В середине девятнадцатого века по всей Александрии распространилась сенсационная новость. Секретарь русского посольства случайно увидел в подвале какого-то дома гроб удивительной красоты. Он был хрустальным, прямо как у сказочной Белоснежки, которую не решились похоронить семь гномов. А потому русский дипломат и смог рассмотреть лицо того, кто был там. Это было очень хорошо сохранившееся белое лицо молодого человека.
      Русский дипломат кое-что понимал в истории и к тому же слышал о том, что тело Александра Великого, или Македонского, по преданию, все еще где-то хранится. И возможно, в Александрии, там, где ему и предоставил место на века его бывший полководец Птолемей. К тому времени он стал царем Египта, а кто же может ослушаться повеления живого бога?
      Но к тому времени, когда к заветному подвалу прибежали европейские и арабские зеваки, тело уже исчезло. А может, все это просто было выдумано дипломатом с богатым воображением и жаждой прославиться?

      13 июня 323 года до нашей эры в Вавилоне закончил свой земной путь Александр Македонский – царь, полководец и живой бог. Полмира лежало у его ног, три континента трепетали при одном упоминании имени его. Трепетали и гордились тем, что именно он почтил их земли своим божественным присутствием.
      А буквально за 13 дней до этого потрясшего всех события в Вавилон продолжали прибывать послы еще не покоренных им народов. Он, еще не въехавший в свою мировую столицу, хотел принять посланцев с невероятной пышностью, способной затмить пышность любого восточного владыки.
      Пускай видят, какой теперь восседает на троне повелитель!
      Но сердце Александра было неспокойно. Не только послы ждали его. У самых городских стен встретили царя халдейские жрецы, предрекшие ему скорую беду. Как ни просили они Македонского не входить в Вавилон, отступать перед судьбой он не привык. И вот на пиру, где Александр успел выпить двадцать кубков вина за каждого из присутствующих гостей, сильнейшая боль вдруг пронзила его тело. Спустя тринадцать дней, в тринадцатый год своего царствования, за три недели до своей тридцать третьей годовщины он, как и было предсказано оракулом, вступил в иные пределы. На вопрос, кому властелин завещает свое безграничное царство, он только и смог выдохнуть: «Сильнейшему». И тотчас живой бог воссоединился с другими живыми богами. А, как известно, истинные боги не любят слишком долго осквернять свои священные стопы о землю. Небо приняло того, кто оставил людям свое тело, ту самую физическую оболочку, в которой, будто в заговоренном панцире, столько побед одержал Великий Дух, известный всем под именем Александра Македонского.

      Подданные умершего властителя так же, как и его мать, считали истинным отцом Александра бога Амона, почитавшегося в Египте как бoг духовного солнца, бог тайны и Владыки престолов земли. Хоронить сына такого отца – дело ответственное и непростое. Прошло семь дней со дня кончины Александра, а тело его все еще оставалось непогребенным. Самым сложным оказался вопрос: где тот клочок земли, достойный принять тело царственного владыки? И решено было на время оставить его в Вавилоне. Тело Александра набальзамировали, на голову надели царский венец и положили в золотой гроб.
      Два года полководцы Александра делили доставшиеся им в наследство владения, а вместе с ними и право на захоронение своего бывшего повелителя.

      В конце концов было решено похоронить Александра на родине, в Македонии. Саркофаг водрузили на траурную колесницу, и погребальный кортеж двинулся в путь. Однако в Сирии священные останки были похищены бывшим полководцем Александра, Птолемеем I. Он перевез тело царя в Мемфис и захоронил рядом с древним храмом Амона, его истинного Высшего Отца.
      Но, согласно некоторым версиям, местные жрецы восстали против такого решения Птолемея и потребовали тело завоевателя из Мемфиса убрать. Согласно их уверениям, даже прах воинственного царя мог навлечь на страну войны и кровавые сражения. Уж пусть он покоится в городе, основанном им самим – в Александрии. Так рассудили жрецы. Птолемей, подумав, согласился. Ведь главное заключалось в другом, в том, что именно в Египте великий полководец Македонии получил посвящение от жрецов. И там же был провозглашен сыном бога Амона! Значит, там и надлежало покоиться его останкам, его сброшенной физической оболочке.
      Тело поместили в роскошную погребальную лодку, а по прибытии в Александрию вновь набальзамировали и перенесли в новый саркофаг, для которого на центральной площади города был построен мавзолей. Вот как историк Флавий Арриан описал эти, уже не первые по счету, похороны Великого Македонца:
      «В колесницу с золотыми спицами и ободьями на колесах были впряжены 8 мулов, украшенных золотыми коронами, золотыми колокольчиками и ожерельями из драгоценных камней. На колеснице стояло отлитое из золота сооружение, напоминающее паланкин со сводчатым куполом, украшенным изнутри рубинами, изумрудами и карбункулами.
      Внутри паланкина висели четыре картины.
      Под паланкином находился украшенный рельефными фигурами квадратный золотой трон; с него свисали золотые кольца, в которые были продеты гирлянды живых цветов, менявшихся каждый день. Когда внутрь паланкина падали лучи солнца, драгоценные камни купола ослепительно сверкали и освещали тяжелый золотой саркофаг, в котором покоилось тело, умащенное благовониями».
      Все это великолепие должно было символизировать игру лучей бога солнца, Великого Амона.

      Более двух веков саркофаг с телом завоевателя никто не тревожил. Правда, один из Птолемеев попытался однажды продать и саркофаг, и его содержимое, но народ не захотел расставаться с драгоценной реликвией и взбунтовался столь яростно, что святотатец не только поспешно оставил свое преступное намерение, но даже сделал для усопшего еще один саркофаг. На сей раз хрустальный.
      Хрусталь считается проводником тончайших энергий, поток которых способен надолго затормозить разложение тела, оставленного духом. Вспомним все ту же сказку о Белоснежке!
      Согласно Гаю Светонию Транквиллу, римскому историку, Юлий Цезарь во время пребывания в Александрии потребовал открыть крышку саркофага, дотронулся до лица Великого Македонца и повредил ему нос! Впрочем, выражаясь словами пушкинского Сальери: «Иль это сказка тупой, невежественной толпы?» А историк просто ухватился за нее.
      Важно другое обстоятельство. Именно в эпоху Римской империи саркофаг вместе с телом Александра исчез.

      Как только на свете появились археологи (не искатели кладов, а ученые), начались поиски саркофага Александра Македонского. Копать и искать стали буквально всем миром. По некоторым данным, было предпринято более 100 попыток обнаружить бесценную реликвию. Уже и Трою нашли, и Помпеи, и Вавилон, но саркофаг Македонского в Лету канул что-то уж очень глубоко.
      Зато было найдено множество других саркофагов, не имевших к Македонскому никакого отношения, хотя они и были украшены фресками и барельефами с эпизодами из его героической жизни. И потом он все-таки почитался как бог, а изображения богов были очень популярны в те далекие времена. На одном из найденных саркофагов фигурки были искусно выкрашены. Краска замечательно сохранилась даже в зрачках высеченных в камне воинов.
      В 1989 году начались раскопки в 25 километрах от оазиса Сива, в Греции. Именно здесь Александра объявили сыном бога Амона.
      За то, что копать надо в Сиве, говорил еще один аргумент. Когда у умирающего Александра спросили, где он желал бы быть погребенным, с его уст сорвалось имя Амона, храм которого находился именно в Сиве. На поиски загадочного захоронения в этом местечке ученых вдохновил и тот факт, что название Сива означает не что иное, как «место, где покоится Александр». Раньше этот район Греции назывался Сангарией. Если название поменяли, значит, это было зачем-то нужно. В 1990 году стало ясно зачем.
      Именно в Сиве археологи раскопали величественные храм и гробницу, окруженные гигантской стеной двухметровой толщины, украшенной цветными фресками. Главные ворота вели в зал площадью 210 квадратных метров, в котором были обнаружены заваленные плитами камеры, не разграбленные, к великой радости исследователей. Казалось, еще чуть-чуть, и останки царя-бога будут найдены. Уверенности в близкой удаче прибавляло и то, что постройки и росписи были совершенно не местного стиля. Зато очень близки македонскому. Потом на свет божий был извлечен и саркофаг. На этот раз алебастровый. Следом откопали уникальное изображение льва, точь-в-точь как на македонских гробницах. В довершение всех находок открыли барельеф с восьмиконечной звездой – личным символом Александра Македонского!
      В конце 1995 года взорам археологов предстали три стелы, находка которых стала научной сенсацией. То были не просто стелы, а послания из прошлого. Надписи на древнегреческом гласили: «Александр Амон-Ра. Во имя почтеннейшего Александра я приношу эти жертвы по указанию бога и переношу сюда тело, которое такое же легкое, как самый маленький щит, в то время когда я являюсь господином Египта. Именно я был носителем его тайн и исполнителем его распоряжений. Я был честен по отношению к нему и ко всем людям. И так как я последний, кто еще остался в живых, то здесь заявляю, что я исполнил все вышеупомянутое ради него».
      Все причастные к поискам сошлись на том, что текст написал Птолемей I, тот самый, что похитил саркофаг с телом Александра, чтобы похоронить его в Мемфисе.
      Надпись на второй стеле сообщала: «Первый и неповторимый среди всех, который выпил яд, ни мгновения не сомневаясь». Третья стела свидетельствовала: «В этом районе проживает 400 тысяч человек, 110 тысяч служат в армии и 30 тысяч солдат охраняют гробницу». Похоже, что не одному Птолемею хотелось присвоить священную реликвию – прах непобедимого воителя-бога.
      Находка взбудоражила весь мир. На место раскопок ринулись ученые, журналисты, зеваки и туристы. К предполагаемому месту захоронения незабвенного завоевателя было проложено шоссе. Но тела так и не нашли.

      На стеле, воздвигнутой самим Александром, высечена надпись, которая наводит на некоторые размышления: «Я – Александр Величайший, сын Амона, царь Македонии, гегемон эллинов. Фараон земли Египта, государь Вавилонии, Персии и Мидии, господин земель Азии и Индии, простирающихся до стран Пяти Рек.
      О моем рождении было возвещено. Я появился в конце последнего знака, дабы восстановить почитание Амона всевышнего, которое будет длиться, пока не исполнятся времена.
      Народы трех материков склонялись предо мной. Я взвесил жизнь и смерть в моих ладонях: они имели иной вес, чем имеют обычно.
      Я был побежден только самим собой. В мире богов я встретился с Ахиллом, Гераклом и Дионисом. На моих алтарях возжигали ладан. Тем, кто поклоняется мне, несть числа. Пройдут века, а мой пример все еще не будет давать людям покоя: но он никогда не сможет быть превзойден.
      Когда царство Амона окончится и тьма сойдет на храмы Египта, мое происхождение и моя природа останутся вечной загадкой для разума».

      В длинном списке тех, кому провозглашается церковная анафема, тоже есть своя очередь. Своя мрачная иерархия. И первое место в этой иерархии вот уже много веков занимает Юлиан Отступник. Римский император, начавший жизнь как пылкий христианин и закончивший ее как самый ярый враг христианства.
      В первую пятницу Великого поста на середину храма выносится коливо – смесь из вареной пшеницы и меда, которую священник благословляет с помощью особой молитвы. Потом эта пища раздается верующим в память о том, как Юлиан Отступник приказал окропить мясо кровью жертвенных животных. Истинные христиане во всем Риме становились на время полными вегетарианцами, лишь бы не оскверниться.
      Но кто же он, человек, правивший огромной империей всего три года и оставивший о себе долгую темную память? Впрочем, не для всех эта память была темной. Так, например, выдающийся русский поэт, писатель и мыслитель Дмитрий Мережковский создал роман о Юлиане под названием «Смерть богов». В нем фигура римского самодержца выглядит сложной, в чем-то порой притягательной, нестандартной. Не зря же роман, написанный в начале прошлого века, сразу же был переведен практически на все европейские языки.

      Он был племянником самого Константина Великого, императора, сделавшего христианство господствующей религией Древнего Рима. И родился он в городе, названном именем могущественного владыки, в Константинополе. Это случилось в 331 году тогда еще совсем новой, христианской эры.
      Его отец Юлий Констанций умер, когда сыну было всего шесть лет. И воспитанием мальчика занялся арианский епископ Никомедии Евсевий. Тогда еще не было резкого деления на «своих» и «чужих» христиан. Потому-то и мог арианский священник быть не только епископом, но даже воспитателем царственного отпрыска. Ариане не ходили в еретиках, а, наоборот, активно участвовали в религиозной жизни христианского населения Рима.
      Поэтому с младых ногтей мальчик Юлиан был окружен аурой христианского мироощущения. Того чистого, жесткого, аскетического восприятия всего сущего, что было столь характерно для ранних последователей Учителя из Галилеи.
      Он и его брат Галл жили в Мацеллуме, бывшем дворце каппадокийских царей. Но, несмотря на внешний комфорт дворца, мальчики все время подвергались страшной опасности. Правивший Римом император Констанций подозревал всех и каждого в покушении на его власть. И уж тем более если речь заходила о его близких родственниках. И, значит, дамоклов меч всегда висел в спальне Юлиана и его брата.
      Юлиану внушались христианские истины, и пылкий мальчик всем сердцем своим отзывался на них. Но странно ему было одно: почему вера Учителя из Галилеи плохо относилась к нарядным одеждам, быстрым колесницам, к красивому человеческому телу и даже к красивым античным стихам! Ведь все вокруг еще дышало славной культурой эллинской эпохи.
      Странно было маленькому Юлиану, когда монахи называли «белой дьяволицей» мраморную статую Венеры. Почему они так называли ее? Ведь она же такая чудесная. Мальчик истово молился Иисусу Христу, но при этом тайно восторгался красотой загадочной обнаженной девы. И все не понимал, почему одно не может сочетаться с другим.
      И только воображение его соединяло христианскую пылкость с поклонением языческой красоте. Ему очень хотелось увидеть такую богиню не на старом замшелом пьедестале, а встретить ее в жизни, узреть прекрасную плоть. Но не для того, чтобы греховно овладеть этой плотью, а чтобы восторгаться ею, как той светлой Элладой, которую его наставники ежедневно и еженощно проклинали!
      Вот если бы он был императором Рима, он бы сделал так, чтобы всем стало хорошо! И христианам, и тем, кто думает иначе и продолжает чтить тонкое искусство древних и их богов. Но даже одной такой мысли, высказанной вслух, было достаточно, чтобы меч, повешенный Констанцием, упал.

      Мальчик Юлиан рос. Он усердно молился. И так же усердно, хотя и украдкой, знакомился с трудами старых философов. Особенно по душе ему пришелся великий мудрец Платон. И его идея о чистой любви, о преклонении перед Женским Началом. Перед тем, что много позже стало в европейской культуре культом Прекрасной Дамы.
      В 344–345 годах любознательный и одаренный подросток познакомился с языческим ритором Либанием. И пришел в восторг от его речей. А в 351–352 годах он столкнулся сразу с несколькими философами-неоплатониками, последователями блистательного эллина.
      Большое влияние на него оказал Максим Эфесский, которого народная христианская молва окрестила впоследствии Максимом-Волхвом. Именно он, по преданию, увлек Юлиана философией язычников-эллинов и «вырвал» его из лона христианской церкви. С этой версией практически согласны и большинство ученых, исследователей той эпохи. Конечно, влияние Максима, как и других языческих философов, риторов, поэтов, было значительным. Но для того чтобы такой человек, как Юлиан, сделал решительный шаг на пути отхода от христианства, нужно было и еще нечто. Сильное действие или зрелище, почти чудо, способное поразить воображение юноши, жаждавшего найти идеал своей платонической мечты.
      И вот в 355 году молодой человек, рискующий каждый час пасть от руки наемных убийц императора, оказался в Афинах. Там он жадно впитывал воздух славного города Перикла и там же познакомился с двумя ярчайшими личностями – Григорием Богословом и Василием Кесарийским. Произошло еще одно событие, имевшее для искателя истины куда большее значение, чем все эти «умные встречи».
      Современник Юлиана, историк Аммиан Марцеллин делает только некоторые намеки на ту встречу, которую можно было назвать для Юлиана главной. Да плюс искры народной молвы, долетевшие до нас, обжигают наши сердца смутным образом той, что стала для будущего императора Воплощенной Мечтой.
      По преданию, нищий поэт Публий Оптиан Порфирий привел Юлиана к развалинам старого античного стадиона.
      А на стадионе занималась гимнастическими упражнениями обнаженная афинская аристократка. Недалеко стояла колесница, запряженная парой белых коней. И две служанки подавали светлокудрой деве снаряды для упражнений.
      Юлиан смотрел на нее и понимал, что он больше никогда не забудет эту незнакомку. Кто она, его воплощенная мечта, его Галатея, будто только что сбросившая с себя не только одежду, но и мрамор?
      Юноша даже не надеялся на знакомство с живой Афродитой, или Венерой. Он только еще больше убедил себя в том, что такие чистые языческие идеалы не противоречат христианству. И снова возник в нем смутный протест против нетерпимости всех этих, носящих тяжелые черные одежды.

      И все-таки чудо случилось. Юлиан, уставший от богословских разговоров, попал в общество утонченных язычников. Здесь будто замерло время. А потому римлянину казалось, что вот-вот появится сам «отец Афин» Перикл и его прекрасная спутница Аспазия. Но вошла та, которую он видел среди прекрасных белых развалин стадиона.
      Говорят, что ее звали Арсиноя, как и родную сестру знаменитой Клеопатры. Сестру, дерзавшую оспаривать искусство страсти нежной у легендарной царицы!
      И это тоже понравилось Юлиану. Одна за другой оживали для него легенды, а желаемое становилось действительным.
      После афинской вечеринки Юлиан и Арсиноя пошли погулять по славному городу. И там он признался ей в своих взглядах, рассказал о своих мечтах соединить христианскую аскезу со светлой языческой красотой.
      Она не просто выслушала его, но и поддержала. И даже напророчила ему скорый императорский престол, на что он только горько усмехнулся. Но она с упорством истинной сивиллы продолжала настаивать на своем!
      И тогда он пообещал ей, что обязательно станет императором. И не просто взойдет на престол, а вернет Великому Риму веру его предков, воскресит в сердцах лучших людей империи Элладу. И все это сделает ради того, чтобы она, Арсиноя, когда-нибудь ступила в его дворец, будто бессмертная гостья с Олимпа.
      И они расстались, связав свои души незримыми и сверхпрочными нитями.

      В том 355 году его сделали соправителем императора Констанция. Это был скорее смертный приговор, чем радостное известие. Ведь совсем недавно прежний соправитель императора, родной брат Юлиана Галл, был казнен по подозрению в измене.
      Силач и великан Галл стал жертвой придворного коварства. Его просто заманили в Рим и убили. Но не так простодушен был небольшой римский юноша, носивший небольшую «варварскую» бородку.
      Прежде всего он выполнил желание императора и женился на его сестре Елене. Она была ортодоксальной христианкой и все время проводила в молитвах и посте. Ни о какой интимной и духовной близости с соправителем тут и речи идти не могло. Да его это и не волновало. Любил он только прекрасную язычницу Арсиною. И к тому времени сам тайно стал язычником, приняв обряд «языческого крещения» от Максима-Волхва. Это был маневр начинающего политика, твердо решившего добиться власти в империи.
      Чтобы не дразнить императора своим присутствием в метрополии, Юлиан отправился на войну в глухие германские леса и в Галлию. Цезарь не препятствовал этому, а, напротив, поддерживал его, потому что надеялся на скорую смерть этого юнца с «варварской» бородкой от самих же варваров!
      Но Юлиан одерживал победу за победой. И хотя льстивые придворные Констанция называли его «победительчик», сам император не был настроен столь оптимистически по отношению к своему соправителю. Он вызвал его в столицу, как когда-то его родного брата Галла. Но пока жена Юлиана умирала в военном лагере от родов, а перед его глазами упорно стоял образ Арсинои, он принял совсем другое решение.

      С таким полным именем, которое имели право носить только императоры, предстал тайный язычник перед войсками. Это было в 361 году. Легионы тут же провозгласили его властителем Рима.
      Как пишет Аммиан Марцеллин: «Некто по имени Мавр сорвал с себя цепь, которую носил как знаменосец, и дерзко возложил ее на голову Юлиана». Тут же отчеканили несколько памятных монет-медалей в честь этого события. Кстати, одна из них была приобретена в мае 1994 года в Москве на нумизматическом рынке знатоком древностей. Редчайшее приобретение!
      Словом, в лагере Юлиана царил повальный энтузиазм. И даже когда новоиспеченный император открыто заявил войску, что он возвращается к вере предков, то солдаты восприняли это спокойно. Вернее, не придали особого значения сказанному. Только наиболее ревностные легионеры-христиане были поражены. И кто-то из них сказал громким шепотом: «Антихрист!»
      Но Юлиан не гневался. Он предвкушал свой победный поход на Рим. И хотел как можно быстрее бросить Вечный город к ногам своей богини. Арсиноя! Где-то она теперь? К ней, и только к ней стремился он, чтобы предложить живой Венере место рядом с ним.
      Старый император Констанций, двинувшийся было навстречу мятежнику, по пути к месту возможного сражения умер. Но успел принять обряд официального крещения, и таким образом своим последним актом он лишний раз подчеркнул приверженность новой религии.
      Но пока побеждал Юлиан, совершивший прямо противоположное действие. Он торжественно въехал в Рим и тут же объявил о своих намерениях. С монополией христианской церкви было покончено. Отовсюду стали собирать жрецов прежних языческих верований, спешно реставрировать античные храмы.
      Однако император не хотел гонений на последователей Учителя из Галилеи, его совершенно не привлекали лавры нового Нерона. Он желал выступить объединителем всех верований, стать своеобразным теософом тех дней.
      Одновременно Юлиан искал Арсиною. Но она пришла к нему во дворец сама. Предстала перед ним в строгой одежде, совсем не подходящей античной богине. И мягко отклонила предложение императора стать его женой. Оказалось, что за это время она стала христианкой! И причиной такого решения назвала всеобщее падение языческих нравов, невозможность возрождения всей той чистоты, которая была свойственна служителям храмов Древней Эллады.
      Когда император сказал ей о том, что в возрождении старых культов принимают участие лучшие сыны и дочери Рима, она просто предложила ему незаметно втереться в толпу красочно идущих по Риму маскарадных «богов» и «богинь». И Юлиан услышал их разговоры. В колоннах шли нанятые придворными угодниками проститутки и площадные гуляки!
      Потрясенный Юлиан сказал, что все это можно исправить, если за дело возьмется Арсиноя. Но она только помолилась за него. И заметила, что в лучших начинаниях императора буквально прочитывается христианство! Например, строительство им больниц для бедных и увечных. Античные боги-олимпийцы не любили слабых и презирали их. Понятие о любви ко всем было подарено миру только Учителем из Галилеи.

      Итак, живое воплощение мечты Юлиана исчезло. Красивая женщина в некрасивой одежде покинула царственный дом.
      И вот тогда император стал мстить христианам и их Учителю за потерю Арсинои.
      Эдиктом 362 года он лишил христиан права преподавать греческую литературу, то есть воздействовать на умы образованных людей. Он начал писать сатирические сочинения против своих бывших единоверцев.
      Но самой тонкой местью со стороны Отступника было его решение о созыве Вселенского собора всех христианских церквей. Они, идейно воевавшие друг с другом, собрались под одной римской крышей. «Радушный» хозяин вышел к ним в одеждах античного бога и с высокой трибуны стал наблюдать за недостойной грызней богословов. Каждый обвинял другого в ереси, а Юлиан злорадно улыбался и упорно думал о том, что, быть может, ему еще удастся вернуть Арсиною.

      Рим все больше и больше выражал свое недовольство Отступником. Никакие раздачи бедноте не помогали. Только легионеры и были верны императору. Кроме солдат-язычников, естественно.
      И римский владыка принимает авантюрное решение. Он решает повторить поход Александра Македонского. И это несмотря на то, что империя находится в упадке, а не в расцвете сил. Безумие? Но разве сама жизнь без утраченной мечты, без Арсинои, не была для него безумием?
      И он двинулся в путь. И как ни странно, армия слабеющей страны стала одерживать победу за победой. Персы бежали и бежали от римлян. А он, грозный и верный воин богов-олимпийцев, проникал все глубже и глубже в подвластные им земли.
      Солдатам нравилось побеждать. Но они стали уставать от похода и начали требовать возвращения в Рим. И тогда император приказал сжечь свой флот, стоявший на Евфрате! Это было кульминацией безумия!
      Теперь путь назад был отрезан. Надо было идти вперед. Туда, где маячила тень Александра Великого.
      Наконец римляне приготовились к решающему сражению. И вот 25 июня 363 года в палатку победоносного полководца вошел путник. Это была Арсиноя. Она стала уговаривать императора вернуться. И не только в Рим. Но и к Христу. Призывала его к смирению. К пониманию того, что происходит в умах и сердцах людей.
      «Я ненавижу Распятого!» – воскликнул император и резко предложил Арсиное покинуть палатку.

      Наступило утро 26 июня 363 года. И началось кровопролитное сражение, достойное эпохи Александра Великого.
      Теперь императору хотелось умереть в бою. Его мечта окончательно растворилась в удушливом христианском ладане. Но он надеялся обрести ее вновь там, где пируют вечно боги-олимпийцы.
      Юлиан устремился в самую гущу боя. И тогда, по словам Аммиана Марцеллина, сопровождавшего цезаря в его походе, произошло следующее: «Когда император появился в первых рядах сражающихся, персы и боевые слоны повернули назад. Забыв об опасности, Юлиан голосом и жестом указывал на бегущего врага. И вот тут неизвестно откуда появившееся шальное копье пробило ребра императора».
      Император лежал в своей палатке и умирал. Возле него стояли его немногие верные друзья и соратники. Среди них – историк Аммиан Марцеллин и женщина в строгой христианской одежде.
      Юлиан приказал вынести его на улицу. И, посмотрев на солнце, сказал фразу, взятую им из его языческих посвящений: «О Великий Божественный Ра-Гелиос, я, как Ты!»
      И тут же, по свидетельству Аммиана Марцеллина, ему стал мерещиться Иисус Христос, согревавший умирающего цезаря своей Всепрощающей Любовью.
      «Ты победил, Галилеянин!» – воскликнул император и испустил дух.

      Христианский Рим ликовал и громил языческие храмы. Всюду поносилось имя погибшего императора. Это не был столь любимый Юлианом философский диспут, это был разгул грубой толпы, обезумевшей куда больше, чем сам Отступник.
      Видевшая все это Арсиноя вновь отошла от христианства. Она не стала отступницей. Она просто соединила в себе все то, что так тщетно пытался сделать пылкий император. Чистоту любви Христовой и глубину духа Его с совершенством античных форм.
      Литературный гений Дмитрия Мережковского делает из Арсинои скульптора, который работает над фигурой бога, имеющего черты и Галилеянина, и Диониса.
      Но это – художественный образ. Аммиан Марцеллин, последний языческий историк Рима, ничего об этом не сообщает.
      Никому не известно, какова дальнейшая жизнь и судьба живой мечты Юлиана. Нет, естественно, и ее изображений. Она же – подруга Отступника! Разве что была светлокудрой. Может, даже была не римлянкой, не эллинкой, а германкой? Именно германкой сделал ее в своем романе Мережковский.
      Кто знает, на какой путь стал бы трагический император, если бы не та роковая встреча с «мимолетным виденьем»? Быть может, стал бы экуменистом древности, объединителем всех христианских движений? Но он предпочел разрушать их, а в результате разрушил себя. И подтолкнула его к этому женщина. Неважно, что потом она изменила свои взгляды. Дело было сделано.
      И не тогда ли появилась христианская поговорка «Женщина – это сосуд дьявола»? Впрочем, цезарь никогда не был с ней вместе на ложе. Его раздавили тиски платонической страсти, если таковая вообще может быть.

      Испокон веков не любили викинги рабства. И делали рабами только плененных чужаков. Потому-то и не было в Скандинавии того, что стало бичом всей Европы, а особенно России – крепостного права! Может, потому и живут скандинавы хорошо. И короли у них есть, и шведский социализм тоже! Но когда-то свободные викинги жили очень бедно. Куда беднее, чем несвободные страны с утонченными деспотами и невольниками.
      Из-за бедности был у северных гордецов страшный обычай: если семья не могла прокормить потомство, то всех новорожденных в ней убивали.
      А выход из положения существовал только один: бросаться в грабительские походы, грабить и убивать, чтобы не убили твоих детей. Вот почему так часто и возникали паруса скандинавских кораблей и в теплых, и в студеных морях. А жители прибрежных городов, завидя их, поспешно прятали свое добро и старались спрятаться сами

      Естественно, что для викингов были предпочтительней богатые города. А таких больше было на берегу теплых вод, чем на угрюмых северных побережьях. Потому-то свирепые мореходы и выбирали для себя соответствующие маршруты.
      Очень привлекали их города Арабского халифата, достигшего в те времена своего наивысшего могущества. Как сообщает известный писатель-историк Александр Торопцев: «Северным людям хотелось южного солнца. В 844 году викинги разграбили Лиссабон, Кадис, Севилью. Один арабский историк, пораженный увиденным, писал: „Море, казалось, заполнили темные птицы, сердца же наполнились страхом и мукою“.
      Но арабы сами были отчаянными мореходами и обожали пиратство. А потому в один прекрасный день они настигли северных головорезов с их добычей. И северные варвары-язычники дрогнули. По словам того же Торопцева: «Двести голов отослал арабский эмир в Северную Африку, чтобы успокоить союзников, трепетавших перед викингами».
      Надо было искать противника слабее, но не беднее. И тогда алые паруса смерти вспыхнули возле берегов Италии.

      И случилось это в 859 году. 62 корабля вышли на просторы Средиземноморья под предводительством двух хевдингов, как называли скандинавы вождей. Это были Бьерн Йернсиде и Хастинг. Два суровых норвежца. Но если первый владел исключительно мечом да отличался, как и большинство викингов, фантастической храбростью, то второй ко всем этим качествам имел еще и ум. Да какой ум! Он был хитроумен, как его легендарный эллинский предшественник Одиссей. Именно он стал душой великого похода викингов за богатой добычей.
      Когда корабли прошли Гибралтар, то встал естественный вопрос о том, с чего начать. А вернее, с кого? Кого грабить? И тут на общем совете викингов Хастинг, знавший больше, чем остальные, призвал к походу на Рим. Он слышал об этом городе, который люди разных племен и народов называли Вечным. Вот уж где, наверное, много золота! И его, конечно, хватит на всех. А значит, никто из детей бедных семей викингов не будет убит. Зато будут убиты те, кто встанет на пути грозных воителей Севера!
      Слышал, правда, Хастинг и о том, что Рим много раз уже грабили. И что он давно перестал быть столицей той огромной страны, которая когда-то беспрекословно слушала его приказы. Но если город все еще цел, значит, и золото там тоже цело. Или хотя бы его оставшаяся часть. Слышал Хастинг и о том, что город этот состоит из сплошных каменных домов, не таких, какие есть в маленьких городах викингов, где все сделано из дерева. Даже самый большой город скандинавов, находящийся в землях противников норвежцев, данов, или датчан, не имеет ни одной настоящей каменной постройки. И это знаменитый Хедебю! Так каким же должен быть Рим?

      И вот в 860 году норвежский флот оказался у побережья Апеннин. Точнее, у западного побережья. Викинги смотрели во все глаза, потому что их взору открылся великолепный каменный город с изумительными строениями и крепкими крепостными стенами. Мечта стала явью. Да, не зря назвали это каменное чудо Вечным городом! Викинги смотрели на своего хевдинга Хастинга как на истинного кудесника. Он был воистину жрецом-правителем! Воинственные боги скандинавов явили в его лице всю северную мощь. Судьба Хастинга, казалось, начертана звездными рунами.
      Совсем другие чувства испытывала противоположная сторона. В том же 860 году монах Эрментариус из Нормантье написал: «Число кораблей растет. Бесконечный поток викингских полчищ не иссякает. Повсеместно христиане становятся жертвами убийц».
      Хастингу и его людям не терпелось оправдать слова благочестивого монаха. И они немедленно принялись штурмовать город. И тут снова вспоминается эпоха времен хитроумного Одиссея. Только в роли Трои выступал здесь Рим. А в роли греков – викинги.
      Да и события начали развиваться по троянскому сценарию. Штурма с ходу не получилось. Сошедшие с кораблей воины были не слишком-то большими мастерами осадных боев. Да и осадной техники у них не было. Плюс к тому – яростное нетерпение язычников!
      Да только всего этого было мало, чтобы забраться на высокие стены, на которых стояли воины, обладавшие высоким военным искусством. И горожане вовсе даже не проявили животного страха перед воинами в рогатых шлемах. А викинги на него так рассчитывали.
      Что же делать? Ведь долгую осаду викинги вести не умели. Да и не могли они сделать этого по другим причинам. Там, дома, их ждали семьи. Ждали с надеждой, иначе древний обычай вступит в свою законную языческую силу.
      И тут скандинавский Одиссей в который раз доказал, что он не только умен, но и образован. Пусть даже и стихийно, по-варварски. Хастинг вспомнил про Троянского коня. Только тут нужно было что-то еще более нестандартное, ошеломляющее!

      Часто скандинавские вожди вступали в переговоры со своими врагами. Ведь враги у них тоже были не лыком шиты. И не только арабы, но и франки с их могучим вождем Карлом Великим. И каждый раз, когда франки или другие христианские воины чувствовали «норманнскую слабинку», они пытались обратить противников в свою веру.
      И вожди викингов шли на это. Кое-кто крестился искренне, но большинство из новообращенных преследовало исключительно корыстные цели.
      Вот что говорил по этому поводу один из таких северных вождей: «Я принимал крещение двадцать раз и всегда получал хорошее платье, но ныне мне дали мешок, подходящий более пастуху или простому воину». В двадцать первый раз подарок не устроил! Об этом случае поведал христианскому миру сен-галленский монах в «Истории о короле Людовике Благочестивом и викингах».
      И все-таки христианские короли продолжали верить викингам, а христианские проповедники осмеливались проникать в их земли. Известен удивительно мужественный монах Ансагар, который пришел в самое сердце датских викингов, в их деревянную столицу город Хедебю. Он построил там церковь и сумел кое-кого приобщить к христианской купели.
      Все это знал хитроумный северный Одиссей. И воспользовался этими знаниями так же, как и его великий предшественник по великому коварству.

      И вот в осажденный город прибыли смиренные послы викингов. И скорбными голосами объявили о том, что их славный предводитель находится при смерти. И что, чувствуя всю греховность прежней языческой жизни, хочет предстать пред очами истинного Бога христианином. А потому они просят городского епископа дать скорее священника для совершения обряда.
      Конечно, епископ не мог ответить отказом. И тут подоспела новая весть, еще более скорбная. Хевдинг Хастинг уже преставился. Ушел из этого грешного мира, так и не успев стать послушным агнцем в стаде овец Христовых.
      И тогда викинги и епископ города решили осуществить желание раскаявшегося язычника посмертно.
      Епископ был глубоко потрясен рассказом о желании свирепого викинга стать христианином на смертном одре. И он разрешил внести в город мертвое тело вождя врагов в сопровождении небольшой свиты. Чтобы отпеть усопшего в церкви. Как и положено по христианскому обычаю.

      Торжественная и молчаливая процессия викингов направилась к городу. Около городских ворот основная толпа подалась назад, и только тогда ворота открылись. В город вошли только те, кто нес гроб, да несколько сопровождающих.
      Люди на улицах города крестились и славили Господа. Благодарили его за свое спасение и за то, что он так чудесно вразумил умершего варвара. Теперь тому будет на том свете хорошо. И викингам будет хорошо, потому что они не будут воевать больше против христиан, а станут такими же христианами.
      Гроб внесли в храм. И сам епископ приблизился к нему, чтобы совершить необходимый обряд. Он внимательно и удивленно разглядывал черты лица человека, чье имя еще вчера наводило на горожан ужас. Лицо это было полно смирения и не внушало больше никакого ужаса.
      А зря!!!
      Потому что «усопший» хевдинг Хастинг внезапно воскрес. Он выпрыгнул с мечом из гроба и первое, что сделал – убил епископа. И тут же люди из «погребальной» свиты вождя бросились открывать ворота. Получился Троянский конь, рожденный на норвежской конюшне.
      А горожане, пораженные таким неслыханным коварством, оцепенели. И те, кто стоял в церкви, и те, кто охранял ворота города. Это и надо было бессовестным язычникам и их норманнскому Одиссею!
      Вскоре улицы города усеяли трупы его защитников и просто ни в чем не виновных жителей. Пламя, куда более яркое, чем алые норвежские паруса, заплясало по домам. Началась вакханалия грабежа и насилия.
      К ногам торжествующего Хастинга приносили все новые и новые трофеи. Добычи было много. Теперь за жизнь скандинавских детей можно было не опасаться. А главное, что Хастинг так ловко взял сам Вечный город!
      Но редкие пленные, которым была сохранена жизнь, упорно отрицали, что их город – Рим! Они называли свой город Луна, или Луни. И он, оказывается, был всего лишь центром небольшой провинции.
      Простые викинги им не верили. Но хитроумный Хастинг сразу понял, какого он дал маху! Все-таки образование понаслышке – это не образование! Иначе бы он так не обмишулился.
      Разъяренный Хастинг приказал полностью сжечь город. А особенно – храм, где его «отпевали».
      Более того, он обрушился на город Пизу, что находился в 60 милях от города Луни. Так он давал выход своему раздражению.
      Но воины были довольны. И золотыми побрякушками, которые гремели в их грубых мешках, и тем, какой у них удивительный хевдинг, истинный угодник северных богов! И о нем тут же начали сочинять легенды. Он стал для скандинавов тем, чем для славян Руси стала княгиня Ольга. Их страшная хитрость стала гордостью народов, которыми они правили. Но хевдинг Хастинг в отличие от княгини Ольги не удостоился чести стать еще и христианским святым. Хотя, даже став христианами, скандинавы, и прежде всего норвежцы, продолжали гордиться своим коварным соотечественником.

      Но как находятся скептики, которые подвергают сомнению «подвиги» княгини Ольги в городе Искоростене, так находятся и историки, отрицающие эпопею Хастинга под лже-Римом.
      Что можно на это ответить? Для начала то, что сам Хастинг, как правитель, как хевдинг, безусловно, был.
      Более того, после знаменитой эпопеи, если такая была, прожил он долго. Так, например, его имя упоминается среди тех, кто в 882 году нападал на прибрежные районы Нормандии, как теперь называется эта земля. Не забывал он и Рейн, и многие другие германские области. И называли его в те времена «Хастинг из Луары», что говорит о размахе его грабительской деятельности. Видно, хватило ему тех денежек из бедного провинциального города Луни на то, чтобы так развернуться!
      О походе хевдинга Хастинга как о достоверном факте повествуют и так называемые «Бертинские анналы», документ раннего Средневековья. Свидетельствуют об этом и более поздние хроники Скандинавии и Нормандии. Как и говорит об этом еще более поздний историк Дудо. Как говорит и то, что норвежцы Хастинга после Италии выбрали себе другое место для зимней стоянки. Они разбили лагерь в долине реки Роны.
      Но было это после триумфального возвращения Хастинга домой. А вернулся он через три года после начала похода, в 862 году. И успел спасти потомство викингов от истребления своими же соотечественниками, погрязшими в языческих обычаях и суевериях. Кстати, сейчас доказано, что большинство общеевропейских суеверий пришло в Европу именно со скандинавами, с норманнскими завоеваниями.
      Словом, коварный языческий убийца Хастинг спас детей своего народа от убийц, рожденных под звездами языческого обычая.
      И, быть может, это зачтется его душе не только у нордических богов, но и у милосердного христианского Спасителя, от лица которого он совершил такое страшное кощунство.

      Последнее время Западную Европу, а особенно Италию, охватил странный бум. Люди занялись гробокопательством! Уж очень им захотелось узнать, как выглядел истинный облик знаменитых людей прошлого. Не обошли вниманием и Франческо Петрарку. Тем более что 20 июля поэту всех времен и народов исполнилось более 700 лет.
      Когда останки Петрарки предстали перед взором любопытных, то выяснилось, что у покойника отсутствует правая рука. И вспомнили одну старую легенду. Впрочем, чтобы рассказать о ней, надо сначала узнать кое-что из биографии Великого Мастера.

      Франческо Петрарка родился ранним утром 20 июля 1304 года в тосканском городе Ареццо. Предки его долгое время жили в маленьком селении Инчиза, расположенном в тридцати километрах от славной Флоренции. Фамилия отца грядущего гения звучала вполне простонародно: Петракко. Это потом честолюбивый сын изменит фамилию на куда более благозвучную, с которой и войдет в бессмертие.
      Франческо должен был пойти по стопам не только отца, но и деда, и прадеда. Он должен был стать нотариусом. И стал им. В годы своей учебы в Болонье Петрарка, еще не бывший Петраркой, вел беспечную студенческую жизнь и не помышлял чем-то удивлять мир. Хотя уже тогда в нем проснулся поэт. Но его первые литературные опыты были обычны и не давали оснований для фантастических прогнозов. К тому же приходилось думать и о хлебе насущном. А жизнь нотариуса протекала более чем скромно, и ей надо было отдавать все время.
      Но в 1326 году умирает его отец. Франческо наследует его состояние, которое хоть и не отличалось внушительностью, но все же позволяло ему почувствовать себя куда самостоятельнее. Он уезжает в Авиньон, где тогда находилась резиденция римских пап. И там же получает духовный сан, но становится не клириком, а лириком. Теперь-то он может меньше думать о деньгах и больше – о вдохновении!
      Петрарка полностью отдается поэзии. Это странное духовное лицо обуреваемо страстями и тонким чувством женской сущности. Неожиданно Петрарка становится самым модным сочинителем папской столицы. К тому же он имеет высокий рост, приятную наружность, и от него всегда хорошо пахнет благовониями.
      Все аристократические дома открывают перед ним двери.
      А 6 апреля 1327 года в церкви св. Клары Петрарка встречает женщину, имя которой знает теперь весь мир. Лаура! Двадцать лет он будет писать стихи на ее жизнь, а после 1348 года – на ее смерть! И так до своей смерти в 1374 году.

      Но все раннее творчество Петрарки все равно было в русле того, что уже сделали до него поэты. По-античному беспечный жизнелюбец в сутане должен был испытать какое-то потрясение, чтобы подняться на уровень своего соотечественника Данте. И он его испытал.
      Петрарка отправился странствовать по Европе, а потом по родной Италии. И во время этого странствия однажды испытал вдруг величайшее желание подняться на вершину горы Мон Ванту.
      Весной 1336 года вместе с младшим братом Герардо поэт осуществил восхождение на самую высокую горную вершину в окрестностях Авиньона.
      Повинуясь какому-то внутреннему голосу, он взял с собой «Исповедь» Блаженного Августина. Эту книгу подарил ему в Париже ученый монах Дионисий.
      По словам самого Петрарки, книга раскрылась на определенном месте. Это произошло тогда, когда поэт и его брат достигли цели, поднявшись на вершину горы.
      Петрарка прочел: «Люди хотят удивляться высоте гор, бурным волнам моря, длинным течениям рек, бесконечности океана, вращению звезд, но не заботятся о самих себе».
      После прочтения этих строк Петрарка глубоко задумался: «Я закрыл книгу, возмущенный самим собой за то, что не прекращаю дивиться на вещи земные, в то время как у самих языческих философов я должен был научиться тому, что ничему не следует удивляться более, нежели человеческой душе, с величием которой ничто не может сравниться».
      И тотчас же на Петрарку снизошел удивительный свет, он увидел рядом с собой великого святого. Блаженный Августин благословил его на подвиг поэтического подвижничества. Он как бы подсказал ему формулу, впоследствии озвученную Достоевским: «Красота спасет мир».
      Еще сказал Блаженный Августин поэту, что отныне успехи его будут ошеломляющи и что не будет перед ним никаких непреодолимых стен и ворот, а сильные мира сего поклонятся поэту и увенчают его венцом славы бессмертной!
      Петрарка ощутил себя на вершине горы Мон Ванту так, как, наверное, Христос во время знаменитого Фаворского Преображения. При этом брат Петрарки ничего и не заметил. Ведь его не коснулось это Посвящение через Озарение! Он был всего лишь смиренным сопровождающим того, кто отныне не просто писал стихи. А выполнял миссию.

      Пророчество Святого начало сбываться. Все больше и больше внимания обращали на Петрарку люди, от которых зависела судьба тогдашней Италии. И все эти люди не просто восхищались шедеврами поэта, но и желали, чтобы сам автор их был почитаем так, как были почитаемы великие поэты античности. А может быть, и больше.
      И вот 8 апреля 1341 года в возрасте 37 лет, странном и роковом возрасте поэтов, Франческо Петрарка вступил в Рим. Вступил потому, что его пригласил туда кардинал Стефано Колонна, фактический правитель Вечного города и один из самых влиятельных людей Италии.
      Еще недавно поэты были если и не презираемы, то достаточно мало замечаемы мастерами политических интриг. А простой народ, находившийся под неусыпным клерикальным надзором, и вовсе не смотрел на поэтов. Особенно на тех, которые пишут о любви, а значит, о женщине, «сосуде дьявола». Даже любомудр от поэзии, гонимый Данте, умер почти в полной нищете.
      А тут навстречу Петрарке валили толпы народу. Было тепло и ясно.
      Петрарка поднялся на Капитолийский холм. Туда, где вещали такие люди, как Цицерон, как император-философ Марк Аврелий.
      И поэт произнес речь. Речь во славу поэзии. Главным в его речи было то, что поэзия, как и красота, имеет право на свободу; что и поэзия о самом лучшем человеческом чувстве, о любви, тоже угодна Богу. Он открыто провозгласил то, что шло вразрез с формулой церковных ортодоксов по поводу того, что «женщина – это сосуд дьявола». И Церковь в лице кардинала Колонны признала это.
      Сенатор Орсо делль Ангуиллара от имени римского народа возложил на рано поседевшую голову поэта лавровый венок под аплодисменты всех, кто видел сие прекрасное действо!