– Все хорошо… сейчас уколем вас, и будет все нормально… не бойтесь, пожалуйста, не бойтесь…

– Я уже давно ничего не боюсь, моя милая… – елейным голосом ответила Раиса Андреевна.

– Анна Степановна, придется выходить вам, – тихо проговорил администратор молодой высокой женщине, одетой в вечернее платье, зеленовато-голубое, тоже с блестками по вырезу и с красной розой на груди.

– Но я должна была заканчивать концерт, Осип Ефремович, я сейчас не готова…

– Прекратите ваши вечные претензии, Анна Степановна. – вскипел администратор. – Еще скажите, что вы недостаточно подготовились по системе Станиславского!

– При чем тут Станиславский? Просто я не готова сейчас выходить на сцену! И мой аккомпаниатор еще не готов.

– Где он, черт бы его побрал! Где эта пьянь беспробудная?!

– Он приходит в себя, – негромко ответила Анна Степановна, – к концу концерта он будет готов.

– Артем! Где Виноградов, товарищи? Где Артем Виноградов?! Пусть немедленно идет на сцену! – Администратор с криком кинулся прочь из гримуборной.

Все смотрели, как врач делает Раисе Андреевне укол.

В это время в дверях выросла фигура Мессинга, в пальто с поднятым воротником и в черной шляпе, надвинутой на глаза. Он молча стоял и смотрел на толпу вокруг кресла, в котором полулежала артистка.

– Сейчас вам станет совсем хорошо, – врач погладила Раису Андреевну по худой руке и стала складывать в саквояж тонометр и металлическую коробочку со шприцами.

– Доктор, может, ей рюмочку коньяку можно? – спросил кто-то.

– Можно, – улыбнулась врач.

– Сей момент, – мужчина метнулся к шкафчику, достал бутылку коньяку, рюмку и, быстро налив, с великой осторожностью преподнес рюмку женщине. Раиса Андреевна улыбнулась:

– Экий вы хулиган, Миша.

– Раиса Андреевна, так ведь доктор прописал.

Артисты рассмеялись. В это время в гримуборную влетел администратор, толкнув плечом Мессинга. Он недовольно взглянул на «препятствие» и вдруг расплылся в улыбке:

– О! Вы приехали? Живы, здоровы? Не арестовали, не посадили? Немедленно на сцену! Будет ваш номер! Замените Раису Андреевну – она, вон видите, заболела. Спасайте, Вольф Григорьевич! Вы же советский человек, вы не можете подвести коллектив!

– Вольф! Голубчик! – К Мессингу с раскрытыми объятиями кинулся Илья Петрович. – С чудесным возвращением!

– Отстаньте вы от него – ему надо на сцену! – рявкнул Осип Ефремович.

Мессинг молча снял пальто, бросил его на свободное кресло, положил шляпу и вышел из гримуборной. Администратор бросился за ним.

– И самого товарища Сталина видел? – спросил Илья Петрович, выпучивая глаза.

– Видел. Даже разговаривал.

– Разговаривал? – ужаснулся Илья Петрович. – Сказки Венского леса! И чего?

– Да ничего. Спрашивал о работе, о планах на будущее. Потом пожил в Москве… посмотрел… погулял… И – домой. – Мессинг улыбнулся.

– А какой он, Сталин?

– Трудно сказать. Очень хитрый… и очень жестокий…

– Брось, брось, Вольф, этих слов не говори… Сталин – он великий!

Великие тоже бывают очень хитрыми и очень жестокими… – без улыбки сказал Мессинг. – Я теперь не боюсь. Товарищ Берия сказал, что будет лично следить за моей работой и ни один волос не упадет с моей головы.

– Ты и Берию видел? – Это известие окончательно повергло в ужас Илью Петровича.

– Видел.

– А говорили, тебе десять лет дали и ты уже в Сибирь поехал, – полушепотом произнес Илья Петрович, закуривая папиросу.

Они сидели за столом в комнатке Вольфа Григорьевича. Тут же стояла бутылка водки, рюмки и какая-то нехитрая закуска.

– Кто говорил?

– Да какая разница? Все говорили. Вызывали нас в Чека… по одному допрашивали…

– Кто допрашивал? – опять спросил Мессинг.

– Да какая тебе разница? Полкан какой-то! Спрашивал, вел ли ты антисоветские разговоры? Восхвалял ли буржуазный образ жизни? Я отвечаю – не слышал ни разу. А он говорит, вы не слышали, а вот другие слышали. Вот почитайте, что пишут ваши коллеги. Я читаю – точно. Вел антисоветские разговоры, восхвалял буржуазный образ жизни, критиковал вождей партии и правительства, осуждал аресты врагов народа. Я прочитал, у меня волосы дыбом встали. И знаешь кто писал?

– Знаю. Осип Ефремович, – ответил Мессинг.

– Не только… Еще Раиса Андреевна, Володька Соловцов… Вот народ, а? – Илья Петрович налил водки в рюмку и выпил.

– Я их не осуждаю. Запугали, угрожали… нервы у людей слабые…

– Да откуда ты все это знаешь, Вольф? – фыркнул Илья Петрович.

– Знаю. Ты ведь тоже написал… – улыбнулся Мессинг. – И тебя я тоже не осуждаю.

Илья Петрович поперхнулся дымом, закашлялся и проговорил сквозь кашель:

– Он сказал… с работы вышвырнут… с волчьим билетом… а куда я денусь с волчьим билетом, Вольф? На станцию вагоны разгружать? У меня сердце больное… Сорок лет – даже крыши своей над головой нету..

– Я понимаю… – снова устало улыбнулся Мессинг и вдруг взял бутылку, налил в рюмку водки и выпил. Помолчал и повторил с непонятным выражением лица: – Я понимаю…

Илья Петрович погасил папиросу и вдруг заплакал, опустив голову. Плач перешел в глухие рыдания. Мессинг с сочувствием смотрел на вздрагивающие спину и плечи.

Мессинг и его старые знакомые из угрозыска майор Дудко и капитан Васильев ехали в машине по вечернему городу.

– Ну ты понимаешь, Вольф Григорьевич, ну каждый сантиметр осмотрели, простучали – ни хрена. А я точно знаю, что ценности в квартире. И немалые ценности, доложу тебе. Паркет вскрыли… стены дрелью дырявили… Куда он мог их запрятать – ума не приложу! – возбужденно рассказывал майор Дудко. – Хитрый, гад, стреляный воробей, но чтобы так спрятать…

– Может, этих ценностей там и нет? – спросил Мессинг.

– Там! Железно там! Он никому не доверяет – в другом месте прятать не будет.

– Кто он по должности? – опять спросил Мессинг.

Начальник снабжения трикотажной фабрики. Фургонами трикотаж воровал, гад! Мы его больше года разрабатывали. По накладным, по бухгалтерским делам – не подкопаешься. На большие миллионы наворовал, сучий хвост.

– Семья у него есть? Дети?

– А как же! Жена, трое детей – младшему семь, старшему – четырнадцать. Все пацаны.

– Они дома?

– Нет, за городом. На даче. Он и дачу в прошлом году выстроил – хоромы! На жену дача записана.

– Так, может, эти ценности там спрятаны?

– Нет. Не будет он там их хранить. Дача часто пустует – только сторож из местной деревни в ней живет. Не будет, уверен! Дача деревянная, без присмотра и сгореть может. И потом, тайник он давно оборудовал, а дача только в прошлом году построена. Нет, нет, здесь тайник, в квартире, нутром чую! – убежденно возразил майор.

– А какие ценности там могут быть? – поинтересовался Мессинг.

– Ну какие могут быть? Ну там… бриллианты, другие драгоценные камушки, золото, конечно. Думаю, разные старые украшения – колье там, браслеты, часы, перстни, кольца, серьги… Он, как хорек, все в нору тащил.

– Приехали, товарищ майор, – доложил водитель, сворачивая в высокую арку нового шестиэтажного кирпичного дома.

Машина въехала в просторный двор, подкатила к одному из освещенных подъездов.

Мессинг, майор Дудко и капитан Васильев выбрались из машины и вошли в подъезд.

В квартире было полно народу – оперативники, трое понятых, сам хозяин квартиры Погребняк Семен Михайлович, широкоплечий крепкого сложения невысокий мужчина. Он сидел в кресле в углу комнаты и спокойно наблюдал за происходящим.

– Ну что, без изменений? – спросил майор Дудко, войдя в квартиру.

– Ищем, товарищ майор, – виновато ответил опер, молодой парень в гимнастерке, военных галифе и сапогах.

В квартире царил разгром. На полу посреди гостиной кучей были свалены книги, вынутые из книжных шкафов, рядом громоздилась одежда, две норковые шубы, кожаное пальто с меховым подбоем. На стенах во многих местах обои оторвали напрочь, и там виднелись просверленные дыры. Всю мебель отодвинули от стен, ящики большого буфета тщательно выпотрошили. Большую хрустальную люстру тоже сняли с потолка и прислонили к. стене. Потолок украшали беспорядочно просверленные дырки, создавалось такое впечатление, будто здесь палили из автомата.

Мессинг обошел все комнаты большой квартиры, молча глядя на старания сыщиков. Во всех комнатах царил такой же разгром, как и в гостиной. Понятые жались в углу, испуганно глядя на милиционеров.

И только Семен Михайлович Погребняк неподвижно и с достоинством сидел в кресле. Но когда Мессинг вошел обратно в гостиную, он с живым интересом взглянул на него, и вдруг беспокойство промелькнуло в его глазах. Погребняк заерзал в кресле, сплел пальцы рук, потом встал, взял со стола пепельницу, коробку папирос и вернулся обратно. Закурил, положив пепельницу на колено. Взгляды Мессинга и Погребняка встретились, и Семен Михайлович мгновенно увел глаза в сторону, вновь обеспокоено заерзав в кресле.

Мессинг повернулся и вновь пошел по комнатам квартиры. Заглянул в одну., вторую… третью… постоял на пороге кухни, в которой тоже были видны следы дотошного обыска – открытые ящики, просверленные стены, даже отбитый кафель возле раковины. Столешница стояла прислоненная к стене. Мессинг огляделся и пошел в ванную.

Ванная оказалась непривычно большой, светло-зеленый кафель на стенах, пол тоже выложен зеленоватой кафельной плиткой. У стены на массивных зеленых львиных лапах стояла большая эмалированная ванна, снаружи выкрашенная в зеленый цвет. Мессинг остановился на пороге и вновь долго и внимательно оглядывал стены, ванну, унитаз и биде… Умывальник снаружи был тоже выкрашен в зеленый цвет. Мессинг поковырял его ногтем, отколупнул кусочек масляной краски. Потом подошел к ванне, проделал то же самое. Потом выглянул из ванной комнаты и громко позвал:

– Товарищ майор! Николай Иванович!

– Вас Вольф Григорьевич зовет, товарищ майор, – послышалось в гостиной.

– Что? Меня? Иду! – Дудко появился в коридоре, прошел к ванной, вопросительно глядя на Мессинга.

– Ванну двигать не пробовали? – спросил Мессинг.

– Нет. А что, думаете, тайник под ней? – спросил в свою очередь Дудко.

– Думаю, в ней. Она из золота. И умывальник из золота… и унитаз, кажется, тоже…

– Да ну?! – выпучил глаза Дудко и тут же закричал: – Эй, ребята, а ну сюда!

По коридору затопали сыщики во главе с капитаном Васильевым.

Вчетвером они с трудом оторвали ванну от пола, сдвинули ее на середину комнаты, разломав трубу водостока. Все четверо встали на карачки, разглядывая зеленую масляную краску.

– Ну давай, эксперт, ковыряй, – велел капитан Васильев.

– Посвети, – попросил эксперт, хотя под потолком горела небольшая электрическая люстра.

Другой сыщик включил фонарик и посветил на ванну. Эксперт поскреб ножом краску, потом достал из кармана острое небольшое долото и небольшой молоточек, постучал, поковырял, опять постучал. Поскреб долотом – засверкал желтый металл.

– Золото… – выдохнул эксперт. – Точно… золото…

– Это что же, она вся из золота? – Майор Дудко даже растерялся. – Сколько же она весит?

– Пудика четыре потянет, если не больше… – весело ответил капитан Васильев. – Мы ее вчетвером едва оттащили.

– Ну какой хитрый, гад… – пробормотал Дудко. – И унитаз, значит, золотой? И умывальник?

– Сейчас проверим, – отозвался эксперт. Поковыряв, он доложил: – И унитаз, и умывальник… и биде…

– Чего-чего? – переспросил капитан Васильев. – Какой биде?

– А вон та хреновина… – усмехнулся эксперт. – Для подмывания…

– Для какого подмывания? – опять не понял капитан.

– Ты родом откуда?

– Из Потылихи… деревня такая есть… семьдесят километров от Минска.

– Тогда все равно не поймешь, – ухмыльнулся эксперт.

– Когда ж ты догадался, Вольф Григорьевич? – спросил майор Дудко.

– А когда на него посмотрел… на вашего подопечного, – улыбнулся Мессинг. – Вы меня домой-то отвезете?

– А как же! Отвезем с почетом! С сиреной прокатим, Вольф Григорьевич!

…Черная «эмка» мчалась по улицам вечернего Минска.

– Видал, а? Как увидел свою ванну из золота и сразу раскололся! – майор Дудко засмеялся.

– Да он же уверен был, что не найдем! – тоже засмеялся капитан Васильев. – И так это его потрясло! Он мне говорит, это колдун ваш нашел, да? Я, говорит, как его увидел, понял, что погорел!

Они смеялись, и только Мессинг с мрачным видом смотрел в окно.

– Да ты чего такой мрачный, Вольф Григорьевич?

– Не знаю… на душе что-то… будто несчастье какое-то должно случиться… – проговорил Мессинг и, зябко передернув плечами, повторил: – Несчастье чувствую.

– Бро-о-ось, Вольф Григорьевич! Какое еще несчастье? Не надо, не пугай нас…

– А вы не спрашивайте… – ответил Мессинг. – Я молчать буду..

Машина остановилась у общежития артистов. Мессинг выбрался из машины и пошел к подъезду.

Он поднялся на второй этаж и, почуяв неладное, стал убыстрять шаг. Открыл дверь в свою комнату, огляделся и снова вышел в коридор. Навстречу шел администратор Осип Ефремович. Смотрел он как-то странно.

– Что-то случилось, Осип Ефремович? – спросил Мессинг;

– А, это вы? Случилось… ужас что случилось… Илья Петрович повесился…

Мессинг со страхом посмотрел на него и почти побежал по коридору.

Он распахнул дверь в комнату Ильи Петровича – у кровати стояли Раиса Андреевна, фокусник Артур Перешьян, куплетист Артем Виноградов. Они разом обернулись, и Мессинг увидел лежащего на кровати на спине мертвого Илью Петровича. И еще он увидел веревку с петлей, свисавшую с трубы парового отопления под потолком.

Мессинг подошел к кровати, протянул руку и потрогал лоб Ильи Петрович, потом взял его за руку.

– Когда это случилось? Час назад? – спросил Мессинг.

– Да, час назад примерно, – ответил фокусник Артур Перешьян. – Я постучал, хотел его позвать на ужин, а он… висит… Мертвый уже был…

– Ох, Илья, Илья… зачем же ты? – горько пробормотал Мессинг.

– Он вам записку оставил… – сказала Раиса Андреевна и протянула Мессингу тетрадный лист в клеточку.

Неровными буквами было написано: «ВОЛЬФ, ДОРОГОЙ, ПРОСТИ МЕНЯ. НИКЧЕМНЫЙ Я ЧЕЛОВЕК».

Мессинг прочитал несколько раз и скомкал в кулаке записку.

В это время дверь открылась и вошел администратор Осип Ефремович, а за ним два милиционера. Следом зашли еще двое пожилых людей в белых халатах.

– Попрошу вас, товарищи, освободите комнату, – негромко приказал администратор.

…А ночью началась Великая Отечественная война. И уже под утро немцы бомбили Минск…