– Это… это необъяснимо… черт знает что… я действительно именно это и приказал, но как вы поняли? – Он посмотрел в зал, проговорил: – Дело в том, что я даже не знаю этого господина!

В зале уже громко переговаривались, затем дружно захлопали.

А Мессинг поднял руку, призывая к тишине. Зал затих. Мессинг повернулся вокруг своей оси, словно оглядывался, затем снова спустился со сцены.

Он прошел до шестого ряда, затем, беспрестанно извиняясь, двинулся вдоль него. Зрителям, сидевшим на своих местах, приходилось вставать, чтобы дать возможность Мессингу пройти. Почти все улыбались, что-то говорили. Зрители на передних местах поворачивались, чтобы увидеть, что происходит. А те, кто сидел сзади, тянули шеи и даже поднимались с кресел.

Мессинг остановился перед девушкой в ярко-желтом платье с глубоким декольте, на котором сверкало бриллиантовое ожерелье.

– Прекрасная сеньорина, я прошу прощения, но вынужден просить вас о необычном поступке.

Не одолжите ли вы мне вашу левую туфельку? Ибо такова воля господина, который стоит на сцене.

– О-о! Какая глупость! – улыбаясь, воскликнула девушка и посмотрела на молодого человека, сидевшего рядом с ней. – Педро, клянусь честью, я его не знаю!

– Кого? – нахмурившись, спросил Педро.

– Того парня, который стоит на сцене.

– Потом поговорим, – сказал молодой человек. – Отдай господину Мессингу туфлю.

Девушка сняла с левой ноги туфлю и протянула Мессингу. В зале засмеялись, зааплодировали. Мессинг взял туфлю, поклонился и стал пробираться вдоль ряда обратно к проходу.

Он вернулся на сцену и подал молодому человеку в расшитой узорами куртке золотистую узенькую туфлю. Тот рассмеялся, качая головой, и громко сказал, так, чтобы слышали в зале:

– Этот человек колдун! Я выбрал девушку случайно! Просто увидел ее в последний момент, когда подумал… Клянусь вам, он колдун!

Мессинг развел руками и поклонился. В зале загремели аплодисменты.

– Вы рано пожинаете лавры, господин Мессинг, – громко проговорил Цельмейстер, перекрывая шум аплодисментов. – У вас остался еще один агент. Пожалуйста, выполните его приказание.

Вольф посмотрел в глаза девушке. Она, улыбаясь, глядела на него с некоторым вызовом. Медленно затихали аплодисменты. Вольф не отводил взгляда от прекрасных черных глаз.

И девушка не отводила взгляда. Пауза затянулась.

– Может быть, вы отмените ваше приказание? – вдруг спросил Мессинг.

– Нет… – девушка с улыбкой покачала головой и спросила: – Вы не можете его угадать?

– Я сразу понял, но… боюсь его выполнить…

– Вы боитесь? Странно, я думала, вы ничего не боитесь… – Она продолжала улыбаться и задорно смотрела на него, словно призывала: ну же, действуйте!

Они переговаривались, зал плохо слышал слова и начал нервничать, раздались отдельные реплики:

– Заставляете ждать, господин Мессинг.

– Неужели вы не можете отгадать желание этой сеньорины?

– Эй, парень, давай отгадывай! Или потребуем вернуть деньги за билеты!

– Давай! Давай! – кричали из зала.

– Работайте, Вольф… – прошипел Цельмейстер и таращил глаза, утирая платком потный лоб. – Что вы стоите?

А девушка продолжала вызывающе улыбаться. И тогда он подошел к ней, обнял за талию, властно привлек к себе и поцеловал в губы. Поцелуй затянулся. В зале стали смеяться и снова загремели аплодисменты. Пожилой седовласый мужчина в смокинге прикрыл глаза ладонью и сокрушенно покачал головой.

Наконец Вольф тихо отстранил от себя девушку. Оба были несколько растерянны. Девушка первой пришла в себя, улыбнулась и захлопала в ладоши:

– Браво! – и засмеялась.

Вольф, явно смущенный, поклонился, прижимая руку к сердцу.

– Браво! – взревел зал.

Обрушился шквал аплодисментов.

Почти все первые полосы аргентинских газет пестрели портретами Вольфа Мессинга. Набранные крупным шрифтом заголовки гласили: «Ясновидящий из Европы!», «Мессинг принимает и читает мысли на расстоянии», «Мессинг видит сквозь стены!», «Удивительные сеансы парапсихологии Вольфа Мессинга!», «Спешите увидеть Вольфа Мессинга!»… На фотографиях – театральные и концертные залы с улыбающимися лицами Мессинга и Цельмейстера… Не менее популярны и фотоснимки, изображающие Мессинга «в работе». Вот он стоит с закрытыми глазами… вот он смотрит на испытуемого зрителя… вот он идет по залу и останавливается перед обескураженным зрителем… вынимает у него из кармана бумажник… Вот Мессингу вручают букеты цветов…

«Ни один из великих артистов из Европы не пользовался такой популярностью в столице Аргентины, как маг и волшебник Вольф Мессинг!» – писали восторженные журналисты.

Гастроли Мессинга по Южной Америке продолжались с неослабевающим успехом…

В гостиной просторного номера отеля на громадном столе горой были свалены букеты цветов, поздравительные записки и адреса в красочных обложках и конвертах.

Вольф Мессинг, Цельмейстер и Кобак сидели за другим столом, значительно меньших размеров, пили утренний кофе и завтракали. Завтрак состоял из булочек, масла и яичницы из двух яиц.

– От господина Карвальо пришло уже третье приглашение на переговоры, – пережевывая хлеб с маслом, сообщил Цельмейстер.

– Кто такой этот Карвальо? – спросил Лева Кобак.

– Да вы что, не знаете, кто такой сеньор Карвальо? Да вы просто дикие европейцы! – Цельмейстер отхлебнул глоток кофе. – Ах, какой замечательный кофе! Только для того, чтобы понять, что такое настоящий кофе, следует побывать в Южной Америке!

– Так кто такой Карвальо? – поддержал Кобака Вольф, наливая в чашку кофе из большого серебряного кофейника.

– Это самый могущественный антрепренер в Бразилии! Организует большинство концертов и турне иностранных знаменитостей по Бразилии и большинству стран Южной Америки. Он спит и видит, как бы нас заманить на гастроли в Рио-де-Жанейро и Монтевидео! Предлагает контракт на три года!

– А почему он третий раз вызывает вас на переговоры? – спросил Лева Кобак, с аппетитом уминая яичницу.

– А я, в отличие от вас, мой тупоголовый Лева, не люблю суетиться под клиентом, – важно ответствовал Питер Цельмейстер. – Пусть до благородного сеньора Карвальо дойдет как следует, что не мы в нем нуждаемся, а он очень нуждается в нас.

– А мы в нем действительно не нуждаемся? – спросил Вольф.

– Да вы что-о?! – со священным ужасом прошептал Цельмейстер. – Карвальо – это концерты в лучших театрах Рио и Сан-Пауло! Это концерты в Венесуэле! Парагвае! Это самые большие гонорары!

– Так какого черта вы тянете?! – вдруг вспылил Вольф. – Гастроли в Аргентине кончаются, а мы не знаем, куда тронемся дальше! Чего вы тянете, импресарио из Вильно!

Я стратег, а вы, господин Мессинг. всего-навсего тактик… Была такая знаменитая воровка в России – Сонька Золотая Ручка. Она любила говорить: «Жадность губит фраеров».

– Что такое фраер? – спросил Лева Кобак.

– Вы не знаете, что такое фраер? – выпучил на него глаза Цельмеистер. – Ну, тогда вы действительно натуральный фраер…

– Вы не ответили на мой вопрос, Питер Мойшевич! – раздраженно напомнил Вольф.

В это время громко затрезвонил большой черный телефонный аппарат, стоявший на полированной тумбочке у окна.

– Это великое изобретение человечества мне уже успело порядком надоесть, – поморщился Цельмеистер. – Бьюсь об заклад, что это как раз сеньор Карвальо.

– Немедленно соглашайтесь на гастроли, – велел Вольф.

– Не учите меня жить, молокосос! – огрызнулся Цельмеистер, направляясь к тумбочке с телефонным аппаратом.

– Он вам грубит, Вольф, – сказал Лева Кобак.

– Он местечковый еврей из Вильно – он не может без грубостей, – усмехнулся Мессинг.

Цельмеистер взял тяжелую телефонную трубку и произнес утробным голосом, кому-то подражая:

– Хэллоу..

В ответ, как горох, посыпалась громкая испанская речь.

– Я вас не понимаю, – перебил Цельмеистер по-немецки. – И, пожалуйста, помедленнее.

Мужской голос стал говорить медленнее, но все равно по-испански.

– Я вас не понимаю… – повторил Цельмеистер.

В трубке яростно выругались, затем женский голос сообщил по-английски, что абонент прервал связь. Цельмеистер повертел трубку в руке, вздохнул:

– Какое же все-таки дурацкое изобретение. – Но не успел он положить трубку на рычаги, как она затренькала снова. Цельмеистер приложил ее к уху: – Хэллоу.

Женский голос сообщил по-английски:

– С вами хочет говорить сеньор Ферейра.

– Хорошо, я буду говорить с ним. – Закрыв ладонью трубку, Цельмеистер спросил громким шепотом: – Кто такой Ферейра?

Вольф и Кобак одновременно пожали плечами. В это время в трубке раздался мужской голос, говорящий по-английски:

– Мистер Мессинг?

– Это импресарио мистера Мессинга. С кем имею честь говорить?

– Ферейра. Себастиан Ферейра, – ответил мужской голос. – Мне нужен мистер Мессинг.

– Кто вы? И чем занимаетесь? И по какому делу вам нужен мистер Мессинг? – холодно и неприступно спрашивал Цельмеистер.

Вольф не выдержал, встал и подошел к Цельмейстеру, забрал у него трубку:

– Мессинг слушает.

– Это Себастиан Ферейра говорит. Скотопромышленник. Мне необходимо переговорить с вами, мистер Мессинг.

– Я слушаю вас.

– Хотелось бы наедине и не по телефону.

– Хорошо, я жду вас у себя в номере.

– Буду через десять минут. – На другом конце провода положили трубку.

Затем женский голос сообщил:

– Связь закончена…

– Попрошу вас освободить мои апартаменты, господа, – улыбнулся Вольф. – Ко мне сейчас пожалует сам сеньор Себастиан Ферейра.

– Ферейра… – припоминая, проговорил Цельмейстер. – Бог мой, это же один из богатейших людей Аргентины! Это скотопромышленник и латифундист! У него столько земли – на ней уместится вся Польша и Литва, вместе взятые! И везде пасутся его коровы, лошади и быки! Ужас! А зачем он к тебе пожалует? Вот уж не думал, что у тебя от меня есть секреты. Может, ты какие-нибудь дела здесь обделываешь? Ну, Вольф, подобного я от тебя не ожидал! Полюбуйтесь, Лева, вот вам и юноша не от мира сего!

– Выметайтесь, выметайтесь… он сейчас придет… Он просил, чтобы мы говорили наедине.

– Но я еще не закончил завтрак! – завопил Цельмейстер и стал быстро доедать яичницу и допивать кофе…

Себастиан Ферейра оказался тем самым седовласым господином, чья дочь на одном из концертов Мессинга вышла на сцену и загадала, чтобы Вольф поцеловал ее.

– Видите ли, мистер Мессинг… – медленно по-английски говорил Ферейра, сидя в кресле и раскуривая толстую сигару – Я один из самых богатых людей в Аргентине, а возможно, и в Южной Америке, и я полагал, что будущее моих детей обеспечено и мне нечего за них беспокоиться… Но случилось то, чего я никак не мог предположить. Случилось ужасное… Моя дочь влюбилась… – Ферейра пыхнул густым облаком дыма, прикрыл глаза и замолчал.

– Что же в этом ужасного? – после паузы тоже по-английски спросил Вольф.

– Ужасное в том, что она влюбилась… в вас, мистер Мессинг… – открыв глаза, сообщил Ферейра. – В самом дурном сне мне такое не могло присниться…

– В меня? – Вольф был поражен и даже не пытался скрыть этого.

– В вас, мистер Мессинг, в вас… уж не знаю, что вы там такое ей внушили… на расстоянии… Вы ведь мастер на такие дела? А Лаура – девочка впечатлительная… пылкая… сумасбродная… Благодатный материал для подобных внушений… – подбирая слова и сверля глазами Мессинга, продолжал Ферейра.

В номер постучали, и затем официант внес поднос с чашками для кофе и большим фарфоровым кофейником, составил все на стол, забрал грязную посуду и так же молча вышел.

– У вас есть состояние, мистер Мессинг? – вдруг спросил Ферейра. – Кто ваши родители? Откуда вы родом? Вообще кто вы, мистер Мессинг?

– Вообще я – еврей, – усмехнулся Мессинг.

– Этого еще не хватало… – едва слышно пробормотал Ферейра.

– Родился в бедной еврейской семье в местечке Гора-Кальвария. Это недалеко от Варшавы. Состояния у меня никакого нет… Живу на то, что зарабатываю своими концертами.

– Где эта Варшава находится? – спросил Ферейра и вынул сигару изо рта.

– В Польше… в Восточной Европе… – пояснил Вольф, затем налил в чашки кофе из кофейника, спросил: – Кофе выпьете?

– Благодарю… – Ферейра взял чашку, отпил глоток и, брезгливо поморщившись, поставил чашку на стол. – Это не кофе…

– Простите, мистер Ферейра, это кофе.

– Это бурда… – буркнул Ферейра. – Впрочем, для европейца сойдет…

– Вы правы. Мне кофе нравится, – ответил Вольф.

– Итак, состояния у вас нет… бедная еврейская семья… – скотопромышленник закинул ногу на ногу и. покачивая черным лакированным ботинком, стал сосредоточенно рассматривать его. – Хотите, я дам вам денег? Много… но с одним условием – вы немедленно уберетесь из Аргентины… и никогда больше здесь не появитесь…

– Благодарю: денег не надо.

– Не надо? – слегка удивился Ферейра. – Много денег…

– Мне хватает того, что я зарабатываю. А из Аргентины я уберусь в ближайшие дни, – ответил Вольф – Так что беспокоиться вам абсолютно не о чем.

– Вы не знаете аргентинских девушек… таких, как моя дочь… – вздохнул Ферейра. – Аргентинская девушка влюбляется раз и навсегда… и если она не находит ответа своей любви – эта любовь может уничтожить ее…

– Не знаю, чем могу помочь. – Вольф отхлебнул кофе и тоже поставил чашку на стол.

– Что вы можете сказать о будущем моей дочери? – Ферейра в упор посмотрел на него.

– Ничего… – ответил Вольф.

– Не хотите или не можете? – Он не отрывал от Вольфа тяжелого немигающего взгляда.

– Не хочу, – отрезал Вольф.

– Оно видится вам таким мрачным?

– Нет. Просто даже думать об этом не хочу. Знаете ли, у меня множество других проблем, о которых я думаю.

– Не надо, не грубите, – спокойно сказал Ферейра. – Вы же понимаете, насколько это для меня важно. Для меня это вопрос жизни и смерти.

– Но при чем тут я? – спросил Вольф. – Не понимаю…

– Не понимаешь? – вдруг перешел на «ты» Ферейра. – На кой черт ты сюда приехал, колдун проклятый?! Сломал судьбу моей дочери и теперь не понимаешь?! – Он с силой сдавил сигару, и она сломалась. Горящая половинка упала на ковер, но Ферейра этого не заметил, глаза его налились кровью, он тяжело дышал.

– Будьте добры, покиньте мой номер, – спокойно проговорил Вольф, нагнулся, поднял дымящийся обломок сигары и положил на блюдце на столе. Потом добавил тихо и очень спокойно: – Я вас прошу.

Ферейра резко встал, сжав кулаки. Было видно, что он сдерживает себя усилием воли. Скотопромышленник проговорил, шагнув к двери:

– Завтра я заеду за тобой. Утром.

– Зачем? – спросил Вольф.

– Поедете со мной – узнаете. – Ферейра вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

Что такое южноамериканская саванна? Бескрайняя равнина с колышущейся стеной травы и кустарника, холмы на горизонте, сверкающие на солнце, и бесчисленные стада коров и овец, быков и антилоп. Стада эти текут, как реки… соединяются… расходятся на отдельные рукава… Мечутся между ними фигуры лихих ковбоев на быстроногих скакунах, в широкополых шляпах (у многих они болтаются за спиной), в высоких сапогах. Они отлично вооружены: несколько мотков лассо висят на луках седел, за спиной – винчестеры, в кобурах – кольты.

Явным диссонансом на фоне раскинувшейся под синим небом могучей природы выглядели три ярко-красные открытые машины, которые ползли, переваливаясь, по степи в отдалении от пасущихся животных. Рокотали моторы, бензиновый дым клубами вырывался из выхлопных труб.

В первой машине стояли, держась за борта и друг за друга, и смотрели на стада коров и быков Лаура и Вольф. Рядом с ними – отец Лауры, господин Ферейра, и еще один моложавый мужчина в кожаной куртке и ковбойской шляпе. В машине, которая ползла вслед за первой, находились двое молодых людей, одетых по-ковбойски – в куртках, кожаных штанах и шляпах, на отделанных серебряными бляшками поясах висели в кобурах кольты, и две молодые женщины, тоже одетые в кожаные расшитые куртки и изящные галифе, в высоких сапогах. Они весело переговаривались с молодыми людьми и смеялись. На ухабах авто подбрасывало, кренило то вправо, то влево, девушек бросало в объятия молодых людей, и оттого они смеялись еще громче. В третьем автомобиле стояли Питер Цельмейстер и Лева Кобак и двое мужчин, по виду – охранников. Шоферы тоже были одеты в сплошную кожу – куртки, штаны и кожаные кепи с большими козырьками.

Ферейра что-то говорил и указывал рукой на бесчисленные стада, на скачущих ковбоев, на холмы, освещенные жарким солнцем. Голубое, без единого облака небо распростерлось над землей.

Вольф одной рукой держался за борт машины, другой поддерживал, обняв за талию, Лауру, и девушка прильнула к нему, смотрела вдаль, но время от времени оборачивалась к Вольфу, и глаза их встречались.

И Ферейра, продолжая что-то увлеченно говорить и показывать рукой, тоже внимательно поглядывал на дочь и Вольфа – немой вопрос и тревога читались в его глазах – и тут же отворачивался…

А потом был привал посреди саванны. На шестах над костром жарилось мясо, на походных столиках, накрытых белыми скатертями, теснились высокие узкогорлые бутылки вина, хрустальные бокалы и фрукты в вазах. За столом прислуживали охранники с белыми салфетками, переброшенными через руку.

Цельмейстер, Кобак и Ферейра стояли отдельно, держа бокалы с вином.

– Сколько же голов скота в этих стадах, сеньор Ферейра, вы знаете? – спрашивал Цельмейстер, оглядывая даль, где на горизонте двигались эти самые бесчисленные стада.

– А зачем? – засмеялся Ферейра. – У меня есть люди, которые это знают! Я знаю одно: у меня мяса столько, что я один могу накормить всю Аргентину и Уругвай!

– А Бразилию?

– И значительную часть Бразилии! – осклабился Ферейра и выпил вина. – И вас, и вашего загадочного и рокового Мессинга! Ваше здоровье, господа!

– Не понимаю, сеньор Ферейра, что в Мессинге рокового? – отпив глоток, спросил Цельмейстер.

– Всё, – отрезал Ферейра и сделал знак охраннику – тот мгновенно подошел и наполнил бокалы вином. Ферейра отпил половину, и охранник налил еще до краев, затем вино полилось через край, но Ферейра молчал, смотрел и не останавливал охранника. Вино продолжало литься уже на пожухлую, высокую траву.

Цельмейстер и Кобак тоже смотрели и молчали. Наконец Ферейра резко сказал:

– Достаточно!

Охранник отдернул бутылку, отошел на шаг в сторону.

– Скажу вам честно, господа, – проговорил Ферейра. – Я не очень-то люблю людей, которых не понимаю.

– И что же вы делаете, встречая таких людей? – не без ехидства спросил Цельмейстер.

– Стараюсь как можно быстрее от них избавиться, – нахмурился Ферейра и выпил со словами: – Ваше здоровье, господа!

– Как я понимаю, мы у вас особой любви не вызываем, – улыбнулся Цельмейстер и тоже выпил.

– Вы – нет, ваш парапсихолог – да… Видите, как я прямо говорю. Я не люблю хитрить и вилять, – усмехнулся Ферейра. – Кстати, я слышал, вас приглашает мэр Рио-де-Жанейро? Я его хорошо знаю. Когда вы намерены туда выехать?

– Контракты подписаны. Думаю, в ближайшее время, – с улыбкой развел руками Цельмейстер. – Перед этим у нас несколько представлений в Монтевидео.

– Давайте пройдемся. – Ферейра взял Цельмейстера под руку. – Поговорим…

И они медленно направились в сторону от столов и людей…

Вольф с Лаурой ушли далеко в саванну, трава почти по пояс закрывала их. Они держали в руках бокалы с вином и смотрели друг на друга.

– Это отец придумал позвать вас, – сказала Лаура. – Я не хотела…

– Почему? Я рад был снова увидеть вас, – улыбнулся Вольф.

– В вас, наверное, часто влюбляются? – тоже улыбнулась Лаура.

– Думаю, в вас влюбляются значительно чаще, – тоже улыбнулся Вольф.

– Только не вы… – Она смотрела печально и покачала головой и, не услышав ответа, спросила: – Вы умеете видеть сквозь время… свое будущее вы тоже видите?

– Никогда не думаю о своем будущем, – пожал плечами Мессинг. – Не получается…

– Интересней заглядывать в чужое будущее? – усмехнулась Лаура. – Как в замочную скважину? Это дурно характеризует вас… Что же вы могли бы сказать о моем будущем?

– Только что вы сказали – дурно заглядывать в замочную скважину..

– Но если об этом вас просят, наверное, можно?

– Нет, Лаура, нет… – твердо выговорил Вольф. – Я не буду говорить о вашем будущем. И прошу вас, не придавайте всему этому значения… Я очень часто ошибаюсь.

– Тогда скажите мне, чтобы я знала, в чем вы ошиблись, – через силу улыбнулась Лаура, и в ее черных глазах заблестели слезы. – Я прошу вас… я никогда никого ни о чем не просила…

– Нет. Не могу. Я ничего не вижу. – И Вольф, повернувшись, медленно пошел обратно к столам, где громко переговаривались и смеялись участники пикника.

Лаура смотрела ему вслед, и слезы туманили ее взгляд. Тонкие длинные пальцы с силой стиснули бокал, и стекло лопнуло, осколки врезались в руку, выступила и потекла кровь. Но Лаура, не чувствуя боли, продолжала глядеть в спину уходящему Вольфу.

Ни Лаура, ни Вольф не заметили, что за ними наблюдает господин Ферейра, стоявший в отдалении и разговаривавший с Цельмейстером. Раздражение и тревога отражались на его лице.

И вдруг Вольф резко повернулся и пошел обратно к Лауре. Она ждала его, блестя сияющими от слез и счастья глазами.

Вольф подошел и обнял Лауру, прижал к себе и стал целовать в губы. Ее окровавленная рука, обвила его шею, пальцы коснулись щеки, оставляя кровавый след.

Ферейра что-то говорил Цельмейстеру и вдруг замолчал, глядя вдаль. Цельмейстер повернул голову туда, куда смотрел Ферейра, и увидел страстно целующихся Лауру и Вольфа…

– Так когда вы уезжаете в Монтевидео, мистер Цельмейстер? – спросил Ферейра.

– У нас еще несколько представлений в Буэнос-Айресе, сеньор Ферейра, – ответил Цельмейстер, тоже глядя на Вольфа и Лауру.

– Придется их отменить и уезжать немедленно. Завтра, – сказал Ферейра.

– Это невозможно, сеньор Ферейра, – неуверенно возразил Цельмейстер. – Придется платить огромную неустойку.

– Я заплачу все ваши неустойки. И заплачу сверху, сколько вы захотите. Завтра вы уезжаете, – тоном приказа проговорил Ферейра.

– Я бы с радостью, сеньор Ферейра, но уезжать или не уезжать, решаю не я… А господин Мессинг не захочет нарушить контракт. Он человек слова и долга…

– Долга? Слова? – бешено глянул на него Ферейра. – Перестаньте пороть чушь, господин Цельмейстер, или я… – Он замолчал, отвернувшись.

Цельмейстер вновь поглядел на Лауру и Вольфа.

А те продолжали целоваться…

Ветер гнал по равнине волны травы, вдали виднелись стада, которые текли сплошной массой к горизонту, мелькали фигуры пастухов-ковбоев, скачущих по краям гигантского стада, и бездонное небо обнимало саванну..

Остальные участники пикника тоже уставились на Лауру и Вольфа, открыв рты, понимающе переглядывались и снова беззастенчиво глазели на влюбленных.

Ферейра молча и решительно направился к дочери и Мессингу. Они не видели, что он идет к ним, и продолжали обниматься, осыпая друг друга поцелуями. Высокая трава почти по пояс закрывала их. Ферейра несколько раз запутался в траве и чуть не упал. И наконец он подошел так близко, что дочь и Вольф заметили его. Они отпрянули друг от друга, но в следующую секунду Лаура вновь прильнула к Вольфу, обняла его и бесстрашно поглядела на отца.

– Любовь – это замечательно, – сказал Ферейра. – Что ж, я не против. Назначайте день помолвки. Вы получите все, что пожелаете. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Лаура.

Он с трудом сдерживал ярость, его щека нервно подергивалась.

– Ты не понял, отец… – улыбнулась Лаура. – Помолвки не будет… Мы прощались с господином Мессингом… навсегда…

Вольф чуть отстранился от девушки, молча, вопросительно посмотрел на нее.

– Правда? – спросила Лаура, глядя ему в глаза.

– Правда… – проглотив ком в горле, ответил Вольф.

– Марш в машину, – резко скомандовал Ферейра. – Мы немедленно уезжаем. Лаура, ты поедешь со мной! – И Ферейра быстро пошел обратно к столикам, где стояли все участники пикника…

…Кавалькада из трех машин катила среди саванны, поднимая густую пыль. В первой машине кроме шофера находились только Ферейра и Лаура, в двух других – все остальные. Сидячих мест на всех не хватило, и некоторые стояли, держась за борта и щурясь от пыли. И настроение у всех, судя по лицам, было похоронное.

Вольф сидел в гостиной своего номера и смотрел в окно, за которым виднелась освещенная фонарями улица и раздавались резкие гудки клаксонов.

Цельмейстер ходил по комнате, дымил папиросой. Лева Кобак примостился на диване, перед ним на низеньком столике стояли кофейник и чашка с кофе.

– В конце концов, Вольф, а почему бы тебе не жениться на этой прекрасной девушке? – вдруг спросил Цельмейстер.

Мессинг не ответил, продолжая смотреть в окно.

– Если бы в меня влюбилась такая красавица… да еще богатая… уж я бы… Какое состояние – просто кошмар! – бормотал Цельмейстер, продолжая расхаживать по гостиной. – Учти, Вольф, такой шанс выпадает раз в жизни. Потом локти будешь кусать…

– Локоть укусить невозможно, – сказал Лева Кобак и отхлебнул из чашки кофе.

– Лева, ты, как всегда, рассуждаешь очень умно, – парировал Цельмейстер. – И главное, мысли свои ты изрекаешь всегда очень кстати… Что ты молчишь, Вольф? Не желаешь с нами разговаривать?

Вольф продолжал молчать, глядя в окно. Громко зазвонил телефон. Цельмейстер подошел к столику и снял трубку.

– Хэллоу..

В ответ раздалась английская речь, быстрая и повелительная.

– Я не понимаю, чем вызвано такое решение, сеньор Торрес, ведь билеты проданы несколько дней назад. Публика будет возмущена… Понимаю, понимаю… Должен сказать, очень странное решение, но я догадываюсь, от кого оно исходит, – говорил Цельмейстер, а потом опять слушал раздраженную английскую речь. – И вам возмещают все убытки? Но ведь остаются еще два выступления… И за них возмещают? Понимаю… А кто возместит моральный ущерб господину Мессингу? Вы что, угрожаете мне? Ах, господину Мессингу? Не советую, сеньор Торрес. Мы обратимся в полицию! – И Цельмейстер брякнул трубкой по рычагам, помолчал, посмотрел на Вольфа. – Ну что ж, мы можем ехать прямо в Рио-де-Жанейро… Контракт расторгнут, все убытки сеньору Торресу возмещены, и чем скорее мы покинем Буэнос-Айрес, тем будет лучше для нашего здоровья… Ты слышишь меня, Вольф?

Вольф смотрел в окно… и вдруг вспомнился тот давний вечер в местечке Гора-Кальвария… глухая улица, стиснутая покосившимися заборами… и раввин, бородатый, с выпученными глазами, в фуражке со сломанным козырьком, и его глуховатый голос: «Запомни, Волик… Господь даровал тебе необыкновенный дар, и горе тебе будет, и проклятье будет, если ты дар этот употребишь во зло другим людям…»

– Ты слышишь меня, Вольф? Что ты молчишь?

– А что тут говорить? Надо уезжать в Рио… – спокойно ответил Вольф.

– Когда?

– Я не понимаю, кто тут у нас импресарио и антрепренер? – начиная раздражаться, спросил Вольф. – По-моему, я должен задавать тебе эти вопросы.

– Ты слышишь. Лева? Соблазнил юную пламенную креолку, побил всю посуду в лавке, и он же хочет еще задавать вопросы! – возмутился Цельмейстер.

– Выметайтесь, пожалуйста. Я спать хочу.

– Очень вежливо, – покачал головой Цельмейстер. – Пойдем, Лева. Нас просят покинуть апартаменты. Пойдем ко мне – у меня есть бутылочка… Хоть немного отдохнем от этого гипнотизера.

Лева Кобак молча поднялся, и они вышли из гостиной. Цельмейстер уже из коридора заглянул в комнату и сказал:

– Тебя пристрелят. Или эта пылкая девица, или ее папаша. И черт с тобой, но что мы с Левой будем делать? – Не дождавшись ответа, Цельмейстер закрыл дверь.

Вольф все так же сидел, глядя в окно, и даже не обернулся… Потом медленно поднялся, прошел в спальню и одетый повалился на кровать, зажмурив глаза.

Он очнулся от дремы, когда бронзовая ручка тихо щелкнула и дверь стала открываться. В полумрак спальни, освещаемой только рассеянным светом фонарей из большого окна, медленно вплыла фигура, задержалась у входа и двинулась к кровати.

Вольф не шевелился, смотрел во тьму, и взгляд его встретился с глазами Лауры, огромными, ярко блестевшими в полумраке.

– Ты не спишь? – прошелестел громкий шепот.

– Нет…

– Ты ждал меня?

– Да…

Дальше послышалось шуршание одежды, и через мгновение он увидел в смутном полумраке обнаженное женское тело. Лаура шагнула к постели и медленно легла на него, руки ее с лихорадочной торопливостью стали шарить по пуговицам рубашки, а губы искали его губы, и шепот обжигал:

– Мой дорогой… мой любимый… моя жизнь…

Вольф Мессинг все так же лежал на топчане, закинув руки за голову, и смотрел на пыльную лампочку… Остановившиеся глаза казались мертвыми. Внезапно он медленно приподнялся, сел на топчане и долго тер ладонями лицо, приходя в себя. Потом встал и прошелся по камере от двери до противоположной стены и обратно. Снова сел на топчан и сосредоточенно уставился взглядом в пол. Мессинг напрягся, вена на шее взбухла и часто пульсировала. Секунды неистового напряжения казались бесконечными.

И вдруг за дверью из глубины коридора послышались шаги. Они медленно приближались. Мессинг выпрямился и сосредоточил взгляд на двери.

Скрежетнул ключ в замке, лязгнул засов, дверь отворилась, и вошел рыжий фельдфебель, за ним показался второй.

Мессинг, не говоря ни слова, встал и отошел к стене. Оба фельдфебеля прошли к топчану, сели на него, вопросительно глядя на Мессинга.