Вечный Поход (№3) - Сотовая бесконечность

И абсолютно всё былое, всё, что составляло смысл его жизни половину детства и целиком юность, утратило ценность. Даже получение офицерской звезды ПЕРВЫМ из всех, вожделенное событие, последние месяцы снившееся ему почти каждую ночь…

Вполне вероятно, он давным-давно подозревал нечто подобное. Допускал, что именно ДЛЯ НЕГО долго-долго, целых девять циклов ожидаемый выпуск «просто так» не произойдёт.

Всё-таки он был сыном Первейшей.

Верховной главнокомандующей.

Единоличной правительницы самой большой страны мира.

Ещё он был сыном человека, которого все в этом мире почитали как Героя.

Родился сын после смерти отца, никогда не видел его, знал только по рассказам отцовских соратников и статьям в энциклопедиях. Однако с некоторых пор почему-то ощущал, что родитель в его жизни ещё далеко не все «роли» сыграл. По крайней мере, лишь ролью «зачинателя», и в этом сын был твёрдо уверен, отец не ограничился…

Между прочим, в архивной записи этого забега сохранилось ещё одно смазанное, нечёткое воспоминание. Когда принц выбрался из переплетения технических тоннелей и, строго следуя инструкции, двигался по спиральной галерее, опоясывающей шпиль административного корпуса, в глубине одного из боковых ответвлений ему почудилась ЗНАКОМАЯ фигура. Он не виделся с матерью достаточно давно, но перепутать, принять за неё какую-то другую женщину – никак не мог.

По этой причине бегущий решил, что силуэт матери ему попросту померещился. Естественное желание обделённого лаской и теплом ребёнка – встречаться с мамой почаще – подсознание воплотило в зрительный образ. Но почему именно в те напряжённые минуты?.. Когда у него не было ни малейшей возможности отклониться от заданного приказом курса, чтобы проверить, действительно ли там кто-то стоит…

Тич села на кровати, сдавила руками виски, пульсировавшие болью, которую этот СОН всегда приносил с собой и оставлял после… Унять её не могли никакие лекарства. Можно было только заставить себя забыть о ней. Позабыть сон, позабыть боль. Не вспоминать о войне.

Отбросив одеяло, Тич встала, потянулась, сделала несколько круговых движений головой, так что хрустнули шейные позвонки, и даже не поморщилась, когда в висок (сейчас левый) словно воткнулся длинный острый шип, – только слегка дёрнулся глаз. За более чем два десятка лет она научилась терпеть и пережидала приступы молча. Не набросив на себя даже лёгкой накидки – она всегда спала обнажённой, – девушка отправилась на кухню; призывный сигнал терминала застал её на полпути.

Недоумённо дёрнув плечом, Тич поспешно вернулась в комнату. Это переливчатое сочетание тонов принадлежало только одному человеку в мире, который мог без спроса вторгаться в её личную жизнь всегда, в любое время суток. Этот вызов нельзя проигнорировать, если хочешь существовать не хуже, чем прежде. Госпожа может превратно истолковать невнимание, даже если часы показывают время, мягко выражаясь, предрассветное.

Пустая проекционная сфера экрана коммуникатора золотисто мерцала – Амрина Инч Дымова редко контактировала со своими подчинёнными визуально, чаще всего стиль её общения сводился к скупым словам текста, да и те набирали на сенсорах клавиатуры референты.

– Тич!

Звук голоса Амрины застал девушку врасплох, и она инстинктивно прикрылась руками; от неожиданности забыла напрочь, что и её собственный терминал не настроен на полный визуальный режим.

– Тич! – В голос Амрины вплелись нотки раздражения. – Ты меня слышишь?!

– Да, госпожа! – Девушка, судорожно поискав глазами, что бы на себя набросить, не придумала ничего лучшего, чем завернуться в одеяло.

– Срочно ко мне!

– Прямо сейчас? – Изумлённая Тич допустила неслыханную дерзость. Она позволила себе уточнить приказ!

Но в это более чем раннее утро продолжало твориться нечто неслыханное: госпожа позволила себе лёгкий смешок.

– Нет, сначала можешь одеться, – сказала, отсмеявшись. – Явишься ко мне в восемь, и не опаздывай… дорогуша.

Золотистый цвет экрана сменился на серый – Амрина отключилась. Тич в изнеможении опустилась на кровать.

«Одеться? Что бы это значило?..

Госпожа меня видела? Но как?! Терминал не задействован на двухсторонний визуальный режим… Или госпожа просто знает?.. Но откуда? Возможно, за мной следят… А это «дорогуша»… Бр-р-р!»

Тич зябко поёжилась, несмотря на тяжёлое витмарское одеяло, плотно облегавшее тело.

Столь «ласковое» обращеньице тянуло на пожизненное заключение или, в лучшем случае, на смертную казнь. Если бы не особое положение Тич при дворе…

Продолжая гадать, что же такое срочное потребовалось от неё Верховной, в чём она НАСТОЛЬКО проштрафилась перед госпожой, девушка лихорадочно засобиралась: большими глотками выпила обжигающий тоник, который принципиально не хотела называть земным словом «кофе». Давясь, проглотила пачку малиновых слайсов, большой комок шоколада, фаршированную булочку и сочный тэк – кусок в горло не лез, но мозгу необходимо питание, от этого зависит качество её работы. Иначе, естественно, Тич никогда бы не ела так рано, ни свет ни заря. Голодный желудок вносит слишком сильные помехи.

Несмотря на спешку, миновало чуть ли не полчаса. Девушка скользнула в форменный комбинезон, ладонями энергично взлохматила короткие волосы; широкая серая лента, «опоясавшая» голову, почти скрыла лоб. Три голубенькие шестерёнки старшего майора научно-технических войск светились из-под чёрных прядок тускло, будто в засаде прятались…

Серебристые закольцованные змейки генералитета Дворцовой службы, несомненно, сияли бы куда ярче.

Тич усмехнулась, повернулась к дверцам шкафа-купе и бросила на себя быстрый взгляд. Зеркальная панель отразила бледное, чуть осунувшееся лицо с лёгкими синеватыми тенями под глазами. Никаких косметических средств, никаких парфюмерных ароматов, нагружающих рецепторы посторонними сигналами. Только чистота, едва ли не стерильная!

Для чистоты приёма.

Девушка в офицерской форме торопливо шагала по пустынным, ещё полутёмным коридорам улиц. Город пока что спал, поэтому освещение было слабым, приглушённым. Когда наверху день, здесь, под поверхностью, светильники горят на полную мощность. Но лампы, конечно же, не способны заменить настоящее солнце, несмотря на то, что их спектр содержит в себе ультрафиолетовые лучи. Однако Тич не скучала по солнцу и облакам. Открытому небу она предпочитала уютный свод над головой. Сталепласт казался куда более надёжным. Такой НЕ УПАДЁТ на голову…

Редкие прохожие, хмурые и не выспавшиеся, медленно брели от транспортных туннелей, по которым с шипящим свистом проносились составы местной сквозьземки. Люди возвращались в спальный сектор после ночной смены. Тич ловила на себе их недоуменные взгляды: она единственная из всех прохожих направлялась не домой, а из дома.

Обычно взгляды эти её мало беспокоили. Намного сильнее раздражали чужие эмоции, ударными волнами окатывающие мозг. Конечно, она давным-давно научилась игнорировать ментальные выпады, ставить защитные блоки, благодаря которым чужие мысли и эмоции можно было воспринимать в качестве неразборчивого фонового шума. Это походило на то, как человек с обыкновенными органами чувств воспринимает голоса в толпе: они сливаются в одно сплошное бормотание, в котором изредка улавливаются отдельные слова. Но сегодня Тич трудно было сосредотачиваться и устанавливать качественную защиту. То ли сон виноват, то ли боль, затаившаяся в висках…

Или непонятный приказ в сочетании с ещё менее понятной «ласковостью» госпожи, устрашившей куда больше, чем открытая немилость.

…В этот миг Тич вдруг испытала явственное ощущение: её окатило струёй липкой грязи.

Женщина, лицо снулой рыбы, глазки как булавочные головки. Глянула на девушку, словно уколола, – недобро, а подумала ещё злее. Интересно, почему вдруг она так ненавистна этой уставшей женщине?.. Но влезать в её память и выяснять причину Тич не стала. Некогда, да и незачем.

А эта девица мимолётно отметила, что учёная пигалица, мол, в таком возрасте уже стармай, и заподозрила… ага, что «дала» кому надо. Интересно, правда ли, что до возвращения войны в этот мир люди меньше об ЭТОМ думали?.. Что бы эта озабоченная подумала о Тич, увидев её настоящие знаки различия?

Мужчина, лет пятидесяти. Скользнул взглядом. Холодно, безразлично – и на том спасибо.

Парень. Ровесник, а может, и младше, лет двадцати трёх – двадцати пяти. Лицо испуганной мыши, редкие усики. Ухмыльнулся гаденько…

Тич почувствовала, как его взгляд скользнул по комбезу, облегающему её тело, как прохожий мысленно разомкнул застёжку и запустил потные пальцы ей в трусики. Надо же, и её щуплая невысокая фигурка может у кого-то вызвать мощный прилив жаркой похоти! Жаль, что ей строжайше указано на крайнюю нежелательность ответных реакций на ментальные провокации… Здорово было бы сейчас врезать нахалу явственным ощущением удара коленкой как раз по тому месту, которое он так живописно представил себе вздыбленным. Наверняка польстил себе. Вообразил в утроенном размере, как минимум… Но «влезать» В НЕГО, чтобы угостить болевым импульсом паховые нервные окончания, Тич не стала, конечно. Поберегла силы.

Она облегчённо вздохнула, когда добралась до посадочной площадки. Хорошо, что навстречу больше не попались индивиды с повышенным уровнем мыслительной энергии. Не испытывала она никакого удовольствия от самоощущения потаскухи, побывавшей на десятках мужских членов. Каким-то шестнадцатым чувством самцы почти безошибочно чуют ДЕВУШКУ… С тихим шипением разъехались двери, и она юркнула в тёплое чревко вагона; съёжившись на мягком сиденье, одиноко проехала до нужной остановки.

Наибольшим удобством сквозьземки было то, что по её туннелям можно добраться в любое место Локоса, не выходя на поверхность. Тич далеко не первый цикл жила под землёй, с той поры, как получила возможность самостоятельно выбрать и оплатить отдельное жилище.

Выйдя, Тич пересела в спецвагончик, что каждое утро поджидал только её. Его маршрут пролегал по туннелю, по которому простые составы не курсировали. Каплевидная кабина сорвалась с места и набрала скорость, стоило девушке устроиться в кресле. Под тихое ровное гудение движителя Тич неожиданно задремала.

О прибытии в конечный пункт вагон сообщил негромким гудком, словно понял, что пассажирка не торопится выходить. Позёвывая, она выбралась наружу, пересекла узкий перрон и нырнула в невысокий стрельчатый проём. По неширокому уличному коридору прошла несколько безлюдных кварталов (в правительственном секторе и днём-то не так уж много прохожих); свернула в неприметный боковой коридор, плавной дугой изгибающийся влево, будто он был отрезком гигантской окружности, и минут через пять оказалась у двери.

Отыскать этот неприметный вход мог только посвященный, настолько хорошо тот сливался со стеной. Любой другой прохожий обнаружил бы здесь тупик. Чтобы открыть круглую дверцу, надо было дотронуться до определённого участка, с виду совершенно не отличимого от прочей поверхности. Спрятанный в толще стены опознаватель проверял ладони, прикоснувшиеся к его сканеру… папиллярные линии, химический состав пота, рисунок излучения и так далее. Впрочем, что и каким образом работало в хитроумном запоре, не особо жаловавшая машинерию Тич никогда не задумывалась – работает, да и ладно. Лишь бы не выстрелило.

Лепестки диафрагмальной мембраны разошлись. Дверь признала свою. Просочившись в открывшийся проход, девушка поспешила дальше. Мембрана за спиной бесшумно восстановилась.

Миновав овальный, вытянутый вверх коридор, стенки которого матово светились, Тич оказалась перед силовым экраном, преграждающим доступ в лифт. Здесь никаких отпечатков и опознавательных механизмов не требовалось, страж был настроен на её индивидуальное ментальное поле. Даже если кто-нибудь чужой, теоретически, сумел бы пробраться сквозь первую дверь, то здесь его поджидал неприятный сюрприз. Сломать, вскрыть, уничтожить защитный экран было нельзя, разве что вместе с туннелем и лифтовой шахтой.

Наличие стольких предосторожностей по дороге на службу Тич ничуть не смущало. Во-первых, она привыкла к ним, так же как и к тотальной проверке в кабине лифта, предстоящей далее. Детекторы цилиндрической камеры всякого входящего полностью «просвечивали», с целью обнаружить не только оружие, но и любые аномалии. Не только в/под одеждой или под кожей, но и во внутренних органах, в мышечных тканях и костях.

Во-вторых, местонахождение штаба её настоящей службы само собой предполагало максимальную степень защищённости. Во дворце Верховной правительницы государства – иначе и быть не могло… Пять новых сканирующих «хоботков» немного удивили, однако не вызвали у Тич никаких сильных эмоций: надо – так надо. Вероятно, ужесточение пропускного режима связано с усилившимися слухами о военной угрозе с запада. Поэтому генерал-сержант Тич Эйлес Кена совершенно спокойно вытерпела напористые вторжения мнемодетекторов в её разум. Только подумала невольно о том, что её ИСТИННЫЕ мысли, к счастью, пока ещё не способны уловить даже самые прецизионные из существующих устройств записи памяти.

Посему – сличить их с эталонными и выбраковать не удастся. Иначе она никогда и ни за что не прошла бы ЭТОТ тест. Ведь Тич за всю свою жизнь так и не научилась относиться к войне как к неизбежному состоянию бытия. Возможно, ещё и потому, что войну на её планету вернули… ясно КТО. А всё, исходящее от НИХ, для Тич было грязным априори.

Персональные охранники госпожи Амрины Инч Дымовой преградили путь в переходнике между верхним створом лифта и собственно кабинетом. Предупреждённые о неурочном визите, они не стали задерживать и дополнительно, для очистки собственной профессиональной совести, обыскивать девушку. Бойцы только приветливо сузили на пару миллиметров глаза, ни на мгновение не прекращавшие контролировать уровень враждебности окружающей среды.

Оба они по рождению были чистокровными обитателями Локоса.

Но за прошедшие после ТОЙ войны циклы, число коих перевалило за двадцать, выросло целое поколение локосиан, по образу мышления фактически ничем не отличающихся от землян… Да и детей-полукровок теперь на Локосе имелось более чем достаточно.

Можно было с уверенностью констатировать: МИР исчез с планеты безвозвратно.

«Малые» войны, с тех пор ставшие нормой жизни, подтверждали это горькое признание жестоко и категорично. Регулярно.

Без одной минуты восемь Тич остановилась перед дверями высочайшего кабинета и замерла недвижимо. Стучаться или как-то иначе обращать на себя внимание необходимости не было. Находившаяся там, внутри, и без того наверняка прекрасно знала, кто стоит перед дверью.

Проход открылся – имитирующие слегка обработанное некрашеное дерево створки исчезли, мгновенно втянувшись в боковые брусья дверной рамы. Тич глубоко вдохнула, задержала дыхание и сделала шаг вперёд, переступив через порог…

В первое мгновение ей показалась, что комната совершенно тёмная и пустая. Окна закрывали тяжёлые матерчатые шторы, антикварная лампа с кроваво-красным абажуром, что возвышалась в центре дубового стола, отвоёвывала у сумрака маленький круг. В нём стояло кресло, то ли чёрное, то ли тёмно-красное. Тич никогда не видела кабинет в ярком освещении, поэтому и не знала наверняка, какой цвет у кресла госпожи. Точно так же ей не было известно, висит ли хоть что-нибудь на стенах или они голые и унылые, в стиле круглого стола, на котором подобно пятну крови багровела лампа.

ЗДЕСЬ Тич всегда воспринимала реальность только «обыкновенными» органами чувств. Попробовала бы – НЕ только… да ей этого и не хотелось никогда, по правде говоря. Ведь УВАЖАЛА она госпожу не на словах.

Будь иначе, она бы уже, в худшем случае, не существовала на свете, а в лучшем – никогда не появилась в этом кабинете. Для его хозяйки состояние войны не прерывается ни на миг.

Верховная главнокомандующая…

– Что же ты застыла у порога? – раздался голос из темноты. Мягкий грудной голос, чуть хрипловатый. Голос, которому с замиранием внимала страна с момента своего образования полтора десятка циклов назад. – Проходи, садись. Есть разговор. Важный разговор.

От дальней стены кабинета отделилась тень. Амрина приблизилась к своему креслу и села в него. Опустила руки на подлокотники и переплела пальцы. Лицо её оставалось во тьме, свет лампы очертил лишь ухоженные бледные руки с длинными ногтями, покрытыми тускло флюоресцирующим лаком.

Тич тоже подошла к столу. Глаза уже привыкли к полумраку, девушка без труда нашла стул и присела. Руки на стол не положила, а спрятала под столешницей, тоже крепко сцепив пальцы. Она не желала, чтобы госпожа увидела её волнение. Впрочем, может ли кто-то хоть что-то скрыть от всезнающей Амрины, Тич была далеко не уверена.

Верховная молчала, и верная служительница её не решалась первой нарушить тишину, которая с каждым мгновением, истекающим в прошлое, давила на психику всё сильнее.

Голос вспорол тишину, когда Тич уже казалось, что она каменной плитой легла на грудь.

– Я призвала тебя, девочка моя, потому что лишь с твоей помощью моя жизнь… по-прежнему будет мне нужна.

– С моей помощью?! – Тич изумилась. Более чем. Если бы Амрина сказала, что ей нужна жизнь Тич, то и тогда она удивилась бы меньше. Хотя тоже удивилась бы, ведь эксклюзивность ЖИВОЙ Тич Эйлес Кены – неоспорима.

– Я что, неясно выражаюсь? – Лёгкое раздражение появилось в голосе Амрины, но, глубоко вздохнув, госпожа овладела собой и продолжила мягче: – Я надеюсь, ты не позабыла, что… многим обязана мне.

– Как я могу забыть, госпожа! Моя жизнь принадлежит вам, – не колеблясь, ответила Тич, испытывая абсолютную уверенность, что действительно отдала бы свою жизнь за Амрину. Девушка вскочила, порывисто присела, схватила руку правительницы и поцеловала.

– Не надо! – Госпожа рывком высвободила ладонь. – Вот это лишнее. Сядь и выслушай меня…

Сказав это, она, вопреки собственным словам, вдруг надолго замолчала. Погрузилась в себя. Наверняка обратилась к глубинам своего архива мнемо. Люди старших поколений, воспитанные в мире, где не было войны, постоянно обращались к мысленным записям. Молодёжь, хотя тоже в детстве получила средства управления мнемотехнологиями, по большей части предпочитала НЕ ЗАПОМИНАТЬ подробности. Меньше помнишь – крепче спишь.

Тич, на цыпочках возвратившись к своему стулу, не осмеливалась нарушать мертвенную тишину, вновь заполонившую кабинет.

Да, Тич Эйлес Кена действительно МНОГИМ обязана госпоже. Даже именем своим…

Траектории их судеб пересеклись в госпитальном коридоре. Два полных годовых цикла миновало после окончания кровавой бойни, позднее официально названной «Первая всепланетная война». Вполовину меньше времени прошло с момента возвращения из глубин космоса единственного выжившего бойца разведотряда Алексея Дымова, девушки по имени Амрина Ула Шуфс. Впрочем, в хаосе становления нового планетарного устройства мало кто вспоминал о той, самой первой, экспедиции к Чёрным Звёздам, в которую вскоре после окончания войны отправилась команда, набранная из бывших гладиаторов-землян и локосиан, тех, что быстрее прочих прониклись духом войны.

Результаты ТОЙ разведки, впрочем, до сих пор знают считанные по пальцам одной руки персоны. К числу коих относится и генерал-сержант Дворцовой службы, бывшая сиротка из военного госпиталя.

Три с небольшим цикла спустя после встречи в госпитальном коридоре первая воительница Локоса, зовущая себя уже Амрина Инч Дымова, станет Верховной правительницей новосотворённого Восточного Союза, одного из наиболее сильных государственных образований, на которые в череде малых войн раскололся некогда единый Локос. Воинственный дух Земли оказался заразным…

А тогда она была дочерью бывшего Второго семиарха. Инч Шуфс Инч, единственный из высших властителей старого мира, сохранил высочайший статус в безвозвратно изменившемся обществе.

Человек, сумевший успешно осуществить свой великий замысел, человек, с помощью воинственных землян взорвавший окостеневшую цивилизацию Локоса, разделял и властвовал. Обманом, хитростью, коварством сплавив «по домам» некоторых потенциальных конкурентов, наиболее харизматичных полководцев прошлого Земли, избавившись даже от военного гения будущего, предводителя восславян Святополка Третьего, с оставшимися землянами он либо расправлялся, либо приручал их… Попутно блюститель Второго Запредельного кшарха без жалости низверг, уничтожил либо выслал всех коллег по Семёрке, даже ближайшую подругу и верную союзницу, Шестую. Куратор Земли МНОГО ЧЕМУ научился у бывших «подопечных»…

До сих пор неизвестно, что с ним случилось в ночь тех суток, когда один за одним с интервалом в два-три часа исчезли все межпланетные и межвременные переходы. Их будто СТЁРЛО размашистым движением некоей всевышней ладони, и вдруг стало ясно, что застрявшее в здесь-и-сейчас настоящее Локоса, отрезанное и от прочих миров «восьмёрки», и от прошлого, предоставлено собственной дальнейшей судьбе. Тотчас разразилась первая из «малых» войн. С той ночи Второго семиарха никто никогда нигде не видел.

Года не прошло после вторжения землян и окончания Первой войны…

К той ночи: никто из разведкоманды Алексея Дымова ещё не вернулся обратно на Локос.

Дочь Второго семиарха, единственная возвратившаяся, отца на Локосе уже не застала. Или точнее будет сказать, что не застала в живых?

– Ро-о-ота, па-адъё-ом!!!

Голос у батальонного старшины Иванова не просто зычный. С таким голосом можно обходиться без мегафона, подавая команды в центре стадиона. С такой глоткой можно смело мечтать о дуэте с трубой, не пощадившей стены Иерихона.

Настоящий командирский. Генералы обзавидовались. Хотя старший прапорщик Иванов никогда не станет генералом. Ровесник века, в этом году он собирался уходить на досрочную пенсию, грядущие вскорости двадцать лет выслуги позволяли. Он мог бы остаться ещё на годичный контракт и «дембельнуться» в сорок втором, юбилейном. В год пятидесятилетия армии командование наверняка отвалит щедрые премиальные, но… У старшины Иванова горела душа. Какой-то добрый человек вбил ему в голову, что песенная эстрада спит и видит триумфальные выступления самого громкого солиста дивизионной самодеятельности.

– Лёх, слышь? – Ефрейтор Синенко, кровать которого располагалась дальше всех от входа, у самого окошка, сел вертикально и явил соседям по комнате мутные со сна зенки. – Ты последний пришёл? Чё, не мог дверь плотно притворить?

– Отзынь, Андрюха, – пробурчал Лёха, неохотно открывая правую гляделку. – Без разницы.

Рядовой Андреев, тоже Андрюха, кровать которого располагалась первой от входа, молча встал и задвинул дверь до конца, ликвидировав двухсантиметровую щель. Следующий вопль Иванова, игнорируя толстый экопластик, разнесся ненамного менее громогласно.

– Спасибо, Бизон, – поблагодарил Лёха, открывая левый глаз. – Понял, да?

Последние два слова относились к первому Андрюхе.

Командир их полуотделения, старший ефрейтор Палиенко, пребывая в увольнительной, в эту ночь отсутствовал; как и рядовая Бакк – та находилась в суточной боевой смене. Поэтому две оставшиеся койки, расположенные между Лёхой и ефрейтором Синенко, пустовали. Вытянутые из стенных ниш и разложенные, они были аккуратно застелены свежими комплектами белья, сиротливо белевшими в ожидании хозяев…

Открыв оба глаза, Лёха лениво повёл головой влево-вправо, обозрев узкую, «трамвайчиком», комнату их пятёрки. Светильники и датчики на светло-зелёном потолке, полуметровые межкроватные промежутки, встроенные личные шкафчики и оружейные рундуки между изголовьями одинарных складных коек, сквозной проход вдоль изножий, пять терминальных экранов на кремово-зелёной стенке вдоль него, угловая кабина санузла справа от двери… Точно такие же отсеки, два тридцать на шесть восемьдесят, тянулись по обеим сторонам длинного коридора, пронзающего казарму батальона прямо по центру. Тридцать две двери – справа, тридцать две – слева…

Их комната от «предбанника» главного входа, где сейчас торчал и орал на всю казарму прапор Иванов, по счёту была девятнадцатой (справа). Но феноменальный голос старшины наверняка было слышно и в самых дальних, расположенных у «заднего» выхода, почти за сотню метров.

Да уж, эстраде не поздоровится, когда на неё ворвётся горластый армейский отставник…

– И какого он орёт, воскресенье же… – проворчал Лёха. Вставать сейчас, доставать из шкафа свою униформу и натягивать её – ну совершенно не хотелось! Действительно, ведь законный, Уставом, Конституцией и Господом Богом утверждённый выходной день… Сегодня время пробуждения «по усмотрению военнослужащих»; тем, кто верует, главное – вовремя поспеть в храм, а прочие, кому не в наряд, хоть до обеда могут валяться.

– Старшины вчера съезжались, – сообщил рядовой Андреев по прозвищу Бизон – он в субботу дежурил по штабному КПП. – Удумали дивизионное соревнование по интеллектуальному двоеборью – импровизационным КВН и ЧГК.

– Ну, блин, армия, – проворчал ефрейтор. – После учебки сутки служим, двое суток от безделья маемся. А в выходные так вообще сплошной праздник души… Кто в увольнительной, у того и тела карнавал.

– Солдат соревнуется, служба идёт, – возразил Лёха. – Солдатские контракты у нас четырёхгодичные, со скуки помрём, если наши командиры не позаботятся о полноценном досуге…

– Мне вот дедуля рассказывал, во времена его молодости армия была призывная, а не добровольная, – сказал рядовой Андреев. – Такое творилось… прямо курс выживания для настоящих мужчин. Я потом в сети порылся, исторические материалы почитал – и правда. В периоды между войнами армия мало напомина…

– Ты ещё вспомни доисторическую Советскую армию, ха! – хмыкнул он и решил всё-таки вставать – спать уже расхотелось. – Почитаешь о той эпохе, волосы дыбом встают. Я так и не понял, когда они успевали, собственно, служить.

– Армия всегда армия, – высказался ефрейтор. – Сегодня ты шутки шутишь на соревновании, а завтра тебя могут убить.

– Убить всякого и везде могут, для этого в армию ходить незачем. – Лёха встал, шагнул к шкафу и отодвинул верхнюю створку; в ту самую секунду, когда в отделении для одежды ладонь нащупала свежую рубашку с двойными нашивками старшего рядового, помещённую сюда вчера кем-то из дежурных по службе быта, прямо за его спиной ожил дисплей.

Осветился экран ЕГО терминала. Одновременно вызов продублировался на персональную портативку, браслет которой опоясывал левое запястье.

Ещё ничего не подозревая, он повернулся кругом и увидел взирающую со стены объемную проекцию смуглой физиономии младшего капитана Тахтарова, их взводного командира.

Позднее, вспоминая иногда это утро, последнее по-настоящему мирное утро в своей жизни, он почему-то отчётливее всего ощущал именно это – мягкую чистоту новой рубашки под пальцами.

Комвзвода сообщил ему, что в здании для встреч с посетителями «ожидает какой-то мужчина, представился родственником, здесь проездом»…

К «встречному домику» старший рядовой девятого батальона дивизии «Орёл» стратегических противоракетных войск шагал, недоумевая, буквально теряясь в догадках. Кто бы это мог быть? Вроде никто из родных и друзей не собирался навещать в ближайший месяц. Он даже хотел было позвонить тётке, справиться по этому поводу, но передумал. Всё равно вот-вот выяснится, кто это там явился по его душу.

– Виталий, – представился землянин коротко.

Ни воинского звания, ни занимаемой должности, ни фамилии. Тем не менее командующий Академией, полный генерал Восточного Союза, рядом с ним чувствовал себя неловко, будто новоиспечённый лейтенант, оказавшийся в обществе прославленного боевого полковника, несмотря на то, что по рождению тоже был чистокровным землянином, значит, не мог испытывать комплекс воинской неполноценности, коим до сих пор страдали некоторые офицеры-локосиане, сравнивая себя с ветеранами межпланетных баталий.

Алексей моментально уловил это. Знакомая картина. Примерно так себя чувствовали многие, очутившись в одном помещении с его матерью. Сходные ощущения наверняка испытывали бы простые люди рядом с его отцом, Героем, останься тот жив…

Землянин молча рассматривал курсанта. Курсанту никто не запрещал рассматривать землянина; этим он и занялся. Не очень высок, однако плотный, плечи мощные. Коротко подстриженные волосы с заметной проседью, лицо ничем не примечательное, никаких особых примет. Взгляд маловыразительный, скорее даже безучастный, словно происходящее мало его касалось, и смотрел он на юношу исключительно по долгу службы. Одет неизвестный, назвавшийся Виталием, по форме, но на стандартном полевом офицерском комплекте не имелось никаких знаков различия. С равным успехом офицер мог оказаться штабс-капитаном, надполковником или… маршалом.

Кем же он может быть, этот таинственный мужчина, по велению которого Лучшего Выпускника вызвали в кабинет командующего за три минуты до начала торжественной церемонии? Кто он, этот более чем влиятельный человек, из-за которого сам генерал Стульник находится здесь, а не в зале плаца, где начальнику Академии надлежит в этот миг быть по всем правилам и традициям службы?

Кому понадобился СЫН Верховной???

В иерархии властей предержащих он должен занимать ступень не просто высокую. Высочайшую, следовательно вплотную приближённую к уровню влияния матери Алексея. Столь важных персон в государстве не больше, чем пальцев на одной руке. С тремя ЭТОТ необычный курсант знаком лично, как выглядит четвёртая, хорошо знает. О пятом Алексею не известно ничего, но в реальности его существования он уверен, ибо осведомлён в достаточной мере. Следовательно…

– Здравия желаю, господин командующий Управлением специальных операций.

– Здравия желаю, господин выпускник, – без улыбки ответил мужчина в униформе без знаков различия. – Господин генерал, приступайте к выполнению непосредственных обязанностей.

– Да, конечно. Располагайтесь, госпо… да.

Командующий Академией сделал заметную паузу, прежде чем изменил окончание последнего слова и выговорил его во множественном числе. Неудивительно. До этой минуты ему строго вменялось в обязанность ничем не выделять этого курсанта из прочих, никогда, ни при каких обстоятельствах; и того же требовать от всего офицерского состава Академии. Естественно, что генералу потребовалось некоторое время, чтобы перестроиться.