— Можно сказать, что у меня тоже были свои особые причины. Но в общем-то журнал действительно неплох, а пятнадцать долларов в месяц для меня не деньги.

— Какие особые причины? Рулькин поморщился.

— По правде говоря, мне бы не хотелось углубляться в подробности.

— Но мне-то ты можешь сказать, — улыбнулась Оля. — Я адвокат, а адвокат как священник. Можешь быть уверен, что я не стану использовать эту информацию против тебя.

— Ладно, — вздохнул Феликс. — На самом деле все было довольно примитивно и даже вульгарно. Меня шантажировали.

— Шантажировали? — удивленно подняла брови Кузина. — Чтобы всучить тебе подписку на журнал? Это что-то новенькое.

— Я получил письмо по электронной почте, в котором мне в очень вежливой форме предлагали подписаться на “Bay!”, намекая, что в случае, если я откажусь, кое-какие факты из моей жизни станут известны кому следует, вернее, кому не следует.

— С ума сойти! А в письме говорилось, какие именно факты имелись в виду?

— В том-то и дело, что да. Иначе я принял бы это за нелепую попытку “играть вслепую” — авось кто-нибудь да клюнет. Любой российский бизнесмен хотел бы скрыть некоторые сомнительные эпизоды своей биографии. В моем случае речь шла о моей связи с женой одного высокопоставленного правительственного чиновника. Это и произошло-то всего один раз — после презентации. Мы оба были здорово пьяны, но, если бы муж узнал, на моей карьере можно было бы поставить крест — с его связями он мигом стер бы меня в порошок.

— Ив письме упоминалось имя этой дамы или ее мужа?

— Нет, но все было описано в деталях, так что нет сомнения — кто бы ни послал это письмо, он знал, о чем говорит. Кроме того, меня попросили в устной форме рекламировать журнал “Bay!” среди своих друзей, уговаривая их тоже подписаться. И знаешь, что самое интересное?

— Нет, — покачала головой Оля.

— Я побеседовал кое с кем из своих приятелей, и выяснилось, что они уже подписались на “Bay!” по той же самой причине, что и я, — получив по электронной почте письмо, в котором намекалось на некоторые реальные подробности их жизни, которые они не хотели бы предавать огласке.

— Спасибо, — улыбнулась Оля. — Ты не представляешь, насколько важно то, что ты мне рассказал.

— Это те самые кроссовки, — сказал Игорь. — Рисунок совпадает. Молодец, Мойша, не подвел!

Такса гордо тявкнула, прекрасно понимая, что речь шла о ней.

— А крови-то, крови! — простонал Гоша, судорожно прижимая руки к солнечному сплетению. Его мутило.

— Это не кровь, — покачал головой Юра Демарин, прикасаясь к пятну красной жидкости, расплывшейся на боку лежащего ничком в траве мужчины.

Труп засопел и лениво пошевелил рукой, словно отгоняя назойливую муху.

— Он что, жив? — поразился Гоша.

— Пьян, — констатировал Юра. — Бомж. У него в кармане была пластиковая бутылочка с кетчупом. Пробка открылась, кетчуп вытек, и, ворочаясь во сне, он весь перемазался.

— Этот тип не убивал Буданова, — покачал головой Крестовоздвиженский. — Такие, как он, не таскают с собой булыжники в пятидесятидолларовых чулках от Диора.

— Но он мог быть свидетелем убийства, — сказал Игорь. — Кроссовки-то те самые!

— Надо его допросить, — предложил Гоша.

— Для начала его надо хотя бы разбудить, — мрачно заметил Демарин.

Владимир Анатольевич Стернин задумчиво шагал по набережной Яузы. Он думал о том, что сгоряча совершил ошибку, возможно, самую крупную в своей жизни. В любом случае Сережу уже не вернешь, а в его возрасте и с его опытом качать права и бороться за законность и справедливость более чем смешно. Спецслужбы любой страны мира по уши погрязли в крови и дерьме. Так было, так есть и так будет всегда.

Если он мирился с этим столько лет, то почему именно теперь терпение ему изменило? Только из-за того, что убили друга его детства? С тем же успехом Сергей мог погибнуть в автокатастрофе. Только в сказках герой может противостоять целому войску. В жизни все не так. К тому же он не герой и не собирается на старости лет изображать героя. Похоже, с этим звонком он наломал дров. Потерял контроль над собой и наговорил лишнего. Надо подумать над тем, как исправить положение.

"Пора наконец покончить со всем этим, — решил Владимир Анатольевич. — Со всей этой мерзостью, с этой работой и с этой проклятой богом страной”.

Звук шагов за спиной заставил его насторожиться. В них было что-то знакомое — особенная ритмичная четкость. По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Стернин обернулся.

— Ты? — полувопросительно-полуутвердительно произнес он.

Как в замедленной съемке, пола пиджака его преследователя откинулась в сторону, и из-под нее появилось неестественно длинное дуло пистолета с наверченным на него глушителем. Выстрел был тихим и кратким, как хлопок детских ладоней. Последнее, что увидел Владимир Анатольевич, была неприятная асимметричная улыбка тонкогубого рта и холодный невыразительный взгляд серых, по-рыбьи выпученных глаз.

— Уб-бийцы! — сонно простонал измазанный кетчупом пьяница. — Из-зыдьте! Н-не т-терз-зайте б-больную д-душу!

— Убийцы! — взволнованно повторил Гоша Крестовоздвиженский. — Вы слышали — он сказал: убийцы! Значит, он все-таки был свидетелем преступления.

— Ничего это не значит, — возразил Юра. — Он же пьян в стельку.

Игорь наклонился и ногтем большого пальца резко надавил бомжу на точки под носом и под нижней губой. Тот взвыл, судорожно дергая руками и ногами, и сел, тупо оглядываясь вокруг. Филимонов взял его руку и, не обращая внимания на протесты своей жертвы, принялся манипулировать с ней. Пьяный дергался и стонал, но взгляд его становился все более осмысленным.

— Что ты с ним делаешь? — заинтересовался Гоша.

— Привожу в чувство, — пожал плечами Игорь. — Слышал когда-нибудь о рефлексотерапии?

— Ты имеешь в виду акупунктуру?

— Скорее акупрессуру. То же самое, но только без иголок. Я стимулирую ему некоторые реанимационные точки, снимающие состояние опьянения.

— Б-больно, — обиженно сказал бомж. — Ты кто?

— Меня зовут Игорь. А ты кто?

— Колян, — представился пьяный, протягивая руку. — Тебе чего надо-то?

— Милиция, — гордо сказал Гоша, доставая из кармана удостоверение. — Вы арестованы по обвинению в убийстве.

— Че? — удивился Колян. — Какое еще убийство? Не, гражданин начальник, мне ты дела не пришьешь. Колян чист, как самогон бабы Шуры, а уж чище самогона бабы Шуры ничего в мире не бывает.

— Где вы были вчера ночью от половины двенадцатого до половины первого? — спросил Юра.

— Там! — Бомж указал рукой в противоположном пруду направлении. — В лесу. М-медити-ровал. П-проще говоря, размышлял о бренности з-земной юдоли. Что есть наша жизнь? Не более чем мутный осадок на дне недопитой бутылки!

— Красиво говоришь, — оценил Гоша. — А свидетели у тебя есть?

— Есть, — кивнул Колян и неожиданно с размаху стукнул себя кулаком в грудь. — Бог мне свидетель. Ты че, мне не веришь?

— Я тебе верю, — вмешался Игорь. — Я знаю, что ты не убивал. Но ты был свидетелем убийства. Нам точно известно, что около полуночи ты прятался в кустах около пруда, как раз в то время, когда там был убит мужчина.

— Бредишь, начальник, — укоризненно покачал головой Колян. — Я к пруду и близко не подходил. Ты бы видел, сколько там лягушек! И все зеленые как черти. Меня от них выворачивает.

— А как ты объяснишь, что там обнаружены следы твоих кроссовок?

— Моих к-кроссовок? Каких еще кроссовок?

— Вот этих, — показал пальцем Игорь. — Тех самых, что у тебя на ногах;

Пьяница с любопытством посмотрел на свои ноги.

— К-кроссовки, — подтвердил он. — И совсем новые! Откуда у меня кроссовки?

— Интересный вопрос, — ухмыльнулся Юра. — Так откуда у тебя кроссовки?

— Вспомнил! — радостно хлопнул себя по лбу Колян. — Вспомнил, гражданин начальник! Я их сегодня ночью из помойки выудил. Жаль только, великоваты, не мой размер, но ничего. Я в них газетки натолкал.

Сняв с ноги кроссовку, он вытащил из носка скомканный обрывок газеты.

— Вот ведь козел! — возмущенно добавил Колян. — Народу опохмелиться нечем, а он такие шузы в помойку кидает! Совсем зажрались, буржуи.

— Ты видел, как кто-то выбросил эти кроссовки? — заволновался Гоша.

— Видел, как не видеть! Как тебя сейчас. Он у помойки под фонарем стоял. Буржуй придурочный. Только подумай — кроссовки снял, а под ними — туфли. Где это видано, чтобы поверх туфель еще и кроссовки надевать! Буржуй, он и есть буржуй! Ну ничего, мы им еще устроим пролетарскую революцию!

— Гениально! — щелкнул пальцами Игорь. — Убийца не рассчитывал, что Марине придет в голову следить за Егором и что подозрение падет на нее. Милиция стала бы искать мужчину, который носит обувь сорок пятого размера, а размер ноги убийцы был гораздо меньше. Ты уверен, что это был мужчина? — обратился он к Коляну.

— Может, и баба, — пожал плечами тот. — Нынче что мужики, что бабы одеваются одинаково. В темноте не различишь. На голове лыжная шапочка была. Я еще удивился: летом — и в вязаной шапке. Буржуй, он и есть буржуй. Я решил, что это был мужик, но вполне могла быть и баба.

— Тебе придется поехать с нами, — сказал Демарин. — Надо будет снять у тебя показания по всей форме.

— Не надо, — взмолился Колян. — П-плохо мне. Опохмелиться надо. Душа горит. Мне б хоть кружечку пива.

— Не беспокойся. По дороге заедем за пивом, — утешил бомжа Игорь.

— Мы уже осматривали квартиру матери Буданова, — сказал Юра Демарин. — Там не было ничего подозрительного. Теперь квартира опечатана, а ключи Буданова хранятся в сейфе, и получить их сейчас нет никакой возможности. Уже слишком поздно. Мать Буданова вернется с дачи завтра, так что завтра, в ее присутствии, можно будет осмотреть вещи Егора еще раз. Вламываться среди ночи в квартиру, которую мы к тому же уже осмотрели в присутствии понятых, не только бессмысленно, но и незаконно.

— Подумаешь, незаконно! — пожал плечами Гоша. — А давать взятки эксперту, чтобы он вне очереди занялся кроссовками Коляна, — это, по-твоему, законно?

— Это совсем другое дело, — возразил Юра. — К тому же это не взятки, а материальные стимулы. Чтобы механизм работал, его необходимо периодически смазывать.

— Я не хочу осматривать квартиру матери Буданова при посторонних, — сказал Игорь.

— Это еще почему? — насторожился Юра. — Что ты рассчитываешь там найти?

— Пока не знаю, но мне не хотелось бы, чтобы то, что мы найдем, получило официальную огласку. Вам придется пообещать мне, что, если нам удастся что-то раскопать, мы воспользуемся полученной информацией только для раскрытия убийства и больше никто об этом не узнает.

— Не выйдет, — покачал головой Демарин. — Если тебе известно что-то, что может помочь ходу следствия, ты не имеешь права скрывать эту информацию от сотрудников милиции.

— Какую информацию? — притворно удивился Филимонов.

— Кончай изображать умника, — разозлился Юра.

— А ты кончай изображать из себя крутого полицейского, — вмешался Гоша. — В конце концов, мы занимаемся убийствами. Если в ходе расследования всплывет что-нибудь, не относящееся к нашей компетенции, нам вовсе не обязательно нестись сломя голову и докладывать об этом в соответствующий отдел. Без Игоря мы не вышли бы на Коляна. Он помогает нам с делом Вермеева. Так почему бы и нам не пойти на компромисс? Сам-то ты даешь взятки!

— Материальные стимулы, — упрямо поправил Демарин.

— Если тебе так нравится, можешь называть взятки материальными стимулами, — пожал плечами Крестовоздвиженский. — Ну так как?

— Ладно, — недовольно поморщился Юра. — Договорились. Без согласия Игоря я не придам огласке факты, не имеющие непосредственного отношения к убийству.

— Рад это слышать, — улыбнулся Игорь. — Убийцу надо искать среди людей, заинтересованных в смерти Егора. Думаю, что их наберется немало. Похоже, что он занимался шантажом.

— Шантажом? — удивленно вскинул брови Гоша. — А кого именно он шантажировал?

— В частности, мою сестру, — вздохнул Игорь. — Не забывайте, вы пообещали, что, если я вам все расскажу, у Марины не будет неприятностей.

— Если только она не убийца, — напомнил Юра.

— Так вот. Галерея “Экстази” — не обычная художественная галерея. На самом деле ее скорее можно назвать художественным борделем.

— Бордель — слишком слабое слово для определения того, что там выставлено, — заметил Гоша. — А слово “художественный” в сочетании с “Экстази” звучит вообще неуместно.

— Я сказал “бордель” в прямом, а не в переносном смысле. Вы обратили внимание на цены картин? Ниже тысячи долларов там даже эскиз не купишь. Все дело в том, что картины в “Экстази” продаются вместе с художниками. Благодаря рекламе в журнале “Bay!” и усилиям Марины ее салон при галерее стал одним из самых престижных мест Москвы. Художники с каждым днем становятся все более знаменитыми, и неудивительно, что многие “новые русские” жаждут приобщиться к искусству несколько специфичным образом, чтобы потом хвастаться перед друзьями: “Представляешь, вчера я отодрал саму Селену Далилову. Вот это штучка, скажу тебе! Она входит в десятку самых высокооплачиваемых художников России. А как она делает минет!” — и так далее.

— Селена Далилова — это автор “Мастурбатора, еще более великого”? — страдальчески сморщившись, уточнил Гоша.

Игорь кивнул.

— Половина выручки от продажи картин идет художнику, половина — Марине. В документах о продаже Марина указывает сумму в десять раз меньшую, чтобы избежать налогов. Егор требовал от моей сестры деньги, угрожая в случае отказа донести на нее.

— В таком случае у нее был очень серьезный мотив, чтобы избавиться от него, — заметил Демарин.

— Если у тебя есть деньги, нет необходимости убивать кого-либо своими собственными руками да еще оставлять на месте преступления пятидесятидолларовый чулок от Диора. Марина же не дура.

— Согласно версии Коляна, человек, выбросивший кроссовки в мусорный бак, сел в импортный автомобиль и уехал, — сказал Гоша. — Наверняка это был убийца. Вполне возможно, что Егор его тоже шантажировал. Хотя наш бомж не разобрал, какой марки была машина, но похоже, что не из дешевых. Чулок могли подбросить специально, чтобы запутать следствие.

— А кого еще шантажировал Егор? — спросил Юра.

— Он мог шантажировать многих. Я был близко знаком с художниками, выставляющимися в галерее, и, насколько понял из обрывков разговоров, Егор перетрахал не только весь женский контингент, но и значительную часть мужского. При этом он выведывал у своих любовниц имена покупателей картин и подробности о том, как они вели себя в постели. Кроме того, на втором этаже галереи были оборудованы комнаты, в которых женатые клиенты могли остаться с художниками наедине. Нельзя исключить возможность, что Егор незаметно фотографировал их, накапливая компрометирующие материалы. Пока Марина давала ему деньги, он не испытывал необходимости прибегать к шантажу, но как только источник иссяк, он сделал свою первую попытку — и просчитался.

— Ты полагаешь, что компрометирующие материалы он хранил в доме своей матери? — спросил Юра.

— Вполне вероятно. Только наверняка он спрятал их в таком месте, где мать не смогла бы на них случайно наткнуться. Поэтому и милиция при обыске их не обнаружила. Егор ведь был жертвой, а не подозреваемым, так что обыск производился поверхностно.

— Похоже, в квартире Буданова действительно стоит покопаться, — сказал Гоша. — Я тут заныкал у одного домушника универсальную отмычку, так что ключи от квартиры нам не понадобятся.

— Ты прав. Эту версию действительно стоит проверить, — согласился Демарин.

Коробку фотографий и негативов Игорь обнаружил в начинке старого боксерского мешка, заброшенного на антресоли.

— Нашел! Они здесь! — крикнул он, спустившись с табуретки и, как пасьянс, раскладывая снимки на полу.

Юра и Гоша взволнованно склонились над ними.

— Постойте! Но это же сам… — воскликнул Гоша, ткнув пальцем в одну из фотографий. Его голос прервался от волнения.

— Немудрено, что Егора убили, — покачал головой Демарин. — Надо быть полным кретином, чтобы шантажировать подобных людей.

— А этот! Надо же до такого додуматься! — завистливо вздохнул Крестовоздвиженский. — А ведь пару дней назад его показывали по телевидению. Он требовал раз и навсегда покончить с эротикой и порнографией и метал громы и молнии по поводу стремительного падения моральных устоев россиян.

— С ума сойти! — хихикнул Юра, поднимая с пола одну из фотографий. — Вы только посмотрите! Это же наша несгибаемая феминистка Тамара Безбожная. Она что, занимается развращением малолетних?

— Ну-ка покажи, — попросил Филимонов. Юра протянул ему фотографию.

— Это Тарас Денисов, — объяснил Игорь. — Юное дарование из Гусь-Хрустального. В прошлом месяце ему исполнилось восемнадцать. Бисексуал с ангельским личиком и младенческой улыбкой. И он, и его картины в галерее идут нарасхват. По рейтингу он опережает саму Селену Далилову.

— Теперь нам осталось только найти того, кого решил шантажировать Буданов, — подытожил Гоша. Сколько, интересно, здесь фотографий? Одна, две, три… двадцать восемь! Хороший выбор! А если учесть, что большинство из изображенных здесь любителей “клубнички” предпочли бы заплатить киллеру, а не шантажисту, шансов у нас не слишком много.

— Буданов начал заниматься шантажом совсем недавно, после того как Марина отказалась давать ему деньги, — заметил Игорь. — Егор тоже не был дураком и не стал бы без крайней необходимости связываться с чересчур опасными людьми. Скорее всего для начала он выбрал кого-нибудь относительно безобидного, но достаточно денежного. Я даже догадываюсь кого.

— И кого же? — нетерпеливо спросил Гоша.

— Тамару Безбожную, — усмехнулся Филимонов.

— Безбожную? — удивился Юра. — С какой стати? Она только и делает, что трубит направо и налево о своих любовных победах и о всесокрушающей сексапильности толстушек. Тот факт, что ее сфотографировали в постели с молодым привлекательным парнем, будет ей только на руку. По статистике, русские женщины занимают первое место по избыточному весу, обогнав в этом даже американцев. Если Безбожная серьезно рванется в политику, все толстушки страны единодушно проголосуют за нее.

— Ошибаешься, — покачал головой Игорь. — Посмотри внимательно на эту фотографию. Какие чувства ты испытываешь, глядя на этого голозадого розового гиппопотама, почти задушившего жировыми складками несчастного парня? Как насчет сексапильности толстушек?

— Убери это, — с отвращением отмахнулся Юра. — Если бы фотограф специально пытался выбрать самый отвратительный ракурс, вряд ли Тамара выглядела бы хуже. От подобного зрелища любой нормальный мужчина импотентом станет.

— А теперь представь, что эта фотография появится в газетах, — усмехнулся Игорь, — да еще с комментариями, что Безбожная, трубящая на каждом углу о том, как она сражает мужчин наповал одним движением бедра, на самом деле платит за секс едва достигшему совершеннолетия прости — туту-бисексуалу. Где тогда окажется ее карьера?

— Ты прав, — согласился Демарин. — Но почему ты с такой уверенностью утверждаешь, что Егор выбрал для шантажа именно Безбожную?

— Потому что в коробке отсутствует негатив ее фотографии. Наверняка Буданов понес его с собой на свидание, и убийца его забрал.

— Безбожная не могла убить Егора, — возразил Гоша. — По описанию Коляна, человек, выбросивший кроссовки, был среднего роста и нормального телосложения — ни толстый, ни тонкий. Это не Тамара.

— Она могла кого-нибудь нанять, — пожал плечами Игорь. — Или это мог быть сам Тарас Денисов. Тамара вполне могла на него надавить. Тарас был заинтересован в сохранении тайны не меньше Безбожной, иначе — прощай слава художника и баснословные доходы. Кроме того, Тарас ездит на темно-синем “Вольво”, а бомж утверждал, что машина была темная. Как ты думаешь, эксперт уже закончил анализ кроссовок?

— Думаю, да, — кивнул Юра. — Хочешь, чтобы я ему позвонил?

— Попробуй. Вдруг узнаем что-то полезное. Демарин подошел к телефону.

— Иван Захарыч! Это вас Демарин беспокоит. Как там насчет кроссовок? Так. Еще что-нибудь? Благодарю вас, Иван Захарыч. Вы очень нас выручили.

Юра повесил трубку.

— На кроссовках обнаружены следы желтой и розовой пастели фирмы “Мундиколор”. Наборы пастели “Мундиколор” весьма дорогие и в Москве продаются только в двух магазинах, — объяснил он.

— Значит, все-таки Тарас, — сказал Игорь. — Или кто-то еще из художников “Экстази”. Многие из них используют пастель этой марки.

— Сейчас уже поздновато для визитов, — заметил Демарин. — Посетим Безбожную и Денисова завтра прямо с утра.

— А я попробую связаться с Олей. Думаю, что она уже выяснила что-нибудь о подписке на “Bay!”, — сказал Игорь.

Филимонов подвез Гошу до дома и попрощался с ним, договорившись на следующий день подъехать в управление, чтобы узнать о результатах допросов Денисова и Безбожной, а заодно выработать план дальнейших действий.

В подъезд Крестовоздвиженский входил с некоторой опаской. Лампочка по-прежнему отсутствовала, и в каждом углу Гоше мерещилась затаившаяся в темноте Аглая Тихомировна. Крестовоздвиженский твердо решил, что впредь никому не позволит застать себя врасплох. К некоторому Гошиному разочарованию, в этот раз на него никто не напал, и, добравшись без приключений до квартиры, милиционер неожиданно понял, что не сможет заснуть, несмотря на то, что будильник показывал половину первого ночи.

Гошина душа жаждала деятельности. То, что на первый взгляд казалось примитивным “семейным” убийством, грозило превратиться в крупное дело, в которое были вовлечены очень влиятельные лица. Раскрытие этого преступления могло прославить его. Гоша представил, как он дает интервью корреспондентам крупнейших российских газет, и чуть не задохнулся от переполняющего его восторга. Это было великолепно. Крестовоздвиженский понял, что не сможет уснуть, даже если примет ударную дозу снотворного. В любом случае снотворного у него не было. Схватив пистолет, Гоша сунул его в карман и выскочил за дверь.

Тарас Денисов жил в двух кварталах от Гошиного дома. Милиционер сам не понимал, какого черта его среди ночи понесло к дому подозреваемого. Скорее всего во всем был виноват назойливый, как осенняя муха, внутренний голос, побуждавший его к немедленным решительным действиям. Вламываться ни с того ни с сего среди ночи в квартиру Денисова Гоша не имел права, да и Демарин с полковником Ярцевым не простили бы ему подобных эскапад.

"Просто огляжусь вокруг, — решил Гоша. — Мало ли что я смогу обнаружить!”

Квартира Тараса располагалась на третьем этаже. Вопреки ожиданиям, хозяин квартиры не спал. В дверном глазке виднелся свет, а из-за двери доносилась музыка. Гоша прильнул ухом к замочной скважине, но, кроме музыки, ничего не было слышно. Милиционер вздохнул и, прикинув, куда должны выходить окна квартиры, вышел во двор. Единственное светящееся окно было открыто. Ветер слегка колыхал плотные занавески цвета охры. Гоша отошел подальше и пару раз подпрыгнул, надеясь что-нибудь разглядеть в приоткрываемых ветром просветах в шторах, но его усилия оказались тщетными.

В квартире Денисова кто-то вскрикнул. Раздался грохот, сопровождаемый звоном бьющегося стекла. Крестовоздвиженский еще раз подпрыгнул, но опять ничего не увидел и застонал от собственного бессилия. Затем его взгляд упал на пожарную лестницу. Окно Тараса располагалось недалеко от нее. Если постараться, можно перебраться с лестницы на его подоконник. Восхищаясь собственным мужеством и стараясь не думать о его возможных неприятных последствиях, Гоша решительно полез вверх.

Дворничиха Мария Семеновна Кашкина изнывала от страсти в знойных объятиях Абдулы Васильевича Евстигнеева, слесаря-сантехника из соседнего жэка, в то время как овчарка Марии Семеновны и карликовый пинчер Абдулы Васильевича с азартом первооткрывателей обнюхивали помойку около черного хода рабочей столовой.

Влюбленные были вынуждены довольствоваться круглой детской беседкой, поскольку дома Марию Семеновну ждал ревнивый супруг, а в однокомнатной “хрущевке” Абдулы Васильевича сонно ворочалась в кровати его толстая, вечно недовольная жена.

Абдула Васильевич, хрипя от нетерпения, расстегивал бесконечные пуговки на блузке любимой, когда Мария Семеновна тихо вскрикнула и, приподнявшись на локте, ткнула пальцем в направлении своего дома.

— Смотри! Грабитель! — хриплым шепотом произнесла она, указывая на Гошу, неуклюже пытающегося перебраться с пожарной лестницы на карниз.

— Какой же это грабитель? — возразил Абдула Васильевич. — Он же лезет в освещенное окно. Небось к бабе своей пробирается.

— Думаешь, к бабе? — усомнилась дворничиха.

— А то! — хмыкнул сантехник, снова принимаясь за непослушные пуговки.

— Да погоди ты! — оттолкнула его руки Мария Семеновна.

Гоше страшно мешал лежавший в кармане куртки пистолет. Во-первых, он не позволял ему как следует прижаться к стене, а во-вторых, он предательски позвякивал, ударяясь при движении о лестницу. Крестовоздвиженский клял себя за то, что поленился надеть кобуру. Он вообще не рассчитывал, что пистолет ему понадобится, но гулять по столице в час ночи без оружия он бы не рискнул. Крепко держась правой рукой за пожарную лестницу, Гоша вытащил пистолет из кармана и попытался засунуть его сзади за брючный ремень. Пистолет словно нарочно упрямо за что-то цеплялся. Гоша шепотом ругался, борясь с непослушным оружием.

— Это не грабитель. Это киллер! — прошептала Мария Семеновна. — Видишь, у него пистолет!

— Ух ты! И впрямь киллер! — восторженно присвистнул Абдула Васильевич. — Во дает! Когда завтра расскажу ребятам в жэке, они не поверят!

— Нашел о чем думать! Он же живого человека собирается порешить! — рассерженно прошипела дворничиха. — Беги в телефонную будку, вызывай милицию, а уж я с этим киллером разберусь!

Еще немного посопротивлявшись, пистолет наконец сдался и занял положенное ему место чуть пониже правой Гошиной почки. Крестовоздвиженский вздохнул, вытер пот со лба и, прилелившись к стене, с ужасом оторвался от спасительной пожарной лестницы. Его сердце колотилось, как паровой молот, колени подгибались, и он в очередной раз усомнился в правильности выбора профессии. Впрочем, отступать было поздно. Это было бы равносильно признанию в собственной трусости и позорной никчемности.

Два шага, которые ему пришлось сделать, чтобы добраться до окна Тараса, показались Гоше по меньшей мере двумя тысячами километров. Уцепившись за оконный проем, он осторожно отодвинул занавеску и заглянул внутрь.

— Ой! — прошептал Гоша, напрочь забывая о том, что он рискует жизнью, балансируя на карнизе третьего этажа.

Мария Семеновна вынырнула из-за кустов и заняла позицию за детской горкой. Затем она вынула из кармана свисток, сунула его в рот и, набрав в легкие побольше воздуха, дунула в него изо всех сил.

Свист, пронзительный, как рев паровозной сирены, застал врасплох зачарованно пялящегося в окно Гошу. Он вздрогнул и, потеряв равновесие, с криком ужаса соскользнул вниз, в последний момент чудом уцепившись руками за карниз.

Дворничиха с торжествующим воплем выскочила из укрытия.

— Ваучер! Джульетта! Взять его! Фас! Разорвите на клочки проклятого киллера! — орала она.

От помойки к дому, заливаясь лаем, стремительно неслись овчарка и карликовый пинчер.

Мария Семеновна снова засвистела.

В окне показалась голова Тараса. Не заметив висящего под карнизом милиционера, он с недоумением посмотрел на беснующуюся внизу дворничиху.

— Помоги мне! — взмолился Гоша. Денисов удивленно воззрился на него.

— Ты кто? — поинтересовался он. — Чем это ты занимаешься под моим окном?

— Бей его, гада, киллера! — подпрыгивая от возбуждения, кричала снизу Мария Семеновна. — По башке его, ирода, по башке!

Гоша задергался, пытаясь правой ногой зацепиться за карниз. Пистолет выскользнул у него из-за ремня и полетел вниз, прямо к ногам воинственной дворничихи. С ликующим воплем Кашкина подхватила оружие и, направив его на Гошу, нажала на курок. Пуля впилась в оконную раму в двадцати сантиметрах от виска Тараса. Художник с криком ужаса отпрянул назад и распластался на полу.

Отцепившись от карниза, Гоша с воплем врезался в куст сирени и, скатившись с него, с размаху стукнулся лбом об оскаленную морду Ваучера. Овчарка жалобно взвизгнула и отскочила в сторону. Краем глаза Крестовоздвиженский заметил направленное на него дуло пистолета. Пискнув от ужаса, он кувыркнулся по земле и помчался прочь, петляя, как вспугнутый заяц, чтобы сбить дворничихе прицел. Пули свистели вокруг него, как злобные обезумевшие осы. Слева раздался надрывающий душу вой милицейской сирены.

— Так ты встречалась с Феликсом! Это просто замечательно! — с жаром воскликнула Людмила Алексеевна. — А я-то волновалась, что тебя так поздно нет дома. Похоже, твое роковое увлечение Анастасией Каменской наконец закончилось.

— Мама! Я же просила тебя больше не затрагивать эту тему, — вздохнула Оля. — Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

— Я бы сама хотела в этом убедиться. Есть кое — что, чего ты пока не знаешь. — Только не говори мне, что ты влюбилась заодно и в Маринину.

— В Маринину нет. Вначале я не хотела об этом упоминать, чтобы не волновать тебя. Дело в том, что вчера я танцевала и даже целовалась с Анастасией Каменской. Кстати, ее зовут Игорь Филимонов. Красивое имя, правда?

Людмила Алексеевна охнула и, прижав руки к груди, расслабленно опустилась на софу.

— Что с тобой? Тебе плохо? — испуганно бросилась к матери Оля.

— Валерьянки, — простонала Людмила Алексеевна. — Нацеди в стакан тридцать капель. Нет, лучше сорок.

— Ну зачем же так реагировать? Подумаешь, поцеловалась!

— А ты подумала о том, каково мне будет на старости лет иметь внуков-шизофреников?

— Какие еще внуки-шизофреники? — удивилась Оля. — Мы же только поцеловались. От этого дети не родятся.