Суханский церемонным поклоном поблагодарил работодателя и плюхнулся на кресло, стоявшее по другую сторону стола, за которым расположился Сергей.
– Я вижу, вы что-то мне привезли, – сказал Отрадов, заметив под мышкой у историка толстый альбом. – Можно взглянуть?
– Да, конечно, Сергей Георгиевич, – отозвался Суханский красивым, хорошо поставленным баритоном и передал Отрадову книгу альбомного формата, на обложке которой золотело заглавие «Памятники архитектуры Х-ской области». – Я обнаружил ее в букинистическом. Не смог пройти мимо. Время издания альбома – тридцать девятый год. Тираж – сто экземпляров. Подарочный выпуск. Напечатан специально к какому-то всероссийскому съезду историков-краеведов...
– Что тут?
– Страницы: с двадцать первой по двадцать четвертую. Посмотрите, там кое-что написано о Юрии Шаховском (двоюродном дяде вашего дедушки), основателе Драматического театра города Х, и опубликовано много фотографий. В первую очередь, как вы понимаете, строений, коими владел граф, а главное – родового имения, до наших дней не сохранившегося...
– Почему? – удивился Сергей, указав пальцем на колонтитул с названием книги вверху страницы. – Должны были охранять.
– Пострадал во время войны. В часовне был склад боеприпасов, его бомбили, ну и... – Марк развел руками. – От памятника архитектуры осталось так мало, что после войны развалины просто снесли. Но дворец был знатным. Сами видите. До войны в нем был областной Дом искусств... – Ассистент замолчал, недовольный реакцией работодателя – он рассчитывал на бурную радость и слова благодарности, а его слушали с постной миной. – Вы разочарованы? – подавив обиду, спросил Марк. – Если альбом не пригодится, я могу оставить его себе...
– Нет, нет, Марк, это очень ценная находка. Спасибо вам. – Сергей приложил руку к груди, словно в доказательство своей искренности. – Просто меня сейчас занимают не знаменитые покровители искусств и даже не именитые военачальники...
– А кто же?
– Их дочери. Старшие. Те, что владели фамильной реликвией, о которой я вам столько рассказывал. Как бы нам о них побольше разузнать...
– Но это практически невозможно, они же не Шаховские, – по-совиному заморгал своими круглыми глазами Марк. – Они в семнадцать-двадцать лет повыскакивали замуж и сменили фамилии...
– Нет, женщины, унаследовавшие гарнитур, фамилий не меняли. Приставляли мужнину к своей девичьей. Получалась двойная. Типа, Шаховская-Одоевская.
– А как же ваша сестра Элеонора? Почему она стала просто Новицкой?
– Ну а что вы хотите, друг мой? Вспомните, в какое время жила Лина, при каком строе. Отец сам настоял, чтобы она поскорее сменила фамилию. Да и меня записал на мамину...
– Значит, как я понимаю, знаменитые деятели рода Шаховских нас больше не интересуют? – уточнил Марк, и в голосе его Сергей уловил разочарованное удивление – кандидат исторических наук не мог смириться с такой несправедливостью. – А интересуют нас светские барышни с двойными фамилиями, знаменитые лишь тем, что их удостоили чести носить дорогущие бриллианты?
– Грубо говоря – да.
– Вы меня удивляете, Сергей Георгиевич! Я-то думал, мы работаем над серьезным исследованием...
– Мы над ним и работаем, только о деятелях мы и так достаточно написали, всех генералов да советников упомянули, а вот об их матерях, женах, дочерях у нас пока нет ни слова...
– Так они ничем и не примечательны, эти матери-дочери, на кой черт они нам сдались?
– И все же мне хотелось бы проследить судьбу хотя бы некоторых наследниц. Вот этой, например.
И Сергей, открыв файл с портретом юной княжны Шаховской А.С (как ее звали: Анной, Аленой, Анастасией – кто знает?), повернул экран ноутбука к ассистенту. Марк посмотрел на него без особого интереса, но, заметив на точеной шее девушки знаменитое колье, едва слышно крякнул.
– Вы узнали его, я вижу, – хмыкнул Сергей. – Хотя ни разу не видели – только слышали от меня его описание... Ну и что скажете? Права народная мудрость? Лучше один раз увидеть, чем сто – услышать, а, Марк Эрнестович?
Отрадов щелкнул мышкой по значку приближения изображения, и на экране возник крупный план девичьей шеи, украшенной великолепным колье. Суханский стал внимательно его разглядывать, задумчиво комментируя свои наблюдения:
– Изумительно! Художник потрясающе передал красоту камней. Видна каждая грань... Но уж очень они крупные. Особенно центральный. Это художественная вольность?
– Нет. Камни на самом деле большие, но крайние не очень чистые. А вот центральный, тот самый императорский презент, исключительной чистоты и сейчас может стоить баснословных денег.
– Баснословных? – переспросил Марк, не поверив.
– Навскидку – несколько миллионов евро. От трех до пяти, я думаю. Точнее не скажешь, камень не оценивался с семидесятых. Да и тогда на глазок, без экспертизы, обычным ювелиром по фамилии Шац. Он делал опись Элеонориной коллекции...
Видя, как расширились глаза Суханского (естественно, ему, обычному историку, пусть и с кандидатской степенью, пять миллионов евро показались суммой просто фантастической), Сергей пожал плечами и сказал с улыбкой:
– Сам удивляюсь такой стоимости. Но камень, кроме размера и чистоты, обладает еще одним редким качеством – цветом. Он темно-синий, больше похоже на сапфир, великолепно играет, а таких бриллиантов не так много... – Он, склонив голову набок, внимательно посмотрел на изображение камней. – Хотя по мне, бесцветные или чуть голубоватые красивее. Помню, когда Аня надела колье на свою шейку, и камни засверкали, а ее серые глаза стали прозрачными, и это...
Вдруг он замолчал. Да так резко, что Марк испугался, не плохо ли ему. Возраст-то уже преклонный – за семьдесят, в такие годы инсульт, инфаркт и прочие гадости застигают врасплох самых здоровых людей...
– Сергей Георгиевич, что с вами? – забеспокоился Марк Эрнестович. – Вам нехорошо?
– Нет, нет, я в порядке, – поспешил успокоить его Отрадов, но вид при этом имел странный. – Просто до меня только что дошло... – Он закрыл лицо рукой и сдавленно хохотнул. – Боже, как же мы сразу-то не поняли, дураки! Ладно Аня, она не знала, но я-то, я... И видел, и сколько раз слышал... – Сергей опустил руку, хлопнув ею по столешнице. – Синий! Должен быть сапфирово-синий! А в колье – голубоватый!
Суханский, внимательно выслушав этот сумбур, дождался его окончания и лаконично сказал:
– Не понял.
– Императорский презент – фальшивка.
– То есть императрица подарила вашему предку не бриллиант?
– Нет, она-то как раз преподнесла настоящий алмаз, а тот, что висит на цепочке сейчас, – стекляшка. Ну, или не стекляшка, а хрусталь, может, даже бриллиант, только не тот, знаменитый...
– Почему вы так решили?
– А я вам сейчас покажу, и вы сами убедитесь, – заверил ассистента Отрадов и защелкал кнопкой мыши.
Через минуту из принтера вылезли два листа с распечатками. На одном был портрет молодой княжны в бриллиантах, на втором фотография девушки постарше: хорошенькой, светлоглазой, смугленькой, едва уловимо похожей на Сергея. Как понял Марк, это была его дочь Аня. Но не успел Суханский ее рассмотреть, как Отрадов схватил распечатки и, положив их на стол вплотную друг к другу, спросил у ассистента:
– Теперь видите разницу?
– Нет, – честно ответил Марк.
– Тот бриллиант, что на картине, заметно отличается от соседних. Художник даже усилил это отличие – сделал сапфировый оттенок более выраженным. В реальности различие не такое разительное. А вот на фото, посмотрите, – он постучал кончиком пальца по изображению дочери, – все камни одинаковые! Одинаковые ведь, согласитесь?
– Согласен, но на мое мнение не стоит опираться. Я совершенно ничего не смыслю в бриллиантах и ни за что не отличу голубой от синего, как, впрочем, настоящий от поддельного...
– Я, как выяснилось, тоже, – невесело улыбнулся Сергей. – Но несоответствие оттенка должен был заметить – я ж столько раз видел колье воочию, и на Элеоноре, и на Ане, и на Фросе, но мне никогда... Стоп! – Отрадов замер с поднятыми руками, будто сдавался невидимому врагу. – В семидесятых, когда проводилась опись, колье украшал настоящий бриллиант. Шац заметил бы подделку даже без экспертизы. В восьмидесятых тоже. Когда я, уйдя в отставку, переехал с Дальнего Востока в Москву, мы часто с Элеонорой виделись. И она иногда надевала гарнитур, выдавая его за бижутерию... – Он свел густые седоватые брови, нахмурившись. – Я точно помню, камень был синим – сестра много раз заостряла на этом внимание, говоря, что этот цвет ей не очень идет и она хотела бы, чтобы камни были просто бесцветными, а лучше голубыми, под цвет ее глаз...
– Выходит, она заменила камень, чтобы колье гармонировало с цветом ее глаз?
– Не думаю, что причина в этом. Скорее Элеонора просто боялась выставлять напоказ знаменитый бриллиант – ведь среди ее приятелей были люди, разбирающиеся в драгоценностях, и они из зависти могли навести воров или донести кому следует... – Сергей в задумчивости потеребил кончик массивного носа. – Такие вещи надо хранить в банковских сейфах, не зря же многие богатые люди заказывают копии своих украшений и носят их. А оригиналы прячут в бронированных коробках.
– Но почему ваша сестра никого не предупредила? – недоуменно спросил Марк. – Наследницу, например. Или хотя бы вас, своего брата.
– Могла не успеть – я же вам говорил, что ее убили.
Марк, естественно, помнил об этом. Но так же он помнил и другое: Элеонора Георгиевна, затейница, не просто завещала свою коллекцию старинных украшений внучке, она втянула всех в игру «Найди сокровища». Не поленилась закопать их, а инструкции к поиску зашифровать и спрятать... Маразм какой-то! Только Элеонора ни в каком маразме не была (просто так развлекалась), о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что в тайнике лежало нотариально заверенное завещание, по которому фамильное колье отходило внучке Ане. Но в нем, если верить Сергею, не было ни слова о том, что знаменитый камень поддельный! Так, может быть, подмену совершила не она?
– Что, если подмену совершила не она? – озвучил свою мысль Марк.
– А кто?
– Предположим, ее супруг или любовник. Сын, внучка, внук. Друг семьи. Ювелир, ремонтирующий застежку... Кто-то из них выкрал колье и незаметно поменял камни.
– Элеонора бы заметила. Уж кто-кто, а она синий бриллиант от голубого отличила бы вмиг.
– Значит, она сама?
– Вероятнее всего. Помню, у нее был хороший друг по фамилии Львов. Он делал изумительные украшения. Под старину. И реставрировал прекрасно. Ремонтировать застежки, к слову, Элеонора поручала ему же. – Сергей, не переставая говорить, потянулся к телефону и стал набирать какой-то номер. – Скорее всего, именно Львов выполнил ее заказ по подмене камней...
– Вы звоните ему? Львову?
– Он давно умер, – ответил Сергей. – Кажется, в девяноста первом, когда понял, что все его сбережения превратились в дырку от бублика. А звоню я в кассу аэропорта, чтобы заказать билет на самолет.
– Куда вы собрались?
– В Москву.
– Зачем?
– Чтобы найти настоящий бриллиант! – азартно воскликнул Сергей и, по-молодецки вскочив со стула, понесся к двери, торопливо диктуя в трубку, на какой рейс хотел бы заказать билет.
– А мне что делать? – крикнул ему вслед Марк.
– Поедемте со мной, – бросил через плечо Отрадов. – Поможете мне.
– Но я только что с поезда! Устал...
– В самолете отдохнете.
Марк сдавленно застонал, но спорить с работодателем не стал, встал с кресла и поплелся к выходу за энергично шагающим Сергеем Отрадовым.
Ева
Ева сидела на диванчике в холле своей квартиры и тупо смотрела в стену. Надо было бы встать, раздеться, но двигаться не хотелось. Ничего не хотелось, только плакать, но этого она себе позволить не могла. И не столько из-за того, что потом покраснеют глаза, а нос распухнет, потеряв свою греческую безупречность, просто суки не плачут. Холодные, эгоистичные суки, к коим Еву относили не только окружающие, но и она сама, плевать хотели на несчастья, произошедшие не с ними. Да, убит ее брат, некогда любимый, но в последнее-то время они не общались, а все из-за Дусика, он стал таким придурком, что плакать из-за него...
Горячая слеза выкатилась из уголка глаза и побежала по щеке. Ева всхлипнула, но тут же опомнилась, яростно вытерла лицо и заставила себя встать. Раздевшись, она направилась в кухню, где налила себе стакан перцовки, который залпом выпила. Крепкий алкоголь тут же обжег желудок, и Ева почувствовала тошноту. Несмотря на это, она налила себе еще, уже меньше, и, прихватив сосиску, вернулась в холл ожидать приезда милиции, которую вызвала сразу, как только Дусик умер.
Ждать пришлось недолго. Не успела Ева доесть сосиску, как в коридоре раздался топот многочисленных ног. Услышав его через щель в незакрытой двери, Ева затолкала остатки «трапезы» в рот и вышла на лестничною клетку.
Ментов было трое. Один очень юный, скорее всего, стажер. Второй, напротив, пожилой, усталый, судя по мученической гримасе на постной физиономии, предпенсионник. Третий среднего возраста, худощавый, невысокий, с топорщившимися на макушке черными волосами и бармалейскими усами – по первому впечатлению именно он был самым главным.
– Здас-с-с-сте, – процедил «главный», едва взглянув на Еву. – Вы труп нашли?
Ева собралась ответить, но тут к ней подскочил стажер и пропищал подростковым тенорком:
– Документики предъявите.
– Не надо пока никаких документиков, – отмахнулся усатый. – Я эту даму знаю...
– Я тоже, – вякнул милиционерчик уже фальцетом. – Это Ева Шаховская. Певица.
– Она же Ефросинья Эдуардовна Новицкая.
– Откуда вы знаете мое имя? – холодно спросила Ева.
– Ну как же, Ефросинья Эдуардовна? Неужто вы меня не помните? – Он с деланой обидой вздохнул. – Мы ж с вами не так давно пересекались...
Ева внимательно посмотрела на усатого мента и тут же его узнала.
– Вы тот следователь, что вел дело об убийстве моей бабки, – несколько удивленно сказала Ева.
– Совершенно верно, – кивнул в ответ усатый мент. – Майор Головин, Станислав Павлович, к вашим услугам.
– Охренеть! – закатила глаза Ева. – В московской ментуре что, кроме вас, следователей нет?
– Почему же? Есть.
– Тогда какого черта приперлись именно вы? Опять вы? Скажете, это совпадение? – Он неопределенно пожал плечами. – И вообще, с каких пор следователи приезжают на место преступления вместе с операми?
– По-разному приезжают, – мирно парировал Головин. – Это у кого как получится... Иногда не получается вовсе. Тогда мы полагаемся на составленные операми протоколы... – Неспешно говоря, он осмотрел труп, затем обвел взглядом пол, на который натекла кровавая лужа, стены, кадку с пальмой, что украшала холл. Взгляд его был цепок, предельно внимателен, но говорил он по-прежнему о какой-то ерунде: – Хорошо тут у вас, Ефросинья Эдуардовна. Красиво! А пальма какая замечательная. Живая аль как?
– Меня зовут Ева, – отрезала она. – Я давно сменила имя и паспорт, так что документик вам мой понадобится... Предъявить?
– Сначала побеседуем.
– Надеюсь, не здесь?
– Конечно, нет. – Головин указал вытянутой ладонью на дверь Евиной квартиры. – Пройдемте.
Ева вошла в квартиру первой, следователь за ней. Попав в прихожую, он с интересом осмотрелся.
– Так вот, значит, какие хоромы вы у бабки отобрали, – хмыкнул Головин, закончив таращиться на антикварную мебель и картины на стенах. – Царское жилье, ничего не скажешь!
– Майор, вы долго будете ваньку валять? – зло спросила Ева. – Допрашивайте меня скорее и валите отсюда. Я устала.
– Что так?
– Только сегодня вернулась с гастролей по Поволжью, дома не была две недели, – соврала она – на самом деле в Москву она три дня назад попала.
– А тут раз – и труп, да?
– Да, – сухо ответила Ева, решив умолчать о том, что в момент ее прихода Дусик был еще жив. – Вопросы по существу будут?
– Давно вы с братом виделись?
– Давно.
– Сколько лет прошло?
– Два года, а то и больше.
– То есть вы хотите сказать, что после того, как Денис Эдуардович освободился, вы не встречались?
– Именно это я и хочу сказать.
– Почему?
– Что почему?
– Почему не встречалась, брат как-никак?
Ева шумно выдохнула, всем своим видом давая понять, как ее задолбали эти дурацкие вопросы, но все же ответила:
– Он не приходил, да и я встречи не искала.
– Не приходил? – переспросил Головин, наморщив лоб.
– Нет.
– А вот ваша соседка, Амалия Федоровна, утверждает обратное.
– Кто такая Амалия Федоровна?
– Та бабка, что на месте консьержа сидит.
– Генеральша Астахова? – Ева хмыкнула. – Не знала, что ее Амалией зовут... Так что там она утверждает?
– Что брат не один раз к вам приходил!
– Может, он и приходил, но я с ним ни разу не встречалась, – отрезала Ева.
– Это вы брата убили? – буднично спросил Головин.
– Что-о-о-о?
– Повторяю. Это вы...
– Я никого не убивала! – вскричала Ева, впервые потеряв самообладание. – Вы что, сдурели, майор? Когда я вошла, он уже был... – Она замолчала, шумно выдохнула, стараясь успокоиться, и через пару секунд продолжила привычным ледяным тоном: – Вы думаете, я идиотка? Чтобы грохнуть брата в собственном подъезде, это ж какой кретинкой надо быть! Ведь ясно, что подозрение падет именно на меня!
– Напротив, Ефроси...
– Ева! Меня зовут Ева! Можно без отчества!
– Вот я и говорю, Ева, что считаю вас умнейшей женщиной. – Головин подался вперед и, сощурив свои пронзительные зеленые глаза, остро посмотрел на собеседницу. – И очень, очень хитрой. Вы похожи на героиню Шэрон Стоун из «Основного инстинкта», которая, если вы помните, сразу стала первой подозреваемой, но умудрилась избежать...
– Я смотрела этот фильм, не надо мне пересказывать его содержание, – прорычала Ева, сдерживаясь из последних сил.
– Это хорошо, значит, вы и без меня помните, что дамочка копировала описанные собой же убийства. Чикала мужичков ножичком, как в детективчике, а потом говорила: ну я же не дура, чтобы убивать так же, как...
Головин собирался продолжить фразу, но тут в квартиру, естественно, без стука, ввалился незнакомый Еве опер: тощий, длинный, потрепанный, с лицом, измученным каждодневными возлияниями и тяжестью ментовского бытия. С тоскливой физиономией он подошел к майору и молча продемонстрировал короткоствольный пистолет, который держал двумя пальцами за мушку.
– Где нашли? – живо поинтересовался Головин, буквально прилипая к стволу носом, и, по всей видимости, уловил запах пороха.
– В горшке, – флегматично ответил опер.
– Каком еще...
– В котором пальма растет.
– Тогда не в горшке, а в кадке, – поправил коллегу грамотный следователь.
– Один хрен, – хмыкнул тот и удалился.
Когда унылая спина оперативника скрылась за дверью, Головин растянул узкие губы в джокерской улыбке и бодренько так спросил:
– Что скажете, госпожа Новицкая?
– Вы о чем?
– О пистолетике. Девятимиллиметровом «браунинге», из которого, предположительно, убили вашего брата. Вы же слышали, наверное, что его нашли в кадке... Не ваш пистолетик-то?
– Не мой.
– И вы никогда его не видели и в руках не держали?
– А вы отпечатки проверьте.
– Да кто в наше время на стволах отпечатки оставляет! Все ж кино про разбитые фонари смотрят, знают, что «пальчики» стирать надо...
Ева никак на этот выпад не прореагировала, решив не поддаваться на провокации, а отвечать только на вопросы по существу. Головин, уловив настроение допрашиваемой, перестал паясничать и спросил серьезно:
– Значит, вы утверждаете, что пистолет не ваш?
– Нет.
– И как он попал в кадку с пальмой, стоявшую у
вашейдвери, не предполагаете?
– На площадке еще четыре квартиры. Может, кто из соседей его туда сунул...
– Хотите сказать, кто-то из соседей и вашего брата убил?
– Все может быть.
– А мотив?
– То есть у меня, по вашему мнению, он есть?
– Конечно.
– Ну-ка, ну-ка?
– Первый – давняя вражда. Я знаю, вы рассорились с братом еще до того, как он сел. Денис обвинял вас в том, что вы его обобрали, присвоив бабушкину квартиру со всем антикварным имуществом себе, трубил по всем углам, какая вы гадкая особа, и вы его за это ненавидели...
– Настолько, что решила его убить? – Ева презрительно скривила безупречные губы. – Не смешите, майор. Вы сами только что сравнивали меня с героиней «Основного инстинкта», а такие женщины из ненависти не убивают, только ради забавы... – Она позволила себе загадочную, как раз в духе Шэрон Стоун, улыбку. – Тем более что я Дусика не ненавидела. Мне было на него и на его обвинения чихать!
– Это раньше, до того, как вы стали популярной певицей. Теперь же вам ни к чему скандалы...
– Вы не знаете шоу-бизнеса, господин следователь. Скандалы мне только на руку, это лишняя реклама.
– Антиреклама.
– Ну с моим-то имиджем именно такая работает лучше всего!
– А если предположить, что Денис вас шантажировал или требовал своей доли, а вы не хотели делиться...
– Предполагайте на здоровье, – фыркнула Ева. – А вот когда у вас появятся факты, приходите. – Она демонстративно зевнула, не удосужившись прикрыть рот ладонью. – Теперь же попрошу меня оставить. Надеюсь, я помогла следствию, и вы найдете убийцу моего брата в ближайшее время...
– Позволите еще пару вопросов? – смиренно потупив очи, молвил Головин.
– Слушаю, – процедила Ева.
– Когда вы вышли из лифта, ничего подозрительного не заметили? Удалявшегося силуэта, например. Метнувшейся тени...
– Ничего такого, – подумав, ответила она.
– Может, слышали что? Шаги? Шорохи? Звук закрывающейся двери?
Ева покачала головой.
– Тогда просто опишите свои действия. Вот двери лифта открылись, и...?
Понимая, что допрос не кончится до тех пор, пока Головин не вытянет из нее все жилы, Ева собралась по возможности кратко ответить, но тут на площадке раздался громкий, хорошо поставленный голос генеральши Астаховой:
– Это она его убила, больше некому! – выдала она прокурорским тоном. – Посторонних утром я в подъезд не пускала, а из жильцов дома находились только женщины...
– А женщины разве убить не могут? – раздался в ответ ленивый возглас одного из оперов, судя по всему, того самого, опойного.
– Еще как могут! Но только не наши жилички. Тут одни новые русские квартир понакупали, а у них супруги сплошь глупые курицы. Молодые «миски», ограниченные и безобидные. Им бы только по салонам да магазинам таскаться... Они на убийство не способны!
– А Ева Новицкая, по-вашему, способна?
– А то! Эта стерва... – Астахова запнулась, углядев в дверной щели нахмуренное лицо Евы, но не смогла задушить в себе рвущуюся из глубины души ненависть. – Она на многое способна. Уж коль бабушку родную из квартиры выжила...
– Заткнись, дура, – рявкнула взбешенная Ева.
– А вот и не заткнусь, – мстительно процедила генеральша. – Бабку выжила, брата бросила. Он, бедный, как освободился (сел несчастный мальчик ни за что! Уверена – это Фроська его подставила!), сразу к сестре родной, а ее типа дома нету!
– То есть потерпевший несколько раз приходил к сестре, а она делала вид, что отсутствует?
– Приходил, – поддакнула Астахова. – Но его никогда не пускали в квартиру...
– Меня дома не было, – дивясь старухиному вероломству, бросила Ева. – Я и понятия не имела, что брат вышел... – Она бросила почти умоляющий взгляд на Головина. – Эта ведьма мне даже не говорила, что Денис появлялся тут и меня спрашивал!
– Спрашивал, спрашивал, – словно не слыша ее оправданий, прошуршала генеральша. – Говорил, что повидаться хочет. Я-то его с детства знаю, вот и пускала...
– Пускали? – переспросил «опойный».
– Ну да. Раза три разрешала в родной подъезд войти и на диванчике этом... – Она указала на тот самый предмет мебели, где Дусик испустил свой последний вздох, – подождать.
– Но с сестрой он так ни разу и не встретился?
– При мне нет, – поджала губы старуха. – Но я тут редко дежурю...
Ева стиснула зубы, чтобы не обматерить подлую бабку (запас ненормативной лексики у нее был огромный!), и мученически посмотрела на следователя. Но тот ее не пощадил:
– Вы первая подозреваемая, надеюсь, это понимаете?
– И что? – только и смогла сказать Ева.
– Подписка о невыезде для начала, – пожал не очень развитыми плечами Головин. – Потом посмотрим...
– У меня гастроли!
– Придется отменить.
– А вот хренушки, – запальчиво возразила Ева, прищурившись, как разозленная кошка.
– Госпожа Новицкая, вы что, еще не поняли, как серьезно влипли? – чуть ли не с жалостью спросил Головин. – Думаете, мы тут в бирюльки играем? Так вот, говорю вам последний раз: вы пока единственная подозреваемая. И очень перспективная...
– Майор, подождите... – прервала его Ева, по-настоящему испугавшись. – Как вас там? Станислав Петрович?
– Палыч.
– Станислав Павлович, вы же разумный человек, ну подумайте сами, какой идиоткой нужно быть, чтобы орудие убийства спрятать чуть ли не под своим ковриком? Ведь ясно же, что вы будете тут все обыскивать... – Головин открыл рот, чтобы прокомментировать ее высказывание, но Ева не дала себя перебить: – И потом, пистолет, как я успела заметить, был без глушителя, а коль я убила Дусика именно из него, то звук выстрела должен был разнестись по всему подъезду, но ничего такого не было... – Она посмотрела на Астахову, которая слушала, напряженно сморщившись, и с несвойственной ей заискивающей интонацией спросила: – Вы ведь не слышали никаких выстрелов, да, Амалия Федоровна?
– Не слышали? – повторил Евин вопрос Головин.
И тут настал звездный час генеральши Астаховой. Выдержав такую длинную паузу, что ей рукоплескал бы сам Станиславский, Амалия Федоровна торжественно, но в то же время скорбно, будто оглашая смертный приговор, произнесла:
– Слышала.
Ева Новицкая и Станислав Павлович Головин в унисон (только с разной интонацией: Ева возмущенно, а Головин заинтересованно) вскричали:
– Что-о-о?
– Что, что? – нахохлилась бабка. – Выстрел. Так бабахнуло, что у меня со страху...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
