— По объему это больше напоминает не список, а докторскую диссертацию, — заметила Селена.

— Но ты ведь хочешь помочь Тарасу.

— Хочу, — вздохнула художница. — Мне самой интересно узнать, у кого хватило смелости прикончить Егора.

— Эти сволочи убили нашего генерала, — мрачно сказал Додик Дацаев. — И это после того, как я привык к мысли, что у нас будет собственный ручной генерал ФСБ. С его поддержкой все продовольственные рынки Москвы перешли бы под наш контроль.

— Вряд ли Елагин из-за какой-то фотографии стал бы сотрудничать с дагестанской мафией, — заметил Тофик Магомаев.

— А кто говорит о сотрудничестве? Он просто по нашей наводке любезно помог бы расправиться с конкурентами. Всем было бы хорошо — и нам, и ФСБ. Федералы могли бы с гордостью трубить на всех перекрестках, что наконец положили конец бесчинствам армянской, грузинской и чеченской мафий на продовольственных рынках. Впрочем, что об этом говорить. Все пропало.

— Да уж, для этих спецслужб ничего святого не существует, — возмущенно кивнул Тофик. — Своих уничтожают, словно это не люди, а какие-нибудь чебуреки. Для них жизнь человеческая — тьфу! Плюнь и разотри.

— Нехорошо это, — продолжал размышлять вслух Додик. — Мы, конечно, тоже не ангелы, но мы всего лишь следуем неумолимым законам рыночной экономики. Но до того, что эти гады сотворили с генералом, даже чеченцы бы не додумались. Заморочили человеку голову каким-то жеребцом, который предпочел умереть, но остаться мужчиной, а сами втихаря кокнули. Нет, так дела не делаются.

— Вот-вот. А еще мафию по телику ругают. Рыба-то, между прочим, гниет с головы. И, что самое обидное, эти паразиты, как всегда, выйдут сухими из воды, да еще с миллиардами долларов, перекачанных со счетов убитых бизнесменов. А мы тут вкалываем как бобики, выживая в суровых условиях дикого российского капитализма. Как подумаю об этом, прямо орать хочется: “Где закон? Где справедливость?”

— Правильный вопрос, — задумчиво кивнул Дацаев. — Нечестно, чтобы эти кровопийцы купались в баксах, в то время как народ, то есть мы с тобой тяжелым потом зарабатываем себе на хлеб. Надо восстановить справедливость.

Магомаев подозрительно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, словно ты что-то задумал.

— Элементарно, Ватсон. Как я понял из разговоров милиционеров, эти ворюги из спецслужб перекачали денежки на свои счета со счетов убитых бизнесменов. Теперь пришла пора вернуть награбленное народу, то есть нам с тобой.

— Нам с тобой? Миллиарды долларов? — Тофик нервно сглотнул слюну. — Да ты что! Нам с ними в жизни не справиться.

— Вдвоем, может быть, и нет, а с корешами из дагестанской мафии — запросто. Денег на всех хватит, а мы не жлобы — из-за лишней копейки убивать друг друга не станем.

— Ну, у тебя и мозг! Да тебе же цены нет! — восхитился Магомаев.

— Мне это часто говорят, — скромно потупился Додик.

— Этот список неполный, — сказала Селена Далилова через некоторое время. — Даже странно, что Тарас забыл упомянуть о Вадиме.

— О Вадиме? О каком еще Вадиме? — насторожился Игорь.

— О Вадиме Кругликове. Они были любовниками, но потом расстались по инициативе Тараса.

— А кто этот Кругликов?

— Как? Ты его не знаешь? Это же парикмахер из салона “Мадонна”. По-моему, у него и твоя сестра стриглась.

— Дамский парикмахер? — уточнил Филимонов.

— Конечно, дамский, — хихикнула художница. — Именно поэтому Тарас и делал у него химическую завивку. Это я ему порекомендовала Вадима.

— А Егора он тоже знал?

— Если не лично, то наверняка его видел. Егор ведь иногда заезжал за Мариной в парикмахерскую, да и на вернисажи Вадим ходил. Вполне вероятно, что Тарас показывал ему Егора и наверняка рассказывал о нем. Тарас ведь такой болтливый.

— Но почему тогда Денисов не указал Вадима в списке?

Селена пожала плечами.

— Не знаю. Может быть, забыл, может, не хотел, а может быть, у него произошло подсознательное вытеснение. Они ведь расстались очень бурно. Вадим влюбился в Тараса прямо как сумасшедший. По натуре он был собственником, а Тарас — человек общительный — сам знаешь, да и работа у нас такая, что хранить верность единственному возлюбленному несколько трудновато… Словом, начались бешеные сцены ревности со скандалами, угрозами то убийства, то самоубийства. Это тянулось около месяца, а потом Тарас решил поставить точку в их отношениях и твердо заявил Вадиму, что больше они встречаться не будут. Расстались они месяца полтора назад. С тех пор, насколько я знаю, Кругликов у Денисова не появлялся.

— Ладно, допустим, они поссорились, но откуда мог Кругликов узнать, что Буданов шантажирует Тараса? Как он заманил Егора в лес? Зачем ему понадобилось убивать Буданова? И, если он уже полтора месяца не появлялся у Тараса, как он мог украсть у него чулок, чтобы его подставить? Вадим ведь не имел возможности спланировать это заранее.

— Заранее нет, — покачала головой Селена. — Но он вполне мог знать о том, что Буданов шантажирует Тараса.

— Откуда?

— Мне это пришло в голову только сейчас, когда я просматривала список. В тот день, когда Тарас мне позвонил, Вадим позировал мне. Я делала наброски для картины “Анатомия мироздания”. Я вышла на кухню, чтобы поставить чайник, а Вадим остался в студии. В этот момент зазвонил телефон. Это был Денисов. Сейчас я понимаю, что Вадим, услышав, что я назвала Тараса по имени, мог не удержаться и снять трубку параллельного аппарата.

— Черт, а ведь это вариант. Но зачем ему понадобилось убивать Егора? И как он заполучил чулок Тараса?

— С чулком как раз все просто, — объяснила Селена. — Кругликов был не только гомиком, но и фетишистом. Он у всех своих любовников воровал нижнее белье и разные мелкие предметы туалета. Тарас мне как-то пожаловался, что Вадим спер у него уже три пары кружевных трусиков от Галаноса. Так что чулок Кругликов запросто мог прихватить вместе с трусиками.

— А пастель? По-моему, на образцы пастели фетишисты до сих пор не покушались.

— Денисов наверняка рисовал его. Может быть, у Вадима дома был портрет Тараса, выполненный пастелью?

— Ты мне позволишь позвонить?

— Разумеется, — пожала плечами художница. — Ты собираешься поговорить с Тарасом?

— Угадала, — усмехнулся Филимонов.

— Желто-розовый период, — сказал Игорь, опуская трубку на рычаг. — Ты была права.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно подняла брови Селена.

— Это Тарас так шутил. У Пикассо были голубой и розовый периоды, а Денисов смеялся, что у него желто-розовый период. Он сделал портрет Вадима в желто-розовых тонах и подарил ему. Кажется, я начинаю понимать, что произошло. Меня все время настораживал тот факт, что на кроссовках были следы пастели. Убийца использовал эти кроссовки, чтобы запутать следствие. Он выбросил их в мусорный бак и никак не мог предполагать, что милиция отыщет свидетеля — бомжа, вытащившего кроссовки из помойки. Но в таком случае, если представить, что убийца хотел подставить Тараса, зачем ему было оставлять следы пастели на кроссовках, раз он считал, что милиция их не найдет? Это обстоятельство смущало меня и заставляло сомневаться в невиновности Тараса. Если убийцей был он, его пастель могла случайно попасть на обувь.

— Но, если рассуждать таким образом, Вадиму тоже не было смысла оставлять пастель на кроссовках. А случайно она попасть не могла, потому что картины обычно висят на стене в комнате, а если он купил новые кроссовки в день преступления, маловероятно, чтобы пастель с картины оказалась на них.

— Кажется, я знаю, как это получилось. Ты разрешишь мне еще раз позвонить?

— Кому? Снова Тарасу?

— На сей раз Гоше. Другому милиционеру. Думаю, нам стоит как можно скорее навестить Вадима.

— Э, нет! — возразила Селена. — Прежде чем ты поедешь к Вадиму, ты увезешь из моей квартиры этого алкоголика.

— А попозже нельзя? — жалобно попросил Игорь. — Он же тебя не беспокоит. Лежит себе спокойно в постели и спит.

— Нет, — твердо сказала Селена. — В моей постели он спать не будет. Если так спешишь, можешь оставить его на улице. Положи на какую-нибудь скамейку. Пусть отсыпается.

— Ладно, — вздохнул Филимонов. — Отвезу нашего Ромео домой. Он же не бомж, чтобы на скамейке спать. Только помоги мне дотащить его до машины.

— Значит, так, — сказал Додик. — Для начала надо найти Ворона. Он нас выведет на людей, назовем их группа Икс, у которых в налоговых “оазисах” припрятаны денежки убитых бизнесменов.

— А как мы его найдем? У тебя есть связи в ФСБ? — заинтересованно спросил Тофик.

— Зачем нам его искать? Знаешь, у русских есть пословица: работа дураков любит. Умная пословица. Пусть твой Христопродавцев киллера отлавливает. Позвоним ему и назовем имя убийцы. Это называется — добровольная помощь милиции. Вот он порадуется. А нам останется только слушать, наблюдать и делать выводы.

— А как же Аглая Тихомировна? Ведь вся операция финансируется на ее деньги. Она тоже хочет найти киллера.

— Ну и пусть найдет. Мы же не жадные и к тому же честные. Заплатила деньги за убийцу — получай убийцу. Укокошить его она вряд ли сможет, не та подготовка, а вот понервничать заставит. Тут-то он и выведет нас на своих нанимателей. А уж там наши братки из них личные коды доступа к счетам и повынимают.

— А если вдруг милиция арестует Ворона? — забеспокоился Магомаев. — Что тогда? Будем похищать его из тюрьмы? Хлопотно как-то получается.

— Ты же видел этого Крестовоздвиженского, — усмехнулся Дацаев. — Как по-твоему, способен такой арестовать профессионального киллера из спецслужб?

— Нет, — убежденно сказал Тофик. — Не способен.

— То-то и оно. А пока позвони Вермеевой и доложи о результатах расследования. Пусть старушка еще пару тысяч долларов подбросит на текущие расходы.

Кафе “Шуры-муры” было любимым местом тусовки братков из боровской преступной группировки. Некоторое время назад покой отделанного в стиле салуна Дикого Запада заведения с навязчивой регулярностью нарушал грохот выстрелов конкурирующей мясницкой группировки.

В затяжной войне за дележ сфер влияния победила боровская братва, стрельба в кафе прекратилась, и вот уже восемь месяцев боровский главарь Гриша Ластик спокойно наслаждался в “Шурах-мурах” своим любимым пивом “Будвайзер” и задушевной беседой с приятелями-корешами.

Опустошив пятую по счету кружку пива, Гриша отставил ее в сторону, удовлетворенно рыгнул и, кинув на стол стодолларовую купюру, неспешно направился к выходу. Четверка телохранителей привычно заняла свои места вокруг боровского авторитета. Один из них открыл дверь и, опытным ; взглядом осмотрев окрестности, сделал знак, что можно выходить.

Ласково поглаживая себя по животу, в котором при каждом шаге умиротворенно побулькивало пиво. Ластик переступил порог и улыбнулся клонящемуся к горизонту сияющему летнему солнышку. Это было последнее, что он успел сделать в своей жизни.

Оглушительный взрыв вдребезги разнес вход в кафе. Из окрестных домов с оглушительным звоном вылетели оконные стекла.

Андрей Бочаров слегка пошатнулся под ударом взрывной волны, но он находился достаточно далеко от места взрыва, и она не причинила ему вреда.

"Твою мать, это же был Гриша Ластик! — запоздало сообразил он, пряча в карман пульт дистанционного управления. Андрей ухмыльнулся. — Так даже лучше. Теперь уж точно все — и милиция, и бандиты, и ФСБ будут уверены, что взрыв был организован мясницкой группировкой, так что смерть Ларисы Сенчуковой, живущей в соседнем с кафе “Шуры-муры” подъезде, сочтут несчастным случаем. Возвращаясь домой, секретарша Стернина чисто случайно оказалась перед входом в злосчастное кафе в тот самый момент, когда в урне, стоящей около витрины, взорвались пять тротиловых шашек, подложенных туда неизвестными бандитами. Отлично получилось. Даже лучше, чем было задумано. Теперь боровские братки кровью умоют мясницкую группировку, а газеты смогут порадовать читателей новыми подробностями очередной войны мафий”.

Тофик Магомаев взял телефонную трубку. Христопродавцеву он решил позвонить только завтра, после того, как тот сам узнает о смерти генерала, иначе его излишняя осведомленность вызовет слишком сильные подозрения. Для начала Тофик решил связаться с Аглаей Тихомировной и порадовать ее успешным ходом расследования, а заодно попросить у щедрой старушки еще пару тысяч долларов на текущие расходы.

— Тофик! — обрадовалась Вермеева. — Ну как, вы что-нибудь обнаружили?

— Естественно, обнаружил. Но это не телефонный разговор. Мы можем встретиться прямо сейчас?

— Уже выхожу, — возбужденно пробасила Аглая Тихомировна.

Гоша Крестовоздвиженский гордо продемонстрировал Вадиму Кругликову свое удостоверение сотрудника милиции. Кругликов взял удостоверение, повертел его в руках, внимательно изучив со всех сторон, а затем вопросительно посмотрел на стоящего за спиной Гоши Игоря.

— Вы тоже из милиции?

— Нет, я гражданское лицо.

— Этот товарищ помогает нам в расследовании, — объяснил Гоша.

— И что же вы расследуете?

— Убийство Егора Буданова.

— Егора Буданова? — удивленно посмотрел на милиционера Вадим. — А кто это — Егор Буданов?

— Странно, что вы его не знаете. Он был мужем одной из ваших клиенток — Марины Будановой, владелицы галереи “Экстази”.

— Ах да! — спохватился Вадим. — Кажется, теперь припоминаю. Возможно, я его видел. За Мариной иногда заезжал в парикмахерскую какой-то мужчина — высокий блондин. Вероятно, это был ее муж. Но лично мы не были знакомы.

— И вы не знали, что Буданов был убит, а его жена арестована за убийство?

— Понятия не имел, — покачал головой Кругликов.

— Странно. Об этом несколько дней подряд трубили все средства массовой информации.

— Я уезжал на несколько дней на дачу. И, кроме того, я не читаю газеты и редко смотрю телевизор.

— Где вы были в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня с половины двенадцатого до половины первого? — поинтересовался Крестовоздвиженский.

— Вас что, интересует мое алиби? — удивленно поднял брови Вадим.

— Вот именно, — подтвердил Гоша.

— То есть вы что, считаете, это я убил Буданова? Но зачем мне это делать? Мы ведь даже не были знакомы!

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Точно не помню. Наверное, дома. Спал. Или, может быть, в баре “Кактус”. Обычно я засиживаюсь там допоздна. Да, точно, теперь я вспомнил. Я был в баре.

— Кто-нибудь сможет подтвердить ваше алиби?

— Думаю, что бармен сможет. Он хорошо меня знает. Может, еще кто-либо из посетителей, но насчет этого я не уверен.

— А каковы были ваши отношения с Тарасом Денисовым? — спросил Игорь.

Вадим возмущенно посмотрел на него.

— Это что, имеет какое-то отношение к вашему расследованию?

— Самое непосредственное, — подтвердил Гоша.

— Но он же не милиционер. Я что, должен отвечать на его вопросы?

— Считайте, что их задаю вам я.

— А мне плевать, кто их задает. На подобные вопросы я не собираюсь отвечать. Кстати, с Тарасом я не виделся уже около двух месяцев. Ни он сам, ни его дела меня не интересуют.

— А вам было известно, что Буданов шантажировал Денисова?

— Понятия не имел, — пожал плечами Кругликов. — Откуда мне это было знать, если я ни с кем из них не общался?

— Мы слышали, что у вас есть картина Денисова — ваш портрет, написанный в желто-розовых тонах. Могли бы мы на него взглянуть?

— Это еще зачем?

— Скажем, мы поклонники творчества Денисова. Особенно нас интересует его желто-розовый период. Так мы можем посмотреть картину?

— Не можете, — грубо ответил Вадим. — Пару месяцев назад, после того, как мы поссорились с Тарасом, я ее выбросил. Не нравилась она мне. Между нами, Денисов всегда был дерьмовым художником. Есть еще вопросы?

— Пока нет, — вздохнул Гоша.

— Ворон, — возбужденная разговором с Тофиком, бормотала себе под нос Аглая Тихомировна, широкими шагами расхаживая по квартире. — Значит, его зовут Ворон.

Вот что значит нанять хорошего частного детектива! Это тебе не малахольный Христопродавцев, визжащий от страха в темном подъезде.

Вермеева решительным шагом двинулась на кухню и, выдвинув ящик буфета, за неимением огнестрельного оружия вытащила из него напоминающий мачете здоровенный кухонный нож и топорик для разделки мяса. Немного подумав, Аглая Тихомировна переместилась в коридор и там извлекла из шкафчика электродрель, тиски и кувалду. Ее лицо озарила блаженная улыбка. Мать издателя представила, как зажимает в тиски яйца ненавистного киллера, а затем просверливает ему череп электродрелью и, в довершение картины, с размаху лупит его по голове кувалдой.

Нет, так нельзя. Эдак подлец слишком быстро коньки отбросит, не успев до конца осознать и искупить страданиями свою вину. Лучше сверлить в нем маленькие дырочки. Много маленьких дырочек, и не в черепе, а для начала в кистях рук и в ступнях ног.

А зубы? Она же чуть не забыла про зубы! Представив, как электродрель ввинчивается в зубные нервы Ворона, Аглая Тихомировна блаженно вздохнула.

Рано или поздно настанет момент, когда она встретится с киллером лицом к лицу. Она будет готова к встрече.

— Хреново, — сказал Гоша. — Очень хреново. Если этот Кругликов действительно убийца, его будет трудно прижать, особенно если бармен подтвердит его алиби.

— Думаю, нам стоит выпить пива в “Кактусе”, — предложил Игорь.

Тимур Авдеев, бармен “Кактуса”, с неприязнью посмотрел на удостоверение Крестовоздвиженского. Он не выносил ментов, и на это у него были свои причины. Кроме того, он был “голубым” и в душе симпатизировал Вадиму Кругликову.

"Значит, менты интересуются, был ли в баре Вадим в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня и во сколько он ушел, — подумал бармен. — Похоже, парню нужно алиби. Знать бы, на какое время”.

Облегчать ментам жизнь бармену не хотелось. — Кажется, он просидел до закрытия, — задумчиво сказал Тимур, делая вид, что старательно припоминает. — Да, точно, он сидел до закрытия, до двух часов ночи.

— Вы в этом абсолютно уверены? — спросил Игорь.

— Пока на память не жаловался.

— А во сколько он пришел?

— Приблизительно около десяти.

— И он никуда не выходил? Не отлучался на время?

Авдеев отрицательно покачал головой.

— Никуда он не отлучался, если, конечно, не считать того, что он пару раз сбегал в туалет.

— А вы ничего не путаете? Может быть, это было в другой день, а не с двадцать пятого на двадцать шестое?

— Вы спросили — я ответил. Ничего я не путаю. Извините, мне нужно обслуживать клиентов, — неприязненно сказал Тимур и отвернулся.

— Теперь совсем плохо, — удрученно вздохнул Гоша. — Ты обратил внимание, с какой ненавистью этот бармен смотрел на нас? Держу пари, что он врет. Похоже, он настолько не выносит милицию, что подтвердил бы алиби самого Чикатило, лишь бы насолить ментам.

— Но нам-то от этого не легче, — сказал Игорь. — Ничего не поделаешь, придется искать других свидетелей. Возможно, кто-нибудь видел Вадима в городе в то время, когда, согласно утверждениям Авдеева, он сидел в баре. Кроме того, можно попытаться отыскать продавца, у которого Кругликов купил кроссовки. Кроссовки китайские, из дешевых, почти наверняка Вадим приобрел их на каком-то вещевом рынке, находящемся неподалеку от его дома или работы. Но надежда на то, что продавец через неделю по фотографии опознает покупателя, почти ничтожна. Да и фотографии Вадима у нас нет. Пока ее раздобудем, пока опросим продавцов, потеряем уйму времени, и еще неизвестно, будет ли какой-либо результат.

— Может, повезет, — без особой надежды сказал Гоша.

— Хотелось бы, — вздохнул Игорь. — В любом случае сейчас нам пора по домам. Уже поздно, вещевые рынки закрыты, и фотографию мы сегодня никак не раздобудем. А так хоть с сестрой пообщаюсь. Мы толком и не успели поговорить.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Гоша. — Что ж, до завтра!

— До завтра, — кивнул ему Игорь.

— Вот! Еще две тысячи долларов! — широким жестом швырнув деньги на стол, сообщил вернувшийся после встречи с Вермеевой Тофик Магомаев. — Здорово мы раскрутили старушку. Она чуть ли не кипятком писала, как узнала, что мы вышли на след убийцы. А у тебя что новенького?

— Похоже, у наших ментов проблема, — покачал головой Додик Дацаев. — Они тут еще одно убийство раскручивают. Плохо дело. Им придется искать человека, который продал кроссовки сорок шестого размера одному гомику-парикмахеру, а поскольку с ментами никто разговаривать не захочет, они будут искать этого свидетеля до морковкина заговенья вместо того, чтобы вплотную заняться Вороном. А это не в наших интересах.

— Но ведь у тебя есть связи с ребятами с вещевых рынков, — напомнил Тофик. — Ты же на дагестанцев работаешь. Позвони кому следует, и тебе этого продавца в пять минут раскопают. Поможем ментам. Только надо будет достать фотографию парикмахера.

— Это как раз не проблема, — ухмыльнулся Дацаев.

— Леш! Чистяков! Ты дома? — крикнул Игорь, открывая дверь.

Никто не отозвался. На журнальном столике в гостиной лежала записка.

"Ужин в холодильнике. Не ленись и разогрей его в микроволновке. Сегодня я не приду ночевать. Не волнуйся и будь умницей. Целую. Марина”, — прочитал он.

"Интересно, почему Чистяков не написал, где он собирается ночевать? — подумал Игорь. — Наверное, у него на это были свои причины. Завтра он все объяснит. Жаль, что его нет. Впрочем, это даже к лучшему. Я так и не научилась жить семейной жизнью. Как, должно быть, страдает несчастный Лешка, интуитивно чувствуя, что меня тяготит его присутствие”.

Игорь подошел к холодильнику и вытащил оттуда стеклянную кастрюльку, в которой обнаружил пару тонких подрумяненных отбивных с жареным картофелем.

После минутной борьбы с собственной ленью он все-таки сунул их в микроволновку. Настроение было паршивым. В этот вечер одиночество почему-то не радовало. Все шло как-то наперекосяк. План с шантажом генерала, возможно, и не сработает. Бармен явно врет, покрывая по непонятной причине Вадима Кругликова. Отыскать продавца кроссовок скорее всего не удастся. От картины Вадим тоже, похоже, избавился. Да, день явно был не из лучших.

Вытащив из микроволновой печи разогретые антрекоты, Игорь принял твердое решение на время позабыть о работе и сделать то, что он почти никогда не делал, а именно — сесть с тарелкой перед телевизором и посмотреть какую-нибудь комедию.

По первой программе передавали футбол. Филимонов вздохнул и нажал на пульте управления кнопку переключения каналов.

"Анастасия Павловна, ну зачем ты так…” — донеслось с экрана.

Игорь замер в кресле, недоверчиво уставившись в телевизор.

На экране полковник Гордеев утешал с трудом сдерживающую слезы Каменскую, расстроившуюся из-за того, что ее теория обратной петли оказалась ошибочной.

"Все! Больше никуда не пойду, на работу не пойду…” — бушевала Анастасия Павловна.

— Нет, только не это! — простонал Филимонов.

Каменская на экране понемногу успокаивалась, чего нельзя было сказать об Игоре. В кого они его превратили? Мало того, что Маринина вывернула его личную жизнь наизнанку перед всей страной, так теперь про него еще и сериал сделали! Твою мать, в кого же они его превратили!

— Не-е-ет! — надрывно заорал Филимонов, изо всех сил запуская в экран тарелкой с антрекотами.

Вадим Кругликов посмотрел в глазок. За дверью стоял невероятно красивый юноша, слегка смахивающий на кавказца. Глаза и губы юноши были искусно подкрашены, в ушах блестели изящные серебряные сережки. Юноша был ему незнаком.

— Кто там? — на всякий случай спросил Кругликов.

Он знал, что в наше смутное время опасно открывать двери посторонним.

— Ваш поклонник, — приятным голосом объяснил кавказец. — Простите, что я пришел без предупреждения, но я увидел вас в баре “Кактус” и с тех пор страстно мечтал познакомиться с вами. Ваш адрес я узнал в парикмахерской.

После болезненного разрыва с Тарасом у Вадима не было любовников. Ему казалось, что сердце его навсегда разбито, что он больше никогда никого не сможет полюбить, никогда больше не ощутит своими разгоряченными бедрами страстный трепет другого мужского тела. Одиночество в сочетании с разочарованием было мучительным и иногда становилось настолько невыносимым, что Кругликов даже подумывал о самоубийстве, но какая-то сила, исходящая изнутри, удерживала его от последнего решительного шага. Пока удерживала…

Вадим судорожно вздохнул и нервно облизнул губы. Да, конечно, опасно открывать незнакомым, но, с другой стороны, ничего особо ценного в квартире у него нет, а этот юноша, свежий, как только что распустившийся подснежник, кажущийся таким невинным и одновременно порочным, напомнил ему о чувствах, которые, как Вадиму казалось, он утратил навсегда. Может быть, вот она — новая любовь? Может, господь решил наградить его за страдания и вырвать его из ада тоски, одиночества и боли? Кругликов задрожал от почти невыносимого сексуального желания. Забыв об осторожности, он открыл дверь.

— Спасибо! Вы так прекрасны! — произнес кавказец. — Вы позволите мне сделать вашу фотографию?

Прежде чем Вадим успел ответить, юноша нацелил на него цифровую фотокамеру и несколько раз щелкнул затвором.

— Большое спасибо, — повторил он и, развернувшись, побежал вниз по лестнице.

— Подожди! Куда же ты? — крикнул Вадим, недоуменно и разочарованно прислушиваясь к затихающим вдали торопливым шагам.

Десять минут спустя фотография Вадима Кругликова была отослана по электронной почте нужным людям и распечатана на цветных принтерах. Полчаса спустя представители дагестанской мафии начали опрашивать продавцов обуви с вещевых рынков, расположенных вблизи места работы и квартиры Вадима.

Отключив от сети разбитый телевизор, Игорь, ступая прямо по усеявшим пол стеклам, картошке и антрекотам, подошел к бару, достал из него бутылку текилы и щедро плеснул ее в стакан. Залпом выпив обжигающий горло напиток, он налил еще и снова выпил. Алкоголь смягчил ярость, мягко трансформировав ее в нестерпимую жалость к самому себе. Промокнув рукавом выступившие на глазах слезы, Филимонов дрожащей рукой снял телефонную трубку.

— Оля! Подойди к телефону. Тебя Анастасия Каменская спрашивает, — мрачно сказала Людмила Алексеевна.

— Игорь! — обрадовалась Кузина. — Как здорово, что ты позвонил! Только у тебя голос какой-то странный. Ты что, пьян?

— Я больше не могу, — простонал Филимонов. — Это стало последней каплей, переполнившей чашу, последней соломинкой, сломавшей спину верблюда…

— Извини, не мог бы ты выражаться более определенно? — попросила Оля. — Что-то случилось?

— Ты очень проницательна. Случилось.

— Но что именно? Еще кого-то убили?

— Никого не убили. Зато я бы с большим удовольствием кое-кого убил. Ты можешь приехать прямо сейчас?

— Куда?

— Ко мне домой. Я не в том состоянии, чтобы садиться за руль.

— Хорошо. Сейчас еду.

— Куда это ты едешь? К Насте Каменской? — Людмила Алексеевна осуждающе посмотрела на дочь.

— Похоже, с Игорем не все в порядке. Он пьян.

— Пьян? С чего бы это? Вроде бы Анастасия Павловна особо не налегала на алкоголь.

— Мама! Прошу тебя!

— Ладно! Только, пожалуйста, не теряй остатки разума и не забывай, что шизофрения передается по наследству.

— Я это знаю. И я уже большая девочка.

— По твоему поведению этого не скажешь, — горько усмехнулась Людмила Алексеевна.

"Первый замок вправо, второй влево, третий вправо, — думал Игорь Филимонов, лихорадочно крутя ручки замков в разных направлениях. — Или первый влево, второй вправо и третий тоже вправо?”

Оля нетерпеливо переминалась с ноги на ногу на лестничной клетке, с нарастающим беспокойством прислушиваясь к доносящемуся из-за двери шуму.

— Эй! С тобой все в порядке? Почему ты не открываешь?

— Замки! Проклятые замки! Не отпираются. Черт бы побрал этого Сашу Каменского!

— Сашу Каменского? — переспросила Кузина. Персонажи Марининой множились, как поганки под дождем.

— Это мой сводный брат, банкир, — пояснил Игорь. — Это его квартира. Мы с Чистяковым здесь живем, пока он с семьей отдыхает в Париже. Вот ведь понаставил замков — сам черт ногу сломит.

— Не торопись, — со вздохом посоветовала Оля. — Попробуй все возможные комбинации.

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? Бронированная дверь распахнулась в тот момент, когда Кузина уже почти потеряла надежду.

— Что у тебя с лицом? — ужаснулась Оля. — Ты ужасно выглядишь.

— Я и чувствую себя ужасно. Чистяков уехал. Ночевать не вернется, так что ты единственная, с кем я могу поговорить.

— Слушаю тебя, — терзаясь нехорошими предчувствиями, сказала Кузина. — Может, теперь ты наконец объяснишь, что случилось?

— Сериал. Они сделали сериал, — замогильным голосом проинформировал ее Филимонов.

— Сериал? Какой еще сериал?

— “Каменская”. Ты представляешь, они назвали сериал “Каменская”.

— Ах, ты об этом! Ну и что? Я видела его. Надо сказать, получилось очень неплохо. Мне нравится.

— Неплохо? — прошипел Игорь. — Неплохо?!

— А что? — удивилась Оля. — Он действительно здорово сделан. Моя мама так просто от него в восторге.

Лицо Филимонова выразило сложную гамму чувств — от недоверия до возмущения, смешанного с отвращением.

— Этого я от тебя не ожидал. Зря я тебе позвонил. Уходи.