ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Как ни больно признавать сей нелицеприятный факт, история человечества, точнее, некая традиционно сложившаяся версия, преподносимая нам под видом истории человеческого рода, по большей части основывается на непроверенных и весьма сомнительных слухах.

Именно поэтому исследования столь уважаемых ученых, как профессор Саламанкского университета де Арсилья и иезуитский историк и археолог Жан Гардуин, научно обосновавших гипотезу, что древняя история была сочинена в Средние века, всячески замалчиваются и дискредитируются приверженцами классической хронологии.

Аналогичная участь постигла и немецкого приват-доцента Роберта Балдауфа, доказавшего на основании чисто филологических соображений, что не только древняя, но даже ранняя средневековая история — не более чем фальсификация эпохи Возрождения и последующих за ней веков.

«Эпоха Возрождения? — возможно, удивится читатель. — Куда это автора занесло? Да на хрен мне сдалась эпоха Возрождения! Клал я на эту вашу эпоху вкупе с древней иронией средневековой историей».

Подумав так, он будет совершенно прав. Действительно, какое дело до эпохи Возрождения или древней истории задолбанному хроническим безденежьем, бытовыми проблемами и кровавыми криминальными разборками рядовому российскому гражданину?

Неужто наш бравый инспектор ГИБДД уступит тупоголовому римскому центуриону? А наши депутаты? Куда их пресловутому Бруту до русского слесаря Шандыбина! Разве мог бы какой-нибудь Цицерон или Катон-старший заявить с трибуны, что «западный пылесос сосет рабоче-крестьянскую кровь всего мира»?

«Да ни в жисть!» — как выражается депутат Шандыбин.

И правильно! В задницу всех их кесарей, патрициев и сенат!

Но раз так, к чему вообще было трогать эту тему?

Всего лишь с целью наглядно продемонстрировать читателю, что ни падение Карфагена, ни крушение Римской империи, ни развал Советского Союза никоим образом не повлияли на подход летописцев к отражению действительности — история как лгала, так и лжет, и столь прискорбное положение вещей вряд ли изменится, до того самого момента как грозные трубы архангелов известят горстку выживших после ядерной войны мутантов о наступлении Страшного суда.

Иными словами, события, описанные как в этой книге, так и в прочих творениях автора, прямо или косвенно касающихся знаменитого Безумного Магазинчика № 666, основываются на сомнительных и непроверенных слухах ни в большей ни в меньшей степени, чем вся история человечества.

Не исключено, что через несколько столетий ученые будут спорить о том, существовал ли на рубеже двадцатого и двадцать первого веков пресловутый апокалиптический магазинчик, действительно ли автор истории Магазинчика отоваривался в нем кефиром и колбасой, перекидывался шуточками с продавцами, сиживал в баре «Космос-2» в теплой компании ментов и бандитов и вздрагивал при звуке автоматных очередей на заднем дворе.

Может, все было именно так, а возможно, и нет. Да и что нам до историков будущего? Какой бы ни оказалась реальность, история все равно вывернет ее наизнанку. А для любопытствующих современников автор, следуя традиции, напоминает, что любое совпадение имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями является чисто случайным.

* * *

— Господи, какая срань! — взглянув на родные пенаты из окна будки поста ГИБДД, майор Зюзин сморщился, как от зубной боли.

Поздний октябрь, подобно неопохмелившемуся алкашу-рогоносцу, пребывал в на редкость похабном настроении. В такую ночь даже наиболее рьяному патриоту-русофилу не пришло бы в голову петь дифирамбы золотой русской осени. Пронизывающий до костей ветер гнал вдоль сумрачного полотна шоссе мелкий колючий снег, смешанный с дождем.

Машин было немного, а погода выдалась настолько отвратительной, что даже жадные до денег, закаленные российским климатом «гиббоны» не решались выйти на улицу, чтобы «срубить» десяток-другой баксов с подвернувшейся под руку иномарки.

— Как упоительны в России вечера, — кривляясь, пропел сержант Курочкин. — Хотел бы я знать, какой кретин сподобился написать такое. Попадись он мне сейчас, я бы ему такой штраф впаял, что мало бы не показалось.

— Стоило бы заменить «упоительны» на «охренительны», — заметил Паша Зюзин. — «Охренительный» в отличие от «упоительный» — понятие растяжимое. Вечер может быть как охренительно упоительным, так и охренительно отвратительным.

— «Охренительно» — это еще мягко сказано, — вздохнул Федя Курочкин. — Я бы выразился: ox..тельно.

— Ну зачем же так, — возразил Зюзин. — Матом ругаться неинтеллигентно.

— А я и не ругаюсь, — пожал плечами Федор. — Российские граждане матом не ругаются, они им разговаривают.

— Точно подмечено, — хохотнул сержант Швырко, круглолицый усатый хохол. — Как говорят поэты, русский язык без мата превращается в доклад. Кстати, раз уж речь зашла о любимой родине… Вчера брат жены из-за кордона вернулся — в Турцию за шмотками гонял, так такой анекдот рассказал…

— Что еще за анекдот? — майор Зюзин поднял на подчиненного затуманенный осенней грустью взор.

— В заднице ползут два глиста, ну, в смысле, в прямой кишке, как им и положено, — со смаком начал пересказывать Макар Швырко. — Отец и сын, значит. Сын отцу и говорит:

«Знаешь, пап, ходят слухи, что там, снаружи — светло, красиво, пахнет приятно. Говорят, там такие здоровенные штуковины растут — деревьями называются, а на них повсюду еда висит, круглая, ароматная — яблоки. Вку-у-усно…»

«И что с того?» — без особого интереса спрашивает отец.

«А то, что в этих самых яблоках тоже червяки живут, такие же, как мы. Вот я и хочу понять — почему они там, а мы тут?»

«Так ведь здесь, сынок, наша Родина», — вздыхает отец.

— Родина, мать ее так, — мрачно кивнул окончательно впавший в депрессию Паша Зюзин. Майору безумно хотелось выпить.

— Эх, выпить бы, — словно прочитав мысли начальника, мечтательно вздохнул сержант Швырко.

— Может, чайку? — предложил сержант Курочкин и, не дожидаясь ответа, воткнул в розетку вилку электрочайника.

Зюзин и Швырко с глубокой тоской наблюдали за ним.

— Чай — не водка, много не выпьешь! — снова вздохнул сержант Швырко и покосился на майора.

— Не трави душу, — страдальчески поморщился Зюзин. — И без того тошно.

— Зря ты, так, Паш, — укорил начальника Макар. — И себя терзаешь, и людей. Я понимаю, карьерой своей дорожишь, но ведь так тоже нельзя. Изведешь ты себя, майор. Был бы ты по жизни праведником, тогда другое дело — слова бы тебе не сказал, но когда нормальный человек ни с того ни с сего в трезвенники подается — это уже серьезно.

— Да какая там карьера! — безнадежно махнул рукой Зюзин, — Я после того скандала на работе чудом удержался. Генерал Запечный так прямо и сказал, по-мужски: «Еще раз, Павел, облажаешься — вылетишь из органов, как пробка из задницы. Последний раз предупреждаю. Одно нарушение дисциплины — и тебе конец». Где это видано, чтобы майора простым дежурным на пост отправили? В жизни такого не было! А ведь могли и выгнать. Что тогда делать? Не в мафию же идти!

— Да уж! — сочувственно вздохнул сержант Курочкин.

— Так ведь, Паша, в питье меру надо знать, — укоризненно покачал головой Швырко. — Но у тебя все крайности — или наклюкиваешься в стельку, или. трезвенник.

— А ведь Макар дело говорит, — согласился Федор. — Мы же тебе не предлагаем оргию тут устроить. Примем тихонько по стаканчику для сугрева души и тела, лавровым листиком заедим, чтобы запаха не было — и все. Даже если проверка нагрянет, никто ничего не заметит.

На лице Зюзина отразилась идущая в его душе мучительная борьба. Два сержанта с надеждой смотрели на него.

— Нет, — покачал головой майор. — Не тот случай. Нельзя мне рисковать. Никаких нарушений дисциплины на службе. Сухой закон — и точка. Все. Тема закрыта.

На несколько минут в будке воцарилось гнетущее молчание.

Взвизгнув тормозами, перед постом лихо затормозила белая «девятка».

Дверь будки приоткрылась, и в нее заглянула облаченная в коричневую дубленку пухленькая и весьма энергичная крашеная блондинка.

— Скучаете, мальчики?

Лица загрустивших было «гиббонов» озарились восторженными улыбками.

Бойкую, взбалмошную и разбитную лоточницу Галочку знало и любило все отделение, причем «любило» более чем в прямом смысле. Неутомимая хохлушка, переспав чуть ли не со всеми его сотрудниками, с каждым ухитрилась сохранить хорошие отношения.

— Мальчики, готовьте шампанское! Я не одна! — распахнув дверь пошире, Галя пропустила вперед двух подружек. — Сюрприз!

— Привет, девочки! — распахнул объятия майор Зюзин. — Вот уж действительно сюрприз так сюрприз! Галчонок, где ты нашла таких красавиц?

— Места знать надо, — лукаво подмигнула Паше хохлушка. — Как насчет ночи безумной любви? Докажете моим подружкам, что в дорожной полиции служат только настоящие мужчины? Не подведете?

— Никак нет, не подведем, — с энтузиазмом заверили сержанты.

— Ночь любви? Что, прямо сейчас? Здесь? — растерялся майор Зюзин.

— В чем дело, Пашенька? — скинув дубленку, зазывно повела пышными белыми плечами Галя. — Нам ведь с тобой не впервой, а?

От воспоминаний майора бросило в жар.

— Паш, ну будь же человеком, — простонал сержант Швырко, уже успевший подхватить под ручку аппетитную грудастую брюнетку с губами пухлыми и яркими, как запрещающий сигнал семафора.

Искушение было слишком велико. Майор сглотнул слюну, чувствуя, как его недавняя решимость вести праведный образ жизни стремительно тает.

— Паша, ну!!!

— Нет, — голос Зюзина предательски дрогнул. — Я бы рад, но не могу. Ей-богу, не могу. У меня последнее предупреждение. Одно нарушение дисциплины — и конец, вылечу с работы.

— Он ввел здесь сухой закон, — пожаловался сержант Курочкин.

— Сухой закон? — изумилась Галя. — Паша, да что с тобой? Ты часом не заболел?

— Да говорю же, нагрянет проверка — с работы меня турнут!

— Насчет работы — это серьезно, — согласилась Галя. — Слушайте, у меня идея. Давайте завалимся ко мне! Это рядом, вы же знаете! Дома у меня полный комплект — и водка, и закуска, и соседи тихие — никто и слова не скажет. Ненадолго, а? Девочки так хотели с вами познакомиться!

— Я ведь объяснил — проверка может нагрянуть, — простонал Паша Зюзин. — Мы же на работе.

— Да не будет никакой проверки, рано еще! — всплеснула руками Галина. — Проверяющие ближе к утру приезжают, да и то не чаще, чем раз в неделю. Паш, ну что с тобой случилось? Работа не сайгак, за бархан не убежит. Успеешь еще своей палкой намахаться. Мы быстренько, к тому же праздник сегодня, у Люськи вот день рождения, — хохлушка кивнула на прильнувшую к сержанту Швырко брюнетку. — Паш, ну не будь занудой!

— Господи, что ж вы со мной делаете? — застонал майор. — Под монастырь подвести хотите?

— Соглашайся, Паш! — твердо сказала Галя.

— Паша, соглашайся! — умоляющими голосами вторили ей сержанты.

Майор Зюзин не выдержал — да и кто бы на его месте не поддался искушению?

— Только на двадцать минут! — решительно заявил он. — Туда и обратно. Ни секундой больше!

— Ах, Пашечка! Ах, ты моя умница! — восторженно залопотала Галя, пачкая щеки инспектора губной помадой.

Усаживаясь за руль патрульной машины, майор полностью отдавал себе отчет в том, что двадцать минут — это совершенно нереально. Водка, закуска, девочки, дорога туда и обратно — хоть тресни, а не уложатся они в этот срок. Даже без дороги не уложатся… С другой стороны, проверка сегодня может и не нагрянуть, а если и нагрянет, так ближе к утру. Ну ладно, за двадцать минут не успеют, но за час… Час, ну, от силы полтора — это уже реально. В конце концов, что может случиться за какой-нибудь час на пустынном шоссе в глухую ночную пору?

Лихо рванув с места, патрульная машина стремительно понеслась вслед за Галочкиной «девяткой».

По тому самому шоссе, на котором, согласно предположению майора Зюзина, ничего не должно было случиться, словно подтверждая его мысли, чинно и плавно двигалась сверкающая черная «Ауди».

Редкие машины, шедшие по трассе, обгоняли ее так, будто она стояла: кроме водителя «Ауди», всем было глубоко плевать на сиротливо торчащий у обочины знак ограничения скорости. Престижный автомобиль тем не менее упрямо придерживался правил, опровергая расхожее мнение о лихачестве владельцев иномарок.

Тонированные стекла не позволяли рассмотреть пассажиров, но даже если бы некий бдительный «гиббон» и заглянул в салон, ему не к чему было бы придраться: все, включая сидящих сзади, были пристегнуты ремнями безопасности.

— Слушай, Рэмбо, — обратился к водителю сидящий рядом с ним пассажир. — Кончай эту бодягу. Будешь и дальше так тащиться, менты точно нас остановят. Спросят, как в анекдоте: «А куда это мы так крадемся?»

— Тише едешь, дальше будешь, — заметил тот.

— Есть и другая пословица: «Тише едешь — меньше русский», — возразил его сосед. — Русский человек, как известно, любит быструю езду. Продолжишь в том же духе — менты нас точно за террористов примут. Как пить дать, обшмонают.

— Отвали, Клоп, — отмахнулся водила, но тот не унимался и продолжал приставать:

— Да езжай ты нормально, как обычный честный гражданин. Остановят — пару баксов им сунем — и все дела. Знаешь же, как расшифровывается ГИБДД: «гони инспектору бабки, двигай дальше».

— А ну, кончайте базар! — вмешался с заднего сиденья Фугас, крепкий темноволосый парень в кожанке. — Лучше подумайте, куда груз сваливать будем.

— До леса доедем — и дело с концом, — пожал плечами Клоп. — А может, речка какая подвернется, тоже сойдет.

— Атас, братцы. Впереди пост ГИБДД! — предупредил Фугас.

— Вижу, — кивнул Рэмбо.

«Ауди» дополнительно сбавила скорость. Клоп на всякий случай достал из кармана набитый долларовыми купюрами бумажник.

— Странное дело! — заметил Клоп. — «Гиббонов» — то нет. Ни одного. А я уж и баксы приготовил.

— Может, в кустах прячутся? — предположил родитель.

— Ночью? В такую погоду? В кустах? — Рэмбо выразительно покрутил пальцем у виска. — На шоссе и машин-то нет. На улице такая срань, что даже гибэдэдэшнику баксы срубать не в кайф покажется. Здоровье дороже.

— Ну-ка, притормози и сдай назад! — осененный неожиданной идеей, скомандовал Фугас.

— Зачем? — удивился Рэмбо. — «Гиббонов» — то нет.

— Именно поэтому.

— Сдурел, что ли?

— Останови тачку, я сказал.

Недовольно ворча, водитель нажал на тормоз, сдал назад и вновь притормозил, остановив «Ауди» прямо перед будкой.

— И куда ж они, кровососы, подевались? — задумчиво осведомился Клоп.

— Пьют небось, — пожал плечами Рэмбо. — А может, по бабам пошли.

— Пьют, говоришь? А проверка как же?

— По фигу им проверка, — пожал плечами водитель. — А может, пьют вместе с проверяющими. Так какого рожна мы здесь отсвечиваем?

— Да идейка одна у меня возникла, — усмехнулся Фугас. — Давайте здесь его скинем!

— Спятил? — вытаращился на приятеля Рэмбо.

— Скинуть? Здесь? — Клоп на мгновение задумался, а потом восхищенно прищелкнул языком:

— Ну, ты даешь, братан! Гениальная мысль!

— А если «гиббоны» вернутся? Вдруг застукают? — занервничал водила.

— Не застукают, мы все быстро сделаем. Клоп, вылезай. Открывай багажник. Рэмбо, давай, помоги ему. В темпе.

— Ой, умру, — умиленно причитал Клоп, выполняя распоряжение. — Вот это прикол так прикол! Умоем «гиббонов» по первому разряду! Будут знать, падлы ненасытные, как баксы с нас ни за что срубать.

— А свечка-то тебе зачем? — удивился Рэмбо, с нарастающим интересом наблюдая за манипуляциями шефа.

— Для романтики, — хохотнул Фугас. — Хочу организовать «гиббонам» «хэппи бездэй ту ю».

— Шоб я сдох! — согнувшись от смеха Клоп хлопнул себя руками по коленям. — Ей-богу, Фугас, тебе только в цирке работать!

— Мы в цирке живем, а не работаем, — заметил тот, отступая на шаг и удовлетворенно разглядывая дело своих рук. — Ну все, линяем!

— А может, останемся? — предложил Клоп, усаживаясь в машину. — Полжизни бы отдал, чтобы взглянуть на морды «гиббонов», когда они наш подарочек обнаружат. Ей-богу решат, что допились до белой горячки!

— Полжизни ты не отдашь, а проведешь в тюрьме, — ухмыльнулся Фугас. — А нары, как известно, не Канары.

— Да уж, — согласился Рэмбо, лихо нажимая на газ. — Ну что, прокатимся с ветерком, по-русски?

— Э-ге-гей, залетные! — восторженно заорал Клоп. Стремительно набирающая скорость «Ауди» вонзилась в ночную мглу, растаяв в ней без следа.

— Мафия бессмертна, потому что смертны все мы, — устремив сияющий торжеством взор на экран компьютера, Денис Зыков произнес вслух последнюю фразу только что законченного романа и щелкнул мышью, занося текст в память.

Название романа было впечатляющим: «Все грехи мира». Впрочем, название, как и афоризм о бессмертии мафии, которым книга не только заканчивалась, но и начиналась, были придуманы не Денисом, а Психозом — авторитетом синяевской преступной группировки по заказу которого молодой выпускник факультета журналистики, собственно, и накатал сей грандиозный пятисотстраничный труд, героем коего стал криминальный авторитет по кличке Скрипач; во многом списанный с самого Психоза.

Психоз, в миру — Михаил Губанов, был сыном участкового милиционера-алкоголика и страдающей неизлечимым романтизмом приемщицы химчистки. От матери Миша унаследовал живое воображение, артистизм, чувствительность и сентиментальность, а от отца — яростную холодную жестокость, безразличие к боли и смерти, а заодно и столь необходимую для любого уважающего себя мафиози неразборчивость в средствах при достижении цели.

Любимым писателем криминального авторитета был Марио Пьюзо. Искренне убежденный в том, что его преступная биография ничуть не уступает жизнеописанию всесильного дона Корлеоне, Губанов уже давно лелеял мысль отыскать в России писателя, способного заткнуть за пояс автора «Крестного отца», создав правдивый и в то же время притягательный образ могущественного российского мафиози, прототипом которого, естественно, должен был стать сам Психоз. В конце концов, выбор Губанова пал на Дениса.

Странная дружба криминального авторитета и вполне законопослушного молодого журналиста началась чуть больше года назад, когда Денис, уставший кропать вульгарно-похабные статейки для «Мега-СПИД-Экспресса», решил на свой страх и риск расследовать загадочное убийство генерала Красномырдикова, случившееся в Рузаевке[1] — небольшом дачном поселке, вошедшем в состав разросшейся за последние десятилетия Москвы.

Генерал, как, впрочем, многие российские военные, не гнушался сотрудничеством с мафией, и Психоз был лично заинтересован в выяснении обстоятельств его смерти.

Примыкающая к Кольцевой дороге Рузаевка, как и весь Синяевский район, «ходила под Психозом», а принадлежащий ТОО «Лотос» небольшой рузаевский магазинчик с апокалиптическим номером 666, около которого, собственно, и зарубили топором злосчастного генерала, успешно процветал под прочной «двускатной» крышей — бандитской и ментовской.

Устроившись в магазин лоточником, Денис близко познакомился как с ментами, так и с бандитами и даже ухитрился напроситься в напарники к Колюне Чупруну — оперу с Петровки, расследовавшему убийство генерала.

Энергичный журналист пришелся по душе синяевскому авторитету, и он приблизил паренька к себе, пожаловав ему должность «придворного писателя». Некоторое время Губанов даже баловался идеей купить для Дениса газету и назвать ее «Голос синяевцев». Личного печатного органа до сих пор не имела ни одна преступная группировка, а Психозу нравилось «опережать свое время», да и вообще, будучи личностью неординарной, он являлся неиссякаемым источником весьма оригинальных идей.

Дружба криминального авторитета, несомненно, льстила Зыкову, но в то же время журналист понимал, что излишнее сближение с боссом синяевской мафии может повлечь за собой непредсказуемые, а то и весьма печальные последствия, и старался соблюдать осторожность.

До сих пор Денису удавалось отбрыкиваться от руководства «Голосом синяевцев» под предлогом того, что все его силы брошены на работу над «Всеми грехами мира». Теперь, когда книга закончена, повод для отказа исчез, и следовало в срочном порядке придумать новый предлог.

«Ладно, как-нибудь выкручусь», — засовывая в принтер стопку бумаги, решил журналист"

Неуверенно двигающаяся по мокрому шоссе патрульная машина мчала удовлетворенных во всех отношениях «гиббонов» сквозь промозглую сырость ночи к уютной и светлой, надежно защищенной от непогоды будке поста ГИБДД.

«Все зло от водки, — думал блаженно раскинувшийся на заднем сиденье майор Зюзин. — Но до чего же хороша, проклятая!»

Пашины губы все еще ощущали пряный жар поцелуев пылкой и горячей, как выхваченный из кипящего масла чебурек, крутобедрой Галочки, в паху млела сладкая истома, а желудок приятно согревала щедро принятая внутрь «Перцовка».

Сидящий за рулем наиболее трезвый из «святой троицы» сержант Курочкин, мелодично и, главное, совершенно искренне напевал об «упоительных в России вечерах». Макар Швырко, раскатисто похрапывая, дремал на переднем сиденье.

Ночь была прекрасна, жизнь была прекрасна, погода была… ну, если и не совсем прекрасна, то, по крайней мере, не так уж и плоха.

«Подумаешь, выпили, подумаешь, расслабились немного, — размышлял благодушествующий Зюзин. — Нельзя же прямо так, в одночасье, взять и стать праведником. Можно подумать, что другие не пьют. Все пьют, без исключений. Министра МВД, и того застукали в бане с водкой и девочками. Тут главное — не попадаться. Не облажаться, как говорит генерал Запечный».

Паше Зюзину, в отличие от его отнюдь не святых, но более удачливых коллег, по какой-то непонятной причине катастрофически не везло. Из одного переплета он неизменно попадал в другой. Приключения бравого майора давно успели стать притчей во языцех, а среди сотрудников дорожной полиции он даже стал своеобразной легендой.

Сладкое бремя сомнительной славы майор впервые ощутил после вошедшей в анналы ГИБДД знаменитой истории о том, как он, наклюкавшись в доску, едва не протаранил на своем «Вольво» машину Ельцина в бытность того президентом, за что и получил кличку «ТТ» или «трезвый террорист».

Руководство замяло скандал, но почти на полгода оторвало Пашу от теплой кормушки в конторе по выписыванию прав, переведя его на патрульную машину.

Затем были новые пьянки и новые неприятные инциденты, которые, впрочем, не влекли за собой ничего более серьезного, чем взыскания и привычные матюги начальства.

Самым обидным было то, что на пост ГИБДД Зюзина сослали даже не за пьянку, да и вообще, во всем происшедшем не было его вины, если, конечно, не считать виной отказ майора купить своей любовнице Гульнаре модную итальянскую юбку за полторы тысячи рублей.

С типичным для восточных женщин коварством мстительная и деловитая казашка Гуля обиду стерпела, но не забыла.

— Вот ведь стерва злопамятная, — жаловался потом Паша коллегам. — Прямо как в анекдоте про физиолога Павлова, того, что собачек мучил под предлогом, что рефлексы у них изучает. Слышали этот анекдот? Нет? Так вот, когда Павлов был маленьким, его укусила собака. Собака укусила — и забыла. А Павлов вырос — и не забыл…

Итак, Гульнара не забыла.

Улучив подходящий момент, мстительная казашка напоила любовника и, уложив его спать, вытащила Пашино служебное удостоверение. В карман Зюзина удостоверение вернулось с некоторыми изменениями. На месте срезанной Пашиной фотографии красовалось на редкость непристойное изображение голой девицы, с вызывающим видом демонстрирующей всему миру свои первичные и вторичные половые признаки.

Выбранная Гульнарой секс-бомба представляла собой даму пик в колоде миниатюрных порнографических карт, которые майору Зюзину пару лет назад подарил Колюня Чупрун, опер с Петровки, реквизировавший их при обыске у «нового русского», проходившего по делу об изнасиловании.

К даме пик у Гули были свои, вполне обоснованные, претензии. Когда у майора с похмелья или после тяжелого трудового дня случались небольшие заминки с «исполнением мужского долга», он доставал из кармана форменного мундира колоду карт, отыскивал в ней ту самую развратную пиковую шлюшку, с минуту восторженно похрюкивал и причмокивал, созерцая ее безразмерные арбузные груди и подстриженные в форме сердечка белокурые волосы, курчавящиеся между непристойно раздвинутыми ляжками. В результате этой процедуры «жезл» бравого «гиббона» обретал твердость и мощь милицейской дубинки.

Гульнара, как и следовало ожидать, злилась, завидовала и ревновала. Несколько раз она порывалась отнять и уничтожить ненавистную бумажную соперницу, но майор был бдителен и тщательно оберегал пиковую даму его сердца от любых посягательств на ее жизнь и достоинство.

Как известно, женское коварство не знает пределов. Самсон доверился Далиле, Олоферн — Юдифи, Марат — Шарлотте Корде. Все знают, что из этого получилось. Для несведущих поясняю: летальный исход.

Итак, из дома ревнивой казашки Гули Зюзин вышел с удостоверением, в котором рядом с его фамилией демонстрировала свои ослепительные прелести порнографическая пиковая секс-бомба.

По злосчастному стечению обстоятельств в тот день московские «гиббоны» должны были торжественно принимать «гиббонов» французских. На встречу прибыло высокое начальство из министерства. Генералы, как водится, толкали речи о высоком долге, ответственности, чести и морали.

Затем последовала менее официальная часть, и тут какому-то скучающему французишке пришло в голову сравнить их заграничную ксиву с русскими удостоверениями. Объяснившись с Пашей через переводчика, он сунул ему в руку свою синюю книжечку, в ответ на что ничего не подозревающий Зюзин торжественно вручил иностранному коллеге собственное удостоверение.

Все было бы ничего, но рядом с французом, белугой взвывшим от восторга при виде сногсшибательных прелестей дамы пик, оказался генерал Дергунов из министерства — язвенник, трезвенник (вследствие язвы) и поэтому желчный и злой на весь мир моралист.

Генералу Запечному едва удалось отстоять своего протеже. Майор, мысленно матеря на все корки треклятую паскудину Гулю, клялся и божился, что он здесь вообще ни при чем, что он никоим образом не собирался ронять престиж Российского государства в глазах иностранных коллег, но это не помогло: Зюзина отправили в позорное изгнание на занюханный и малодоходный пост ГИБДД.

Именно тогда генерал Запечный и объяснил Паше, что вытаскивает его из неприятностей в последний раз.

Именно тогда майор дал себе слово быть паинькой. Дал — и, как видите, не сдержал.

«В последний раз, — решил Паша Зюзин, отрешенно созерцая проплывающие за окном „Жигулей“ светлячки далеких огней. — Это было в последний раз. В самый-самый последний. Больше — никаких нарушений дисциплины. Я не имею права рисковать. А сейчас остается надеяться, что в наше отсутствие не было проверки».

Ну, разумеется, не было. Проверки ведь устраивают не каждый день — да и кому в такую погоду придет в голову тащиться среди ночи к никому в общем-то не нужному посту ГИБДД? Ему не о чем беспокоиться. Все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — успокаивая себя, пробормотал майор.

Храп Макара Швырко стал громче и раскатистее. Сержант Курочкин, с пьяной тщательностью цепляясь за руль, заезженной пластинкой снова и снова повторял полюбившийся ему куплет об «упоительных в России вечерах».

Туалет ночного клуба «Лиловый мандарин» был отделан плиткой, имитирующей розовый мрамор, В огромном, на полстены, зеркале, закрепленном над умывальниками, отражались две девушки лет двадцати пяти — высокая блондинка с осиной талией, пышной грудью и широкими сексуальными бедрами и изящная зеленоглазая брюнетка с античными чертами лица и маленьким хищным ртом.

— С милым рай в шалаше, если он атташе, — подправляя косметическим карандашом яркий контур вызывающе чувственных губ, изрекла белокурая Алиса Гусева.

— Ну, твой-то атташе живет далеко не в шалаше, — завистливо усмехнулась Наташа Лиганова. — Вилла на Балеарских островах, особняк под Брюсселем, собственная яхта…

— Не исключено, что в самое ближайшее время все это станет моим, — самодовольно усмехнулась Алиса, окидывая критическим взором результат своей деятельности.

— Ты это серьезно? — напряглась Наталья. — Неужели Шарль сделал тебе предложение?

— Пока не сделал, но вот-вот разродится. У меня на такие вещи нюх.

— В таком случае я на твоем месте вела бы себя осторожней.

— Что ты имеешь в виду?

Теперь Алиса удлиняла кукольно-густые ресницы «махровой» темно-коричневой тушью.

— То, чем ты занимаешься. А если Шарль узнает?

— Ерунда. Он ест у меня с руки. Уж кто-кто, а я-то сумею запудрить ему мозги.

— Смотри, как бы это он тебе мозги не запудрил, — враждебно прищурилась брюнетка.

— О чем это ты?

— Ты уверена, что твой атташе сделает предложение именно тебе7

Засунув тушь в косметичку, Алиса вынула из нее флакончик духов «Шалимар», смочила пальчик, неторопливо прикоснулась им к коже за ушами, к шее, к ложбинке между высоких грудей, спрятала духи и только после этого посмотрела на подругу.

— А кому еще, интересно, он может сделать предложение? — с нажимом произнесла она. — Тебе, что ли?

— При чем тут я? — пожала плечами Наташа. — Это я к тому, что, возможно, Шарль водит тебя за нос точно так же, как ты его. Французы все одинаковы.

— Шарль не француз, а бельгиец, — поправила подругу Гусева.

— Тем хуже, — язвительно хмыкнула Лиганова. — У меня был любовник француз, так он говорил, что бельгийцы для французов — то же самое, что чукчи для русских. Возьми анекдоты про чукчу, замени слово «чукча» на «бельгиец» — и получишь сборник французского юмора.

— Не выйдет, — покачала головой Алиса. — В Бельгии нет моржей, нерпы и шаманов.

— Зато дураков — хоть жопой ешь — как на Чукотке.

— Ну, Шарля дураком не назовешь.

— Счастливое исключение, — поморщилась Наталья. — Только счастливое оно для Шарля, а не для тебя. Сама подумай — за такого парня любая русская красотка готова будет драться зубами и когтями. Вряд ли ты выдержишь конкуренцию. Держу пари, что сейчас твой бельгийский чукча резвится в постели какой-нибудь очередной фотомодели, а она из кожи вон выпрыгивает, лишь бы ублажить молодого богатого иностранца в надежде, что красавец атташе на ней женится.

— Ты так говоришь, потому что завидуешь мне, раздраженно сказала Гусева.

— Что, правда глаза колет?

— К твоему сведению, Шарль сегодня вечером приглашен на бридж к послу.

— Ну, разумеется, — съязвила Наталья. — Прямо-таки к послу и прямо-таки на бридж. Кстати, к послу, или к жене посла?

— Ладно, — с мрачной решимостью произнесла Алиса. — Сейчас я ему позвоню и все выясню.

Вытащив из сумочки сотовый телефон, она набрала номер. Около минуты девушка слушала длинные гудки, потом, закусив губу, сделала еще одну попытку — и снова безрезультатно.

— Что, отключил телефон? — Лиганова снисходительно похлопала подругу по плечу. — Это меня не удивляет. Ничто не раздражает мужика сильнее, чем телефонный звонок, раздавшийся в не подходящий для этого момент, особенно если звонит одна из его любовниц.

— Все, закрыли тему, — скрипнула зубами Гусева.

— На таких, как мы, не женятся, — пожала плечами Наташа. — Зато тратят на нас несравнимо больше, чем на законных жен, — и в этом есть определенное преимущество. Ладно, пойдем, а то кавалеры, наверное, уже заждались.

— Он женится на мне, — твердо сказала Алиса. — Женится, вот увидишь.

— Блажен, кто верует, — зло ухмыльнулась Лиганова. — Знаешь, что представляет собой вера? Неоправданную убежденность в не правдоподобном — не больше и не меньше. Как мудро заметил Гейне — «Случайный визит в дом умалишенных наглядно демонстрирует, что вера ровным счетом ничего не доказывает».

— Катись ты знаешь куда…

— Куда? На бельгийскую Чукотку? — язвительно уточнила Наталья.

— Приехали, — сообщил сержант Курочкин, спьяну нажав на тормоз чуть сильнее, чем требовалось.

Не пристегнувшийся ремнем Макар Швырко качнулся вперед, несильно врезавшись головой в лобовое стекло.

Храп прекратился, плавно трансформировавшись в матюги.

— Вот л-лишу тебя прав за вождение в нетрезвом виде, тогда узнаешь, — пригрозил Феде Паша Зюзин.

— Пускай все сон, пускай любовь игра, Но что тебе мои порывы и объятья? На том и этом свете буду вспоминать я, Как упоительны в России вечера, — вместо ответа фальцетом вывел тот.

— Нет, все-таки когда-нибудь алкоголь нас погубит, — вздохнул майор.

— Алкоголь и женщины, — ненадолго отвлекшись от пения, уточнил Курочкин. — Ж-женщины еще опаснее алкоголя.

— устав материться, сержант Швырко неожиданно разразился бодрым рок-н-роллом, заглушившим заунывную лирику Курочкина.

— Он как хитрый волшебник своей палкой махнет, И несет ему деньги проезжий народ, — энергично подхватил переставший сокрушаться по поводу пьянства Зюзин.

— Как упоительны в России вечера, — возвысив голос, настаивал на своем Федор.

— Неуж-жели ты л-любишь его за пол-лосатую палку? — в унисон поинтересовались Паша с Макаром. Распахнув дверцы, «гиббоны» вывалились из машины.

Сержант Курочкин сдался, присоединившись к нестройному хору товарищей:

Песня, испуганно булькнув, безнадежно захлебнулась в пересохших от ужаса глотках бравых сотрудников дорожной полиции.

Пару минут «гиббоны» провели в странном оцепенении пытаясь сообразить, не является ли посетившая их галлюцинация симптомом белой горячки.

— Черт залез на потолок, Ты не бойся, паренек, Это белая горячка К нам зашла на огонек, — дрожащим голосом заблеял Федя Курочкин.

— Я сплю, да? — цепляясь за стремительно ускользающую надежду, голосом умирающего осведомился майор Зюзин. — Скажите мне, что я сплю и это мне только снится.

— Я, кажется, тоже сплю, — шмыгнул носом сержант Швырко.

— Вы спите, вам хорошо, — позавидовал товарищам Федор. — А вот у меня, похоже, белая горячка.

Еще одна минута прошла в мучительных раздумьях. На ее исходе протрезвевшие от пережитого шока сотрудники ГИБДД пришли к заключению, что то, что находится у них перед глазами, не является ни галлюцинацией, ни фатальным последствием delirium tremens.

— Твою мать!!!

Придя к столь неутешительному выводу, майор Зюзин в отчаянии звезданул себя кулаком по лбу и глухо застонал от отчаяния.

— Действительно, твою мать, — согласился сержант Швырко, бросая сочувственный взгляд на своего начальника.

Сержант Курочкин, не находя слов, для того чтобы выразить всю глубину своих чувств, лишь изумленно икнул.

Прямо перед дверью будки ГИБДД, полностью перекрывая вход, лежал то ли труп, то ли неизвестный хохмач, решивший прикинуться трупом. Впрочем, учитывая погодные условия, трудно было предположить, что найдется ненормальный, решивший пожертвовать своим здоровьем ради того чтобы подшутить над гибэдэдэщниками.

Одетый в дорогой светло-коричневый костюм-тройку красивый темноволосый мужчина лет тридцати пяти чинно возлежал на спине в типичной позе покойника в гробу. Его лицо с опущенными веками, придавленными двумя пятирублевыми монетами, выражало спокойную торжественность, руки были сложены на груди. На одной из них красовались массивные золотые часы, на другой — перстень-печатка с крупным бриллиантом.

Длинные холеные пальцы с идеально отполированными ногтями держали горящую свечу. Ветер трепал ее нервно мерцающий огонек, как терьер только что пойманную крысу. То, что свеча не погасла на таком ветру, было поистине удивительно. Вообще все происходящее отдавало какой-то запредельной мистикой.

Единственным отличием позы элегантного покойника от классического положения жмурика, побывавшего в умелых руках сотрудников похоронного бюро, были его кокетливо перекрещенные в щиколотках ноги в бежевых носках, идеально подобранных в тон костюму. Ноги эти были облачены в матово сияющие дорогой кожей ботинки от Гуччи, стоимость которых явно превышала совокупную месячную зарплату троицы ошарашенных «гиббонов».

— Твою мать, — упавшим голосом повторил майор Зюзин.

— Откуда он взялся, а? — растерянно спросил сержант Курочкин.

— От верблюда, — мрачно цыкнул зубом сержант Швырко.

— Интересно, это он сам или его… это… ну, того…

— Ну, разумеется, сам! — голос Паши Зюзина вибрировал от убийственного сарказма. — Пришел вот сюда среди ночи, лег на порожек, свечку в руки взял, монеты на глаза положил…

— Вроде на первый взгляд следов насильственной смерти не видно, — произнес Курочкин. — Может, он все-таки спьяну такое учудил?

Макар Швырко, приблизившись к телу, прикоснулся пальцами к сонной артерии, затем выпрямился, вздохнул и покачал головой.

— Дубарь, — констатировал он. — Холодный уже.

— Боже мой! — обхватив руками голову, охваченный ужасом майор Зюзин заметался по площадке перед будкой. — Это пиздец. Полный, окончательный и бесповоротный пиздец. После такого меня уж точно из органов вышибут. И куда я, спрашивается, денусь? Чем, мать вашу так, на жизнь буду зарабатывать?

— Да погоди, Паша, не паникуй, — Макар попытался утешить начальника. — Может, чего и сообразим.

— Да что сообразим, что сообразим-то? — причитал майор. — Уголовку надо вызывать, труповозку. Сейчас ночь, между прочим. Труповозка раньше утра не приедет, а начальство с проверкой может нагрянуть с минуты на минуту. Что делать-то?

— А может, не нагрянет? — предположил Федор. — Смотри, какая погода мерзкая!

— Нагрянет! — с непреклонной уверенностью завзятого фаталиста заявил Паша Зюзин. — Как пить дать нагрянет. Если бы трупа не было — не нагрянуло бы, а так нагрянет. Узнает, как мы облажались — и мне конец. Мало того что покинули пост, напились — это нам еще могли бы простить, начальники тоже люди, — но то, что нам жмурика подбросили — никогда. А что будет, если журналисты пронюхают! Даже думать об этом страшно.

На глаза майора навернулись слезы.

Сержант Швырко задумчиво посмотрел на покойника, затем вынул свечку у него из рук, задул огонек, положил ее на землю и, крякнув, перевернул жмурика на живот.

— Что ты делаешь? — с видом мученика осведомился Зюзин.

— Следов насильственной смерти с первого взгляда не заметно, — сказал Макар. — А что, если мы его сами в морг сдадим? Скажем, что на улице подобрали. Неопознанный труп. Уголовке с ним явно возиться не захочется, сделают заключение — смерть от естественных причин, чтобы лишним «висяком» не обзаводиться, да и дело с концом.

— Слушай, а ведь это мысль! — вдохновился отчаявшийся было майор. — Что вообще это за тип? Документы у него хоть есть?

Швырко быстро обшарил карманы мертвеца.

— Никаких документов. Только это, — сержант помахал в воздухе ажурными женскими трусиками нежно-голубого цвета.

— О господи! — выдохнул Паша. — Фетишист, мать его так. Ладно, положи на место. Давайте везите его в морг, только побыстрее.

— На машине? — посмотрел на начальника Макар.

— Нет, только не на машине, — потряс головой Зюзин.

Мысль о том, что ему придется пользоваться автомобилем, в котором перевозили бренные останки любителя изящного женского белья, почему-то невыносимо ужасала пьяного майора.

— Повезете на мотоцикле.

— На мотоцикле? — изумился сержант Курочкин.

— А что такого? — пожал плечами Паша. — В коляске. Надеюсь, он еще не окончательно окоченел. Ноги можно будет согнуть?

— Вроде гнется еще, — сказал Макар, приподняв руку трупа. — С трудом, правда, но гнется. Только надо будет ему форменную куртку и фуражку надеть на всякий случай, чтобы не вызвать подозрений. Вроде у нас был в будке комплект запасного обмундирования?

— Был, точно был, — заторопился майор Зюзин. — Давайте, ребята, шевелитесь! В темпе вальса! Боже, что за кошмарная ночь!

— А чтой-то ночь зловещая такая, Блуждают на погосте огоньки. — В такую ночь обычно самураи Канают на границу у реки, — пел Федя Курочкин, безуспешно пытаясь завести мотор мотоцикла.

Положив на стол распечатанную рукопись романа, Денис Зыков потер пальцами слипающиеся от усталости глаза и посмотрел на часы. Почти два часа ночи. Ему давно уже хотелось спать, но журналист не мог отказать себе в удовольствии перечитать наиболее удавшиеся фрагменты своего первого литературного шедевра.

«А ведь получилось не хуже, чем у Пьюзо, — с самоуверенностью, свойственной многим молодым авторам подумал Денис. — Убойный материал! Особенно эта часть, о менте-транссексуале, который, сменив пол, решил податься в большую политику и при поддержке Психоза, точнее, героя „Всех грехов мира“ Скрипача стать губернатором края».

Хорош был и эпизод с маньяком, мочившим дворников за то, что они слишком рано начинали мести улицы и мешали ему спать. С помощью этого типа, которого милиция, кстати, безуспешно ловила два года, Скрипачу удалось устранить своего главного конкурента, Махмуда, крупного чеченского авторитета. Для этого потребовалось всего лишь шепнуть на ушко серийному дворникофобу, что Махмуд — главный дворник над всеми дворниками, пахан «черных мусорщиков», вознамерившийся установить на земле кровавую диктатуру метлы и лопаты.

Маньяк перерезал Махмуду горло заточенным краем металлического мусорного совка и с блаженной улыбкой отошел в мир иной, после того как его под завязку начинили свинцом телохранители чеченца.

А похищение всемирно известного иллюзиониста, похвалившегося сдуру в газетном интервью, что он способен делать деньги из воздуха одним усилием мысли! Купившаяся на рекламный трюк русская мафия сняла кретина прямо с яхты, мирно дрейфующей по Средиземному морю. К несчастью для фокусника, с валютой вышла накладка, весьма расстроившая братков. Тело иллюзиониста так и не нашли… История, основанная на реальном факте, была выдержана в лучших традициях черного юмора.

Дениса так и подмывало позвонить Психозу, тем более что в два часа ночи синяевский авторитет, как правило, еще не ложился, но журналист сдержал порыв души и не поддался искушению.

«Завтра, — решил он. — Так будет лучше. Я свяжусь с ним прямо с утра».

— Надо же! Прямо как живой! — созерцая дело своих рук, умилился сержант Курочкин.

Наряженный в форму сотрудника ГИБДД, которая обтягивала его как влитая, труп гордо восседал в коляске мотоцикла, сурово глядя на торчащий у обочины дороги знак ограничения скорости. Хоть и с некоторым трудом сержанту Швырко удалось-таки поднять трупу веки.

— Слушай, Паш, — обратился к начальнику Макар. — Может, того… выпьем за упокой души, а заодно и для сугреву — в такую погоду на мотоцикле немудрено и в сосульку превратиться. Я понимаю, конечно, что сухой закон и все такое прочее, но ведь случай особый. А?

— Выпьем? — нервно дернулся Зюзин. — За упокой души, говоришь? А что пить-то? Водки ведь нет!

— Почему же нет? Есть! — возразил Макар. — Я, как человек предусмотрительный, всегда в заначке бутылочку держу. Не для пьянства, конечно, упаси боже, а так, на крайний случай, вроде этого.

— Искушаешь, змий, — пожаловался майор. — Не понимаешь, что ли, нельзя нам время тратить! Проверка может с минуты на минуту нагрянуть. Увозить надо жмурика, да поскорее.

— Так мы же быстро, в момент обернемся! Сам подумай, долго ли русскому человеку пол-литру сообразить на троих? Да не гноись ты, Паша, решайся! Водка — это ж лекарство. Сразу на душе легче станет!

— Ладно, доставай свою заначку, — отчаянно махнул рукой Зюзин. — Все равно, семь бед, один ответ.

Вопреки своему обыкновению, банда Моджахеда, бывшего опера с Петровки, гуляла не в рузаевском «Космосе-2», а в недавно открывшемся кафе «Контрольный выстрел», которое сразу же завоевало популярность среди московской братвы.

Особую пикантность «Контрольному выстрелу» придавало его местоположение. Справа от кафе за высоким бетонным забором сиротливо жались друг к другу унылые желтые корпуса психбольницы, сзади сияла золотыми куполами православная церковь, а довершал картину расположенный слева городской морг.

«Удобно, — шутили бандиты. — Под психа канать — недалече бежать, грех замолить — по соседству ходить, и жмуриков есть где складировать».

— Слышали, как мусора с Петровки вчера облажались?

Тощий чернявый браток по кличке Винт, возбужденно вертясь на стуле, буквально изнывал от желания поделиться с соратниками по преступному бизнесу «жареными» новостями.

— Нет! — покачал головой Моджахед. — Это что-то новенькое.

— Менты вчера сверхсекретную операцию по захвату особо опасных бандитов проводили, — не удержавшись, Винт истерически заржал.

— А ты откуда узнал?

— У меня кореш есть из боровской группировки — вместе в школе учились. Он мне позвонил, рассказал, так у меня от смеха чуть пупок не развязался — до сих пор успокоиться не могу. История забойнее, чем пневматический молоток. Кстати, главный герой дня — твой старый приятель, Николай Чупрун.

— ЛегавьТй мокрушнику не товарищ, — хохотнул Чупа-Чупс, шкафообразный бугай под два метра ростом, питавший неодолимую страсть к леденцам этой фирмы.

— Да, приятелями нас сложно назвать, — согласился Моджахед. — Скорее бывшими коллегами. Так что за история?

— Да, понимаешь, Чупруна какая-то падла навела на след бригады Утюга, — оживленно жестикулируя, принялся рассказывать Винт. — Опер, как и следовало ожидать, начал готовить операцию захвата. Утюг, в натуре, отморозок конкретный, менты его числят в особо опасных, так что на захват банды отрядили целый автобус спецназа, а Чупрун должен был дирижировать всем этим оркестром.

Согласно наводке, ребята Утюга должны были нарисоваться в определенное время в неком дворике неподалеку от Чистых прудов. Мусора тщательно пере крыли все входы и выходы, а автобус с группой захвата стоял около въезда во двор.

Все было бы нормально, но Чупрун решил перестраховаться и лично проверить посты. Направился ок. значит, через двор, а там, чисто конкретно, скучала без дела группа местных шпанят, — ну и привязались они к оперу: «Дядь, дай закурить!»

Чупрун спешил, так что послал лизунов[2] подальше, повернулся к ним спиной — и, в натуре, тут же получил кастетом по котелку.

Колюня, как известно, мужик крепкий и, прежде чем окончательно отрубиться, успел дать по рации сигнал тревоги.

Тут, в натуре, во двор влетели очень сердитые дяди в масках и с автоматами. Шпанят от души отходили ногами и прикладами, повязали, а Чупруна, все еще валяющегося в отключке, отправили в больницу.

В лазарете наш бравый опер пришел в себя, выяснил, что банда обезврежена, о чем безотлагательно телефонировал полковнику Ивану Евсеевичу Обрыдлову. Лично явиться пред начальственные очи Чупрун не мог, поскольку врачи вкатили ему дозу снотворного и велели до утра оставаться под наблюдением.

Полковник, в натуре, воодушевился от столь выдающегося успеха и в свою очередь сообщил о захвате банды особо опасных преступников прокурору, а заодно и своему непосредственному шефу, генералу Блудову.

Спецназовцы, перед разговором с Чупруном в срочном порядке уже обмывшие успешное завершение операции, несколько приукрасили свои подвиги. Колюня, в свою очередь, добавил драматизма, да и полковник Обрыдлов не остался в стороне. В результате дошедшая по начальства версия захвата изобиловала столь душераздирающими подробностями, что Брюсу Уиллису в «Крепком орешке» впору было удавиться от зависти к удали наших мусоров.

Генерал Блудов, выслушав отчет, пришел в такой восторг, что не удержался и решил лично насладиться зрелищем поверженного зла.

Итак, генерал и полковник Обрыдлов, сияя улыбками и погонами, ввалились в следственный изолятор, где вместо кровавой банды Утюга обнаружили пять измочаленных в пыль, обосравшихся от ужаса малолеток. Представляете, в натуре, эту картину? Говорят, матюги генерала были слышны за квартал от управления, а полковника чуть удар не хватил. Не слабо, да?

Братки оглушительно заржали.

— Выпьем за легавых, — поднял тост Моджахед. — За беззаветное мужество и верность долгу, проявленные нашими органами в борьбе с преступностью. Пусть и дальше действуют в том же духе.

— За беспросветную тупость российских мусоров, — присоединился к тосту Дуплет, бывший афганец и специалист по взрывчатым веществам. От смеха на глазах его выступили слезы.

— А знаете, зачем ментам выдали автоматы? — отхохотавшись и чуть-чуть переведя дух, осведомился Чупа-Чупс.

— Ну? — вскинул на него глаза Моджахед.

— А затем, чтобы у них не отняли пистолеты! Винт, некстати отхлебнувший водку из рюмки, поперхнулся и мучительно закашлялся.

— Ты поосторожней с анекдотами-то, — покачал головой Жлоб, казначей банды. — Так ведь и уморить человека недолго.

— А морг-то как раз недалеко! — восторженно хлопнул ладонью по столу Чупа-Чупс.

Его стокилограммовая туша тряслась от смеха, как вываленное на тарелку желе.

— Ну что, еще по одной? — взялся за бутылку Винт. — Эх, хорошо сидим!

— Смотрите, какие люди! — воскликнул Моджахед, указывая вилкой на дверь зала, в которую только что вошел Психоз с тремя телохранителями. — Зевс решил спуститься с Олимпа, дабы почтить своим присутствием наш бренный мир. Очень даже кстати. Порадуем Мишу историей о том, как Чупрун обезвредил банду особо опасных преступников.

— Да что они все, умерли, что ли? — сержант Курочкин поморщился от боли и потер ушибленную о дверь морга руку.

— Ты на звонок еще раз надави, — посоветовал Макар Швырко.

— Да давил я уже, сто раз давил, — плачущим голосом произнес Федор. — Не открывают, дубари проформалиненные, мать их эксгумация. Может, нет там никого? Ночь все-таки.

— Кто-то обязательно должен быть, — покачал головой Макар. — Дежурный там или сторож. Заснул небось, вот и не слышит, а майор велел, чтобы мы тут хоть в лепешку разбились, а жмурика сбагрили.

— Еще немного, и я об эту дверь действительно в лепешку разобьюсь, — вздохнул Курочкин.

— Дай-ка я попробую.

Лихо крякнув, сержант Швырко со всей дури долбанул по дверному полотну подошвой форменного ботинка.

— Выбить ее решил? — осведомился Федор. — А что, неплохая идея. Выгрузим покойника в коридоре — и дело с концом.

До слуха сержантов донеслись странные звуки. В глубине морга кто-то не то рычал, не то блевал, не то давился.

«Гиббоны» вздрогнули.

— Это еще что? — спросил побледневший Курочкин и на всякий случай перекрестился.

— Мертвяки, восставшие из могил, вернее, из холодильников, — загробным голосом произнес Макар. Теперь из-за двери слышалось приближающееся шарканье, сопровождаемое неразборчивым бормотанием, в котором, внимательно прислушавшись, можно было различить периодически повторяющееся слово «мать».

— Не шути так, — поежился Федя. — Кстати, ты веришь в загробную жизнь?

Усатый сержант не успел ответить, поскольку дверь широко распахнулась, обдав гибэдэдэшников характерным для моргов сладковато-приторным смрадом.

Федор Курочкин зажал нос и побледнел еще больше.

С порога на сержантов недовольно взирало странное существо, напоминающее то ли сказочного гнома, то ли потрепанного жизнью вампира. Это был неказистый красноносый мужичок ростом чуть выше сидящей собаки. Бледная остроконечная лысина сияла над ореолом торчащих в стороны нечесаных рыжих косм, как заснеженная вершина потухшего вулкана.

Рыжая шерсть росла даже на непропорционально больших, оттопыренных ушах недомерка. Одет был гном в стоптанные тапочки, старинные армейские галифе и засаленную телогрейку, а в руке для полноты картины держал зажженную керосиновую лампу. Красноватые отблески пламени отражались в полированной лысине, как закатное солнце на снегах Килиманджаро.

— Чего надо? — недружелюбно цыкнув зубом, осведомился гном.

Сержант Курочкин oцепенело созерцал представшее перед ним видение, прикидывая, не стоит ли на всякий случай еще пару раз перекреститься.

— Лампа зачем? — полюбопытствовал более толстокожий сержант Швырко. — Электричество, что ли, отключили?

— От усопших, ядрит их гангрена в печень, — пояснил гном. — Чтобы всякие там зомби подтухшие по моргу не шлялись. Мертвяки-то, они огня, как чумы, боятся. Так чего надо-то?

— Жмурика привезли, — объяснил Макар. — Принимай товар.

— Не, я не могу. Я сторож, а нужно дежурного фельдшера. До утра подождите.

— Да не можем мы ждать до утра, понимаете, не можем, — выйдя из ступора, умоляюще зачастил Курочкин.

— Без фельдшера не имею права, — решительно заявил гном, закрывая дверь.

— Эй, мужик, погоди, — вставил ногу в проем Швырко. — Слышь, братан, да будь же человеком! Мы, между прочим, милиция, и дело у нас государственной важности — не терпит отлагательства.

— Вот дежурному это и объясните, а со мной разговаривать без толку, мое дело маленькое.

— А где дежурный-то?

— Знамо где: дома спит. Телефончик, так уж и быть, могу дать, вот ему и объясняйте про государственную важность. Бутылку поставите — может, и подъедет.

— Елки-моталки, — скрипнул зубами Макар. — А телефон у вас там есть? Позвонить-то хоть можно?

— Звони, отчего б не позвонить, — пожал плечами гном. — Заходи, коли мертвяков не боишься.

— Через час? — с ужасом переспросил сержант Курочкин. — Фельдшер приедет только через час?

— Я и так насилу его уговорил, — раздраженно ответил Макар Швырко. — Триста рублей пообещал на такси, да еще пол-литра в придачу.

— И что мы теперь, целый час будем здесь нашего жмурика сторожить? Мы ж от холода околеем!

— Сторож говорит, тут на следующей улице кафе, «Контрольный выстрел» называется, так оно всю ночь открыто. Пропустим там по рюмочке для сугрева, а через час вернемся.

— «Контрольный выстрел»? — наморщил лоб Федор. — Так там же вроде одни бандиты собираются!

— Ну и что, что бандиты? — удивился Макар. — Мы же выпить туда идем, а не детей с ними крестить. Не хочешь в кафе — можем в морг попроситься.

Провести целый час в обществе покойников сержант Курочкин был категорически не согласен.

— А этого здесь оставим? — Федя кивнул на коляску с покойником.

— Лучше к кафе отгоним, — покачал головой Швырко. — Будем за ним присматривать, а то мало ли что.

— Может, еще наручниками к мотоциклу пристегнем? — невесело усмехнулся сержант Курочкин. — Чтобы, мать его так, не сбежал…

— Преследуя хулигана, сержант Опанасенко выстрелил в воздух, но не попал, — изрек Моджахед и поднял вверх рюмку французского коньяка.

— Чтоб менты всегда так стреляли, — хохотнул Жлоб.

— Знаете, как называется милицейский вертолет, ведущий наблюдение за движением на трассе? — вмешался Винт.

— Не-а, — покачал головой Чупа-Чупс. — А как?

— Ментокрылый мусоршмит. Банда Моджахеда громко захохотала.

— А знаете, что получится, если скрестить осла с черепахой?

— Ну? — поинтересовался Жлоб.

— Мент-ниндзя.

— Нет, это уже слишком, — яростно скрипнул зубами сидящий за соседним столом сержант Курочкин. — Да что эти сволочи себе позволяют?

— Не обращай внимания, — посоветовал Макар Швырко. — Еще не вечер. Вот выведут на дороги свои иномарки — будет и на нашей улице праздник.

— А знаете, как называется совещание работников милиции?

— Держи себя в руках, — на всякий случай предупредил Курочкина Макар.

— Мусоросборник.

За соседним столом громыхнул новый взрыв хохота.

— А почему менты ездят на мотоциклах по трое?

— Ну?

— Потому что один умеет читать, другой — писать, а третий — водить мотоцикл!

— Все, с меня довольно, — вскочил со своего места расхрабрившийся от водки Федор.

— Сядь! — схватил его за руку Швырко. — Только скандала нам сейчас не хватало. Лучше вспомни, зачем мы здесь. Если что-нибудь случится, майор Зюзин с нас шкуру спустит.

Напоминание о майоре слегка отрезвило кипящего от возмущения «гиббона».

— Еще сорок минут осталось, — вздохнул он, взглянув на часы. — Надо будет выйти пораньше, переписать номера их машин. Договорюсь с приятелями и устрою им потом «ужас на ночном шоссе».

— За око вырвем мы два ока, за зуб всю челюсть разобьем, — куснув длинный хохляцкий ус, с чувством продекламировал сержант Швырко.

Бомж-поэт Спиридон Диегович Ибаррури, потомок некогда сбежавшего в Советский Союз от ужасов франкистской диктатуры республиканца, был отвратительно трезв. Именно по этой причине он, вместо того чтобы спать в уютном подвале на трубах теплоцентрали, курсировал по мрачным московским улицам, собирая пустые бутылки. Улов был небогат, но Спиридон Диегович не терял надежды. Еще. пяток-другой бутылок — и утром он сможет разжиться пол-литрой вожделенной «бормотухи», а то и чем-нибудь покрепче.

Ветер хлестал поэта по щекам, противные колючие снежинки забивались за ворот. Чтобы отвлечься, Спиридон сочинял стихи, согретые огнем пылкой испанской романтики.

— Спит Розита и не чует, Что на ней матрос ночует, Но пробудится Розита И прогонит паразита, — вдохновенно бормотал Ибаррури.

Вынырнув из недр очередной помойки, Спиридон с удивлением заметил притулившийся неподалеку мотоцикл. В самом мотоцикле не было ничего необычного — странным было то, что в коляске, не обращая внимания на непогоду, неподвижно сидел крепко о чем-то задумавшийся служитель закона.

С минуту бомж созерцал странного мента-мыслителя, прикидывая, удастся ли разжиться у того сигареткой — своего курева у него уже не осталось.

«Может, почитать ему стихи про Розиту? — думал Ибаррури. — Если народ в метро песнями на жизнь зарабатывает, так почему бы поэту не делать то же самое?»

Подойдя к мотоциклу, Спиридон Диегович деликатно покашлял и позвенел пакетом с бутылками, привлекая внимание сидящего в коляске мужчины, но безрезультатно.

Ибаррури снова кашлянул и, чувствуя себя как-то неуютно, сипло и неуверенно попросил:

— Закурить не дадите? А я вам стихи про Розиту почитаю…

Бомж съежился, ожидая, что насупленный мент сейчас пошлет его куда подальше, но тот продолжал молчать, и Спиридон пустил в ход последний козырь.

— Подайте сигаретку обнищавшему потомку благородных испанских конкистадоров, — жалобно заканючил он.

Мент не отреагировал, и Спиридон неожиданно понял, что именно казалось ему странным и заставляло чувствовать себя неуютно. Снег. Снег падал на лицо мужчины — и не таял. Лицо было холодным, таким же холодным, как облепившие его снежинки. Это означало…

Не успев додумать до конца ужасную мысль, бомж развернулся и, громыхая бутылками в пакете, помчался к ближайшей телефонной будке, инстинктивно, на «автопилоте» выполняя свой гражданский долг. Телефонной карты у него не было, но это не имело значения — с милицией автомат соединял бесплатно.

— Что? — произнес в трубку дежурный по городу. — Не так быстро, пожалуйста. Вы говорите, убийство милиционера? Где? Когда? Да, я слушаю. Значит, кафе «Контрольный выстрел»? Да, я знаю, где это. Будьте любезны, назовите вашу фамилию и домашний адрес. Вы… О черт!

Вздохнув, дежурный соединился с начальством. Выслушав рассказ о мотоцикле с трупом милиционера, да еще по соседству с баром «Контрольный выстрел», полковник Обрыдлов покачал головой и выругался. Мало ему было вчерашнего позора с захватом банды особо опасных детишек — так теперь еще убийство милиционера подвалило. Только этого ему сейчас не хватало.

— Может, этот тип врал? — с надеждой спросил Иван Евсеевич.

— Не думаю, — ответил дежурный. — Он был здорово напуган — это чувствовалось. У меня на такие дела нюх.

— А почему он считает, что убийцы сейчас находятся в «Контрольном выстреле»?

— Этого он толком не объяснил, но похоже на правду. Сами знаете, какая публика там тусуется. Кроме того, все логично выходит. Убийцы в кафе сидят с дружками — и алиби у них вроде есть. Они ведь как думают: менты решат, что убийцы должны улепетывать со всех ног от места преступления, а они, наоборот, в двух шагах от жертвы преспокойненько пьют и закусывают — кто ж их заподозрит?

— В этом есть определенный резон, — согласился полковник.

Повесив трубку, Иван Евсеевич некоторое время барабанил пальцами по столу, размышляя. Взяв по горячим следам убийцу милиционера, он хоть немного реабилитирует себя в глазах начальства, а сейчас это было жизненно необходимо.

Кроме того, это убийство — хороший предлог навести шорох в «Контрольном выстреле». Не исключено, что внезапный рейд в бандитское логово принесет улов в виде пары-тройки лиц, числящихся в розыске, — неплохой подарок для генерала Блудова.

Эх, жаль, Колюни Чупруна сейчас нет. Из больницы он вышел, но еще три дня пробудет на бюллетене. А может, все-таки позвонить Колюне?

«Нет, если я ему сейчас позвоню, Чупрун обязательно помчится на задержание, — решил Обрыдлов. — Лучше свяжусь с ним с утра».

Полковник снова снял трубку и потребовал в срочном порядке выслать к «Контрольному выстрелу» группу захвата.

Еще пару секунд поколебавшись, Иван Евсеевич матюгнулся и, послав в задницу все свои благие намерения, набрал номер Колюни Чупруна.

В «Контрольном выстреле» между тем продолжалось веселье.

— Шел я как-то летом мимо бара «Гоп-стоп», ну, того, что в Орехове-Зуеве, наверняка вы знаете его, — вспоминал Батон, один из братков Моджахеда. — Гляжу — пьяный мент ко входу шкандыбает, и не просто пьяный, а в дупелину. Тогда тепло было, столики на улице стояли. Так представляете, он, гад, на столик взгромоздился, ноги свесил, болтает ими и песню вдобавок затянул: мол, служба их опасна и трудна и на первый взгляд как будто не видна. Ну, насчет того, что не видна, тут я полностью согласен.

Так вот, сидит, значит, легаш на столе — низенький, толстый, — прямо Карлсон, мать его так, в натуре, только пропеллера нет! А у меня в «Гоп-стопе» официантка знакомая работает, Клавдия — зверь-баба, с полоборота заводится — такую лучше не злить. Захожу я, значит, внутрь и говорю ей:

«Слышь, Клав, непорядок. Мусор у тебя там на столике», — а сам на улицу показываю.

«Как это, мусор! — возмущается Клавка. — Я же только что столы протирала!»

Выбежала на улицу, зырк туда-сюда — и видит мента на столе. Не сразу просекла, что это и есть мусор, а как врубилась, начала его тряпкой охаживать, а сама орет, как Чапай на белых. Со злости удостоверение у него отняла да пинками и прогнала.

На следующий день протрезвевший мусор за ксивой своей приходил, в ножках у Клавки валялся, полсотни баксов отступного за документик отстегнул. Умора, да и только!

Братки дружно загоготали.

— За то, чтобы серые оставались в лесах! — поднял тост Моджахед.

За последние четверть часа сержанты ГИБДД успели поменяться ролями. Дополнительная доза алкоголя привела Курочкина в благодушное настроение, зато Швырко сделала жестким и агрессивным.

— Ну, все, — прошипел Макар. — Сейчас я им покажу!

— Да погоди ты, не горячись, — удержал приятеля Федя. — Давай еще по рюмочке. Показать мы им всегда успеем.

— И то верно, — согласился Швырко.

Полковник Обрыдлов мрачно смотрел на припорошенный снежком труп. До последнего момента в глубине души он надеялся, что сообщение об убитом милиционере было не более чем розыгрышем. То, что убитый оказался сотрудником ГИБДД, дела не меняло.

В «Контрольном выстреле» шла буйная бандитская гулянка. Иногда дверь в кафе открывалась, и тогда до ментов доносились приглушенные расстоянием взрывы хохота и невнятный гул застолья.

— Отчего он умер? — спросил начальник группы захвата.

Колюня Чупрун наклонился над телом.

— Трудно сказать, но думаю, что не от сердечного приступа. На шее видны царапины и синяки. Не исключено, что от удушения, но ручаться не могу. В любом случае не от инфаркта.

— Занятный паренек, — нахмурился Иван Евсеевич, с любопытством изучая руки убитого. — Ногти в идеальном состоянии. Маникюр. Золотое кольцо-печатка с бриллиантом, золотые часы. Недурно для сотрудника службы дорожного движения.

— Долго еще будем резину тянуть? — вмешался командир группы захвата. — Убийц надо брать, Шерлоки Холмсы, а не ногти разглядывать. Повяжем ублюдков, а уж потом будете улики искать.

— А ведь он дело говорит, — Чупрун, поморщившись, потрогал повязку на голове. — Повяжем гадов, а уж потом будем разбираться, кто прав, кто виноват.

Если бы не вчерашний позор, не исключено, что Колюня не стал бы так торопиться, но душа опера жаждала мщения, хотя, если разобраться, мстить за постыдный провал было некому. Набить морду злодейке-судьбе пока еще никому не удалось.

— Ладно, — принял решение полковник Обрыдлов. — Распорядитесь, чтобы бойцы занимали позиции.

— Находясь в отпуске, милиционер Петров ловил рыбу и, в силу привычки, зверски избивал ее ногами, — продолжал травить анекдоты Батон.

— Слышали, что менты настрочили в протоколе осмотра места преступления по делу об изнасиловании? — задорно сверкнул прокуренными зубами Винт. — На месте преступления орудия преступления не обнаружено! Улет, да?

— Улет был бы, обнаружь они там орудие преступления, — ухмыльнулся Чупа-Чупс.

— А знаете, как пьяный мусор открывает кильку в томате? Стучит в крышку и говорит: «Откройте! Милиция!»

Лицо сержанта Швырко покрылось красными пятнами.

— Ну, все, Федь! Народное терпение кончилось! сейчас я им морду набью! — оскалился он.

Сержант неуверенно поднялся на ноги, оперся о стол, пытаясь удержать равновесие.

«Не стоило ему мешать водку с портвейном, — подумал Курочкин. — Да и мне не стоило», — мысленно добавил он, мучительно размышляя над тем, почему стены «Контрольного выстрела» странным образом изгибаются и меняют свой цвет.

Бандиты Моджахеда, тоже успевшие изрядно нагрузиться, с угрожающим любопытством воззрились на сердитого «гиббона».

— К-козлы, — изрек сержант Швырко, обращаясь к соседнему столу.

— Ты на кого это, крыса дорожная; наезжаешь? — оскалился Батон.

— Н-ни на кого. Это он мне, — поспешил вмешаться Курочкин, пытаясь ухватить пьяного приятеля за рукав. С четвертого захода это ему удалось.

— Ос-стынь, Макар! — уговаривал сержант разгорячившегося напарника. — Ты что, в самом деле? Фильтруй базар! Или тебе жить надоело? Да они ж нас по стенам размажут!

— И не только по стенам, — подтвердил Чупа-Чупс. — За «козла» придется ответить.

— Не, ребята, не надо, — взмолился Курочкин, безуспешно пытаясь оторваться от стула. — М-мы извиняемся. М-мы уже уходим.

Уйти им, впрочем, не удалось.

По сигналу полковника Обрыдлова группа захвата с нетипичной для России организованностью приступила к выполнению операции «Реванш».

— Это еще что за новости? — изумился Психоз, когда в окна и двери кафе, как горох из лопнувшего мешка, посыпались спецназовцы с автоматами.

Изумление его было вполне оправданным. Синяевский авторитет регулярно «подкармливал» целый ряд сотрудников правоохранительных органов, поставлявших ему взамен всевозможную полезную информацию. Прежде чем ехать в «Контрольный выстрел», Губанов переговорил с нужными людьми и получил клятвенные заверения в том, что никаких операций в этом районе правоохранительные органы в ближайшее время не планируют.

Телохранители Психоза сработали профессионально. Швырнув своего босса на пол, они прикрыли его своими телами.

— Не стрелять, — приказал им синяевский авторитет.

— Всем лежать! Не двигаться! Руки за голову! — яростно орали спецназовцы.

— Вот ведь уроды, твою мать! Такой отличный вечер испортили! — посетовал Моджахед, с неохотой укладываясь на пол.

Опыт в совокупности с интуицией подсказывал ему, что весь этот бардак отношения к ним не имеет. Очередной шмон для «галочки» — не более того. Братки Моджахеда разделяли спокойствие своего шефа.

— А знаете, как мент проверяет наличие спичек в коробке? — осведомился Винт, опускаясь на пол рядом с боссом.

— Анекдотики, значит, про нас травите! — угрожающе оскалился рослый спецназовец и, вырубив Винта ударом приклада в висок, защелкнул наручники на запястьях Моджахеда.

Вопреки ожиданиям полковника Обрыдлова операция захвата протекала на удивление гладко — даже слишком гладко.

Практически все посетители послушно лежали на полу и сопротивления правоохранительным органам не оказывали. Исключение составлял лишь тощий долговязый кавказец, орлиному носу которого вполне мог позавидовать двухголовый символ российской государственности.

Спутница «лица кавказской национальности», пышная крашеная блондинка с не правдоподобно большим бюстом, давно уже лежала под столиком.

«Жэнщин бэстолковый, что с нэй взять?» — думал Джигит, презрительно глядя на торчащие из-под стола ноги.

Пресловутая горская гордость не позволяла ему последовать примеру подружки.

— 1ы что, скотина, команды не слышал?! — рявкнул на кавказца один из спецназовцев — А ну падла, на пол! Пристрелю.

— Да ладно тэбэ, дарагой! — нараспев протянул южный гость. — что я тэбэ такого сдэлал? Зачэм так сэрдишься?

Ловко раздвинув веером пачку стодолларовых купюр, джипп — протянул ее спецназовцу.

— Вo, дебил! — восхищенно пробормотал Чупа-Чупс. — Кто ж это взятку ментам при свидетелях дает?

Словно в подтверждение его слов боец спецназа обрушил приклад автомата на ключицу кавказца. Сухо хрустнула сломанная кость. Взвыв от боли, джигит повалился на пол. Опавшими листьями закружились в воздухе вылетевшие из его руки баксы.

В отличие от привычных к подобным встряскам бандитов, избалованные спокойной и сытой «гиббонской» службой сержанты Курочкин и Швырко отреагировали на операцию захвата отнюдь не хладнокровно.

В эту Проклятую ночь все шло из рук вон плохо, вдобавок Нечистая совесть нашептывала перебравшим алкоголя сотрудникам дорожной полиции, что жуткие дьяволы в масках и с автоматами явились сюда по их душу.

Что, если это связано с трупом в коляске? Конечно же, весь бардак из-за него, из-за проклятого покойника с маникюром! Одет-то он был в милицейскую форму! Мертвый Милиционер — вот тебе и спецназ! Что теперь с ними сделают? Что скажет майор Зюзин? Не хватало еще чтобы убийство повесили на них!

— Господи, пронеси! Спаси, господи! — уткнувшись лицом в под, бормотал Федор. Из его глаз текли крупные пьяные слезы.

Макар Ц1вырко лишь горестно постанывал и мелко тряс тяжелой, как свинец, головой.

— Погодите-ка! — воскликнул Колюня Чупрун, наметанный взгляд которого различил в массе распростертых на. полу тел знакомые мундиры — Да это же инспектора гибдд! Уж не их ли был мотоцикл?

— Поднимите их на ноги! — скомандовал полковник Обрыдлов.

— Федор! Макар! — признал знакомцев Колюня, удивленно разглядывая дрожащих взъерошенных сержантов. — Это случайно не ваш мотоцикл стоит на улице?

Понурив повинные головы, «гиббоны» тоскливо молчали.

Повисшую в зале тишину нарушил мерный шаркающий звук. Колюня Чупрун обернулся и навел автомат на дверь.

Секунду спустя на пороге нарисовался низенький гномоподобный мужичок в стоптанных тапочках, старых армейских галифе и засаленной телогрейке. В длани сего странного субъекта призрачно мерцала чадящая керосиновая лампа.

Явление сторожа народу отдавало чем-то столь потусторонне-нереальным, что даже неустрашимые спецназовцы стояли молча, позабыв гаркнуть свою излюбленную команду: «на пол».

Взгляд гнома, равнодушно скользнув по залу, сурово зафиксировался на жалких фигурах «гиббонов».

— Долго еще вы собираетесь тут прохлаждаться? — неодобрительно осведомился он. — Дежурный фельдшер уже пятнадцать минут как в морге сидит, злой, как черт, все ждет, когда вы явитесь своего жмурика сдавать. Сказал — еще пять минут подождет — и поедет домой, а с трупом делайте что хотите, ему наплевать.

— Выходит, в коляске — это ваш покойник? — обратился к сержантам командир спецназа. — Вы что, в морг его везли?

Кивнув головой, Макар Швырко покаянно развел Руками.

— Твою мать! — в глухом отчаянии хлопнул себя полковник Обрыдлов.

— Воистину, твою мать, — присоединился к мнению шефа Колюня Чупрун.

Незаметный со стороны главной «авеню» Рузаевки — Дачного проспекта, бар «Космос-2» располагался на заднем дворе знаменитого магазинчика № 666, того самого апокалиптического магазинчика, что в смутные послеперестроечные времена успешно процветал под прочной бандитско-ментовской крышей.

Бандиты и менты, «гиббоны» и бывшие зэки, продавцы и обэхаэсэсники на удивление мирно уживались в этом по-русски бесшабашном и веселом заведении, наглядно иллюстрируя восточную теорию о взаимопроникновении и неразрывной связи добра и зла.

Лариса Сушко, бухгалтер магазинчика и подруга детства Психоза, закончив разговор по телефону, радостно вбежала в подсобку, где по случаю обеденного перерыва дружно выпивали дирекция, лоточники и продавцы.

— Вечером к нам заглянет Психоз! — радостно сообщила она. — И Денис тоже приедет.

— Вот это новость! — радостно потер руки Глеб Бычков, продавец по кличке Бык, по совместительству смотрящий синяевской мафии. В свое время именно он устроил журналиста на работу в магазин и взял его под свою опеку.

— Неспроста это, ой, неспроста, — торжественно изрекла директор магазина Регина Костина. Она была помешана на мистике, магии, предчувствиях и экстрасенсах. — Предчувствие у меня.

— Что еще за предчувствие? — осведомился Андреич, продавец, бывший «афганец», питающий нездоровую склонность к дедовщине.

— Что-то произойдет! — Костина с пророческим видом воздела к потолку указательный палец.

— А если поконкретней? — вскинул брови Глеб.

— Опять пришьют кого-нибудь, — гнусно хихикнул сторож Хрум, изрядно потрепанный жизнью алкаш-неофашист.

— Типун тебе на язык, — замахала руками суеверная Регина.

— Подумаешь, пришьют, — лихо подбоченилась замдиректора Зоя Козлодемьянская. — В России это дело обычное. Интересно только, кого.

— Правильно Зоя говорит, — поддержал начальницу лоточник Дубыч. — Поминки — отличный повод выпить.

— Вот с этим я полностью согласен, — удовлетворенно кивнул Андреич. — Как говорится: она была хорошо сложена, только рука торчала из чемодана.

— Так выпьем же, — неожиданно взревел уже изрядно набравшийся сторож Хрум, вздымая вверх стакан с водкой. — 3-за наших прекрасных дам. Ч-чтобы они были сложены еще лучше.

— Типун тебе на язык! — нервно перекрестилась Регина.

— За прекрасных дам, — подхватили тост мужчины, дружно сдвигая стаканы.

— Следствие Кона из закона Мерфи, — изрек полковник Обрыдлов, доставая из сейфа бутылку «Столичной» и два граненых стакана. — Беды, как правило, приходят парами: пара за парой, пара за парой, пара за парой…

Голос Ивана Евсеевича становился все тише и тише, в потускневших глазах отражалась вселенская грусть. Колюня Чупрун ни разу не видел своего начальника в столь подавленном состоянии.

— Да уж, — согласился опер и задумчиво добавил:

— Стояла тихая Варфоломеевская ночь…

— Варфоломеевская ночь мне еще предстоит, — вздохнул полковник. — Генерал Блудов завтра требует меня «на ковер». Представляю, что меня ждет. По телефону он так матерился, что в трубке мембрана не выдержала — накрылась.

— Мы-то еще ничего… А вот из Паши Зюзина теперь уж точно котлету сделают. Уж Блудов его не помилует — первым делом в Центральное управление ГИБДД настучит, попытается всю вину на «дорожников» свалить. Эх, Паша, Паша… Знал ведь, что проверять его будут, что генерал Дергунов спит и видит, как бы его поглубже закопать, и все равно не выдержал — сорвался с дежурства по девочкам. Хоть бы одного сержанта на посту оставил…

— Душевный человек Паша, — сочувственно вздохнул Обрыдлов. — Не мог он своему подчиненному такую подлянку устроить. Хотел, чтобы всем хорошо было — вот и сгорел по доброте своей.

Полковник разлил водку по стаканам.

— Ну что, помянем Пашино майорское звание? Эх, не сидеть ему больше на правах… А жаль. Отличный был товарищ.

— Большому кораблю — большая торпеда, — скорбно наклонил голову Колюня и, крякнув, залпом опорожнил стакан.

— Эх, хорошо пошла, подлюка.

Иван Евсеевич последовал примеру подчиненного. Заев водку кружочком финской салями, он прислушался к своим внутренним ощущениям.

«Лекарство», как всегда, подействовало быстро и радикально. Генерал Блудов казался уже не грозным начальственным громовержцем, а рядовым заурядным склочником в погонах, да и собственные промахи уже не выглядели столь катастрофическими. Ну, подумаешь, облажались пару раз — а с кем такого не бывает?

Разве не пытались они взять банду Утюга? Пытались! А в том, что вместо матерых бандитов попалась сопливая шпана, виновата дурацкая случайность.

А труп в мотоциклетной коляске? Должна же была милиция отреагировать на убийство сотрудника правоохранительных органов? Вот она и отреагировала! Кому могло прийти в голову, что покойник, наряженный в форму инспектора ГИБДД, — дело рук Паши Зюзина? Чертов Пашка! Сам, идиот, допрыгался, да еще и убойный отдел подставил.

Полковник Обрыдлов встряхнул головой, сердито крякнул и расправил поникшие плечи.

— Ладно, вернемся к нашим «гиббонам». Есть что-нибудь новое по трупу?

— Окончательное заключение патологоанатомов еще не готово. Какие-то сложности у них возникли. Говорят, случай нетипичный, но сомнений нет — это убийство. Скорее всего смерть наступила от остановки сердца, наступившей при ударе в грудную клетку.

— Личность удалось установить?

— Пока нет. К сожалению, вместо документов покойник носил в кармане ажурные женские трусики. Не удержавшись, опер ухмыльнулся.

— Трусики отдали на экспертизу?

— Разумеется, но данные, опять-таки, не готовы. Отдел экспертизы в своем амплуа.

— Да, не густо, — вздохнул Иван Евсеевич.

— Я думаю, он иностранец, — сказал Чупрун.

— Иностранец? Почему?

— Слишком ухоженный.

— «Новые русские» тоже одеваются не с помойки.

— Я не об этом. Помнишь, как говорил Жванецкий: «даже у лошадей наши морды». Так вот у этого — морда не наша. У него маникюр не только на руках — на ногах тоже.

— Педикюр, — машинально поправил полковник. — Маникюр на ногах не бывает. Может, он голубой?

— Вряд ли. Лака на ногтях нет, только полировка. Никакой косметики. Да и женские трусики в кармане…

— Чтобы носить женские трусики, не обязательно быть женщиной, — заметил Обрыдлов. — Они могли принадлежать его приятелю-трансвеститу. А может, он и сам трансвестит.

— И все-таки я полагаю, что он иностранец и не голубой. Интуиция сыщика.

— Надо будет опубликовать фотографию в газетах, вдруг кто-то нашего жмурика опознает. Нам сейчас кровь из носу — так надо раскрыть это дело.

— Понимаю, — кивнул опер.

— Его ведь подбросили Паше, на территории, находящейся под контролем синяевской группировки, — Зaдумчиво произнес полковник.

— Это вовсе не означает, что убийство — дело рук cиняевцев.

— Но они могут что-то знать.

— Вы намекаете…

— Намекаю, — подтвердил полковник. — Съезди-ка ты в Рузаевку, послушай, о чем народ толкует, поговори кое с кем…

— Я и сам уже подумывал об этом, — сказал Чупрун.

Денис решил заскочить в Рузаевку пораньше, где-то за час до встречи с Психозом, чтобы всласть потрепаться со старыми приятелями — продавцами и лоточниками. Он не сомневался, что со времени их последней встречи в бурной жизни магазинчика произошло множество новых событий.

Уже три месяца в ТОО «Лотос» длилась пельменная эпопея, по накалу разгоревшихся вокруг нее страстей вполне сравнимая со знаменитым греко-троянским противостоянием.

Началась она с того, что директор магазина Регина Костина решила расширить производство путем введения в эксплуатацию пельменного цеха. Мысль сама по себе здравая, которая при благоприятном стечении обстоятельств могла бы обеспечить апокалиптическому магазинчику процветание.

Регина совершила лишь одну стратегическую ошибку — ответственным за создание.пельменного цеха она назначила Тарасика, маленького, толстенького, как колобок, и невероятно болтливого хохла, в поисках лучшей жизни эмигрировавшего в холодную Москву с голодных просторов самостийной Украины. За Тарасом сразу же закрепилась кличка Поддавал-пил. Это словосочетание было излюбленной присказкой нового работника и до определенной степени определяло его жизненное кредо.

С легкой руки Тарасика тележку для продуктов сотрудники магазина стали называть «визок для харчив», детское питание — «дитяче харчування», а лимонад — «цитриновый напий».

Когда продавцам становилось скучно, они просили Тараса прочесть им на украинском языке лекцию о Соединенных Штатах Америки. Эту тему Поддавал-пил очень любил, поскольку в самом ближайшем будущем, заработав в магазинчике достаточную сумму, он собирался перебраться в вотчину Дяди Сэма, и, там посрамив Рокфеллера, Моргана и Форда, сделаться мультимиллионером.

— Герб Сполучених Штатив зображаэ орла з розпростертими крилами, який тримае у правий лапи символ любови — гилку оливи, — вдохновенно вещал Тарас.

— Ой, не могу, — держась за живот, корчилась от смеха Зоя Козлодемьянская.

— Побачьте, пани и панове! — кривлялся Андреич, величаво взмахивая руками. — Я — орэл з розпростертими крилами!

По-русски Поддавал-пил при желании мог объясняться вполне сносно, но хитрый хохол предпочитал использовать родной украинский язык, чтобы при случае притвориться, что он чего-то недопонял или что его не так поняли.

За неимением жилья ночевал Тарас прямо в магазине и, в зависимости от настроения Регины, работал то грузчиком, то лоточником, то рубщиком мяса.

От прочих сотрудников магазинчика Поддавал-пил отличался одной весьма примечательной особенностью — он брался за все, вне зависимости от того, разбирался он в этом или нет. После месяца общения с Тарасом дирекция магазина пришла к выводу, что хохлы ничего не умеют, но готовы взяться за все, что угодно, в то время как русские все умеют, но при этом ничего не хотят делать.

В производстве пельменей Поддавал-пил смыслил не больше, чем эскимос в дагомейской мифологии, но, поскольку больше никто не проявил желания попробовать свои силы в этом отнюдь не простом деле, он вызвался сам, клятвенно заверив Регину, что оправдает оказанное ему доверие.

Три дня спустя лоточник Дубыч доставил в магазин картонную коробку с новеньким сверкающим аппаратом для производства пельменей. Снабженная двумя воронками машина оказалась сравнительно небольшой и без особого труда уместилась на кухонном столе.

Изучив инструкцию, Поддавал-пил настроил аппарат и под взволнованными взорами работников магазинчика приступил к изготовлению продукта.

— Ты уверен, что тесто нужно засыпать в маленькую воронку, а мясо в большую? — усомнился Андреич. — Теста ведь, по идее, расходуется больше, чем мяса.

— Не учы батька сношатыся, — самоуверенно заметил Поддавал-пил и торжественно нажал на кнопку.

В чреве агрегата заурчали какие-то механизмы, и глазам изумленной публики предстала змеей выползающая из выходного отверстия длиннющая колбаса из обернутого мясом теста.

— Это еще что за извращение? — грозно подбоченилась Зоя Козлодемьянская.

Тарасик с удивлением созерцал дело своих рук.

— Бувае, — философски заметил он. — Як кажуть, перший блин комом.

— Это даже не блин, — покачала головой Регина. — Это черт знает что.

— А барабан ты отрегулировал? — осведомился Глеб Бычков.

Когда-то он имел дело с подобной машиной.

— Какой еще барабан? — заинтересовалась Козло демьянская.

— Там внутри есть вращающийся барабан с отрезными ножами, — пояснил Бык. — Каждый нож своим болтиком регулируется. Чтобы пельмени были одинаковыми, нужно эти болтики подкрутить при настройке.

— Ты болтики подкручивал? — спросила Регина. Отразившееся на лице Тараса смущение пробудило в душе директора нехорошее предчувствие.

— Ну-у?

Хохол виновато пожал плечами.

— Та их там стилькы, цих болтыкив — заморишься. Вот я их…

— Ты их — что?

— Нуце… пидпыляв…напильником.

— Напильником? Болтики? — напряглась замдиректора. — Ты что же, сточил болтики напильником?

— Та ни, не болтыки, а ци, як их… ножи. Мэшалысь воны. Чыплялыся, заразы, за все.

Тихо охнув, Костина схватилась за сердце.

— Быть того не может!

Бросившись к аппарату, Глеб остановил его и заглянул внутрь.

— Елки зеленые! Этот идиот спилил отрезные ножи!

Так праздник по случаю открытия пельменного цеха чуть не стал последним днем жизни злосчастного хохла.

Скорая на руку Зоя, от души отдубасив Тарасика, заставила его проглотить в сыром виде плод его первых трудов на пельменной ниве. Запихивая в себя обернутое мясным фаршем тесто, Поддавал-пил давился, хрипел и диковато косился на замдиректора круглым обиженным глазом.

Добродушная Регина к рукоприкладству не прибегала, но орала долго, с чувством и от души.

Две недели спустя с завода прибыл новый барабан с отрезными ножами. Аппарат отрегулировали, и он, вопреки пессимистичным прогнозам Зои Козлодемьянской, даже начал выдавать обрезки нафаршированного мясом теста, но, поскольку процессом по-прежнему заведовал Поддавал-пил, из-под ножей злосчастной машины так ни разу не вышло двух похожих пельменей. Их форма варьировалась, как мутации мух-дрозофил в экспериментах по генной инженерии.

Там были и странные ромбовидные уродцы, и грустно сплющенные овалы, и толстые бодрые кубики. Творения Тараса работники магазина окрестили «Поддавалины казинаки», а среди продавцов и лоточников обрел популярность новый анекдот: «В чем сходство между пельменями Тараса и отпечатками пальцев?» — «В том, что среди них не встретишь двух идентичных».

Но все же излюбленным хобби Тараса (помимо процесса, который он определял как «поддавать-пить») было воровство. В том, что работник магазина ворует не было ничего удивительного — в торговле воруют все иначе кому она была бы нужна?

Разница заключалась в масштабах. Воровал Поддавал-пил безудержно, вдохновенно и с размахом, за что и был неоднократно бит. Не увольняли его из магазина только по одной причине — жизнь без Тараса стала бы намного скучнее.

«Якщо украсты одну бутылку водкы — цэ заметят, а стащишь ящик — нихто и внимания не обратыт», — любил пооткровенничать за бутылочкой хохол-клептоман.

Поддавал-пил воровал все, что видел и до чего могли дотянуться его толстенькие коротенькие ручки. Соль, лук, яйца и мясо, выделяемые для производства, он неизменно прикарманивал, справедливо полагая, что переводить столь ценные продукты на пельмени, которые потом неизвестно какая падла сожрет, — настоящее преступление.

С мукой дело обстояло немного сложнее — из одной воды тесто не замесишь, — и Тарасу пришлось примириться с мыслью, что этот мир, увы, несовершенен. Вместо мяса он запихивал внутрь пельменей перемолотые потроха, подтухшее в жару на лотках мясо, испорченные колбасы, беконы, грудинки.

Когда Тарас рано поутру включал свой агрегат, внутри раздавался жалобный писк перемалываемых в фарш крыс, хруст обращаемых в фарш тараканов.

— М'ясо, — блаженно улыбался Поддавал-пил. — Свижэ м'яско для дорогого потребителя.

То, что никто не умер, отравившись пельменями объясняется лишь знаменитой стойкостью русского на рода, взращенного на советской вареной колбасе. Те" не менее жаркие баталии с оскорбленными в лучшиз чувствах покупателями случались, но завершались они, как правило, тем, что в книге жалоб и предложений, той самой, где предложение было только одно: «уволить всех», появлялась новая, полная страстного негодования запись.

— Слышал новость? Поддавал-пил на кошек перешел, — с ходу проинформировал Дениса Глеб Бычков. — у него теперь новый девиз: «В ночи уси кишки — кролыкы».

— Кишки? — изумился журналист. — Какие еще кишки?

— «Кишки» — это «кошки», по-украински. Учить надо, брат, иностранные языки. А по-русски это будет:

«Ночью все кошки — кролики».

— То есть Тарас теперь кошек ест?

— Зачем ест? — пожал плечами Бык. — В пельмени их кладет. Осень ведь. Холодно стало. Мясо на лотках больше не тухнет, а хорошее на пельмени жалко переводить. Теперь он, как выпьет, так и говорит с задумчивым таким видом: «Вы не любытэ кишок? Та вы не вмиетэ их готувати». Перевожу: «Вы не любите кошек? Да вы их готовить не умеете!»

— А почему Поддавал-пил по ночам за кошками охотится? Днем ведь удобнее.

— Сначала он днем их ловил, — хмыкнул Бычков. — Попытался у банкира из особняка, что стоит через два дома от магазина, персидского котяру спереть. Оказалось, банкир за этого кошака на выставке три тысячи долларов выложил. Охрана так отходила нашего кошколова — неделю отлеживался.

— Жуткое дело, — покачал головой журналист.

— Ничего, Тарасу к побоям не привыкать. Замдиректора его за воровство чуть ли не каждый день лупит. Только вчера решил окорок украсть — здоровенный такой. Подхватил, понес из магазина, а в самых дверях с Зоей столкнулся. Так, представляешь, этот дурак от страха окорок на пол бросил. Козлодемьянской и в голову бы не пришло, что он ворует, — решила бы, что в машину собирается грузить для лоточников. Шуму было… Ну, ты представляешь?

— Представляю, — сочувственно кивнул Денис. — но лучше под горячую руку не попадаться. Я вот о чем тебя спросить. Ты случайно не в курсе, что там за история с трупом, который вроде сначала менты куда-то сплавляли, а потом из-за него большой шухер был?

— Нет, про такое не слышал. А что еще за труп? — заинтересовался Глеб.

— Пока не знаю. Психоз обещал рассказать, как приедет.

Дверь магазинчика распахнулась, и на порог, качнувшись, ступила поникшая фигура, в которой Бык и Денис с удивлением признали майора Зюзина.

— Паша! Какими судьбами? — Бычков вышел из-за прилавка навстречу приятелю. — Да что с тобой? Случилось что-то? На тебе лица нет!

— Н-ничего на мне нет, — по грязной щеке Паши скатилась крупная одинокая слеза. — И м-меня тоже нет. Нет м-майора Зюзина, п-понимаешь?

— Да ты, брат, пьян, — Глеб поддержал майора за локоть. — Рановато что-то ты набрался. Я думал, ты больше не пьешь на службе.

— А я н-не на службе, — возразил Зюзин. Бык вздохнул и покачал головой:

— Давай-ка пойдем в бар, посидим там, кофейку выпьем, перекусим, тебе сразу и полегчает. Денис, кликни из подсобки Андреича, пусть меня за прилавком подменит.

— С р-работы меня в-ышибли. С к-концами вышибли, п-представляешь? — пожаловался Паша. — Где ж мне т-теперь, горемычному, г-голову приклонить?

— Вот в «Космосе-2» и приклонишь, — Глеб ласково похлопал майора по спине. — А за что же тебя с paботы выгнали?

— За т-труп, — уронив еще одну слезу, горестно объяснил Зюзин. — За г-гребаный труп со свечкой и м-мaникюром.

— Так вот, эти падлы промурыжили меня в легавкe почти три часа, ничего толком не объяснили и даже не извинились, — закончил изливать свои обиды Психоз. — Ей-богу, когда-нибудь я не выдержу и сниму сериал под названием «Менты как они есть».

— Ничего, будет и на нашей улице праздник, — утешил его Глеб Бычков и разлил по рюмкам припасенный специально для синяевского авторитета коньяк «Наполеон». — Как говорится, цыплят по осени стреляют. А насчет сериала — мысль хорошая.

За соседним столиком жалобно всхлипнул во сне майор Зюзин. В этот момент он напоминал Денису Иоанна Крестителя, точнее, его голову, лежащую на блюде: страдальческое лицо Паши покоилось в тарелке с салатом.

— Чтоб мусора жили на одну зарплату, — в сердцах произнес Губанов, пробуя коньяк на вкус.

— Тогда ментов в природе не останется. Вымрут, как динозавры, — заметил Бык.

— Почему это мы вымрем? — поинтересовался вошедший в бар Колюня Чупрун.

При виде опера Психоз сморщился, как от зубной боли.

— А вот и наша доблестная милиция, легка на помине, — усмехнулся Глеб. — Теперь в наличии полный набор — менты, бандиты, пролетариат, интеллигенция в лице представителя прессы и даже опальный «гиббон».

— Привет честной компании, — сказал опер, подсаживаясь за столик. — Так от чего все-таки мы вымрем?

— От собственной глупости, — проворчал Губанов. Он все еще злился из-за унизительного ареста в «Контрольном выстреле», но выяснять отношения на нейтральной территории апокалиптического магазинчика не хотел.

— В моей с-смерти прошу винить мою ж-жизнь, — печально пробормотал ненадолго пробудившийся Паша Зюзин.

Колоссальным усилием воли он приподнял голову с тарелки, окинул Колюню бессмысленным взглядом, не yзнал и, вновь погрузив лицо в салат, тонко и жалостливо захрапел.

— А я и не надеялся тебя тут застать, — обратился к Юихозу Чупрун. — На ловца и зверь бежит.

— Ты с базаром-то поаккуратней, — предупредил синяевский авторитет. — Сначала стоит разобраться, кто тут зверь, а кто ловец.

— Да ладно, без обид, — примирительно сказал опер. — Я ведь по делу. Не исключено, что наши интересы тут совпадают.

— Ошибаешься, — покачал головой Психоз. — Если ты насчет вчерашнего покойника, то у меня в этом деле никаких интересов нет.

Колюня достал из кармана фотографию и протянул ее Губанову:

— Синяевцы с этим как-то связаны?

Несколько секунд Психоз внимательно рассматривал снимок.

— Насколько я понимаю, это тот самый парень, из-за которого вы устроили вчера светопреставление в «Контрольном выстреле»?

— Ты знаешь его?

— Не смеши мои ботинки. Ты, кажется, ждешь, что я сознаюсь в убийстве?

— Этого типа прикончили на твоей территории, Если твои братки тут ни при чем, ты можешь здорово облегчить жизнь нам обоим. Дело, между прочим стоит на контроле министерства. Пока убийца не будет найден, спокойной жизни вам не видать.

— Понятия не имею, кто этот тип, — покачал головой Губанов. — Одно могу сказать — мои люди его не мочили. Если честно, мне и самому любопытно по чьей вине ваш безмозглый спецназ испортил мне вечер.

— Можно я посмотрю? — попросил Денис.

Заметив загоревшийся в его глазах охотничий азарт, Глеб Бычков усмехнулся:

— Похоже, молодежь снова рвется в бой. Из этой истории могла бы выйти отличная статья. «Гиббонами подкидывают труп — такое не каждый день случается.»

— Из нее и сериал может получиться, — задумчиво произнес Психоз.

— Сериал? — удивился Колюня. — Какой еще сериал?

— Про ментов, — пояснил синяевский авторитет. — Я собираюсь купить киностудию и сделать сериал «Менты как они есть». Никакого вранья. Одну горькую правду жизни.

— Ничего не получится, — возразил Чупрун. — Правду снимать нельзя по трем причинам: во-первых, она никому не нужна; во-вторых, правды в мире нет; и в-третьих, никто такой сериал смотреть не будет.

— Отчасти он прав, — кивнул Бык. — Знать правду выгодно только шантажисту. Во всех остальных случаях народ предпочитает необременительную иллюзию. Иначе зачем русскому человеку столько пить?

Майор Зюзин за соседним столиком приоткрыл затуманенный печалью глаз.

— Од-дни едят, ч-тобы жить, другие живут, ч-чтобы пить, — изрек он и снова заснул.

— Ладно, мне пора, — прихватив рукопись «Всех грехов мира», Психоз поднялся из-за стола.

— Ничего, если я подключусь к расследованию? — вопросительно посмотрел на него Денис. — Уж больно история интересная. Паша, до того как заснуть, нам все рассказал.

— Не возражаю, — сказал Губанов. — Свяжусь с тобой, как только дочитаю твой опус.

Красный «Феррари» Психоза осторожно пересек необъятную мутно-бурую лужу, перекрывающую выезд на Дачный проспект, набрал скорость и, свернув в направлении Перелыгино, запрыгал по покрытой выбоинами дороге.

Колюня Чупрун в три глотка осушил кружку пива, крякнул, промокнул губы рукавом и, удовлетворенно вздохнув, обернулся к Зыкову:

— Ну что, напарник, прогуляемся? Как насчет того, чтобы вспомнить старые добрые времена?

— Скотина, — прошипела Алиса Гусева. — Какая же все-таки он скотина!

— Я тебя предупреждала, — пожала плечами Наташа Лиганова. — Все мужики скоты, и твой драгоценный Шарль — не исключение.

Совершив марш-бросок по магазинам, утомленные шопингом подруги решили передохнуть в уютном кафе, расположенном неподалеку от ГУМа.

— Нет, но каков негодяй; — никак не могла успокоиться Алиса. — А казался таким вежливым, внимательным, искренним…

— Искренним? — язвительно усмехнулась Наталья. — Удивляешь ты меня, подруга. Сколько лет уже крутишься в этом дерьме, а ведешь себя так, словно вчера с луны свалилась. Давно пора уяснить, что не все то солнышко, что встает.

— Может, с ним что-нибудь случилось?

— С такими, как Шарль, ничего не случается, уж поверь мне, — уверенно заявила Лиганова. — На свидание не явился, не звонит, мобильник отключил. Яснее ясного — отделаться от тебя хочет.

— Попробую-ка я еще раз позвонить в посольство.

— Попробуй, только сама знаешь, что толку от этого не будет. Эти бельгийские чукчи телефонную трубку снимают и оставляют на столе, чтобы все время занято было, а то им, видите ли, не нравится, когда российские граждане их по пустякам беспокоят.

— А ты откуда знаешь? — насторожилась Гусева.

— Как откуда? Шарль сказал.

— Когда он тебе это сказал?

— Да не помню я, — раздраженно отмахнулась Наталья. — Давно уже. Как-то к слову пришлось.

— Занято у чукчей, — вздохнула Алиса, складывая мобильный телефон. — Намертво занято.

— А я что говорила?

— Ничего, — угрожающе произнесла Гусева. — Если он и завтра не объявится, я лично заявлюсь в посольство, и пусть только попробуют меня оттуда выставить!

— Эх, подруга! — Лиганова укоризненно покачала головой. — Жаль мне тебя…

— Выходит, никаких документов при нем не оказалось? — сказал Денис.

— Никаких, — покачал головой Чупрун. — Если, конечно, не считать документами женские трусики. Они шли по асфальтовой дорожке вдоль Рузаевского озера, уже местами тронутого тоненькой корочкой льда.

— Он был в женских трусиках? — уточнил журналист.

— Да нет, в кармане у него лежали. Красивые. Дорогие. Могу даже фотографию показать.

Опер полез в карман и извлек из него несколько снимков.

— Да, выглядят неплохо. Кате бы понравились.

— Моей Верке такие на голень не налезут, — с сожалением вздохнул Колюня.

— Это даже к лучшему, — утешил опера Зыков. — Известно ведь, что хорошего человека должно быть много.

— И то верно, — согласился Чупрун. — В конце концов, мужчина не собака, на кости не бросается.

— Покажи-ка мне еще разок фотографию убитого, — попросил Денис. — Когда ты мне ее дал первый раз, у меня возникло смутное ощущение, что где-то я его видел.

— Где-то видел? — насторожился опер. — Ты уверен?

— В том-то и дело, что не уверен. Да и ощущение это не сразу появилось, а чуть позже, когда Психоз о сценариях заговорил.

— Вот, возьми, присмотрись получше.

— Видел я его, — внимательно изучив снимок, решительно заявил журналист. — Теперь я в этом уверен.

— Где? Когда? Зыков развел руками:

— А вот этого я, к сожалению, сказать не могу.

— Напрягись. Попробуй вспомнить.

— Я пробую, — вздохнул Денис. — Думаешь, мне самому не интересно? Только ничего не выходит.

— Ладно, — сдался опер. — Мне пора в управление. Может, уже готовы данные экспертизы. Оставь себе эти две фотографии — вдруг пригодятся. Вспомнишь что-то — сразу же звони.

— Обязательно, — пообещал Зыков, засовывая снимки в карман. — И все-таки, где же я его видел?

К большому сожалению Зыкова, его жены дома не оказалось. Оставленная на столе записка объяснила, что неожиданно позвонил новый клиент, желающий частным образом дрессировать свою собаку и Катя отправилась знакомиться с шестимесячным бернским зенненхундом.

«Выведи Мавра. Я не успела», — значилось в постскриптуме.

Черного терьера Мавра, впечатляющей родословной которого запросто могли позавидовать многие монархи Европы, преподнес Денису на свадьбу Глеб Бычков. Почти годовалый пес отличался невероятным уровнем интеллекта и яркой индивидуальностью. Возможно, именно по этой причине Мавр не слишком любил дисциплину, в занятиях был немного ленив, зато во всем остальном весьма активен и хитер не по возрасту.

Пока журналист читал записку, пес сбегал в прихожую и вернулся, сжимая в зубах поводок и ошейник.

— Да успокойся ты, уже идем. Не вертись, дай хоть ошейник застегнуть, — уговаривал пса Зыков.

Добравшись до небольшого зеленого сквера, разбитого неподалеку от его дома, Денис отстегнул поводок.

— Гуляй!

Пару минут Мавр, вознаграждая себя за долгое и безрадостное заточение в квартире, с безумным видом носился взад-вперед по усыпанным пожухлыми листьями дорожкам. Избавившись от излишка энергии, он подобрал валяющуюся на газоне ветку и сунул ее в руки хозяину.

Денис, поглощенный размышлениями о том, где он мог видеть убитого, на предложение поиграть не отреагировал и только равнодушно повторил:

— Гуляй, Мавр, гуляй!

Черный терьер с неодобрением покосился на хозяина. Такое положение дел его категорически не устраивало. Выходит, он должен сам себе бросать палку, а потом себе же ее и приносить? Зачем вообще заводить собаку, если потом не обращать на нее внимания?

Выпустив ветку из пасти, Мавр осмотрелся вокруг, прикидывая, чем бы себя развлечь, и сердце его возбужденно забилось. По аллее сквера чинно двигалась дама в длинном лиловом «дутике». В одной руке лиловая мадам несла хозяйственную сумку, а второй сжимала тоненький красный поводок, на другом конце которого, задрав круглую голову и короткий, причудливо деформированный хвост, гордо вышагивала… кошка. Не чау-чау, не болонка, не шпиц, а именно кошка. Наглая голубоглазая сиамская кошка!

Мавр знал, что гоняться за кошками нехорошо, но столь вопиющего надругательства над традициями он стерпеть просто не мог. Кошка на поводке! Куда только катится этот мир? Так и до полной анархии недалеко!

Лязгнув челюстями, пес оттолкнулся от влажного асфальта мощными задними лапами и стремительными прыжками помчался вслед за представительницей враждебного ему племени.

У кромки газона зарабатывающий себе на хлеб одинокий музыкант меланхолично перебирал струны гитары и пел, развлекая прохожих задушевно-лирическим «Кошачьим блюзом»:

— Мы с собаками бьемся

За счастие наших котят.

Мы за мир без собак,

Мы когтями их голыми рвали.

Уважаю корейцев —

Они эту сволочь едят.

Ну а ты — где ты был,

Когда мы свою кровь проливали?

Мавр был умен, поэтому бежал он молча, не желая спугнуть свою жертву бестолково-суматошным лаем.

Видимо, людская молва не зря приписывает кошкам сверхъестественные и мистические способности. Почуявший что-то неладное сиамец обернулся как раз в тот момент, когда Мавр готовился к заключительному прыжку.

Дико мяукнув, кошак рванул в сторону, ухитрившись при этом не только вырвать поводок из рук хозяйки, но и подставить ее под бросок черного терьера. Разогнавшийся пес не успел отреагировать и с разгона Врезался в бок растерявшейся дамы.

— В животе пустота, Перспектив ни черта, Превратили в скота Трудового кота, И не любит никто, Всюду слышится: «брысь!» Хоть одна бы зараза Сказала: «кис-кис!» Кис-кис-кис… kiss те[3] — соловьем разливался музыкант.

Истошный визг приземлившейся в лужу кошковладелицы отвлек Дениса от мыслей о личности убитого.

— О господи! — ужаснулся он, увидев барахтающуюся в грязи женщину, взлетевшего на дерево сиамца и прыгающего внизу Мавра, пытающегося ухватить зубами свисающий с шеи кота поводок.

— Простите! Вы не ушиблись? — бросился к пострадавшей Денис.

— Боже! Мое пальто!

Поднявшись на ноги, дама с ужасом осматривала промокший испачканный «дутик».

— Он просто еще молодой, — оправдывался журналист, собирая раскатившиеся по земле мандарины. — Вообще-то он очень послушный, просто энергии много, а тут кошка…

— Молодой, значит? — хищно окрысилась женщина. — Вот и отправим его в колонию для несовершеннолетних преступников!

У кошки четыре ноги, И все норовят ее пнуть. Товарищ, ты ей помоги. Товарищ, собакой не будь…

Застыв на месте с мандаринами в руках, Зыков вперил остановившийся взгляд в обрамленное лиловым капюшоном злое лицо кошковладелицы. Он понял, где видел покойника. Это было в ночном клубе «Лиловый мандарин».

Отыскав в аптечке упаковку анальгина, Денис поморщился, проглотил лекарство и запил его водой. В результате получасовой разборки с хозяйкой сиамской кошки Зыков стал беднее на сотню долларов, зато взамен обрел убийственную головную боль.

Пристыженный Мавр тихо лежал под кухонным столом, косясь оттуда на хозяина виноватым карим глазом, но подойти к нему не решался — чувствовал, что момент для этого еще неподходящий.

Впрочем, Денису было не до проштрафившегося пса. Сообразив, где он видел подброшенного майору Зюзину покойника, он вспомнил все, до малейших деталей.

Примерно полгода назад, гуляя по Арбату, Зыков столкнулся с Толей Авдеевым, своим сокурсником. Выглядел Толян на все сто — как типичный «новый русский», правда, без золотых цепей и прочих столь милых сердцу нуворишей дорогих побрякушек — Авдеев всегда отличался отменным вкусом.

После обмена положенными случаю восклицаниями, приветствиями и объятиями Толя поведал Денису, что стал партнером крупной итальянской косметической фирмы и что дело его процветает. Отпраздновать неожиданную встречу Авдеев предложил в «Лиловом мандарине», завсегдатаем которого он являлся.

Ночной клуб оказался на высоте. Там подавали дорогой коньяк и кубинские сигары, посетители были одеты с иголочки и не торопились складывать пальцы в излюбленную бандитами «козу».

— Хочешь, девочек пригласим? — предложил Авдеев. — Телки здесь — высший класс, и главное — никакой заразы. Тут с этим строго.

Зыков вежливо отказался, объяснив, что недавно женился и не хочет изменять Кате.

— Дело хозяйское, — пожал плечами Толя. — Но, должен предупредить, ты много теряешь. Здешние цыпочки выделывают такое, что и тайским профессионалкам не снилось, причем у каждой своя изюминка. Взять хоть этих крошек, — Авдеев указал на столик в другом конце зала. — Видишь, там сидят блондинка и брюнетка. Я их обеих пробовал. Чудо, как хороши, особенно брюнетка. Темперамент лесного пожара, язвительность гремучей змеи, а тело — как у египетской статуэтки. Убойная смесь! А как она работает языком…

Толян в экстазе закатил глаза.

Заинтригованный столь неординарной характеристикой, Денис отыскал взглядом нужный столик. Девушки действительно были на редкость хороши. Блондинка — голубоглазая, статная, чувственная, обаятельно-мягкими чертами лица, и миниатюрная, аристократически-утонченная брюнетка, в чертах и повадках которой действительно проскальзывало нечто хищно-грациозное, так что сравнение с гремучей змеей было вполне оправданным.

Убитый мужчина был партнером блондинки. Денис тогда не слишком внимательно его разглядывал — девушки интересовали его гораздо больше, чем их спутники, — но запомнил достаточно хорошо, тем более что внешность у него была весьма примечательная — прямо герой-любовник, сошедший с киноэкрана. Зыков тогда еще решил, что они потрясающе смотрятся вместе.

«Надо позвонить Чупруну, — подумал журналист. — Вот он обрадуется!»

Из-под стола донесся тяжелый вздох и сопение — соскучившийся в добровольном изгнании Мавр пытался привлечь внимание хозяина. Поза пса демонстрировала глубочайшее раскаяние и смирение.

— Ладно, иди сюда, кошкодав, мириться будем, — усмехнулся Денис, доставая из холодильника кусок докторской колбасы. — На сто баксов меня нагрел, паразит, а я, между прочим, не миллионер. С другой стороны, если бы не ты, я бы до сих пор гадал, где мог видеть этого типа.

При виде колбасы черный терьер возбужденно завилял хвостом. Покинув свое убежище, он подбежал к хозяину, ткнулся в него носом и примирительно протянул лапу.

— Ладно, держи, подлиза, — журналист переправил лакомство в алчно распахнувшуюся пасть. — Пусть это будет наградой за твой вклад в расследование дела об убийстве. Но имей в виду — еще раз выкинешь подобный фортель — месяц будешь гулять в наморднике и на коротком поводке.

Пока Мавр самым подхалимским образом ластился к хозяину, прозрачно намекая, что было бы неплохо еще разок-другой угостить столь замечательного пса, Зыков продолжал размышлять.

«Может, не стоит с такой пустяковой информацией беспокоить Колюню? У него и без меня дел невпроворот. Позвоню-ка я лучше Авдееву. Если он был знаком с блондинкой, то, возможно, знал и ее спутника».

Автоответчик Толяна сообщил, что тот уехал в командировку и вернется только через две недели.

— Черт, — выругался Денис. — Вот невезуха.

Звонить Чупруну страшно не хотелось. Тогда поисками блондинки займется милиция, а на его долю ничего интересного не останется. Нет, так не пойдет. Он сам хочет расследовать это дело. Он же распутал убийство генерала Красномырдикова, так почему сейчас он должен оставаться в стороне?

Охваченный детективной лихорадкой, журналист вырвал из блокнота лист бумаги и на секунду задумался.

Объяснить Кате в записке, что происходит, было бы слишком сложно, и Денис ограничился сообщением, что уходит по делу и потом все расскажет.

Погладив на прощание Мавра, Зыков торопливо выбежал из квартиры.

— Мужчины любят женщин, женщины — детей, дети — хомячков, а хомячки никого не любят, — вздохнул Андрей Сикорский, с грустью глядя на опустевшую до половины бутылку шотландского виски.

— Хомячки любят хомячих, — возразил Аскольд Дорофеев, полноватый длинноносый шатен лет сорока.

— Вот я и говорю: мужчины любят женщин, а женщины…

— Женщины любят деньги.

— Точно, — согласился Сикорский. — Женщины любят деньги, а вот хомячки, в отличие от них, к деньгам равнодушны. Выпьем, друг, за чистоту души и бескорыстие хомячков.

— Что, опять твоя краля блажит?

— Хуже, — Андрей плеснул в стаканы новую порцию алкоголя. — Иногда кажется — убил бы суку, а все пороху не хватает.

— Вот поэтому я и не женюсь, — сказал Аскольд.

— Аминь, — вздохнул окончательно затосковавший Сикорский.

Черный с коричневыми подпалинами бернский зенненхунд размером с полугодовалого теленка сочувственно посмотрел на хозяина и тут же перевел пугающе внимательный взгляд на тонко нарезанные кружочки сырокопченой испанской колбасы, аккуратно выложенные на тарелку.

Исходящий от них дурманяще-пряный аромат доводил пса до исступления, но — увы — вожделенные ломтики, находящиеся всего в тридцати сантиметрах от его влажного, нервно подрагивающего носа, были столь же недоступны, как если бы они находились на Луне. Примерно такие же ощущения должен был испытывать Ромео, окажись его Джульетта монашенкой, закованной, для пущей безопасности, в железный «пояс верности».

Больше всего на свете зенненхунду Штерну хотелось напомнить о своем существовании надрывно-умоляющим поскуливанием, но умный пес понимал, что настроение у хозяина далеко не радужное и, дай он волю своим чувствам, Андрей безжалостно выгонит его в коридор, где даже аромат колбасы станет ему недоступен.

— Так как насчет моей просьбы? — напомнил Дорофеев.

— Твоей просьбы?

Погруженный в пучину скорби хозяин дома не сразу сообразил, о чем идет речь.

— Ты обещал переговорить с этим твоим иностранным дипломатом, как его там… Пьером, что ли?

— С Шарлем, — механически поправил Сикорский и снова замолчал.

— Да-да, с Шарлем, — оживился Аскольд. — Так ты с ним говорил? Он состряпает мне бельгийское гражданство?

В глазах Андрея неожиданно полыхнула ярость. Судорожно потянувшись за бутылкой, он сжал ее горлышко с исступлением Отелло, наносящего Дездемоне тяжкие телесные повреждения.

Задетая локтем Сикорского тарелка с колбасой соскользнула со стола и, чудом не разбившись, подъехала прямо к лапам Штерна. Не верящий своему счастью зенненхунд принялся лихорадочно поглощать вожделенные ломтики.

— Лучше не напоминай мне о нем, — даже не взглянув на упавшую тарелку, скрипнул зубами Сикорский.

— Что, неужели и он?..

— Я же сказал — не напоминай.

— Ладно, не буду, — разочарованно вздохнул Дорофеев. — Кстати, ты в курсе, какой секс считается безопасным?

— Что? — непонимающе посмотрел на него Андрей.

— Тот, который не приводит к женитьбе, — подмигнул приятелю Аскольд.

— У женщины должно быть три зверя в жизни, — изрекла Наташа Лиганова. — Крокодил, из кожи которого сшита сумочка, «Ягуар» — автомобиль, на котором она ездит за покупками, и осел, который все это оплачивает.

Они с Алисой сидели у стойки бара. Время для любителей ночных тусовок было почти детским, и народу в «Лиловом мандарине» было немного.

— А еще лучше — когда ослов много, — заметила Гусева. — Знаешь ведь поговорку: не имей сто рублей, а имей сто…

— Богатеньких осликов, — закончила за нее Наталья. — Что, твой атташе так и не позвонил?

Алиса отрицательно покачала головой и поднялась.

— Пойду подправлю макияж. Присмотри пока за моей рюмкой.

— Опасаешься, что кто-нибудь подсыплет в нее яду?

Презрительно искривив ярко накрашенные губы, Лиганова посмотрела вслед подруге. Она сама не могла бы объяснить, почему Гусева так раздражает ее. Возможно, потому, что Алиса была роскошной высокой блондинкой — именно так всегда мечтала выглядеть изящная миниатюрная Наталья.

Лиганова была убеждена, что подруга хоть и не намного, но постоянно обходит ее. Клиенты дарили ей более дорогие подарки, да и мужчины у Гусевой были и престижнее, и элегантнее. Роман Алисы с бельгийским атташе переполнил чашу терпения Наташи, и иногда девушке казалось, что если она срочно чего-нибудь не предпримет, то умрет, отравленная губительным ядом зависти.

Несправедливо, если подружка, выскочив замуж, примется разъезжать по свету на собственной яхте, тратя денежки Шарля на шмотки от кутюр и брюлики от Тиффани, в то время как Наталья по-прежнему будет кочевать от одного богатого козла к другому, пока не постареет или не загнется от какой-нибудь заразы. Не может так быть, чтобы одним — все, а другим — ничего.

Задумавшись, Лиганова не заметила, как на табурет Алисы опустился молодой черноволосый парень.

— Простите, — произнес Денис. — Я… Девушка вздрогнула при звуке его голоса и, разозлившись от собственного испуга, возмущенно воззрилась на журналиста. Спрятанный за гладким Наташиным лбом компьютер, автоматически оценив стоимость одежды и обуви незнакомца, выдал заключение, что уровень дохода нахального брюнета не позволяет отнести его к разряду потенциальных ослов. Если продолжить аналогию с животным миром, он безнадежно застрял где-то в промежутке между одноклеточными и губками.

— Вали отсюда, — грубо сказала Наташа. — лишь, что ли, здесь занято.

— Боюсь, вы меня не так поняли, — Зыков попытался изобразить обаятельную улыбку. — Я не собираюсь приставать к вам, просто хотел спросить. Однажды я видел вас в этом клубе в компании высокой голубоглазой блондинки. Мне очень нужно ее найти. Вы мне не поможете?

Интерес нахала к Алисе переполнил чашу терпения Лигановой. Ну почему эти безмозглые мужики сплошь и рядом западают на вульгарных грудастых блондинок? Почему они не могут оценить ее шарм, грацию, изысканную аристократическую утонченность?

— Ты что, глухой? — яростно прошипела Наталья. — Кажется, я ясно выразилась — вали отсюда, и быстро. Иначе позову вышибалу — он тебя по частям отсюда вынесет.

— В чем дело? Этот тип к тебе пристает? — нахмурилась подошедшая Алиса.

— Ой, это вы! — обрадовался Денис и встал с табурета, уступая Гусевой место. — Я только спросил у вашей подруги, как вас найти, а она почему-то разозлилась.

— И зачем я тебе понадобилась?

— Я видел вас с этим человеком. Вытащив из кармана фотографию подброшенного «гиббонам» покойника, журналист протянул его Гусевой.

— Шарль! — изумленно вскинула брови Алиса. — Но… он так странно выглядит… Почему он в форме инспектора ГИБДД?

— Значит, его зовут Шарль? Вы близко знакомы? Побледневшая Алиса нервно закусила губу. Она уже поняла, какую новость сообщит ей сейчас незнакомец, но, цепляясь за последнюю надежду, отчаянно не хотела в это верить.

— Это мой жених. В чем дело? С ним что-то случилось?

— Боюсь, что да.

— Он жив?

Зыков отрицательно покачал головой:

— Мне очень жаль.

— Шарль умер? — Лиганова недоверчиво посмотрела на Зыкова. — Что с ним случилось? Попал в аварию?

Закрыв лицо руками, Гусева застыла, все еще не веря в происходящее. В своих мечтах она уже слышала звон свадебных колоколов, видела себя на яхте рядом с веселым элегантным Шарлем, гуляла по его вилле на Балеарах. Теперь ничего этого не будет. Ее мечты уже в который раз рассыпались в прах.

— Убит, — тихо сказал Денис. — К сожалению, при нем не было обнаружено никаких документов, так что милиция не смогла идентифицировать его личность.

— Вы из милиции?

Справившись с первым приступом отчаяния, Гусева отняла ладони от лица.

— Нет, но я помогаю следствию. Я журналист.

— Журналист? — презрительно скривилась Наталья. — Только писак нам здесь не хватало.

— Оставь его в покое, — вспылила Алиса. — Если Шарля убили, я хочу знать, кто это сделал.

— Простите, что мучаю вас, но это важно для следствия, — Зыков достал из кармана еще одну фотографию. — В кармане убитого была обнаружена эта вещь. Она принадлежит вам?

Гусева впилась взглядом в изображенные на снимке изящные ажурные трусики. Ее лицо исказила гримаса неудержимой ярости.

— Стерва! — пронзительно закричала она, швыряя фотографию в лицо Лигановой.

Размахнувшись, она ударила подругу в глаз, вцепилась ногтями в лицо.

— Стерва, стерва, стерва, — орала и бесновалась Алиса, пока Денис и подоспевший вышибала с трудом отрывали ее от испуганной, окровавленной Натальи.

— И в духа Святаго, Господа Животворящего, иже от Отца исходящего, иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки… — молился игумен Прокопий. — Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

Закончив молитву, он истово перекрестился на икону, изображающую вход Господень в Иерусалим.

Психоз горделиво улыбнулся. Бесценный чудотворный образ семнадцатого века был его последним приобретением. Вот уже четыре дня икона красовалась в гостиной над камином, заменив на этом почетном месте любимое полотно синяевского авторитета «Иван Грозный делает контрольный выстрел».

Михаил Губанов с любопытством наблюдал за молящимся игуменом. Богатырское сложение, типичная для священнослужителей тучность, барханы складок на могучем бычьем загривке, пронизанная серебристыми нитями густая окладистая борода…

Несмотря на удивительную проницательность Психоза, после четырех лет знакомства с отцом Прокопием этот человек продолжал оставаться для него загадкой.

Игумен Прокопий, в миру майор КГБ Бронислав Семенович Чумаков, до конца перестройки успешно совмещал духовную (явную) и светскую (менее явную) деятельность. Закончив семинарию, Бронислав Семенович, не без вмешательства всесильного ведомства, стал быстро продвигаться по церковной иерархической лестнице.

В начале восьмидесятых годов Совет по делам церквей (читай: Комитет государственной безопасности) поставил отца Прокопия во главе перелыгинской церкви. Не помешай его карьере перестройка, глядишь, и стал бы майор Чумаков архиепископом или митрополитом. Но, как говорится, все в руцех божиих.

Сладкоголосый, как сирена, осторожный, как ласка, и изворотливый, как змея, игумен Прокопий, в отличие от ряда других церковных иерархов, назначенных на посты по указке комитета, ухитрился сохранить и даже укрепить свои позиции в смутный послеперестро-ечный период. Игумен был популярен в народе, но, заботясь о пастве, он не забывал также и о себе.

Православие в России набирало силу. Коммунисты, в одночасье перековавшиеся в демократов, рассудив, что свято место, пусто не бывает, решили в срочном порядке заменить изжившую себя коммунистическую идеологию на безопасное в политическом отношении православие. Пусть, дескать, народ молится, лишь бы на баррикады не лез.

Странным образом позабыв, что коммунизм и религия — вещи даже более несовместные, чем политик и порядочность, бывшие атеисты с толстыми свечами в руках дружно двинулись в храмы господни, где неуверенно осеняли себя крестным знамением, прикладывались к иконам, как некогда к ланитам зарубежных политических деятелей, а иногда, дабы впечатлить избирателей, даже отбивали земные поклоны.

В церковь потекли деньги, государство давало кредиты на восстановление и строительство храмов. Вокруг денег, как всегда и бывает, тут же началась нездоровая и весьма далекая от святости суета. Тут-то отец Прокопий и обратился к Психозу с неким весьма любопытным предложением. Впрочем, это была уже совсем другая история…

«Профессионал, — наблюдая за молящимся игуменом, восхищенно подумал синяевский авторитет. — Причем профессионал высочайшего класса. Штирлиц, мать его так, в ставке Гитлера, только вместо немецкой формы — ряса».

Губанов так для себя и не решил, действительно ли бывший майор верует во Христа или же блистательно играет некогда взятую на себя роль. Скорее всего играет. Для веры он слишком умен. Как метко заметил один американский публицист: «Церковь — это место, где джентльмены, никогда не бывавшие на небесах, рассказывают небылицы тем, кто никогда туда не попадет». Небылицы можно рассказывать другим, но не себе. Хотя…

Иногда Психоз задумывался, верит ли он сам — если не в бога, то во что-то высшее, запредельное, непостижимое человеческим разумом и чувствами.

Насчет веры, предлагаемой церковью, криминальный авторитет не питал никаких иллюзий — он был слишком хорошо информирован о деятельности этой организации.

Христос проповедовал бедность — церковь алчно стяжала богатства. Христос призывал к милосердию и терпимости — церковь шла на любые преступления, лишь бы усилить свое влияние. Чем же она, в таком случае, отличается от мафии? Только тем, что мафия честнее — она никогда не прикрывалась именем господа.

Психозу вспомнились слова президента Кении Джо-мо Кениаты: «Когда прибыли миссионеры, у африканцев была земля, а у миссионеров — Библия. Они научили нас молиться, закрыв глаза. Когда мы открыли глаза, земля оказалась у них, а Библия — у нас».

Церковь жаждала в точности того же, что и все остальные — денег и власти, в получении чего и преуспела, искусно манипулируя словами и авторитетом родившегося две тысячи лет назад еврейского мессии.

Сейчас, конечно, церковники не так агрессивны, как в Средние века, но ведь и времена изменились: не позволят светские власти конфисковать имущество поджаренных на костре грешников. Основной капитал накоплен, теперь можно действовать и помягче. Мафия, устранив конкурентов и заработав капитал, тоже переходит на легальный бизнес.

Губанов давно уже понял, что мир превратился в арену противоборства различных мафий — политических, религиозных, финансовых, силовых, криминальных. Какие бы красивые слова ни говорились, суть одна: выживает тот, кто сильнее и подлее.

Христа, толкующего о бедности и милосердии, распяли, апостолам тоже не поздоровилось, зато в голодной России служители божий жиреют и лоснятся, как откормленные на сало кабанчики.

Невольно Губанов окинул взглядом дородную фигуру стоящего у иконы игумена.

Еще раз перекрестившись, Прокопий благочестиво вздохнул и повернулся к хозяину дома.

— С чем пожаловал, отче? — перешел к делу Психоз.

— Помощь твоя требуется, сын мой, — густым, утробным басом прогудел игумен.

— Какие-то проблемы? Прокопий кивнул.

— Богомерзкое дело свершилось. Храм ограбили.

— Ограбили? — вскинул брови Губанов. — Я про это не слышал. И когда?

— Позавчера, — понурился Прокопий. — Не хочется дело огласке предавать. Знаем об ограблении только я, дьякон да иерей, но они люди верные — рот зря не откроют. Нехорошо будет, если слухи поползут. Своими силами не справиться, а от милиции — сам знаешь — толку немного.

— Что взяли? Иконы?

— Хуже. Чудотворную реликвию. Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального.

— Евфимия Многострадального? — нахмурился Психоз, — Не слышал про такого. Что это за святой?

— Великомученик Евфимий, от нашествия гусениц охраняет, — пояснил игумен. — И еще — помогает в страсти пьянства и запоя.

— Ну, гусеницы — это мелочь, — махнул рукой си-няевский авторитет. — Для них инсектицида достаточно. А вот насчет страсти пьянства и запоя — уже посерьезней.

— Недруги козни вокруг меня плетут, — пожаловался Прокопий. — Дойдут слухи о пропаже до патриарха — снимут меня, как пить дать, да и переведут в какой-нибудь зауральский Мухосранск. Тебе ведь тоже не с руки, чтобы меня сместили.

— Так положи на место другую челюсть — и дело с концом, — пожал плечами Губанов. — Если надо — могу достать. Подсушим, подчерним — никто от настоящей и не отличит.

— В том-то и дело, что отличит, — снова вздохнул игумен. — Челюсть великомученика Евфимия Многострадального в золото оправлена, смарагдами украшена, да и зубы у нее особенные — в три ряда. Толпятся, наезжают друг на друга. Другой такой не достанешь.

— А если к дантисту обратиться? Есть у меня один — гений в своем деле. Если надо, он тебе и пять рядов сделает, не то что три.

— Шила в мешке не утаишь. Камни в оправе особенные — кабошоны не правильной формы, вдобавок не чистой воды, а с вкраплениями внутри. Не выйдет подделка, а коли в обмане меня уличат, совсем худо будет.

— Есть какие-либо соображения, кто мог ее похитить?

— Действовали профессионалы. Замки вскрыты отмычкой, сигнализация отключена, работали в перчатках — отпечатки я лично снял и проверил. Ограбление наверняка заказное. Кроме челюсти, ничего не тронули, это значит, что шли именно за ней.

— Кому она могла потребоваться?

— Спроси что-нибудь полегче! Реликвии такого класса ценятся очень высоко, особенно на Западе. Мог заказать какой-нибудь коллекционер, а может, прости господи за такую мысль, зарубежная православная церковь подсуетилась.

— Зарубежная православная церковь? — изумился синяевский авторитет. — Ей-то это зачем? Кража — дело не божеское.

— Не желают нас признавать за рубежом, — объяснил игумен. — Обвиняют в том, что Русская православная церковь пошла на сотрудниче9тво с советской властью. Нет бы, говорят, мученический венец за веру принять. Сами хороши. Сбежали, как крысы, в Европу, и оттуда о мученическом венце толкуют. Еще говорят, дескать, у нас вся церковная верхушка сплошь состоит из сотрудников КГБ или, по крайней мере, состояла.

— Ох уж эти злые языки! — ухмыльнулся Психоз.

— Могли и недруги мои похищение организовать, чтобы меня подсидеть. Но это вряд ли, иначе шум бы уже пошел, а пока все тихо.

— Да, не густо.

— Так ты поможешь?

— Надеюсь, это благое дело зачтется мне на небесах? — подмигнул Прокопию синяевский авторитет.

Вернувшись домой, Денис прямо с порога принялся с жаром рассказывать Кате о злоключениях Паши Зюзина, подброшенном «гиббонам» покойнике и эпохальном захвате спецназом «Контрольного выстрела». Не забыл он упомянуть и о своих последних успехах на поприще частного сыска.

Потрясенная масштабностью событий, Серова слушала мужа с приоткрытым от восхищения ртом. Мавр тоже присоединился к компании и в особо интересных местах настораживал уши и гордо вскидывал голову, словно понимая, что он хоть и косвенным образом, но тоже принимал участие в расследовании. А сотня долларов, выплаченная хозяйке наглого сиамца в качестве компенсации за испорченное пальто, — мелочь по сравнению с полученным результатом. Если уж искусство требует жертв, то детективная деятельность и подавно. Словом, пес, как и его хозяин, чувствовал себя героем.

— Сногсшибательная история! — подвела итог Катя. — Везет же тебе. Едва книгу закончил — и такое роскошное преступление подвалило. Почище чем убийство генерала Красномырдикова. Пашу Зюзина только жалко. Избаловала его сытная гибэдэдэшная кормушка. Куда ж ему теперь, бедняге, податься? Разве что в шоферы к Психозу.

— Губанов, может быть, и со сдвигом, но он не самоубийца, — возразил журналист. — Признайся, ты бы взяла себе в шоферы Пашу Зюзина?

— Ни за что, — покачала головой Катя. — Вдруг он спьяну еще одну президентскую машину протаранит?

— Вот и Психоз его не возьмет.

— Тогда остается одно — лоточником в рузаевский магазин.

— Эх, все-таки жалко, что тебя там не было, — снова погрузился в воспоминания Денис. — Видела бы ты, как эти девицы дрались! Наталья сначала стушевалась было, а потом и сама в раж вошла — почище любого берсерка. Я уже давно обратил внимание, что женщины бьются гораздо азартнее и злее, чем мужчины. Только техники им, к сожалению, не хватает.

— Не злее, а истеричнее, — заметила Серова. — И бестолковее. И шум поднимают такой, что начинаешь понимать, отчего обрушились стены Иерихона. Знаешь ведь поговорку: одна баба — баба, две бабы — базар, три бабы — ярмарка. Это, отметь, в спокойном состоянии. А для дерущихся баб даже сравнения не смогли придумать.

— Продовольственный рынок во время славяно-кавказской разборки, — предположил Денис.

— Слабовато будет. Вот если добавить ОМОН, узбеков и китайцев…

— Пожалуй, ты права. Визг в «Лиловом мандарине» стоял такой, что на стойке бара стаканы вибрировали. Подружек едва разняли. Вышибала и бармен держали Алису, а двое других парней — Наталью. Гусева орала, что трусики на фотографии принадлежали Наталье, дескать, они были вместе, когда Лиганова их покупала. Наталья возражала, что такого белья в Москве полно и, мол, мало ли чьи трусы таскал в кармане Шарль. Потом Алиса обозвала подружку мелкой завистливой шлюш-кой, и та, окончательно разъярившись, крикнула, что действительно спала с Шарлем, что Айм никогда в жизни на Гусевой бы не женился и что он, дескать, жаловался, что в постели Алиса холодна, как маринованная сардина, и мизинца Натальиного не стоит.

Гусева лягнула вышибалу в голень, врезала бармену головой в челюсть и, когда они ослабили хватку, попыталась вновь наброситься на подругу. Тут, к счастью, прибыл Колюня и забрал обеих красоток на допрос в управление.

— Удивительно, сколько проблем из-за каких-то трусиков, — покачала головой Катя. — Теперь я понимаю, почему многие фотомодели предпочитают вообще не носить белья.

— Трусики, между прочим, не какие-то, а очень даже ничего, — заметил журналист, питающий слабость к изящному женскому белью. — Итальянские, по тридцать долларов штука. Хочешь, фотографию покажу?

— Невероятно, — покачала головой Серова, внимательно разглядывая тонкие голубые кружева. — Удивительное совпадение. Несколько часов назад Штерн подарил мне точно такие же.

— Что? — Денис ревниво воззрился на супругу. — Штерн? Это еще что за тип? Раньше ты о нем не упоминала. И почему, интересно, он дарит моей жене нижнее белье?

— Разве я тебе не написала в записке? Штерн — это бернский зенненхунд, которого я ездила тренировать.

— Ты хочешь сказать, что бернский зенненхунд решил расплатиться с тобой за занятия нижним бельем?

— Он настоящая лапочка, — умиленно вздохнула Серова. — Разбалован, конечно, но мозги — как у профессора. Значит, дело было так. Хозяин показал мне Штерна, мы договорились об оплате занятий, я стала заниматься с псом, а Андрей ушел в другую комнату работать на компьютере. Мы позанимались минут сорок, а потом зенненхунд притащил откуда-то в точности такие же трусики и положил их мне на колени, причем, что любопытно — он не предлагал поиграть с ним в тряпочку, а именно сделал мне подарок.

— Настоящий джентльмен, — оценил Зыков. — В любом случае я рад, что моим соперником оказался пес, а не златокудрый германский миллионер. А как отнесся к галантности Штерна его хозяин?

— Он как раз вернулся, когда я рассматривала трусики. Мое внимание привлекла одна пикантная деталь: в самом низу у них, в точности напротив наиболее привлекательной для мужчин части женской анатомии, была вышита крошечная золотистая бабочка. Андрей заметил, что бабочка меня заинтересовала, и объяснил, что его жена недавно приобрела какую-то супернавороченную японскую швейную машинку с огромным количеством запрограммированных вышивок и теперь таким образом придает индивидуальность своему нижнему белью — вышивает в самых неожиданных местах то миниатюрных гномиков, то кораблики, то цветочки.

— Погоди-ка!

Денис выхватил фотографию из рук Кати.

— В чем дело? Ты решил поискать вышивку? — удивилась она. — По-моему, там ничего нет. Кстати, упоминая о развлечениях супруги, Андрей едва скрывал раздражение. Похоже, что-то у них не ладится.

Зыков внимательно посмотрел на снимок и вздохнул.

— А этот Андрей случайно к тебе клинья не подбивал? — подозрительно осведомился он. — Когда мужичина дает понять симпатичной девушке, что у него проблемы с женой, как правило, он делает это не без задней мысли.

— Если и подбивал, то абсолютно безуспешно, — засмеялась Серова. — Он не в моем вкусе. Штерн мне понравился гораздо больше.

— Странное совпадение. В один день обнаружились Две Женщины, носившие точно такие же трусики, как те, Что лежали в кармане покойника.

— Это называется теорией парных случаев, — заметила Катя.

— Знаешь, о чем я только что подумал? — взволнованно произнес Денис. — Колюня показывал мне еще снимок тех же самых трусиков, только сзади. Так вот, в самом низу, на сгибе, была то ли черточка, то ли пятнышко. Я тогда решил, что это фотографический Дефект, но чем черт не шутит вдруг это высовывался краешек вышивки?

— Маловероятно.

— На всякий случай стоит проверить. Пока ведь не доказано, что это были трусики Натальи. Позвоню-ка я Cупруну, а заодно узнаю, чем закончился допрос воинственных дам.

Отложив фотографию в сторону, Денис подошел к телефону и снял трубку.

Этот вечер оказался богат событиями не только для Дениса. Его похождения не шли ни в какое сравнение с М, что произошло с позорно изгнанным из доблестях рядов ГИБДД инспектором Зюзиным.

Устав оплакивать свою горькую долю, безутешный майор уснул прямо за столиком «Космоса-2» и проспал там почти до закрытия магазинчика.

Почувствовав странное неудобство в теле, Паша с трудом приподнял опухшие покрасневшие веки и сконцентрировавшись, обнаружил источник этого неудобства. Круглолицый хохол Тарасик, склонившись над майором, тряс его за плечо.

— 3-забыться, ум-мереть, уснуть, ус-снуть и видеть сны, — горестно процитировал Зюзин.

Шекспир представлялся Паше наиболее подходящим к его трагической ситуации.

«Нам бы ваши заботы, — поменявшись мысленно местами с принцем датским, с неожиданной обидой подумал майор. — Тоже мне, проблема — мамаша стервой оказалась. Он просто мою бывшую тещу не видел. С жиру, паразиты, бесятся в своей Дании. Вот кантовался бы Гамлет в России, остался бы здесь без работы, тогда бы я и послушал его монологи».

— Хлэбни россольчику — полегчает, — посоветовал Поддавал-пил и поставил перед майором пивную кружку, наполненную мутной отвратительно выглядящей жидкостью.

Тарасик отошел к стойке бара и через минуту вернулся со стаканом красного вина.

— А мне? — обиженно спросил Паша.

— А тоби — рассол, — безжалостно отрезал Тарас. — Инакше до хаты не добэрэшься.

— А хрен ли мне до нее добираться? — шмыгнул носом майор и с отвращением отхлебнул тошнотворно соленое пойло. — Кончился Паша Зюзин. Был человек — и нет. Как говорится, вышел в расход.

— Добрэ, хлэбни трошкы, — не выдержал Пашиных страданий Поддавал-пил и пододвинул ему опустошенный на три четверти стакан. — Ничего страшного — з роботы турнулы. Якэ цэ горэ? 3 одной погнали, на другую приймут.

— Да на какую другую? — вскинулся Паша. — Где же я еще, ничего не делая, такие бабки буду загребать? Такой лафы, как в ГИБДД, даже в мафии нет.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Тарасик. Из сострадания к пьяному майору Поддавал-пил перешел на нелюбимый русский язык. — Мало ли работы на свете? Да хоть бизнесом займись.

— К-каким еще бизнесом? Я ж ничего делать не умею!

— И шо? Ты не умеешь — зато я умею. Общество с тобой создадим.

— Общество? — опешил Паша. — Т-тайное, что ли?

— Та ни, зачем тайное? Акционерное. С неограниченной ответственностью.

— С неограниченной? — Зюзин икнул и мучительно задумался. — Как это — с неограниченной?

— А вот так! — Тарасик с азартом хрястнул кулаком по столу. — Пельменное акционерное общество. Не хрен мне все на дирекцию вкалывать. На себя буду работать, а то Регинка совсем достала: почему, мол, все пельмени разные, чего это из них кошачья шерсть торчит.

— А п-почему из них кошачья шерсть торчит? — заинтересовался майор.

— Ой, теперь и ты туда же! — обиделся Поддавал-пил. — Ну, торчит себе и торчит, кому какая разница? Подумаешь, кошку однажды поленился ободрать. Главное — мы с тобой бизнесменами станем. Разбогатеем на пельменях — и в Америку укатим, а там, глядишь, через годик-другой и вовсе миллионерами заделаемся.

— Н-ну, не знаю, — вздохнул Паша. — Пельмени, это, конечно, хорошо, но тяжело. Одно дело — махнул палкой, иномарку остановил, баксы в карман сунул — и все дела. С пельменями сложней — ведь их сначала сделать, а потом продать нужно. А уж когда я в отделе на правах сидел, так вообще был рай: подписал бумажку — четыреста баксов в карман. Еще бумажка — еще четыреста баксов. Конечно, кое с кем делиться приходилось, но все равно: подписал бумажку — четыреста…

— Придумал! — прервав ностальгические воспоминания майора, восторженно подпрыгнул на месте Тарасик. — Ай да я! Идея прямо-таки на миллион!

— Ч-четыреста баксов, — майор со слезами на глазах продолжал предаваться ностальгическим воспоминаниям.

— Да что ты заладил, как попугай: четыреста баксов, четыреста баксов! Будет тебе и четыреста баксов, и пятьсот, и шестьсот, и шесть тысяч будет… Ты лучше послушай, что я тут сообразил. Сержантов твоих с работы вроде не выгнали?

— Нет, — покачал головой Зюзин. — С-сержантов не выгнали, а в-вот меня…

— Да не ной ты! Врубайся лучше в фишку: мы будем толкать пельмени около твоего поста ГИБДД. Только представь: твои орлы тормозят иномарки, дерут с них штрафы, а мы водилам в нагрузку в добровольно-принудительном порядке пельмени впариваем. По специальным, между прочим, расценкам! Заартачатся — права отберем.

Опальный майор, забыв о своих страданиях, изумленно уставился на Тараса.

— Да что там один пост! С твоими связями мы опельменим все посты ГИБДД Москвы и Московской области, а потом, может, и всей России. Я даже название для нашей продукции придумал: «пельмени дорожно-самостийные Тарасо-Зюзинские».

— Ну, дорожные — это понятно. А почему самостийные? — уточнил слегка протрезвевший от потрясения Паша.

— Потому что Украина самостийная, — назидательно пояснил Поддавал-пил. — Даже находясь на чужбине, нельзя забывать о родине.

— Логично, — согласился Зюзин.

— Вот и гарно, — обрадовался Тарас. — А шоб ты не кис, прямо сейчас и начнем.

— Что начнем?

— Как что? Пельменями торговать!

— А где же их взять-то, пельмени?

— Тоже мне, проблема! Магазин сейчас закроют, один сторож Хрум тут останется. Как заснет, а засыпает он сразу, я из морозильника ящик пельменей и позаимствую.

— Украдешь, что ли?

— Можно и так сказать.

Зюзин осуждающе покачал головой:

— Нехорошо это — у своих красть!

— Удивляешь ты меня, майор, — укоризненно вздохнул Поддавал-пил. — Вот скажи мне, зачем существуют «гиббоны»? Чтобы фраеров на колесах чистить. Осуществлять, так сказать, естественный отбор денег у населения. Разве не так?

— Так, — согласился Зюзин.

— А торговля существует для того, чтобы воровать. Как говорится, кто чем знает, тем хлеб и добывает. Если кто в торговле не ворует, знаешь, кто он?

— Кто?

— Пенек в пальто, вот кто. Усек?

— Усек, — покорно согласился Паша. — Только сегодня на пост ехать нельзя. Сержанты мои после нахлобучки у начальства еще в себя не пришли, да и проверка может нагрянуть. Придется выждать хотя бы неделю.

— Да что нам ждать! Нельзя на пост — рванем на Киевский вокзал, там товар расхватывают — на раз. Заодно и торговать поучишься.

— Торговать? — смутился майор. — Что, прямо сейчас?

Тарас посмотрел на часы и покачал головой:

— Сейчас не получится. Хрум заснет не раньше, чем через сорок минут. Вот тогда и поедем.

— Пельмени дорожно-самостийные, Тарасо-Зюзинские, хватай-налетай, в темпе разметай! — хрипло крикнул Паша Зюзин в разбавленную жидким светом фонарей липкую осеннюю темноту.

Поддавал-пил, наблюдающий на расстоянии за торговым дебютом бывшего «гиббона», кивнул смущенному майору и одобрительным жестом поднял вверх большой палец.

Противный колючий ветер сек лицо мелкими дробинками снежинок. Несмотря на позднее время, мимо деловито и безучастно сновал типичный вокзальный люд — бабки с неизменными тележками, лица кавказской национальности в вытянутых на коленках спортивных штанах, воняющие мочой бомжи, костлявые цыганки в длинных засаленных юбках, граждане, спешащие к электричкам.

— Что это они все разного размера? — склочно осведомилась толстая бабища в бордовом китайском пуховике, подозрительно взирая на пакет с продукцией Тараса. — И скособоченные какие-то, словно их корова жевала.

— Это особый сорт, — нашелся майор. — Пельменное ассорти. А что форма и размер разные — так это специально разработанный эксклюзивный дизайн, разбивающий оковы обыденного однообразия.

— Что-о? — ошеломленно вылупилась женщина. — Какие еще там оковы?

— Обыденного разнообразия, — пояснил свою мысль Зюзин. — Держу пари — в этом пакете вы не найдете двух одинаковых пельменей. В том-то вся фишка и заключается. Вот машины, к примеру, разными делают: есть джипы, седаны, спортивные, грузовики, фургонетки — а для чего это, спрашивается? Чтобы глаз радовался, на дорогу глядя. Так же и мои пельмени. Каждый из них отмечен печатью неповторимой индивидуальности. Этот вот, маленький, расплющенный — «Запорожец» после аварии, вон тот, вытянутый, гладкий, блестящий, обтекаемой формы — «Феррари», этот, кругленький, уютный — «Фольксваген-капля», а вот…

— И почем стоит эта ваша неповторимая индивидэдальность? — ядовито осведомилась бабища.

— Сущий пустяк. Пятьдесят рублей.

— Что-о? — опешила женщина. — Пятьдесят рублей — за это?!! Да где ж это видано — такие деньги за расплющенную тухлятину драть! А из этого и вовсе шерсть торчит. Совсем обнаглели, паразиты! Неизвестно, что еще вы внутрь туда понапихали! Вот позову сейчас милицию, санэпидемстанцию, ОБХСС, живо вас, спекулянтов, на место поставят…

«Не нравится — не бери», — хотел было ответить оскорбленный в лучших чувствах Паша, но вместо этого замер в неловкой позе с протянутой вперед рукой, открытым ртом и пугающе неподвижным взором.

Облитый ярким светом фонаря, от метро к площади Киевского вокзала гордо дефилировал труп, его труп, тот самый труп, из-за которого майора безжалостно оторвали от теплой гибэдэдэшной кормушки.

Темные слегка вьющиеся волосы, взлетая под порывами ветра, открывали благородную линию высокого гладкого лба. На матовом породистом лице играла самодовольная улыбка. Полы элегантного пальто цвета кофе с молоком романтично взвивались в такт мужественной скользящей походке. Благородно сияли не оскверненные вездесущей московской грязью светлые замшевые ботинки.

— Труп! — истошно вскрикнул Паша Зюзин, оборвав этим странным восклицанием монолог разъяренной покупательницы. — Покойник! Там покойник! Держите его!

Не протрезвевший до конца майор рванулся вперед, позабыв о стоящем у него под ногами ящике с пельменями. Споткнувшись о вышеупомянутое препятствие, злосчастный «гиббон» рухнул прямо на толстуху, в свою очередь повалившуюся в лужу.

Описать во всех красках последующую сцену смогло бы разве что перо гения. Скромных талантов автора для этого, увы, недостаточно.

— Насилуют! Грабят! Убивают! — орала осыпанная пельменями баба, яростно колошматя тяжелой, как кирпич, сумочкой беспомощно барахтающегося на ее мощных телесах Зюзина.

— Труп! Он там! Уходит! Хватайте его! Не дайте ему сбежать! — прикрывая голову от ударов, отчаянно молил Паша.

Внезапное появление знакомого покойника открыло перед нетрезвым майором новые, совершенно неожиданные перспективы. Теперь все происшедшее с ним казалось Зюзину жуткой несправедливостью. Из органов его уволили из-за трупа, но если труп живой, выкодит, Паша ни в чем не виноват!

Оставалось лишь схватить паскудного жмурика, повязать, доставить пред начальственные очи генерала Запечного — и все злоключения майора закончатся.

Симпатизирующий Зюзину Запечный наверняка убедит желчного генерала Дергунова отменить приказ об увольнении. Пашу восстановят в должности, а то и вернут в родной отдел по выписыванию водительских прав, — и жизнь снова станет малиной. Вновь потекут вдоль серых московских автострад молочные реки с кисельными берегами, а майор Павел Зюзин будет щедро черпать половником их молочно-кисельные блага.

— Тыхо! Спокийно! Граждане, разойдитесь! — отгонял от товарища зевак Поддавал-пил. — Усе у порядку. Ну чого вы пялитесь? Нэ бачылы пьяну жинку? Нэ буяньте, гражданка! И прекратите, наконец, його колошматить, инакше я вас арэстую за бандитское нападение и нанесение тяжких телесных повреждений.

Схватив Зюзина за руку, Тарасик резким рывком сорвал его с бабищи и, пока она, оскальзываясь на пельменях, безуспешно пыталась подняться, поволок приятеля через толпу, подальше от эпицентра скандала.

— Ты що, з глузду зъихав? — затолкав майора в неосвещенное пространство между ларьками, Поддавал-пил выразительно покрутил пальцем у виска. — Совсем спятил? Билая горячка началась? Який ще труп? Чого ты на цю чортову бабу накинулся? Ще про труп какой-то орал.

— Да не набрасывался я на нее! — дернулся майор. — Пусти же меня, наконец! Там покойник уходит! Надо его схватить! — Якый ще покойник?

— Тот самый, вчерашний! Жмурик, которого мне на пост подбросили! Из-за которого меня вышибли из органов! Из метро вышел, паразит, как ни в чем не бывало. Сечешь? Если он жив, выходит, я ни в чем не виноват! Меня восстановят на работе, может, даже в отдел на права вернут. Надо только его догнать.

— Ты хочеш сказаты… — до Тарасика хоть с трудом, но дошла суть невероятного заявления майора. — Ты имеешь в виду, что видел человека, похожего на твоего покойника?

— Да не похож он, это он и есть! Зрительная память у меня не хуже, чем у «Кодака», а уж этого гада я, кажется, и с закрытыми глазами узнал бы. Морда гладкая, самодовольная, разодет в пух и прах, так и лоснится, паразит. Дорогу пересек и вдоль Киевской площади к реке пошел. Бежим, может, догоним, а то мне никто не поверит!

— Ты точно уверен, що це вин?

— Да провалиться мне на этом месте!

— Так чого ж мы стоим? — вскинулся Поддавал-пил. — Уперед!

Человек в светлом пальто мелькнул уже за площадью, миновал Дорогомиловскую улицу и свернул на набережную Тараса Шевченко.

Преследователи, горестно матерясь, вынуждены были остановиться на красный сигнал светофора. Поток машин был сплошным, и проскочить сквозь него было невозможно.

Сменив гнев на милость, светофор озарил тьму изумрудной зеленью, и приятели рванули вперед со спринтерской скоростью. Их усердие было вознаграждено. Вылетев на набережную, они снова увидели светлый силуэт. Покойник поднимался на крыльцо восьмиэтажного жилого дома добротной сталинской постройки. Пара секунд ему понадобилась на то, чтобы набрать номер на кодовом замке. Еще мгновение — и тяжелая дверь захлопнулась за его спиной.

— Стой! — заорал Паша Зюзин и, сделав последний отчаянный рывок, всем телом ударился о бездушное дверное полотно. — Открой, ты, падла, жмурик поганый! Открой, говорю!

— Слышь, майор, заспокийся! — воззвал к Пашиному разуму Поддавал-пил. — Та нэ колотыся ты в нее. Дверь прочная, не высадишь, а почнешь бушевать — жильцы милицию вызовут.

— Милицию! Точно! — отлепившись от двери, Зюзин просветлел лицом. — Колюню надо вызвать. Уж он-то с этим поганцем разберется.

— У тоби сотовый з собой? — деловито осведомился Тарасик.

— Да какой сотовый? Меня же с работы выгнали! До него ли мне было! А у тебя нет?

— Откуда? — пожал плечами Поддавал-пил. — В мэнэ Регина чуть ли не усю зарплату штрафами вычитает — то за воровство, то за порчу имущества. На водку грошей не хватает, який тут мобыльник? У мэнэ його отродясь нэ було. Збигай позвони, а я пока постэрэжу твоего покойника — вдруг вин из дому выйдэ.

— Ни за что, — покачал головой Паша. — Сторожить его я буду сам. Сейчас напишу тебе телефон Чупруна. Не найдешь автомат поблизости — сгоняй к Киевскому вокзалу — уж там-то их полно. Только быстро.

— Считай, що я вже воротывся, — пряча в карман бумажку с номером, сказал Тарасик.

Дрожа от переполняющего его охотничьего азарта, майор принялся шагать взад-вперед перед запертой дверью подъезда. В его воспаленном мозгу мелькали картины сладостного примирения с генералом Запечным. Пусть только покойник выйдет на улицу! Тут-то Паша с ним и разберется по-свойски. Мало не покажется!

Увлекшись мечтами о счастливом безоблачном будущем, Зюзин так и не удосужился задуматься о том, каким образом отправленный на вскрытие труп ухитрился не только воскреснуть, но и неким чудесным образом сбежать из прозекторской. Возможно, тут сыграл роль пережитый Пашей стресс, а также принятая в связи с вышеупомянутым стрессом избыточная доза алкоголя.

Зюзин в четвертый раз прокручивал картину триумфального возвращения в отдел по выдаче прав, когда наверху раздался звон бьющихся стекол и сразу вслед за ним протяжный, исполненный ужаса крик.

Задрав голову, майор успел заметить, как ночной сумрак метеором рассекло белесое пятно, а в следующий момент асфальт у его ног содрогнулся от мощного удара. Оцепеневший от ужаса Паша перевел глаза вниз, на содрогающееся в предсмертных конвульсиях тело.

Темные пятна крови покрывали светло-кофейную ткань пальто. Из уголка искаженных страданием губ лениво ползла буроватая струйка.

Время замедлило свой бег, почти остановилось. «Дежа вю», — мелькнуло в голове у майора. Он потерянно наблюдал, как стихают конвульсии, как замедляет свой бег тонкая бурая струйка, понимая, что кричать и звать на помощь бессмысленно.

Преодолевая предательскую слабость в ногах, Зюзин наклонился и, отогнув воротник пальто, нащупал сонную артерию. Пульса не было, так же, как в прошлый раз.

Его покойник снова был мертв.

Колюня Чупрун закрыл глаза и снова их открыл.

— Твою мать! — озадаченно ругнулся он, убедившись, что скульптурная группа «майор Зюзин, склонившийся над телом бельгийского атташе» отнюдь не плод его воображения.

От звука его голоса Паша испуганно вздрогнул и, потеряв равновесие, чуть не свалился на труп.

— Колюня! Уже! Вот это оперативность! Раскрыв объятия, майор бросился на широкую грудь приятеля.

— Что значит «уже»? — уточнил опер, утешающим жестом похлопывая Пашу по спине.

— Как — что? — не понял Зюзин. — Тебя же сюда позвал Поддавал-пил. Вот я и удивляюсь, что ты так быстро примчался.

— Никто меня сюда не звал. Я сам приехал.

— Как же так? Тарас минут десять назад побежал к автомату, чтобы позвонить тебе на сотовый.

— На сотовый? Ах, черт! Совсем забыл! Я отключил его на время допроса и, кажется, забыл включить. Чупрун извлек из кармана трубку.

— Так и есть. Отключен.

— А как же ты сообразил сюда приехать?

— В гости к твоему вчерашнему покойнику. А этот откуда взялся? Коллекционируешь ты их, что ли?

Высвободившись из объятий Паши Зюзина, опер наклонился и внимательно вгляделся в лицо трупа. Первое впечатление не обмануло. Это действительно был Шарль Айм.

— Твою мать! Но ведь это тот же самый покойник! Это же он, да?

— Он, — убежденно подтвердил майор. — Провалиться мне на этом месте, если не он. Что ж я теперь, каждый день буду на этого жмурика натыкаться?

— Но как такое может быть?

— Ты меня спрашиваешь? — майор тоскливо посмотрел на приятеля. — Слушай, а вдруг он меня преследует? Это может быть нечто вроде профессионального проклятия. Спелеологов достает белая женщина, альпинистов — черный скалолаз, за моряками гоняется «Летучий голландец», а за мной — вот этот урод. Я и в кино нечто подобное видел.

— В кино ты еще не такое увидишь, — проворчал Колюня.

В оборотней, вампиров и воскресших покойников Чупрун не верил, но все же ему было как-то не по себе.

— Одного не могу понять, — размышлял вслух Паша. — Как этот тип ухитрился выбраться из морга, прийти сюда, а потом вывалиться из окна?

— Так он вывалился из окна?

— Вон из того, наверху. Видишь, там стекла разбиты!

— Пятый этаж, — машинально. отметил опер. — Твою мать! Так это ж его квартира и есть! И давно он оттуда вылетел?

— Да нет. Совсем недавно. За минуту или две до твоего появления.

— А из подъезда кто-нибудь выходил?

— Вроде нет… Ты хочешь сказать?..

— Ты правильно понял. Убийца все еще в доме. Чупрун выхватил пистолет и бросился к подъезду.

— Оставайся здесь. Сторожи тело, — крикнул он. Высадив выстрелом замок, опер распахнул дверь и вбежал в подъезд.

— Мамочкы мои! — вернувшийся с задания Поддавал-пил изумленно всплеснул руками. — Твий покойник, що, зновудуба дав? Дивное в нього, треба сказати, хобби. А у Чупруна тэлэфон нэ отвечае. Так и нэ дозвонився до нього.

— Чупрун уже приехал. Он в доме, убийцу ловит, — взволнованно объяснил Зюзин. — Пойду помогу ему. Ты стой здесь, сторожи жмурика. Главное — никуда не отходи, а то как бы этот гад опять не ожил.

— Нэ бойся, в мэнэ нэ оживэ, — заверил Тарас бегущего к подъезду майора.

Распахнув дверцу служебного сейфа, полковник O6рыдлов вынул из него бутылку водки, задумчиво повертел ее в руках и тяжело вздохнул.

— Чем дальше в лес, тем толще партизаны, — мрачно подытожил полковник Обрыдлов и разлил водку по стаканам.

Делал он это вдумчиво и профессионально, выверив угол наклона и внимательно подсчитывая «бульки». В результате уровень алкоголя в стаканах Колюни и полковника оказался совершенно одинаковым — хоть мензуркой меряй.

Подвинув оперу его стакан, Иван Евсеевич посмотрел на часы, висящие над дверью его кабинета. Стрелки показывали половину первого ночи.

— Опять жена головомойку устроит? — перехватив тоскливый взгляд начальника, сочувственно осведомился Колюня.

Иван Евсеевич только горестно вздохнул и махнул рукой.

— Ну вот, никак нет повода не выпить, — обреченно заметил он и залпом опорожнил стакан.

Чупрун последовал примеру шефа, смачно крякнул, занюхал водку рукавом и удовлетворенно похлопал себя по нависающему над штанами животу.

— Эх, хорошо пошла, проклятая!

— Теперь докладывай все внятно и по порядку, а то по телефону я толком ничего и не понял, — потребовал полковник. — Паше Зюзину снова подбросили тот же самый труп?

— Такой же, но свежий, — пояснил Колюня. — Вчерашний лежит в морге, я на всякий случай проверил.

— Майор что, клонирует этих покойников?

— Он считает, что это профессиональное проклятие. Знаете, у моряков — «Летучий голландец», у спелеологов — белая женщина, у…

— А у «гиббонов» — полосатый «Мерседес», но никак не сотрудник бельгийского посольства, — прервал опера полковник. — Ты с мистикой-то завязывай. Давай только конкретные факты.

— С чего начать — со второго жмурика или с голубых трусиков? — уточнил Чупрун.

— Каких еще трусиков? — в столь позднее время Иван Евсеевич плохо соображал.

— Ну с тех, кружевных, что были в кармане первого трупа. Кстати, у второго тоже не оказалось при себе никаких документов, правда, и женского белья у него не обнаружилось.

Обрыдлов болезненно поморщился.

— Я же просил — по порядку, а то с твоими трупами и трусиками я окончательно с ума сойду.

— Ладно, — согласился Колюня. — По порядку так по порядку. Следуя твоему распоряжению, я поехал в Рузаевку, чтобы расспросить, не знает ли синяевская братва что-либо насчет подброшенного Паше покойника. В «Космосе-2» я встретил Дениса Зыкова, того самого журналиста, что помогал нам в расследовании убийства генерала Красномырдикова.

Парень уже был в курсе событий и рвался в бой — вот я и оставил ему две фотографии: на одной был изображен убитый, а на другой — обнаруженные в его кармане трусики. Подумал — чем черт не шутит, — энергии у парня много, да и талант сыскной есть, вдруг что-нибудь да накопает. И, как ни странно, Денис снова нас обошел.

Он позвонил мне около девяти вечера и сообщил, что в данный момент невеста и любовница Пашиного покойника отрабатывают друг на друге приемы рукопашного боя в ночном клубе «Лиловый мандарин». Я находился неподалеку, минут через семь был на месте и приступил к допросу девиц, которых к тому времени, хоть и не без труда, удалось разнять.

Как выяснилось, убитого звали Шарль Айм. Тридцать шесть лет, холост, атташе бельгийского посольства.

Алиса Гусева, невеста Шарля, изучив фотографии, пришла к выводу, что трусики, обнаруженные в кармане ее жениха, принадлежали Наталье Лигановой, ее подруге, из-за чего, собственно, между ними и вспыхнула драка.

В день убийства Гусева рассталась с женихом около десяти вечера, после чего отправилась в «Лиловый мандарин». Ее алиби подтвердили свидетели.

Лиганова настаивает на том, что не видела Шарля в тот день, но, похоже, врет: нервничает, глаза бегают да и алиби у нее более чем хлипкое. Вызывает сомнение и то, что атташе стал бы долгое время таскать в кармане предмет ее гардероба. Скорее всего у них было свидание.

Адрес убитого я узнал от Алисы и отправился к нему домой. Перед подъездом бельгийца я обнаружил Пашу Зюзина, стоящего над трупом Шарля Айма — вернее, его двойника.

По словам майора, двойник Шарля вылетел через закрытое окно за минуту-две до моего появления и минуты через три после того, как он вошел в подъезд, так что самоубийством это быть никак не могло.

Дверь в квартиру атташе была открыта, все внутри перевернуто вверх дном. Преступник из подъезда не выходил — за подъездом наблюдали сначала Паша, а потом Тарас Гришко — знакомый майора. Скорее всего убийца скрылся через подвал — его дверь была открыта, замок в ней сломан, а вентиляционные отверстия там достаточно широки, чтобы в них мог пролезть человек.

Ни бумажника, ни документов у второго Шарля не оказалось, толькосигареты и зажигалка. Судя по идентичной внешности; это был брат Айма. Для того чтобы связываться с бельгийским посольством, время было слишком позднее. Это можно будет сделать прямо с утра. Думаю, что личность второго покойника мы установим без труда.

Подвал и квартиру мы опечатали. Завтра там поработают эксперты.

— Убиты два иностранца, мать их так, — простонал Иван Евсеевич. — Да еще дипломаты, по крайней мере один дипломат. И это после триумфального захвата банды особо опасных школьников и погрома, устроенного нашим спецназом в «Контрольном выстреле». Ты представляешь, что скажет мне завтра генерал Блудов?

— Не думай об этом, полковник, — посоветовал Колюня и подлил водки в стакан начальника. — До завтра еще надо дожить.

В семь утра Колюню Чупруна поднял с постели телефонный звонок.

— Ты не помнишь, на трусах была вышивка? — поздоровавшись, спросил Денис.

В отличие от измученного бессонной ночью опера журналист был полон сил и энтузиазма.

— Что? — очумело пробормотал Колюня. — Какие еще трусы, какая вышивка?

— Как это какие? — изумился Зыков. — Голубые, те самые, что у покойника в кармане нашли. У тебя, часом, не амнезия? Мне нужно знать, есть ли на них вышивка. Она должна быть в самом низу, на уровне наиболее ценимого мужчинами фрагмента женской анатомии. Может, там был гномик маленький вышит или кораблик?

— А почему гномик?

— Не знаю, может, и не гномик вовсе, а что-нибудь другое. Гномика я для примера назвал. Вспомни, а?

Чупрун потряс головой и энергично поскреб пальцами затылок, пытаясь возродить к жизни безнадежно сонный мозг.

— Вышивка, говоришь? Внизу? Черт, а ведь там действительно что-то было, маленькое такое, тоже, кажется, голубое, только тоном чуть потемнее, может, и вышивка. А с чего ты вдруг гномиков на трусах стал искать?

— Да так, версию одну хочу проверить.

— Ох уж эта молодежь! — Зевнув во весь рот, Колюня сел на кровати. — У меня дома есть еще несколько фотографий, может, на них эта штука и видна. Сейчас посмотрю. Подожди минутку.

Покопавшись в наваленных на столе бумагах, опер извлек снимки из папки.

— Есть! Точно! Это вышивка! — сообщил он в трубку. — Только не гномик, а крошечный голубой полумесяц. А в чем дело?

— То были трусики не Лигановой! Я знаю, кому они принадлежат! Жене одного бизнесмена, Андрея Сикор-ского. Он живет на улице Готвальда.

— Ну, ты даешь, брат! Откуда ты узнал про вышивку? Ты у нас, часом, не ясновидящий?

— К сожалению, нет, — засмеялся Денис. — Просто вчера вечером точно такие же трусики, только с бабочкой, а не с полумесяцем, подарил моей жене один бернский зенненхунд.

— Что, опять иностранец? Немец, что ли? — изумился Колюня. — И часто Кате делают такие подарки?

— Да нет, ты не понял, это не иностранец, а порода такая. Пес здоровенный, с теленка, черный с коричневыми подпалинами. Зенненхунды раньше в Берне бидоны с молоком на тележках перевозили.

— Вот это, я понимаю, эволюция! — восхитился Чупрун. — Раньше молоко перевозили, а теперь дарят шикарное нижнее белье приглянувшимся им блондинкам. Честно говоря, иногда я даже завидую братьям нашим меньшим.

— Обезьяна тоже в свое время взяла в руки палку, — заметил журналист. — До сих пор последствия расхлебываем. Так вот, вчера моя жена пошла тренировать Штерна, бернского зенненхунда, к тому самому бизнесмену с улицы Готвальда. Штерну Катя понравилась, и он принес ей точно такие же трусики, как на фотографии, только напротив причинного места у них была вышита золотистая бабочка.

Андрей объяснил, что его супруга на всем своем белье вышивает своеобразные метки — крошечные розочки, бабочек, гномиков — они у нее в швейной машинке запрограммированы.

— То есть в кармане атташе были трусики не Лига-новой, а жены этого самого бизнесмена? — подытожил опер.

— Похоже, что так.

— А адресок этого бизнесмена у тебя найдется?

— Конечно. Мне Катя дала.

— Отлично! Продиктуй-ка мне его. В голосе окончательно проснувшегося Колюни звучал охотничий азарт.

Зенненхунд Штерн подозрительно обнюхал штанину Колюни Чупруна, но так и не понял, нравится ему этот мужчина или нет. Хозяин, стоящий у входной двери, явно нервничал, да и от незнакомца исходило тревожащее ощущение агрессивной настороженности.

— Умница, хороший пес, — опер почесал зеннен-хунда за ухом. — Значит, на таких, как ты, швейцарцы молоко возили?

— Почему вас интересует моя жена? Подозрительно осмотрев со всех сторон Колюнино удостоверение, Андрей Сикорский вернул его оперу.

— Мне нужно задать ей несколько вопросов.

— Каких еще вопросов? Вы что, подозреваете Инну в совершении преступления?

— Для начала я хотел бы с ней поговорить.

— Вы не увидите ее, пока не объясните мне, о чем идет речь.

Чупрун окинул бизнесмена задумчивым взглядом. «И чего я тут, в самом деле, китайские церемонии развожу, — подумал он. — Выложу все начистоту, и дело с концом. Все равно, рано или поздно он выяснит, что жена ему изменяет».

— Ответ, замешана ваша супруга в преступлении или нет, я смогу дать лишь после того, как осмотрю ее швейную машинку, — сухо произнес Колюня. — Предъявите машинку добровольно или предпочитаете, чтобы здесь устроили обыск? Кстати, речь идет об убийстве, так что не советую чинить препятствия сотрудникам милиции.

— Убийство? — изумленно переспросил Андрей. — Какое еще убийство?

— Я тоже хотела бы об этом знать, — из комнаты выплыла зеленоглазая красотка с высокой грудью и пышными рыжими кудрями.

— Милицию по какой-то причине заинтересовала твоя швейная машинка, — объяснил бизнесмен.

— В самом деле? — удивленно изогнула левую бровь мадам Сикорская. — Вы собираетесь предъявить ей обвинение?

— Сначала я предпочел бы на нее взглянуть.

— Ради бога.

С должным интересом осмотрев навороченный японский агрегат, Колюня пролистал инструкцию к его использованию и сразу же в разделе вышивок наткнулся на искомый полумесяц.

— Ага! — удовлетворенно произнес опер.

— Что — «ага»? — раздраженно поинтересовался бизнесмен.

Отвязаться от него не было никакой возможности, и Чупрун решил, что пусть Инна Сикорская выкручивается, как знает — в конце концов, речь идет об убийстве.

— Это ваши трусики? — достав из кармана фотографию, на которой ясно просматривался вышитый полумесяц, осведомился он. — Лгать не имеет смысла — в любом случае экспертиза установит, что вышивка была сделана на этой машинке.

— Откуда у вас эта фотография? — изумленно распахнула глаза Инна.

— Кажется, я задал вопрос.

— Примерно месяц назад я купила две пары таких трусиков, на одних вышила бабочку, а на других, кажется, полумесяц, но я не понимаю…

— Проверьте, на месте ли они.

— Объясните же, наконец, что происходит?! — взорвался Сикорский. — Убийство, швейная машинка, трусики моей жены…

— Объясню, раз уж вы так настаиваете, — согласился опер. — Позавчера на шоссе был обнаружен труп мужчины без документов, в кармане которого находились эти самые трусики с вышивкой. Вам знаком этот человек?

Достав снимок Айма, Колюня предъявил его супругам.

— Шарль! Это же Шарль! — в ужасе ахнула Сикор-ская.

Скрипнув зубами, Андрей перевел взгляд со снимка на жену. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

— Шлюха! — крикнул он и ударил Инну в лицо.

Удобно устроившись на диване в гостиной Психоза, Глеб Бычков смаковал коллекционный «Шато Лафит». Синяевский авторитет попросил его прямо с утра подъехать к нему в особняк для разговора.

— Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального? — удивился Бык. — Я даже не подозревал, что в перелыгинской церкви есть нечто подобное.

— Ты же у нас неверующий, — пожал плечами Психоз.

— Ты тоже, — заметил Бык.

— Я тоже, но про челюсть, как видишь, знаю.

— Выходит, ее украли, а этот твой церковный пахан, как его там…

— Игумен Прокопий, — подсказал синяевский авторитет.

— Ну да, игумен Прокопий в милицию решил не обращаться, чтобы не поднимать лишнего шума.

— Вместо милиции он обратился ко мне.

— То есть он просит, чтобы мы нашли эту великомученическую челюсть.

— И мы это сделаем.

Глеб с удивлением посмотрел на Губанова.

— Тебе-то это зачем?

— Это будет личное одолжение игумену. Я знаю его. Прокопий умеет быть благодарным.

— Думаешь, вымолит тебе местечко на небесах? Ты же в бога не веришь, да и вообще, все эти сказки о рае и аде — сплошное надувательство.

— Что надувательство — не спорю, но иногда и от надувательства бывает польза.

— Какая же? — усмехнулся Бык.

— Знаешь, в чем сила мафии?

— В том, что нас боятся, — пожал плечами Глеб.

— Правильно. Мафию боятся, но в ней же и черпают силу. Мафия способна защитить своих друзей гораздо эффективнее, чем бог или правоохранительные органы. Вот почему игумен Прокопий обратился со своей проблемой ко мне, а не в милицию.

— Это понятно, но церковь-то тут при чем?

— Церковь — та же мафия, — пояснил синяевский авторитет. — Из чего следует, что в определенной степени попы — наши братья. Они стращают людей божьим гневом и учат черпать силу в милосердии господа.

Так, с помощью политики кнута и пряника, мафиози от религии управляют глупцами, и в этом нет ничего предосудительного. Стаду овец нужен пастух, охраняющий их как от собственной дурости, так и от опасностей, исходящих извне. Ни один пастух не станет работать задаром. Вполне естественно, что он стрижет с овец шерсть и время от времени забивает их на мясо.

— На твоем месте я бы не стал сравнивать людей с овцами, — покачал головой Бычков. — Человек в отличие от овцы — тварь хищная, подлая и агрессивная, уж в этом-то я на зоне убедился.

— Хорошо, что Максим Горький тебя не слышит, — усмехнулся Психоз. — Он был о человечестве лучшего мнения. Впрочем, ты прав. В каждом из нас есть что-то и от волка, и от овцы. Именно поэтому религия и полезна. Манипулируя кнутом и пряником, она породила этику и мораль, которые удерживают общество от окончательного оскотинивания и озверения. Если церковь при помощи сказок о райском блаженстве и адских муках заставит людей быть милосерднее и следовать десяти заповедям, это нужно только приветствовать.

— Странно слышать от тебя рассуждения о милосердии, — заметил Глеб.

— Почему странно? Я, как и ты — из породы пастухов. Чем более управляемо стадо, тем лучше для нас — ведь мы-то живем по другим законам.

— Может, ты и прав. Только страх перед адскими муками все равно не заставит людей стать праведниками.

— Эх, не просекаешь ты, в чем тут фишка, — укоризненно покачал головой Губанов. — Церкви не нужны праведники, ей требуются грешники, кающиеся в своих грехах. Именно с них, а не с праведников, церковь «стрижет руно». В том-то хитрость и состоит, что не грешить люди в принципе не могут, а вместе с представлением о «грехе» в их жизнь входит страх, на котором и держится религия. А в праведнике страха нет, поэтому и управлять им нельзя.

Как только набожный человек совершает «грех», он тут же бежит в храм, чтобы выпросить у бога прощение. Там он видит изображение адских мук и сходит с ума от ужаса. Он жертвует деньги на церковь и старается в меру своих сил творить «добро», но не удерживается и «грешит», потому что не согрешить невозможно. Сам подумай, у какого здорового мужчины не возникнут крамольные мысли при виде пары стройных девичьих ножек? А ведь это грех. Ты вот подставишь другую щеку, если какой-нибудь урод ни с того ни с сего съездит тебе по морде? Не подставишь — и это тоже грех.

— А вот тут ты не прав, — оживился Бычков.

— В чем, интересно, я не прав? — нахмурился синя-евский авторитет. Глеб усмехнулся.

— Насчет того, что нужно подставлять другую щёку. Был у нас на зоне один амбал, по кличке Овощебаза — ростом под два метра, весил сто двадцать килограммов, а удар был, что у парового молота. Так он нам однажды этуфеньку Иисусову насчет щеки растолковал.

— И как же? — заинтересовался Психоз.

— Да понимаешь, стал там один козел не по делу крылья растопыривать, ну, Овощебаза ему рога-то и пообломал. Нырнул мужик мордой в парашу да там и затих.

Плюнул на него Овощебаза, а потом обвел нас взглядом и спрашивает грозно так:

«Слышали, что Иисус Христос говорил: „Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую“?»

Ну мы, в натуре, подтвердили, что слышали.

«Хорошо, что слышали. А просекаете, что он имел в виду?»

Мы, естественно, молчим, смотрим на него вопросительно, уж больно странно было видеть этого амбала в роли религиозного проповедника.

"Так вот, братаны, — торжественно провозгласил Овощебаза. — Христос имел в виду, что коли ты такой слабак и вафел [4], что позволил какому-то козлу врезать себе по щеке, то тебе и впрямь ничего другого не остается, как подставить другую щеку".

От хохота Психоза содрогнулись стены.

— Ой, не могу, — вытирая выступившие на глазах слезы, никак не мог успокоиться синяевский авторитет. — Если, говорит, ты такой слабак и вафел… Сегодня же расскажу об этом игумену Прокопию. Придется ему теперь вносить коррективы в свои проповеди. А о морали этот твой Овощебаза ничего не говорил?

— Нет, насчет этого базара вроде не было.

— Тогда я закончу свою мысль. Как уже было упомянуто, мораль общества основывается на страхе. У религиозных людей это страх перед богом, у неверующих — перед родителями, перед другими людьми, перед общественным осуждением или перед законом.

Тот, кто свободен от страха, свободен и от морали, поэтому чем больше в обществе морали, тем легче в нем существовать таким, как мы.

— Занятная идея, — свободен от страха?

— Полностью от него не свободен никто. Но я — в большей степени, чем другие.

— Выходит, если у тебя нет страха, то нет и морали?

— Я сам устанавливаю свою мораль, и это еще одно различие. Моя мораль приносит пользу мне, а мораль стада в основном выгодна тому, кто этим стадом управляет. Именно в этом и заключается отличие лидера от следующей за ним толпы. Знаешь, кто творил худшие грехи?

Бык вопросительно посмотрел на Губанова.

— Римские папы. Почитай когда-нибудь историю Ватикана, только реальную, а не ту рекламную туфту, которую подсовывает верующим католическая церковь. Там тебе и содомия, и убийства, и прелюбодеяние, и лжесвидетельство, и много чего еще. Нет заповеди, которую бы они не нарушали. И знаешь, почему? Потому что глупец не имел шанса взобраться на самый верх. Там оказывались лишь те, кто был лишен и страха, и морали. Как говорится, в честной борьбе всегда побеждает жулик.

— Вот с последним утверждением я целиком и полностью согласен, — кивнул Глеб. — Если мир желает быть обманутым, доставим ему это удовольствие. А челюсть действительно стоит отыскать, чтоб неповадно было всяким залетным козлам крысячить на нашей территории, тем более в церкви.

— Рад, что мы друг друга понимаем, — улыбнулся Психоз. — Разузнай по своим каналам все, что можешь, об ограблении перелыгинской церкви.

— Будет сделано, шеф, — шутливо отдал честь Бычков.

Накаленная атмосфера в доме Андрея Сикорского отнюдь не способствовала выяснению обстоятельств смерти бельгийского атташе, и Колюня Чупрун под аккомпанемент проклятий оскорбленного супруга повез Инну в управление.

Ерзая на неудобном деревянном стуле в кабинете опера, рыжекудрая мадам Сикорская надрывно рыдала и клялась, что к убийству отношения не имеет и вообще совершенно ничего не понимает.

Чупрун терпеливо ждал окончания истерики, справедливо полагая, что количество влаги в женском организме ограниченно, а значит, слезы рано или поздно должны будут иссякнуть.

Так оно и случилось. Зеленоглазая красотка выпила стакан воды, высморкалась в изящный батистовый платочек, достала косметичку, подправила ущерб, нанесенный макияжу, после чего поведала изумленному оперу весьма странную историю.

С Шарлем Аймом Инну познакомил муж, который вел с ним какие-то дела. Чем именно они занимались, Сикорская не имела представления.

Да, она действительно увлеклась Шарлем, но это в порядке вещей, — в конце концов на дворе двадцать первый век, а не дикое Средневековье. Сексуальная революция, эмансипация и все такое прочее. Вот Инна и решила — а почему бы нет? Любая женщина на ее месте не устояла бы перед таким мужчиной — воспитанным, обаятельным, богатым, элегантным, красивым, наконец.

Атташе, в свою очередь, тоже не остался равнодушным к чарам рыжеволосой прелестницы. Втайне от Андрея они стали встречаться. Инна не хотела сдаваться слишком быстро — очень уж ей нравились романтичные ухаживания Айма, хотя искушение пасть в его объятия было весьма велико.

Решающая встреча должна была состояться вечером того самого дня, когда Шарля убили. Утром Сикорский уехал в командировку, а около пяти часов вечера Инне позвонила секретарша мужа и сказала, что никак не может дозвониться Андрею Павловичу на мобильный, на работе его нет, а пришли какие-то факсы, требующие срочного ответа.

Сикорская удивилась, что секретарша не знает о командировке шефа, но та заверила Инну, что ни о какой командировке и речи быть не может, потому что Андрей Павлович ушел с работы только полчаса назад, а на десять утра следующего дня у него назначено важное совещание.

Тут-то Сикорская и заподозрила неладное. С одной стороны, у мужа могла появиться любовница, но с другой стороны, что, если он узнал о свидании с Шарлем и решил застукать их на месте преступления? Решив понапрасну не рисковать, Инна перенесла встречу с Аймом на следующую неделю, а заодно предупредила поклонника о том, что Андрей может что-то подозревать и следить за ними.

Как ее трусы оказались в кармане мертвого атташе, Сикорская не имела ни малейшего представления. Более того, она утверждала, что такое просто невозможно. Она ни разу не раздевалась в присутствии Шарля и уж никак не могла потерять столь пикантную деталь туалета. Украсть трусы Айм тоже не имел возможности, так как купила их Инна уже после того, как Шарль заходил к ним в последний раз.

— Объяснение может быть очень простым, — прокомментировал Колюня. — Ваш муж узнал о вашей связи и решил отомстить вам обоим. Он убил Шарля и сунул ему в карман ваши трусики, чтобы подозрение пало на вас.

— Андрей? — Инна изумленно посмотрела на опера. — Нет, только не он.

— Почему?

Сикорская нервно хохотнула.

— Потому что Андрей бизнесмен. Деньги у него всегда на первом месте. Он вел с Шарлем какие-то дела и не стал бы все портить из-за глупой ревности. Скандал он мог устроить, это да, мог даже отлупить меня под горячую руку, но убивать не стал бы, это точно.

— А может, Айм прокатил его ив делах? В этом случае Андрей Павлович мог бы решиться на убийство.

— Нет, — покачала головой Инна. — Это точно не он.

— Откуда такая уверенность?

— Дело в том… Эти трусики пропали у меня три дня назад. Полумесяц был вышит только на них, так что муж никак не мог подложить их в карман Шарля.

— Их вполне мог взять Андрей Павлович. Или вы исключаете такую возможность? Сикорская покраснела.

— Ага! — удовлетворенно констатировал Колюня. — Похоже, трусики пропали не дома.

— Я не уверена…

— В чем вы не уверены?

— Если я скажу, это останется между нами? Муж не должен об этом знать.

— Не беспокойтесь. Я сохраню вашу маленькую тайну, если, конечно, она не связана с преступлением.

Инна вздохнула.

— В тот вечер, три дня назад, мы с Андреем серьезно поссорились. Он устроил мне сцену ревности…

— К Шарлю?

— Нет, к другому нашему знакомому, причем без всяких на то оснований. Заявил, что я сумасшедшая нимфоманка и не пропускаю ни одной ширинки. Я, естественно, рассвирепела и ушла из дома. Если бы не Андрей, ничего бы не произошло, но я была страшно зла, вот и познакомилась в ресторане с одним типом. Вообще-то он был вполне ничего, крепкий такой, спортивный, деньгами швырялся, как фантиками от конфет. Ну, я и не устояла. Решила отомстить мужу за его идиотскую ревность.

Мы поехали в какую-то гостиницу, Фил снял там номер…

— Его звали Фил? — уточнил опер. — Что, тоже иностранец?

— Да нет, какой там иностранец! Судя по акценту, откуда-то из провинции. Он так представился, а мне без разницы было. Я же не милиция, чтобы фамилию спрашивать! Сняли мы, значит, номер в гостинице, и все произошло как-то слишком быстро и скучно. Фил не проявил ни малейшей изобретательности — ну чистый мужлан. Продолжать знакомство у меня не было ни малейшего желания, так что я попрощалась и ушла. Я почти уверена, что это он стянул у меня трусики.

— Почти? — удивился Колюня. — Как это — почти?

— Ну, понимаете, в ресторане я немного выпила, в номере мы добавили, и, если честно, я так и не смогла вспомнить, было у меня что-нибудь надето под юбкой или нет. Я ношу нижнее белье далеко не всегда, а из-за ссоры с Андреем вообще ничего толком не соображала. Знаю только, что из гостиницы я точно уехала без трусиков. Дома я на всякий случай их поискала — все-таки дорогие, итальянские, — но так и не нашла. Скорее всего их стащил Фил — больше деться им было некуда. Кстати, это хобби многих мужчин — коллекционировать белье любовниц.

— Значит, фил… — задумчиво произнес Колюня. — Вы помните гостиницу и номер, в котором останавливались?

— Разумеется, — кивнула головой Сикорская. — Не настолько же я была пьяна!

— Вот и отлично, — сказал Чупрун.

Нанести визит в бельгийское посольство полковник Обрыдлов решил лично. По ряду обстоятельств Иван Евсеевич так и не смог побывать за границей, а если учесть энтузиазм, с которым жена и дочь просаживали заработанные полковником деньги, эта перспектива ему не светила ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем.

Возможность ступить на территорию иностранного государства представилась Обрыдлову впервые, и полковник, давно мечтающий посмотреть, как живут и загнивают проклятые буржуи, решил не упускать этот шанс.

Буржуи жили очень даже неплохо, а кабинет посла, в который пригласили Ивана Евсеевича, отличался от его собственной служебной вотчины столь разительно, что в душе полковника шевельнулась черная зависть.

При виде фотографии мертвого атташе выражение лица посла почти не изменилось, лишь глаза отразили соответствующую моменту аристократическую скорбь.

«Дипломат хренов, забодай тебя козел», — почему-то рассердился из-за этого Обрыдлов.

— Чашечку кофе? — предложил ему посол. ный, капуччино, с молоком?

— Черный, — сделал выбор Иван Евсеевич.

— Как это случилось?

Тихо злорадствуя в душе, полковник сообщил ему, в каком именно виде сотрудники ГИБДД обнаружили Шарля Айма.

У посла нервно дернулась щека.

«Не такой уж ты и невозмутимый», — подумал удовлетворенный Обрыдлов.

— Как продвигается расследование?

— Все под контролем, — многозначительно произнес Иван Евсеевич фразу из какого-то фильма и, как козырь из рукава, выложил на стол фотографию двойника Шарля.

— А этот человек был вчера выброшен из окна квартиры господина Айма, — сообщил он. — Как видите, сходство поразительное.

Обрыдлов втайне надеялся, что тут-то дипломат дрогнет, но, к его удивлению, никакой реакции не последовало. Видимо, бельгиец успел взять себя в руки.

— Вы точно установили, который из них Шарль Айм?

Вопрос посла застал полковника врасплох. Как же ему самому не пришло это в голову! Оба покойника были без документов. Шарль был опознан по фотографии Алисой Гусевой. Но ведь она не видела второго мужчину! А если был второй, так, может, существует и третий? Может, атташе все еще жив? Нет, это совершенно невероятно.

Элегантным жестом закинув ногу на ногу, бельгиец удовлетворенно наблюдал за отразившейся на лице русского полицейского растерянностью.

— Так, все-таки, кто из них Шарль? — повторил свой вопрос посол.

Закончив допрос Инны Сикорской и выпроводив ее из кабинета, Колюня Чупрун в изнеможении откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся.

Дело и так выходило на редкость запутанным, а тут еще, как нарочно, появился двойник атташе. В квартире Шарля явно что-то искали. Значит ли это, что мотивом убийства была не ревность? Такой вариант тоже не исключен. Теоретически, муж Инны мог иметь оба мотива. Жаль, что из-за скандала, разгоревшегося в доме Сикорских, Колюня так и не выяснил, есть ли у Андрея алиби.

У Инны алиби не было, вернее, было, но довольно хлипкое. Вообразив, что муж будет за ней следить, Си-корская из предосторожности осталась дома. Отчасти ее алиби могут подтвердить две подружки — одна звонила ей около восьми, а другая — примерно в полдесятого вечера. Сама Инна тоже кому-то звонила, но точного времени не помнит. Впрочем, это можно уточнить на телефонной станции.

Что, интересно, искал убийца в квартире Айма? Зачем туда явился двойник Шарля? Кем он был?

Чупрун надеялся, что полковник Обрыдлов, поговорив с бельгийским послом, получит ответы хотя бы на часть вопросов.

Пока же следовало выяснить у Сикорского, какие дела он вел с бельгийским атташе, а также установить, существовал ли в природе некий Фил, якобы похитивший у Инны ее трусики.

Размышления опера прервал телефонный звонок.

— Как продвигается расследование? Колюня усмехнулся, узнав голос Дениса. Отличный парень. Молодой задор из него так и прет.

— Надо было тебе в сыщики идти, а не в журналисты, — заявил он, рассказав Денису про трусики Сикорской.

— Я уже и сам об этом подумываю, — признался Зыков. — У меня для тебя есть еще кое-какие новости.

— Насчет убийства?

— Естественно. Меня тут снова охватил следственный зуд, и я пообщался с соседями Лигановой. Вчера мне показалось, что девица темнит, утверждая, что не видела Шарля в ночь убийства. Адрес Натальи я запомнил, когда она тебе его диктовала.

В итоге я очаровал одну роскошную бабуську, из тех, всевидящих, всеслышащих и всезнающих, что сутками торчат на скамейке у подъезда или у окна. Так вот, Вера Матвеевна утверждает, что видела, как Шарль (я показал его фотографию) заходил в их подъезд. Это было около одиннадцати вечера, поскольку по телевизору только закончился сериал «Охота на Золушку».

— Постой-ка! — удивился опер. — Ты хочешь сказать, что твоя всевидящая бабулька ухитряется следить за двором и одновременно смотреть телевизор?

— Она смотрит только на двор, — пояснил Денис. — Дело в том, что телевизор у нее уже два года как сломан: звук есть, зато на экране видны только полосы, а денег на мастера из пенсии никак не выкроишь. Поэтому Вера Матвеевна слушает телевизор, а смотрит при этом в окно. У нее даже театральный бинокль есть. Прежде чем попасть в подъезд, люди проходят мимо яркого фонаря, так что разглядеть их лица можно даже в темноте.

— Хвала бабулькам! — оценил Колюня. — Выходит, наш герой-любовник от невесты сразу отправился к Лигановой.

— По словам старушки, сначала в подъезд вошел Шарль, а почти сразу за ним, минуты через две-три — Натальин постоянный ухажер. Имени его бабуля не знает, но рожа, говорит, мерзкая, уголовная. Высокий, плотный такой, как бычок, темноволосый, короткая стрижка. Насчет атташе бабулька сказала, что он только вошел в подъезд. Видела она его в первый раз и не знала, к кому он идет, а вот ухажер у Лигановой был постоянный. По словам Веры Матвеевны, ходил к Наталье только он, других мужчин она к себе не водила.

Минут через сорок — гто РТР как раз шли «Вести — Москва», из подъезда выбежала Наталья. Видно было, что она спешила, а когда началась «Дежурная часть», то есть примерно без четверти двенадцать, из подъезда вышел ее хахаль.

Вернулась Лиганова в начале первого — бабулька уже собиралась укладываться спать. Когда вышел Шарль, и вышел ли он вообще — неизвестно; Больше Вера Матвеевна ничего не знает.

— Согласно заключению экспертизы, смерть Айма наступила в период от десяти часов вечера до половины первого ночи, — сказал Чупрун. — Жаль, что твоя всевидящая бабуся не задержалась у окна чуть подольше.

— Почему такой большой разброс?

— Не всегда бывает легко определить точное время смерти. Труп был вынесен на холод, еще до того как наступило окоченение, да и вообще картина какая-то странная, словно тело сначала нагрели, а потом охладили.

— Нагрели, а потом охладили? — удивился журналист. — Ну, охладили — это понятно, но нагревать-то зачем?

— Спроси что-нибудь полегче, — пожал плечами опер.

— А причина смерти?

— Остановка сердца вследствие удара в область грудной клетки. Удар выполнен профессионально. Его мог нанести только специалист по боевым искусствам.

— Вряд ли это Наталья. Возможно, ее ухажер. Непонятно только, почему в кармане трупа были трусики Инны Сикорской.

— Ты извини, — сказал Чупрун, — но у меня масса дел. Спасибо тебе за информацию.

— Подожди, — заволновался Денис. — Разве ты не проведешь обыск у Лигановой?

— Проведу, как только.получу санкцию.

— А можно я поприсутствую?

— Лучше не стоит, — покачал головой Колюня. — У нашего отдела сейчас крупные неприятности, и я не хочу лишних проблем. Если кто-то стукнет, что мы привлекаем посторонних к расследованию, у полковника Обрыдлова могут быть неприятности. Кстати, ты про второй труп уже слышал?

— Про второй труп? Какой еще второй труп?

— Я утром спешил, поэтому и не рассказал тебе. История почти невероятная. Вчера на Пашу Зюзина свалился еще один труп Шарля Айма.

— Свалился? Как это?

— С неба. Точнее, из окна пятого этажа.

— Ты сказал — еще один труп Шарля Айма? Его что — из морга украли?

— Еще хуже. Я же говорю — история невероятная. Мне нужно бежать, а ты, если хочешь узнать подробности, съезди в рузаевский магазинчик. Там у них работает один хохол, Тарасик, по кличке Поддавал-пил.

— Я знаю его.

— Вот и отлично. Поддавал-пил был вчера вместе с майором. Он тебе все и расскажет. А я, если смогу, вырвусь к вам после работы, часиков в семь или чуть позже. Если не смогу — позвоню.

— Отлично. Прямо сейчас выезжаю в Рузаевку, — возбужденно сказал Денис и дал отбой.

За отсутствием дачников и отдыхающих, торговля в рузаевском магазинчике приблизилась к мертвой точке, и его сотрудники, оставив скучать за прилавком тощего лоточника Глиста, привычно выпивали и закусывали в подсобке.

Поддавал-пил, успевший с утра уже восемь раз пересказать их с майором вчерашние похождения, в нервах перебрал спиртного и, отключившись, мирно почивал в углу на ящиках с крупой.

— Вино, девочки, ночная Москва, милиция, драки, разбитые автомобили, разоренные гнезда любви… — вперив задумчивый взор в стакан с водкой, надрывно произнес Андреич.

— Это тост или размышления вслух? — на всякий случай уточнил Денис.

Продавец, ничего не ответив, продолжал меланхолично созерцать выпивку.

— Андреичу твои лавры покоя не дают, — пояснил Глеб Бычков. — Тоже решил книгу написать, но уже неделю торчит на первой фразе.

— Ты хочешь сказать, что «разоренные гнезда любви» и есть начало романа?

— Оно самое, — кивнул Бык.

— А что, звучит неплохо, — оценил Зыков.

— Может, и мне написать книгу? — включилась в разговор Регина. — Так и я могу: наркопритоны, обдолбанные торчки, вялотекущий мордобой, хмельные слезы, слюнявые поцелуи, бандитские стрелки, секс в подворотнях…

— А глаголы что, в расход пустили? — опрокинув в горло стакан красного вина, сурово осведомилась замдиректора Зоя Козлодемьянская. Когда-то она была школьной учительницей, и любые, не вписывающиеся в школьную программу новации чисто рефлекторно вызывали в темпераментной Зоиной душе волну праведного гнева; — Где, я вас, спрашиваю, глаголы, которыми, в натуре, положено жечь сердца людей? Новое слово решили сказать в литературе? Толстого переплюнуть, Льва Николаича? Так вот что я вам заявляю: типун вам всем на ваш могучий, правдивый и свободный русский язык.

— Чем, ты говоришь, жгут сердца людей? — уточнил далекий от литературы сторож Хрум. — Каким там еще, к едрене фене, глаголом? Дровами жечь надо или углем. На худой конец, бензином.

На несколько секунд в подсобке воцарилась гробовая тишина, после чего стены содрогнулись от дружного хохота.

Вьется в тесной печурке Лазо[5]

— На поленьях глаза, как слеза… — проникновенно запел лоточник Дубыч.

— Это метафора, — пояснил Бычков.

— Че? — изумленно вылупился на него сторож.

— Да ниче, суп харчо, — отмахнулся от Хрума Глеб. — А я тему для книги могу подсказать. Взаимопроникновение религиозной и криминальной мафий. Мне эту идею Психоз подкинул.

— Да, ты же сегодня ездил к Психозу! — встрепенулась Лариса Сушко. — О чем он с тобой говорил? Чувствуя на себе всеобщее внимание, Бык приосанился. Он намеренно не упоминал о похищении челюсти. Сотрудники были слишком потрясены россказнями Тараса, и его новость неизбежно померкла бы в сравнении с историей о покойнике, упрямо преследующем Пашу Зюзина. Однако теперь Тарас спал, страсти улеглись, и кража в храме способна была привлечь к себе должное внимание.

— Из перелыгинской церкви похитили челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального, — весомо произнес Глеб. — Психоз хочет ее разыскать.

В подсобке снова воцарилось молчание. Народ пытался переварить столь пикантную сплетню.

— Упала лошадь, Сломала челюсть, Какая гадость, Какая прелесть, — заразившись вирусом литературного творчества, обратился к поэзии грузчик Гляделкин.

— Ну, ты даешь! — восхитился Дубыч. — Сам, что ли, сочинил? Да ты, брат, прям Пушкин, в натуре.

Порозовев от комплимента, начинающий поэт смущенно потупился.

— Какую челюсть? — уточнила на всякий случай Зоя Козлодемьянская. — Вставную, что ли?

— Скажешь тоже — вставную! — возмутился Бычков. — Самую настоящую — с костью и зубами. Реликвия это, понимаешь? Святые мощи великомученика Евфимия Многострадального; Крутая, говорят, вещица. Охраняет от нашествия гусениц и помогает в страсти пьянства и запоя.

— Ой, мамочки, грех-то какой! — испуганно ахнула jf суеверная Регина.

— Полезная, должно быть, штуковина, — заметил Андреич и, подумав, плеснул себе в стакан новую порцию алкоголя. — Нам бы в хозяйстве не помешала.

— А что б мы делали, трезвыми-то? — обиженно вскинулся сторож Хрум. — С тоски бы все перемерли.

— Это несколько спорное заявление, — заметил Денис. — А почему Психоз заинтересовался этой кражей?

— У него свои дела с перелыгинским игуменом, — объяснил Глеб. — Да и вообще, непорядок это — святыни православные воровать, да еще на нашей, синяев-ской территории. Кстати, челюсть эта в золотую оправу была вставлена, драгоценными камнями украшенную. Психоз говорит — вернуть надо святыню в храм, а с козлами, что святотатство учинили — разобраться по-свойски.

— Знать бы еще, где искать этих самых козлов, — покачала головой Регина.

— Ничего, у Психоза руки длинные. Если захочет — из-под земли их достанет, — сказала Лариса Сушко.

Полковник Обрыдлов взвинченно шагал взад-вперед по своему отнюдь не просторному кабинету. Пять шагов туда, пять — обратно. Двигался Иван Евсеевич быстро и нервозно, и Чупруну, наблюдавшему за своеобразным променадом шефа, казалось, что тот непрерывно поворачивается, от чего у опера даже началось легкое головокружение.

— Кошмар, — подвел итог полковник. — Худшего дела у нас не бывало. Я чуть со стыда не сгорел в посольстве, когда этот бельгиец спросил меня, кто же из покойников Шарль. Мне и в голову не пришло задуматься об этом. Старею, видать.

— Не бери в голову, — махнул рукой Колюня. — Неделя тяжелая выдалась — сплошные неприятности. Я тоже об этом не подумал. Так кто же из них Шарль?

— Первый покойник, — вздохнул Обрыдлов.

— Так мы и полагали, — пожал плечами Чупрун. — Значит, и расстраиваться незачем. Как это установили? Провели опознание? Быстро вы обернулись.

— Вице-консул съездил со мной в морг. Он был близким другом Айма. Кроме того, в архиве посольства нашлись отпечатки пальцев Шарля.

— А кем оказался второй? Судя по сходству, это должен быть близнец атташе.

— Так и есть, — подтвердил Иван Евсеевич. — Огюст Дим, бельгийский подданный, весьма состоятельный, крупный торговец антиквариатом. Как и Шарль, Огюст владел русским языком — их бабушка была русской. В Россию приезжал дважды. Впервые — месяц назад, пробыл в столице четыре дня и вылетел отсюда в Рим. Вернулся в Москву три дня назад.

На всякий случай я связался с одним своим приятелем из Интерпола, чтобы тот навел справки по своим каналам. По его словам, Огюст — весьма скользкий тип. Его имя всплывало в связи с торговлей крадеными произведениями искусства, но дальше слухов дело не пошло — парень был на редкость хитер и умел заметать следы. Выполнял, так сказать, особые пожелания клиентов, то есть доставал для них то, что обычными способами достать невозможно. Особый интерес проявлял к произведениям искусства, носящим культовый и религиозный характер. В последний раз его имя было связано с похищением древней бирманской святыни — молитвенных колокольчиков из пагоды Швемодо. Девять золотых колокольчиков на подставке, инкрустированной темными сапфирами.

— Неплохо, — присвистнул опер.

— Но это опять-таки слухи. Ничего так и не было доказано, а колокольчики исчезли с концами.

— Такую операцию не просто провернуть. Вряд ли Огюст сам занимался похищениями.

— Наш антиквар водил дружбу с крупными мафиозными боссами. Но, как обычно, ни в чем криминальном замечен не был. Официальная версия — продавал им свой товар.

— Это многое объясняет, — сказал Колюня. — В частности, разгром в квартире Шарля. Предположим, что Огюст решил вывезти некую ценную вещь из России. Логичнее всего в этой ситуации было воспользоваться помощью брата. Дипломатическая почта и багаж свободны от таможенного досмотра. Вещь эту Аймы заполучили, но некто, возможно, продавец, решил ее отобрать — вот и отправил бельгийцев на тот свет.

— Неплохая версия, но кое-что в ней не сходится. Допустим, убийца хотел отыскать некий предмет. Он убил Шарля. Но зачем ему понадобилось подбрасывать труп атташе к посту ГИБДД да еще вставлять ему в руки свечку? Это лишние и совершенно не нужные хлопоты, к тому же связанные с дополнительным риском.

С Опостом тоже выходит нестыковочка. Убийца превосходно владеет приемами рукопашного боя. Он может убить одним ударом — и никакого шума, никаких проблем. Тем не менее он, забрав у антиквара бумажник с документами, выбрасывает его из окна, как только тот поднимается в квартиру, привлекая тем самым внимание. Опять ненужный риск — убийца мог не успеть уйти из квартиры.

— Но он тем не менее ушел.

— Кстати, эксперты подтвердили твою версию, что преступник ушел через подвал, — сказал полковник. — В квартире Айма и вентиляционном окошке подвала были обнаружены идентичные волокна ткани черного цвета.

— А отпечатки?

— Отпечатков полно, но ни одни не проходят по нашей картотеке. Наверняка убийца был в перчатках. Более ранние отпечатки на ручке двери в квартире Айма смазаны таким образом, словно последней за нее бралась рука в перчатке.

— А где Огюст проживал? На квартире у брата?

— Нет. В гостинице «Метрополь». Я послал туда Сечкина и Белокурова.

— Они нашли что-нибудь интересное?

— Пока не знаю. Могу позвонить Игорю на мобильный.

Полковник потянулся за телефонной трубкой.

— Номер обыскивали, — закончив разговор, сказал он Чупруну.

— Я уже понял.

— Отпечатки пальцев сняли, но толку скорее всего не будет. Наверняка преступник работал в перчатках. Среди вещей Огюста ничего примечательного не обнаружено. Типичный набор командированного: одежда, бритвенные принадлежности, кремы, одеколон. Вещей немного. Номер оплачен на неделю. Похоже, Айм не собирался задерживаться в Москве.

— Да, сложная вырисовывается картина, — покачал головой Чупрун. — Когда я выложу свои новости, все еще больше запутается.

Обрыдлов с тоской посмотрел на него.

— Еще больше? Колюня кивнул.

— Ну как, спрашивается, стать трезвенником в таких условиях? — вздохнул Иван Евсеевич и подошел к сейфу.

При виде коньяка, конфискованного во время рейда в «Контрольный выстрел», Чупрун оживился.

— Как всегда, нет повода не выпить?

— Увы.

Полковник разлил спиртное по стаканам.

— Ладно, рассказывай, что ты там накопал. Коньяк оказался неплох, поэтому новость о том, что трусы, найденные в кармане мертвого атташе, принадлежали Инне Сикорской, что муж Инны вел дела с Шарлем и мог убить того из ревности, не ухудшила настроения Ивана Евсеевича. Узнав же, что, согласно показаниям наблюдательной старушки Веры Матвеевны, около одиннадцати часов вечера Айм вошел в подъезд, где проживала Наталья Лиганова, и до начала первого оттуда не выходил, полковник, принявший уже третью порцию алкоголя, впал в состояние, близкое к восторгу.

— Так что же ты молчал! Надо срочно провести обыск у Лигановой, а саму ее допросить. Все оказалось проще, чем я думал. Хахаль Натальи застукал ее с Шарлем, совершил убийство на почве ревности, а труп подбросил на пост ГИБДД. В квартире же атташе был не обыск, а обычное ограбление. Огюст стал случайной жертвой преступника. Бумажник его выпал на пол, когда грабитель напал на него. Узнав, где антиквар остановился, преступник влез в его номер, надеясь чем-либо поживиться, — он ведь знал, что хозяин не вернется. Для начала быстренько закроем дело Шарля, а потом, если повезет, то и антиквара на какую-нибудь бандитскую группировку спишем.

— Я, в общем-то, и приехал за ордером на обыск квартиры Лигановой, — сказал Колюня.

— Иди собирай группу на. выезд, — скомандовал полковник. — Я прямо сейчас позвоню насчет ордера.

Квартира Лигановой блистала прямо-таки первозданной чистотой, и эксперты, несмотря на все свои старания, обнаружили лишь отпечатки пальцев хозяйки дома.

Предоставив проведение обыска коллегам по работе, Колюня Чупрун уединился на кухне с Натальей. Настроение у девушки было прескверным, и задушевной беседы не получилось.

— Вчера вы утверждали, что в день убийства не встречались с Шарлем Аймом. Тем не менее есть свидетели, утверждающие, что в одиннадцать часов ночи он пришел к вам в гости и пробыл у вас как минимум до половины первого.

— Ерунда, — отрезала Лиганова. — На пушку берете. Чтобы дать подобные показания, этот человек должен был или находиться у меня в квартире, или неотлучно дежурить у двери, что явно не соответствует действительности.

— Так был у вас Шарль или нет?

— Никого у меня не было.

— А ваш постоянный поклонник тоже не заходил?

— Какой еще поклонник?

— Который регулярно вас навещает. Высокий, плотный, темноволосый, с короткой стрижкой.

— Что, ваш свидетель и его видел?

— Видел, — подтвердил Чупрун.

Откинувшись на спинку кресла, Лиганова истерически расхохоталась. В ее смехе звучало непонятное торжество.

— Можете послать в задницу этого вашего свидетеля. Моего, как вы его называете, постоянного поклонника я не видела уже четыре дня.

«Странно, — подумал опер. — Такое ощущение, что в этот раз она сказала правду. Когда отпиралась от встречи с Шарлем, голос звучал неискренне, но сейчас… Возможно, Наталья собралась и стала лучше играть свою роль?»

— Тем не менее я хотел бы побеседовать с этим человеком. Назовите его имя и фамилию.

— Идите к черту, — взяв со стола пачку сигарет, Лиганова нервно закурила. — Он не имеет к убийству никакого отношения.

— Это уж нам решать.

— Это официальный допрос?

— Пока нет. Это просто беседа.

— В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

— Хорошо, — кивнул Колюня и протянул Наталье повестку. — Завтра в десять утра я жду вас в управлении. Если не явитесь для дачи показаний, буду вынужден вас задержать по подозрению в убийстве.

Даже самая тщательная уборка не может ликвидировать все следы без исключения, и экспертам удалось обнаружить в квартире Натальи два чужих волоса, завалившихся в щель каркаса кровати. Один из них, более короткий, был черным, другой — темно-каштановым. Больше ничего подозрительного обнаружить не удалось.

О наличии постоянного ухажера тоже ничего не говорило. В квартире не оказалось ни одной мужской вещи — ни бритвы, ни халата, ни тапочек. Нашлись, правда, несколько снимков, на которых рядом с Лигановой были сфотографированы мужчины, но среди них не было ни одного, подходящего под описание Веры Матвеевны.

Опрос жильцов дома не дал ничего нового, за исключением показаний соседки, живущей на втором этаже над квартирой Натальи. Она уверяла, что около половины двенадцатого ночи внизу был скандал. Орала в основном Лиганова. Ей отвечал мужской голос, но мужчина не кричал, а, судя по интонациям, пытался успокоить ее. Все это продолжалось недолго — не более пяти минут, затем хлопнула входная дверь — и все стихло.

— Почему вы уверены, что хлопнула именно входная дверь? — уточнил Колюня.

— Она у Натальи особенная, бронированная, — объяснила соседка. — Дом у нас простой, панельный, вери в комнатах из фанеры, внутри пустые — ими так не грохнешь.

— Если вспомните что-либо еще, позвоните мне, — попросил опер и дал женщине свою визитную карточку.

Наталью Чупрун решил пока не арестовывать: за исключением показаний Веры Матвеевны против нее не было никаких улик. Убийцей при ее хрупкой комплекции она тоже быть не могла — на удар, вызвавший у Шарля остановку сердца, у нее не хватило бы ни сил, ни умения. Максимум, что удалось бы инкриминировать Лигановой, — это соучастие в убийстве, но без серьезных улик и это было невозможно.

Колюня ограничился тем, что поставил на прослушивание квартиру и телефон (при обыске его коллеги незаметно установили «жучки»), а у подъезда Натальи оставил дежурить оперативника Женю Сечкина, чтобы, при необходимости, он мог проследить за девушкой. Опер надеялся, что испуганная обыском Лиганова попытается связаться с таинственным любовником, имени которого она так и не назвала.

Вернувшись домой, Чупрун первым делом позвонил Денису.

— Так и не удалось мне выбраться в рузаевский магазинчик, — вздохнул он. — Дел прямо невпроворот.

— К Лигановой ездил?

— К ней, родимой. А ты молодец, здорово нам подсобил. Похоже, Наталья по уши увязла в этом деле. Квартира отмыта до стерильности, да и девица здорово нервничает. Наверняка убил Шарля ее хахаль, а она была соучастницей преступления.

— Лиганова что-нибудь сказала?

— Пока молчит. Категорически отрицает, что Шарль к ней заходил. Завтра утром допрошу ее в управлении.

— Я могу чем-то помочь?

— Ты уже сделал все, что мог, — довольно усмехнулся Колюня. — Не беспокойся, теперь-то уж я дожму этуцыпочку.

— Удалось установить личность двойника Шарля, которого вчера из окна выкинули?

— Это было нетрудно. Второй покойник — брат-близнец нашего атташе, Огюст Айм. Крупный торговец антиквариатом.

— Торговец антиквариатом? — взволнованно повторил Денис. — А он случайно не связан с контрабандой предметов старины?

— Связан, — насторожился опер. — А почему ты спрашиваешь? Тебе что-то известно?

— Да нет, просто есть одно предположение. Скорее всего это моя фантазия, но слишком уж странное совпадение.

— Какое еще совпадение?

— Да, понимаешь, в Рузаевке я узнал кое-что интересное. Глеб Бычков рассказал, что утром его вызывал к себе Психоз. Несколько дней назад в перелыгинской церкви украли челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального. Психоз хочет ее вернуть.

— Челюсть? — изумился Колюня. — Во дают! Совсем народ охренел.

— Не скажи. Такие реликвии ценятся даже больше, чем иконы. Челюсть была оправлена в золото со вставками из драгоценных камней, так что, как видишь, вещь вполне антикварная. Мало того что дорогая, так еще охраняет от нашествия гусениц и помогает в страсти пьянства и запоя.

— Нам в управлении такая бы не помешала, — задумчиво произнес опер. — Само собой, я имею в виду не гусениц. И что с этой челюстью?

— Настоятель храма игумен Прокопий по каким-то своим соображениям не хотел, чтобы вокруг этого дела поднялся шум, поэтому в милицию обращаться не стал, а вместо этого пришел за помощью к Психозу. Вот я и подумал — вдруг братья Аймы каким-то образом связаны с похищением челюсти. Возможно, они даже ее заказали. Тогда становится понятным, почему их убили и для чего устроили обыск в квартире Шарля.

— И не только в квартире Шарля. Номер Огюста в гостинице «Метрополь» тоже кто-то обыскивал.

— Вот видишь! — вдохновился Денис. — Это только подтверждает мою версию.

— Мы с полковником сами уже думали на эту тему. Только Наталья в такой расклад никак не вписывается. Я почти уверен, что Шарля прикончил ухажер Лигано-вой, и скорее всего из ревности. Маловероятно, что она тоже замешана в похищении челюсти.

— Но версия была красивая, — с сожалением вздохнул Денис.

— Что, детективный зуд покоя не дает? — усмехнулся Чупрун.

— Есть немного, — покаялся Зыков.

— Ладно, так уж и быть, подкину тебе работенку.

— Какую? — оживился журналист.

— Сходи к Андрею Сикорскому, хозяину бернского зенненхунда. Узнай, есть ли у него алиби на вечер убийства, да расспроси его про отношения с Шарлем Аймом. Он сейчас зол на атташе, а ты парень умный, в разговоре приятный, может, он и сболтнет что-либо полезное. Судя по всему, Сикорский тут ни при чем, но поговорить с ним стоит, а мои ребята все при деле — работы невпроворот.

— Отлично! — обрадовался Денис. — Сегодня уже поздно, так что отправлюсь к нему завтра с самого утра.

— Эх, молодость, молодость, — повесив трубку, завистливо вздохнул Чупрун.

Наталья Лиганова никак не могла уснуть и уже час беспокойно ворочалась в кровати, не понимая, что происходит. Почему этот мент решил, что Кирилл заходил к ней в тот вечер? Где только он откопал этого ненормального свидетеля?

"Наверняка это Вера Матвеевна с третьего этажа, — решила девушка. — Пялится, старая стерва, на всех в свой идиотский бинокль. Мозги склеротические, вот и перепутала дни, а мне теперь из-за ее бредней придется с милицией разбираться. И кто, интересно, мог видеть Шарля? Тоже, наверное, она, хотя, с другой стороны, любопытных старушек в каждом дворе хватает. Но ведь Шарль ушел от меня примерно через полчаса — так почему же опер утверждает, что он пробыл здесь несколько часов? Бред какой-то!

Может, это все соседка сверху? Но что она может знать? Скандал слышала? И что? Подумаешь, покричала немного Наталья, вышла из себя, когда этот наглец со своей чертовой дипломатичностью дал понять, что отлично провел время в постели с ней, но не желает, чтобы этот небольшой эпизод испортил его отношения с Алисой. Чертова белобрысая кукла! Ну почему ей всегда достается самое лучшее?

С другой стороны, соседка сверху должна была слышать, как Шарль уходил, — это ведь она вечно жалуется, что входная дверь Натальи захлопывается слишком громко. Полный маразм!"

Нашарив в темноте трубку телефона, Лиганова в очередной раз набрала номер Кирилла. Его мобильный упорно не отвечал, а другого способа связи с любовником у Натальи не было.

Нужно срочно предупредить Кирилла, что им заинтересовалась милиция. Плохо, конечно, что придется рассказать об Айме — Кирилл категорически запретил ей водить посторонних мужчин в снятую им для Натальи квартиру, — но будет гораздо хуже, если милиция доберется до него раньше. Ничего, как-нибудь выкрутится — ведь Шарль — жених ее подруги, придумает что-нибудь.

Вертеться в кровати надоело. Девушка встала и отправилась в ванную. Там в аптечке она хранила снотворное.

Бросив в рот две таблетки, Лиганова запила их водой. Лекарство подействовало быстро, и когда через час в замке входной двери тихо повернулся ключ, она ничего не услышала.

Вошедший в квартиру мужчина успел убедиться, что напротив подъезда в «Жигулях» дежурит милиционер. Теперь он не сомневался, что квартира поставлена на прослушивание, поэтому двигался бесшумно, не зажигая света.

Приблизившись к крепко спящей Наталье, он прикрыл ей рот левой ладонью, коленом зафиксировал грудь, а пальцами правой руки аккуратно пережал сонную артерию. Тело девушки конвульсивно задергалось. Еще несколько секунд — и Наталья расслабленно затихла, погрузившись в глубокий, близкий к летаргическому сон.

У мужчины было около десяти минут, до того как она придет в себя. Взвалив Лиганову на плечо, он так же бесшумно вышел из квартиры.

— Красавец, — сказал Денис. — Умница. Роскошный пес.

Бернский зенненхунд с чувством лизнул его руку и замахал пушистым, как песцовая муфта, хвостом.

Андрей Сикорский был не столь доброжелателен.

— Выходит, это ваша жена заложила нас ментам? — с отвращением осведомился он.

— Скорее это сделал я, — покаялся Зыков. — А как бы вы поступили на моем месте?

— На вашем месте я не проявлял бы столь повышенный интерес к чужому дамскому белью, — проворчал Сикорский. — По телефону вы толком не объяснили цель своего визита. Так в чем дело?

— Я помогаю милиции расследовать убийство Шарля Айма, — объяснил журналист.

— Все понятно. Вы полагаете, что я укокошил его из ревности.

— Лично я так не думаю. А алиби у вас есть? Бизнесмен вздохнул.

— Хотите коньяка?

— С утра? — удивился Денис.

— Коньяк всегда коньяк, — пожал плечами Андрей. — Что утром, что днем, что ночью.

— Логично, — согласился Зыков. — А можно кофе… с коньяком?

— Можно и кофе, — согласился Сикорский.

Проницательный Штерн, сообразив, что гостя сейчас поведут на кухню, первым устремился в сей райский уголок, где немедленно оккупировал свое излюбленное место между холодильником и столом. Холодильник для пса был вместилищем бесценных сокровищ, пещерой Али-Бабы, распахивающей свои белоснежные врата по велению всемогущего хозяина.

Вот и сейчас врата сокровищницы распахнулись, но зенненхунд, попытавшийся понюхать лежащую на блюде жареную курицу, получил чувствительный щелчок по носу.

«Вот так всегда, — подумал обиженный Штерн. — Как лапу дать, так хорошая собачка, а тронь носом курицу — и сразу репрессии».

Пара рюмок коньяка улучшила настроение Андрея до такой степени, что он даже перешел с Денисом на «ты».

— Значит, тебя интересует мое алиби?

— А оно у тебя есть?

— Представь себе, — в голосе Сикорского звучало непонятное торжество. — В жизни не догадаешься, с кем я был.

— С кем же?

— С Алисой Гусевой, так называемой невестой Шарля.

— С Алисой? — удивился журналист. — Ты это серьезно?

— Абсолютно, — подтвердил бизнесмен и налил себе еще рюмку. — Мы встретились около одиннадцати вечера в ночном клубе «Лиловый мандарин» и провели вместе всю ночь. Жена думала, что я уехал в командировку.

— А Шарль знал о том, что ты встречаешься с Алисой?

— Нет, конечно, — покачал головой Андрей. — Это вышло случайно. Я уже понял, что Айм вовсю подбивает клинья к Инне, а тут неожиданно один наш общий знакомый упомянул, что у Шарля есть невеста, точнее, роскошная блондинка, которая считает себя невестой атташе, а тот вроде слухи не опровергает, хотя и подтверждать их не торопится. Этот приятель рассказал, что Алиса — нечто вроде девочки по вызову высочайшего класса, и с клиентами она обычно встречается в «Лиловом мандарине» — хозяин клуба обеспечивает ей «крышу».

Ссориться с Шарлем из-за жены я не хотел — нас связывали кое-какие общие дела, вот и решил отомстить ему самым что ни на есть нехитрым образом — трахнуть его невесту.

— А Шарль знал, что Гусева — девочка по вызову?

— Разумеется, знал. Он сам познакомился с ней в «Лиловом мандарине».

— Но в таком случае его, вероятно, не слишком волновало, что Алиса спит с другими мужчинами?

— Понятия не имею, как относился к этому Шарль, зато я, отодрав его невесту во все дыры, помимо удовольствия, получил еще и глубокое моральное удовлетворение.

— А с Натальей Лигановой ты случайно не встречался?

— Фамилия вроде незнакомая, а Наталий я знавал разных — всех и не упомнишь.

— Лиганова — подруга Гусевой, невысокая брюнетка с короткой стрижкой.

— Ах, эта Наталья! — сообразил Андрей. — Изящная такая, миниатюрная. Знаю ее. Тоже девочка по вызову. Нас Алиса в тот вечер и познакомила. Брюнетка появилась в «Лиловом мандарине» около половины третьего ночи с рыхлым толстяком, которого она называла Борюсик. Они с Гусевой почти сразу отправились в дамскую комнату поправить макияж, вернулись минут через двадцать, а еще через полчаса мы с Алисой поднялись в номер: в «Лиловом мандарине» есть номера для избранных клиентов.

— То есть ты встречался с Натальей только раз?

— Да, а почему ты спрашиваешь? Подозреваешь, что она имеет отношение к убийству Шарля?

— Все может быть, — пожал плечами Денис. — Похоже, что Наталья, как и вы с Шарлем, испытывала глубокое моральное удовлетворение, соблазняя женихов своих подруг.

— И откуда вокруг столько мерзости? — адресуясь к бутылке коньяка, мрачно поинтересовался Сикорский.

Бутылка не ответила, и бизнесмен вылил себе в рюмку оставшийся на донышке алкоголь.

Потерявший терпение Штерн решил напомнить о себе и, уронив тяжелую голову на колени Дениса, горестно вздохнул.

— Можно я дам ему печенье? — спросил журналист.

— Дай, почему нет, — махнул рукой Андрей. — Раньше я полагал, что термин «черная дыра» относится исключительно к космическим объектам. Теперь я в этом не уверен.

— У меня дома тоже черная дыра, — усмехнулся Зыков. — Размером, правда, поменьше, но так же ненасытен.

Глаза зенненхунда сверкнули, тяжелые челюсти сомкнулись, перемалывая подачку, в горле булькнуло, и пес снова уставился на Дениса полным надежды взором.

— Ты случайно не в курсе, Айм не проявлял интереса к предметам старины?

— К иконам, что ли?

— Не обязательно к иконам. К вещам, запрещенным к вывозу из страны.

— Если Шарль и занимался контрабандой, то мне об этом ничего не известно. Кристально честным он не был, это факт, но кто в этом мире кристально честен?

— А какие дела ты с ним вел?

— Полностью законные. Он помогал заключать сделки с рядом бельгийских фирм и, соответственно, получал за это комиссионные. Еще иногда он делал богатым людям бельгийское гражданство. Тут, конечно, закон он преступал, но по мелочи, да и другие сотрудники посольства тоже были в этом замешаны. Но оформление гражданства — дело не криминальное. За такое не убивают. А насчет предметов старины мы с Шарлем ни разу не говорили.

— Что ж! Спасибо за кофе и приятную беседу, поднялся с места журналист.

— Постой-ка! — щелкнул пальцами Сикорский. — Кое-что мне пришло на ум. Только сейчас вспомнил.

— Об Айме? Андрей кивнул.

— Было это примерно месяц назад или чуть больше. Шарль устроил мне одну выгодную сделку, и мы, в натуре, ее.обмывали. Вот тогда-то я спьяну и рассказал ему о «Бюро добрых услуг».

— «Бюро добрых услуг»? — вскинул брови Денис. — Это нечто вроде фирмы «Заря»? Уборка, мытье стекол и все такое прочее?

— Уборка? — усмехнулся Сикорский. — Можно и так сказать. А вот мытьем стекол там точно не занимаются. Только имей в виду — это все строго между нами. Давать показания в милиции я не намерен. В случае чего — от всего отопрусь.

— Договорились.

— Так вот, я занимаюсь бизнесом, а бизнес, как ты сам понимаешь, в нашей стране без «крыши» не бывает. Месяца полтора назад я оказал услугу одному типу из «крыши» — деньгами его выручил, иначе бы его пристрелили за карточный долг. В награду он и рассказал мне о «Бюро добрых услуг». Дал адресок электронной почты и пароль особый сказал — без него, мол, сколько ни пиши — не ответят.

— Заказные убийства? — догадался Денис.

— И убийства тоже. Все, что угодно, лишь бы клиент выложил денежки. Устранение конкурентов, киднеппинг, поджоги, похищение документов или ценностей, словом, весь криминальный спектр. И заказчик, и исполнитель полностью анонимны. Половина денег вперед, половина потом. Люди там серьезные, поэтому обманов не бывает — случайный человек пароль не узнает. Даже не помню, с чего у нас с Шарлем начался этот разговор. Кажется, он спросил чисто гипотетически, как в России находят исполнителей для «особых», нестандартных поручений. Я сдуру решил похвастаться своей осведомленностью, вот и назвал Шарлю адрес и пароль.

— И что дальше? Он воспользовался ими?

— Понятия не имею, — покачал головой Андрей. — Больше у нас об этом речь не заходила.

— То есть, если ты назовешь мне адрес, я смогу, при желании, нанять киллера?

— Теперь уже нет, — покачал головой Сикорский. — Пароль там каждый месяц меняется, чтобы ненужные люди отсеивались, а нового я не знаю.

— А электронный адрес какой? — полюбопытствовал Зыков.

— Адрес отличный, — ухмыльнулся бизнесмен. — Раз услышишь — не забудешь. Мать-Тереза, собака, хотмэйл, точка, ком.

— Действительно, «Бюро добрых услуг», — согласился Денис.

В десять часов утра Наталья на допрос в управление не явилась. Не было ее и в половине одиннадцатого, и в одиннадцать. Матюгнувшись, Колюня Чупрун позвонил на мобильный Игорю Белокурову, сменившему Женю Сечкина на посту у подъезда Лигановой.

Узнав, что никаких разговоров в квартире не велось, а с шести утра, когда Игорь заступил на пост, и до настоящего момента там вообще не было слышно никаких звуков, то есть Наталья еще не проснулась, Колюня еще раз матюгнулся, сел в машину и помчался к дому Лигановой.

— Сбежала, стерва, — бормотал опер. — Провела-таки меня, зараза. Эх, надо было сразу ее арестовать.

— Из подъезда она не выходила, — заверил Чупруна Белокуров. — Через окно тоже сбежать не могла: все окна ее квартиры выходят на эту сторону. Другого выхода из дома нет.

— Будем надеяться, что она спит, — ответил опер и, поднявшись к двери Натальи, нажал на кнопку звонка.

— От такого шума и мертвый бы проснулся, — заметил Игорь, когда Чупрун проделал это в пятнадцатый раз. — Что будем делать? Продолжим наблюдение или войдем в квартиру?

— Толку от вашего наблюдения, как с евнуха приплода, — фыркнул Колюня и, немного подумав, принял решение:

— Зови понятых. Будем вскрывать замок.

— А смысл? Если она сбежала, нам это ничего не даст, только время зря потратим. Обыск мы у нее еще вчера сделали.

— А если не сбежала? — посмотрел на Игоря Чупрун.

В случае Паши Зюзина поговорка «утро вечера мудренее» категорически себя не оправдывала. Для опального «гиббона» утро было столь омерзительным, что майор предпочел бы вообще не просыпаться.

Голова разламывалась и гудела, тусклый свет, льющийся из окна, безжалостно резал глаза, а тело ныло так, словно это Пашу, а не ненавистного покойника, по непонятной причине решившего испортить Зюзину жизнь, выбросили на асфальт из окна пятого этажа.

Майор сделал усилие и сел на кровати. Сжав руками виски, Паша жалобно застонал. Еще немного — и он не выдержит. Спасти майора от убийственного похмелья могло лишь одно веками проверенное средство, которого, по закону подлости, у него-то и не было.

Спотыкаясь о разбросанные на полу пустые бутылки, Зюзин добрался до прихожей и со стоном натянул куртку, в кармане которой чудом сохранились последние сорок рублей.

«На бутылку хватит, — подумал майор. — А что потом?»

Ответа на этот вопрос Зюзин не знал, а думать над ним не было сил. Преодолевая предательскую слабость в членах, Паша двигался к магазину с упорством ползущего через лес Мересьева. Добравшись до цели, майор приобрел бутылку водки, дрожащими руками сорвал с нее крышечку и жадно высосал содержимое прямо из горла.

Боль в голове смягчилась, тело почти не ныло, приобретя взамен обманчивую легкость. Причудливыми зигзагами Паша двинулся обратно к дому, мечтая залезть в постель и уснуть.

Зюзин так и не понял, сколько времени он возвращался в родные пенаты — час, год, а может быть, целый век. В любом случае до дома он так и не добрался, зато местность вокруг него стала совсем незнакомой.

«Прямо как заколдованный лес», — затравленно подумал майор.

Словно в подтверждение его мыслей перед Пашей неожиданно возникла бревенчатая избушка на курьих ножках. Избушка эта была маленькая, как собачья конура, а из ее нутра бил в ноздри устойчивый запах мочи.

«Вот здесь я и буду жить, — с пьяным умилением решил майор, отвечая на свой полузабытый вопрос: „А что потом?“ — Почему бы и нет? С работы меня выперли, денег нет, дом свой я потерял и уже, наверное, не найду, а избушка справная, добротная. Раз курьи ножки — выходит, баба-яга тут прописана. Прилетит сейчас старая на метле, накормит меня, напоит, в баньке попарит да спать уложит. И буду я с этой самой ягой жить-поживать да бражку попивать. Хоть какая-то перспектива…»

В ожидании бабы-яги майор на четвереньках забрался в тесное избушкино чрево, и, свернувшись клубком на грязном полу, провалился в странное забытье, в котором сны причудливым образом мешались с явью.

В зыбком мареве полусна услышал Паша Зюзин мужские голоса.

— Гуляй, Тротил, гуляй!

— Фу, Пахан, не смей жрать эту гадость!

— Ну почему эти кобели не успокоятся, пока все вокруг не обоссут?

— Свою территорию метят. Совсем как люди. Некоторое время беседа текла в том же ключе, и майор почти было отключился, как его затуманенное сознание встрепенулось, автоматически выхватив из бессмысленного потока слов весьма болезненную для Паши фразу.

— Слышал, как «гиббонам» к посту жмурика подкинули со свечкой? — осведомился более низкий голос.

— Кто же про это не слышал? — усмехнулся неприятный режущий тенор. — Вся Москва уже два дня хохочет, остановиться не может. Так им, козлам, и надо. Вчера на Варшавке полсотни баксов с меня срубили ни за что ни про что. Я уж думаю — может, моего «мерина» под «запора» замаскировать?

— Крутая задумка, — оценил баритон. — Так и напиши крупными буквами на боку у своего «шестисотого»: «Запорожец». Мадэ ин Хохляндия. Баксов нет".

— Вот-вот. А в качестве эмблемы нарисую кусок сала.

— Так я к чему о трупе заговорил-то. Знаешь, чьих рук это дело?

— Нет.

— Я вчера был в ресторане и случайно услышал, как пьяный Клоп похвалялся, что это он так схохмил.

— И ты на это клюнул? — усмехнулся тенор. — Клопу и трезвому нельзя верить, а уж когда выпьет, он тебе такие байки сочинит — любой фантаст обзавидуется.

Голоса становились все глуше, Паша Зюзин, качаясь на мягких волнах, уплывал в безбрежный голубой океан. Милицейский жезл в его руке превратился в сияющий меч, правда, тоже полосатый.

— Стой! — размахивая мечом, кричал майор проплывающим мимо крейсерам и линкорам. — Вы превысили скорость! Развернулись в неположенном месте! А у вас почему корма плохо вымыта? Непорядок! А фары где? Где, я вас спрашиваю, передние фары? А ну-ка, платите штраф, штраф, штраф, штраф, штраф…

Где-то на краю сознания пьяного майора затаилось неясное воспоминание о том, что тело бельгийского атташе на его пост подбросил некий Клоп.

— Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, синяя? — мрачно пробормотал Колюня Чупрун, глядя на бледную до синевы Наталью, чинно возлежащую на кровати поверх одеяла.

Ее тело уже успело окоченеть. Девушка, одетая в короткую полупрозрачную ночную рубашку, лежала в классической позе покойника в гробу. В сложенных на груди руках она держала свечу, правда, на этот раз не зажженную.

— Тот же почерк, что и в деле об убийстве атташе, — заметил Игорь Белокуров.

— Это ничего не значит, — возразил Колюня. — История с подкинутым «гиббонам» покойником, особенно после операции захвата в «Контрольном выстреле», стала притчей во языцех, так сказать, образцом бандитского юмора. Это мог быть и подражатель.

— Где, интересно, она ухитрилась так вывозиться? — спросил Игорь. — В квартире вроде идеальная чистота.

Ночная сорочка девушки была покрыта серыми пятнами, в белоснежных кружевах застряла пыль и комочки грязи. Было очевидно, что из квартиры она выходила.

— Хотел бы я знать, куда ее носило в ночной сорочке, — покачал головой Белокуров. — И как она ухитрилась незаметно выбраться из дома?

— Не носило, а носили, — поправил Чупрун.

— Ты хочешь сказать, что убийца вынес ее из квартиры, извозил в грязи, а потом притащил обратно и убил? Но мы же вели наблюдение! Это совершенно нереально. В доме нет второго выхода!

Наморщив лоб, Колюня смотрел на точеные бедра Натальи. Смуглые, упругие и легкие, они были чудо как хороши. У самого края сорочки сквозь полупрозрачную ткань дразняще просвечивал темный треугольник. Тугие, как наливные яблоки, груди вызывающе торчали, вонзая в тонкие кружева твердые острия сосков.

Помимо воли, опера охватывало возбуждение, мешавшее ему сосредоточиться. Ему хотелось схватить девушку, впиться поцелуем ей в рот, встряхнуть, разбудить от сна, как спящую красавицу из сказки. Несправедливо, что такая красота должна исчезнуть, разложиться, истлеть, превратиться в прах.

«О чем я только думаю, — одернул себя Чупрун. — Совсем сдурел от этой работы. Мозгами шевелить надо, а не слюни над трупом пускать. Так. Значит, из дома никто не выходил, но Наталью бесшумно забрали и вернули в квартиру. Вчера убийца Айма тоже не вышел из дома. Он ушел через подвал. Вот оно!»

— Надо осмотреть подвал, — Колюня резко повернулся к Белокурову. — Держу пари, что убийца прятал Наталью там. Вот и объяснение грязным пятнам. Оставайся здесь и жди следственную бригаду, а я прослежу, чтобы жильцы около подвала не топтались.

— Надо же, подвал! — хмыкнул Игорь. — Действительно, очевидно. Странно, что я сам об этом не подумал.

Паша Зюзин очнулся от холода. В голове немного прояснилось, и, поморщившись от бьющего в нос запаха мочи, он понял, что волшебная избушка на курьих ножках оказалась самым обычным домиком, стоящим в центре детской площадки.

Это означало, что баба-яга не прилетит, чтобы накормить, напоить и попарить в баньке исстрадавшегося майора.

Болезненно поморщившись, Паша встал на четвереньки и, пятясь задом, выбрался на волю. Порыв колючего ветра хлестнул его по лицу.

«Как отвратительно в России по утрам», — подумал Зюзин, хотя было уже далеко не утро.

Покачиваясь под ударами ветра, майор пытался сообразить, где он находится и как он вообще здесь оказался. Кажется, он шел домой. Шел, но так и не дошел. И где же его дом?

Оглянувшись по сторонам, Паша попытался сориентироваться, и удача, казалось, навек от него отвернувшаяся, на этот раз улыбнулась опальному «гиббону». В глаза Зюзину бросилась яркая вывеска: «Медицинский центр „Мадонна“. Аборты в день обращения».

Теперь майор знал, где он находится. В соседнем дворе жил Денис, журналист, написавший книгу для Психоза. Паша однажды заходил к нему в гости — «обмыть» права, которые он по дружбе выписал для жены Зыкова за полцены.

Сонный мозг майора заработал, извлекая из глубин подсознания смутные обрывки ассоциаций.

Он слышал, как Психоз беседовал с Денисом. Где это было? Кажется, в «Космосе-2». Кажется, речь шла о книге. А потом? О чем же они говорили потом?

Некая исключительно важная мысль юрким мотыльком металась в голове Паши, но вялому и неповоротливому сознанию никак не удавалось ее ухватить.

Ага! Вот оно! Психоз упомянул о сценарии! Кажется, он хочет снять сериал: «Менты как они есть».

В голове у майора неожиданно прояснилось. Он понял, в чем заключалась особая важность ускользавшей мысли.

Второй раз за этот день Зюзин ответил на вопрос: «А что потом?», и второй ответ оказался несравнимо лучше первого.

Сериал! Кино! Это же настоящая куча денег! А кто знает ментов лучше Паши Зюзина? Да никто!

Стоит только пристроиться к киношно-писательской кормушке, и майор заживет не хуже, чем в отделе по выписыванию прав. Да что там не хуже — гораздо лучше! Психоз далеко не скуп, за сценарий заплатит по высшим стандартам. А дальше. — чем черт не шутит, — может, Паше и роль в сериале дадут.

Сыграет он самого себя, майора Зюзина (только для фильма фамилию надо будет поблагороднее подобрать: Романов, например, или Орлов) — и прославится Паша на всю Россию. «Гиббонов» народ не жалует, зато актерам всюду хвала и почет. Представив, как молодые фигуристые поклонницы с цветами в руках будут толпиться у него под окнами в надежде на благосклонный взгляд своего кумира, Зюзин замурлыкал от удовольствия.

Ослабшее тело воспряло. Взбудораженная мечтами кровь быстрее побежала по жилам. Почти не шатаясь, Паша решительными шагами направился к дому Дениса.

— Семь раз об дверь, один — об рельс, — мрачно изрек полковник Обрыдлов. — Жизнь, паскуда, ходит кругами, и каждый раз все ближе к горлу.

— Не стоит тебе больше пить, — заметил Колюня Чупрун, отбирая у шефа бутылку водки. — Не дай бог, генерал Блудов на ковер вызовет, и разделишь ты судьбу Паши Зюзина.

— Уже вызывал, — криво усмехнулся Иван Евсеевич.

— И что сказал?

— Догадайся с трех раз.

— Ругался?

— Спрашиваешь! А под конец посоветовал не отчаиваться: мол, худшее еще впереди.

— Так и в запой удариться недолго, — заметил Колюня и нервно отпил прямо из горлышка. — А коньяк кончился?

— Еще вчера. Или ты забыл?

— Человеку свойственно надеяться на лучшее.

— Ладно, вернемся к нашим покойничкам, — вздохнул полковник. — Что там с убийством Лигановой?

— Заключение патологоанатома еще не готово, но, по предварительному осмотру, смерть наступила вследствие перелома шейных позвонков. Судя по всему, у убийцы был ключ от квартиры. Дверь бронированная, замок сложный, а царапин, свидетельствующих о том, что его пытались отпереть отмычкой, нет.

Не зажигая света, убийца ухитрился бесшумно вывести Наталью из дома и повел ее в подвал, дверь в который находится на один пролет ниже ее квартиры. В подвале были найдены волосы, которые, судя по всему, принадлежали потерпевшей. Экспертиза еще не проведена, но длина и цвет совпадают.

Эксперты говорят, что после смерти тело двигали. Думаю, Наталья была убита именно в подвале, после чего преступник отнес ее обратно в квартиру, не зажигая свет, уложил на кровать, вставил в руки незажженную свечу и так же бесшумно удалился, заперев за собой дверь.

— Выходит, он знал, что квартира находится под наблюдением?

— Наверняка это был опытный преступник. Дежуривший у подъезда оперативник сидел в «Жигулях». Убийца заметил его и сделал соответствующие выводы. Обычный человек не будет торчать ночью в машине.

— Опять хахаль Лигановой порезвился, — подытожил Иван Евсеевич. — Сначала из ревности убил Айма, а потом решил и Наталью прикончить.

— Так к чему ему было огород городить? — пожал плечами опер. — Он в прошлый раз запросто мог покончить с ними обоими.

— Тогда пожалел любовницу, а сегодня передумал.

— А зачем было тащить ее сначала в подвал, а потом обратно в квартиру? Убил бы в кровати — и дело с концом.

— Может, поговорить перед смертью хотел, покуражиться. Мало ли что может прийти в голову бандиту.

— Дверь подвала окована железом, и на нем была заусеница, — сказал Колюня. — В этой заусенице застряли волокна черной ткани, похожие на те, что были найдены в квартире Айма.

— Экспертиза, естественно, еще не проведена, — желчно хмыкнул полковник. Колюня развел руками.

— Если этот же тип вышвырнул из окна Огюста Айма, гипотезу об убийстве из ревности можно выбросить на помойку.

— Огюст и Шарль — близнецы. Может, убийца принял Огюста за Шарля?

— А какого черта он шарил в квартире атташе?

— Если бы я знал, — пожал плечами Чупрун. — Нужно подождать результатов экспертизы.

— Отдай бутылку, — решительно потребовал Иван Евсеевич. — Плевал я на генерала Блудова. Достала меня эта работа.

— Меня она тоже иногда достает, — передавая водку шефу, признался Колюня.

— Сериал про ментов? — Денис Зыков с удивлением посмотрел на Пашу Зюзина. — Ты это серьезно?

Отогревшись на кухне и выпив пару чашек крепкого кофе со сладкими булочками, майор порозовел, а его глаза обрели былой блеск.

— А что? — приосанился Паша. — Думаешь, таланта не хватит?

— Не знаю, — пожал плечами журналист. — Сценарии писать — дело хорошее. Попробуй — вдруг получится.

— Я про ментов могу такие истории порассказать, что Психоз от восторга кипятком писать будет, — похвастался майор. — Я не я буду, если сериал все рекорды популярности не побьет. Взять хоть историю, как наши бравые мусора в Америку на конференцию ездили. Хочешь, расскажу?

— Конечно, хочу, — кивнул Денис и налил Паше третью чашку кофе.

— Значит, дело было так. Заграница — дело серьезное, и делегацию формировали аж полгода, чтобы лицом в грязь перед иностранными коллегами не ударить. И, естественно, обязательным требованием было блестящее владение английским языком — пусть, мол, капиталисты лично убедятся, что русские тоже не лыком шиты.

Прилетели, значит, наши менты в Соединенные Штаты, привезли их в гостиницу, а там, как и положено, приходится заполнять анкету.

Менты, гордящиеся своим знанием английского, сразу же сообразили, что «name» означает «имя», и заполнили графу. Со следующей графой: «age» — «возраст», тоже проблем не возникло, а вот дальше, как говорится, подкрался к ним амбец.

В следующей графе было написано «sex» — «пол». Тут-то и нашла коса на камень. Решили наши мусора, что гостиничная администрация интересуется, включать ли в их сервис сексуальные услуги, сглотнули слюну в предвкушении, и вместо того чтобы как все нормальные граждане указать, что пол у них мужской, единодушно проставили крупными буквами «YES!», то есть «ДА!».

— Шутишь! — не поверил Денис.

— Вот те крест! — Паша осенил себя крестным знамением. — Гадом буду, если соврал!

— И что было дальше?

— Понятно, что. Конфуз вышел жуткий. История, разумеется, дошла до начальства. Генерал Блудов так орал на делегатов, что голос сорвал. В итоге всем влепили по выговору за аморальное поведение.

— Прямо как в анекдоте, — усмехнулся Зыков. — Знаменитый роман Виктора Гюго «Notre Dame de Paris»[6] вышел на русском языке под заглавием «Наши дамы из Парижа».

— Значит, по-твоему, мне стоит попробовать с сериалом?

— Обязательно, — кивнул Денис. — На таком материале и впрямь конфетку можно сделать.

— А хочешь — соавторами станем? — предложил майор. — Я рассказываю, а ты пишешь.

— С удовольствием. Всегда хотел попробовать свои силы в сценариях. Психоз будет доволен.

— Так, может, обмоем наше сотрудничество? — Паша с надеждой посмотрел на журналиста.

— Я бы с удовольствием, но дома нет ни капли спиртного. Вообще-то я непьющий.

— Вот и я непьющий, — вздохнул Зюзин. — С самого утра, мать твою.

— Может, это и к лучшему? Сценаристу нужна трезвая голова. Жизнь у тебя налаживаться начала. Пора выходить из запоя.

— Слушай! — неожиданно встрепенулся Паша. — Тут со мной такая странная история приключилась — до сих пор понять не могу, то ли сон это был, то ли явь. Заснул я, стало быть, в избушке на курьих ножках…

— Если на курьих ножках, то сон.

— Ты не понял, — покачал головой Зюзин. — Избушка всамделишная была — домик на детской площадке. Прилег я, значит, в нем отдохнуть и слышу голоса. Один говорит: «Гуляй, Тротил», а другой: «Пахан, не жри эту гадость!»

— Тогда это точно был не сон, — перебил журналист. — Тротилом зовут питбуля с соседнего двора, а Пахан — ризеншнауцер. Они с моим Мавром вечно конфликтуют. И детский домик в том дворе есть. Ты в нем, что ли, спал?

— В нем, — кивнул Зюзин. — Рядом с «Мадонной», которая делает аборты в день обращения. Так я к чему веду-то. Эти типы говорили о том, что в ресторане некий Клоп хвастался, будто это он мне труп на пост подбросил.

— Интересно! — оценил Зыков. — Выходит, труп тебе подбросил Клоп. А кто этот Клоп?

— Мне-то откуда знать? — пожал плечами майор. — Раз ты знаком с этими мужиками, может, у них и спросишь?

— Лучше не стоит. По виду — типичные бандиты. Таким вопросы лучше не задавать — недолго и на неприятности нарваться.

— Что же нам делать? Вдруг этот Клоп действительно замешан в убийстве?

— Для начала позвоним Кодюне Чупруну, — решил Денис.

— Клоп, говоришь? — пробасил в трубку Колюнл. — Есть такой бандит в ореховской группировке. Так, шестерка, мелкая сошка. А почему ты спрашиваешь? Серьезно? Клоп похвалялся в ресторане, что это он подбросил «гиббонам» труп? Откуда ты знаешь?

— Паша Зюзин слышал это собственными ушами, — объяснил Денис. — Вернее, он слышал, как один парень рассказывал другому, что Клоп это говорил.

— На твоем месте я бы не слишком доверял словам майора, — поморщился опер. — Наверняка Паша был пьян, а под мухой ему что угодно может померещиться.

— Не померещилось. Так и было. Насчет Тротила и Пахана он все правильно услышал.

— А это еще кто такие? — удивился опер. — Тоже бандиты?

— Да нет, собаки тех бандитов, что говорили о Клопе, пока Паша лежал в избушке на курьих ножках. Ну, в общем, это уже не важно. Главное — насчет Клопа Паше не померещилось, был такой разговор.

— Все равно забудь, — махнул рукой Чупрун. — Ерунда это все. Клоп — патологический врун. Он тебе такие истории наплетет, что на ушах не то что лапша — развесистая клюква вырастет. Его коронная байка — о том, как султан Брунея после совместной пьянки на Соломоновых островах собственноручно вшил ему в член пять бриллиантов размером с фасолину, а потом пригласил на оргию в свой гарем.

— Теперь насчет Клопа все понятно, — вздохнул Денис.

— Кстати, бриллианты султана у Клопа украла японская гейша. Напоила его саке с клофелином, надрезала бритвой кожу на члене, вытащила брюлики — и была такова, — хмыкнул Чупрун.

— Ему бы романы писать, — оценил журналист. — А может, все-таки проверишь эту информацию?

— И не надейся. У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на подобную ерунду. Если это тебя утешит, расскажу еще одну Клопиную байку. Недавно казино Монте-Карло Клоп выиграл полтора миллиона долларов у Шона Коннери, после чего арендовал военный корабль, набил его белокурыми фотомоделями и отправился на остров Святой Елены, чтобы дать орудийный залп в честь дня рождения Наполеона Бонапарта.

— Все понятно. Можешь не продолжать, — грустно подытожил Денис. — Жалко, что Клоп такой врун. Кстати, я был у Сикорского.

Зыков вкратце изложил его разговор с Андреем.

— Значит, «Бюро добрых услуг», — хмыкнул Чупрун. — Слышал я про такое. Кто знает, может, братцы Аймы туда и обращались. У меня тоже есть для тебя новость. Сегодня ночью убили Наталью Лиганову.

— Да ты что? — ужаснулся журналист. — Как это случилось?

— Облажались мы… — покаялся Колюня. Закончив разговор, опер нервно забарабанил пальцами по столу. Заключение экспертов все еще не поступило, и Колюня томился от неизвестности. Дверь кабинета распахнулась.

— Есть новости, — сообщил с порога Игорь Белокуров. — Помнишь, ты посылал меня снять отпечатки в номере гостиницы, где Инна Сикорская потеряла фрагмент своего нижнего белья?

— И что?

— Один отпечаток на кафеле в ванной комнате удалось идентифицировать. Он принадлежит Филиппу Макееву, бригадиру ореховской группировки по кличке Фугас.

— Твою мать! — Чупрун вскочил, опрокинув стул.

— Что с тобой?

— Все сходится! Инна сказала, что парня звали Фил. Клоп — шестерка Фугаса, и он похвалялся в ресторане, что подкинул «гиббонам» труп атташе. Макеев украл трусы Сикорской, и эти трусы были обнаружены в кармане Айма. Кроме того, Филипп высокий, плотный и темноволосый. Именно так Вера Матвеевна описала любовника Лигановой. Убийца — он.

Срочно вызывайте спецназ на операцию задержания, — влетев в кабинет полковника Обрыдлова, возбужденно крикнул Чупрун. — Я вычислил убийцу!

— Уроды, — выплюнув зуб вместе с длинной полоской окровавленной слюны, Фугас с ненавистью посмотрел на Колюню. — Говорю вам, не убивал я этого типа! У меня алиби есть! Вы хоть допросите сначала, а потом уже бейте.

— Знаю я твое алиби, — проворчал Чупрун и с наслаждением заехал Макееву по печени. — Твои дружки что угодно подтвердят, мол, и в карты ты с ними всю ночь играл, и к девочкам с ними ходил, и Некрасова в домашнем театре декламировал. Со мной этот номер не пройдет. Одно из двух: либо расколешься, либо сдохнешь. Другой альтернативы не дано. Кстати, заказ на похищение челюсти через «Бюро добрых услуг» ты случайно не получал?

— Челюсти? — изумился Фугас. — Что еще за челюсть?

— Святого великомученика Евфимия Многострадального, — пояснил опер и врезал бандиту под дых.

— Да ты больной, — согнувшись, прохрипел Макеев. — Все вы тут больные. На хрена мне, к ядрене фене, сдалась какая-то гребаная челюсть? Я что, по-твоему, паноптикум держу? Ох, не зря Психоз хочет снять сериал «Менты как они есть». Выйду на свободу — сукой буду, если не вложу деньги в съемки. Лично сценарий напишу. Про челюсть, про пытки — все как на духу. И про то, как адвоката ко мне не допускали, тоже не забуду упомянуть.

— На поминках будет тебе адвокат.

Колюня потер ладонью ноющий кулак и взялся за мешочек с песком. Боль от него еще та, а синяков на теле подследственных не оставляет. Вещица в милицейской практике крайне полезная.

— Значит, челюсть ты не крал. Может, ты и Наталью Лиганову не убивал?

— Что? — Фугас дернулся, как от удара током. — Наталья убита? Не верю. На пушку берешь, гад! Горбатого лепишь, падла легавая!

Прикованный наручниками к намертво привинченному к полу железному стулу Макеев яростно задергался.

Чупрун озадаченно смотрел на беснующегося подследственного. Столь бурная реакция несколько озадачила опера. На другие обвинения он так не реагировал.

Может, Наталью замочил не он?

Размышления Колюни прервал вошедший в комнату для допросов Белокуров.

— Как, твой еще дышит? — весело поинтересовался он. — А вот Клоп у Женьки уже двадцать минут, как, в отключке.

— Клоп раскололся?

— Пока нет, — покачал головой Игорь. — Впрочем" это не имеет значения. Привезли свидетеля для опознания.

— Вот и отлично, — кивнул Чупрун. — Сейчас мы во всем и разберемся.

Отвернувшись от окошка, за которым по приказу милиционера пятеро мужчин поворачивались то в профиль, то в фас перед большим, в полстены, зеркалом, Вера Матвеевна поджала губы и решительно покачала головой.

— Наташкиного хахаля тут нет.

— Как это нет? — растерялся полковник Обрыдлов и мрачно взглянул на Колюню. — Быть того не может!

— Присмотритесь к ним повнимательнее, — попросил Чупрун. — Вы же сами говорили — высокий, плотный, темноволосый, короткая стрижка.

— Правильно, так я и говорила, — кивнула головой старушка. — Только здесь его нет, уж не взыщите.

— Так ведь на улице темно было, — Иван Евсеевич, как за спасительную соломинку, ухватился за последнюю ускользающую надежду. — Может, все-таки приглядитесь?

— Подумаешь, темно, — фыркнула Вера Матвеевна. — Перед подъездом фонарь стоит, так что все, кто входит — как на ладони. Что я, Наташкиного хахаля не знаю? У него нос приплюснутый и на сторону скособоченный, а у этих — ровные.

— Перебитый, что ли, нос? — поморщившись, уточнил Колюня.

— Вот-вот! — обрадовалась старушка. — Видать, расплющили ему рубильник-то.

— Что ж вы раньше про нос не сказали?

— Так ведь не спрашивали!

— А из этих мужчин вы никого около дома не видели?

— Нет, — покачала головой Вера Матвеевна. — Этих точно не было.

— Твою мать! Опять облажались! — поник головой полковник Обрыдлов.

— И это еще не конец, — мрачно пробормотал Колюня Чупрун.

— Что, не опознал меня твой свидетель? — злобно ухмыльнулся Фугас.

— Это еще ничего не означает, — без особой убежденности произнес Колюня.

— Понятно. Решил пытать, пока не подмахну признание? Даже если я его подпишу, радости тебе от этого не будет — алиби у меня железобетонное. На суде адвокат вас вывернет и высушит, а уж я позабочусь о том, чтобы тебя самого за решетку запрятали за истязания.

— Ладно, — вздохнул Чупрун. — Какое там у тебя алиби?

— А сразу нельзя было спросить, вместо того чтобы почки опускать?

— Ты мне тут права не качай, — окрысился опер. — Считай, что еще легко отделался. На тебе столько дерьма, что на пожизненное заключение хватит.

— Так и сажай меня за это дерьмо, а чужие грехи нечего на меня вешать.

— Ладно, выкладывай свое алиби. Макеев шмыгнул носом.

— Слышь, а насчет Натальи… Ну, что ее убили… Ты это специально сказал? На пушку меня взять хотел?

— Такими вещами не шутят, — покачал головой Колюня. — Сегодня утром тело Натальи Лигановой было обнаружено в ее квартире. Кто-то свернул ей шею, уложил на кровать в позе покойницы в гробу, а в руки вставил свечку.

— Свечку? — вскинулся Фугас. — Твою мать! Какого черта?

— А что, свеча имеет какое-то особое значение? — Макеев закусил губу.

— Знал бы, какая падла Наташку пришила, зубами порвал бы суку.

— Что, у вас любовь была?

— Да какая любовь, — махнул рукой Филипп. — Сеструха она мне, правда, сводная, но любил, как родную, гадом буду! Маленькой в коляске ее возил, конфеты для нее воровал, а как выросла, нос от меня воротить стала, уголовником обзывала, бандитом. Почти не виделись мы с ней.

— Не так уж она была и не права, — заметил Чупрун.

— Бандит-то бандит, а как жареным запахло, первым делом ко мне кинулась — спаси, мол, дорогой братик, не знаю, мол, что и делать!

— Когда это она к тебе кинулась? — мгновенно отреагировал опер.

Макеев пристально посмотрел на Чупруна.

— Я хочу найти убийцу.

— Я тоже. Как видишь, в этом наши интересы совпадают.

— Так, может, заключим сделку? — предложил Фугас. — Вины на мне нет, но за то, что я сделал, при желании на годик упечь меня можно. Вот и договоримся: я расскажу тебе все как на духу, а ты меня отпускаешь. Идет?

— Идет, — кивнул Колюня. — Но только если ты не замешан в убийствах. Так что там все-таки со свечкой?

— Моя была идея, — покаялся Филипп. — Это я придумал мертвому бельгийцу ради хохмы свечку в руки вставить. Представить себе не мог, что какая-то падла проделает то же самое с Натальей…

— Жаль, что нельзя повесить убийство Айма на Фугаса, — печально сказал полковник Обрыдлов.

— Но он действительно не убивал, — возразил Колюня Чупрун. — Сечкин проверил его алиби. Все чисто, не подкопаешься.

— Айма он, может, и не убивал, зато других… Бригадир ореховской группировки далеко не невинная овечка.

— Не пойман — не вор, — пожал плечами опер. Иван Евсеевич подошел к сейфу. Колюня молча следил, как шеф достал оттуда бутылку красного вина и разлил его по стаканам.

— А водка что же?

— Кончилась, — вздохнул полковник. — Ладно, рассказывай, что там тебе наплел Макеев.

— Фугас, Клоп и Рэмбо резались в стадт-покер в казино «Винсо Гранд» на Таганке. Макееву карта так и перла, ставки делались по-крупному, и вокруг собралось немало зевак, в том числе завсегдатаев заведения. Около половины первого ночи Фугасу на мобильный позвонила Наталья. Она была в панике, сказала, что у нее крупные неприятности, и умоляла поскорее приехать.

На всякий случай Макеев прихватил с собой приятелей. Они поехали втроем на «Ауди» Рэмбо, поскольку он в тот вечер не пил, а по ночам ГИБДД особенно зверствует.

В квартиру Натальи Фугас зашел один. Сестра отвела его в спальню, где на кровати лежал труп Шарля. Изо рта атташе торчал красный бюстгальтер Лигановой.

Фугас грешным делом подумал, что это Наталья укокошила любовника, но та клялась, что понятия не имеет, отчего он умер и как тело попало в ее квартиру.

По словам Лигановой, она под каким-то предлогом заманила к себе Шарля: сестричка Фугаса категорически не хотела, чтобы это заморское сокровище досталось Алисе Гусевой.

Квартиру для Натальи снимал некий Кирилл, с которым она сошлась около восьми месяцев назад, причем он поставил ей одно условие: категорически запретил приводить к себе в квартиру посторонних мужчин. Похоже, что Кирилл был парень крутой, и Лиганова беспрекословно выполняла его требование. С Аймом она впервые нарушила запрет — слишком велико оказалось желание отбить у подруги жениха.

Наталья и Шарль поднялись в квартиру около одиннадцати и почти сразу очутились в постели. Резвились они там около получаса, после чего Лиганова потребовала, чтобы атташе бросил Гусеву и начал встречаться с ней. Айм отнесся к этому предложению без энтузиазма. Наталья вспылила, немного покричала, в запале попыталась придушить атташе, но только слегка поцарапала ему шею ногтями, после чего Шарль ушел.

Минут через пять после его ухода раздался звонок. Это был Кирилл. Он попросил Наталью срочно встретиться с ним перед клубом «Не бей копытом». Объяснил, что хочет познакомить ее с какими-то своими друзьями.

Клуб был недалеко, и Наталья отправилась туда пешком — это заняло около пятнадцати минут. Кирилл так и не появился, из-за чего девушка страшно разъярилась. Она была убеждена, что это мужчина должен ждать женщину, а не наоборот. Поторчав перед клубом с четверть часа, Лиганова вернулась домой, где и обнаружила на кровати труп Шарля с торчащим из рта красным бюстгальтером.

Запаниковав, Наталья позвонила Фугасу и попросила его срочно приехать.

— И что же сделал Макеев? — осведомился полковник.

— Поступил самым естественным образом — избавил Наталью от тела. Фугас позвонил на мобильный Клопу и попросил его подняться в квартиру. Вдвоем они вынесли из дома Шарля, поддерживая его с двух сторон под руки, словно это был их пьяный приятель, засунули атташе в багажник и поехали к Кольцевой дороге, собираясь спрятать тело Айма в каком-либо подмосковном лесу.

Макеев оказался парнем с фантазией, и бюстгальтер во рту Шарля, который, Наталья, естественно, вынула, натолкнул его на одну забавную мысль. Во время свидания с Инной Сикорской Фугас стянул у нее трусики. Хобби у него было такое: коллекционировать белье любовниц. Эти трусики все еще валялись в кармане его куртки. Укладывая тело в багажник, Макеев подложил в карман атташе трусы Сикорской, надеясь таким образом сбить следствие с толку. Ему и в голову не могло прийти, что у его сестры есть точно такое же белье и в результате она окажется под подозрением.

По шоссе бандиты ехали спокойно, не нарушая правил, и тут-то, на беду для Паши Зюзина, Фугас обратил внимание, что на посту ГИБДД никого нет. К «гиббонам» владельцы иномарок испытывают вполне оправданную ненависть, вот Макеев и решил преподнести им весьма оригинальный подарочек. А пятирублевые монеты на глазах, скрещенные на груди руки и горящая свеча — это уже проявление своеобразного бандитского юмора.

— Да уж, — покачал головой Иван Евсеевич. — Заварили они кашу. Юмористы хреновы, ржавый лом им в задницу.

— И еще одно, — вспомнил Колюня. — От Натальи Шарль уходил в пальто, а на трупе пальто уже не было — только пиджак. Карманы пиджака были пусты, то есть документы, ключи и прочие личные вещи забрал убийца.

Лигановой Фугас посоветовал срочно отправиться в какое-нибудь людное место, чтобы обеспечить себе хоть и сомнительное, но алиби. Она позвонила одному из своих клиентов и договорилась встретиться с ним в «Лиловом мандарине».

— А этот Кирилл? — спросил полковник. — О нем хоть что-нибудь известно? Судя по всему, он и есть тот самый постоянный поклонник, которого Вера Матвеевна видела в ночь убийства входящим в подъезд Лигановой.

— Фугас о нем ничего не знает, — покачал головой Чупрун. — Наталья назвала ему только имя и сказала, что Кирилл снял для нее эту квартиру. Они с братом не виделись почти год, да и раньше Лиганова особо не откровенничала.

— Что ж, дело начинает проясняться, — подытожил Обрыдлов. — Попасть в квартиру Лигановой мог только человек, имеющий ключ: дверь бронированная, замок сложный, а второй ключ, насколько я понимаю, был у Кирилла. Согласно показаниям Веры Матвеевны, Кирилл вошел в подъезд сразу после Шарля. Подойдя к двери своей любовницы, он вполне мог услышать ихш голоса и понял, что Наталья нарушила его запрет.

Входить в квартиру Кирилл не стал, а вместо этого продолжал подслушивать у двери, за что и был вознагражден сладострастными стонами своей подружки.

Квартира Лигановой находится на первом этаже, и от подвала ее отделяет один лестничный пролет. Время было позднее, жильцы ложились спать, и вероятность, что в подъезд кто-то зайдет, была невелика. Кирилл спустился к подвалу, осторожно взломал дверь и принялся ждать появления Шарля.

Как только Шарль вышел, Кирилл одним ударом убил его, подхватил и поволок в подвал, где скорее всего положил на горячие трубы отопления. Этим объясняется предположение патологоанатома, что тело сначала нагрели, а потом охладили.

Затем Кирилл позвонил Наталье по мобильному телефону и назначил ей встречу около клуба «Не бей копытом». Как только любовница ушла, он, опустошив карманы Шарля и сняв с него пальто, выпачканное в подвальной пыли, отнес труп в квартиру, уложил на кровать и запихнул ему в рот красный бюстгальтер.

— А зачем? — спросил Колюня.

— Ты про бюстгальтер? Не знаю, возможно, это был символ мести. Цвет-то он выбрал красный.

— Нет, я о другом. Зачем убийце понадобилось опустошать карманы Шарля и снимать с него пальто? Пальто в подвале не обнаружили, значит, от него пришлось избавляться, а это — лишняя морока.

— Мало ли что может прийти в голову ревнивому бандиту? — пожал плечами полковник. — Может, он хотел, чтобы атташе лежал в постели Натальи чистеньким и незапятнанным, считал, что это произведет на любовницу большее впечатление. С вещами тоже понятно: времени мало, некогда разбираться, что к чему, а в бумажнике — деньги, кредитные карточки. Если была зажигалка — то дорогая, заграничная.

— Короткий темный волос, найденный в кровати Лигановой, идентичен волосу, обнаруженному в ювелирном магазине, ограбленном бандой Утюга.

Колюня возбужденно вскочил на ноги.

— Вера Матвеевна сказала, что у любовника новой нос был сломан и повернут на сторону.

— Я тоже так думаю. Только на всякий случае предъяви своей старушке фотографию для опознания. Не хочется еще раз облажаться.

— Я прямо сейчас пошлю к ней Сечкина, — сказал Чупрун.

— Утюг? — взволнованно сжимая телефонную трубку, спросил Денис. — Это точно?

— Вера Матвеевна по фотографии опознала Утюга как любовника Натальи, — объяснил Колюня. — Он зашел в подъезд через несколько минут после Шарля. Кроме того, экспертиза установила, что он был и в квартире Айма. Теперь понятно, почему на замке не осталось царапин от отмычки. Утюг забрал из кармана атташе ключи и документы. Это он выбросил Огюста из окна.

— А этот Утюг случайно не тот бандит, на которого ты несколько дней назад устраивал засаду, а вместо него спецназ повязал шайку особо опасных школьников?

— Ты-то откуда про это узнал? — скрипнул зубами Чупрун.

— Глеб Бычков рассказал. Говорит, эту историю просто необходимо включить в сериал «Менты как они есть».

— Язык надо вырвать этому твоему Бычкову, чтобы лишнего не болтал, — проворчал Колюня. — Бандюга чертов!

— Что-нибудь еще удалось установить?

— А тебе этого мало? Теперь нужно брать Утюга, непонятно только как. Мы за ним уже несколько лет гоняемся, а все без толку. Хитрая сволочь. Я тут подумал — вдруг ты или майор случайно что-либо услышите. Что-то вам в последнее время везет — прямо мистика какая-то. Может, пошлешь мне фото Утюга по электронной почте?

— Что? — попросил Денис. — Глеб говорит, что зеков, как и ментов, надо знать в лицо. Диктуй адрес. Сейчас отправлю.

— Записывай.

— Ну, что там? — взволнованно спросил Паша Зюзин, едва Зыков закончил разговор.

Майор все еще гостил у журналиста. Тарелка наваристого украинского борща, паровые котлетки с картофельным пюре и два куска шоколадного торта полностью восстановили силы опального «гиббона», и он, сверкая глазами, без устали пересказывал Денису сногсшибательные истории из жизни его приятелей-ментов.

— Клоп не соврал, — блестя глазами, начал рассказывать Зыков. — Это он подбросил тебе труп, вернее, их было трое: Клоп, Рэмбо и Фугас.

— Убью гадов! — Паша вскочил на ноги, мстительно потрясая в воздухе кулаками. — Жизнь мне поломали, волки позорные!

— Успокойся, насколько я понял, им и так от Колюни досталось. Слушай дальше…

— Эх, выпить бы, — вздохнул майор, дослушав до конца рассказ Дениса. — Жаль, что нечего. Выходит, этот Утюг пришил Шарля из ревности, потом взял его ключи и пошел грабить пустующую квартиру, в которой неожиданно появился близнец Шарля. Утюг принял Огюста за воскресшего покойника, психанул, в натуре, и вышвырнул его из окна, чтоб уж наверняка. Потом пораскинул мозгами да заодно пришил и Наталью, то ли из ревности, то ли чтоб она ментам его не заложила.

— Вроде так, — кивнул Денис. — Непонятно только, как челюсть во все это вписывается.

— Какая еще челюсть?

— Так я же тебе еще не рассказал! — спохватился журналист. — Заслушался твоими милицейскими историями и позабыл. Из перелыгинского храма украли челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального. Она была в драгоценной оправе — золото и изумруды. Одним словом, вещь жутко ценная, а брат Шарля — известный антиквар, который уже проворачивал незаконные дела с крадеными реликвиями. Бот я и подумал, что атташе с помощью одного своего знакомого бизнесмена заказал в «Бюро добрых услуг» похищение челюсти.

— В «Бюро добрых услуг»? — изумился майор. — Вот ведь докатились! Страшно подумать, до чего людей капитализм довел. Сначала с детишками сидели, квартиры убирали, а теперь уже церкви начали чистить.

— Нет, ты не понял. Это криминальное «Бюро добрых услуг», — пояснил Зыков. — Заказные убийства и все такое прочее. Бандиты это название ради хохмы взяли.

— Если для хохмы, это другое дело. Был у меня один приятель, Костиком звали. Он себе визитную карточку сделал жутко прикольную. Только представь: кроваво-красный цвет плавно переходит в черный, на красном фоне черными буквами написано: «Специалист по социальным отношениям», а рядом с надписью красуется выразительная такая прорезь оптического прицела. Тот еще хохмач был.

— Так я к чему веду, — продолжил Денис. — Квартиру Шарля Утюг (Чупрун уверен, что он и есть убийца) не просто грабил — он явно там что-то искал. Вещи перевернуты, как при тщательном обыске. Может, он там надеялся найти челюсть? Кстати, номер Огюста в «Метрополе» тоже кто-то обыскивал.

— Не сходятся у тебя концы с концами, — мозги протрезвевшего Паши заработали с прежней отдачей. — Наталья была любовницей Утюга — так? Значит, убийство — из ревности. Если бы Утюг охотился за реликвией, он сначала узнал бы у Шарля, где спрятана челюсть, а уж потом прикончил бы его. Европейцы — народец хлипкий: стакан водки тяпнут — и уже с копыт долой, а уж если наш бандюган-беспредельщик колоть их начнет — на «раз» все выложат. Не мешай все в одну кучу. Это было убийство из ревности.

— И все-таки есть у меня одна версия, — сказал Денис. — Выглядит она, конечно, совершенно безумно, но зато в нее вписывается все до малейших деталей.

— Что за версия?

— Представь, что Аймы через «Бюро добрых услуг» заказали похищение челюсти. Исполнителя они не знают, и сообщение о том, что задание выполнено, получают по электронной почте. По иронии судьбы за выполнение заказа берется Утюг.

Огюст приезжает в Москву, чтобы обменять реликвию на деньги. Шарль этим заниматься не может, потому что за сотрудниками посольства периодически приглядывает наша контрразведка, дабы не возникло у них искушения заняться шпионажем.

Обмен происходит, естественно, в условиях строжайшей конспирации. Ни исполнитель, ни покупатель ничего не знают друг о друге. Не представляю, как они все это провернули, но скорее всего они где-то встретились, и Утюг запомнил внешность Огюста.

Затем следующее случайное стечение обстоятельств: Утюг без предварительного звонка идет к Наталье и слышит доносящиеся из-за двери голоса — ее и Шарля. Вместо того чтобы войти, он продолжает подслушивать и получает полный набор любовных криков и стонов. В ярости Утюг решает отомстить обоим и придумывает план: убить соперника, временно спрятать его тело в подвале, потом выманить Лиганову из дома и положить мертвого любовника ей в постель. Ключи у него были, так что осуществить этот план было нетрудно.

Как только атташе вышел из квартиры и спустился по ступенькам, Утюг нанес ему смертельный удар в грудь и тут же отволок в подвал, дверь в который он заранее взломал. Все произошло так быстро, что преступник не сразу сообразил, кого именно он убил.

— То есть Утюг прикончил Шарля, и только потом, спутав его с Огюстом, понял, что именно этот человек купил у него челюсть?

— Наверняка так и было. Свет в подъезде не слишком яркий, а убить надо было с одного удара, иначе Шарль мог закричать и привлечь внимание. Только потом Утюг сообразил, что за фрукт развлекался с его Натальей.

Тут-то он и захотел вернуть себе реликвию — вещь-то стоит больших денег. Утюг вытащил из кармана Шарля ключи и документы и отправился по его домашнему адресу.

— Постой-ка! — вмешался майор. — Опять у тебя неувязочка получается. Не стал бы Утюг ждать целый день, чтобы пойти в квартиру атташе. Милиция нагрянула бы туда сразу после обнаружения трупа Шарля. А Огюста он выбросил из окна только на следующий день.

— Я думал об этом, — сказал Денис. — Одно из двух: или какие-то дела помешали ему сразу отправиться на поиски челюсти, или Утюг был в квартире Айма в ночь убийства, но ничего там не нашел. Было уже поздно, шум поднимать нельзя, иначе соседи могли в милицию позвонить. Утюг поискал, ничего не обнаружил, а на следующий день услышал историю о том, как его покойника подкинули «гиббонам» — все бандиты Москвы только об этом и говорили. А поскольку менты личность Айма не установили, на квартиру можно было идти без опаски — вот Утюг и вернулся, а тут, как на грех, к Шарлю зашел Огюст — у него тоже был ключ от квартиры брата.

— Логично, — согласился Паша. — А Лиганову зачем Утюг прикончил — в припадке запоздалой ревности? Он ведь мог зайти в квартиру, когда она развлекалась там с Шарлем, и замочить обоих, но не сделал этого — значит, Наталью он вначале не хотел убивать.

— Вряд ли он это сделал из ревности, — покачал головой Зыков. — Не обнаружив челюсть в квартире Шарля, Утюг мог решить, что она находится у Лигановой. Он подошел к дому, огляделся, заметил сидящего в машине оперативника и сообразил, что за квартирой его подружки установлено наблюдение и она наверняка поставлена на прослушивание.

Утюг отпер дверь своим ключом, прошел в спальню Натальи, каким-то образом ее отключил — для знатока боевых искусств это не сложно, тихо отнес в подвал, там привел в чувство, допросил, убедился, что она понятия не имеет ни о какой челюсти, убил, не желая оставлять в живых опасную свидетельницу, а потом, чтобы поиздеваться над ментами, отнес труп обратно в квартиру.

— А как же свечка? — спросил майор. — Если Шарлю свечку вставил фугас, чтобы схохмить, почему Утюг проделал то же самое с Натальей?

— Видать, лавры Фугаса не давали ему покоя, — объяснил журналист. — После шухера в «Контрольном выстреле» ты со своим покойником прославился не то что на всю Москву — на всю страну. Вот Утюг и решил повторить хохму со свечкой.

— Так могло быть, — согласился Паша. — Мне вот что интересно. Утюг успокоится на убийстве Натальи или продолжит поиски челюсти? Если да, то где именно?

— Может, в посольстве? — предположил Денис. — Если Айм собирался переправить реликвию за границу по дипломатическим каналам, он вполне мог спрятать ее в посольстве.

— Нет, в посольство Утюг не сунется, — покачал головой Зюзин. — На это даже у такого отморозка, как он, ума хватит.

— Тогда не знаю, — развел руками журналист. — Постой-ка… Я понял! Алиса! Теперь Утюг будет охотиться за ней! Она ведь была невестой Шарля, точнее, считала себя его невестой.

— А откуда Утюг мог узнать о ней?

— Как откуда? От Натальи! Чтобы спасти свою шкуру, она родную маму бы продала. А Алисе она завидовала, специально с женихом ее переспала, чтобы подруге жизнь испортить. Наверняка в подвале Лиганова напела Утюгу, что Гусева знает, где реликвия, да и адресок не забыла дать.

— В таком случае Алиса должна быть следующей на очереди, — заметил майор.

— Точно! — взволнованно вскочил Денис. — Надо срочно позвонить Чупруну.

— Эй, погоди, не гони лошадей, — остановил его Зюзин. — Ты лучше представь, что Колюня скажет, когда ты начнешь привязывать к. убийствам челюсть Многострадального Евфимия. Для милиции все уже ясно — два убийства из ревности, третье — при попытке ограбления. Им новая головная боль не нужна. Да и Гусева пока жива, иначе Колюня обязательно упомянул бы о новом убийстве — Утюг ведь не прячет трупы, а, наоборот, оставляет их на виду. Ты сам-то уверен, что все было именно так, как ты предполагаешь?

— Не уверен, — вздохнул Денис. — Но что-то делать надо. Вдруг я окажусь прав, и Алиса станет следующей жертвой? Этого я себе никогда не прощу.

— Возникла тут у меня одна идейка, — задумчиво произнес Паша. — Давай сами проверим, верна твоя версия или нет.

— Как?

— Ты адрес Гусевой знаешь?

— Знаю, — кивнул журналист. — Она его Колюне в «Лиловом мандарине» диктовала, а я запомнил.

— Вот и отлично. Мы можем незаметно последить за ней. Фотографию Утюга Колюня тебе послал, так что в лицо мы его узнаем. Он попытается напасть на Алису, вот тут-то мы его и сцапаем.

— Думаешь, сцапаем? — Зыков с сомнением взглянул на майора. — Он же профессиональный убийца, к тому же спец по боевым искусствам, а у нас даже оружия нет.

— Зато, если мы его возьмем, меня за такое геройство наверняка на работе восстановят, — мечтательно произнес Зюзин. — Полковник Обрыдлов лично за меня походатайствует. Если повезет, то и в отдел на права вернут.

— Покойников на работе не восстанавливают, — пессимистично заметил Зыков; — Без оружия мы с Утюгом точно не справимся.

— Оружия, говоришь, нет, — майор задумчиво посмотрел в потолок. — А корм собачий у тебя есть, только в консервах?

— Четыре ящика. Мавр, прорва бездонная, по две банки в день уплетает.

— А банки большие?

— Кило двести каждая. А что?

— Сейчас увидишь. Принеси-ка мне пару банок и авоську, не полиэтиленовый пакет, а именно сетку, лучше сетчатую.

— Кажется, где-то такая была.

Денис вышел из комнаты и вскоре вернулся, неся все, что просил майор.

— Отличная авоська, прочная, — похвалил Паша. Одобрительно взвесив банку на руке, Зюзин опустил ее в авоську, продел правую кисть сквозь ручки и крепко взял сетку за горловину. Затем он встал и вышел на середину комнаты.

— Эх, бродил с кистенем я в дубовом лесу, — слегка исказив цитату, произнес майор и резко взмахнул рукой, раскручивая авоську над головой.

Со свистом рассекая воздух, консервная банка пронеслась в опасной близости от люстры.

— Вот тебе и кистень, — объяснил Паша. — Такой штуковиной башку пополам раскроить — раз плюнуть. И отметь, — под категорию холодного оружия не подпадает. За кистень бы тебе срок дали, а так никто не придерется — баночку мяска человек для собачки купил.

— Да, не слабо, — восхитился Денис. — Дай-ка я попробую.

— Только поаккуратней, — предупредил Зюзин. — С этой штукой надо уметь работать. Главное — быстро разгонять ее, а потом правильно гасить скорость, перенаправляя банку особым движением руки. Иначе в драке ты или себя зашибешь, или время на новый замах потеряешь. Смотри, как это делается.

Пять минут спустя журналист, отделавшись парой ушибов, научился довольно сносно управляться со смертоносной жестянкой «Чаппи».

— А кровельных гвоздей у тебя случайно не найдется? — осведомился Паша.

— Чего нет, того нет, — развел руками Денис.

— Жаль. Уж очень их в глаз втыкать удобно. Длинные, заразы и, опять-таки, под категорию холодного оружия не подпадают. Ну, ничего, сейчас еще что-нибудь придумаем.

Вернувшись домой после занятий с очередным четырехлапым учеником, Катя стала свидетельницей весьма странной сцены.

Изгнанный в коридор Мавр внимательно смотрел на лежащие на кухонном столе банки «Чаппи» в сетчатых авоськах. Рядом с банками располагались и другие предметы, не представляющие интереса для черного терьера, а именно: электрошок, топорик для разделки и отбивания мяса, чугунная сковородка, баллончик с отравой для тараканов, электрическая дрель и несколько ножей.

Ее муж и на удивление трезвый Паша Зюзин с помощью клейкой ленты прикрепляли друг другу на грудь стальные поддоны для выпечки пирогов, причем края этих поддонов были подпилены и отогнуты таким образом, чтобы металлическая поверхность удобно облегала тело на манер средневековых лат.

Серова отреагировала на происходящее в точности так, как это сделала бы на ее месте любая нормальная женщина.

— Вы что, с ума сошли? — поинтересовалась она. — Зачем вы изуродовали мои поддоны?

— Убийцу идем брать, — майор Зюзин был по-мужски лаконичен. — А это для страховки.

— Какого еще убийцу? — нахмурилась Катя. Она отсутствовала почти весь день и поэтому была не в курсе последних событий.

— Серийного, — дабы оправдать порчу кухонной утвари, Паша решил слегка сгустить краски. — Он убивает ударом в сердце. Вот мы и принимаем соответствующие меры предосторожности.

— Вот как?

Денис поежился от тяжелого взгляда любимой.

— Это не то, что ты думаешь, — пробормотал он. — Просто мы хотели проверить одну версию… очень маловероятную версию. А это все — так, на всякий случай.

— Я не возражаю против того, чтобы ты расследовал преступления, — жестко чеканя слова, произнесла Серова. — Я могу пережить порчу моих любимых поддонов. Но ловить серийных убийц ты не будешь — и не надейся. Пусть этим занимается Колюня Чупрун.

— Если мужчина — глава семьи, значит, он почти наверняка холостяк, — мрачно пробормотал себе под нос майор, но Катя его услышала.

— Ну-ка, снимите свои доспехи и расскажите мне об этом серийном убийце, — скомандовала она.

Глаза Алисы Гусевой расширились от ужаса.

— Пожалуйста… не надо… — умоляюще прошептала она.

Губы в прорези маски шевельнулись, и с них сорвалось странное, напоминающее кашель хихиканье.

Широкое лезвие охотничьего ножа, коснувшись острием живота девушки, вспороло тонкую жемчужно-белую ткань комбинации и поползло вверх, к горлу, на котором бессильно, как попавшая в силки птица, билась просвечивающая сквозь молочную кожу тонкая голубоватая жилка.

— Что вам от меня нужно?

Остро заточенная сталь изменила свое направление. Теперь она скользила вдоль левой груди Алисы, отодвигая в сторону невесомую ткань. Еще одно движение ножа, на этот раз в противоположную сторону — и грудь девушки полностью обнажилась.

В темных глазах мужчины сверкнул огонь. Тяжелый взгляд зафиксировался на твердых вишневых сосках.

— Смертельный соблазн… — пробормотал он.

Маска склонилась вниз. Горячие сухие губы втянули в себя сосок.

Алиса вздрогнула всем телом и судорожно всхлипнула.

Рука в черной перчатке скользнула у нее между ног. Обтянутый кожей палец протиснулся во влагалище.

Девушка почувствовала, как стремительно набухает член лежащего на ней насильника.

Острие ножа прижалось к ее горлу.

— Ты скажешь мне то, что я хочу?

— Пожалуйста, не трогайте меня… — выгибаясь дугой, отчаянно взмолилась Алиса.

— Удивляюсь, как твоя супруга нас отпустила, — помахивая в такт шагам авоськой с банкой «Чаппи», произнес майор Зюзин. — Наверное, сочла твою версию о челюсти слишком уж не правдоподобной.

— Может, и так, — вздохнул Денис. — Кто ведает, что творится в голове у женщины!

— Пришли, — сказал Паша. — Дом номер восемнадцать. Потенциальная жертва Утюга живет здесь. Надо же, повезло — домофон не работает, — не придется ломать голову, как проникнуть в подъезд. Все у нас, в России, для удобства населения.

— Жаль, что так и не удалось дозвониться до Алисы, — вздохнул Зыков. — Надо было бы предупредить ее о том, что происходит. Не понимаю, как женщины ухитряются часами висеть на телефоне?

— То, что было занято, — хороший знак. Раз болтает по телефону, значит, жива.

— Может, и вправду, моя теория насчет того, что Утюг нападет на Алису, — полная чушь, — засомневался журналист.

— Чушь — не чушь, а проверить надо, — пожал плечами майор.

Остановившись на последнем, двенадцатом этаже, лифт гостеприимно распахнул дверцы.

Приглушенный крик, раздавшийся из квартиры Алисы, был исполнен такого невыразимого ужаса, что Зыков вздрогнул и замер, так и не коснувшись кнопки звонка.

— Твою мать! Опоздали!

Оттолкнув в сторону Дениса, Паша Зюзин разбежался и всем телом врубился в дверь. Хрястнув, она слетела с петель, и майор, не удержавшись на ногах, упал вместе с ней в коридор. Лязгнули стальные латы, со звоном посыпались осколки разбитого банкой «Чаппи» зеркала.

Вскочив на ноги, майор метнулся в спальню.

Последовавший за ним Денис оказался в комнате, угол которой занимала низкая широкая кровать, застеленная кроваво-красным покрывалом. Агрессивно-красный цвет, резко контрастируя с молочно-белой кожей обнаженной Алисы, подчеркивал царственную сексуальность девушки. Длинные золотистые волосы сверкающим нимбом разметались по красной подушке.

Гусева лежала на спине. На ее бедрах восседал мужчина в маске и обтягивающей черной водолазке. Штанов на нем не было, и заросшие черными волосами длинные сухопарые ноги казались конечностями сатира, оседлавшего настигнутую им вакханку.

Неожиданное вторжение майора застало Утюга врасплох. Выставив вперед нож, преступник повернулся к Паше, но был уже поздно: смертоносная банка собачьего корма неотвратимо приближалась к его голове.

Утюг успел лишь слегка отклониться в сторону, пытаясь рукой блокировать удар, но и тут реакция его подвела. Кустарный кистень с глухим звуком врезался в висок Утюга, и преступник, что-то крикнув, рухнул на Алису.

События развивались так стремительно, что Денис не сразу сообразил, что все уже закончилось. Растерянно стоя у двери, он пытался понять, действительно ли Утюг, прежде чем отключиться, выкрикнул «Зюзин» или ему это только показалось.

Дрожащая от ужаса Гусева обхватила Утюга за шею, как щитом, прикрываясь им от наклонившегося над кроватью майора.

— Кто вы такой? Что вам надо? — дрожащими губами спросила она. — Деньги в шкатулке, в секретере. Возьмите все, только не убивайте меня!

Паша Зюзин удивленно посмотрел на Алису. Ему и в голову не могло прийти, что девушка способна принять его за грабителя. Наверное, это от пережитого потрясения. Бедняжка так напугана, что в каждом мужчине видит насильника и убийцу.

— Не бойтесь, я не преступник, — объяснил майор. — Наоборот, я спас вашу жизнь. Теперь вам ничего не угрожает.

— Спасли мою жизнь? — озадаченно повторила Гусева и перевела взгляд на Дениса. Ее глаза удивленно расширились.

— А вы что тут делаете? Я думала, вы сотрудничаете с милицией! Чего ради вы вломились в мою квартиру?

— Вообще-то мы хотели помочь вам, — растерянно объяснил журналист.

Он чувствовал, что что-то пошло не так, но что именно, пока не понимал.

— Успокойтесь. Все закончилось, все под контролем, — тоном врача, успокаивающего душевнобольную, произнес майор. — Я понимаю, наше вторжение показалось вам немного неожиданным, но у нас не было выбора: этот человек — опаснейший преступник и убийца.

Взяв лежащего на Гусевой мужчину за плечи, Паша приподнял его.

— Дамы и господа, позвольте представить вам Утюга, особо опасного преступника и убийцу, — торжественно провозгласил майор.

Театральным жестом Зюзин сорвал с лица мужчины пропитавшуюся кровью маску.

— Но… это же не Утюг, — растерянно пробормотал Денис.

Лицо майора покрылось смертельной бледностью.

— Генерал Дергунов… — немеющими губами шепнул Паша, и, качнувшись, рухнул на ковер.

— Н-ничего не понимаю… Разве этот человек не п-пытался вас изнасиловать и убить? — запинаясь, пробормотал Денис, чувствуя, что он тоже близок к обмороку.

— Да вы с ума сошли!

Сообразив, что убивать ее не собираются, рассвирепевшая Алиса, отпихнув в сторону безжизненное тело генерала, спрыгнула с кровати и яростно двинулась на Дениса.

— Уроды! Кретины! Лучшего клиента прикончили, козлы пустоголовые! Вы хоть понимаете, какая слава теперь обо мне пройдет! Работы меня лишили, сволочи!

«Невероятно, — подумал журналист. — Сначала Паша Зюзин потерял работу, теперь еще и Гусева. Недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Хотели взять Утюга, а вместо него убили генерала Дергунова, того самого, что вышвырнул Пашу из ГИБДД! Кто же теперь поверит, что это не было местью? Типичное предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами! Зюзину впаяют на полную катушку, да и мне дадут лет десять за соучастие. Когда вернусь. Мавр будет глубоким стариком, если вообще доживет. А Катя! Что станет с Катей?»

— Скотина!

Мощная длань Алисы обрушилась на скулу Дениса. Звезданув журналиста еще пару раз, разгневанная амазонка отпихнула его в сторону и переключила свое внимание на утратившего сознание Пашу. Яростно пиная ногами безвольное тело, Гусева все больше зверела от того, что майор упрямо игнорировал ее усилия.

— Успокойтесь! Прошу вас! Вы же его убьете! — тщетно умолял Денис.

Убедившись, что словами Алису не остановить, Зыков попытался силой оттащить ее от Паши.

Руки журналиста скользили по прекрасному обнаженному телу, длинные золотые волосы щекотали его лицо, голова кружилась от дурманящего аромата горячей девичьей кожи. Гусева оказалась на удивление сильной, и, чтобы обездвижить ее, не причиняя вреда, Денис изо всей силы прижал девушку к себе, лишив способности двигаться.

— Поверьте, мы хотели только защитить вас! Мы были уверены, что вас собирается убить Утюг, который придет сюда, чтобы узнать, где находится челюсть.

Неожиданно прекратив сопротивление, Алиса повернулась лицом к Денису, автоматически продолжающему ее обнимать.

— Какая еще челюсть?

— Святого великомученика Евфимия Многострадального, — пояснил Денис, теряя голову от их вынужденной близости. — Он охраняет от нашествия гусениц и помогает в страсти пьянства и запоя.

— Понятно, — кивнула Алиса.

Наслаждаясь смятением журналиста, она еще плотнее прижалась к нему, ощущая низом живота его напрягшуюся плоть.

Зыков хотел отодвинуться, но не мог. Проникающий сквозь одежду жар ее бедер сводил его с ума. Душа тонула в бездонных глубинах широко распахнутых голубых глаз. Тело, не слушаясь вялых доводов разума, с безрассудным наслаждением отдавалось во власть неукротимых, как стихия, и мудрых, как сама природа, инстинктов.

— А кто такой Утюг? — накрывая его губы своими, спросила Алиса.

— Это я! — послышался от двери резкий, неприятный голос.

Высокий черноволосый мужчина целился в обнявшуюся парочку из пистолета с навинченным на ствол глушителем.

— У меня нет времени, — отчеканил он. — Вы подняли слишком много шума. Поэтому я задам вопрос и сосчитаю до трех. Не получу ответа — застрелю. Где челюсть?

— Не знаю, — сказала Алиса.

— Может, она в посольстве? — предположил Денис. Утюг покачал головой:

— Ответ не принят. Раз… два…три!

В коридоре мелькнула темная тень, а в следующий момент стальные челюсти черного терьера сомкнулись на вооруженной пистолетом руке бандита. Из дула полыхнуло огнем. Пуля вонзилась в потолок, осыпав кровать кусочками штукатурки. Злобно рыча. Мавр яростно грыз руку орущего от боли убийцы.

— Получай, гад!

Старинная чугунная сковородка, доставшаяся Кате в наследство от бабушки, с. лязгом опустилась на череп Утюга.

— Мавр, отпусти. Он уже готов, — скомандовала Серова.

Повернувшись к оторопевшему Денису, Катя зловеще прищурилась и подняла сковородку над головой.

— Если ты на счет «три» не выпустишь из своих объятий эту белобрысую куртизанку, здесь появятся еще два трупа, — ледяным, как айсберг, тоном произнесла она. — Раз…два…

— Черт! Что здесь произошло? Я опоздал? — вбежал в комнату запыхавшийся Чупрун.

— Как раз вовремя, — успокоила его Катя. — Пока спецназ под твоим руководством задерживает хулиганистых детишек, женщинам приходится обезвреживать матерых преступников. Забирай своего Утюга. Он весь в твоем распоряжении.

— Твою мать! Неужели это ты его так отделала? — доставая из кармана наручники, изумился Колюня.

— Ну что, опять нет повода не выпить? — подмигнул начальнику Чупрун.

Полковник Обрыдлов, блаженно улыбнувшись, достал из сейфа бутылку коньяка.

— «Курвуазье», — пояснил он. — Взятка, между прочим.

— От кого же, если не секрет? — вскинул брови опер.

— От генерала Дергунова, — усмехнулся Иван Евсеевич. — Знал бы ты, какой шантажист во мне пропадает! Надо было другую профессию выбрать.

— Расскажи, как все прошло? — сгорая от нетерпения, попросил Колюня.

Полковник не спешил. После мучительной полосы неудач он намеревался извлечь максимум удовольствия из триумфа его отдела. Неторопливо откупорив коньяк, он понюхал пробку, блаженно закатил глаза и разлил благородный напиток не в стаканы, как обычно, а в элегантные маленькие стопочки темного стекла.

— За героев, — провозгласил тост полковник. — Точнее, за тебя и Пашу Зюзина.

— Значит, Дергунов решил не выдвигать против Паши обвинение? — обрадовался Чупрун.

— Более того, Пашу восстановят в ГИБДД и объявят ему благодарность за проявленное мужество.

— А ты действительно прирожденный шантажист, — восхитился опер и выпил коньяк.

Иван Евсеевич тут же плеснул ему новую порцию.

— Генерал Дергунов считается в министерстве воплощением моральных принципов, как, впрочем, и его супруга, метящая в кресло депутата Государственной Думы. Представь, какой скандал разразится, если средства массовой информации сообщат о том, что этот образцовый офицер регулярно посещал высокооплачиваемую проститутку, развлекаясь с ней игрой в маньяка и испуганную девственницу, причем маньяка он изображал столь успешно, что его бывший подчиненный, спасая «девственницу», оглушил генерала банкой собачьего корма.

— Да уж, генпрокурору с его банными развлечениями остается только отдыхать, — завистливо вздохнул Колюня. — С такой девочкой, как Алиса, я бы сам с удовольствием во что-нибудь поиграл. Видели бы вы ее голую… Эх, жаль, я поздно пришел. Денис, молодец, оказался не промах, даже пообниматься с ней успел. Так о чем вы договорились с Дергуновым?

— Версия, предложенная нами начальству и общественности, выглядит следующим образом:

Генерал зашел к Гусевой по служебным делам якобы в связи с каким-то дорожным происшествием. Неожиданно в дверь вломился вооруженный Утюг. Дергунов попытался обезвредить преступника, но тот отключил генерала, ударив его по голове рукояткой пистолета.

В этот момент в квартире появился Паша Зюзин. Он якобы случайно увидел входящего в подъезд Дергунова и решил последовать за ним. Поскольку майор не знал, в какой именно квартире находится генерал, он поднимался вверх по этажам и слушал под каждой дверью, не донесется ли оттуда голос начальника.

Добравшись до этажа Гусевой, майор увидел выбитую дверь и услышал шум борьбы. Вызвав по мобильному телефону милицию, отважный майор бросился на выручку бывшему начальнику и вступил в изнурительную борьбу с преступником, благо Алиса изукрасила майора так, что в это нетрудно будет поверить. Ты, опять-таки по счастливой случайности, оказался рядом и помог Зюзину повязать Утюга.

— А как же Денис с Катей и пес? — удивился Колюня.

— Какие еще Денис с Катей? Кроме вас, там никого не было.

— Но если их там не было — кто же прокусил Утюгу руку?

— Как это — кто? Ты, разумеется.

— Я? — изумился опер. — Но ведь зубы-то собачьи. Эксперты установят…

— Не забывай, что это наши эксперты.

— Не зря я все-таки люблю эту работу.

— Главное — мы арестовали Утюга, — подытожил полковник. — В детали никто вдаваться не будет. А если этот подонок начнет возбухать, так вообще до суда не доживет.

— А как объяснить, зачем Утюг явился к Гусевой? Про челюсть великомученика Евфимия упоминать как-то не с руки — дело-то официально не заведено, да и слишком многое объяснять придется.

— Какая челюсть? — снова удивился полковник. — Алиса была подругой его любовницы, красотка та еще, вот у парня после убийства Натальи крыша и поехала. Мало ли что ему в голову пришло? Может, он решил проституток изничтожать? Вполне распространенная мания.

— Может, еще по одной? — предложил опер.

— Почему по одной? — вскинул брови Иван Евсеевич. — Вон еще сколько коньяка осталось!

Звякнули, сдвинувшись, стопки, разошлись и опрокинулись, наполняя блаженством сердца и души ментов.

— Наша служба и опасна, и трудна, — тихо запел Чупрун.

— И на первый взгляд как будто не видна, — лаская пальцами бутылку «Курвуазье», энергично подхватил полковник.

В паровой сауне самого дорогого в Москве фитнес-центра «Lubianka sports», разовое посещение которого обходится в восемьдесят долларов, двое мужчин, расслабленно вытянувшись на полках, отдыхали после тренировки.

Один — лет пятидесяти, слегка склонный к полноте, с холеным бесстрастным лицом.

Другой — лет тридцати с небольшим, подтянутый и мускулистый, с длинным белым шрамом, перечеркивающим левую сторону грудной клетки. Этот шрам Психоз получил несколько лет назад во время разборки с люберецкой группировкой.

— Вы действительно готовы вложить триста миллионов долларов в развитие экономики моей страны? — собеседник криминального авторитета говорил с заметным акцентом.

— Я бизнесмен, — сказал Психоз. — Это не акт благотворительности. Я тоже получу от этого выгоду.

— Не могу дать гарантий, что выполню ваше условие, — покачал головой бельгийский посол. — То, что челюсть великомученика Евфимия Многострадального спрятана где-то в посольстве — всего лишь ваше предположение, к тому же бросающее тень на нашего бывшего сотрудника. Разумеется, я сделаю все от меня зависящее, чтобы вернуть реликвию в храм, но…

— В противном случае сделка не состоится, — развел руками синяевский авторитет.

Генерал Запечный задумчиво посмотрел на вытянувшегося перед ним в струнку Пашу Зюзина.

Рука опального «гиббона» висела на перевязи, а на украшенном синяком лице была написана скромность героя, сознающего все величие своего подвига, но предпочитающего оставаться в тени.

— Расскажу-ка я тебе, Паш, одну очень мудрую притчу, — с расстановкой произнес генерал. — Притча эта о нас, сотрудниках дорожной милиции.

Лицо майора изобразило всепоглощающее внимание.

— Сидит в машине сотрудник ГИБДД, от скуки мух щелкает резинкой от трусов, — неторопливо начал Запечный. — Вдруг видит он — залетела в салон диковинная такая муха — золотая вся, даже крылья — и то золотые.

Прицелился инспектор резинкой в странную муху, а та и говорит ему человеческим голосом:

«Отпусти меня, служивый, любые три желания твои исполню…»

Подумал сотрудник ГИБДД и заявляет:

«Роллс-Ройс» хочу белый!"

Глядь — едет он по шоссе в роскошной тачке с баром и телевизором.

«Жену, — говорит, — хочу раскрасавицу». Смотрит — а рядом с ним на сиденье красотка сидит — загляденье.

Пора третье, последнее желание загадывать. «Хочу, — говорит, — такую работу, чтобы ничего не делать, а деньги получать».

Бах! И снова сидит наш инспектор в машине, от скуки мух резинкой от трусов щелкает.

Понял, дубовая твоя голова, в чем смысл этой притчи?

— Понял, как не понять, — вздохнул Зюзин. — Такой лафы, как у нас, во всем мире не сыщешь.

— Так и держись за эту лафу, мать твою «шестисотым» «Мерседесом»! — неожиданно вспылив, рявкнул Запечный. — Чудом тебя, засранца, на работе восстановили, а чудеса, имей в виду, два раза не повторяются! Еще раз напьешься или что учудишь…

— Знаю, — смиренно произнес Паша. — Вы уже говорили. Вылечу из ГИБДД, как пробка из задницы.

— Значит, ты понял?

— Так точно, товарищ генерал!

— Вот и отлично, — смягчился лицом Запечный и вынул из кармана кителя плоскую золоченую фляжку.

Сердце Зюзина дрогнуло, когда упругая янтарная струя сверкающим водопадом разбилась о дно граненого стакана.

— Бери, — кивнул на стакан генерал и наполнил второй для себя.

Понюхав золотистый напиток, майор поднял на начальника озадаченный взгляд.

— Так ведь это же коньяк!

— Ясно, что не чай! — ухмыльнулся генерал. — Чаем возвращение на работу не обмывают.

— Но… ведь вы сами сказали, чтобы больше ни капли… Так пить или не пить?

— Пить или не пить? Вот в чем вопрос! — торжественно продекламировал Запечный. — Это уж тебе, Паша, решать.

— Эх, была не была! — отчаянно махнул рукой Зюзин и поднял стакан.

— За ГИБДД! — воскликнул генерал.

— За ГИБДД! — поддержал тост майор.

Закончивший службу игумен Прокопий взглянул на аналой и нахмурился. Помимо псалтыря, креста и других вещей, используемых им во время богослужения, на подставке лежала небольшая коробка, завернутая в золотистую подарочную бумагу. На приклеенной к бумаге прозрачным скотчем карточке было напечатано всего два слова: «Игумену Прокопию».

«Надеюсь, там не бомба», — подумал священнослужитель, взвешивая подарок на ладони.

Сердце его неожиданно сжалось от странного предчувствия.

Решив пренебречь мерами безопасности, игумен торопливо сорвал бумагу и, затаив дыхание, снял картонную крышку.

Отблески свечей рассыпались по золоту оправы, заиграли на округлых боках драгоценных смарагдов.

Потемневшие от времени зубы великомученика Евфимия возвышались над драгоценной оправой, как остовы старых, источенных ветром и водой известковых гор.

— Воистину, нет предела всемогуществу господа! — благолепно склонил голову Прокопий.

«Господа или Психоза?» — мелькнула в голове игумена крамольная мысль.

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя яко на небеси и на земли, — тихо бормотал слова молитвы бывший майор КГБ Бронислав Семенович Чумаков.

На его губах играла легкая улыбка.

— Ну, надо же, все та же срань! — взглянув на родные пенаты из окна будки поста ГИБДД, восстановленный в рядах славной дорожной полиции майор Зюзин сморщился, как от зубной боли.

Пронизывающий до костей ветер, как и в начале этой истории, с маниакальным упорством продолжал гнать вдоль сумрачного полотна шоссе мелкий колючий снег, смешанный с дождем.

— А ты чего ждал? — пожал плечами сержант Швырко. — Осень. Тут тебе Россия, а не Гондурас. Родина, мать ее так.

— Лучше колымить на Гондурасе, чем гондурасить на Колыме, — задумчиво произнес майор.

— Родина! Еду я на родину! Пусть кричат: «Уродина!» А она нам нравится, Хоть и не красавица… — запел сержант Курочкин.

Майору безумно хотелось выпить.

— Эх, выпить бы, — словно прочитав мысли начальника, мечтательно вздохнул сержант Швырко.

— Может, чайку? — предложил сержант Курочкин и, не дожидаясь ответа, воткнул в розетку вилку электрочайника.

Зюзин и Швырко с глубокой тоской наблюдали за ним.

— Чай — не водка, много не выпьешь! — снова вздохнул сержант Швырко и покосился на майора.

— Не трави душу, — страдальчески поморщился Зюзин. — Больше вы меня с пути праведного не собьете. И так чудом на работе восстановили.

— Так ведь мы не предлагаем оргии тут устраивать, — пожал плечами сержант Курочкин. — Примем тихонько по стаканчику для сугрева души и тела, лавровым листиком заедим, чтобы запаха не было — и все. Даже если проверка нагрянет, никто ничего не заметит.

— Нет, — Паша решительно покачал головой. — Заглохни, змей-искуситель! Один раз я уже вас послушался — сами знаете, что из этого вышло. Больше никаких нарушений дисциплины на службе. Сухой закон — и точка. Все. Тема закрыта.

Взвизгнув тормозами, перед постом лихо остановилась белая «девятка».

— Скучаете, мальчики?

— Галочка! Люська! Танюшка! — раскрыв объятия, восторженно воскликнули сержанты. Паша Зюзин сжал голову руками и глухо застонал.

— Что это с ним? — удивилась Галя. — Паш! Ты что? Заболел, что ли, или меня не узнаешь?

— Узнаю, — слабым голосом произнес майор. — В том-то и ужас, что узнаю.

— Вот и отлично! — хлопнула в ладоши хохлушка. — Как насчет ночи безумной любви? Напомните моим подружкам, что в дорожной полиции служат только настоящие мужчины?

— Напомним, еще как напомним! — с энтузиазмом заверили сержанты.

— Это я вам сейчас кое о чем напомню… — скрипнул зубами Зюзин.

— Паш, ну не гноись, будь человеком! — перебила его Галочка. — Ну, подумаешь, пожурило тебя начальство немножко, так ведь все уладилось. Ты лучше вспомни, как славно мы развлеклись. Что ты только не вытворял… В одной фуражке забрался на кровать, нацепил мой бюстгальтер и принялся регулировать дорожное движение своей большой полосатой палкой. А потом…

— Жезлом, — уточнил Зюзин.

От воспоминаний Пашу бросило в жар.

— со взвизгами вывела рыжая Танюша.

— И впрямь, майор, ну что ты, в самом деле! — простонал сержант Швырко, пылко обнимая грудастую Люську.

Искушение было слишком велико. Майор сглотнул слюну, чувствуя, как его недавняя решимость раз и навсегда покончить с неприятностями стремительно тает.

— Паша, ну!!!

— Между прочим, в одну воронку снаряд два раза не падает, — напомнил Федя Курочкин. — В этот раз уж точно ничего не случится.

— А если что, так ты сценарий накатаешь для Психоза: «Менты как они есть», — внес свою лепту Макар Швырко. — Можно и про нас написать, если, конечно, заплатят. Разбогатеешь, знаменитым станешь. Как бы ни обернулось — выходит, что, ты в чистом выигрыше.

— Соглашайся, Паш! — твердо сказала Галя.

— Паша, соглашайся! — умоляющими голосами вторили ей сержанты.

Патрульная машина, рассекая вьюжистую мглу, стремительно неслась вслед за белой «девяткой».

— неслось из нее дружное пение удалых «гиббонов».

1

Эта история самым подробным образом изложена в книге «Безумный магазинчик».

2

Лизунами на блатном жаргоне называются шпана и мелкие воришки.

3

Kiss me — поцелуй меня (англ.).

4

Вафел — дурак, идиот (жарг.).

5

Лазo — революционер, сожженный белогвардейцами в тoпкe паровоза.

6

«Notre Dame de Paris» — «Собор Парижской Богоматери» (франц.).