ду-у-урак! – ухнул Белян и рубанул… по цепи, держащей Сивела на привязи.

Та лопнула.

Сивел проворно перекатился, оказался рядом с пронзенным корсаром. Вырвал из коченеющих рук боевой топор и, в свою очередь, подступил к мелкому. Ощерился опасно:

– Что, Ленок?! Пришел твой час, надоеда! – взмахнул топором.

Ленок скривился в жалкой усмешке. Мол, смешная шутка, понимать можем. Но зажмурился, зажмурился.

Сивел крякнул, опуская топор на держащую цепь. Порвалась. Лезвие топора почти наполовину вошло в дерево. Ленок приоткрыл один глаз, перевел дух.

– Чуть руку не отрубил, олух! – буркнул сварливо, но с облегчением.

– Лучше б сразу голову. На кой она тебе такая бестолковая! – хехекнул Сивел.

– Не время, не время! – напомнил им Белян. – Потом догрызетесь! А ну вперед! Скачи наверх!

Поскакали наверх. Белян поразил мечом очередного корсара, на свою беду оказавшегося на пути. Сивел тоже не зевал, топором махал вовсю. Ленок ищуще водил головой по сторонам: какое б оружие ему…

На палубе Белян встретил тяжелым клинком еще одного корсара, но меч завяз в вражеской кольчужке, хрустнул. Белян взъярился всерьез. Схватил обломок весла в полторы сажени. Вскочил на сложенные в центре судна бочки. Стал крушить головы разбойников, заодно сталкивал их в воду.

Лучники торопливо натягивали тетиву, но в свалке битвы стрелы летели мимо. Да и кое-какие из них Сивел умудрялся отмахивать трофейным топором. Ленок, который в качестве трофея подобрал лишь кривой нож, мгновение посоображал, юрко кинулся к борту и принялся рубить-пилить абордажные веревки. И то! Пиратский дракар уже накренился на нос. Ленок рубил и пилил, рубил и пилил!

Корсары заметно растерялись. Многие из них уже барахтались в воде, их давило бортами.

Дракар быстро уходил под воду. Вервие, сцепляющее оба судна, лопалось уже и без помощи юркого Ленка. Борт черпал воду. Наконец лопнула последняя веревка. Судно будто отшатнулось от чужого дракара. Тот, стреляя фонтанами брызг и крутя водовороты, ушел под воду полностью. Пошумели всплески и пузыри. Но волны сгладили. Никого и ничего. Лишь редкие из корсаров еще пытались держаться на плаву, но тяжесть доспехов тянула на дно. И вскоре – никого и ничего. Как не было… Тишь да гладь.

* * *

Тогда считать стали раны. После яростной схватки половина защитников погибла. Остальные зело поранены.

Новгородцам тоже досталось. У Беляна – легкие раны, а все равно неприятно. Сивела, по сути, спас наспех нахлобученный чужой шлем – вражеский топор прорубил его на полпальца, оставил всего лишь царапину на темени, но порядком контузил. А вот Ленок тяжко охал. Стрела засела в плече, в бедре кровоточила рваная рана, а мизинец правой руки и вовсе канул.

Кальф Тормсон не замедлил с наградой – милостиво пожаловал новгородцам новые рубахи, кожаные куртки и штаны. С них сняли ошейники и дозволили свободно передвигаться по судну. Особо отличил хозяин Беляна – подарил нож в медных ножнах, отделанных янтарем и серебром. Оно и хорошо, но еще б лучше, если Кальф Тормсон окончательно их освободит, всех троих. В конце концов, заслугу новгородцев в спасении целого судна с ценным грузом переоценить невозможно.

– Ох, Белян, хоть и тяжко нам, особливо мне, но дай боги тебе долгой и счастливой жизни и красавицу жену! Как это ты надоумил нас на эту битву?! – Ленок вымученно улыбнулся. – Стрелу б вытащить, а? Загниет ведь, братцы! Лекаря бы…

Сивел пошел по разгромленному судну, приглядываясь. Приметил воина, ловко обматывающего тряпицами раны своих товарищей. Подошел, позвал жестами. Тот отмахивался, видя перед собой раба. Но Сивел цепко ухватил его за плечо и сжал крепко, очень крепко:

– Лекарь?

Тот кивнул, сморщившись от хватки.

– Как звать?

– Веф…

– Пошли, Веф. Помощь твоя нужна.

Попробуй не подчинись. Сивел хватку так и не ослабил. Лекарь подчинился.

Через полчаса обломок стрелы был выковырян из кровоточащей раны. Ленок орал и корчился, но дело было сделано. Рана промыта, тугая повязка наложена.

* * *

Куда теперь? В Ярлсхов. Городок такой, прибежище викингов на подступах к Британским островам. Бывали, бывали славные походы и набеги на богатую Англию, Уэльс, Эйрин ^[4]. Хорошие товары и много рабов привозили из тех краев. Но времена походов миновали. Королевская власть окрепла, и викинги постепенно стали оседать в городах и поселках, занимаясь трудом бондов или рыбаков. Ан память о недавнем прошлом никуда не делась. Дай только повод, и забурлит кровь в жилах. Вчера – купец, нынче – воин. Тот же Кальф Тормсон – живой пример.

В Ярлсхове сгрузили товар, приняли на борт новый груз – бревна. Готовилось новое плавание. Причем без Кальфа Тормсона. Тот оставался в городке – что-то здесь у него за дела. То ли купеческие, то ли воинские. А бревна – прямым ходом по морю к родному дядюшке Кальфа. Через день, через два, через три. Ждем у моря погоды. Как южный ветер подует, так стронемся. А пока можете прогуляться, что ли. Почти полная свобода! Полная, да неполная.

Белян и Сивел неспешно бродили по городку со следами былой славы и величия. Но следы те почти напрочь стерлись. Захудалый городишко, мрачные дома, крошечные оконца затянуты бычьими пузырями… Ленок отлеживался. Раны все-таки воспалились, он то и дело метался в жару.

Лето кончалось, и по ночам становилось холодно. Дожди, ветер, туманы с моря. Сразу же за городком – крутые холмы, поросшие травой, уже пожухлой. Отары серых овец ползали по ним грязными облачками. Тоскливо… Хотелось домой, на привольный Волхов, в леса, на охоту, к своим родным и друзьям.

– А остались ли друзья? – спрашивал Сивел. – Небось всех побили, а которые остались, в бега подались или в порубах сидят.

– Это так, братка. Когда еще придется свидеться со своими.

– В такую даль занесли нас боги, что выбраться без их воли никак не можно. Жертвы нужны.

– Жертвы, конечно, хорошо, но нас еще понесет куда-то. Нашу посудину лесом загрузили. Скоро в путь, опять на веслах спину гнуть.

– Доля наша горькая, горемычная. Худо, Белян…

– Худо-то худо, но как там Ленок тебе говорил? Все в сравнении познается. Ему сейчас много хуже, чем нам.

– Выдюжит, баламут. Молодой и жилистый. Еще нас с тобой переживет. А по-ихнему как быстро раскумекал?!

– Чтоб он так же быстро выздоравливал.

– Тоже верно… А ты, Белян, чего не учишь речь ихнюю? Без этого нам пропадать.

– Не идет в голову. Злость берет.

– Если так, как давеча в море, то пусть чаще тебя она берет. Может, еще какой хабар случится.

– Лучший бы хабар – свобода. А теперь, когда Кальф здесь останется, а мы далее поплывем, думаешь, вспомнит кто о наших перед ним заслугах? Так что одно остается – ждать случая и молить богов.

– Богов-то много, у каждого их целая толпа. Вон и варяги тоже не знают, каким молиться.

И старых не хотят забывать, и новые еще не укоренились. Вроде нас.

– То ихнее дело, Сивка. А наших богов надо при себе оставить. Негоже веру менять. То князьям да боярам охота метаться, а нам ни к чему.

– Да мне все едино. Но раз богов много, как найти самого главного и могучего? Как найти покровителя судьбе?

– Держись за своих и не думай больше ни о чем.

– А вот Ленок все думает и примечает. И не вредит это ему. Как тут быть?

– То волхвы да кудесники разные кумекают, а нам не пристало.

* * *

Подул южный ветер. Туман угнало в полночные края, море по-летнему засинело. Под писк чаек судно с новгородцами и новыми гребцами отвалило от причала. Надулся упругий полосатый парус.

– Куда теперь нам бежать с ветром-батюшкой? – тихо спросил Сивел у пространства.

– То кормщик знает. И боги… – философски проронил Белян.

– В Исландию, – слабенько подал голос чуть оклемавшийся Ленок из темного угла под скамьей.

– О, братка! Вот тебе и кормщик, и боги! Ленок наш! Все знает! – хмыкнул Сивел.

– Речь чужую учи – тоже знать будешь, – ответно хмыкнул Ленок.

Остров медленно таял за кормой. А впереди – неизвестность. Имя ей – Исландия.

7

Осенние бури могли налететь со дня на день. Ветер был ровный, но часто менял направление. Так что гребцам не до отдыха. Новгородцам чуть полегче – и еда пообильней, и сидели без цепи, и могли походить по судну без помех. Спали опять же не на скамьях, прикованные цепью, а в затишке, под кожами.

Когда с севера тянуло промозглой сыростью, всех охватывала дрожь. Ленок просил укрыть его потеплее – озноб бил нестерпимо. Странно, как его оставили на судне, такого слабого и больного.

– Ой, братцы, – стонал Ленок, – а ведь много хуже будет! Остров-то ледяной! Как там жить-поживать?

– Да не горюй, Ленок! Ты с нами, мы с тобой, боги нас не оставят! – утешал Сивел. – Люди живут, и нам пожить можно.

– Все ж боязно! Вишь, лес везем? Знать, там и такого нет. Непривычно нам будет, братцы.

Ко всему привыкнуть можно…

На третье утро прибыли. Ветер был попутным, весла убрали внутрь. По правому борту проплывали низкие скалистые берега, изрезанные бухтами. Холмистая равнина, валуны и каменные осыпи. Далекие горы сверкали вечными ледниками. А людей и не видать. Совсем голая земля.

Порасспросить, что ли, бывалых на судне – из тех, кто ранее сюда уже плавал? Как тут вообще люди живут, и где они, кстати?

На удачу бывалым оказался лекарь, Веф. Ленок с ним так и так общался, мало сказать, часто – и по болезни, и вообще.

Рассказал Веф:

– Вон там впереди – это утесы Воргарфьорда. А за ними в заливе – городок Эйрарбакки. Мы туда заходить не станем. Нам еще далеко идти. Нам в Брейдифьорд. Там живет дядюшка нашего хозяина. Там и зазимуем, если ничего не подвернется. Еще мыс Рейкьянес обогнуть надо. За ним много поселков имеется. Но нам дальше…

Воргарфьорд, Эйрарбакки, Брейдифьорд… Чего только варяги не придумают, лишь бы общего языка с русским человеком не найти! Нет, общий смысл-то ясен. Плыть им еще долго, но уже вдоль берега. Селения будут попадаться все чаще. А их пристанище – на севере, где берег так изрезан фьордами, что только опытные моряки могут, по им одним известным приметам, отыскать нужный.

Ближе к вечеру обогнули длинный мыс и повернули к северу. Кормщик данной ему властью решил ночь переждать в селении Кеблавик, поглядывал на небо и предвещал шторм. А и впрямь погода внезапно изменилась. Ветер усилился – хоть и попутный, но сейчас лучше б его не было: при заходе в узкий фьорд лучше б не подгонять. Так что пришлось налечь на весла – в противоход, притормозить. Благо, кормщик оказался большим докой. Вошли удачно.

По берегам – поселок. Длинные низкие серые дома, разбросанные в беспорядке, с огороженными дворами – не более двух дюжин. Вдали бурые пятна – квадраты убранных полей. Крохотные клубочки овец переползали с места на место. Даже коровы! Значит, жизнь идет и тут. Живут, правда, разбросанно. А с другой стороны, чего людям тут тесниться? Места много, врагов нет, далеко они за морем.

Судно вышли встречать, казалось, все жители поселка. На причале столпились коренастые мужики, спокойные и деловитые. Под стать была и высыпавшая ребятня. Народец крепкий. Да, тут Север, тут слабому делать нечего.

Сходни грохнули о доски причала. Первым на палубу ступил осанистый пожилой человек в кожаной куртке и суконных штанах. Кормщик почтительно, но не подобострастно поклонился. Ага, это и есть дядюшка Кальфа Тормсона. Кормщик что-то говорил ему, указывая на новгородцев. Рубленое лицо дядюшки было непроницаемо.

– Про что говорят, Ленок? – легонько пихнул Сивел в бок. – Про нас, нет?

– Кажись, про нас. Вроде хвалит. Вроде что-то просит. Толком не разобрать… Ага, а дядюшку Кальфа, стало быть, кличут Торгейром Олавсоном. Кормщик назвал.

– Ты не про дядю, ты про нас, Ленок.

– Да не пихайся ты! Больно же! Говорю же, вроде хвалит, но вроде и просит…

Началась выгрузка. Прикатили телеги, влекомые коротенькими мохнатыми коньками. Грузчики сносили кули, мешки и бочки по шаткому настилу сходней. Бревна скатывали на веревках и тут же отправляли телегами вверх, к поселку. Белян и Сивел присоединились к грузчикам. Ленок же пока был слаб…

Уже в густых сумерках закончили выгрузку. Новгородцев отвели за милю от поселка. На пологом холме – усадьба. Тут и обитает сам Торгейр Олавсон. Запах навоза, прели и свежего сена. Топот, мычание и блеяние скота, загнанного на ночь под крышу. Вот и новгородцы, небось, нынче как тот скот…

Их ввели внутрь. Низкий потолок, двухскатная крыша, тяжелый дух. Грубый стол, скамьи. Скамьи уже заняты прочими гостями Торгейра Олавсона.

И кормчий тут, и лекарь Веф. И еще какие-то из местных. Надо понимать, уважаемые. Одна скамья еще свободна. Для новгородцев? А они здесь кто? Гости или прислуга? Нет, прислуга – женщины, расставляющие посуду и котлы с варевом.

Торгейр Олавсон во главе стола жестом предложил новгородцам сесть. Разлил по деревянным кружкам хмельного из кислого молока – мюсу, вроде браги. Заговорил торжественно, то и дело указывая кружкой в сторону новоприбывших.

– Вроде отпускает нас, – зашептал Ленок. – Хочет в нашем лице иметь не рабов, но хороших работников и верных друзей.

– Выпьем, коли так, – обрадовался Сивел. – Видать, Кальф не забыл-таки о наших заслугах, передал кормчему слово для дядюшки – за нас чтоб замолвить. Выпьем! Хотя лучше бы меду, а не этой кислятины.

Выпили. Застучали ложками, зачавкали.

Когда первый голод был утолен, Торгейр Олавсон снова разлил брагу и обратился уже напрямую к новгородцам.

Ленок напряженно вслушивался, силясь понять главное:

– Если раб пил вино из хозяйских рук, то он свободен, – пересказывал своим. – Что-то еще о голой или стриженой голове говорит, да я не пойму, к чему это. Значит, мы теперь его работники, хотя и свободные.

– Свободные, хотя и его работники, – хмыкнул Сивел. – Однако без еще одной кружки не разберешься. А то и без двух-трех. Наливай!

Налили, выпили. Налили, выпили. За столом стало шумно. Прочие гости подходили, гулко хлопали по спинам. Надо понимать как знак приятия? Так и будем понимать. А то ведь иначе в ответ можно схлопотать. Сивел – молодец горячий…

Лекарь Веф в знак приятия подсел, стал втолковывать новым работникам смысл речи Торгейра.

– Чудная страна, – хмурился Белян, силясь переварить новое в жизни.

– Чего чудная?! – улыбался Ленок. – Хорошая страна! Почти уже без рабов! К чему они? Тут все работают наравне. Никаких князей, никакой власти!

– Такого не может быть. Как же без власти?

– Ну, может, и есть власть какая, да после узнаем! Зато точно понял, что все тут сами по себе и трудом своим живут.

Дверь распахнулась. Через порог переступил седовласый человек в сопровождении молодого гибкого парня. Его встретили любезно, но без радости. Хозяин приветствовал сдержанно и даже с холодком.

– Кто это? – шепотом спросил Ленок Вефа.

– О! Сам годи!

– Кто такой годи?

– Власть в этом фьорде и всей округи. Ари Торкельсон. А с ним его племянник Тьодольв.

– Что-то вроде не жалует их хозяин?

– Враждуют давно. До драки не доходит. Но ссорятся часто.

– Во! И власть пришла, – почти обрадовался Белян. – А ты, Ленок, кумекал, что тут нет ее.

– Так я что? Я ничего…

Годи Ари Торкельсон сотворил молитву, благословил всех и трапезу и степенно уселся на место рядом с Торгейром. Продолжайте веселье, продолжайте. Ешьте, пейте…

Но веселье как-то сразу пошло на убыль. То бишь ели-пили. Однако по инерции, без былого энтузиазма. Или просто утомились? Не пора ли на покой? Завтра-то утром чуть свет – за работу. Сказано, тут все трудом своим живут… И то верно.

* * *

А работы непочатый край. Заготовка кормов на долгую и студеную зиму. Постоянные ремонты в усадьбе. Вспашка полей под хлеба, очистка их от камней. Да мало ли работы в большом хозяйстве, оторванном от всего мира морским простором! Работы много.

Потому чуть свет – народ в доме зашевелился. Будет день, будет пища. Но ее надо заработать.

С вершины холма виден весь поселок, фьорд, речка в оправе редких кустов можжевельника и берез. Алела ягодами рябина. Крохотные лодки рыбаков с полосатыми парусами в заливе, покрытом пенными барашками. По склонам – кучки овец, подбирающие последние пожухлые стебли трав. По небу – рваные облака, собирающиеся у горизонта в серые тучи, грозящие дождем или снежной крупой.

На дворе усадьбы раскладывали товар, прибывший давеча. Топтались пришлые из местных, присматривая покупку. Больше всего интересовал лес, всегда нужный в хозяйстве – починить лодку, сработать дверь или скамью. О деревянном доме никто и не мечтал. Даже сам годи Ари Торкельсон жил в земляном доме и с дерновой крышей. Вот то-то и оно. Власть вроде бы у Ари Торкельсона, а ценный лес у Торгейра Олавсона. Понятно, почему враждуют. Право слово, что было, то и будет, и нет ничего нового под солнцем.

* * *

Оказалось, Торгейрборг – усадьба, самая богатая в поселке. И хозяин ее, Торгейр Олавсон – соответственно. Не имей власти, но имей связи. Родовые связи тут решают если не все, то многое. Местные бонды-земледельцы и скотоводы ревниво охраняют свои привилегии и неохотно подчиняются чужому самоволию. Даже если то самоволие – от власти. Постоянные раздоры, к примеру, – из-за общественных выгонов. Кому-то не хватает, и стремление выгнать на них большее число скота вызывает недовольство общины. Годи своей властью не всегда удается решить эти споры миром. Случаются драки и стычки семей. Потом долго страсти не унимаются. Поселок разделяется, вражда охватывает люд. Вроде и вялый мир, потому что войны никто не объявлял. Но и вялая война, потому что какой тут мир, если тихая вражда. Все, как везде. Все, как всегда…

Воинственные викинги постепенно превратились в мирных бондов, но память о былых подвигах жива – вон все стены в усадьбе Торгейрборг завешаны старинными доспехами и оружием, бывавшим в деле. Ан вся прежняя воинственность проявляется только в ссорах и стычках между собой. Ну и, конечно, в нескончаемых рассказах о былом – при свете сальных коптилок, на сон грядущий.

Ленок был, пожалуй, самым стойким слушателем. Белян и Сивел давным-давно сопели, видя третьи сны, а Ленок все вникал и вникал, заодно осваивая и осваивая чужую речь.

– Что ж вы спите, братья?! Это ж так интересно!

– Отстань, дай выспаться! Завтра снова работать и работать. Не до баек.

– Но это ж так интересно…

И впрямь ведь интересно. Про исландских богов – Одина, Тора, Фрейи. А одна легенда о подвигах Сегурда и его вражде с драконом Фавниром чего стоит?! Богиня судьбы Норна и злые ассы. Загробные чертоги Валгаллы – как там привольно живется павшим в бою викингам. Оно конечно, все в прошлое отходит. Прямо как у нас, крыжаки старых богов выживают – те только в сагах и римах жить остались. Но ведь остались!.. Неужто неинтересно?!

– Отстань, сказано! Нам интересней лишний часок для сна прихватить. Ночью человек должен спать. Тем более зимой.

Зимой, да. Уже зима…

8

Зима. Утром – солнце. Иней на траве и кустах тает. А через час уже – ветер с севера, туман и холод. Завьюжит, закрутит, и все живое старается спрятаться в тепло, ближе к огню. К вечеру опять тихо, тучи уносятся к морю. Ночь грохочет штормом, люди ежатся во сне.

Работы сворачивались. Скот был готов к зимовке, и только овцы изредка выгонялись на пастбища, пощипать последнюю бурую траву. Рыбаки перевернули лодки и больше не выходили в море. Оно постоянно штормило, кидаясь на берег яростными валами.

Ленок уже сносно понимал речь исландцев. Да и Сивел мало уступал ему. А вот Белян упорно не желал разговаривать, хотя и понимал простые фразы. Он как-то задубел и молча трудился на самых тяжелых работах. Торгейр им был очень доволен и доверял самые ответственные дела.

Для забавы Сивел собирал ребятишек и показывал им приемы с оружием, устраивал потешные бои с Ленком и иногда, очень редко, с Беляном. Понаделал деревянных мечей и копий, за что получил разнос от хозяина, но мальчишки были в восторге. Они стучали игрушечными мечами по плетеным щитам и хвастались синяками.

Зима набросилась на усадьбу буранами и метелями. Дороги и тропинки перегородили длинные задулины. Прорва времени уходила на расчистку сугробов. Но по вечерам, как водится, собирались в большом доме, и снова начинались нескончаемые саги. Тут и достопамятный Ингольф с его столбами, прибитыми в заливе Дымов. Тут и несчастный раб Вавиль. Тут и знаменитый Эйрик Рыжий, открывший путь на громадный остров Гренландию. Тут и Лейф, узнавший путь в благословенный Винланд.

Винланд? Винланд. И чем таким он благословен?

А толком никто не знает, далеко слишком. Но изредка из тех краев приходило судно, и тогда расспросам не было конца. Богатая страна звала и манила, но и страшила. Рассказы о свирепых склерингах с красной кожей отпугивали желающих переселиться туда, но вот ведь достославная Гудрит побывала там и… осталась довольна.

Странное дело! Даже на голый остров Гренландию люди плывут без боязни, хотя там жизнь много трудней, чем в Исландии. А в благословенный Винланд только самые отважные и дерзкие рисковали отправиться, но часто не возвращались.

А вернувшиеся все пели про богатство той земли. Чего, спрашивается, тогда вернулись?.. Там ведь и леса столь много, что не вырубить и за тысячу лет. И зверь непуганый-изобильный – бери голыми руками.

Слушатели кто крестились, шепча молитвы, а кто вспоминал старых богов, и засыпали с улыбкой на губах.

– Вот земля, Белян! А?! Хорошо б туда, а?! – тормошил Ленок.

– Хорошо б домой, а не туда, – бурчал Белян, кутаясь в меховые одеяла и тяжко вздыхая.

– Эх, а я б сплавал! – мечтательно вздыхал Сивел. – Да ведь как попасть? Далеко…

– Ага, слышь, Белян! И братец того ж городит! Скука на месте долго сидеть. Я вот даже однажды на Двину собрался, да никто денег на обзаведение не дал, а то б меня тут никогда и не увидели.

– Вот было б горе для тутошних, – хмуро хмыкал Белян.

* * *

Когда снега навалило невпроворот и зима прочно утвердилась на острове, братья стали ходить на охоту. Соорудили снегоступы, брали луки и копья и, захватив еды дня на два, отправлялись на хейди – пустынные плоскогорья. Там никто не жил, но попадались песцы с шелковистой шерстью. Пройдя туны, то бишь возделанные луга для выращивания трав, поднимались вдвоем на плато. Вдвоем? Вдвоем. Ленок все же пока не отваживался на такие походы, раны еще давали о себе знать. Он, Ленок, лучше погодит да послушает местный люд. А вы, братья, что ж, идите – может, потом и тоже чего расскажете.

Иногда приходилось пережидать непогоду в сайлухусах – одиноких домиках. По здешним поверьям, в них должно быть полно привидений. Однако все никак не удавалось с ним повстречаться. Впрочем, не больно-то и хотелось…

Ладно – привидения! Так ведь и песцов – негусто. Хоть не ходи на охоту! За два дня не больше двух удается промыслить!

– Зато интерес какой, – утихомиривал горячего младшего Белян. – Здесь ладно, спокойно и тихо.

– Да что хорошего в твоей тиши? Муторно без людей, а так можно пошататься хоть неделю.

Братья были немногословны, да охота и не терпела болтливых. Здесь постоянно надо быть готовым к любым неожиданностям. На ледниках легко угодить в трещину. Некоторые озерца только прикрыты тонким ледком, внутри теплая вода – провалиться ничего не стоит. Развести костер не так уж просто. Да просто не из чего! И тогда – смерть от холода.

А в усадьбе продолжались торги. Товара на судне прибыло много, но главный, то есть лес, оставался неприкосновенным. Торгейра постоянно донимали соседи с просьбой продать им хоть немного. Годи Ари Торкельсон тоже не раз обращался, но Торгейр что-то задумал и не поддавался на уговоры. И чего, казалось бы, держит такой товар при себе? Или цену набивает? Кровь викинга остыла в нем, хабар дороже. А с другой стороны, товар его – ему и распоряжаться. Но и не один он живет здесь. Другим тоже надо. В такой стране без помощи друг другу не прожить.

Не помогаешь – жди, что и тебе не помогут, а то и навредят.

Однажды, выйдя ночью до ветру, Ленок увидел тени, двигавшиеся по двору. Никак, овцы бродят! Кто выпустил? Ленок с воплями бросился обратно в дом:

– Вставай! Овцы разбрелись!

Да, хлев раскрыт, овцы выгнаны за ограду усадьбы. Псы валялись с высунутыми языками.

– Зажигай факелы! – Торгейр метался по двору. – Собирай овец! А то замерзнут, в хейди уйдут!

До самого утра искали и собирали. Некоторые исчезли, некоторые уже одеревенели на морозе. Остальных загнали в тепло.

– Это делишки нашего Ари! – стонал Торгейр, хватаясь за голову. – Доведется поймать кого из них – головы пооткручиваю!

* * *

Торгейр установил дежурство по ночам. Собрал всех домочадцев, около ста человек вместе с теми, кто прибыл на судне. Потребовал ночного бдения по установленному порядку:

– Наш годи не оставит меня в покое. Сегодня мы потеряли с десяток овец, а завтра нас могут лишить всего скота, и не только его. С сегодняшней ночи установим дежурство по два человека.

– Оружие бы привести в порядок, – ввернул Ленок, имея в виду то, что развешано по стенам.

– Правильно. Оружие у нас давно не требовалось, но сейчас настало время подумать и о нем. Тут наши новые работники показали себя отменными воинами. Пусть они и займутся этим делом.

То и называется: инициатива наказуема.

– Значит, все мужчины обязаны дежурить ночью и оружие держать наготове. Пусть Белян и Сивел распределяют смены и порядок.

– И чтоб не спать, – послышались голоса.

– Само собой! – соглашались.

– Слушать братьев во всем! – грозно повысил голос Торгейр. – Они за все в ответе, и с них спрос. А там уж сами пусть решают, как и что.

– Вот уже и спрос с нас, – поугрюмел Белян. – В чужой земле, на чужой речи.

– А чего! – Ленок, похоже, и не вздрогнул. – Кому ж поручить охрану, как не нам?! Мы свое дело воинское знаем!

– Тоже мне, воин!

– Да?! А кто вместе с вами бился на улицах Новгорода?! Не я, скажешь, Белян?!

– Языком ты больше бился.

– Братка, – подзудил Сивел, – раз он у нас такой говорун, пусть за начальника и будет. А мы подсобим ему, как надо.

– И то дело молвишь, Сивел, – усмехнулся Белян.

– Вот вы у меня другие песни петь зачнете, – пропустил усмешку мимо уха Ленок. – Я спуску давать не буду. Не посмотрю, что свои!

Ну-ну, ну-ну…

Ленок принялся за дело:

– Сперва займемся оружием, братцы. Сложим в кучу и посчитаем, что и чего у нас есть. И почистить надобно, чтоб до блеска.

Белян и Сивел деловито стали стаскивать мечи, копья, щиты и топоры во двор на свет. Им в помощь – Орм и Сегунд, сыновья Торгейра, уже довольно взрослые, погодки. Ну, и мальчишки местные, разумеется. Как же без них!