– Куда же, интересно?

– Не знаю…

– С кем же, интересно? – кокетливо проворковала Анна.

– С новым возлюбленным, – ухмыльнулся Вольф. – Может быть, даже и со мной…

– Ах ты-ы… прорицатель… – Она обняла Вольфа и почти впилась губами в его губы. Ее темные волосы упали ему на лицо, и обнаженные тела сомкнулись и переплелись, и вновь послышался тихий стон женщины…

Шофер Анны сидел на высоком стуле за стойкой бара, и перед ним стояли уже три пустых бокала. Шофер курил папиросу, бармен меланхолично протирал бокалы. Затренькал телефонный аппарат, стоявший на полке под стойкой. Бармен снял трубку, выслушал и ответил:

– Да, мадам. Сию минуту, мадам… – Он положил трубку и с улыбкой взглянул на шофера. – Твоя хозяйка вина требует.

– Чтоб ее черти взяли, сколько они там еще кувыркаться будут? – мрачно пробурчал тот. – Тогда и мне еще налей…

Бармен налил в бокал, стоявший перед шофером, вина, усмехнулся:

– Она у тебя мужиков меняет, как перчатки… любвеобильная дамочка, даром что немка…

– У меня? – тоже усмехнулся шофер. – Да если б у меня такая была, я б ее придушил давно.

Бармен достал поднос, поставил на него бутылку, два бокала, налил в стаканы сок из высокого графина, тоже поставил на поднос и вышел из-за стойки.

У тротуара напротив отеля, почти вплотную к машине, на которой приехали Анна и Вольф, с визгом затормозил еще один автомобиль, крытый, с небольшими боковыми окнами. Дверцы с обеих сторон отворились, оттуда выскочили двое молодых людей в темных костюмах и шляпах и быстрым спортивным шагом направились в отель.

Они прошли мимо бара, и шофер, сидевший за стойкой, вздрогнул, увидев их, и со страхом посмотрел им вслед. Молодые люди быстро поднимались по лестнице.

Из машины, стоявшей у отеля, выбрался третий пассажир среднего возраста, в легком пальто из тонкой шерсти, повязанный белым шарфом, в котелке и лакированных ботинках.

Он медленно направился к двери в отель.

Молодые люди остановились перед дверью в номер, и один, повыше ростом, громко постучал. Никто не отозвался. Тогда он отошел на два шага и с размаху саданул ногой в дверь. Звякнула сорванная щеколда, дверь распахнулась, и тут же из глубины номера, освещенного лампой-ночником, раздался женский крик.

На кровати лежали Анна и Вольф, едва прикрытые смятой простыней. Вольф вскочил и, как был голый, бросился с кулаками на молодых людей. Парень повыше с ходу ударил Вольфа в челюсть. Тот только ойкнул и рухнул на пол.

– Одевайтесь, мадам, – сухо проговорил второй молодой человек. – Герр Пауль ожидает в машине.

– Негодяи… шпионы… – с ненавистью прошептала Анна, торопливо одеваясь.

Вольф приподнялся на полу, сплюнул кровь изо рта. И в это время в номер медленно вошел Пауль Фогт. Он окинул спокойным взглядом комнату, подошел к сидевшему на полу голому Вольфу. Молча постоял над ним.

Между тем Анна оделась, встала у окна и проговорила дрожащим голосом:

– Я никуда не пойду. Я не хочу с вами никуда идти. Слышите? Вы мне осточертели! Я ненавижу вас! Никуда. С вами не хочу!

Молодые люди молча подошли к Анне, крепко взяли ее под руки с обеих сторон и почти вынесли из номера. Носки туфель женщины едва касались пола.

Они остались в номере одни. Фогт помолчал, глядя, как Вольф медленно поднимается. Потом сказал холодно и размеренно:

– Если я еще раз узнаю, что вы встречались, вам никакая телепатия не поможет, господин Мессинг. Я просто уничтожу вас… Физически… – Фогт повернулся и медленно пошел прочь. В дверях он остановился. – Вы, кажется, собираетесь уехать… далеко из Европы… Это для вас был бы наилучший выход. Видите, я тоже умею читать чужие мысли… – Он захлопнул дверь номера, из коридора донеслись громкие твердые шаги…

Вольф появился дома под утро. Он прошел через прихожую и хотел было идти к себе в комнату, но увидел, что дверь в гостиную приоткрыта. Оттуда пробивалась полоска света. Вольф подошел и заглянул внутрь.

За столом сидели доктор Абель, Лева Кобак и незнакомый господин в белой рубашке и серой жилетке. Его пиджак висел на спинке стула. Судя по сервировке, здесь сидели давно, но пили исключительно кофе – на столе большой серебряный кофейник, чашки, вазочки с сушеными фруктами. Пепельница переполнилась окурками, и во рту у доктора Абеля дымила очередная папироса. Он первым увидел вошедшего Вольфа, и папироса едва не вывалилась у него изо рта.

– О-о, не успело наступить утро, а вы уже дома, милейший друг! – протянул Абель и, приглядевшись к кровавой ссадине в углу рта Мессинга, добавил: – Наконец-то вы превратились из юноши в мужчину.. Кто же вас так отделал? Бьюсь об заклад, муж вашей возлюбленной застал вас врасплох!

Вольф подошел к столу и поздоровался с незнакомым мужчиной:

– Добрый вечер… вернее, утро… Я – Вольф Мессинг.

– А я – Цельмейстер, господин Мессинг. Питер Цельмейстер, доктор психологии. Импресарио. Много слышал о вас, не раз бывал на ваших представлениях и весьма рад познакомиться.

– Между прочим, Питер ждал тебя всю ночь. Мы ведро кофе выпили, – сказал Абель.

Вольф сел за стол, налил в чистую чашку остывший кофе, выпил и потрогал разбитую губу. Все молчали, глядя на него. Абель затушил папиросу.

– Вы говорили, нам надо уезжать из Европы, доктор? – проговорил Вольф. – Я с вами согласен. И чем скорее, тем лучше.

И тут доктор Абель громко захохотал, откинув назад голову и указывая пальцем на Вольфа.

– Чему вы смеетесь, доктор? – обиженно спросил Вольф.

– Байрон от несчастной любви уехал в Грецию! Сражаться за свободу греческого народа! – сквозь смех выговаривал Абель. – А вы… а вы… в Америку.. Не далековато ли?

– При чем тут Байрон? При чем тут несчастная любовь? Вы что, издеваетесь надо мной? Вы же сами говорили, что из Европы надо уезжать, и как можно скорее, разве не говорили?

Абель перестал смеяться, медленно поднялся, прошел к секретеру, достал из ящика пачку билетов, вернулся к столу и бросил их перед Вольфом.

– Пожалуйте, дорогой мой Вольф. Билеты железной дорогой до Марселя. А оттуда океанским лайнером – в Рио-де-Жанейро. Роскошное путешествие. – Абель сел, закурил еще одну папиросу. – Прощай, Европа, здравствуй, Америка. Ура, Вольф, ура!

Вольф растерянно рассматривал билеты. Питер Цельмейстер смотрел на него с умильным выражением лица, потом переглянулся с Кобаком, затем с Абелем и снова уставился на Вольфа Мессинга.

– Одно небольшое обстоятельство, дорогой Вольф, – после паузы проговорил Абель. – В это путешествие вы отправитесь без меня.

– Как без вас? Что вы говорите, доктор? Как без вас?

– Очень просто. Вот Питер Цельмейстер – доктор психологии и профессиональный импресарио, человек в высшей степени порядочный, это мое личное поручительство. Надеюсь, вы ничего не имеете против этого человека?

– Да нет, конечно… – Вольф взглянул на Цельмейстера. – Но…

– А у меня все же семья есть, дорогой Вольф. – Абель поднял вверх обе руки. – Я все эти годы видел жену, дочь и сына от случая к случаю… И я хочу вернуться к своей медицинской практике. В общем, я хочу обратно в Варшаву.. честно говоря, устал общаться с ними при помощи писем… да и вы мне порядком надоели… Все! Я хочу в родную Варшаву..

– Я вас понимаю, доктор… – негромко произнес Вольф. – Я вам благодарен на всю жизнь… Если бы вы не нашли меня тогда в морге…

– Э-э, оставьте вы эти сантименты, Вольф, не люблю… – поднял руку Абель. – Пожелаем ДРУГ другу удачи – этого достаточно…

Поезд прибыл на Варшавский вокзал, и пассажиры быстро заполняли перрон, торопясь выйти в город. У здания вокзала в разных местах маячили фигуры немецких солдат с автоматами. Над крышей вокзального здания развевался красный флаг с черной свастикой.

– Мимо патруля пойдемте отдельно. Когда три человека вместе, они сразу прицепятся, – тихо сказал Цельмейстер. – Я пойду первым. Вольф, ты за мной… только на расстоянии…

Так они и пошли, держась друг от друга метрах в пяти-шести. У высоких дверей стояли трое солдат и фельдфебель. Солдаты рыскали глазами по сторонам, быстро ощупывая взглядами проходящих. Фельдфебель курил и смотрел прямо перед собой.

Надвинув шляпу на глаза, Цельмейстер спокойно прошел мимо солдат и вышел на привокзальную площадь.

Следом шел Мессинг. Он тоже надвинул поглубже шляпу и опустил глаза, глядя под ноги. Лева Кобак с тревогой следил за ним и за солдатами.

Вот один из солдат заметил в толпе Мессинга, какое-то беспокойство мелькнуло в его глазах, что-то в облике Мессинга показалось ему знакомым, но тут другой солдат окликнул его, и первый отвлекся, кивнул, достал из кармана зажигалку и протянул товарищу. Тот прикурил и вернул зажигалку. Мессинг в это время уже прошел мимо них и вышел на площадь.

Когда мимо солдат проходил Лева Кобак, фельдфебель узрел среди пассажиров подозрительного мужчину в черном плаще и темной шляпе и что-то резко приказал солдатам. Двое стремительно шагнули к мужчине, и один загородил дорогу, вскинул автомат:

– Аусвайс!

Мужчина вздрогнул, остановился, со страхом глядя на солдат, медленно полез во внутренний карман плаща. Потом взглянул в глаза солдату и вдруг выхватил пистолет и выстрелил ему прямо в грудь. Второй солдат нажал спусковой крючок автомата. Выстрел и автоматная очередь прозвучали почти одновременно, и почти одновременно упали солдат и мужчина в черном плаще. Потом раздались крики других солдат – они со всех сторон бежали к месту происшествия, стреляя поверх голов. Люди шарахались в стороны, многие падали на землю, закрывая руками головы.

– Идемте. Быстрее, – вполголоса проговорил Цельмейстер и быстро пошел с площади, сворачивая за угол.

Мессинг и Кобак поспешили следом за ним.

Стоял полдень, но улицы были пустынны, редкие прохожие торопились пересечь открытое пространство, опустив головы, скрывались в подъездах, в небольших магазинчиках.

Ревя моторами, по улице то и дело проносились мотоциклы с автоматчиками, грузовики с солдатами в кузовах, черные «опели» и «майбахи» с офицерами. Один из «маибахов», вероятно, вез крупное начальство. На его номере красовалась свастика, впереди машины шел мотоцикл охраны, и за машиной тоже ехал мотоцикл с двумя автоматчиками.

И вдруг «майбах» протяжно засигналил и резко затормозил. Передний мотоциклист услышал сигнал, но успел проскочить довольно далеко и тут же стал разворачиваться. Задний мотоцикл затормозил вплотную к автомобилю. А сам автомобиль остановился почти рядом со спешившими по улице Мессингом, Цельмейстером и Кобаком.

Передняя дверца «майбаха» распахнулась, и на мостовую выбрался человек средних лет, в черном эсэсовском мундире с серебряными погонами штандартенфюрера и в черной фуражке с черепом и костями на тулье. Он улыбался и, раскрыв объятия, двигался к Мессингу. Вольф с ужасом узнал в офицере Генриха Канариса.

Мессинг, Цельмейстер и Кобак остановились, смотрели на Канариса, словно парализованные.

– Пан Мессинг! Дорогой мой! А я вас по всей Европе ищу! Вот уж никак не думал встретить вас в Варшаве! Все же я везучий человек, пан Мессинг!

Он подошел вплотную к Мессингу, резко обнял его и похлопал руками в перчатках по спине и плечам. Мессинг демонстративно отстранился, поправил пальто.

– О, и пан Цельмейстер здесь! И пан Кобак, если не ошибаюсь. Ну ладно, с вами потом, господа. – Канарис вновь уставился на Мессинга, продолжая улыбаться. – Вы наверняка знаете, что фюрер назначил награду за вашу жидовскую голову? Сто тысяч марок, Мессинг, сто тысяч! И я их получу! Повезло, ничего не скажешь, крупно повезло! Что вы так страшно на меня смотрите, Мессинг? Вы же помните: ваши чары на меня не действуют… У меня психика покрепче вашей!

– Я рад за вас, – сказал Мессинг. – Хотя, насколько помню, вам всегда не везло… вы и играть по-настоящему никогда не умели.

– Да-да, я помню, как вы помогли мне. И поверьте, сердце мое до сих наполняет чувство благодарности, – продолжал улыбаться Канарис.

– И арестуете нас исключительно из чувства благодарности, – усмехнулся Мессинг.

– Я должен арестовать вас, пан Мессинг, ибо есть приказ о вашем аресте, – развел руками Канарис. – А я – солдат, и для меня приказ превыше всяких личных чувств.

В это время Цельмейстер, стоявший чуть в стороне и слушавший разговор, вдруг рванулся и стремительно побежал по улице к ближайшей подворотне. Солдаты растерянно смотрели ему вслед. Разговор начальника с Мессингом притупил их бдительность. В следующую секунду сорвался с места и побежал Лева Кобак.

– Стреляйте, болваны, что рты разинули?! – заорал Канарис и сам выдернул из кобуры вальтер, стал стрелять. Следом за ним, почти одновременно, нажали спусковые крючки автоматов солдаты.

Первым рухнул, сраженный едва ли не десятком пуль. Лева Кобак. Он был убит мгновенно. Кобак упал лицом вниз, вытянув вперед руки, словно хотел продолжить бег.

Цельмейстер почти добежал до спасительной подворотни, но пули достали и его. На бегу он споткнулся, ударился всем телом и лицом о булыжник и замер.

Мессинг проглотил сухой ком в горле – кадык дернулся вверх-вниз, резче обозначились морщины и глубокие складки вокруг рта. Его большие черные глаза странно блестели, словно в них набухали слезы.

– Примите мои соболезнования, пан Мессинг, но ваши друзья совершили глупейший поступок, – проговорил Канарис. – Разве можно убегать, когда тебя арестовали? Надеюсь, вам такая мысль в голову не пришла? Прошу вас, пан Мессинг. – Канарис шагнул к машине и открыл заднюю дверцу «майбаха».

Мессинг прошел к машине, сел. Канарис захлопнул дверцу и занял место впереди, рядом с водителем. Автоматчики расселись по коляскам мотоциклов, и через секунду кавалькада тронулась, ревя моторами.

Мессинг оглянулся и через заднее стекло успел увидеть лежащих на булыжнике Цельмеистера и Леву Кобака.

Машина мчалась по опустевшей Варшаве. Канарис все время что-то говорил, оборачивался к Мессингу, улыбался и говорил, говорил… но Мессинг не слышал голоса, только ненавистное лицо маячило перед глазами…

Белоснежный пятипалубный океанский лайнер, казалось, застыл на неподвижной глади океана. На западе тянулись тоненькие полоски красноватых от заходящего солнца облаков.

На лайнере было все необходимое, чтобы богатые пассажиры не заскучали во время долгого пути, – бассейны с изумрудной морской водой, многочисленные бары и рестораны, где пила и веселилась разодетая, сверкающая драгоценностями публика. Разумеется, не обошлось и без казино с рулетками и карточными столами, там тоже собиралось множество пассажиров. В игре солидные ставки, и унизанные перстнями пальцы мужчин и женщин слегка подрагивали, располагая на клетках зеленого поля стопки фишек, а глаза не отрываясь следили за тем, как скачет по вращающейся цветной рулетке шарик…

Среди игроков, столпившихся вокруг игорного стола, находился и господин Генрих Мария Канарис. Он проигрывал. Вот он сделал очередную ставку, подвинув стопку фишек на зеленое поле с номером 27. Шарик рулетки весело побежал по желобку и замер на цифре 25. Лицо Канариса напряглось, а губы зашептали беззвучные проклятия.

Крупье улыбнулся, предлагая делать новые ставки. Вновь к игорному полю потянулись руки – молодые и совсем старческие, с набухшими венами и узловатыми пальцами, с дорогими кольцами и браслетами.

Канарис, опустив голову, побрел прочь из игорного зала…

На средней палубе лайнера располагался ресторан, служивший также залом для выступлений.

и там давал представления Вольф Мессинг. У входа были развешаны большие афиши, на них – улыбающийся Мессинг и надпись крупными буквами: «ЧИТАЕТ МЫСЛИ, УГАДЫВАЕТ ЖЕЛАНИЯ, ВИДИТ БУДУЩЕЕ».

Генрих Канарис остановился перед афишей, долго смотрел на веселое и довольное лицо Мессинга, затем медленно вошел в зал.

По залу были разбросаны десятка три столиков, за которыми по двое, трое и четверо расположились пассажиры. Дамы и господа щеголяли вечерними туалетами – атласные длинные платья с глубокими декольте, колье и серьги, фраки, смокинги и ослепительной белизны рубашки. Представление уже началось, и все взоры были обращены в глубину зала, где на небольшой сцене стояли Мессинг и Цельмейстер.

– Дамы и господа! – ослепительно улыбаясь, вещал Цельмейстер. – Продолжим наши увлекательные развлечения…

В зале раздались жидкие хлопки.

– Господин Мессинг, вы можете ненадолго уйти со сцены, – громко предложил Цельмейстер.

Мессинг прошел через весь зал и остановился в противоположном конце, лицом к стене и спиной к зрителям и сцене. Пассажиры с любопытством смотрели на него. Вольф стоял неподвижно.

– А теперь я попрошу вас, уважаемые дамы и господа, поучаствовать в следующем эксперименте. Желающие могут подняться на сцену и положить вот на этот столик какую-нибудь драгоценность, надетую на них или лежащую у них в карманах, и вернуться на свои места. За сохранность своих вещей можете не волноваться – они будут вам немедленно возвращены. Каждому персонально! И сделает это наш маг и волшебник Вольф Мессинг!

В зале воцарилась тишина, раздались отдельные смешки, потом мужской голос спросил:

– А если не вернет?

– Куда же он денется, господа? – улыбался Цельмейстер. – Мы же на одном корабле плывем! Все вместе в бескрайнем океане! И вам ведь хочется интересно скоротать время? Тогда смелее!

В зале засмеялись, захлопали, но на сцену выйти никто не торопился. Многие то и дело оглядывались на неподвижную фигуру Мессинга, стоявшую спиной к залу.

– Так, понятно, глухая стена недоверия. Вот так народы Европы не доверяют своим правительствам… А мы вот что сделаем, – вдруг обрадовался Цельмейстер. – Мы попросим капитана – вон он сидит у самой стены – выделить нам двоих матросов для охраны драгоценностей. Согласны, господа? Господин капитан! Прошу вас, окажите содействие!

Капитан лайнера действительно сидел у стены, под иллюминатором, в компании с первым помощником. Он улыбнулся, покивал и что-то сказал помощнику. Тот поднялся, оправил белоснежный китель с золотыми пуговицами и быстро вышел из зала ресторана. Среди публики вновь раздались смешки.

Первый помощник быстро вернулся в сопровождении двух матросов. Он что-то негромко приказал им, и они направились к сцене, поднялись на нее, замерли возле столика.

– Ну вот, дамы и господа, ваши драгоценности будут под надежной охраной. Кто желает участвовать в телепатическом психологическом эксперименте?! Прошу!

Наконец из-за столика поднялась высокая светловолосая дама, в чинном белом платье с глубоким декольте, и нетвердой походкой направилась к сцене. Цельмейстер предупредительно спустился, подал ей руку и поднялся по ступенькам вместе с ней.

Дама, улыбаясь, сняла бриллиантовое колье и положила на столик. Потом послала залу воздушный поцелуй. И зал ответил дружными аплодисментами. Лиха беда начало – к сцене уже направлялись двое господ в вечерних фраках. Один вручил Цельмеистеру большие золотые часы-луковицу на толстой золотой цепочке. Другой выложил золотую папиросницу, а потом похлопал матроса по плечу, дескать, смотри в оба.

А за ним уже поднимались новые желающие. Одна дама оставила на столике жемчужное ожерелье, другая сняла с себя серьги, подумала и добавила к ним большой черепаховый гребень. Третья отстегнула золотой браслет, украшенный дорогими камнями. Седоволосый господин расстался с толстым бумажником из крокодиловой кожи.

Последним поднялся на сцену Генрих Канарис, достал визитку и карандаш, затушевал карандашом надписи на карточке, начертил три восклицательных знака и положил визитку на столик рядом с драгоценностями.

– Достаточно, господа, достаточно! – громко проговорил Цельмейстер. – Вы обеспечили господина Мессинга работой до позднего вечера!

Цельмейстер выдержал паузу, пока все не расселись за своими столиками, потом громко произнес:

– Прошу вас, господин Мессинг!

Вольф повернулся лицом к публике, улыбнулся и быстро пошел к сцене.

Поднявшись, он остановился перед столиком, оглядел груду драгоценностей.

– Пожалуйста, господин Мессинг, верните эти вещи их владельцам, – громко сказал Цельмейстер.

Вольф, глубоко задумавшись, смотрел на украшения, сложенные на столике, потом поднял голову и уставился в зал, потом – снова на ценности.

Зрители молчали в ожидании, все взгляды были устремлены на Мессинга.

Вот он взял со столика жемчужное ожерелье, бриллиантовое колье и золотые часы-луковицу и, медленно сойдя со сцены, двинулся по залу. Он подошел к столику, за которым сидела белокурая дама в белом платье и положил перед ней бриллиантовое колье. Дама всплеснула руками:

– Боже мой, как вы догадались? Вы, наверное, подсматривали?

– Мадам, нетрудно догадаться, что это колье может принадлежать только вам.

– Но почему?

– Оно так к лицу вам. И никому больше, – галантно улыбнулся Вольф.

Сидевший с дамой за столиком господин в светлом фраке покачал головой:

– Вы умеете не только делать фокусы, господин Мессинг. Вы еще умеете говорить убийственные комплименты.

– Благодарю вас. – Вольф подошел к другому столу и положил перед господином в темном фраке золотые часы с цепочкой: – Кажется, это ваше…

– Сногсшибательно… – пожевал пухлыми губами господин.

А Вольф уже двинулся дальше и положил перед дамой жемчужное ожерелье. Дама захлопала в ладоши:

– Браво, господин Мессинг, браво!

Вольф вернулся на сцену, собрал в горсть остальные драгоценности и теперь уже быстро перемещался среди зрителей, возвращая предметы роскоши владельцам. То и дело вспыхивали аплодисменты, пассажиры смеялись, изумленно закатывали глаза, восхищенно аплодировали.

Последним Вольф подошел к Канарису. Он сидел один и курил сигару. Перед ним стоял бокал с коньяком и чашка с кофе.

– Возьмите, пожалуйста, вашу визитку, господин Канарис.

– О-о, фантастично! Как вы догадались? – улыбнулся Канарис.

– Не валяйте дурака, – негромко проговорил Мессинг. – Я ожидал, что встречу вас на корабле, и это, признаться, меня совсем не обрадовало.

Канарис хотел что-то ответить, но Вольф повернулся и пошел через зал к сцене. Его сопровождали аплодисменты.

Черная ночь спустилась на океанские воды. Гроздья ярких голубых звезд нависали совсем низко, казалось, протяни руку – и дотронешься до них. Яркой маленькой гусеницей полз по маслянисто-черной глади океана лайнер. Тихо и мощно работали двигатели, и едва уловимая дрожь передавалась всему громадному телу корабля.

Вольф стоял на палубе и, облокотившись о поручни, смотрел в темную бездну. Порывами налетал теплый ветер, внизу глухо шумели и шуршали сонные ночные волны. Временами во тьме вспыхивали фосфоресцирующие голубые огни.

В нескольких метрах от Вольфа к поручням прислонился еще один полуночник, тоже любующийся ночной гармонией воды и неба… По палубе время от времени проходили гуляющие пассажиры, те, кому ночью не спится. Слышались негромкие разговоры.

Неожиданно из полумрака вынырнул Генрих Канарис и остановился рядом с Вольфом:

– Добрый вечер, господин Мессинг.

Вольф покосился на него, не ответил и отвернулся.

– Напрасно вы так враждебны ко мне, – усмехнулся Канарис. – Мы с вами одного поля ягоды… Оба спасаемся бегством из Европы. Вы – от войны, а я – от долгов…

– Не вижу сходства, – сухо ответил Мессинг. – И у меня нет никакого желания разговаривать с вами.

– Напрасно. Я слышал, вы всегда приходите на помощь людям, попавшим в затруднительное положение. А я как раз именно в такое положение и попал… Проще сказать, я попал в беду.

– Проигрались? – покосился на него Вольф.

– Не то слово, господин Мессинг. Я разорен. Я – нищий. И еще огромные долги. Если мои кредиторы найдут меня – убьют без промедления.

Вольф снова покосился на него, но ничего не сказал. Канарис помолчал и заговорил снова:

– Я прошу вас спасти меня, господин Мессинг. Я не могу ничем вас отблагодарить, я могу только просить. Вы знаете, я ведь из хорошей семьи, я был богат, вернее, мой отец был богат. Я из старинного рода Канарисов из Баварии. У отца имелись большие земли, пивоваренные заводы, лесопилки, животноводческие фермы… несколько родовых замков… картины Гойи, Тициана… старинные гравюры, старинное серебро и прочее, прочее…

– И вы все это проиграли?

Нет, не смог, – усмехнулся Канарис. – Подлый старик лишил меня наследства и все завещал моей младшей сестре. Мне он выделил мизерную часть, на которую я и должен был существовать. Но я проиграл все свое наследство дотла.

– На чем же вы разорились? На скачках? – спросил Вольф.

– И это тоже. А еще рулетка… и карты… Сначала мне чертовски везло. Я выигрывал везде! Стал богат, как Крез… Азарт пьянил, будоражил кровь, наполнял жизнь весельем и риском! Меня даже женщины интересовали постольку, поскольку мужчине нужна женщина. Но потом… судьба состроила мне отвратительную гримасу – я стал проигрывать… раз за разом…ив результате проиграл все… Стал брать в долг. Кредиторы давали. Верили – как же, молодой барон Канарис. Батюшка его несметно богат. И давали, давали… Пока не выяснили, что я нищий… – Канарис развел руками.

– Что и следовало ожидать.

– Я ведь барон Канарис… – Он опять усмехнулся, вынул из кармана золотую папиросницу, достал папиросу, прикурил и пыхнул дымом. – Нищий барон – смешно, правда?

– Смешно… – Мессинг пристально смотрел на него и молчал.

И вдруг словно вспышка молнии осветила его память… Поезд в Варшаву., вагон… тамбур… несчастный старик-контролер, стоящий перед открытой дверью… Вот он оборачивается, смотрит огромными от ужаса глазами, бормочет: «Не надо… не надо», а потом страшно кричит и прыгает в черную пустоту..

– Вы так ужасно смотрите на меня, господин Мессинг. Вижу, как вы презираете меня… и как ненавидите. Вы, наверное, были бы рады, если б я сейчас бросился в океан и утонул. Чувствую это по вашим глазам… – Канарис усмехнулся. – Но не брошусь. Ваши чары на меня не действуют, господин Мессинг… наверное, потому, что я очень плохой человек… или очень хороший. – Канарис язвительно скривился.

Мессинг промолчал.

– Вот Германия скоро проиграет войну, и тогда мой папаша может вконец разориться, – беспечно добавил Канарис.

– Вряд ли. Богатые и во время войны богатеют, и после. Нищими становятся только бедные, – возразил Вольф.

– Случится очередная революция, и бедные станут богатыми, – весело произнес Канарис.

– Сильно сомневаюсь.

– Вы меня удивляете, господин Мессинг.

– Чем же это?

– У нас схожие взгляды.

– Меня это совсем не радует, – резко ответил Мессинг и выпрямился. – Извините, но мне пора в свою каюту.

– Погодите, прошу вас, – почти умоляющим тоном заговорил Канарис. – Черт с ней, с Германией, и моим злобным батюшкой – я прошу вас помочь мне! Один только раз, господин Мессинг!

– Что один раз? – спросил Вольф, глядя на его искаженное страстью лицо.

– Выиграть! И я порву с этим навсегда! Я начну новую жизнь. В Монтевидео! Я забуду о своем прошлом! О скачках! О картах! О рулетке!

– Я не верю вам.

– Я говорю правду, господин Мессинг! Вы можете спасти мне жизнь. Неужели моя жизнь в ваших глаза ничего не стоит?

Вольф смотрел в его почти безумные глаза, и снова больно резануло память…

…Грохочущий вагон поезда… открытая дверь в тамбуре… и контролер держится за поручень, оглядывается назад, и на лице его страх. Он смотрит в глубину вагона… И встречается с глазами Вольфа. И вот он срывается вниз со страшным протяжным криком… и грохот колес обрывает этот крик…

… – Хорошо, – сказал Вольф, глядя в глаза Канарису. – Я попытаюсь помочь вам. Но только один раз.

– Один! – с радостью воскликнул Канарис. – Один раз! И я буду благодарен вам всю жизнь!

В казино игра шла и поздней ночью. Крупье принимал ставки… вращалась рулетка, прыгал цветной шарик… рулетка медленно замирала… и шарик останавливался на черном поле… на красном поле… И вокруг стола толпились игроки – мужчины и женщины, молодые и совсем старики и старухи…

Вольф Мессинг и Канарис подошли к столу и молча наблюдали за игрой. Канарис нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывал то на Вольфа, то на игорное поле, то на рулетку Наконец не утерпел и спросил вполголоса:

– Думаю, на число поставить, вы что посоветуете?

– Подождите… – так же тихо ответил Вольф, не сводя взгляда с крутящейся рулетки.

Канарис подозвал официанта и попросил принести кофе. Мессинг все стоял, словно окаменев, и смотрел то на рулетку, то на крупье – мужчину средних лет, в белой рубашке с черной бабочкой, с седыми висками и гладко зачесанными назад волосами. И вот взгляды Вольфа и крупье встретились, и словно молния промелькнула между ними. Они пристально глядели друг на друга, затем крупье опустил глаза. Игроки в это время делали ставки. Мелькали над игровым полем руки, слышались перешептывания, охи и вздохи. Кто-то вытирал мокрое лицо платком, кто-то пил кофе, кто-то – коньяк. Многие нервно курили папиросы, пуская над головами присутствующих кольца дыма.