– Фрау Клайм, ваше имя попало в одну известную московскую газету, вы не хотите взглянуть? – с таким вопросом обратился высокий худощавый мужчина с фотокорреспондентской сумкой через плечо к элегантной женщине в длинном светлом плаще, которая только что вошла в помещение рекламного агентства одного из известных женских журналов.
      – Только не фрау, а мадам, – довольно холодно ответила женщина и нехотя взяла протянутую ей газету.
      Мужчина молча ткнул пальцем в текст под фотоснимком.
      «В прошедшее воскресенье на Дмитровском шоссе произошла крупная автокатастрофа. Из-за сильного ветра и проливного дождя на автостраде столкнулись несколько легковых автомашин. Пострадавшие – около десяти человек – доставлены в больницу с повреждениями разной степени тяжести. Один из водителей находится в реанимации и его жизнь под угрозой. Остальные после оказания медицинской помощи были отпущены домой. На вопрос корреспондента, что послужило причиной аварии, один из инспекторов службы движения неуместно пошутил: „Чтение за рулем“. Действительно, на месте катастрофы рядом с автомобилем „Opel“ найдено несколько экземпляров книги „Как не выйти замуж за негодяя“ известной писательницы Энн Клайм – автора популярных женских романов. Вряд ли мужчины являются почитателями этой специфической прозы, рассчитанной только на женщин, хотя надо отдать должное книгам этого автора – на Международной книжной ярмарке, прошедшей совсем недавно, – эти романы пользовались особым вниманием у оптовых покупателей».
      На снимке: один из автомобилей на месте аварии.
      Мадам Клайм внимательно прочитала заметку и еще более внимательно посмотрела на снимок с искалеченным автомобилем марки «Opel». Автомобиль был сильно поврежден. Отчетливо был виден его московский номер – этот номер она знала и всегда помнила.
      Мадам Клайм молча вернула газету фотокорреспонденту, немного постояла в таком же молчании, как бы раздумывая над информацией, и неожиданно для тех, кто уже дожидался ее в редакции, быстро вышла из комнаты, оставив на столе охранника свой кейс и ключи от автомобиля…

      Высокая стройная женщина вышла из белого автомобиля и направилась к серому зданию. В нем находилась редакция популярного женского журнала «Eva». Женщина легко взбежала по ступенькам и толкнула массивную дубовую дверь…
      Женщина эта была известной писательницей Энн Клайм – автором нескольких женских романов и издателем упомянутого журнала. Имя это не было ее настоящим, а было лишь псевдонимом, свое же настоящее имя она по неизвестным причинам скрывала и его знал лишь ее литературный агент, да ее друг – художник из Швеции – Бруно Свенсон.
      Его имя было знакомо и сотрудникам журнала, ведь он был одним из владельцев журнала, однако его никогда никто не видел.
      То, что он существовал, было очевидным, потому что в одном из первых номеров журнала были опубликованы иллюстрации с его картин и довольно длинное интервью.
      Сама же Энн Клайм вообще не упоминала в разговоре никаких имен или фамилий и казалось, что прежней жизни у нее никогда не существовало. Это не мешало ей жить новой жизнью и весьма насыщенно: каждый месяц она уезжала в Швецию и проводила там ровно одну неделю. Иногда она привозила какие-нибудь рекламные проспекты, и было совершенно ясно, что она каждый раз посещала два города – Гетеборг и Стокгольм. Впрочем, почти все сотрудники журнала делали вид, что их совершенно не интересует личная жизнь мадам Энн.
      Она была, добра и внимательна к своим немногочисленным сотрудникам, однако дальше служебных отношений это не распространялось, поэтому на все, что касалось ее жизни за пределами редакционных комнат, было наложено табу. Лицо мадам Энн становилось будто каменным, если кто-то случайно проявлял любопытство. Иногда это обстоятельство все-таки становилось поводом для пересудов, однако большинство сотрудников придерживалось иного мнения: мадам не давала повода о ней злословить. Этим каждый раз ставилась очередная точка на всем, что касалось мадам. Она ведь была фактической хозяйкой журнала, а какие разговоры можно позволить себе о своем работодателе? Да и зачем?..
      Журнал, который выпускала мадам, был в достаточной степени интересен определенной части населения, потому и тираж его рос почти с каждым выпуском – мадам придерживалась классической формы подачи материала, а это значило, что журнал был в какой-то мере консервативен, а значит добротен…
      Одевалась мадам Энн чаще всего в классическом стиле, и это ей очень шло, но иногда – к удивлению многих – несколько экстравагантно, но это еще раз подтверждало, что мадам – иностранка, потому что ни одна немка не позволила бы себе подобные наряды… Впрочем, мадам была довольно симпатична, и прекрасно смотрелась и в этих дурацких нарядах – длиннополом свободного кроя пальто, шляпе, размером с колесо старой телеги, закрывающем ей почти все лицо, оставляя для обозрения лишь малиновый подвижный рот… Говорила она с едва-едва различимым акцентом и можно было бы, скорее всего, принять ее за жительницу Мюнхена (с их отличительной речью), чем за иностранку. Но все-таки все были уверены, что мадам имеет скорее русское происхождение.
      В Эссен мадам Клайм приезжала из небольшого городка близ Биелефельда и останавливалась здесь в гостинице – каждый раз в одном и том же номере, хотя ей ничего не стоило возвращаться домой каждый день – у мадам была прекрасная скоростная машина. Говорили, что она имеет небольшой дом, потому что весной мадам подыскивала себе садовника, который бы смог привести в порядок ее цветник. А какой же цветник в квартире, решили сотрудники журнала? Так что мадам была, по мнению всех, вполне состоятельной, да это было очевидно и без всяких рассуждений.
      Сама же мадам Клайм, видимо, не считала себя состоятельной, потому что работала так, будто завтра все могло рухнуть в одночасье. И это еще раз подверждало, что знавала мадам и плохие времена…
 
      … В этот день никого из сотрудников мадам Клайм не ожидала – был всеобщий редакционный выходной день, заведенный мадам, как поощрение сотрудникам после очередного выпуска журнала. Поэтому, войдя в помещение редакции, она сразу же принялась разбирать почту. Она отложила два письма – одно от делового партнера, другое – частное – и пошла поставить себе воды для кофе. С чашкой кофе – в одной руке и письмами – в другой, она прошла в свой кабинет и только там наконец вскрыла конверты. В одном было сообщение о том, что ее последний роман одобрен и уже готовится к печати, в другом – личное послание от Бруно. Почему-то Бруно предпочитал иногда писать ей письма, а не звонить по телефону. Разумеется, он звонил ей, но потом присылал и письмо: ему казалось, что по телефону голос Энн не так приветлив, как он хотел бы, и он уточнял их взаимоотношения – не изменилось ли они. На что мадам всегда неизменно отвечала весьма лаконично – не изменились. И добавляла фразу: приеду, как только сочту необходимым. И она приезжала к своему шведскому другу-художнику.
      Бруно… Она всегда помнила, при каких обстоятельствах они познакомились…

      Энн Клайм сидела за рулем автомобиля и всю дорогу, пока ехала домой, думала о Бруно. Она вспоминала их знакомство.
      … 1991 год. Энн Клайм – тогда она была Анной Климовской – пришлось вернуться в Ригу. Этого требовала тетка, которая боялась оставаться в Латвии, принявшей независимость – независимость от Союза. У тетки же была кооперативная квартира, которую она обещала переписать на Анну, если та успеет приехать до возведения границ и до введения визового режима. Тетка звала Анну совсем не потому, что очень заботилась о ней – просто боялась тетка умереть в одиночестве. И тогда Анна бросила все в Москве и срочно приехала в Ригу. Собственно, а что она бросила? Временную московскую прописку и квартиру, которую снимала в непрестижном районе? Теткино приглашение было как нельзя кстати, потому что нужно было, наконец, решать свою личную проблему, а она тогда никак не решалась.
      Сейчас Анне не хотелось вспоминать свои московские неразрешимые проблемы, она ведь хотела вспомнить совсем иное – Бруно…
 
      … Они познакомились на выставке. Обыкновенной выставке, каких в Риге всегда в достатке. Анна помнит, что дело было перед Рождеством и ей хотелось купить новую колоду карт, какое же Рождество без гадания?! Но покупка срывалась – карт не было, вернее, их было множество, но ей хотелось купить карты с привычным рисунком, в так называемом русском стиле. К тому же она привыкла к картам самого маленького формата, но вот их то как раз и не было. Она обошла все уголки Вецриги, но так ничего и не купив, решила было уже ехать домой без карт, но, проходя мимо художественного салона, сквозь стекло витрины увидела свою знакомую. Та махала Анне рукой и жестами приглашала зайти к ней. Знакомую звали Альбертиной и была она художником-модельером. Она стояла в оконном проеме с пучком сухих цветов и веткой хвои – пыталась украсить витрину к Рождеству…
      Альбертина была красивой и экстравагантной женщиной. Кроме того она была известна – и не только в Риге – в ее изделиях щеголяла московская артистическая элита, а показ ее моделей на выставках всегда проходил при неизменном успехе. Анна когда-то писала о ней очерк для московского журнала – это был не очерк даже, а какая-то ода. Ода – женщине, у которой руки растут там, где им и положено расти. Альбертине очерк тогда понравился и, время от времени, она встречалась с Анной. Правда, всегда случайно, но если такая встреча происходила, то они обязательно заходили в кафе поболтать об успехах. Разумеется, не об успехах Анны, а только об успехах Альбертины. Но Анна симпатизировала этой женщине и прощала ей ее эгоизм.
      И на этот раз Альбертина была рада Анне, она бросила пучок сухих цветов в угол и носком модного сапога отшвырнула ворох своих кожаных шедевров, предназначенных для витрины, этим жестом показывая Анне, что в данный момент это не самое важное. Важное – их встреча.
      – Зачем тебе какие-то манекены, – сказала Анна, указывая на безголовое туловище, одетое в кожаное пальто чернильного цвета, – ты сама могла бы время от времени стоять в витрине, кстати, это сейчас очень модно – живые манекены… А эффект был бы потрясающий.
      – Тебе нравится это пальто? – не реагируя на реплику Анны спросила Альбертина. – Посмотри теперь как я в нем выгляжу. – И Альбертина набросила на плечи свое фиолетовое чудо… Затем она продемонстрировала все модели, предназначенные для витрины и Анна уже пожалела, что была излишне щедра на похвалу – Альбертина слишком увлеклась показом, а Анна не располагала временем. Но вот художница, наконец, спохватилась и бросила свою очередную модель в дальний угол салона и взглянула на ручные часики:
      – Да ты ведь не знаешь мою главную новость – у меня тут квартира рядом. Ты же не видела мою новую квартиру? – Завопила она и потащила Анну к двери в глубине салона. Альбертина забыла, что Анна не видела и ее старую квартиру… Толкнув дверь, они очутились на полутемной лестничной площадке и поднялись на третий этаж.
      – Ремонт я закончила и могу теперь принимать гостей. – Тараторила Альбертина и распахивала перед Анной все новые и новые двери уже в квартире. Квартира очень понравилась Анне, такой планировки двухкомнатной квартиры она еще не видела: дом старый, потому и планировка такая оригинальная и столько подсобных помещений – объяснила самой себе тогда Анна. Угостив Анну чашкой кофе и крошечной песочной корзиночкой, размером со старую пятикопеечную монету, Альбертина заторопилась обратно в свой салон и Анне пришлось буквально проглотить эту миниатюрную корзиночку целиком, отчего она даже рассмеялась, представив себя со стороны. Если честно, то встреча тогда оставила неприятный осадок, и не только потому что Альбертина не дала Анне рта раскрыть – так было всегда во время их встреч, – но еще и потому, что эта чашка кофе больше походила на милостыню, а не на угощение – Анну тогда покоробило именно это. Однако на прощанье Альбертина мило пригласила Анну на презентацию своего салона и даже подписала ей именной пригласительный билет.
      … Презентация была шумной и бестолковой – море шампанского, какие-то полупьяные фотографы, которые, помнится, облили Анне платье, а пока они долго извинялись, Анна успела от них устать, вот тогда к ней и подошел седоватый мужчина и предложил спасти от назойливых и бесцеремонных мужиков. Анна тотчас же согласилась и они просто сбежали тогда с этой презентации. И только в кафе, куда они зашли посидеть, мужчина представился: Бруно Свенсон – художник из Гетеборга…
      Говорил Бруно по-русски с явным трудом, тщательно подбирая слова и долго раздумывая при ответе, но это совсем не раздражало Анну, а как раз наоборот придавало их разговору какую-то значительность и даже монументальность. Встречались они после рождественских праздников почти каждый день – в течение всего января, а потом Бруно внезапно уехал и через короткое время прислал Анне официальное приглашение в гости…
      … Ездила она потом в Швецию много раз, особенно часто бывала в Гетеборге, где у Бруно был свой большой дом, в котором он проживал со своей собакой – черным лабрадором, которого так и звали – Блэк. В Стокгольме же у Бруно была квартира с мастерской – почти целый этаж большого и мрачного дома. Жил там и кот – норвежской лесной породы. Кот был ленив и флегматичен, кажется, что он полностью копировал Бруно – тот тоже был флегматичен, хотя, отнюдь не ленив.
      Однажды Анна дольше обычного пробыла в Гетеборге – ей нравился этот город – такой серый и молчаливый с прямоугольной сеткой улиц и каналов и чем-то напоминающий Ленинград, правда, не по масштабам. Именно в ту поездку она вдруг осознала, что никогда не сможет навсегда уехать жить в Швецию. Поэтому, когда Бруно возобновлял разговор о браке, Анна делала вид, что не совсем понимает о чем это говорит Бруно. А он действительно путал в это время слова русские, шведские, немецкие, английские… Понять его не составляло труда, но Анна упорно избегала разговора. Она иногда и сама не могла понять, что же ее вообще удерживало. Хотя это было неправдой – она все знала…
      Однажды после очередного разговора она попросила Бруно поехать в город, чтобы проехать мимо здания Ост-Индской компании. Здание это, построенное в так называемом голландском стиле где-то в середине восемнадцатого века, больше других напоминало ей Ленинград. Напротив него и состоялся тот мучительный разговор, в котором и были расставлены все точки над i. Анна не объясняла причину, она просто сказала тогда: мы друзья с тобой, пока ты этого хочешь. Как ни странно, но Бруно успокоил тот разговор и после него Анне был куплен небольшой автомобильчик, кольцо с изумрудом и предоставлено право издавать журнал, какой она сама придумает. Почему не в Латвии или в России? На этом настояла, как ни странно, сама Анна. Но почему не в Швеции? Анна ни слова не знала по-шведски…
      Бруно же нашел простое решение: он дал Анне возможность – выпускать КАКОЙ-НИБУДЬ женский журнал, а она тотчас же согласилась. Еще раньше – в московский период – у нее была выпущена книжка, которая фактически разорила ее – все накопленные деньги были вложены в ее издание. Почему Анна решила издать книгу за свой счет? Потому что нашелся человек, который уверил ее, что книжка неудачная и ее вряд ли купит какое-либо издательство. Это было заведомой ложью и сделано было с определенной целью – показать Анне ничтожество ее работы. Второе издание этой же книги купило солидное московское издательство и выпустило ее стотысячным тиражом. И гонорар был немаленький, но пока она получила эти деньги – все съела инфляция. Потом она написала еще одну книгу, затем другую… У нее появились деньги, однако она поняла, что жить на доходы от книг невозможно. Но когда она это поняла, то в это время уже жила в Риге, в которой не стало почти никакой работы, и тем более для нее – русской. Какое-то время она работала в рекламном агентстве – писала тексты для рекламных роликов, платили же за это ничтожно маленькие деньги… Потом с большим трудом и через знакомства она нашла работу в газете, потом в другой, третьей… Пробовала она вернуться и в Москву – она же когда-то там жила – и не так давно работала! Но там все также не было жилья, а снимать квартиру ей было не по средствам..
      Все в Москве осталось, как и раньше, но значительно было сложнее легализоваться – теперь для Анны требовалось принять российское гражданство… Лишь тогда можно было рассчитывать на прописку. Она бы и рада это сделать, но куда ей ехать? А без жилья, без прописки какое же гражданство? Без прописки – нет работы. Такой замкнутый круг и помог разорвать тогда Бруно. Да и в Москву к тому времени ей уже вовсе не хотелось – она не хотела тех – вчерашних забот. Вот тогда она и приняла приглашение Бруно. В Риге же все еще оставалась квартира в Иманте – теперь уже ее собственная, потому что тетка умерла как раз в конце девяносто второго…

      В этот день в редакции ожидались гости – редакторы других женских изданий – из Стокгольма, Парижа, Лондона – популярных как у себя на родине, так и за ее пределами. Были приглашены представители и других изданий, отнюдь не женских, с которыми успели сложиться просто деловые и дружеские отношения.
      Энн не успела даже познакомиться со списком всех приглашенных – всю организацию этого мероприятия взял на себя старший менеджер – Ганс Шольц, и которому Энн всецело доверяла.
      В одиннадцать, когда все приглашенные собрались в большом зале, который все шутливо называли презедентским, и были представлены друг другу, к Энн торопливо подошел один из сотрудников журнала и подал ей трубку радиотелефона. Она извинилась перед двумя англичанками, с которыми только что говорила, и отошла в сторону. Сказав всего пару фраз на немецком, она, неожиданно для англичанок, отчего те резко повернули головы и даже перестали говорить, перешла на чистейший русский. О чем говорила мадам Клайм англичанки не поняли. Но поняли одно совершенно отчетливо – разговор этот мадам был крайне неприятен. И как только мадам Клайм подошла к ним вновь, чтобы возобновить разговор, англичанки какое-то время не решались продолжить прерванную беседу – так изменилось и помрачнело лицо мадам.
      Спас ситуацию Ганса Шольц – он увел англичанок с собой, предложив им ознакомиться со всеми выпущенными за неполный год номерами журнала «Eva». Через пару минут Энн уже слышала похвалы, расточаемые аскетически суровыми дочерями туманного Альбиона, отчего она улыбнулась и издалека помахала Гансу рукой. Этот знак внимания обрадовал Ганса – последнее время мадам была особенно грустна и не замечала кого-либо вообще.
      Самому же Гансу мадам Энн понравилась с самого начала их знакомства, однако она пресекла все его попытки поухаживать за ней даже тогда, когда это было просто необходимо по правилам этикета. Он не понимал таких женщин и не считал настоящей женщиной ту, которая сильна и властна, а мадам Энн была именно такова. Хотя именно мадам он прощал все – силу и власть, деловитость и педантизм. Конечно ему нравились женщины, но нежные, послушные и мягкие, таких женщин в Германии уже не осталось – они еще были в России, по словам его друга тележурналиста, аккредитованного в Москве. Но, может быть, тот просто хвастался, зная вкусы своего приятеля относительно женщин, и желая его подразнить…
      Ганс очень рассчитывал, что мадам Энн как-нибудь приедет к нему в его фамильный замок на берегу Рейна. Финансовые возможности семьи Шольц были весьма значительны, однако в их семье принято было не афишировать это, а просто работать, хотя бы на такой скромной должности, какая была у Ганса. Ему вообще хорошо работалось под руководством этой мадам. Он любил наблюдать за лицом Энн, когда у нее что-то не получалось или что-нибудь ломалось – лицо становилось беспломощным и Гансу казалось, что у нее в этот момент начинали дрожать руки. Чтобы увидеть такое выражение лица, ему даже пришлось как-то сделать глупость – спрятать ключи от ее машины. Мадам же в это время торопилась в аэропорт – встречать своего делового партнера из Швеции. Тогда Ганс выждал положенное время и предложил отвезти на своей машине. Отчего она одарила его своей странной улыбкой – беспомощной и даже застенчивой. И всю обратную дорогу Ганс размышлял о женщинах вообще и мадам Энн в частности. Картина получалась занятная – мадам не так уж и сильна, и этот факт ему понравился.
      У него было много женщин и он даже когда-то был женат, но все его женщины были слишком деловиты и холодны, а ему всегда казалось, что деловитость – их главный недостаток. Потом он какое-то время работал в Японии и встретил очаровательную девушку, которую даже привозил в свой Детмолд, однако он ей показался слишком скучным. Не Ганс, а всего лишь его маленький город – со своим семидесятитысячным населением… Конечно, после двенадцатимиллионного Токио, хотя, какой кошмар – жизнь в таком мегаполисе… Мадам Энн другое дело, похоже, что ей больше всего нравится жизнь в провинции, она даже как-то ездила отдыхать в какой-то охотничий домик, кажется, это было около маленького городка Аугустдорфа. Тогда мадам приехала очень довольной, хотя и провела там всего три дня.
 
      Прием подходил к концу, когда к Гансу подошла Тереза – секретарь-референт мадам Клайм – и шепнула ему на ухо, что в холле сидит какой-то человек с известием для мадам…

* * *

      … После его ухода мадам Клайм долго сидела в каком-то оцепенении. Ситуация требовала немедленного ее разрешения и для этого нужно было срочно ехать. Но, может быть, она слишком придает этому значение? Чем может это ей грозить? Хотя… Пуганая ворона куста боится? Усмехнувшись про себя, мадам Клайм вышла из кабинета, твердо решив, что ехать ей все-таки придется.

      Как только самолет из Риги приземлился в Шереметьево, мадам Клайм в числе первых пассажиров устремилась к выходу. Было видно, что она очень торопилась. Она села в одно из многочисленных такси, заполнявших площадь перед зданием аэропорта, и через некоторое время уже была в районе Ленинского проспекта. Она вышла из такси возле метро Октябрьская и пошла пешком, время от времени останавливаясь возле лотков с книгами. Потом села в один из подошедших троллейбусов и через десять минут уже сидела в помещении редакции одного крупного московского издательства, с которым у нее были подписаны договора на издание ее книг.
      … Директор издательства Алексей Михайлов – крупный мужчина лет шестидесяти с бритой головой – первым делом поздравил мадам Энн Клайм с выходом ее очередного романа, хоть и не шедевра, как честно сказал он, но весьма популярного у определенной части населения. Он молча подвинул ей стопку книг – причитавшиеся ей по договору экземпляры – и также молча ткнул в ее фотографию на последней странице обложки.
      – Я думаю, что фото вы поставили сюда не самое удачное – вас ведь не узнать…
      – Может быть, я этого и добивалась, признаться, мне совсем не нужна такая известность, когда тебя узнают на улицах. – Ответила мадам Клайм, не сознавая еще истинную важность фразы, которую она только что произнесла.
      – Но вернемся к книге, – продолжал между тем издатель, – я говорил о ее популярности у определенной части населения. Это, конечно же, женщины, они – основные наши читатели, вернее, читательницы. Именно по интересу у женщин мы прогнозируем будущую популярность книги. Так что, вы, можно сказать, попали в десятку.
      – Честно говоря, я долго боролась с собой, прежде чем решилась напечатать все это. Ведь, как никак, а эта книга – часть моей биографии и отражает не лучшие мои годы. Но я рада, что книга удалась.
      – Иногда для хорошей продажи достаточно интригующего названия. И как это вам пришло в голову такое название «Как не выйти замуж за негодяя», ведь это чисто американское название?
      – Сама не знаю. Этот человек иногда себя так называл. Кстати, называл с гордостью. – Произнесла Анна и замолчала.
      – Правда, наверно в этой связи появилась и такая публикация, – и Михайлов протянул Анне толстый еженедельник, – вот посмотрите, что напечатано здесь в рубрике «Светская хроника».
      Анна нехотя развернула газету…
      – Может быть, нам сделать презентацию книги и там я постараюсь ответить на все вопросы? – После чтения длинной статьи в еженедельнике спросила Анна.
      – Хорошо, я помогу вам все это организовать, – подумав, ответил издатель, – но…
      – Это «но» я беру на себя – все расходы – мои.
      – Хорошо, готовьтесь. Я сообщу вам через два дня обо всем, что мне удастся сделать, но будет лучше, если вы позвоните мне сами.
      Еще раз бегло окинув взглядом статью в газете, Анна бросила ее на стол.
      – Ведь в моей книге нет ни одного фактического лица, все фамилии изменены! Оставлена лишь суть, сюжет… а в том, в чем меня обвиняют, вообще, абсурд.
      – Иногда достаточно и этого. – Сказал издатель. – А вообще, вам следует остерегаться… журналистов. Они такое могут раздуть. Впрочем, может это и на руку вашей популярности. Мы с вами подписали долгосрочный договор, и мне хотелось бы, только одного, чтобы вы точно в срок сдавали свои рукописи. Вы нам выгодны – вы приносите нам прибыль, а это сейчас самый важный аргумент. Это же вам подтвердит и ваш литературный агент – она ведь получает хороший процент от вашего гонорара… А вам бы я все-таки, посоветовал обратиться к опытному юристу. Ведь кто его знает, как все может обернуться. Вы женщина эмоциональная… – С этими словами Алексей Михайлов подошел к Анне – мадам Энн Клайм – и поцеловал ей руку. – До понедельника. Жду вашего звонка.
      – Я непременно воспользуюсь вашими советами. – Несколько ошеломленная разговором ответила Энн Клайм – Анна Климовская. – Это касается прежде советов насчет юриста, да и вообще… – И, не закончив фразу, она поспешила выйти из кабинета.

* * *

      Первым делом, выйдя из издательства, она позвонила своей институтской подруге Варваре, которая была в курсе всех дел не только Анны Климовской, но и всего института. У подруги можно было узнать кто чем занимается сейчас, кто чем занимался в прошлом, да и чем собирается заниматься в будущем. Анна подругу свою любила только за одно – та любила Анну. Любила она Анну просто так – ни за что. Но это не мешало Варваре называть подругу дурой, бестолочью, графоманкой. Она всегда говорила, что ее романами – сопливыми, слезливыми и глупыми – следует растапливать камин на даче. Однако Варвара камин все-таки не растапливала по одной важной причине – у нее не было ни камина, ни дачи. И вообще, Варвара считала себя женщиной простой – пролетарского происхождения – и всячески подчеркивала это своими такими же простыми манерами, стараясь демонстрировать грубоватость, резкость. Хотя отец Варвары был совсем не пролетарского происхождения – он был профессиональным военным, а мать – хорошей и очень дорогой переводчицей. Варвара же свою грубость объясняла так: защитная реакция на грубость и жестокость самого мира… Хотите принимайте меня такой – хотите откажитесь. Ее принимали.
      И когда Анна бывала в Москве она обязательно останавливалась только у Варвары, на что та всегда реагировала одинаково:
      – Ты что, – вопила она всякий раз, – думаешь, что у меня нет личной жизни, что у меня можно останавливаться когда тебе вздумается! Ты никогда не предупреждаешь о своем приезде, а у меня может быть мужчина в постели, может быть это чей-нибудь муж!
      – Но у тебя никогда никого не было… – Оправдывалась Анна.
      – Почему ты не едешь к своей задушевной подруге, которая, кажется, именно у тебя когда-то увела любовника? Или к своему братцу, у которого есть две квартиры, дача и три любовницы?
      И это был обычный прием. Так всегда Варвара принимала подругу, если та не предупреждала заранее о своем приезде, а она поступала именно так.
      Про братца же Варвара говорила всякий раз только потому, что была им обижена – тот в свое время не обратил на Варвару никакого внимания, а женился на своей однокласснице. И в этом его поступке она считала виноватой только Анну – не сумела убедить в преимуществе Варвары. И была у брата всего одна квартира, одна жена и ни одной любовницы. По крайней мере, до некоторого времени не было, хотя сейчас у него, по сведениям все той же Варвары имелся и загородный дом. Именно это обстоятельство – не обратил внимания – и бесило Варвару, она бы даже согласилась быть только любовницей. Из-за всего этого Анне в каждой поездке приходилось уделять один день для того, чтобы выслушивать Варварины стоны, причитания, а уж потом та была готова слушать Анну. И не только слушать, но и принимать в ее проблемах активное участие.
      Так было и на этот раз: сначала Варвара предъявила Анне претензии, потом пожаловалась на свою жизнь, на жизнь страны и народа в целом, затем она перемеряла то, что ей привезла в подарок Анна, потом наступил черед поругать все то, что она только что меряла… А заодно – и их паршивый иностранный капитализм. Впрочем, досталось и коммунизму. Но и на этом все не кончилось: она позвонила своей приятельнице и ленивым голосом перечислила обновки, которые она, якобы, приобрела на этой неделе за свой фантастический гонорар, полученный за перевод чьей-то монографии – так перед приятельницей она всегда легализовывала подобные подарки. Но и это не все, потому что только после того, как она развесила на плечики этот ворох подаренной одежды, сварила две чашки кофе и выкурила сигарету, наступил черед слушать то, что хотела сказать Анна.
      Анна же она не относила себя к разряду сильных женщин, однако не имела она и привычки просить чьей-либо помощи или совета. И если она рассказывала о себе хоть что-то, то это означало одно – свое решение она уже приняла самостоятельно, а информирует других лишь потому, что они этого заслуживают. И это лишь акт доверия, но не более. Потому что рассчитывала Анна всегда только на свои силы…

      Еще по дороге в Москву Анна заехала в Ригу, где пробыла всего каких-то полдня – так торопилась…
      Там она оплатила счета за квартиру, телефон и сняла в банке «Pareх» деньги с депозита, забрала старый кейс из-за которого и заезжала в Ригу, и в тот же день вылетела в Москву. Почему она так спешно решала свои дела, она бы и сама не ответила, но что-то заставляло ее так торопиться. Теперь же в Москве она понимала, что ее так гнало – это было совершенно определенное чувство тревоги. И возникло оно конечно не случайно. Тогда она твердо в этом была уверена – теперь же она знала с именем какого человека это связано… Впрочем, она никогда об этом и не забывала. Она знала, что ничего не кончается просто так.
      И еще. Вчера, выйдя от издателя, она позвонила адвокату, рекомендованному ей когда-то кем-то из друзей.
      … Адвокатом оказалась молодая женщина Елена, скорее девушка – так молода она была и даже в какой-то мере наивна. Она то и дело заглядывала в какие-то справочники, папочки, книжечки и производила впечатление неуверенной в своих силах студентки перед сдачей зачета. Анна так расстроилась, глядя на ее суетливые движения, что долго не могла сформулировать свою мысль, отчего адвокат даже переспросила: «А вы действительно пишете книги?» Потом, правда, Анна смогла себя настроить на деловой лад и даже рассказать по какому поводу она обратилась к адвокату.
      В конце концов договорились так: Анна дает ей возможность ознакомиться со своими работами и необходимыми бумагами или информацией, а потом они встречаются и Анна передает ей дополнительно еще и черновики, которые она к счастью не успела выбросить. И все это нужно успеть в ближайшие дни… Правда, Анна и сама не знала, какие бумаги она должна дать на просмотр адвокату, потому что не представляла ни степень какой-либо опасности, ни опасности вообще как таковой. Она лишь чувствовала, что на нее надвигается какая-то большая неприятность. Но как все творческие личности, она была далека от принятия каких-то превентивных мер…

* * *

      После повторного разговора с адвокатом – это тоже в субботу – Анна заехала на квартиру к Варваре и забрала старый кейс – за которым заезжала в Ригу. Она торопливо написала записку Варваре, чтобы та не обижалась на нее и не искала ее по всей Москве, потому что уехала она ненадолго – разобраться с бумагами – на дачу к своему старому школьному другу, живущему не так давно в Москве, c которым успела cозвониться по дороге и даже заехать за ключами от того загородного дома к его маме… На самом деле она взяла ключи от дачи брата, хотя за ключами ей пришлось ехать через всю Москву черти куда…. Ей нужна была тишина, а с Варварой это было совершенно невозможно… Варвару же она пригласила приехать к ней на дачу, чтобы отдохнуть и подышать свежим воздухом, конечно, не сказав при этом, что это дача брата.
      Кинув последний взгляд на себя в зеркале, Анна вдруг рассмеялась: в руках у нее было два совершенно одинаковых кейса – старый и новый. Анна была довольно консервативна и неохотно меняла привычные вещи – вот и кейсы она покупала одной и той же фирмы, а также одного и того же фасона – коричневый прямоугольник из дорогой кожи с тусклыми металлическими накладками. Просто на новом кейсе накладки были более блестящи.
      Она вернулась в комнату и, бросив оба кейса на стол, и, немного поколебавшись при выборе, принялась перекладывать все из нового в старый. Новый же она так и оставила на столе пустым и раскрытым.
      … В пригородной электричке Анне все время хотелось раскрыть кейс и начать читать записи или перекладывать бумаги, но она все-таки сдержала себя и взялась за них лишь после того, как доехала до места. Да и что там, собственно, было читать? Все известно, и все было так давно…
      Она довольно легко нашла нужную улицу и дом. К большому удивлению маленькая дачка, так охарактеризовал свое имение брат, оказалась большим домом в два этажа с небольшой мансардой под самой крышей. После осмотра дома Анна решила устроиться именно в мансарде: здесь было все необходимое – диван, камин и библиотека.
      Видимо, здесь находился кабинет, – решила Анна, – и бросила свою сумку и кейс на диван. Ей понравилось это временное жилье. И больше всего то, что из мансарды можно было попасть сразу в лес, правда, для этого пришлось бы спуститься по узкой и довольно крутой приставной лестнице. А лестницы она недолюбливала…
      Чуть позже, осматривая свою комнату, она нашла в шкафчике морской бинокль. С биноклем в руках она специально вышла на узкую лоджию, чтобы полюбоваться окрестностями, но ничего интересного не обнаружила: вдалеке – темная полоска леса, а прямо под домом – старый «газик», так кажется называли когда-то этот автомобиль. Вряд ли он на ходу, очень уж вид у него неживой, – решила Анна и пошла раскладывать свой немудреный гардероб. – А вообще-то, хорошо бы задействовать эти интерьеры в каком-нибудь детективе.

      – Как мне вас называть? – Едва переступив порог, произнесла высокая и худенькая девушка, после дежурного приветствия. Такой вопрос она задала мужчине, сидевшему за письменным столом.
      – Полковник. – Довольно мрачно произнес он.
      – Просто полковник? – Удивилась девушка.
      – Если хотите, можете добавить, Рудин. Полковник Рудин. А собственно, вы по какому вопросу?
      – Вам больше бы подошло другое имя – комиссар Мэгре. – Не отвечая на его вопрос ответила девушка. – Это ведь сыскное агентство «Аргус»? Кстати, а почему вы выбрали такое название? – Строго спросила она.
      – Это значит, бдительный, неусыпный страж. – Человек, назвавший себя полковником, встал из-за стола, заваленного бумагами. Он сейчас выглядел школьником, которого строгая учительница только что отчитала за беготню по коридору во время большой перемены. Мужчине на вид можно было дать лет сорок, а может, сорок пять. На самом же деле было ему чуть за пятьдесят.
      – Значит, все верно. У меня есть рекомендация от вашего бывшего сослуживца Семена Аркадьевича. – С этими словами она протянула ему руку и полковнику ничего не оставалось, как пожать протянутую узкую ладонь. – Именно он мне сообщил, что вы ищете себе помощника. Мне нравится здесь, пожалуй, я согласна работать у вас. – И девушка прошла к окну, чтобы бросить на подоконник свою сумку с блестящими застежками.
      – Собственно, мне нужен помощник. – Сконфуженно пробормотал полковник. – Мне хотелось бы, чтобы этот помощник имел юридическое образование и опыт работы. Вам сколько лет? – Как можно строже спросил он, полагая, что своей строгостью он смутит ее.
      – Мне уже девятнадцать и скоро стукнет двадцать. Но потом будет мне и двадцать семь, и тридцать, и… – Она раскрыла рот, чтобы продолжить, но увидев, что полковник закачал головой, остановилась.
      – Нет. Я возьму себе серьезного молодого человека. – С твердым намерением сказал полковник и встал, показывая, что разговор окончен. – Мне пока не к спеху помощник, все равно дел не так уж и много.
      – Вот, вот, – обрадовалась девушка, – какой же мужчина согласится ничего не делать и ничего не получать.
      – Почему он ничего получать не будет? Будет. Правда, на первых порах немного.
      – А я согласна и на вторых порах получать немного. – Девушка была решительна и не собиралась просто так уходить. – Так берете или я найду другого полковника? Ведь я не с улицы, а от самого Семена Аркадьевича, станет ли он вам советовать плохое?
      – Но я должен подумать. Это несколько неожиданно. – Полковник опять сел в свое кресло.
      – Думайте, а я пока вам кофе сварю. – Деловито сообщила девушка. – Какой вы предпочитаете кофе – крепкий или не очень?
      – Да, но у меня и кофе нет, а в кофейнике наверно мыши завелись. – Сконфуженно произнес полковник, но девушка уже поставила на книгу как на поднос две грязные чашки с остатками кофе месячной давности, чтобы нести их на кухню.
      – Кофе я взяла с собой, – доносился из кухни ее голос, – а печенье я сама утром испекла из овсяной муки – меня мама научила. – Она показалась в дверях, – а вам жена готовит кофе с сахаром или без?
      – Я сам всегда готовлю. – Уклонился от ответа полковник запаса Рудин.
      – Попьем кофе и я приберу у вас на столе и вы мне расскажете какие у меня будут обязанности. – Деловито распорядилась девушка.
      – А разве я вас уже принял на работу? – Удивился полковник.
      – А разве нет? – В свою очередь удивилась девушка, расставляя чашки и разливая кофе.
      – Я даже не знаю как вас зовут? Делая вид, что возмущен, произнес сыщик Рудин.
      – Клементия. Меня зовут Клементия. – Девушка встала и сделала книксен. – Фамилия же у меня самая простая – Петрова.
      – Но имя странное. – Пробормотал полковник. – Очень странное. Впрочем, бывают и такие. Наверно.
      Некоторое время они молча пили кофе.
      – Хорошо. Я беру вас. По крайней мере, у меня будет сидеть в офисе человек, который сможет отвечать на телефонные звонки, занимать посетителей и иногда варить мне кофе. Но я должен вас огорчить – платить я смогу вам только в том случае, если у меня будет заказчик.
      – У вас они бывают?
      – Иногда очень состоятельные. В начале года я получил в качестве гонорара вот это. – Полковник повертел на пальце ключи от автомобиля.
      – Какой?
      – Джип.
      – Классная тачка.
      – А в середине года у вас бывают гонорары?
      – До конца года я с заказчиком. Несложное дело – обучение его охранного персонала.
      – Отлично. Вы можете ехать по своим делам, а я посижу за вашим столом на телефоне и почитаю книгу.
      – Что читать будете?
      – Один странный женский роман.
      – Автор?
      – Не автор, а авторша. Так мне сказала подруга. Для сведения: женские романы пишутся исключительно женщинами.
      – Понял. Я ни разу не читал женского романа.
      – По долгу службы я буду вам его пересказывать. – Пообещала Клементия.
      Когда полковник – бывший полковник, а теперь частный сыщик – Максим Рудин наконец уехал по делам, Клементия вымыла чашки из-под кофе и уселась в кожаное кресло сыщика. Она раскрыла книгу и принялась читать, изредка отвлекаясь, чтобы взять из пакета печенье. Книга была в мягком переплете и в ней не хватало первых и последних страниц, поэтому Клементия не знала названия книги, и хотя она могла бы спросить это у подруги Лильки, давшей ей эту книгу, но она этого не делала. Во-первых, для этого ей пришлось бы долго объяснять подруге, зачем ей это понадобилось сейчас, если никогда раньше не интересовало, а во-вторых, было Клементии ну абсолютно все равно какое там у нее название. Кстати, совсем не потому, что книгу эту дала ей Лилька, торгующая книгами на станции метро Белорусская, и как бы рекомендующая ее, а потому, что не запоминала Клементия такую информацию – книга, как книга. Главное, про любовь.
      И Клементия раскрыла книгу.

       ПОНЕДЕЛЬНИК. Утро.
       Я проснулась оттого, что видела тебя во сне.
      И во сне ты был таким же неверным, как и в жизни. Ты спускался по лестнице в какой-то нелепой кожаной фуражке. Ты был не один, рядом с тобой шла роскошная брюнетка и ты призывно улыбался ей той обворожительной улыбкой, на которую когда-то клюнула и я…
      В этом сне ты не заметил меня. Вы прошли мимо, а у меня заболела душа. Я зашла в квартиру, из которой только что вышли вы – это было мое убогое жилье. Пол был затоптан…"
      Это все было во сне.
      Потом я долго лежала в постели и не открывала глаза. Я старалась вспомнить более ранний сегодняшний сон. И вспомнила.
      Я гонялась за каким-то странным крупным цыпленком.
      Я поймала его.
      Я посадила его в кулек, который заменял ему гнездо. Гнездо было из газеты…
      Я старалась разгадать этот сон. Мне он казался каким-то пророчеством. Впрочем, и во сне я знала, что это сон и гадала над смыслом. Смысл я истолковала так: птица – символ семьи. Кулек – это гнездо, дом. Семья и дом. Что я еще хочу?! Именно это. Но как ненадежен мой дом из газеты!..
      Звенит будильник. Надо вставать. Я тянусь за колодой карт. С тех пор, как у меня появился ОН, я почти каждое утро начинаю одинаково: я раскладываю карты. Я гадаю на него.
      В моей колоде ОН самый красивый. Карты говорят мне, что сейчас ОН не с женщиной. Меня успокаивает такая мелочь. Я верю и картам и снам. Особенно я верю в пророчество снов…
       ПОНЕДЕЛЬНИК. Вечер.
      О моих снах можно рассказывать бесконечно…
      Многие сны я разгадываю еще там – во сне. Я сразу понимаю, что мне несет этот сон. Иногда я просыпаюсь в тревоге. И тогда стараюсь прокрутить всю пленку назад, чтобы понять то, что меня так встревожило. Но сон зыбок и бывает, что я никак не могу вспомнить его. Но некоторые сны я буду помнить всю свою жизнь. Особенно те, которые предсказали мне тот страшный исход.
      Несколько лет прошло после смерти моего любимого и единственно верного мне мужчины. Моего мужа. А за полгода до этого я стала видеть пророческие сны… Они мучали меня, лишали всякой надежды. Впрочем, о его смертельной болезни я знала все эти полгода. А сны были страшными. Они были так коротки и так значительны, что каждый жест или фразу я старалась толковать.
      Нет, во сне нет слов. Сон нем. Но во сне всегда знаешь значение слов.
      Мой сон – не взгляд назад. Мой сон – взгляд вперед.
      Мои тогдашние сны говорили мне о моем скором одиночестве. И это случилось…
      Еще полгода мой любимый мучал меня – он приходил в мои сны каждую ночь. Он изводил меня. Я не могла ни на мгновенье забыть о нем – ни днем, ни ночью. Я болела от снов.
      И каждый день я была занята прокручиванием этой короткой ночной ленты…
      Потом он привык к своему новому существованию и не стал приходить ко мне каждую ночь. Однажды он мне сказал, что теперь ТАМ у него много знакомых и что он ТАМ самый старший. Он имел ввиду свое воинское звание и последнюю должность. А перед этим ушел ТУДА его сослуживец: он действительно был моложе его, младше по званию и по должности и трое его подчиненных с последней службы. Он ТАМ был уже не один…
      Однажды он появился после большого перерыва. Я так обрадовалась ему, я плакала во сне уже не от горя, а от щемящей жалости. Я и во сне понимала, что он уже никогда не будет моим. У него ТАМ все было по-другому… Он гладил мои щеки, он спрашивал: «Как ты? Тебе плохо?»
      Мне было плохо. Мне было очень плохо. Он с нежностью и жалостью говорил, что не может быть со мной. И что у него ТАМ уже есть д р у г а я…
      Я понимала и во сне, что он уже никогда не будет моим. В моей душе не было ревности к той, другой. В моей душе была только боль. Боль от потери.
      Потом пришла другая боль.
      Эта боль была не меньше, чем первая.
      Эта боль была о себе…
      Мне было жаль теперь себя.
      Я стала бесконечно думать о своей жизни и своей судьбе.
       И ничего хорошего будущее не сулило мне…

      Клементия заложила палец в книгу…
      Потому что в это время зазвонил телефон, и она взяла трубку, чтобы четким, хорошо поставленным голосом произнести:
      – Агентство «Аргус». Услуги населению. Помощник комиссара Клементия слушает…
      Клементия знала, что полковнику Максиму Рудину вряд ли понравится то, что она называет его комиссаром, но тут уж она ничего с собой не могла поделать, к тому же, она полагала, что у всех нормальных людей есть чувство юмора. У самой Клементии это чувство присутствовало.

      Москва поразила Анну своей чистотой. Вот уж никогда бы не подумала, что можно навести в ней – такой бестолковой и суматошной – порядок, – удивилась Анна. Она помнила, какая грязная была столица каких-то пять лет назад: при входе в метро «Кузнецкий мост» лежали кучи мусора – кочерыжки вареной кукурузы, пакеты из-под соков, пустые пивные банки, коробки из-под бананов и горы всякого другого хлама. Когда Анна увидела этот хлам летом, во время одного из своих приездов из Германии, то это не так уж и возмутило ее. Но когда в следующий приезд – зимой – она увидела все те же кочерыжки, ей стало стыдно за всех москвичей и всех русских, вообще. В этот же приезд не было ни старого мусора, ни нового. Вот так перемены, – не без удовольствия произнесла вслух Анна, – к чему бы это?..
      … Рано утром Анна составила график посещения некоторых издательств. Она хотела поручить все дела с издательствами своему литературному агенту, но так как не договорилась с ней о встрече, то и не застала ее в Москве.
      Еще раз посмотрев график, Анна отметила, что еле-еле успевает вернуться обратно с дневной электричкой – она боялась ездить вечером общественным транспортом, к тому же этот пригород был ей совершенно незнакомом, также как и его репутация. Тогда она вычеркнула один пункт, но потом, подумав, внесла его опять. Кто знает, когда я еще здесь буду, вздохнула Анна и вышла из дому. Первым по списку стояла «Вечерняя Москва».
      … Когда Анна выписывала пропуск у дежурной, чтобы пройти в редакцию, и подала ей свой паспорт – такой здесь был установлен строгий порядок, – то уронила записную книжку. И пока она ее поднимала, то обратила внимание на вошедшего в вестибюль мужчину – на нем была тирольская шляпа с сереньким перышком за лентой. Она отметила про себя – мужчина недурен собой, но совершенно не соображает, что ему надо носить – шляпа была ему явно не к лицу…
      После «Вечерней Москвы» она поехала на Беговую – в маленькое частное издательство, где у нее была договоренность о встрече. И там на заправке – около улицы Поликарпова – она неожиданно увидела мужчину в тирольской шляпе с таким же серым пером. Что им, носить больше нечего, подумала Анна, и даже улыбнулась сама себе. Мужчина между тем спросил что-то в киоске, мельком взглянул на Анну и заторопился к своему джипу.
      … Пробыв в издательстве около полутора часов, Анна вернулась на станцию метро и через полчаса уже была на Менделеевской возле еще одного издательства, куда она и направлялась. И когда она подошла к газетному киоску, чтобы купить газету, то и здесь увидела мужчину точно в такой же шляпе с сереньким перышком. Она не видела его лица, а со спины он показался ей сутулым и невзрачным. Надо же, как москвичам пришлась по вкусу эта дурацкая шляпа, подумала Анна, совершенно не одобряя их выбор. К тому же, кажется, еще и не сезон – осень выдалась очень теплая.
      Этот день оказался плохим и неудачным: все было не так, как она планировала, да и без автомобиля – на общественном транспорте – было трудно передвигаться по Москве. И Анна заторопилась домой.
      Но в этот день произошло еще одно событие, неприятно поразившее Анну, она переходила дорогу и уже занесла ногу на узкий тротуар, когда совершенно неожиданно из-за поворота вылетела машина. И Анна, вместо того, чтобы отскочить к стене, совершенно оторопела. Как завороженная, она смотрела на надвигающийся на нее автомобиль, видела спокойные и холодные глаза водителя, словно тот выполнял какую-то важную миссию, и не могла сдвинуться с места. Взвизгнули тормоза, машину занесло на тротуар и развернуло, посыпались стекла громадной витрины магазина…
      Сразу собралась порядочная толпа, Анну оттеснили и она не увидела, как из кабины автомобиля на тротуар вывалился человек – он был в короткой кожаной куртке. Вывалившийся не сразу поднялся с колен, ему пришлось схватиться за открытую дверцу автомобиля, по тыльной стороне руки прямо через голубоватую надпись татуировки «nо problem» стекала тоненькой струйкой кровь… Всего этого Анна уже не видела, потому что в этот момент она уже была в нескольких метрах от катастрофы. Почти пробежав несколько десятков метров, она заскочила в маленькое кафе и только там перевела дух. Заказав чашку кофе, она, неожиданно для себя, попросила у мужчины, сидевшего за соседним столиком, сигарету. И пока она прикуривала, мужчина молча рассматривал ее.
      – У вас что-то случилось? – Спросил он, после того, как Анна откашлялась после первой же затяжки.
      – С чего вы взяли? – Анна попыталась быть как можно беспечнее, но это у нее не очень получилось, потому что мужчина повторил свой вопрос.
      – Вы ведь не курите, – скорее не спросил, а ответил мужчина, – и вы очень взволнованы. Так что же произошло, причем минут пять назад?
      – Понимаете, на меня, кажется, пытались наехать автомобилем. Сбить…
      – Почему вы так решили? – Спокойно задал вопрос мужчина, придвинув свой стул поближе к Анне.
      – Не знаю, но у меня такое чувство, что этого водителя и его автомобиль я сегодня видела несколько раз в течение дня. – И Анна рассказала совершенно незнакомому мужчине, при каких обстоятельствах она видела этот автомобиль.
      – Но, вернее, мне только кажется, что я его видела. – Поправилась она.
      – Это вам, скорее всего, действительно показалось, вон какая огромная Москва. Вы говорите, что были в этот день в районе Парка 1905 года, Менделеевской и на Беговой. Вы ведь, не москвичка?
      – Нет, но я доучивалась здесь и недолго работала.
      – А вот если бы вы долго работали, или хотя бы взглянули на схему московского метро, – засмеялся мужчина, – то тогда бы знали, что перечисленные вами станции метро находятся рядом. И этому автомобилю вместе с водителем ничего не стоило оказаться именно перед вашим носом в подходящее время, когда вы смотрели по сторонам, переходя дорогу. Вот и все.
      – Но почему тогда я видела его в вестибюле редакции «Вечерней Москвы», когда выписывала пропуск? Почему он оказался на Беговой?
      – Простое совпадение, – перебил ее мужчина, – хотя занятно. Занятно увидеть тирольскую шляпу на трех мужчинах – на красавце, сутулом и еще на каком-то неизвестном, который оказался на заправке. – И он рассмеялся.
      – Это не совпадение. – Холодно сказала Анна. – Мужчина, который наехал на меня на тротуаре, был без шляпы и без пера, но мне, кажется, он очень походил на того, в шляпе с пером.
      – Так кажется или все-таки походил? – почти со смехом спросил мужчина.
      – Не знаю. Но у меня такое чувство, что это вовсе не совпадение. И что они все на одно лицо, и что это как-то связано со мной. – Чисто по-женски – сбивчиво и нелогично – ответила Анна. – Это был один и тот же человек… – Уверенно добавила она.
      – Скажите, а чем вы занимаетесь? – все еще улыбаясь спросил мужчина.
      – Я пишу книги.
      – И в каком же жанре?
      – Женские авантюрные романы. И вот не так давно вышел в свет мой первый детектив. Он может быть, не такой уж удачный, потому что одновременно с ним писала и другую работу – женский роман, но детективный жанр меня очень привлекает.
      – Сегодня я уже слышал о таком жанре – женский роман. Правда, не знаю что это такое, но подозреваю. А вот что такое детектив я очень хорошо представляю. И думаю, что мне понятна ваша реакция на случайные совпадения – вы просто вошли в роль. Детектива. Кстати, я тоже люблю детективный жанр. Но совсем по иной причине – я следователь.
      – Вот как! – С интересом посмотрела на него Анна.
      – Следователь я бывший. Сейчас у меня частная практика. Так, мелочи – охрана частного бизнеса, обучение охранников. Все это носит условное название – услуги населению. Иногда я занимаюсь и расследованием промышленного шпионажа.
      – Какая промышленность? Она разве существует – ведь все развалено? Какая охрана, если все теперь становится достоянием гласности! Да теперь любой считает себя журналистом и этот «любой» также считает своим гражданским долгом растрезвонить о военных объектах, о которых он раньше никогда и не слыхивал.
      – И все-таки есть и промышленный шпионаж и средства охраны от него.
      – Хорошо. Убедили. Но мне пора идти. Мне еще добираться до электрички, она уходит с Ярославского вокзала.
      – Хотите, я вас довезу? У меня машина здесь неподалеку.
      – И это предлагаете вы – сыщик – женщине, которая пишет детективы? Ехать с незнакомым мужчиной? Ни за что.
      – А мы познакомимся. – Мужчина полез в свой бумажник и достал визитную карточку. – Вот, Максим Рудин.
      – Но ваша визитка может быть поддельной, если не отходить от условий жанра…
      – А я вам покажу и водительские права, уж им то поверите? – Улыбаясь сказал бывший сыщик – Максим Рудин.
      – Хорошо, ваши документы усыпили мою бдительность: я согласна ехать в вашей машине. – Со вздохом ответила Анна.
      – А вы мне не сказали как зовут вас?
      – Анна. Просто Анна. Фамилия обязательна?
      – Как хотите.

      – И как наша героиня женского романа? – Спросил Максим на следующий день, едва переступил порог своего кабинета. – Кстати, буду с вами на «ты». А пока, вернемся к нашей героине. Меня стали интересовать подробности.
      – Это довольно грустная история. – Сообщила Клементия. – Я вчера только начала читать, к тому же в ней нет начала, так что рассказывать пока нечего, а еще – мне было некогда – я компьютер осваивала.
      – Ну и как? Освоила?
      – Не очень успешно. Кажется, что я что-то у вас испортила. Я всегда так – сначала нажимаю на кнопочки, а потом читаю для чего они.
      – И о какой же кнопочке ты читала потом? – С ударением на последнем слове спросил Рудин.
      – Да вы и сами догадались. Эф восемь. – Клементия вздохнула. – А у вас там что-то важное записано? Я сначала нажала, а когда это «что-то» исчезло, я позвонила своему школьному приятелю, а он сказал: «ну и дура, тыкаешь, а потом спрашиваешь, что это такое».
      – Плохо, Клементия. Очень плохо, просто ужасно. В первый же день ты мне нанесла убытку, может, на миллион. Я тебе сейчас книгу дам по компьютерам. Я тоже плохо знаю компьютер и пользуюсь пока очень старыми программами, а ты мне поможешь освоить новые…
      Клементия поняла, что полковник совсем не сердится за уничтоженную информацию.
      – И что же, нельзя восстановить то, что я стерла?
      – И как эта директория называлась, которую ты стерла? Ты можешь вспомнить?
      – Если вы не можете вспомнить, то я и подавно не смогу. – Клементия притворно вздохнула, показывая как ей грустно оттого, что она нанесла вред такому хорошему человеку, каким является ее новый шеф – Максим Рудин.
      – Ну и ладно, – полковник Рудин готов был выругаться, но сдержался. Не будет же он ругаться при этой курице, как он за глаза окрестил Клементию.
      Красивая курица Клементия все еще переминалась с ноги на ногу, когда опять зазвонил телефон.
      – Еду. – Коротко бросил Рудин.
      – А мне что делать?
      – Записывай, Клементия, телефонные звонки, полей цветок, сходи на почту и купи конвертов и марок, не забудь при этом взять чек, потом выпей чаю, наклей по марке на каждый конверт и продолжай читать свой роман. К компьютеру без меня не подходи. – Строго наказал он. – Можешь взять и эту книгу по компьютерам. Но только читай и никуда не нажимай. Приеду – все спрошу.
      Рудин уехал, а Клементия в раздумьи еще немного постояла, словно принимая решение в пользу того или иного дела. Решение она приняла – уселась опять в кресло – читать. Что ж еще делать, если начальника нет. А на почту она сходит чуть позже.
      Клементия опять раскрыла книгу.

      ВТОРНИК
       Когда я осталась одна, мне было далеко до сорока…
      Мне было всего тридцать два. Но сорок… Для меня это звучало как СРОК. Срок, после которого обрывается лучшая часть жизни. Мой срок наступил значительно раньше.
      Долгие месяцы мои мысли были заняты воспоминаниями о нем. Моем любимом. Такие же долгие месяцы я жалела себя. Одинокая старость – это не жизнь. И я со страхом ждала приближения сорока… Срока.
      Почему я не делала попыток изменить свою жизнь? Ведь мне было совсем не сорок, а лишь немногим больше тридцати.
      Это было просто невозможно. Невозможно было полюбить кого-то, пока не умерла моя любовь. А она умирала мучительно долго. Да так и не умерла.
      Потом отчаяние, которое охватывало меня в первые годы одиночества сменилось на спокойную… обреченность. В первое время у меня часто бывало такое состояние, которое поселило в моем мозгу мысль, что выход у меня один. И что он самый лучший – закрыть навсегда глаза. Но я слабый человек, я хотела, чтобы ЭТО случилось как-то без моих усилий – просто однажды совсем не открыть глаза. И я думала об этом всякий раз, когда оказывалась дома ОДНА…
      Так незаметно прошли еще два года. И мне казалось, что я уже достигла сорока лет. А в моем представлении: сорок – это черта. Сорок – это подведение итогов. Итогов той – прошедшей жизни. И подведя черту, сорокалетняя женщина с грустью, а чаще с отчаянием делает невеселый вывод: а счастья-то и не было…
      А у меня было ли счастье? Неправдой было бы утверждение, что не было его. ВСЕ было. Было счастье, да только мало мне его оказалось. И дом мой когда-то полон был любви. БЫЛ… И это потом все изменилось и любви не стало.
      Мне еще не было сорока, но я себя чувствовала такой вот – сорокалетней…
      Сорокалетняя женщина – это мудрая женщина. Она уже не молода, но ведь она еще и не стара.
      В сорок лет женщина действительно подводит черту. Однако она не хочет смириться с возрастом – она же еще может любить! В такие минуты у нее появляется отчаяние. Появилось оно и у меня, но… значительно раньше.
      Именно в этот период я и познакомилась с ним… ДРУГИМ
      ОН всегда чувствовал, когда можно взять что-то совершенно бесплатно. Он как-то говорил мне, что никогда не откажется от хорошего товара, за который, к тому же, не надо платить… И совершенно четко сказал, что это в первую очередь касается его отношений с женщинами.

      Клементия взглянула на часики и захлопнула книгу.

      В этот день Варвара собиралась навестить свою подругу Анну на даче. Но так как по своей природе она была флегматична и любила долго поспать, то смогла принять это решение только к обеду. Но уже собравшись в дорогу, она взглянула на часы и решила, что у нее еще есть время выпить чашку кофе и выкурить сигарету. Когда она, наконец, была уже почти готова выйти из дома, то выяснилось, что пошел дождь. И тут только Варвара вспомнила, что забыла в пятницу забрать свой плащ из химчистки. Немного поразмыслив, она открыла платяной шкаф и вытащила светлый плащ Анны. Чуть длинноват и широковат, но ничего, подумала Варвара, зато он мне очень идет – умеет же эта Анька выбирать вещи. В прихожей она еще раз с удовольствием оглядела себя в зеркале и отметила большое сходство с Анной. Тогда, чуть поколебавшись, она вернулась в комнату и решительно дернула ручку коричневого кейса, который так и лежал на круглом обеденном столе со вчерашнего дня. Это хорошо, что Анька его бросила, наверняка что-то купила себе новое – решила Варвара и с кейсом в руках вышла в прихожую. Надо же, продолжала она думать о подруге, вот уже новые вещи выбрасывает, вот кейс, он еще такой шикарный. Да он совершенно новый, решила она, внимательно рассматривая рисунок кожи. А ведь были времена – не такие уж давние, – когда мы в общежитии всей комнатой пользовались одной сумкой. Кстати, тогда это была моя сумка.
      Она еще немного повертелась перед зеркалом и осталась очень и очень довольна собой. Потянувшись к выключателю, она окинула взглядом прихожую и вдруг увидела на столике у трюмо мобильный телефон Анны, нисколько тому не удивилась – подруга всегда была рассеянной – сунула его в кейс.
      …Когда Варвара была уже на вокзале, часы на перроне показывали три часа дня.

* * *

      Из криминальной хроники. "Вчера в подмосковном дачном поселке «Фортуна» найден труп женщины. Ее личность пока не установлена: при ней не обнаружено каких-либо документов.
      Предположительная версия – убита с целью ограбления – кажется сомнительной: на жертве дорогое фамильное кольцо в старинной оправе и золотые серьги с бриллиантами. Однако при ней не оказалось никаких других вещей. Вряд ли такая женщина – в дорогом светлом шелковом плаще – могла путешествовать без сумочки или кошелька. Так что версия остается в силе – убийство с целью ограбления. Вероятно, в ближайшее время следственным органам удастся сообщить что-то конкретное об этом печальном происшествии, потому что дорога до дачного поселка обычно очень оживленная и конечно же найдутся свидетели, которые что-то видели. Однако совершенно непонятно, почему женщина сошла с хорошей асфальтированной дороги, которая вела к поселку, на глинистую тропу – вдоль дороги, по которой приятно ходить лишь в хорошую сухую погоду, а уж никак не после вчерашнего дождя»

* * *

      Анна понапрасну ждала Варвару весь день, вечер и весь следующий день – та не приехала. Телефон в доме не работал, а идти по дождю до ближайшего автомата возле магазина ей не хотелось – вторые сутки накрапывал дождь, а плащ Анна оставила в квартире у Варвары. Свой мобильный телефон она, видимо где-то тоже оставила, скорей всего у Варвары, в прихожей…
      Она полистала свои записи, но ни читать, ни, тем более, писать ей не хотелось, она встала и включила телевизор, совсем убрав звук – узнать лишь прогноз погоды. Просидев еще минут пять у безмолвного экрана, она решила спуститься вниз – на кухню, приготовить себе скорый ужин, чтобы успеть к передаче прогноза. Но когда она, взяв поднос, поднялась в себе наверх, то шла уже криминальная сводка. Сейчас Анну интересовала подобная информация – она собиралась еще раз попробовать себя в детективном жанре. Однако то, что она потом увидела потрясло ее до глубины души: на экране показали… ее собственный труп. Длинный белый плащ, коричневый, немного примятый кейс, который она когда-то покупала в Москве, а сейчас он должен был лежать на столе в квартире у Варвары..
      … И самое главное – тяжелое фамильное кольцо на указательном пальце – именно так любила она его надевать… Кольцо… Анна судорожно схватила свою руку… без кольца. Господи, вспомнила – она ведь оставила его на полочке в ванной комнате, у Варвары… Но быть может, то кольцо лишь похоже на ее собственное…
      Что говорил комментатор, она не слышала, потому что не сразу сообразила прибавить звук… Она была так ошеломлена увиденным, что тотчас же стала лихорадочно собираться в Москву.
      Бросая все в кейс, Анна вдруг остановилась с белой блузкой в руках: куда она поедет на ночь глядя?.. Ну, что она за дура? Нужно сначала позвонить Варваре и пусть та объяснит, как ее – Анны – вещи оказались на какой-то тетке?! А потом и паниковать. Завтра утром она пойдет на электричку, а там на вокзале и позвонит своей бестолковой подруге. Которая всегда была способна влипнуть в какую-нибудь историю.
      Анна совсем забыла, что именно эта бестолковая подруга Варвара должна была и приехать сегодня к ней днем. Но так и не приехала.

      – Вы считаете, что я хорошо справилась со своими обязанностями? Ну прямо не ожидала, что вы оцените мои старания. – Удивилась Клементия, перекладывая в новую папку бумаги, которые полковник Рудин привез с собой. – Может их лучше зарегистрировать?
      – Нет. Это дело архивное. Я принес его, чтобы восстановить некоторые детали этого дела. Ты подшей их аккуратненько, а на самой папочке сделай надпись цветным фломастером «Банкир». Только не на торце.
      – Вы мне раскажете об этом деле?
      – Клементия, у тебя только одна здесь функция – не мешать мне.
      – А помогать? Вам же помощник нужен был.
      – Вот и помогай. Если прошу что-то делать – делай. Не прошу – не делай. Все ясно?
      – Так точно, господин полковник частного сыска.
      – Свободна. Иди, Клементия, на кухню, свари мне чашку кофе и можешь идти домой. Завтра же будешь печатать на компьютере – я все тебе покажу. Да, а как твой роман?
      – Нормально развивается. Но все еще очень грустный. Но мне кажется, что она ему еще покажет зубы.
      – Кто и кому?
      – Да героиня эта. У нее жуткий роман с очень жестким мужчиной. В общем, ситуация такая – она его любит, а он ее – нет. Это я заглянула вперед.
      – А что, у нее нет имени?
      – Да пока она никак себя не называет. Странная женщина.
      – А как роман называется?
      – Я не интересуюсь названиями. К тому же, первые листы все равно оторваны – эту книжку уже читала моя подруга Лилька – она ужасно с книгами обращается, а я же на книжку сразу одеваю кожаную обложку, меня мама так учила делать.
      – Хорошая у тебя мама. Как только дочитаешь, Клементия, так ты сними обложку и посмотри, что же это за книга, может быть там сохранилось название.
      – Хорошо. Так я пойду? Я в метро всегда читаю, а вы?
      – Я в метро редко езжу. У меня машина.
      – Так я пошла?
 
      В метро Клементия принялась читать.

       СУББОТА. Вечер
       Я полюбила его отчаянно и безнадежно.
      Почему же это было безнадежно? Потому лишь, что его устраивало только мое тело. Он часто признавался мне, что я для него, как кукла и, что находясь со мной, он как бы находится с какой-то другой женщиной. Он говорил, что облекает меня в образ любимой женщины. Иногда, правда, мне казалось, что он любит меня, да ведь и были же этому подтверждения. Нет, об этом он никогда не говорил и в нем все протестовало против моего появления в его жизни. Он часто был просто груб со мной и даже жесток. И меня охватывало отчаяние от безнадежности. Но я не могла расстаться с ним сама. Хотя бы до тех пор, пока он сам со мной не расстанется.
      В самом начале нашего знакомства он поставил условие: изменить внешний облик. И даже добавил обидное – привести себя в порядок. Зубы, лицо, прическа… Я смолчала, но внутренне все во мне запротестовало. А потом… полностью подчинилась, чтобы изменить себя.
      Я стала тщательно следить за собой: модная короткая стрижка, элегантная оправа очков, постоянный запах дорогих духов, одежда…
      Эти изменения вначале обрадовали его. И не просто обрадовали, а даже несказанно удивили. Однако улыбка удовлетворения лишь на мгновенье появилась на его холеном лице. В основном же ему никогда и ничего не нравилось во мне: не тот стиль, не тот характер, не та внешность… К тому же, слишком серьезна и молчалива. Привлекало лишь тело и ум. Я по своей провинциальности и наивности считала, что женщины все одинаковые, но он постоянно говорил мне о моей страстности и для меня это было большой неожиданностью…
      Но между тем я чувствовала, что он меня часто просто ненавидит. За что? Хотя бы за то, что ему приходится спать с такой незначительной женщиной, какой была в то время я.
      У меня не было фамильных драгоценностей…
      Мой род не был ни княжеским, ни графским…
      Я не была дочерью министра, президента или академика…
      Его бы устроила даже дочь простого профессора, потому что сам он уже был профессором и балотировался в член-корреспонденты.
      В его понятии женщин из таких – высших – кругов можно любить проcто за то, что они из этих кругов. Таких женщин любят, несмотря на их возраст, отсутствие ума и красоты… А чем ценным обладала я? НИЧЕМ. Но может быть, основным моим недостатком – так я себя утешала – был мой возраст? Но я знала, что даже если бы я обладала чем-то ценным, он нашел бы за что меня не любить.
      Он часто говорил всем, что женится только на молодой. Идеальный вариант – на семнадцатилетней.
      Я знала, что так и будет.
      – У тебя нет никаких шансов на мою взаимность – я люблю молодых. И это непреодолимо.
      Обо мне же он как-то сказал мимоходом:
      – Никогда.
      Ну что-то же тянуло его ко мне?
       СУББОТА. Поздний вечер
      Иногда я задумывалась о себе. Почему я становилась рядом с ним такой рабыней, а чаще всего просто дурой… Из которой можно вить веревки. Почему я так безропотно сносила его грубости? Почему не рассталась, если мне так было тяжело с ним?
      В том-то и дело, что виновата была всегда я сама. У нас были нормальные дружеские отношения, мы были прекрасными партнерами и не только деловыми. И мне не стоило думать, что если мужчина лежит с женщиной в постели, то значит он ее любит. Была я в какой-то степени просто глупа, представляя себе такую единственно мне известную модель отношений. Я же провинциалка. Для провинции это действительно подходило, но для города Москвы – нет.
      Впрочем, не сразу же я поняла, что наши отношения развиваются по какой-то другой модели. Да и как мне было это понять? Если звонит мне мужчина, назначает встречу, улыбается, целует руки… Как мне все это оценивать? К тому же, мил и приветлив. Вместе ходим в кино, театр, иногда ездим за город… Он оказывается прекрасным собеседником, правда, достаточно резким в суждениях, но и это мне кажется симпатичным из-за необычности поведения – в моих кругах так вести себя было не принято. Мое окружение в своем большинстве – люди пресноватые из-за своей воспитанности и интеллегентности. Словом, человек этот был совершенно иным.
      В то время он занимался научным бизнесом, впрочем, оставаясь все-таки ученым. И когда мы только познакомились, он только стал доктором наук. И был страшно честолюбив. Кстати, потом оказалось, что люди науки не могут быть иными. Но это потом я сделала такие выводы. А пока мне казалось, что вместе с ним я вошла в недоступный мне ранее научный мир. Мир же оказался не научным, а каким-то околонаучным. Боже, какие там кипели страсти, какая грязь выливалась друг на друга, какие войны велись из-за крошечной мелочи – в каком порядке упоминать фамилии соавторов незначительной научной статьи в зарубежном журнале.
      К его науке я не имела никакого отношения, правда, потом мне пришлось работать под его руководством, но это была уже не наука, а только бизнес…

      Клементия захлопнула книгу и сунула ее в сумку – пора выходить. Метро «Щелковская».

      – Алло! Варвара? – Голос на том конце провода был резким и неприятным.
      – Кто это? – Тревожно спросила Анна, которая только что вошла в квартиру к Варваре.
      – Варвара, Варвара! – Торопился голос. Ах, как мне жаль твою подругу – эту гордячку Анну. Ты ведь уже знаешь? Вчера ее показывали по телевизору, – незнакомка затараторила так, словно у нее уходил поезд, а она должна была дочитать заготовленный текст до конца… – Вернее, не ее саму, а ее труп. Представляешь, какой я испытала ужас, ведь только позавчера ты мне сказала, что она приехала из своей заграницы? Это точно была она?
      Анна попыталась вставить хотя бы слово, но ей это не удалось.
      – Извини, электричка уходит, вечером я тебе еще позвоню. Ты расскажешь мне все подробности.
      И трубка замолчала.
      Ошеломленная Анна стояла с телефонной трубкой в руке: ей было неприятно от подобного соболезнования, и она ничего не могла понять. Почему надо сразу же считать чей-то труп, показанный мельком по телевизору, трупом Климовской? Это что, теперь так шутят? Насколько я понимаю – та женщина только ее чуть-чуть напоминает, к тому же – издалека. И неизвестно еще чей это труп… И, вообще, откуда такая информированность? Я тоже иногда смотрю телевизор, но мне и в голову не придет кому-то звонить лишь потому, что показалось… И где эта Варвара? Куда ее занесло? Зачем всюду она включила свет? Почему в квартире такой беспорядок, ведь это совершенно непохоже на Варвару: при всей своей безалаберности – она педантична. Ах, все понятно, она меряла мои вещи, решила Анна, внимательно осматриваясь.
      Следующий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.
      – Вам поручено передать следующее сообщение, – бесстрастным металлическим голосом вещала телефонная трубка, – все то, что случилось с вашей суетливой подругой Варварой – предназначалось вам. Подруга – лишь досадное недоразумение.
      – Какое недоразумение? О чем вы говорите? Что происходит? Это что – шутка? Кто вы? – Закричала в ответ Анна, но телефон уже замолчал.
      Уже в метро Анна вспомнила, что вообще-то она хотела кроме всего прочего взять свой мобильный из квартиры Варвары, но возвращаться уже не хотелось.

      В этот день Клементия по просьбе Рудина пришла на работу, несмотря на то, что была суббота. У «комиссара Мэгре», как за глаза называла она полковника Рудина, было плохое настроение и скверный клиент, который требовал отложить все дела и заняться только его персоной. По кислой физиономии «комиссара» Клементия видела, что ему страсть как не хочется браться за это дело. Дело же было наверняка проигрышным – найти сбежавшую девицу, которая к тому же еще и прихватила с собой часть очень ценных или суперважных бумаг. И теперь без этих бумаг клиент не мог ни спать спокойно, ни есть с аппетитом.
      – И что же вы раньше не вспомнили об этих бумагах? – Задал вопрос «комиссар». – Уж не один год прошел.
      – Да как-то мне и в голову не приходила мысль, связывать их исчезновение с увольнением рядовых сотрудников. Самых рядовых и самых незаметных. – Зачем-то подчеркнул он.
      – А что же теперь изменилось? Что-то случилось?
      – Нет. – Очень поспешно произнес клиент – мужчина неопределенного возраста в дорогом длинном темном плаще, наглухо застегнутом до самого ворота. У него были массивные темные очки, в руках – черная папка из тонкой кожи на молнии, которой он все время вертел, чем сильно раздражал Клементию. – Нет и нет. Ничего не случилось, просто я вдруг вспомнил о тех бумагах – они мне срочно понадобились.
      – А почему вы не хотите обратиться в органы – официально? У них ведь больше возможностей. Я ведь занимаюсь несколько иными делами и это не сыск. Частный сыщик – это, знаете ли, ограниченные возможности. Да у меня и в уставе написано «консультационные услуги населению», а не частное расследование.
      – Но ведь вы заниматесь сыском? У меня такие о вас данные, да и связи у вас остались, по сообщению… – тут посетитель запнулся, – некоторых осведомленных лиц, вы все еще поддерживаете эти связи, несмотря на то, что вы на пенсии. И к тому же – дело деликатное, и, возможно, я в своих домыслах ошибаюсь…
      – Мне понятна ваша деликатность, но все-таки, я служил несколько другому ведомству – военному, а не Министерству внутренних дел, и связи у меня в этих кругах совсем незначительные. Ведь после выхода на военную пенсию, я всего пять лет работал в органах.
      – Да, но каких лет! – Воскликнул посетитель, желая взять «комиссара» на комплимент. – Я ведь не с улицы к вам пришел, – продолжал мужчина, – вас порекомендовали мне очень известные люди.
      – Вы представляете себе, как я буду разыскивать женщину, не имея выхода к информационной сети, к тому же – брачного возраста, которая, может быть, уже с пяток фамилий поменяла за годы. Она могла умереть, могла сесть в тюрьму, могла просто уехать зарубеж.
      При слове «зарубеж» клиент переменил позу, что по понятиям Клементии, означало – ему стало интересно.
      – Зарубеж, говорите? Вот об этом я как-то не подумал. Хотя, грешен, лгу. Думал я и об этом. И совсем недавно. А что? Все может быть, – пробормотал он и даже, как показалось Клементии, заерзал на стуле. – Хотя вряд ли, она не говорила ни на одном языке, кроме русского. Я не назвал бы ее способной к изучению языков. Вряд ли, – сам себя успокоил он и действительно внешне стал совершенно спокойным. – Но если быть откровенным, то я не знаю какой она кончала институт, может быть даже гуманитарный… – Совсем неуверенно пробормотал он. – Она, знаете ли, была такой темной лошадкой. Да, она всегда была себе на уме. – Уже уверенно добавил он.
      – Так как мы порешим с вашим делом? – Спросил «комиссар». – Оставьте сведения о себе и контактный телефон, а я вам через пару дней перезвоню.
      – Станислав. Станислав Круглов. – Спешно произнес посетитель и зачем-то записал свое имя на визитке, которую он держал в руке, но все еще не подал «комиссару», а потом машинально сунул в карман своего плаща. – Телефона у меня сейчас нет, вернее, я не буду сидеть у телефона, лучше я сам вам позвоню через два дня. А сведения о моих сотрудниках, точнее, а двух сотрудницах, мною подозреваемых, я вам привезу завтра же. – Так их уже двое? Вы же только что говорили об одной? – Брови «комиссара» поползли вверх.
      – Да. Это две женщины и обе могут взять эти бумаги. Сначала я думал об одной, а теперь совершенно очевидно, что их двое.
      Клементии не нравился посетитель, он был красив какой-то северной красотой – холодной и неживой. У него были светлые брови и такие же светлые волосы. Ей никогда не нравились блондины, да еще с голубыми глазами – она считала таких людей поверхностными и лживыми, не способными на большие чувства. Клементия была молода и ни разу не была влюблена. Но она твердо знала, что не позволит кому бы то ни было унижать ее светлые чувства. Она еще раз посмотрела на посетителя, оценив его высокий рост и стройную фигуру, но еще раз мысленно сказала себе строгое «нет». Нет, у нее будет не такой возлюбленный. Он будет стройный, красивый, но не такой холодный, холеный и надменный. Клементия любила людей душевных, вот таких, хотя бы, как «комиссар». Еще она любила таких же душевных героев романов, да и героинь – тоже, ну таких как эта женщина из женского романа, название которого она так и не удосужилась спросить у подруги Лильки.
      Посетитель уже уходил, когда зазвонил телефон. «Комиссар» сам схватил трубку и Клементия поняла, что он уже страшно взвинчен, поэтому она нисколько его не осудила за то, что он нагрубил кому-то в трубке. Ничего, один раз может нагрубить и «комиссар», решила Клементия, не все же ему быть душевным.
      Интересно, подумала Клементия, почему он не дал комиссару номер своего мобильного? У него же телефон из кармана торчал… Неприятный типчик, хоть надо отдать должное красив собой…
      После ухода обоих Клементия, сделав несколько упражнений по системе йогов, которых она, впрочем, не очень уж и уважала, придвинула к себе книжку, которую она все это время прятала под стопкой бумаг.
      Клементия опять принялась читать книгу.

       СУББОТА
       Когда в первый раз он пришел ко мне домой, мы долго говорили. О взглядах на жизнь, на любовь. Он пробыл уменя тогда два дня.
      – Мне нравится у тебя – чистая постель и умная женщина. Пожалуй, из всех женщин, встреченных мной в жизни с учеными степенями и без них, ты – самая умная.
      В другой раз он удивил меня высказыванием другого рода.
      – Ты хочешь, чтобы я стал академиком?
      – Да, хочу. Но тогда мы расстанемся?
      – Не думаю. Думаю, что мы будем с тобой знакомы долгие годы. А может быть, всю жизнь.
      Ради таких слов я и терпела все унижения?.. Да, для меня эти слова были похожи на драгоценности в глыбе пустой породы. Но потом оказалось, что это всего лишь блестки кварца – песка…
      Он был большой знаток человеческой подлости. И однажды он сказал, что общаясь с ним, я стану намного хуже. Я промолчала, потому что не верила. (Верила я со всей своей наивностью, что общаясь со мной он сам станет лучше.)
       ВОСКРЕСЕНЬЕ. Утро
      Ему было плохо. Он пришел опустошенный и молчащий. Впервые за наше знакомство он стал говорить о своей душевной муке. И я жалела его и гладила по голове, совсем как ребенка:
      – Ты еще будешь счастлив, ты полюбишь молодую красивую женщину и она полюбит тебя.
      Именно эти слова он и ждал от меня.
      – Ты хочешь со мной расстаться? – Спросила я.
      – Что ты, мне и в голову не приходило. Я возле тебя хоть отогреюсь…
      С самого первого дня нашего знакомства он довольно жестко обозначил границы наших отношений: никакой любви.
      – Вот где она у меня, – резанул он по горлу ребром ладони.
      И пока я не переступала эту обозначенную границу, сохраняя дружеские отношения без какого-либо намека на любовь, то все было нормально – он был доброжелателен и учтив. Но как только его доброжелательность я воспринимала как проявление любви – он тотчас же сверепел.
      – Я свободен! – Орал он. – Не смей за мной шпионить! Я выберу ту, которую сам выберу! Имей гордость – не вешайся на шею человеку, который тебя не любит. Мы только друзья…
      Вот тут-то он ошибался: я не вешалась ему на шею. Никогда. И никогда не разыскивала его и не звонила ему сама. Позвонит – я рада. Не позвонит – жду звонка.
      Вообще-то, это для меня была какая-то кабала. Я считала себя человеком с характером, потому что всегда имела собственное мнение и ко мне приходили люди решать свои проблемы, но тут… мистика какая-то. Против своей воли я становилась безвольной. Он мог позвонить поздно вечером и назначить свидание в совершенно неподходящее для меня время. И что же делала я – женщина с характером? Безропотно шла на его зов. Как кролик в пасть к удаву. (Потом я, правда, напишу об этом статью под названием «Пользователь». Это как раз о таком рабстве, но в тот момент я еще не научилась отфутболивать от себя подобного «пользователя».)
      Вообще-то, мы часто ссорились. После таких ссор я бурно переживала. И обязательно плакала. Нет, не при нем. При нем же молча уходила. И как считала – навсегда. И вот именно после этого я где-то в укромном уголке разряжалась горючими слезами. После этого еще какое-то – весьма долгое – время я убеждала себя, что это очень хорошо – ссора. И что я – сильная женщина, потому что у меня хватило сил, наконец-то, его бросить. Все. Он был в прошлом. Так я считала. И он не напоминал о себе все это время. И вот как раз в тот момент, когда я чувствовала себя свободной и счастливой, появлялся он. Он мог просто позвонить и молчать. Он мог просто приехать и тоже молчать. И никаких объяснений или извинений.
      – А ничего не произошло. – Мог сказать он. И я опять попадала к нему в зависимость. В кабалу. До следующей крупной ссоры. Например, из-за ревности…
 
      Меня просто раздирала жгучая ревность. Я ревновала его ко всем женщинам. Трудно было предугадать – понравится ли ему эта женщина или нет. Мне казалось, что ему нравятся все. В какой-то мере так оно и было.
      Он же никогда меня не жалел и мог звонить любой из своих подруг при мне, а часто просто с моего телефона. Подруги были у него в разных городах, а уж в Москве…
      – Это деловая встреча, – говорил он, ухмыляясь. – Твоя ревность мне мешает. Преврати свою любовь в спорт. А избавиться от ревности тебе поможет замужество. Выходи замуж за старого и богатого. А любить будешь меня.
      – А как же ты?
      – Я тоже женюсь.
      – Но как только ты женишься, а ты ведь женишься по любви, мы перестанем встречаться?
      – Почему же, ну может быть, месяца два я и буду увлечен, но не больше – я слишком занят. Ты мне нужна всегда. Ты мне нужна всегда, но… молодая. – Добавлял он без всяких комментариев. – Ты настоящая женщина – добрая и умная. Мне с тобой хорошо… Знаешь, мне в жизни везет. Вот бывают у меня ситуации, когда ясно, что нет никакого выхода. Но вдруг… неожиданный поворот, почти как выигрышный билет в проигрышной лотерее. Ты – такой билет. Я иногда думаю, что ты мне послана свыше… Ты мой лучший друг. Таких у меня не было никогда… Да, и лучшая любовница тоже ты…
       СРЕДА
      Мы в очередной раз выясняли отношения. Он говорил: «Ну что тебе еще надо, я с тобой сплю почти регулярно, я считаю тебя идеальной любовницей, но не более. У нас партнерские отношения».
      Он был совершенно нелогичен, потому что не далее, как вчера он же говорил: «Я иногда думаю, что не смогу жить без тебя – ты такая надежная.»
      Но для меня такое признание прозвучало так, будто мне сообщили о моих пороках – о прочности, надежности, доброте, нежности, жалости, любви. Это все были мои пороки. В глазах многих мужчин – так утверждал он – эти качества не имеют ценности. Цену имеет лишь молодость и красота.
      Иногда мне казалось, что он не сможет жить в семье – он был сама ненадежность. Ему никогда нельзя было верить. Да он и сам путался в своей лжи. Так что же я любила в нем?
      Когда-то в самом начале нашего знакомства – не романа, уж это наверняка – он спросил меня: «Скажи, а за что ты меня любишь?»
      Вот это-то и я не знала. Потом я подумала и сказала: «Когда я смогу проанализировать наши отношения и сказать, за что люблю, то это будет означать одно – конец любви.»
      А потом добавила: «По твоим же меркам – любить тебя не за что.» Он засмеялся.
      У меня в то время был выбор, но меня как будто зациклило на нем. Он был из какой-то недосягаемой мне среды. Сама то я – провинциалка, даже жизнь в столице не сделала из меня настоящую горожанку. Ну разве что, одета я была по-городскому: модная стрижка, оправа дорогих очков, элегантный макияж. Но я не научилась как столичная жительница суетиться, спешить, безразлично относиться к своим соседям, коллегам и друзьям – я была слишком искренна с ними и участлива. И в какой-то мере я стыдилась своимх простых чувств к людям и ко всему, что меня окружало. А он был моим антиподом. Вообще-то, он был моим Божьим наказанием. И однажды я сказала ему об этом. Он же сразу как-то помрачнел и после долгой паузы с грустью сказал: «Дура ты. Тебе дана любовь. Мне бы вот так кого-нибудь любить…» После этого он выгнал меня из кабинета и долго сидел в одиночестве… Да, я к тому времени работала у него в институте.
      … Работа в институте была для него большим понижением. Ушел он из академии после большого скандала, связанного с какой-то научной работой, которую он, якобы, присвоил. От него многие отвернулись, и он потерял почти всех своих друзей. Почти. Потому что этой должностью в институте он был обязан одному из своих друзей – из числа его учеников. Разумеется, это было понижением, даже не понижением, а падением. Вот тогда он и уехал из своего научного подмосковного городка, а снял комнату в самой Москве, чтобы избежать столкновений или встреч со старыми друзьями. Но Москва – она не такая уж большая, как оказалось… Вот тогда он и остался без семьи.
      В этом же институте ему дали возможность создать крошечную лабораторию, правда, денег дали не сразу. Но он сам подобрал себе бескорыстных сотрудников – так у него оказалась и я…
      Что же касается финансирования его научных исследований, то деньги он в конце концов нашел – работы его были перспективные. И мог продолжить свои исследования на широкую ногу. Деньги нашлись не в министерстве науки и образования, а совсем в другом месте…

      Клементия закрыла книгу, обозвав героиню дурой, что по ее мнению было вообще-то справедливо.

      – Максим? Извините, что звоню вам на работу, но я сначала звонила к вам домой, но там никто трубку не поднимает, и вот я решила, что вы здесь и не ошиблась. Вы не должны меня забыть – это я, Анна. Вы меня вспомнили?
      Да, он вспомнил ее, но сейчас он занят – у него важный деловой разговор. Он позвонит, когда освободится.
      Такой ответ Анну обескуражил. Она ожидала хотя бы любезного вопроса о делах, самочувствии, погоде… А вместо этого? Он – единственный человек, с которым она сейчас хотела бы поговорить. Анна чуть не заплакала от этой черствости. Надо же, он позвонит. Я ведь говорила ему, что у меня на даче нет телефона, так куда же он звонить будет? Номер своего мобильного она дает лишь в исключительных случаях, этот же случай она тогда не посчитала исключительным. Да и мобильный она, к своему огорчению где-то оставила, в квартире Варвары его не оказалось, хорошо, если она оставила его в кресле у редактора, а если потеряла?
      У Анны уже покатились слезы. Что делать? Кто ей поможет? И как сообщить родственникам Варвары?
      … Еще вчера Анна была уверена, что Варвара вот-вот сама объявится. Теперь же, находясь в квартире Варвары, она стала думать уже иначе… Она перерыла все вещи подруги, но так и не нашла никаких записных книжек с телефонами знакомых, родственников или подруг… Ничего. У Анны было такое впечатление, что записей не существовало. Этого не могло быть – не могла эта Варвара обходиться без записной книжки, ведь даже о приближающейся дате своего рождения она сама себе напоминала записью в блокноте.
      Анна не нашла книжку. Тогда она стала обзванивать… больницы. Дошло дело и до моргов…

* * *

      Еще раньше, договариваясь с адвокатом о встрече, Анна сомневалась: нужно ли ей поручать свои дела этой девчонке и не проще ли позвонить своему адвокату из Эссена. Но потом она все-таки сделала выбор в пользу «этой девчонки», как она ее сразу же окрестила. Во-первых, ее характеризовали друзья, а во-вторых, и это, пожалуй, самое главное, она лучше знает российское законодательство, чем любой – самый лучший – адвокат-немец. И сама она тоже решила хорошо подготовиться к любой неожиданности, хотя пока она и не представляла, что же ей надо все-таки готовить. А пока – она нашла время и отвезла все необходимые бумаги адвокату. Но это пока все – трагическое происшествие с Варварой меняло все ее планы…
      Она вернулась в квартиру Варвары.
      … Анна долго сидела у телефона, не зная, кому ей следует сообщить о Варваре – она даже не знала для какого издательства подруга делала переводы, не представляла личную жизнь Варвары, хотя считала, что знает ее всю жизнь… Какая же я стерва, уничтожала себя Анна, о Варваре я ничего не знаю! При всей своей крикливости, шумности, бестолковости, суетливости… Варвара никогда ничего о себе толком и не говорила. Она интересовалась всем и всеми, но никогда не интересовалась лично собой. Мы все пользовались ее добротой, отзывчивостью, бескорыстием, но никто из нас не спрашивал – а как ты сама то, Варвара? А вот теперь – никак. Никак, никогда, ничего… И Анна впервые за это время разрыдалась, по-настоящему горюя о подруге.
      Почему так все случилось с моей самой лучшей подругой? Почему она пошла по этой дурацкой тропе? Почему не могла идти как все – по дороге, где всегда есть люди? Такие вопросы задавала себе Анна и не получала ответа.
      И вдруг она как будто споткнулась – это ЕЕ хотели убить! Варвару просто перепутали с ней из-за ее плаща! Господи, как она сразу не догадалась? Но тогда почему? Кому я нужна? За что?..
      Телефонный звонок Анна в этот момент уж никак не ожидала. Звонил …Вадим. Вадим Н-ский. – человек, которого Анна больше всего не хотела бы сейчас слышать. Человек из ее прошлого…

      Клементия внимательно посмотрела на «комиссара» и увидела, что он очень растроен последним телефонным разговором. Видимо, звонила женщина. И теперь «комиссару» неприятно, что он показал себя не с лучшей стороны. И Клементия тоже стала переживать. И во всем этом виноват тот посетитель. Чует сердце, что от него еще будут неприятности. Так думала Клементия, глядя на своего «комисссара Мэгре».
      – Может, вы дадите мне какое-нибудь задание? – Вежливо и даже нежно спросила Клементия, полагая, что с расстроенным полковником нужно именно так разговаривать. Однако полковник не прореагировал на ее нежный и вежливый вопрос и ответил ей довольно грубо и резко:
      – Читай свой роман, и чтоб я тебя сегодня не видел и не слышал. Чтоб сидела как мышка. Вот такое у тебя сегодня задание. – Полковник швырнул папку в письменный стол и потянулся за телефоном. Клементия сочла благоразумным юркнуть за шкаф.
      Она достала книгу и продолжила чтение, как ей и рекомендовал полковник.

       ПЯТНИЦА
      За все время нашего странного альянса он всего три раза дарил мне цветы.
      Первый раз это были розовые гвоздики – он купил их случайно – не для меня… Второй – гладиолусы. Эти цветы также предназначались не мне. В третий? Не помню, но кажется, что я сама их себе купила в аэропорту на его деньги, когда провожала его в Финляндию в первый раз.
      Он никогда не был щедрым. Впрочем, наверно со всеми он себя так вел. По его представлению: подарки – это заявка на любовь.
      После Финляндии же он сказал:
      – Теперь я буду водить тебе иногда в ресторан. Мне необходимо, чтобы ты научилась вести себя – к нам скоро прибудут большие гости. У тебя благородная внешность и есть какой-то шарм, ты нравишься некоторым. Но не мне. – Строго добавил он, как-то криво усмехаясь.
      – Ты чувствуешь, как лучше я стал к тебе относиться? – Спросил он, но, заметив, как изменилось выражение моего лица после первых его слов, добавил. – Хорошая ты баба. Жуть какая хорошая. Ласковая. Послушная. Преданная.
      Да, я делала для него все. И даже стала по его рекомендации… писать.
      К тому времени я не могла уже себе представить и дня без него. Он же часто оставался неизменно корректным и даже жестким по отношению ко мне:
      – Тебе пора домой – ты потеряла чувство времени. – Говорил он и подавал мне пальто.
      К тому времени у нас уже был общий бизнес. Он вышколил меня, развил во мне деловые качества и я – провинциалка – стала его ассистенткой. Ассистенткой доктора наук. Тогда уже – члена-корреспондента.
      – Ты сможешь работать только со мной. Никто не сможет тебя ценить так, как я. И ты будешь до конца своих дней со мной. Работать. Я и мечтать не мог, что у меня будет такой помощник, как ты…
      … Он уехал опять в зарубежную командировку. И оттуда звонил почти каждый день, но был всегда недоволен: без него я все делаю не так, работаю мало и плохо, а значит стараюсь ему навредить…
      Это было неправдой: я работала так, будто это была моя последняя возможность. Мне хотелось, чтобы он был мною доволен.
      Провинциалка… Разве могла я себя вообще ценить? Провинция – это клеймо на всю жизнь. Низкая самооценка, – так мне сказал знакомый психотерапевт.

* * *

      Однажды он позвонил мне поздно вечером. Он говорил так резко, что я поняла – это конец. Я тупо смотрела на телефон и ни о чем больше не думала. Он выжал из меня все чувства. Я не могла даже плакать. Своему психотерапевту я сказала тогда:
      – Я подобна разбитому об асфальт на мелкие брызги арбузу…
      Но через два дня он позвонил мне – все из той же Финляндии – и как ни в чем не бывало сказал:
      – Ты не бросай меня. Мне плохо. Ты мне нужна. Я скоро приеду. К тебе…
      – Куда же я от тебя денусь. – Только и смогла сказать тогда я.
      Потом он приехал, но был, между тем, совершенно чужой.

* * *

      Перед одним из таких отъездов он сказал:
      – Видишь, какие разные люди вокруг тебя – это особый мир. Мир ученых. Самый элитный, самый интеллектуальный и… – он замолчал на миг, – самый грязный. Да, грязный. Ученые – люди со скверными характерами. Сплошь – завистники. Интриганы… А ты – человек для них чужой и… наблюдательный: интересно говоришь и, мне кажется, могла бы неплохо описать эти характеры. Попробуй, может быть, получится русская «человеческая комедия».. И он уехал.
      А я действительно стала писать. И к моему изумлению – у меня что-то получалось. Писала же я о становлении характера ученого, о типах людей, которые могут заниматься наукой, а которые нет… Но самое, пожалуй, на мой взгляд, интересное – о пороках ученого мира:
      О лжи. Зависти. Предательстве. Лести. Плагиате…
      Интересных тем оказалось множество, а писать – занимательно. А для меня это было все равно, что разгадывание кроссвордов – увлекательно и быстро. И к его приезду из Финляндии у меня уже было готово около ста печатных страниц.
      – И это можно читать? – Он с сомнением и даже какой-то брезгливостью посмотрел на мои труды.
      – Как хочешь, – обиделась я, – буду читать сама.
      Потом он все-таки взялся читать и был очень удивлен.
      – Умна. Хитра. – Сказал он, прищурившись и недобро ухмыляясь. – Я должен тебя бояться.

      Клементия захлопнула книжку и стала собираться домой. Комиссар отпустил ее сегодня домой пораньше.

      После короткого разговора с Вадимом Анна в панике бросилась собирать свои вещи. Она запихнула все собранное в большую сумку, но, поняв, что не сможет с такой тяжестью быстро идти, вывалила ее содержимое на диван…
      Выхватив из кучи одежды лишь то, что показалось ей необременительным, она затолкала все в полиэтиленовый пакет и выскочила из квартиры.
      Постояв на площадке перед лифтом – кнопка вызова горела красным светом, и решив подняться этажом выше – с последнего легче уехать, – Анна увидела, что у двери квартиры, из которой только что вышла она, стоит… Вадим. Каким образом он поднялся без лифта на восьмой этаж – Анна не поняла, да это было и не так уж важно. Он был не один – с ним стоял высокий – с короткой бычьей шеей – молодой мужчина и милиционер.
      Все ясно, решила Анна – у милиционера, якобы, ордер на вскрытие квартиры, а эти двое – понятые. Ловок же ты, парень. А если бы я, идиотка, со своими сборами в дорогу, осталась в квартире?..
      Теперь Анна была не просто в панике, она была в ужасе – как теперь незаметно выйти из дома? Ведь наверняка, Вадим приехал на машине, так же наверняка, что приехал он не один. Ее приметы он уже сообщил им – это совершенно очевидно. И выход из дома всего лишь один – нет ни чердаков, ни черных ходов. Вот идиоты – проектировщики, строят так, что приличной женщине не убежать, руганула Анна неведомых специалистов. После таких нелестных эпитетов она поняла, что к ней вернулось самообладание и даже чувство юмора. Ну уж нет, так просто меня не обманешь, успокоила себя Анна и решила… не уходить из дома. Она поднялась на самую верхнюю площадку – перед входом на крышу – и уселась там на старый большой фанерный ящик из-под спичек.
      Сидеть ей пришлось долго, потому что из квартиры Варвары все никак не выходили…
      … Уже почти стемнело, когда она наконец решилась переменить позу, но в это время дверь на нижней площадке открылась и осторожно, крадучись, те трое вышли из квартиры. Анна смотрела на них из своего укрытия и даже видела их манипуляции с замком – здоровый мужик слюнявил пальцы и приделывал пластилином невидимый Анне волосок.
      Выждав еще какое-то время, Анна вернулась в квартиру и ее взору предстала совершенно разгромленное жилье – все вывалено из шкафов, облито какой-то вонючей гадостью, затоптано и испорчено… Но не с этой целью они сюда приходили… Анна бросилась к креслу и перевернула его – ее немудреный тайник был пуст. Придурки, руганулась Анна, я не хранила здесь ничего важного. Так, прозрачная тонюсенькая папочка с кое-какими личными бумагами. Для меня не так важно, что вы прихватили с собой все это, однако неприятно, что кто-то будет знать хоть что-нибудь из ее личной жизни.
      Однако Анна лгала себе – эти бумаги были важны для нее, как и все ее личные вещи. Но вот только зачем ему то? Какая цель при этом преследуется? Захотел посмеяться? Отомстить? За что? И каким образом?
      Закрывая дверь, она плюнула на замок и хотела идти, но потом передумала и вернулась – и волосок ею был прикреплен на то самое место, где он и был всего каких-то полчаса назад.

* * *

      Анна доехала до дачи брата почти не опасаясь, что за ней кто-то может следить. Они будут ее ожидать в квартире Варвары – это было совершенно ясно. Однако она никак не могла понять, каким же образом она вычислена. Фамилия другая, вернее, псевдоним, страна проживания – другая, никаких связей с прошлым… кроме Варвары. Даже брату она только звонит – так они когда-то договорились. Вот теперь его нет в Москве – и Анне не с кем переговорить о своих делах. Была Варвара – нет Варвары. Да и ничего Варвара и не знала. А может все-таки знала?..
      … Все следующее утро Анна сидела у окна и смотрела на проселочную дорогу – обзор был плохой, она видела лишь маленький участок дороги и увитые плющем узорчатые чугунные ворота. Она ничего не ждала, она просто не знала, что ей предпринять. Часы показывали половину двенадцатого. Ей хотелось есть, но она боялась спуститься на кухню и сварить себе кофе. У нее давно – еще с Германии – появилось ощущение, что она участвует в какой-то игре, по правилам, которые ей все еще неведомы. Она попыталась проанализировать все, что произошло, и как этот человек себя вдруг повел, хотя она и предполагала что-то подобное, но…
      Она не понимала, почему вдруг после нескольких лет он стал вдруг так активен. И самое главное, каким образом ему все-таки удалось ее вычислить? Ее новую фамилию… Это, пожулай, понятно, каким образом он все вычислил, тут она сама виновата… Но она ведь и не предполагала о таком обороте… Но все-таки, как это глупо с ее стороны… Как глупо. Ну ладно, что теперь говорить, но вот как он мог квартиру Варвары вычислить? Ведь раньше у нее была другая квартира, а эта досталась Варваре после приватизации – по наследству от какой-то старой тетки по линии отца. Вот это вопрос? Значит, он все время держал Варвару на мушке? Так, на всякий случай? Хотя, Москва не такой уж большой город – это она помнит – все равно люди имеют возможность на неожиданную встречу…
      Однако все это пустяки по сравнению с тем, что случилось с Варварой. И Анна опять расплакалась. Как теперь сообщить ее родственникам, ведь по обычаю ее послезавтра уже хоронить надо… А она сама боится носа показать теперь.
      … Ее взор привлек автомобиль – темно-зеленый джип с хромированными трубками – он проехал мимо ворот ее дома и остановился за зеленью ограды. Теперь она не видела джип, но слышала, как кто-то осторожными шагами прошел по дорожке, ведущей к дому. Ей не была видна ни дорожка, ни входная дверь. Анна замерла – кто-то дергал за ручку входной двери…
      Сквозь щели жалюзи она попыталась рассмотреть человека, который стоял у двери. Но ничего не увидев, она осторожно спустилась на первый этаж по скрипучей лестнице, каждый раз замирая от ужаса быть обнаруженной, и подошла к входной двери. Анна прислушалась. За дверью тоже слушали…
      Анна взяла в руку клюшку от гольфа, корзина с которыми стояла возле вешалки, и повернув гладкую ручку входной двери, она открыла дверь, отпрянув назад. На пороге стоял Максим.
      – Ну и напугали же вы меня! Господи, никогда еще не испытывала я такого ужаса. А как же вы нашли меня?
      – Обижаете, все-таки я следователем когда-то работал. А еще, вы забыли, что я вас вон до того поворота подвозил не так уж давно.
      – Верно, но я не помню, что сообщила вам номер дома. В поселке примерно восемьдесят домов.
      – Восемьдесят два. А вашу крышу, – при этом слове Максим улыбнулся, – бабка из крайнего дома вычислила и мне сообщила. По большому секрету. Она тут выполняет роль местной мадам Марпл – следит за всеми. Я ей газон полил, а она мне ручкой – вежливенько так – указала на вашу мансарду.
      – Она – сумасшедшая – газон осенью поливать? Да, не думала, что кто-то вообще видел меня.
      – Значит видели и даже описали вашу манеру недоверчиво смотреть на все и на всех. – Рассмеялся Максим. – А газон она поливает до самых морозов. Она в книжке – про английские газоны – прочитала, что именно так делают в Англии. Кстати, сейчас лишь ранняя осень – еще астры цветут и гладиолусы. Так вы меня впустите в дом?
      Пропустив гостя вперед, Анна выглянула за дверь и огляделась. И только после этого она плотно закрыла за собой дверь и повернула рычаг тяжелой задвижки.
      – Что, так опасно жить на даче? – Улыбнулся Максим, глядя на ее манипуляции.
      – Да. – Просто ответила Анна и повела своего нежданного гостя к себе наверх.
      – Вы вероятно обиделись на меня, за то что я так резко ответил, когда вы мне позвонили? – Спросил Максим, постукивая костяшками пальцев по столу.
      – Да. Я подумала, что вас очевидно воспитывали в казарме.
      – Это точно. Почти половину жизни я провел в казарме. Я ведь – военный следователь. – Рассмеялся Максим. – Но я никак не ожидал от себя, что я полдня буду вас разыскивать по каким-то дачным поселкам, в то время, когда у меня каждая минута на счету. Мой деловой партнер недоволен тем, что я отложил его дела из-за вас.
      – Так зачем же откладывали? Вы мне ничем не обязаны.
      – Но я то обязан объяснить женщине, даже не очень знакомой, что я не такой уж грубиян. Хотя случается, что тут и говорить. По крайней мере, я пытаюсь не быть грубияном.
      – Иногда.
      – Да. Иногда, но я очень стараюсь. Так что же у вас случилось?
      – Почему вы так решили? У меня что, написано это на лице? – Сразу насторожилась Анна.
      – Я не поверю, что такая женщина, как вы, сама стала бы звонить случайному знакомому без всяких на то оснований. И потом ваша осторожность – вы хотя бы положили на место ту тяжелую клюшку, которой запросто огрели бы меня по голове, если бы я был неосторожен и сунул голову раньше, чем переступил бы порог…
      – Да. Для этого здесь и стоят эти клюшки. Чтобы каждого, кто непрошен, встречать так сурово. – Рассмеялась Анна.
      – Пожалуй, я расскажу вам все, что со мной случилось. И Анна рассказала ему все. Почти все. Хотя она и сама не знала, что же с ней все-таки случилось и в какую историю она попала.
      … Максим долго молчал.
      – Займемся для начала неотложными делами. Варвара – вот это дело. Вы едете со мной и мы займемся этим неотложным делом.
      – А как вы узнаете, где она работает?
      – Не только, где работала, – с ударением на последнем слоге ответил Максим, – но и узнаю адрес ее родственников. Похоронить-то они ее должны.
      – Я только напою вас кофе и брошу кое-что в сумку. – Ответила Анна.
      – Кофе не надо, выпьем по дороге.
      – Нет уж, здесь нигде по дороге вы ничего подобного не выпьете, это вам не Стокгольм и не Рига, кофе на углу вам не подадут.
      – Хорошо. – Коротко и безропотно ответил Максим. – Мне мыть руки или не мыть? Какие на этот счет существуют правила этикета в этом доме?
      – Если в казарме у вас были правила «мыть», то мойте, но если вам это делать неприятно, то не мойте.
      – В моей казарме мыла не выдавали, а покупать его на свои средства мы как-то не догадывались, поэтому я и не привык, но если у вас есть мыло, то помою ради дамы.
      – Мойте ради себя. – Засмеялась Анна.

      В воскресенье Клементия решила подольше поваляться в постели и почитать книгу, которая занимала ее все больше и больше. Она позвонила своей подруге Лильке и поговорила на тему любви.
      – Ну надо же, какой это типчик, ну не любишь, так зачем женщину держать на привязи.
      – Ты знаешь, – говорила рассудительная девушка Лиля, – вот такие они все мужчины – эгоисты. Уж поверь мне, я столько за последнее время любовной литературы начиталась, что ужас прямо.
      Так они еще немного поговорили о любви и о работе, и Клементия – с помощью опытной девушки Лили – сделала окончательный вывод – с любовью лучше подождать, ну чтобы не ошибиться, как эта героиня.
      Она поудобней уложила подушки и принялась читать книгу без обложки.

       СУББОТА
      Когда он весной приехал из Швеции, то решил, что нам пора расставить все точки над i.
      – Мне необходимо жениться – за границу лучше всего ездить с женой. Я надеюсь, что она меня будет любить.
      – Она – это кто?
      – Ты не знаешь ее.
      – Ты влюблен?
      – Да. Немного. Я познакомился с ней в Швеции. Она молода, у нее маленький ребенок. И я наверно решусь на брак. Тебя же я больше не рассматриваю как любовницу. Я теперь люблю другой тип женщин.
      – Но ты меня никогда и не любил… – Сказала я и промолчала потом весь вечер. Мы сидели в ресторане – он выполнял свое обещание. Впрочем, ресторан оказался скверным и дешевым.
      – Это верно, что не любил, но я иногда к тебе тепло относился.
      Я же после этих слов почувствовала, что не смогу подняться со стула. Я погибала.
      – Правда, надо отдать должное – я не могу себе даже представить, что ты после этих слов куда-то исчезнешь. Ты меня часто раздражаешь, но не могу же я остаться без такой помощницы. Так что ты имей это в виду. Да и где ты будешь получать столько, сколько я тебе плачу? Имей и это в виду. – Подчеркнул он, вытирая рот салфеткой и брезгливо отбрасывая ее.
      Я продолжала молчать, да он и не обратил внимание на мою реакцию на все сказанное. А я думала о его… самомнении. Оно было у него на такой высоте, что позволяло с презрением смотреть абсолютно на всех. На этой высоте у него родилось сознание того, что нет достойной женщины. И дело тут не во мне, хотя и во мне – тоже, а в том, что такой достойной не существовала в природе – на данном отрезке времени – вообще.
      Вокруг него всегда было множество женщин – молодых, постарше. С характером и без него. Много в его жизни было и рабынь. Таких как я…

* * *

      Он часто себе противоречил. Вчера он сказал мне, что теперь любит другой тип женщины, сегодня:
      – Мне бы такую женщину как ты, но только – молодую… Была бы ты на двадцать лет моложе, лучше бы и желать не стоило.
      – Увы, я не могу помолодеть.
      Он никогда не жалел меня. С большим удовольствием говорил правду. Правду, от которой хотелось заткнуть уши.
      – Что ты из себя возомнила? Ты не представляешь ценности ни для кого… Что ты нажила к своим почти сорока годам? Внешность? Положение? Деньги? У тебя нет положения. У тебя нет денег. У тебя истрепаны нервы. От тебя осталась только оболочка, с никому не нужными чувствами. Ты – нищая. Тебе скоро сорок. Смирись…
      – Все это я знаю и без тебя.
      Ему не понравилась моя реакция – он желал бы видеть меня в истерике.
      – Ты слишком самонадеянна! – Заорал он. – Как ты смеешь мечтать обо мне?! – Он был просто в ярости. – Посмотри вокруг – сколько красивых молодых баб! Да каждая полюбит меня! Каждая посчитает за счастье любить меня. Я сделал карьеру. У меня положение. У меня деньги. Если я дам вон той девице, что сидит за столом у двери, кучу денег с условием потратить их за два дня, так она влюбится в меня как кошка. Ты думаешь, что твоя любовь меня удержит? Мне не нужна она!
      Я повернулась и ушла. Навсегда.
 
      Моя любовь была действительно ненормальной. А утром после этого разговора я проснулась с ощущением горя.
      Чем меня удерживал этот человек? Почему я не могла от него уйти? Я не могла найти ответа. Любовь через страдания? Мазохизм какой-то, так сказал мне мой психотерапевт несколько месяцев спустя, когда я ему рассказала об этом. И еще он добавил, что я как кошка, которую хозяин пинает в живот, а она все равно трется о его ногу…
      … Однажды я сидела вечером у зеркала и рассматривала свое отражение. У меня было хорошее настроение, потому что все уже было – так мне казалось – в прошлом. И я поймала себя на том, что… нравлюсь себе. И я вдруг поняла, ПОЧЕМУ я была к нему так привязана!
      Он мне часто льстил! – Вот ответ на мой вопрос «почему»? Его комплименты, скорей всего, были неправдой, но он пользовался ими в самый подходящий момент. И я – неглупый человек – иронично воспринимающий любую похвалу в свой адрес, совершенно шалела от его редких похвал. Именно редкая похвала расценивалась мною как истинная правда. Мне, конечно, хотелось, чтобы это было правдой. А если честно, то я все равно до сих пор не знаю, что из его слов было правдой.
      Иногда он казался мне совершенно неумным – меня раздражала его речь, манеры, слишком громкий голос, его бесцеремонность… В другой раз я удивлялась его мягкости, тактичности и тонкости в обращении, хитрости. Иногда я ловила себя на мысли, что, пожалуй, не встречала в своей жизни человека, который был бы так полярен, так противоречив. Это и было его притягательной чертой. Он то притягивал, то отталкивал. И все это происходило бурно и страстно…
      … Этот вечер перед зеркалом как бы открыл мне глаза – я увидела себя со стороны. Передо мной сидела женщина – с внутренним достоинством и вполне привлекательная. Ну может, у нее были слишком грустные глаза. Но не была она рабыней…
      Кстати, за время безответной любви я похудела – без всякой диеты – ровно на десять килограммов. Так что положительные моменты в жизни тоже присутствовали, решила эта женщина, очень похожая на меня. Женщина у зеркала.
      Но как оказалось позднее, на этом отношения не закончились…

* * *

      Когда он в очередной раз вернулся из заграничной командировки, то сказал:
      – Ты не сможешь жить без любви. Ты сильная личность и тебе надо кого-то страстно любить.
      – Я постараюсь жить без любви. – Сказала я.
      – Ты не сможешь сама меня разлюбить, как бы ты не пыталась. Ты будешь любить меня, пока я этого хочу. А я пока хочу.
      И тогда я решилась сходить к колдуну…

      Зазвонил телефон и Клементия отложила книгу в сторону.

      Когда Максим был уже в десятке километров от дачного поселка, где все-таки оставил Анну, вопреки первоначальному решению ехать с ней в Москву, то у него вдруг возникло чувство, что за ним кто-то следит. Сначала он отнес это на счет собственных профессиональных ощущений – ведь когда он начинает новое расследование, то такие ощущения вполне возможны, но в данном случае ему показалось это слишком преждевременным. Все дело в Анне, ведь его видели с ней в тот день, когда на нее пытались наехать. Именно тогда они и познакомились, а потом он ее подвез. Значит… Значит они знают где она живет! Какой он болван, как он мог не заметить, что его ведут?
      Нет, ерунда, никого и ничего не было от самой Москвы. Значит… значит это произошло только здесь. Нет, это не может быть связано с Анной, потому что это просто невозможно – успокоил он себя. Скорей всего, это мой новый клиент перестраховывается, решил Максим и прибавил газ. Спидометр показывал сто восемьдесят, и вскоре позади его джипа уже не было ни одного автомобиля. По крайней мере, не было тех, которые ему показались подозрительными.
      Приехав в Москву, Максим позвонил Анне – он оставил ей свой мобильный телефон – и предупредил – никому не открывать и из дома не выходить.
      – Почему? – Удивилась Анна.
      – Да что тут объяснять. Не выходить и все. – Строго и четко, как будто приказывая рядовому, сказал он и повесил трубку.
      Что она спрашивает, если и так понятно. Ведь он оставил ее на даче, так как считает, что там ей будет безопаснее, чем в Москве. Вряд ли Вадим знает о существовании этой дачи, ведь если бы знал, то уж наверняка выставил бы своего человека. Так думал Максим, он уже знал кое-что об этом Вадиме, и сейчас, собираясь съездить в Управление, хотел кое-что узнать и о Варваре. Варвара – это сейчас самое главное.
      И несмотря на то, что было воскресенье – к вечеру он все уже знал. А еще через час он уже звонил родителям Варвары и сообщил им нерадостную новость. Но оказалось, что они уже все знают. Тогда он позвонил Анне и пересказал все, что ему удалось узнать в Управлении: да, это убийство. Причины? Пока ничего толком он не знает, но знает одно – это не ограбление.
      – Может перепутали со мной? Ведь она была в моей одежде.
      – Это не телефонный разговор. – Ответил Максим и пообещал, что утром он приедет за ней.
      – А похороны когда? Я должна помочь родителям Варвары, мне надо ехать. – Сказала Анна и опять расплакалась.
      – Похороны в среду, а помощь ваша не требуется, об этом как раз не надо беспокоиться, тут еще другое обстоятельство возникло… – Максим замолчал, словно подбирая слова, но тут в трубке затрещало и связь ухудшилась настолько, что Анна ничего не смогла услышать…
      Максим пожалел, что оставил эту женщину на даче, но еще больше жалел о том, что не смог оставить Анне зарядное устройство для мобильного – оно осталось в его офисе. И как только батарея сядет, телефон отключится. И даже если она каким-то образом подзарядит телефон, то активизировать его не сможет – он забыл сообщить ей пин-код.

* * *

      Была уже глубокая ночь, когда Анна проснулась от телефонного звонка. Схватив трубку, что лежала на тумбочке у дивана, она не сразу поняла, что звонит не телефон. Все еще не совсем соображая ото сна, она опустила ноги с дивана и хотела было уже спускаться вниз, чтобы открыть входную дверь, но в это время зазвонил мобильный телефон. Она вернулась в комнату и взяла трубку – это был Максим.
      – Так это не вы? – С недоумением спросила она, сразу поняв, что говорит глупость.
      – Вопрос, по крайней мере, странен, но это все-таки я. – Ответил Максим. – Звоню так поздно, потому что изменились обстоятельства, и я завтра приеду не утром, а только к вечеру.
      – А кто же тогда звонит мне в дверь? – Она взглянула на настенные часы. – Три часа ночи. А я решила, что это вы и как раз шла открывать дверь.
      – Вам не надо никому и ничего открывать, даже если это соседка пришла сообщить о пожаре, – медленно и внятно произнес Максим. – Почему вы так неосторожны?
      – Но ведь это вы обещали приехать рано утром, – оправдывалась Анна. – Да и кого мне бояться?
      – Три часа ночи! А она согласна открыть любому дверь. – Ну что за женщина, и в Германии вы тоже так делаете?
      – Нет, но там ко мне никто и не звонит среди ночи.
      – Так. С большинства дач уже уехали. К вам никто не должен звонить. Я сейчас выезжаю, а вы пока сидите у себя наверху и к двери не подходите. Продолжают звонить?
      – Нет. Ушли.
      Анна положила трубку на столик и тихонько спустилась в холл на первом этаже. Она прислушалась. Было тихо. Анна, как всякая, очень любопытная женщина уже хотела было приоткрыть дверь, как услышала тихие осторожные шаги – кто-то спускался по каменным ступенькам – и шопот: «Ты переговорил с боссом?» Анна не расслышала, что ответил второй голос, но она услышала того – первого: «Дом то каменный… Надо начинать с пристройки… Давай канистру…»

* * *

      После телефонного разговора с Анной, Максим бросился в гараж, чтобы взять машину и ехать к ней в дачный поселок. И когда он был уже в полукилометре от дачного поселка, то издалека увидел зарево пожара. Сердце у него екнуло, он почти не сомневался, что горит дом, в котором он оставил Анну.
      Да, горел именно этот дом..
      Но ни среди зевак, прибежавших поглазеть на пожар, ни среди людей, которые помогали тушить его, Анны не оказалось. Обойдя вокруг горевшего дома, Максим наклонился, чтобы поднять с земли тускло поблескиваюшее полукольцо – это была серебрянная серьга Анны. Он не успел распрямиться, как на его голову обрушился страшный удар… И все погрузилось во мрак

      Не успела Клементия переговорить по поводу любви и других жизненно важных проблем с подругой Лилей, как ей опять позвонили и на этот раз разговор был коротким, ей предлагалось переговорить по поводу дополнительного заработка. Каким же образом, если она уже неделю как работает? Это совсем не мешает, а напротив. Что же касается самого задания: ей так и сказали – задания, – то оно хорошо оплачиваемое, но очень простое. Какое же, спросила нетерпеливая Клементия. Об этом с ней поговорят завтра при встрече. Когда? За ней завтра заедут. На вопрос кто же с ней сейчас говорит, на том конце провода замолчали, а потом сказали, а вы не догадываетесь? После этого, сказав «до встречи», трубку повесили.
      Разговор этот не понравился Клементии, она не терпела, чтобы кто-то навязывал ей свои проблемы, даже если они хорошо оплачивались. А вот голос ей показался знакомым, только как-будто человек зажимал нос, поэтому голос звучал как у того диктора, который когда-то один озвучивал видео-фильмы.
      Чтобы не думать больше об этом странном звонке, Клементия решила полежать с книгой – надо же ее дочитать, а то лилькина подруга – Ксения – уже спрашивала, когда же я ее дочитаю.
      И она продолжила чтение.

       СРЕДА
      Я решилась сходить к колдуну. Мне надо было со стороны услышать свою проблему.
      Я говорила с ним.
      Я ждала от него помощи.
      Я хотела найти выход…
      Колдун был молод.
      Колдун слушал меня и качал головой.
      Он не знал как мне помочь.
      Он не находил логики в его и моих поступках, поведении, речах…
      Он не знал, что мне делать.
      Закрыв глаза и чуть покачиваясь, колдун сказал, что он будет возвращаться ко мне всю жизнь. А мне этого уже было совсем и не надо. Я пришла совсем не за этим, я хотела его разлюбить навсегда…
      Колдун шептал надо мной. Он дал мне трав. Он хотел мне помочь.
 
      …Я пила наговоренные травы.
      Я делала все, что велел колдун, чтобы избавиться от своей любви. И целую неделю я была спокойна и бездушна. А потом… потом мне вдруг стало страшно – мне показалось, что я уже не люблю вообще и никогда никого не полюблю. И я бросила пить травы. Не могла же я жить без любви?..
      Я не поехала больше к колдуну. И все вернулось на круги своя – ревность до исступления и любовь…
 
      – Я боюсь, что ты станешь моим врагом! Ты меня предавала!
      Нет, я не предавала его. Это он предавал меня при каждом удобном случае. У нас было общее дело и я не представляла, как я могу предать своего партнера. Да и любовь моя к нему все еще не проходила – она вошла в следующую стадию – преданность.
      Когда он был рядом, то я знала, что попроси он у меня мою печень, я вытащила бы ее… Он мог попросить.
      Я рассказала ему, что была у колдуна. Он слушал меня с интересом, немного усмехаясь.
      – А ведь, знаешь, ты меня немного напугала своим поступком. Зачем тебе избавляться от своей любви? Это глупо… И он ушел не обернувшись на меня. И в течение недели он избегал меня.
      – Но ты все время будешь возвращаться ко мне для успокоения. – Я нашла его в библиотеке, чтобы специально сказать именно это.
      – Ну это же очевидно. – А после продолжительной паузы добавил. – Только меня это мало теперь волнует. Теперь между нами только дела. – С удовольствием подчеркнул он и разложил книги, тем самым показывая, что ему важнее всего именно это. И я прекратила разговор.
      Сама же я все чаще думала о его женитьбе. И не представляла, что какая-то молодая женщина будет для него женой, любовницей, секретарем, рабыней, любимой и помойным ведром… Да, это так. Нужно чтобы она была еще и помойным ведром, потому что он привык, никого не жалея, выворачивать себя наизнанку. Нежный интеллектуал, не способный решать самостоятельно свои проблемы. Ему нужно, чтобы кто-то решал их. Так выдержит ли она? Вот эта, к примеру, новое его увлечение?
      Я болезненно переживала все происходящее. А он злился – я мешала ему, хотя ни словом не обмолвилась с ним, а только лишь избегала контактов.
      Однажды после очередного увлечения – та, прежняя, была им уже забыта – он приехал ко мне домой, чего почти никогда не делал.
      – Женщины приходят и уходят, а ты остаешься. Ты – вечная. – Сказал он с грустной вымученной улыбкой.
      Нет. Он ошибался. Я не вечная. Это в начале нашего знакомства я с трепетом слушала, как говорил он:
      – Мы будем поддерживать связь не менее десяти лет…
      Сейчас же, после его очередных слов «я не могу быть с тобой», за которыми последовал ряд нелестных обо мне эпитетов, я не превратилась в ничто. Он между тем продолжал:
      – Мы теперь с тобой будем только работать. Ну разве иногда, по твоей просьбе, мы и будем встречаться наедине…
      – Но тогда я не смогу быть тебе преданной. Ведь именно на этой связи и держится моя преданность. – Эти слова я произнесла с издевкой.
      Но он не услышал моего нарочитого цинизма и ответил совершенно серьезно:
      – Да, мне нужна твоя преданность.
      Чуть позже я заикнулась, что собираюсь переходить в лабораторию к его коллеге и другу.
      – И думать не смей! – Почти закричал он. – Я тебе создал, я тебя научил всему, я вышколил тебя… – Он чуть не затопал ногами. – Ты говоришь с докторами, профессорами почти на равных, а в чем-то их – в рациональности, такте, этике – и превосходишь, мне завидуют… Завидуют твоей работоспособности, толковости… и я тебя отдам?! Никогда.
      Однажды после очередного – тяжелого – разговора ему показалось, что я о чем-то договариваюсь с его оппонентом. Он решил, что я его предала, а я как раз готовила к публикации его работу. Сначала он увидел нас в институтской столовой, в тот момент, когда этот самый оппонент подсаживался ко мне за столик; потом он видел нас в читальном зале, о чем-то доверительно беседующими… А когда зашел ко мне в мой закуток за стендом и увидел, что я с кем-то говорю по телефону и даже смеюсь, то просто рассвирепел:
      – Ты, – кричал он, – устраиваешь за моей спиной козни! Разве ты не знаешь, что мы с ним враги?!
      – Это твой враг, но не мой. – Спокойно ответила я и ушла, бросив ключи от лаборатории на стол.
 
      … Через несколько дней он позвонил ко мне домой и просил выйти на работу. Я вышла.
      Честно говоря, я боялась потерять эту работу. Меня ценили здесь. И он был прав, когда говорил, что создал меня. Вообще-то у меня неплохая реакция и я быстро обучаюсь, но такой скорости обучаемости я от себя не ожидала. За пару месяцев я могла делать здесь все. И даже если иногда я казалась себе вышколенной прислугой в богатом доме – это не заметить, об этом промолчать… этому сказать так, а с этим вообще не говорить… этому же можно не только говорить, но и доверять, – то это меня не смущало. Мною был пройден как бы краткий дипломатический курс. Кроме этого я научилась составлять документы любого уровня, вела деловую переписку, научилась печатать на машинке, освоила компьютер, стала водить автомобиль. На переговорах я тоже присутствовала в качестве секретаря… И мне нравилась моя работа. Но больше всего мне нравилось, что я не имела обязательных дружеских отношений со своими коллегами. Я всегда мечтала о такой обособленности. У меня была приветливая, но дежурная улыбка – для всех. Я стала любить одиночество.
      Именно в этом институте я перестала страдать из-за своей неустроенности, и мне даже нравилось обедать в полном одиночестве где-нибудь в темном углу нашей столовой, отказываться от коллективного посещения ресторанов или финской бани. Правда, я все-таки попадала и в ресторан, и в баню, потому что стоило мне только отказаться от участия в мероприятии, то оно распадалось, как карточный домик. Но не я этому была виной: отказывался то один сотрудник, то другой, правда, так было, если отказывалась сначала я. И поэтому меня начинали уговаривать мои коллеги, которые меня недолюбливали.
      Они действительно меня не очень любили. Одни за то, что мне удалось обособиться в таком большом коллективе, нисколько от этого не страдая, другие – за независимость суждений и умение высказываться без каких-либо эмоций. Моих коллег, видимо, волновала моя непрошибаемость. Поначалу мне пытались сообщать всякие слухи, пикантные подробности чьей – либо истории, банальные сплетни… Я слушала, не останавливая говорившего, но никогда не комментировала. И больше всего мои сослуживцы недоумевали и злились, что на моем лице ничего не отражалось. Я носила защитную маску. Под ней и были мои эмоции.
      Смешные люди, что же, я должна перед всеми обнажаться?..
      Потом мне перестали что-либо говорить. Конечно, они догадывались, что я влюблена в него, но вряд ли они знали все. Он же боялся, что это как-то обнаружится, поэтому его небрежность по отношению ко мне или показная беспристрастность были своеобразным щитом от сплетен и разговоров.
      Впрочем, мне нравилось именно такое объяснение его грубости, от которой я так страдала. Так мне было удобней…

      Клементия взглянула на часы и решила, что самая пора что-нибудь перекусить. Книгу она взяла с собой в кухню.

      До нее мгновенно дошла мысль о том, что эти подонки собираются поджечь дом. В первую минуту она подумала, что этот человек просто хочет ее гибели, но чуть позже, когда она в суматохе выдергивала из кучи чужой одежды брюки, свитер, штормовку, у нее мелькнула другая мысль – он просто хочет, чтобы она осталась без средств. Большинство своих вещей она оставила в квартире у Варвары, а те, в которых была еще вчера – висели в подвале после вчерашней стирки, так как ее обрызгала машина… Не бежать же ей вниз – ее могут заметить.
      Она прислушалась и вдруг на мгновенье замерла от ужасной мысли, но тут же отогнала ее: нет, этот человек не станет так с ней поступать, здесь какое-то недоразумение. Она должна найти способ с ним переговорить. Что он хочет? Он ей мстит? Запугивает? За что? С какой целью?
      Анна уже почти была одета, когда уловила тонкий запах бензина. Она опрометью выскочила из комнаты: запах усилился – он поднимался снизу, почти одновременно с тонкими струйками дыма, которые уже почти устилали пол в холле. Как завороженная смотрела она на эти струйки, стоя на верхней площадке широкой дубовой лестницы, что соединяла холл с верхними этажами. Наконец она опомнилась и судорожно кинулась обратно в свою комнату и заперла за собой дверь, поняв, что путь через входную дверь ей отрезан. Сначала она хотела открыть дверь на лоджию, но вспомнила, что ручку-квадрат от двери она оставила еще раньше там внизу – на столике, у входной двери, когда искала, чем бы ей ударить Максима, которого она приняла тогда за злоумышленника. Тогда она попыталась распахнуть окно, но и это ей удалось лишь после того, как были обломаны ногти. Окно же было неведомой конструкции и никак не хотело распахиваться настежь, разбить же само стекло Анна не решалась, боясь, что звон разбитого стекла будет услышан на улице, кроме того, она привыкла уважать чужую собственность – даже в такой ситуации. А еще – она не верила, что можно вот так – поджечь чужой дом…
      Какая тут собственность, скоро от этой собственности ничего не останется, – чертыхалась Анна, цепляясь за дикий виноград и пытаясь спуститься по нему вниз. – День назад я сама видела лестницу, не померещилось же мне… И вот теперь я как обезьяна цепляюсь за эти лианы… С этой мыслью она и рухнула вниз вместе с ветками дикого винограда.
      Она сильно ушибла ногу, но все-таки резво вскочила, ойкнув от боли в лодыжке. Прихрамывая, она заторопилась к заборчику и вдруг вспомнила о сотовом телефоне: какая же она дура, забыла телефон – как теперь она свяжется с Максимом? Но самое главное – она забыла свою деловую сумочку с документами, кредитными карточками, деньгами, правами… Где же она ее оставила? Может быть на подоконнике, а может в комнате – на диване? Она решительно повернула обратно к дому – огня на этой стороне дома все еще не было, сквозь желтые клубы дыма она различила лестницу, которая аккуратно лежала на боку у самого цоколя. Анна не успела подойти к ней, как услышала вой пожарной машины, а затем и голоса людей: торопливый женский голос спешил сообщить прибывшим пожарным, что проживающая здесь особа много курила, потому наверно и случился пожар.
      Ну что за стерва, хотела крикнуть Анна, да я вообще не курю, но вовремя спохватилась, потому что опять заговорили.
      – А разве тут кто-то жил? – Голос показался Анне знаком. – Это ведь дом тренера этого, кажется, Климовского? Он, кажется, сейчас в Канаде?
      – Он спортсмен, а не тренер. И должен быть в Канаде, но вот уже с неделю тут живет дамочка. Она вчера и из дому не выходила. Потом к ней мужик на зеленой, такой большой машине, приезжал. – Продолжал словоохотливый женский голос.
      – Мы видели ее с этим мужчиной, кажется, у него темнозеленый джип? – Опять знакомый голос. – Так она уехала с ним или осталась в доме?
      – Да уж не заметила, чтобы они выходили. – Другой женский голос, наверно тетки с дачи через дорогу, решила Анна и продолжала слушать. Пожарные между тем не очень суетились, разворачивая свои брезентовые рукава, видимо, клубы дыма не казались им чем-то достойным их пожарного внимания. А огонь же разгорался медленно и лениво.
      – Машина уехала и дама уехала тоже, вместе с этим-то мужиком на машине громадной, такая – с трубками блестящими впереди. Он к ней уж не первый раз наезжает. Свет же не горел ни с вечера, ни ночью не зажигался. – Опять продолжала все та же тетка, наверно ее Максим назвал мисс Марпл.
      Следит она тут за всеми, усмехнулась Анна, ну и бабка, действительно мисс Марпл.
      – А как же пожар? – Все тот же голос с хрипотцой.
      – Так наверно поджег кто-нибудь специально. Вон как люди стали завидовать друг другу. Вот и спортсмену этому завидуют. Даже свои же спортсмены и те завидуют … А, может, и она по неосторожности подожгла. Очень она выглядела какой-то несобранной, вечно спешила, а может невнимательная она очень.
      – Дамочка что ли? – Переспросил, видимо, кто-то из пожарных начальников, как решила Анна. Нет, чтобы пожар тушить, так они расследование проводят. И как бы услышав ее слова, пожарные наконец засуетились и принялись поливать крышу дома – пожар наконец-то был удостоен их внимания.
      … Уже совсем рассвело и Анна, присев за густыми кустами дикого малинника, уже могла хорошо видеть все происходящее. Теперь она различала всех. Рядом со словоохотливой теткой стоял здоровый мужик. Он стоял к Анне спиной и лица его она не видела, но уж его она узнала и со спины – это был тот же человек, который заходил недавно в квартиру Варвары и произвел в ней такой разгром. Та же стойка боксера, тот же ежик коротких волос и короткая бычья шея, это его голос она узнала…
      Второго она не видела раньше, но ей показалось его лицо знакомым. Все правильно, это тот водитель, который пытался на нее наехать, а может не он, но тогда очень и очень похож. Однако, далековато, может, она и ошиблась. Три женщины-соседки и двое мужчин, которых она, кажется, видела на перроне, когда ждала электричку… но они ее не интересовали, также как и пожарные, которые двигались вяло и тушили пожар как бы нехотя.
      Прячась за кустами, Анна продвинулась еще поближе, но в это время те двое отошли от остальных и подошли к малиннику, чтобы помочиться. Ей пришлось почти распластаться по земле, чтобы они ее не заметили. Теперь она не видела их и не могла предугадать их возможных действий. Первый, которому она дала кличку «боксер», видимо, пытался раздвинуть заросли малинника, чтобы что-то достать – Анна не видела это «что-то». Второй же – «водитель» – в это время дернул «боксера» за куртку, отчего та затрещала и у «боксера» пропала всякая охота лезть в малинник.
      – Ты чего, – спросил он, – в морду захотел? – Я же тебя размажу по стенке, если захочу.
      – Извини, – я подумал, что ты падаешь. – Залепетал «водитель». – Хотел тебя поддержать.
      – Ах, поддержать, – хохотнул «боксер». – А ты хоть знаешь, в каком я весе?
      – В тяжелом? – Слишком поспешно и даже угодливо спросил водитель.
      – В сверхтяжелом. – Самодовольнро ответил «боксер» и похлопал «водителя» по плечу. – Ладно, браток, поедем боссу доложим, что с дачей полные кранты. – Он опять хохотнул.
      – Слушай, а зачем это ему надо?
      – У босса видел какая голова?
      И не дожидаясь ответа напарника, продолжал назидательно:
      – Я и сам частенько не понимаю его действий, но раз босс платит, то какие вопросы?..
      – И то верно – меньше знаешь, дольше проживешь…
      – Не забывай, что нам надо еще раз в дом этот попасть.
      И оба вернулись к пожарным, которые уже все потушили и теперь ждали, не загорится ли где-нибудь еще.
      Несмотря на кажущуюся медлительность пожарных, поработали они неплохо – сгорела лишь боковая деревянная пристройка – флигель, часть крыши, обгорели оконные переплеты, двери первого этажа. Ни второй этаж, ни надстройка над ним – мансарда, в которой жила Анна – даже не пострадали.
      – Ну теперь вашей дамочке придется нашему спортсмену по полной программе платить за пожарчик, – опять хохотнул «боксер».
      – Это точно, – ответил один из пожарных. – Вряд ли страховку оплачена на полную катушку – не принято у нас еще страховаться как на цивилизованном западе.
      – А кто этот Климовский?
      – Так хоккеист же, а может, тренер, не знаю, – пояснил мужчина в бейсбольной шапочке, – а дом этот он всего год назад поставил и опять подписал контракт с Канадой.
      – Ничего, построит еще один – деньги за спорт платят хорошие, – поддакнула женщина в темном длинном мужском плаще. – А вот дамочку искренне жаль, разорится она на этом пожаре.
      И тут Анна отчетливо поняла весь замысел Вадима – он хочет разорить ее, он, видимо, решил, что это моя дача…. Он всегда говорил, что ему большее удовольствие доставило бы не физическое уничтожение врага, а его моральная смерть. «Это доставляет мне наивысшее удовлетворение – это сродни оргазму». Так когда-то сказал он. Анна это хорошо запомнила, потому что ее тогда покоробило от его слов.
      Значит, Вадим знает о ней все. Но если не все, то много. По крайней мере, он знает, что она не бедствует. Помнит он и о тех словах, что она когда-то ему сказала: «Я знаю, что такое нищета. Я скорее отравлюсь, чем буду жить на старости лет в нищете. Нищета в молодости – это просто испытание на выносливость, предприимчивость… Нищета в старости – это унижение. И это уже до конца дней.»
      Вот что ты помнишь, Вадим, ты хотел бы видеть меня в нищете и в унижении… Ну уж, никогда этого не будет. Пока что она на ногах, у нее книги, у нее журнал, у нее, в конце концов, есть Бруно, да и Шольц ей предан…

      Рано утром Клементия решила позвонить еще до работы своему «комиссару Мэгре», чтобы рассказать ему об этом странном звонке – чутье подсказывало ей, что именно так надо поступить. Но дома его уже не оказалось – телефон молчал. Тогда Клементия решила выехать из дома пораньше, чтобы застать Максима на работе. Зайдя в вагон метро, она сразу же раскрыла книгу, но тут ее внимание привлек молодой мужчина – он внимательно рассматривал Клементию. Сначала ей это показалось приятным, но взглянув на него еще раз, Клементия подумала, что в его взгляде есть что-то неприятное и она отвернулась. Нельзя смотреть незнакомому человеку в глаза – это неприлично, так учила ее умная и осторожная мама. К тому же, человек может подумать о такой девушке, Бог знает что. Клементия уважала свою маму, правда, чаще всего она не следовала ее советам, считая их несколько старомодными и неактуальными. Но на этот раз она эти советы вспомнила и больше не смотрела.
      Она уткнулась в книгу.

       ПЯТНИЦА
       Мы сидели в кафе и ссорились.
      Я шутя сказала ему, что он вчера не ночевал дома. Он же, не снижая голоса, с надменностью бросил:
      – Да, я имею право ночевать, где хочу и спать, с кем хочу.
      Правда, он сказал это более грубо – трахать кого хочу. Меня покоробила его откровенность, я сильно смутилась и не знала, как все перевести в шутку. И я выбрала самый худший вариант – продолжила разговор:
      – Я действительно знаю, у кого ты вчера ночевал.
      Но я тут же пожалела, что не смолчала, потому что он стал говорить и довольно громко. Я опустила глаза – на нас уже стали посматривать заинтересованные нашим разговором женщины с соседнего столика. Я встала и пошла к выходу.
      Но и в этот раз мы не расстались навсегда. Он бросился вслед за мной. Потом мы долго стояли в сквере и в конце концов помирились.
      – Ты думаешь, мне не нравится, что ты меня любишь? Меня любят все женщины, но ты меня любишь больше всех.
      Вскоре после этого разговора он вызвал меня в кабинет и сказал с какой-то значительной интонацией:
      – Знакомьтесь, это наша новая сотрудница. – Он всегда переходил в разговоре со мной при посторонних на официальное «вы».
      Мы посмотрели с ней друг на друга. В ее глазах была ненависть ко мне. Это была она – моя соперница. И это было совершенно очевидно по ее поведению. Но как она догадалась о моих чувствах?
      Мы молча сказали друг другу все. Мы просто уничтожили друг друга взглядом.
      Когда-то раньше мне было любопытно – как женщина чувствует свою соперницу? Теперь я это знала. И для этого, оказывается, не надо было никаких слов и пояснений – посмотрела и все ясно.
      Он привез ее из Финляндии, там она работала по контракту в институте – обучала небольшую группу деловых людей русскому языку. По образованию же она была не филологом, а химиком. Но об этом я узнала чуть позже – из ее документов, которые она выложила на мой стол, чтобы я могла оформить ее анкету.
      Я смотрела на нее, и мне было скверно. Ей нет и тридцати. Мне почти сорок… И бороться с ней не было никакого смысла. Я была умнее, преданнее, надежнее, а она – моложе. Нет, он не любил и ее, но мне с явным удовольствием сообщил:
      – Тебе надо привыкнуть к мысли, что я на ней женюсь. – Сказал он и засмеялся.
      Она не была красива, скорее, привлекательна, ее одежда была безвкусна и даже как-то неаккуратна, особенно мне казались ужасными ее дешевенькие пластмассовые серьги. Она, правда, была чувственна, гибка, сексуальна – это я не могла не отметить, – к тому же что-то в ее облике было притягательным. Вид же у нее был женщины доступной.
      Но тут необходимо сделать отступление. Она действительно не отличалась ни вкусом, ни порядочностью, которой женщины обычно гордятся, что-то у нее было от цыганки – вольность и, пожалуй, вызов. И если честно, то она обладала каким-то непонятным мне шармом. Потом я определила, в чем этот шарм. Шарм назывался грубо, но верно – стервозностью.
      Иногда она была одета нарочито скромно и со вкусом. И тогда вела себя как монашка – опускала глаза, молчала, не отвечала на чьи-то откровенные взгляды, и как бы уходила в себя. Но ровно через день она могла появиться в каком-то немыслимом платье – блестящем, словно она только что сбежала с шумной вечеринки. Эта женщина иногда вызывала недоумение. Но только не у него. Я замечала, что он вообще не обращает внимания на то, как она выглядит, что говорит, как себя ведет. Да и вообще, я не видела, чтобы они между собой общались. Впрочем, повторялся мой же вариант – молчание. Утаивание от всех своих отношений. Чтобы никто ничего не знал?
      На это могли быть причины: либо он совсем не собирался жениться на ней, либо таким образом он старался сохранить свои отношения со мной. Хотя я на свой счет не обольщалась, я – хороший сотрудник и не более. Такую роль мне когда-то определили и я с ней согласилась.
      Я видела, что она вызывала интерес мужчин – они откровенно ожидали от нее каких-либо выходок. И они их дожидались. Женщины же… тайно завидовали ее умению перевоплощаться.
      Что касается меня, то мои чувства описать было невозможно… Помню лишь постоянное посасывание под ложечкой при одной только мысли о ней. Я думала о ней постоянно, следила за ней: мне было интересно наблюдать – как она смотрит, что говорит, что делает. Она оказалась далеко не глупа, как мне, может быть, хотелось бы, а ее бумаги были выполнены на должном уровне, но я все равно старалась найти ошибки в них. И я их находила. Для себя же я отмечала, что она работает все-таки хуже меня. Таким образом я удовлетворяла свое самолюбие. Он же в тот период совсем меня отстранил от дел. И уж конечно, от себя. Однако, я забегаю, все это было далеко потом.

* * *

      А потом было какое-то событие и мы всей лабораторией отмечали его в ресторане. Была и она.
      Я сидела за крайним столиком, и старалась, чтобы меня не было видно. Однако он подошел ко мне и отметил, что у меня красивое платье. Я равнодушно выслушала его и… пошла танцевать с его врагом. Я с удовольствием отметила, что ему это не понравилось, он отошел от нашего стола с кислой миной. Больше в этот вечер я его не видела – мы перешли со своей компанией в другой зал. На другой день он подошел ко мне и спросил:
      – Ты видела, что там в ресторане вчера произошло?
      – Да. Твою пассию приняли за вокзальную шлюху и пытались снять на пару часов. А потом не могли ее поделить и подрались.
      Он как-то нерво засмеялся и мрачно произнес:
      – Ну, это даже к лучшему.
      Потом он даже пытался как-то меня утешить, ему показалось, что я в этом нуждалась.
      – Ты видишь, столько страданий у тебя, а ведь ничего нет. Все как-то мимо меня. – И он ушел, не оглядываясь.
      Но она оказалась настойчива и нагла. Я просто еле сдерживала себя, чтобы не закипеть от злости, когда она входила в комнату. Но я все еще боялась ее влияния на него, ему ничего не стоило переменить решение и сказать мне – ВСЕ. Надоела. Уходи.
      Я всегда понимала, что моя ценность всего лишь в моей работоспособности. Но я слишком принижала себя, об этом мне не раз говорил его враг, что я слишком небрежно отношусь к себе, недооцениваю свои способности, и что мое место в жизни другого человека может быть более значительно. Он ожидал, что я спрошу, кто же этот человек, но я не спрашивала.

* * *

      Я уже упоминала, что стала по его рекомендации делать записи. Меня так увлекли они, что я стала делать их чуть ли ни ежедневно. Я не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся, я их называла «мысли вслух». Это были философские размышления о жизни. Моей, и чужой… Счастливой и не очень… О причине и следствии. Нужны были эти записи только мне одной, потому что хаос своих мыслей я наконец смогла расположить стройными длинными рядами. Я иногда даже удивлялась их стройности и системности.
      Сначала он мне просто сказал:
      – Ты интересно говоришь, тебя хочется слушать. Ты – умная. Вернее, не глупая. – Тут же поправился он. – Записывай все, что ты мне иногда говоришь.
      Я делала такие записи. Он потребовал их на просмотр.
      – О, да у тебя есть даже стиль. Это занятно. Впрочем, все это ерунда. Но ты пиши. Для себя. – С усмешкой заметил он и потерял всякий ко мне интерес.
      Но перед поездкой в Лондон, он вдруг опять вызвал меня к себе и небрежно спросил:
      – Сколько ты могла бы написать за вечер? Страниц пять-шесть? Так вот, я еду в Лондон на месяц, а ты должна написать страниц… – Он остановился, чтобы подсчитать сколько же мне надо написать. – Ну допустим, страниц восемьдесят. Сможешь? Хотя, вряд ли, у тебя нет навыка…
      И он уехал. Я же не сразу принялась писать. Я стала искать себе… другую работу. Я расчитывала, что смогу найти подходящее место в пределах Москвы и квартиру мне удастся снять дешевле, чем ту, что я снимала в районе Дербеневской набережной. Но самое главное мое желание – быть подальше от его института. Но я не успела это сделать, потому что он совершенно неожиданно вернулся как раз в тот день, когда я отправилась на поиски новой работы, уведомив об этом своего коллегу.
      – Я слышал, что ты ищешь работу? – Таким вопросом он встретил меня на другой день после приезда. – Зачем? Где ты сможешь получать столько, сколько плачу тебе я? Впрочем, можешь уходить. – И он равнодушно отвернулся.
      – Я же хотела как лучше. Так ведь будет лучше всем нам.
      – Кому это нам? – Надменно спросил он.
      – Мне, тебе и ей.
      – Ее больше не будет. А ты иди работай. Я привез два договора, их надо оформить и обзвонить всех исполнителей. Я оставил список у тебя на столе. Работай. И не забудь завтра же принести то, что ты должна была выполнить за время моей командировки. Да-да, именно твои записи меня сейчас стали интересовать.
      На другой день я безропотно принесла ему папку со своими записями.

      Клементия отложила книгу.
      Отметив про себя, что не согласна с героиней: зачем вот так безропотно слушать такого человека. Нет, с Клементией бы этого не произошло, решила она и направилась к переходу. Но тут она оглянулась и увидела все того же – из метро. Ну и шкаф, подумала она, глядя на него, наверно именно так должен выглядеть киллер: темные очки в пол-лица, шапочка, надвинутая до самого носа, кожанка, как у чекиста… Чекистов же Клементия как-то не полюбила – бандиты, да и только, вон и прадедушку – пароходчика Денисова – вот так убили в двадцатом… И она заторопилась на работу.

      «Никогда не говори никогда». Эту фразу Анна вспомнила, когда добралась – стыдно сказать, зайцем – наконец до Москвы и зашла на главпочтамт купить два жетона (больше денег в кармане чужой куртки не оказалось) для телефона-автомата. Вот тогда она и увидела на стойке оставленную кем-то немецкую газету «Rhein-Main-Zeitung»… Ей достаточно было беглого взгляда на нее, чтобы вспомнить эту фразу – НИКОГДА НЕ ГОВОРИ НИКОГДА – на первой странице она увидела крупную фотографию: сорванные с петель массивные двери, выбитые стекла, выброшенная из окон офисная мебель, разбитые компьютеры и заголовок через всю газетную полосу «Бесчинство неофашистов». Она узнала эту дверь… Трясущимися руками она развернула газету – эти молодчики разгромили редакцию журнала «EVA»… И дочитала. По мнению журналистьа поводом для бесчинства явилось то, что владелица журнала иностранка, скорей всего, русская…
      – Садитесь, пожалуйста, – девушка придвинула стул Анне, глядя как та мертвенно побледнела и схватилась рукой за горло, – вам наверно плохо? Может быть, попросить у кого-нибудь валидол?
      – Нет. – Еле выдавила из себя Анна. – Мне хорошо, мне очень даже хорошо. – Она попыталась улыбнуться. Девушка с сомнением посмотрела на Анну, вид которой не внушал, видимо, ей доверия – ухоженное лицо дамы явно не соответствовало ее одежде: мятые светлые брюки – с пятнами от копоти, травы и земли на коленях, слишком большая штормовка, грубый растянутый ворот свитера. Этот странный наряд завершали старые кроссовки, которые были явно велики их владелице.
      Саму Анну это видно не так уж и смущало, кто тут ее знает в многомиллионном городе, мало ли куда она могла направляться, может быть, она только что с загородной прогулки, и она попыталась улыбнуться девушке. Та тоже посмотрела на Анну и перевела взгляд на ее ноги. Посмотрела на них и Анна. Вид их был совсем не респектабельный – налипшая глина, грязные шнурки. Ведь ей пришлось идти к шоссе по лесу, потому что она побоялась попасться на глаза кому-нибудь из соседей или еще хуже – «боксеру» с «водителем». Не могла же она объяснить незнакомой девушке, что еще вчера была преуспевающей дамой с солидным счетом в банке, а сегодня она уже не могла бы так о себе сказать – сейчас она стояла без рубля в кармане и в одежде с чужого плеча.
      Девушка продолжала смотреть на Анну, отчего та совсем смутилась.
      – Вы в затруднительном положении? Может быть я смогла бы вам помочь? – Спросила девушка.
      – Вряд ли. Вы ведь не поверите, что сегодня ночью сгорела дача, на которой я проживала… что я спустилась почти с третьего этажа по лозам дикого винограда… что я шла по лесу пешком километров пять, пока не вышла на шоссе… что я доехала до Москвы на попутных машинах… что у меня на сгоревшей даче остались документы и банковские кредитные карточки и если они не сгорели, то значит залиты водой из брандспойтов… Анна замолчала. – Вы ведь не поверите? Вы же не поверите, что я автор нескольких романов, что у меня счет в банке и собственный дом на земле, которую называют Северный Рейн-Вестфалия?
      – Нет. Не поверю. Сейчас все прикидываются погорельцами или беженцами, так скорее подадут. А вы, вообще, навыдумывали что-то неправдоподобное. – Девушка отвернулась и стала рыться в своей сумочке, утратив к Анне всякий интерес.
      – Я не все. Я ничего у вас не прошу. – Анна тоже отвернулась от девушки и стала дочитывать газету с немецким названием. Разговор этот, как ни странно, ее успокоил, к ней вернулось самообладание, она сейчас думала не о том, что она потеряла, а о том, что ей предстояло найти. А найти она должна деньги. Во-первых, ей, если не завтра, так послезавтра – идти на похороны Варвары, а значит нужны деньги на цветы; во-вторых, она должна иметь деньги на проезд; в-третьих, она еще не завтракала, а часы напротив показывали четырнадцать часов. Она резко встала, поправила прическу, провела рукой по лицу, как бы смывая что-то не такое уж приятное, и медленным шагом вышла из здания почты: звонить было некому – Анна не смогла вспомнить без своей записной книжки ни одного телефона – у нее всегда были проблемы с запоминанием дат, имен, фамилий и телефонов…
      На углу улицы она еще немного постояла и хотела было уже идти, но остановилась в нерешительности – кто-то тронул ее за рукав – это была все таже девушка. С почты.
      – Вы меня извините, но мне захотелось вам поверить. Правда, не всему тому, что вы говорили, но хотя бы частично. Так у вас действительно нет денег? Но я смогу вам дать только один жетон на метро и денег на пару билетов на автобус. Больше у меня просто нет – я студентка и нам еще не дали стипендию, сейчас ведь всего сентябрь, а стипендию дадут только в начале октябре. Так вас устроит один жетон и пара билетов?
      – Устроит. Мне надо доехать до Октябрьской. А там несколько остановок по Ленинскому проспекту.
      – Какое совпадение, а у меня там институт, МИСиС называется. Слышали?
      – Да, проходила мимо не так давно. Пыталась расшифровать. Это институт стали и сплавов, наверное?
      Девушка кивнула.
      Пока они ехали в метро, а потом вышли из него на Ленинский проспект, Анна рассказывала девушке – ее звали Лиза – о том, что с ней приключилось. Та недоверчиво кивала, не веря до конца.
      – Хотите, я провожу вас до издательства? Тут недалеко. А вдруг там никого не окажется, что тогда?
      – Как это не окажется? Сегодня всего навсего понедельник и время рабочее.
      – Ой, знаете, моя мама во Владимире работает всего три дня в неделю. Она в типографии работает. Заказов нет.
      – Ну это же Москва, а не Владимир. Вот мы и дошли, – сказала Анна и толкнула дверь родного ей издательства. Дверь была закрыта.
      – А вы правы. – Только и промолвила Анна.
      – И что же теперь?
      – А ничего. Дойду ди ближайшего отделения милиции и попытаюсь найти Максима. Неужели мне не помогут? Правда, есть небольшая трудность – я не знаю его фамилии. Вернее так, он мне говорил ее, даже дал свою визитную карточку, но визитной карточки у меня нет сейчас и я ни за что не смогу вспомнить фамилию, которую я слышала лишь один раз.
      – Тогда номер телефона?
      – Я всего один раз звонила ему. Номер его рабочего телефона записан у меня на его мобильнике… то есть, на сотовом телефоне, – уточнила она, – а мобильник остался на даче. И его визитная карточка тоже там. Это все.
      – Ну нет, не все. Есть же еще квартира Варвары, так, кажется, вы сказали?
      – Да, есть. Но у меня нет ключей от квартиры – они остались все на той же даче.
      – А знаете что, давайте мы с вами заедем к нам в общежитие, попьем чаю, правда, без всяких там угощений – нечем угощать, а потом я попытаюсь перехватить у кого-нибудь денег нам на дорогу и мы съездим к вам на дачу. Это возможно?
      – Вы хотите сказать, не придумала ли я всю эту историю? – Грустно улыбнулась Анна. – Нет, не придумала. Дача существует и если на ней еще не побывали любопытные, то сможет что-то на ней и осталось. По крайней мере, надеюсь найти там хотя бы документы. Но, скорее всего, я зря надеюсь. И еще я очень сожалею, что не осталась там и не сделала попытки проникнуть в дом.
      – А почему вы этого не сделали?
      – Почему-то струсила, а теперь очень жалею и ругаю себя – скольких бы проблем удалось избежать…
      – Пойдемте. – Девушка потянула Анну за рукав. – Мы что-нибудь придумаем.

* * *

      В общежитии для Анны нашлись нормальные – старые, но вполне приличные – кроссовки, брюки же она тотчас застирала на коленях и высушила утюгом. В общем, с помощью Лизы, которая развила бурную деятельность, Анна быстро привела себя в порядок.
      Когда они уже собрались уходить, чтобы ехать на дачу, то в дверь громко постучали.
      – Входите. – Крикнула Лиза и сама распахнула дверь.
      – Соловьева, ты что, не собираешься занимать свою комнату? – Мужчина бросил ключи на стол. Вот твои ключи и живо поезжай, не то, займут комнату – желающих много, имей это в виду.
      – Петрович, а нельзя ли мне завтра туда переселиться? У меня сегодня дел по горло.
      – Это твое, конечно, дело, но если сейчас не поедешь, то придется тебе жить с первокурсницами. Так что, как хочешь, ты же сама просила. – И мужчина ушел.
      – Ну вот, придется ехать. Понимаете, если я сегодня не заселю комнату, то мне придется остаться еще на год здесь с первокурсницами. А там – мои подруги из Владимира, мы все в одной школе учились, питаться мы могли бы вместе – это сейчас очень важно – кооперироваться, иначе не прожить, стипендия крошечная ведь… А первокурсницы всегда – такие единоличницы, я сама такой была, да и неинтересно мне с ними.
      – А что подруги, они не могли бы занять комнату для вас? – Спросила Анна и тут же ей стало стыдно за свой вопрос, будто она боится ехать одна.
      – Так они ж еще не приехали. У нас занятия официально начинаются с первого октября, какой же дурак приедет раньше срока? Я же специально приехала раньше именно из-за того общежития, кроме того, у меня здесь дела были.
      – Ничего, я поеду одна. Вы меня поддержали и я почти знаю, что делать дальше.
      – Давайте я вам хоть денег дам немного.
      – Нет, нет. Вы тоже без денег. – Запротестовала Анна.
      – Ну, я то всегда без денег, но у кого-нибудь да найду – у меня родственников полно, правда, жадные все, но все равно могу иногда и их разжалобить. Берите, не станете же вы меня – такая дама – обманывать? Да и что это за сумма, чтобы о ней вообще вспоминать?
      – Обманывать мне вас действительно ни к чему. А вам я свои данные все-таки оставлю.
      – Нет, лучше вы мои запишите – это вернее.
      – Так я могу вам свои данные по Германии оставить.
      – Ну, что касается Германии, то до нее вам еще добраться надо… Так что ваши координаты пока что ненадежны.

* * *

      Ненадежные координаты. Вот это верно сказала Лиза, думала Анна, спускаясь по эскалатору в метро. Так куда же ей ехать сейчас? Она пока не могла придумать. Может ей удастся как-то вскрыть квартиру Варвары? Хотя, это самый неперспективный проект, так сказал бы наверно Максим. Максим, как его разыскать?

      Полковник Рудин (он не любил называть себя полковником в отставке) заскочил к себе в агентство лишь для того, чтобы взять кое-какие документы, лежащие в сейфе. Каково же было его удивление, когда он обнаружил свою дверь закрытой лишь на защелку. Но тут его взгляд упал на стол Клементии и он понял, что его помощница на этот раз его опередила – на столе лежала ее сумочка и книга, которую она оставила открытой. Максим заглянул на кухню, потом приоткрыл дверь коридора – его офис занимал одну из малогабаритных квартир в семейном общежитии, – нигде ее не было. Он опять вернулся в комнату, чтобы написать ей записку о распорядке на сегодняшний день. Записку он оставил на раскрытых страницах книги, которую даже немного полистал.
      Книга его даже заинтересовала.

       СУББОТА
       – Я просмотрел твои записи.
      Я составил тебе перечень тем, которые ты смогла бы затронуть. Думаю, что смогла бы, а там посмотрим. Но ты должна обострять материал, вносить некоторую стервозность. Вот ты пишешь о зависти в ученой среде. Ну что ты обходишь острые углы – здесь слишком мягко написано. Вот смотри на меня – ученые это такие же стервецы, как я, но только еще хуже – я все-таки не худший экземпляр.
      – Но тогда они могут себя узнать? Как же я могу это сделать, не ранив их самолюбия?
      – Только так. Жестко и правдиво. Они должны быть узнаваемы. Профессор В-ков должен узнать себя и увидеть – какой же он негодяй. – Он захохотал. – И член-корр С-нич пусть узнает себя – такой душечка и такая большая скотина. Тебе что, жалко их? Кстати, а что бы ты обо мне написала?
      – Я обязательно опишу тебя и ты сам себя узнаешь.
      – Нет, это ни к чему. Не могу же я о себе писать, что я подлец, негодяй. Кстати, я забираю твои записи. Может быть, я и возьму тебя в соавторы. Может быть. – Сказал он, задумчиво перелистывая мою папку с листами.
      Только тут я поняла, что пишу не для себя, а для него… Он так загорелся идеей создания книги об ученой среде, что даже стал разговаривать со мной чуть ли не каждый день. И все заставлял писать и писать.
      – Триста страниц? Смотри, уже тянет на книгу. Мы ее интересно издадим. А ты пиши, пиши…
      Однако осенью его уже не интересовала книга – она была отложена. Прошло еще три месяца. Он случайно дал почитать знакомому редактору эти записи и тот отнесся к ним с большим интересом. В этот же день он пришел на работу в прекрасном расположении духа и тотчас же вызвал меня.
      – Я встречал в жизни только одного талантливого человека – себя. – Сказал он и довольно расхохотался, сунув руки в карманы, что означало: я хитер и тем самым доволен собой. – Шутка. – Пояснил он. – Но теперь вижу другого – не менее талантливого. Ты талантлива и это очевидно. Все. Вечерами, ночами, праздниками ты будешь писать. Ты обязана писать для меня. Я хочу издать эту книгу.
      – Для тебя? – Глупо переспросила я.
      – Да. Ты правильно меня поняла – автором буду я. С соавтором как-то книга не ценна. Да и фамилия у тебя рядом с моей не очень будет смотреться – у тебя ведь и званий то никаких ученых нет.
      – Но это мои записи. – Я не решилась назвать их книгой. Но он, будто не слыша меня, продолжал рассуждать о невозможности соавторства.
      – Знаешь, – сказал он, отведя глаза в сторону, – потом доказывай, кто автор. Это не солидно, я – профессор, доктор наук, член-корреспондент и… рядом с тобой. Ведь ты согласна, что это глупо?
      Я даже не нашлась что и сказать.
      – К тому же, издать книгу не так уж просто, у тебя это не получится. Своим же именем я дам книге дорогу. Но деньги – твои. На них я не претендую. Да. Деньги тебе – ты ведь нуждаешься все еще? – Спросил он ласково.
      – Как все.
      – Да. Это решено – тебя упоминать ни к чему.
      Я молчала. Я готова была даже поддакнуть ему. И я поддакнула.
      – Я могу писать для тебя. Если это тебя сделает счастливым.
      ОН ПОПРОСИЛ МОЮ ПЕЧЕНКУ… Я ВЫТАЩИЛА ЕМУ СВОЮ ПЕЧЕНКУ…

* * *

      То, что успел прочитать Максим, дожидаясь Клементию, его действительно заинтересовало…

      Сверкающий эмалью синий Volvo-850 лишь приостановился у чугунных ворот, как они тотчас же разъехались, пропустив автомобиль в глубь двора. Из автомобиля вышел спортивного вида человек – высокий и моложавый. Элегантным заученным движением он поправил свою безупречную прическу, тронул дужку дорогих очков и лишь после этого оглянулся на охранника, который тотчас же выскочил к нему из своего укрытия. Не глядя на охранника в зеленой камуфляжной форме, он коротко бросил:
      – Опять ты вырядился в эту пятнистую дрянь, сколько раз тебе говорить – ходить в цивильной одежде. Ты ничем не должен отличаться от обыкновенного банкира. Прятаться надо среди людей, а ты стараешься выделиться этой формой.
      – Я не знал, меня не предупредили. Я только что со стройки, даже переодеться не дали, вот и привезли как есть. – Заволновался молодой охранник.
      – Ну, ладно. Как там на стройке? Какой этаж отделываете? Если все еще первый, то прикажу набрать новых людей. А этим и платить не стану. Твой отец, кажется, тоже там?
      – Да. Они уже почти все комнаты отделали и часть мебели завезли. Так что, все по проекту. Вы ведь неделю не были, там такие изменения, до холодов все будет как надо. А зимой – дизайнер поработает над остальными помещениями. Все как вы сказали. И прораб вроде не обижается на эту бригаду – работают хорошо. Да он вам каждый день докладывает.
      – Ладно. Теперь докладывай – что тут и как.
      – Охрана усилена. Всего в этом здании восемь человек. Все под контролем. На квартире – двое. Жора и Мент. Сейчас они уехали с вашей дочкой в балетную школу, потом в бассейн.
      – А что? Нельзя было хореографа привести в дом? Или бассейна ей мало? И почему она в квартире, а не здесь – в доме?
      – Не знаю, – пожал плечами охранник. – Сказала, что балет – это занятие групповое, а ваш бассейн – это лужа, а не бассейн.
      – Лужа? Двенадцатиметровый бассейн с морской водой – это лужа? Ну, дрянь ребенок. Жалко, что мала попка, а то бы бить ее надо каждый день. Как ее отца в детстве били… – И он пошел, все еще недовольно ворча себе под нос.
      – Мало тебя били, Вадим Борисович, ой мало. – Подумал охранник, но вслух сказал совсем другое. – И вам бы не следовало ездить без охраны, вон недавно убили банкира, да и ваша недавняя катастрофа на Дмитровском…
      Но Вадим уже подходил к дому. Ему было неприятно, что кто-то напоминает о том дне, когда его перепуганного – дрожащего, скулящего и с мокрыми штанами – вытаскивали из его покореженного автомобиля с романтическим названием цвета «белая ночь». Автомобиля марки «Оpel»… Он даже скрипнул зубами от этих воспоминаний и стыда за свою реакцию на испуг.

* * *

      Еще каких-то лет десять назад Вадим Борисович и не помышлял именно о такой карьере, какая была у него сейчас. Генеральный директор крупной нефтеперерабатывающей компании REOIL, президент ассоциации банков «Север-Никель-Банк» – он любил такие многозначительные названия. Что же касается звания «владелец фирмы», то оно его не устраивало, только президент и только генеральный директор. Офис в разумном центре – уютный старинный особняк в четыре этажа, с пентхаузом на мансарде и полностью реконструированным подвалом – c сауной и бассейном – надоел ему сразу же после сдачи объекта. Скучно же ему стало после предоставления счета от строительной компании и он решил себя развлечъ – недоплатив, да еще устроил скандал. Офис не нравился, ошибка его была в том, что ни одному из архитекторов он не дал воплотить замысел и довести его до конца – он вмешивался и ругался, выгоняя специалистов одного за другим. Свою ошибку он понял только в конце, когда американский партнер, шутливо высказался по поводу вкуса новых русских, что дескать, не офис, а мраморно-дубовый коктейль…
      Вадиму Борисовичу все это не понравилось, но он сделал вид, что понимает оригинальную шутку миллионера. Нет, с особняком за городом все будет иначе. В первую очередь безопасность – ров, высокий забор, система слежения. А уж потом – все остальное. Как только это быдло – так он называл строителей – закончит объект, он пригласит поработать над интерьером знаменитого на всю Москву дизайнера Стаса. Пусть все сделает по-европейски: дорого и солидно и никаких американских современных наворотов – все это дешевка. У него в доме будет только английский стиль – аристократический и немного старомодный. Ни один американский особняк ему не понравился, тоже мне – миллионеры, а дома ходят в джинсах и кроссовках, даже не подумаешь, что на этого молодящегося старичка в бейсбольной кепочке работают сотни тысяч людей в разных странах. А уж как этот миллионер питается – обезжиренное молочко, которое даже след на стакане не оставляет, сухарики, дурацкие кукурузные хлопья… Нет, богатство надо использовать на всю катушку. Это мнение любого нормального русского. На то они и деньги, чтобы ими пользоваться. Он тоже предпочитает диетические продукты, но какие!..
      Что касается очень больших денег, то они пришли к Вадиму Борисовичу нежданно-негаданно. Просто одним не очень, прямо скажем, известным людям – с непонятным прошлым – понадобился человек с прошлым безупречным. Или таким как у него – почти безупречным. Отец – высокопоставленный чиновник министерства транспорта, мать – переводчик при дипломатическом корпусе. Хоть и не велика должность у матери, зато множество людей, близких к кормушке. Так же как и у отца. Впрочем, отец – это фигура и реальная власть. Так что, друзья и связи – благодаря родителям. Да и сам Вадим Борисович сумел сделать научную карьеру – доктор наук все-таки, звание же профессора получил за преподавательскую деятельность, а там уж и член-корреспондента Академии наук. Когда начал заниматься научным бизнесом – в те недавние времена, когда это стало возможным, – то сумел получить несколько выгодных зарубежных грантов на исследования. Эти деньги просто пошли ему в карман, потому что те разработки была сделаны его сотрудниками еще раньше за мизерную плату мэнээсов, лаборантов… Хорошие это были деньги, очень хорошие… Потом, правда, наука стала не востребованной и из нее побежали – сначала самые смелые, но не самые нужные науке люди, а потом и другие – самые нужные ей и талантливые. Он не относил себя к самым-самым, но зато умел делать вид, что он именно такой – самый что ни на есть. И сидеть бы ему в том научно-исследовательском, не случись вот этого предложения.
      Кто предложил его кандидатуру и как на него вышли те люди – вопрос неуместный, он его и не задавал никогда. Да разве это так важно, просто подтвердилась истина – член-корр – он и в Африке член-корр. То, что он теперь сидит так высоко и так крепко – его собственная заслуга. Однако то обстоятельство, что деньги это все-таки чужие, а он лишь номинальный их распорядитель, заставило его принять в свое время кое-какие превентивные меры – провернуть часть средств через оффшорные кампании, прибыль положить в свой карман, а взятые средства вернуть. Таких операций у него было уже несколько и он собирался крутануть деньги еще раз – на этот раз сумма была фантастической, однако его действия не остались незамеченными хозяевами и вот взаимоотношения с ними чуть-чуть стали хуже. Нет, пока еще все вроде бы также, по крайней мере, те ребята делают вид, что ничего не заметили, но он то уж почуял ветер перемен. Тут и без способностей Вадима Борисовича – по части знатока человеческих душ – понятно, чем могут кончиться его взаимоотношения с этими людьми – не обремененными ни высоким образованием, ни могучим интеллектом. То, что могут отобрать деньги – его деньги – это не так уж страшно – у него много всяких тайничков припасено, на все не выйдут. Но могут поступить и по-другому – круто. Это страшно. Но самое ужасное то, что они могут покалечить сначала его дочку. Дочку – Катеньку. Она у него осталась от первого брака. Сейчас он забрал ее к себе в Москву. И это единственно светлое пятно в его жизни – дочка. А может быть, зря это он так забеспокоился? Вот и сам хозяин недавно одарил по-барски – разрешил финансисту оплатить все его счета по строительству загородного особняка. Нет, не смогут они без него, ведь те люди – у власти – не станут с ними взаимодействовать напрямую, тут посредник нужен. Но совсем не потому они не будут работать без посредника, что он такой особенный, а всего лишь потому, что он себя нужными документами подстраховал в свое время и положил в один из зарубежных банков. Компромат. Бумажки серьезные. Если что – скандал на международном уровне. И нужные люди – причастные к делу – предупреждены, что если они его кинут, то и он их – тоже не пощадит.
      Конечно, его могли бы просто «случайно» прибить где-нибудь на даче или устроить автокатастрофу – ведь уже пытались, но… не дурак же он – после того случая на шоссе он счел необходимым напомнить тем – правящим: в случае его смерти автоматически всплывет тот самый компромат.
      Все это было связано с его деятельностью в научно-исследовательском институте, ему не хотелось вспоминать. Да, продавали они научные разработки, суперсекретные технологии, а почему бы не продать? Контроля не было никакого, люди менялись, и даже если кто-то что-то заподозрил, то совсем не думал кому-то об этом докладывать, каждый старался в то время хоть как-то устроиться в жизни совсем не связанной с бедной наукой.
      А его способность – смотреть на много ходов вперед – очень пригодилась. Правда, тогда он еще и не предполагал для чего он все это собирает – документы причастия. Просто сработала его вторая высокая квалификация – сотрудника известного ведомства…
      Правда, был здесь неприятный момент – папка с секретными шифрами от того зарубежного сейфа и самое главное – ключик от него, когда-то были им утрачены при неизвестных обстоятельствах. Свой рабочий сейф – громоздкий серый шкаф – он часто оставлял с торчащим в нем ключом. И бывало так, что уходил в это время на пару минут в другую комнату. Он и не думал, что кто-то мог бы предположить, что в металлическом шкафу простого профессора – технаря, который получает-то не такие уж большие деньги – может находиться что-то такое, что стоило бы внимания? И ведь он даже не знает в какое время произошло это хищение, но самое главное – он не знает кто мог бы взять. Если по ошибке с какими-то бумагами, которые он сам же и вытащил из сейфа, то это одно, но если с умыслом? Хотя, что можно понять по одной бумажке с двумя рядками ничего не значащих цифр. Правда, к этой бумажке был еще приколот золотистый ключик – в целлофановом пакетике. Но жизни не хватит у того человека, кто бы смог вычислить ту страну и тот банк, которому он во время одной из зарубежных поездок доверил те самые бумаги. Еще ранее бумаги те несколько лет пролежали у него в доме – в нише на стене за паршивой картинкой в тоненькой рамочке. Но вот как раз лет пять назад, когда он еще был при науке – занимался научным бизнесом, ему и пришла в голову мысль, что бумажки-то надо упрятать понадежней. На всякий случай. Упрятал. И очень надежно… Дурак.
      Он не раз пытался вычислить похитителя, но если бы он хватился сразу хотя бы сразу… В том то и дело, что он даже не может припомнить не то, что дату – месяца не знает. Вот тебе и сотрудник известного ведомства. Но были у него кое-какие предположения… Были.

* * *

      Мысли об отступлении последнее время все чаще занимали Вадима Борисовича – преуспевающего делового человека, в недавнем прошлом ученого, известного далеко за пределами одного бывшего социалистического государства с громадной территорией.
      И вот сейчас настал момент вплотную заняться вариантом для отступления и бумаги ему бы очень пригодилась. Но как к ним добраться? Где шифр? Английский банк – это тебе не сберегательная касса, где можно за сотню долларов узнать любой шифр…
      Так думал он все время – вплоть до той катастрофы на Дмитровском. Но именно в тот день он и вычислил, наконец, того похитителя. И уже предпринял кое-что, но… То, что ему приходилось принимать такие меры вызывало у него чувство гнева – он привык, что все его боятся и сразу делают то, что он от них требует…
      К частному детективу – этому отставному полковнику с дурой секретаршей – он обратился, пожалуй, и зря. Теперь тоже придется принимать некоторые меры.

      Не успела Клементия открыть дверь агентства, как зазвонил телефон:
      – Вы приехали и вашего генерала нет на месте? Это хорошо. Минут через пять к вам зайдет человек от меня. Он все вам расскажет. – Сообщил уже знакомый голос.
      Клементия взглянула на часы – половина девятого. Она решила, что до прихода полковника ей лучше всего уйти, и схватила со стола свою сумку, но та раскрылась и из нее на стол высыпалось все содержимое – расческа, губная помада, книга, пудреница… Клементия наклонилась, чтобы поднять с пола калькулятор и в это время кто-то вошел в приемную – из-под стола она видела лишь большие ноги в тяжелых черных ботинках на толстой рифленой подошве. У «комиссара» не могло быть таких больших ботинок – это Клементия уже заметила. Она замерла, сидя под столом, ноги же, как бы в раздумьи, немного постояли и вышли в коридор, неплотно прикрыв за собой дверь. В щель Клементия видела, что ноги все еще стоят у двери, а потом они двинулись вправо, не к выходу, а в противоположную сторону к окну. Почему Клементия пряталась, она и сама бы не сказала, но что-то заставило ее так поступить. Она пулей выскочила за дверь, хлопнув за собой английским замком, и уже через несколько секунд была на улице. Дойдя до перекрестка, она перебежала на противоположную сторону и поискала глазами, где бы ей стать, чтобы видна была подворотня, из которой только что она выскочила. Рядом стояла телефонная будка, а чуть дальше – вход в продуктовый магазин. Она выбрала магазин и тут же пожалела, потому что войдя в магазин, она обернулась и через стекло витрины увидела, как с противоположной стороны улицы в магазин направляется тот мужчина – из метро. Как завороженная смотрела Клементия на его тяжелые ботинки. Она заметалась по магазину, но не найдя другого выхода, юркнула в подсобку – там была женщина, которая что-то писала, сидя за грязным столом. Клементия схватилась руками за низ живота и с придыханием произнесла:
      – Туалет… Где здесь туалет?
      Женщина, не поднимая головы, молча указала на дверь… Проскочив по коридору к противоположному выходу, Клементия через пару минут уже была вне стен магазина. Она торопливо вошла в сквер и села на скамейку, чтобы отдышаться. Чего она так всполошилась? Вроде бы и повода не было. Она поискала глазами телефонную будку и, нашарив в кармане жетон, пошла звонить – надо же предупредить «комиссара Мэгре», что его помощник – Клементия – решила поиграть в игру «сыщики и воры» и что, видимо, вором в данной ситуации оказалась она сама. Но еще не дойдя до будки, она переменила свое мнение насчет роли, потому что увидела, как из шикарного автомобиля, который все это время стоял чуть дальше подворотни и который все еще был виден Клементии из сквера, вышел высокий мужчина в длинном темном плаще – он показался Клементии очень знакомым – и сделал знак рукой другому мужчину, который в это время вышел из магазина… Клементия узнала обоих. Это тот клиент…
      Когда через некоторое время она вернулась в агентство, то обнаружила, что полковник Рудин уже ушел – на раскрытой книге лежала его записка с одной фразой: читай дальше.
      И она стала читать.

       ВОСКРЕСЕНЬЕ
       Когда-то, еще в начале знакомства он сказал мне:
      – Такого великолепного аналитического ума, я, пожалуй, не встречал и у мужчин. Женщина и с таким складом ума? Это редкость.
      – Но ум не приносит женщине счастья. – Сказала я ему тогда. Он же засмеялся в ответ:
      – И тут ты права. Однако мне некогда заниматься твоими проблемами, а о твоем уме я сказал просто так. Но ты должна знать следующее – умная женщина никогда не показывает, что она умна. Ты поняла? Иначе ее ум становится ее же крестом. Ты – провинциалка и многие вещи не понимаешь. Столичные женщины в этом отношении гораздо хитрее, тебе еще учиться у них и учиться. А может быть и не надо тебе учиться ничему. – Добавил он задумчиво. – Будь такой, какая ты есть сейчас.
      И он ушел, очень довольный собой. А я задумалась, но не над тем, что он только что мне сказал. Я постоянно в последнне время решала одну и ту же проблему: что делать?
      Разумеется, выход был, но как мне хотелось, чтобы кто-то другой решил мою проблему. Как часто перед сном я задавала себе вопрос и ждала ответ из моего космического компьютера. И на этот раз я легла спать с одним из таких вопросов.
      И я увидела ответ.
      СОН. Я должна спуститься вниз по крутой, почти отвесной каменной лестнице, ступени которой выбиты в скале. Я помню из других снов, что не раз спускалась по ней. Но сейчас я стою спиной к лестнице, на ее седьмой ступеньке и боюсь глянуть вниз. Мои руки раскинуты в стороны – я распята на этой холодной каменной лестнице как на кресте. Там, внизу, метрах в двухстах – черная бездна моря…
      Я не могу смотреть вниз – у меня кружится голова, а пальцы судорожно сжимают холодные ступени отвесной лестницы. Но я знаю, спуск неизбежен. И он невозможен. Назад пути тоже нет – я уже шагнула на семь ступеней вниз и подняться наверх не могу, ведь для этого я должна отнять руки от спасительной шероховатости каменных ступеней и повернуться лицом к ним. Но это как раз и невозможно…
      Я понимаю, что вот-вот сорвусь вниз, если решусь опустить ногу на следующий, едва приметный выступ ступени.
      Я понииаю, что вот-вот сорвусь вниз, если решусь отпустить руки от выступа ступени, повернусь лицом к лестнице и попробую подняться вверх…
      Я уже готова закричать от ужаса перед неизбежным падением, как вдруг поворачиваю голову и вижу мальчика, который также как и я, только что висел над бездной моря чуть ниже меня, и вот он уже бежит вниз…
      Вот он – выход! Надо только нащупать ногой ступени слева, они там шире и более пологи – по ним можно спуститься вниз – они надежны. Я почти спасена. Я нащупываю ногой широкую ступень и с облегчением отпускаю камни, за которые только что судорожно цеплялась. Я спускаюсь ниже. Я бегу к морю. Я – спасена. Просыпаюсь…
      Теперь я знаю – выход есть. «Кто-то» придет и укажет мне его и решит мою проблему. Я не хочу решать ее сама. Я – слабая. Я – женщина…

* * *

      Да, именно в этот период – после этого сна – у меня появился выход. Его звали С. Он был старше меня и я сразу почувствовала себя другой женщиной – любимой и желанной. Я начала с ним встречаться. Сначала раз в неделю, потом – чаще. Этот человек мог устраивать праздники: цветы, шампанское, фрукты, музыка… Это он мне показал ту широкую и надежную ступеньку, по которой я могла бы спуститься с опасной отвесной скалы. Могла бы… Но для меня встречи с ним ровным счетом ничего не значили. Так, отдых душе, приятная расслабленность телу и возможность ни о чем не думать в течение дня. А для него же это значило несколько иное. Однажды, когда я расчесывалась перед зеркалом, он вдруг неслышно подошел сзади и обнял меня, прижавшись щекой к моей щеке.
      – Посмотри, рядом со мной ты будешь всегда выглядеть моложе… – Шопотом произнес он. – Ты хочешь быть со мною рядом?
      Он спросил это так тихо, ожидая моего ответа, но я сделала вид, что не поняла его или не расслышала. Выручил меня телефонный звонок – звонила его сестра и приглашала нас в гости. Наш разговор так и остался незаконченным. Этот человек мне нравился чуть-чуть, а после этого разговора почему-то вовсе разонравился. Еще бы, ведь он требовал от меня невозможного – отказаться от В. – моего злого гения. И с перестала отвечать на звонки С. Сожалела ли я об этом позже? Очень часто. Ведь рядом с ним я обретала почву под ногами, рядом с ним я отвечала себе на вечный вопрос – что нужно человеку.
      Женщине – быть любимой.
      Мужчине – любить самому.
      Активная и пассивная роль.
      А что за модель получалась у меня с В.? Мы просто поменялись местами. Любила я, то есть выполняла роль мужчины. А В. принимал мою любовь и это его бесило. Потому что это было неестественным. Потому наши отношения и были так сложны…

      Клементия с чувством некоторой досады отодвинула книгу.
 
      Интересно, а как бы повел себя «комиссар Мэгре», если бы его любила женщина, а он бы ее не любил? Такой вопрос задала себе Клементия, но, разумеется, не ответила, а спрятала книгу в сумку, решив сегодня больше ее не читать.
      Кстати, а как прореагирует «комиссар» на ее сегодняшний по сути дела прогул? Прогул вынужденный, – успокоила себя Клементия.

      Анна какое-то время побродила поблизости от дома Варвары, дожидаясь темноты и поглядывая на окна. И только после того, как совсем обезлюдело, она осторожно вошла в подъезд и вызвала лифт. Квартира находилась на восьмом этаже, но Анна поднялась на девятый – ей было страшно и она всячески оттягивала момент, когда придется ковырять замок маникюрной пилкой – пилку ей сунула в карман Лиза, – чтобы проникнуть в квартиру. Постояв еще немного на площадке верхнего этажа, она осторожно стала спускаться вниз – одна ступенька, вторая… последняя. Анна смотрела только себе под ноги, боясь взглянуть на дверь. Но вдруг она подняла глаза и с удивлением обнаружила, что дверь… приоткрыта.
      Сначала это сильно испугало ее, она остановилась в нерешительности и машинально… нажала на кнопку звонка. Ужаснувшись содеянному, она уже хотела было сбежать вниз по ступенькам подальше от этой двери, которая ее так пугала, как услышала чьи-то осторожные шаги – кто-то вышел из квартиры на девятом этаже и спускался по лестнице к лифту. Анна как завороженная слушала приближающиеся шаги. Не до конца соображая, что делает, она толкнула дверь рукой, та бесшумно открылась и Анна оказалась в прихожей в совершенной темноте, лишь узкая полоска света все еще оставалась за ее спиной… Тогда она прикрыла дверь и полоска исчезла. Ее сердце все еще бешено колотилось, но страх совершенно прошел – в квартире была полнейшая тишина.
      Анна все еще прислушивалась, но уже не боялась. Она прошла в комнату, задернула тяжелые шторы и только тогда включила свет. Она ожидала увидеть тот разгром, что был здесь каких-то пару дней назад, но увидела идеальный порядок. Все было прибрано. Она заглянула в шкаф, приподняла крышку бюро – Варвара когда-то приобрела эту чудную вещь и очень ею гордилась – и тут увидела порядок, которого отродясь не было у Варвары. Только теперь Анна поняла, что в квартире, скорей всего, уже побывали родственники Варвары. Но тогда почему они бросили незапертой дверь? Анна прошла в спальню и тут она все поняла – после родственников здесь побывал кто-то еще. И вряд ли это мог быть Вадим, ведь он уже забрал то, что считал необходимым забрать. Может он вернулся, когда обнаружил, что папка, которую он взял, не представляет для него ценности? Нет, Вадим – специалист и вряд ли он в тот раз мог что-то упустить. Здесь побывал кто-то другой. Вадим хотел – вероятнее всего – ее припугнуть, а эти (или этот) профессионально искали что-то: вот приподнят край постели и не поправлен – вряд ли Анастасия Юрьевна – мама Варвары – оставила бы это без внимания и не оправила бы постель…. Точно также приподняты и края стопок белья в платяном шкафу, в комоде… чуть сдвинута настольная лампа. Взгляд Анны уперся в стул – на его коричневом кожаном сиденьи чуть-чуть виден, если смотреть со стороны двери – след мужского ботинка с подошвой в мелкий рубчик: кто-то пытался обследовать антресоли. Анна встала на стул и приоткрыла дверцу антресолей – и там она увидела все те же следы осторожного обыска.
      Только осмотрев всю квартиру, Анна принялась за свои вещи. Даже беглый осмотр подтвердил ее опасения – ничего из ее вещей одеть нельзя. Еще в Германии, собираясь в дорогу наскоро, она бросила в дорожную сумку всего несколько вещей – пару блузок, легкий свитерок, белье, полдюжины колготок. Она не собиралась надолго засиживаться в Москве, а для Гетеборга – туда она действительно торопилась – вещи были не так уж и нужны: там у нее был полный комплект одежды на все случаи жизни. И вот сейчас она впервые пожалела, что ничего с собой не взяла. Все потому, что она не любила носить тяжелые сумки, а уж тем более – просить кого-то помочь их донести.
      Она хотела примерить что-то из вещей Варвары, но тут ее взгляд упал на часы – половина одиннадцатого.
      Когда Анна шла сюда, то как-то не думала, где ей придется ночевать, ведь главной целью в тот момент была лишь попытка проникновения в квартиру. А когда же это получилось и при том без особых усилий, она как-то потеряла чувство времени. И теперь, глядя на часы, она вдруг ощутила смертельную усталость. Спать. Только спать. Она вернулась в прихожую и проверила, закрыта ли дверь. Накинув цепочку, она постояла в раздумьи и решительно придвинула к двери стоячую вешалку – толку от нее никакого, но грохоту она наделает, если что…
      Затем она залезла под душ. Стоя под теплыми струями воды Анна заплакала. Она жалела Варвару – свою лучшую подругу, каких у нее никогда больше не будет, себя и всех людей, которые, может быть, сейчас думали о ней, но не знали где она.

      Проснувшись рано утром, Клементия начала названивать «комиссару Мэгре», чтобы объяснить ему, во-первых: причину своего вчерашнего отсутствия, а во-вторых: проинформировать его насчет испугавшего ее телефонного звонка и тех двоих. То, что она поступила правильно, – уклонившись от разговора со звонившим, – Клементия не сомневалась. Впрочем, она никогда не сомневалась в своих поступках. Не дозвонившись до «комиссара» она со спокойной совестью позавтракала и неторопливо стала собираться на работу.
      В метро она конечно же раскрыла недочитанную книгу.

       ПОНЕДЕЛЬНИК
       Сегодня неожиданно он проявляет ко мне– несвойственное ему – подобие участия.
      – Ты устала. Тебе надо отдохнуть. Посмотри как ты измождена. Брось все дела и уезжай куда-нибудь хотя бы на неделю.
      Но во всем я слышу подвох:
      – Ты не молодеешь.
      Но я не так уж и права, потому что он дает мне кассету и просит послушать ее. Я тороплюсь домой и, не раздеваясь, ставлю кассету. Его голос говорит мне:
      – Если тебе будет плохо, у тебя появится хоть тень испорченного из-за меня настроения, послушай эту кассету. Послушай и успокойся. Посмотри в окно. Ты видишь дом, что напротив? Я – такой же дом. Я буду стоять так до конца твоих дней. Знаешь ли, что такая женщина как ты – явление. Ты воплотила в себе лучшие качества женщины. Ни одна женщина не сделала для меня столько, сколько сделала ты.
      Я плачу. Я верю ему сейчас, как не верила ему вчера.
      Но во вторник он опять несправедлив – как всегда. А потом он вообще меня выгнал.
      – Уходи. Пиши заявление. Ты мне не нужна. Ты сама плохо работаешь и мне мешаешь. На работе не должно быть каких-либо чувств.
      Я молча пошла к выходу. Свое решение он мотивировал так: ему, видишь ли, показалось, что я приревновала его. Хотя, он не мог этого знать – мы никогда не говорили на эту тему. А он еще и крикнул мне вслед:
      – Хочешь, я добью тебе вконец? Я женюсь на ней!
      Пока я сидела за своим столом и обдумывала текст заявления, он подошел ко мне и молча забрал мое заявление.
      – Ну что же ты с собой делаешь? Ты же сгораешь. Ты мой единственный друг, я в этом убеждался много раз. Я доверяю тебе и только тебе. Женщины меня интересуют только очень короткое время… Ты же будешь моим другом до конца дней. Я не представляю свою жизнь без тебя. И я не собираюсь терять тебя ни сейчас, ни после.
      В тот момент мне не хотелось его ни видеть, ни тем более слышать. А он продолжал:
      – Ты понимаешь, я – сволочь. Тебе нужно раз в неделю бить меня по морде. Может быть, я и стану лучше. Но ударить меня ты не можешь, ты на это не способна – слишком порядочна и мягка.
      Да, он сказал правду – нельзя быть доброй, иначе об тебя начинают вытирать ноги. И я кинула взгляд в зеркало – на моей спине уже видны следы грязных ног…
 
      Наши отношения непредсказуемы – они развиваются по синусоиде – вверх, вниз. Хуже, лучше. И никакого покоя.

* * *

      Потом он купил автомобиль и я стала учить его водить. Сама же я водила все еще неважно и сказала ему об этом. Но он становился грубым и жестоким, если ему что-то было нужно, от кого бы то ни было. Меня он заставлял ездить с ним и в гололед, и при сильном снегопаде. Мне было страшно на льду, когда машину заносило, но он был всегда неумолим. В результате – я стала неплохо ездить. А он? Он слишком был нетерпелив и часто оказывался в сложной дорожной ситуации, кроме этого он оказывается путал правую и левую руку и если я – еще во время обучения – говорила ему «перестройся в левый ряд», то он мог вдруг панически закричать: «куда перестраиваться – слева лишь обочина дороги!». Меня это смешило, а его ужасно злило.
      Наши отношения становились все более ненормальными – он старался использовать меня и мое умение все делать самостоятельно, а сам в результате становился все более зависимым от меня. И его это, между тем, ужасно злило.
      Он был белоручкой. Ничего сам не умел. Он – теоретик, а я – практик. Правда, сам он говорил по-другому: он – стратег, а я – тактик. Я же все делала своими руками, обладала интуицией и всегда чувствовала, как нужно поступать в том или ином случае. Он же такими знаниями не обладал, а собирал немыслимые картотеки, чтобы потом использовать чужой опыт на практике. И меня он заставлял собирать всякие вырезки, которые я никогда не использовала, а задвигала в дальний угол стола. Узнав о моем методе работы и о том факте, что я его не следую его советам, он сначала разозлился, а потом сказал:
      – Есть два метода написания научной статьи. Первый – это владение материалом. В этом случае ученый обкладывается книгами, справочной литературой, научными статьями и начинает анализировать чужой материал, чтобы написать свою собственную статью на основе чужого опыта.
      – А второй? – С некоторой иронией, сама не зная для чего, спросила я, зная ответ.
      – Второй – это владение темой. В этом случае ученый садится за чистый стол с единственным листом бумаги и пишет статью, основываясь на своем опыте владения темой.
      – И какой же из них лучше?
      – Какой лучше? – Повторил он за мной. – Конечно же – владение темой. Это подразумевает наличие таланта.
      – И что же ты скажешь о моем методе?
      – Ты владеешь темой. – Он похлопал меня по плечу. – Однако, это неженственно. – Тут же жестко добавил он, его взгляд стал холоден и он потерял ко мне всякий интерес.

      Вот сволочь, – вслух произнесла Клементия, имея ввиду этого самого В. из женского романа, лежащего на столе, – и пошла варить себе кофе.

* * *

      Клементия весь этот день просидела в ожидании «комиссара», но он не только не пришел, но даже не позвонил. Она постаралась вести себя так тихо, чтобы каким-нибудь звуком не обнаружить свое присутствие в агентстве – не включала приемник, телевизор. Даже кофе больше не пила, чтобы в коридоре ненароком не услыхали ее бряканья ложки о чашку. Она ожидала прихода «комиссара», чтобы он расставил все точки над i, тем самым успокоив ее. Еще раз пожалев, что он не застал ее в понедельник и теперь думает, что она вообще не ходит на работу, Клементия засобиралась домой. Но тут случилось еще одно небольшое недоразумение – пришел фининспектор. И хоть он пробыл в агентстве всего ничего, но успел задать Клементии столько вопросов, что она растерялась. Отвечала она совершенно невпопад и уже после первого ответа фининспектору загрустила, подумав, что, вероятнее всего, сболтнула лишнее, подпортив финансовую картину «комиссару», ведь неизвестно, какие налоги платит он, а какие – только имеет в виду. Когда же фининспектор ушел, то Клементия, к своему удивлению, обнаружила пропажу коробочки с дискетами, которая стояла на полочке, чуть выше компьютера. Сначала она подумала, что просто переставила ее сама в другое место, но когда обшарила все возможные места, то поняла – взял фининспектор. Клементии даже стало смешно – мелкий воришка, так строго и назидательно говорил об уплате налогов, а сам… Наверно подумал, что это новые дискеты, хотя коробочка прозрачная и видно, что на наклейках дискетных – надписи. Кстати, на первой же дискете Клементия сама написала красным фломастером – АННА. Эту дискету принес из дома сам «комиссар», после того, как внес в свой компьютер некоторые сведения об этой Анне, когда только познакомился с нею. Там совсем немного, так, какие-то мотивы, предположения, в общем, мало ценного и информативного. Но все-таки неприятно, что Клементия, такая ворона, расставила все на виду, вот этот жлоб и позарился на чужое – десять дискет. Или пять в этой коробке было? Ну, все равно жалко, хоть и пять… у комиссара, деньги нелишние, пожалела она своего начальника и надела плащ.

      Ничего Максим не смог узнать об Анне – он знал лишь одно – во время пожара никого в доме не было. И то, что, скорее всего, она выскочила из дома сразу же после их телефонного разговора. И сережка, которую он поднял с земли возле дома, как раз подтверждала это. Он очнулся после удара как-то сразу, долго тер ушибленное место, недоумевая, кто же его так оприходовал – ведь он не успел даже близко к толпе подойти, и не было никого рядом вообще…
      Максим еще потолкался среди людей, сбежавшихся на пожар из соседних домов, впрочем, пожар уже был затушен, послушал их разговоры, из которых выходило, что дамочка, живущая в доме известного хоккеиста, вела неправильный образ жизни – курила, пила и приходила домой то с одним мужчиной, то с другим… к ней приезжали разные мужчины на разных автомобилях… она же меняла парики, одежду и исчезала так же внезапно, как и появлялась. Да, усмехнулся он, как могут возникать легенды прямо-таки из ничего. Ему казалось, что он знал все об этой дамочке, но вот после всего услышанного он понял – ничего он не знает о ней. И что, из всего сказанного этими людьми, правда, а что – нет, он теперь и сам затруднился бы ответить. Впрочем, он попытается все-таки ответить, потому что его интересовала и эта странная женщина, которая явно чего-то недоговаривала, и ее не менее странная версия, которую она выдвинула в качестве причины преследования ее каким-то мифическим Вадимом.
      Максим еще раз обошел дом, отметив, что он пострадал не так уж сильно, как наверно рассчитывал тот, кто этот пожар устроил, в последнем он был уверен на все сто процентов – это поджог. Вот только зачем это понадобилось – поджигать чужую дачу. Может быть, кто-то позавидовал этому спортсмену? Эта версия была самая правдивая. А может быть, Анна действительно была неосторожна с огнем, но тогда она должна была принимать активное участие в тушении пожара, а она постаралась скрыться и где-то в настоящий момент прячется… Где? Вот вопрос которым он должен заниматься. Обследовать горевшую дачу он не посчитал возможным, во-первых, его для этого сюда никто не приглашал, а во-вторых, он не должен при всех проявлять хоть какое-то причастие к этой дамочке, как здесь все упорно называли Анну. Что касается его автомобиля джип – вряд ли он остался незамеченным местными Холмсами и Марпл в тот приезд, – то его Максим предусмотрительно оставил на соседней улице. На всякий случай. Так где же искать эту Анну?

* * *

      Как только Максим выехал на кольцевую дорогу, то вдруг вспомнил, что искать сейчас Анну совсем не надо, ведь именно завтра похороны Варвары и если с Анной все в порядке, то она обязательно там появится. Там. Собственно, а знает ли Анна на каком кладбище будут эти похороны, ведь и он этого пока еще не знает. Ну, да ладно, это как раз не самое трудное, надо лишь доехать до Москвы и позвонить родителям Варвары. Однако отсутствие сотовой связи – мобильного телефона – делает его немобильным, подумал Максим. И с этим что-то надо срочно делать.
      Подъезжая к Москве, Максим решил сначала заехать в свой офис, чтобы полистать там недавно выпущенный справочник «Кто есть кто». Его интересовал один человек – Вадим Н. – ученый и предприниматель. И… потенциальный преступник. Хотя с последним утверждением рановато, но…
      Когда Максим вошел наконец в свой кабинет, то сбросив плащ, машинально включил компьютер – сам не зная для чего, а уж потом стал названивать своим коллегам, которые сейчас все еще работали в органах. Результат первого же звонка его обрадовал – он уточнил адрес, по которому проживала Варвара и который ему уже сообщали ранее, когда он пытался узнать что-то о ней. Он извинился, что обращается с просьбой вторично. Может быть, там, в квартире Варвары и находится сейчас Анна?
 
      Затем бегло полистав справочник «Кто есть кто», он нашел там короткие строки о Вадиме Н. – бизнесмене, но там ни слова не было о его прежней деятельности на ученом поприще. И это его несколько разочаровало. Он надеялся узнать в какой области были его исследования. Хотя, зачем это нужно и что бы это могло ему дать?
      Максим не хотел отвечать на этот вопрос, потому что он знал ответ – его интересовал не Вадим Н., а название его научно-исследовательского института. Потому что таким образом он мог бы навести справки о его сотрудниках. Но больше его интересовал такой факт – Анна проговорилась еще там – в кафе, когда они только что познакомились, что когда она жила в Москве, то была секретаршей у одного ученого. И в этом что-то кроется. Факт своего секретарства она потом попыталась скрыть, когда он приехал к ней на дачу. Она тогда чисто по-женски уклонилась от его уточняющего вопроса. И это тоже факт. Вот такой каламбур, усмехнулся он. Зачем скрыла? И почему она так и не сказала свою фамилию, хотя это как раз объясняется довольно просто – она не собиралась продолжать знакомство, а потом уже на даче он дал маху – не удосужился спросить ее об этом. Этим он продемонстрировал свое воспитание, но показал при этом непрофессионализм.
      Ну ладно, это все ерунда, успокоил он себя, так что же не ерунда? Только то, что она сказала половину правды. Опять же вопрос – почему и с какой целью? Она не хотела, чтобы Максим знал всю ее историю любовной или нелюбовной связи с этим Вадимом? А этот факт тоже очевиден, или она сама замешана в чем-то? И почему она отказалась сообщить названия своих книг, которые у нее вышли? Может быть, книг никаких и нет, а он – лопух – поверил ей с первого же слова?
      Чем больше думал об Анне Максим, тем больше он сомневался. Она не та, за которую себя выдает. Ну хорошо, сегодня же он все уточнит у нее же. Сейчас он поедет по адресу, где до сих пор все еще прописана Варвара и конечно найдет там Анну. Тогда она и ответит на все его вопросы. Или не ответит. Что тоже вероятно.

* * *

      Прошло больше двух часов, когда Максим наконец нашел дом на улице Ясеневой в районе станции метро Домодедовская, поднялся на одиннадцатый этаж и нажал кнопку звонка. Но никто дверь ему так и не открыл. Тогда он еще позвонил и не отрывал палец от кнопки до тех пор, пока не понял – за дверью никого нет. Максиму ничего не оставалось делать, как спуститься вниз. Он посидел в машине, раздумывая о своих дальнейших действиях, и решил отложить все до утра – на похороны то уж Анна придет. Да, вот еще что надо выяснить – кладбище. Ну это просто – вечером он позвонит родителям Варвары. Но тут его взгляд привлек дворник – маленький мужичонка в оранжевой, как у дорожных рабочих, куртке – он неумело мел тротуар, оставляя большую часть мусора за собой.
      – Тяжело метлой махать с похмелья? – Наугад задал вопрос Максим, вылезая из своего джипа.
      – А тебе какое дело? – Уныло буркнул мужичонка и оглянулся на дорожку мусора за своей спиной. – Как могу, так и мету. – Но все-таки вернулся и размел мусор по сторонам.
      – И то верно, нет мне никакого дела. Это я так спрашиваю. От нечего делать. – Он протянул пачку дорогих сигарет. – Закуривай.
      – Просто так никто не спрашивает. – С достоинством ответил дворник, но сигарету взял. – Вот если бы ты меня пивком еще угостил, только откуда ты его возьмешь. – С тоской добавил он, не дожидаясь ответа.
      – Пива у меня нет, но вот банка джина с тоником найдется. – И Максим полез в бардачок машины. – Вот, бери.
      Пока мужичок опрокидывал банку, Максим наблюдал за ним – тощий задок, большие и грязные резиновые сапоги, отросшая щетина.
      – Хорошо тебе работать рядом с домом – вышел из квартиры и тут же метешь.
      Мужичонка между тем допил банку и бросил ее в сторону мусорного бака.
      – Что ты хотел у меня узнать? – Тут же деловито спросил он. – Ведь для этого ты меня тут угощаешь?
      Максим был просто ошарашен разительной переменой – перед ним стоял совершенно нормальный мужик, ну разве что чуть грязноватый, и спрашивал разумные вещи.
      – Вы понимаете, – Максим сразу перешел на вы. – Мне нужна моя знакомая, с которой я учился в институте – она проживает в квартире восемьдесят шесть, я звоню, а никто не открывает. Вы не знаете, когда она бывает дома?
      – Что-то ты не то говоришь, приятель, нету там никакой знакомой.
      – Как это нету? Вот адрес. – И он протянул бумажку на которой сам же и написал этот адрес.
      – Ну и что? Можно написать что угодно. – С достоинством ответил маленький мужичок и закурил сигарету, подаренную только что Максимом. – Нету и все. И никогда не было.
      – Как это? – Максим не ожидал такого поворота. – Куда же она девалась?
      – А никуда. Потому что там живет старуха, вряд ли она твоя сокурсница. Уж если она и училась когда, то наверно в институте благородных девиц, где-нибудь до семнадцатого года.
      Такой поворот явно не устраивал Максима. Может быть, что-то коллега из органов напутал с адресом? Видя, что Максима такой ответ расстроил, мужичонка, вспомнив, как этот человек только что угощал его джином, смилостивился:
      – Да ты сходи в домоуправление, оно вон в том доме, правда, уже половина шестого, вряд ли там кто будет, но может тебе и посчастливится, застанешь кого-нибудь.
      Максиму действительно посчастливилось – в одной из комнат за столом сидела хмурая женщина и торопливо дописывала что-то в журнал.
      – Вам кого? – Неприветливо спросила она, не подымая головы.
      – Вас. – Максим постарался ей понравиться, вовремя заметив обручальное колько на левой руке, как носят вдовы и разведенные, и ему это удалось.
      – И что же вы от меня хотите? – Женщина подняла голову и с интересом поглядела на него.
      – У меня есть адрес моей старой сокурсницы – я не видел ее много лет – и вот решил исправить положение и навестить. По делу. Исключительно по делу, – поспешно добавил он, видя как с лица женщины сходит интерес. – Знаете, ищу одну женщину, а мне говорят, что в нужной мне квартире проживает какая-то старуха. – И пояснил, в чем собственно его проблема.
      – Давайте ваш адрес. – Строго потребовала женщина. С этими словами она встала и подошла к застекленному шкафу и вытащила один из потрепанных журналов. Сверяясь с бумажкой, на которой был записан адрес Варвары, она раскрыла журнал на нужной странице.
      – Вы знаете, ваша дама действительно прописана здесь, но она, видимо, проживает где-то в центре. Так часто бывает. – Добавила женщина, протягивая Максиму его бумажку с адресом.
      – И как это понимать?
      – Очень просто. Скорее всего, бабка из восемьдесят шестой ту квартиру – в центре – приватизировала и завещала вашей дамочке. Вот та и живет по ее адресу.
      – А как же эта квартира? – Глупо спросил Максим.
      – И эта тоже принадлежит все той же даме, что указана в бумажке.
      – А так разве можно – две квартиры?
      – Теперь все можно. Я правда, бухгалтер, а не юрист, но думаю, что никаких нарушений тут нет. Одна квартира ее собственная, а другая – подаренная по завещанию. По моему все сейчас так делают. А бабке этой скоро сто лет в обед – куда ж она квартиру то денет, не с собой же в могилу? – Глубокомысленно ответила женщина и сунула журнал в ячейку шкафа.
      – И у вас две квартиры? – Сам не зная зачем, спросил Максим.
      – Нет. – С грустью ответила женщина. – У меня и эту отсудили мужнины дети после его смерти. Я хоть с ним и расписана была, да не прописана в квартире – все хитрим, – добавила она, – а потом с носом остаемся.
      – А где бабка? – Максим попробовал направить разговор в нужное русло.
      – По моему этой бабке я самолично выписывала путевку в дом отдыха ветеранов. – Она взяла еще один журнал у себя со стола и повела пальцем по строчкам. – Вот. Льготная путевка. Вам адрес сказать?
      – Дайте, если не трудно.
      И с адресом в кармане Максим вышел из домоуправления, не забыв горячо поблагодарить женщину.

* * *

      Он хотел позвонить в агентство, чтобы распросить Клементию о звонках за весь день, но вспомнил, что у него нет мобильника. Что-то с этим надо делать, в который раз за день подумал он и взглянул на часы – Клементия как раз закрывает дверь, подумал он, садясь в машину.

      Утром у Клементии было неважное настроение, мама все не едет из своей заграницы, подруга забыла позвонить, как договаривались, да еще вот – «комиссар» пропал. Так что Клементия, не дозвонившись вчера своему начальнику и не дождавшись его на работе, чувствовала себя чрезвычайно скверно – она не знала, как будет объяснять ему свое позавчерашнее отсутствие. Ведь вряд ли он поверит, что она кого-то испугалась, поэтому и прогуляла весь оставшийся день. Это действительно неправдоподобно, думала Клементия, вспоминая недавнее событие, теперь кажущееся ей не странным, а самым обыкновенным.
      Зато вчерашнее посещение фининспектора она не считала странным – пришел проверить правильность уплаты налогов. Вот только его мелкое хищение показалось Клементии верхом неприличия – надо же, увидел дуру-секретаршу и решил, что пропажу дискет она не заметит. А она только с виду дура, а внутри – самый настоящий сыщик. То, что она не сразу сообразила про дискеты и стала их искать, так это тоже правильно, надо же исключить всякие другие версии. Зато обыскала помещение и поставила этому прохвосту диагноз – виновен. Виновен в мелком хищении. Ух, воришка, погрозила пальцем Клементия невидимому фининспектору. Хотя, ему по должности положено быть вором, успокоила она себя. Ну если не вором, то уж взяточником, точно. Что, впрочем, одно и тоже.
      Когда, наконец, Клементия собралась и вышла из дома, то было уже около восьми часов утра. В вестибюле метро она купила газету и два шоколадных батончика – себе и своему «комиссару» – к кофе. Она уже успела заметить, что ее начальник, как ни странно, любит сладости. Вообще-то Клементия не одобряла такую немужскую привычку, но в данном случае она сделала исключение из правил: пусть у «комиссара» будет еще одна слабость – она говорит о его великодушии. И она вошла в вагон электрички.
      И конечно же развернула книгу.

       ВТОРНИК
       Мы сидим в машине.
      – Что происходит? – cпрашиваю я.
      – Неужели ты не понимаешь – я влюблен.
      Я выхожу из машины. Ночь. Льет дождь. Он выскакивает вслед за мной и торопливо целует.
      – Ничего не меняется. Все по-прежнему.
      Но я ухожу, не оборачиваясь. Он тихо едет вслед за мной и останавливает машину. Я же иду все быстрей.
       – Никогда меня не слушай! – кричит он вслед.

      Клементия не стала больше читать, закрыла книжку и решительно двинулась к выходу.
 
      Когда она уже подходила к зданию, в котором разместилось агентство «Аргус», то еще больше заторопилась – ей не хотелось, чтобы «комиссар» обнаружил, что она хронически опаздывает. Но его не было. Клементия успела вскипятить воду, выпить кофе, посидеть за компьютером (она усваивала его с необыкновенной легкостью, благодаря «комиссару» и учебнику), как зазвонил телефон. Она подняла трубку.
      – Доброе утро, Клементия, – сказал знакомый голос «комиссара Мэгре», – что-то я тебе давно не видел, – продолжил он после ее сбивчивого ответа, – посиди сегодня целый день у телефона, постарайся не отлучаться, надеюсь, что ты не умрешь с голода?
      – Не умру. У меня есть кофе, печенье, хлопья. А в холодильнике есть еще и сыр. Да, еще два шоколадных батончика – мне и вам. – Скороговоркой ответила девушка, радуясь, что полковник не требует от нее строго отчета о понедельнике. – Вам кто-то должен позвонить?
      – Да. Я жду очень важного звонка, но я не уверен, что это произойдет, но если тебе позвонит женщина и назовется Анной, ты помнишь о ком я говорю, то передай ей, что похороны сегодня в четырнадцать часов. Что же касается шоколадного батончика, то съешь его сама. – И Максим засмеялся.
      – Я могу вам перезвонить, если такая женщина объявится.
      – Некуда звонить. Я уже выехал из дома и звоню из автомата. Через час я сам тебе перезвоню. Кстати, почему ты не сообщила мне свой домашний телефон?
      – Я все данные о себе занесла в компьютер. Кстати, к вам вчера приходил фининспектор. Он хотел узнать об уплате вами налогов. Я тут ему сморозила видно не то, что он так расстроился, что… – Клементия не успела договорить, потому что ее перебил Максим.
      – Что? Что? Какой фининспектор – Евгения Васильевна? Маленькая, хромает на одну ногу?
      – Ничего не хромает, и вообще, это не Евгения, а, скорее, Евгений. И знаете, он такой жлоб оказался – украл у меня коробку с дискетами.
      – Какими дискетами? Они же в сейфе.
      – Вы мне… когда приносили дискету с Анной, то поставили ее на полочку, коробку, то есть, поставили, там она и стоит, вернее стояла до вчерашнего дня.
      – С Анной, говоришь? А ну – ка опиши мне этого твоего евгена.
      – Не евген, а Евгений. Среднего роста, лицо обыкновенное, волосы, то ли темно-русые, то ли светло-русые, не помню… Глаза? Скорее, серые, но, может быть, зеленые… Честно говоря, я не смогла бы узнать его, если бы встретила в толпе – какой-то совершенно невзрачный тип. Я бы сказала даже – безликий. А что?
      Но в это время в трубке раздался сигнал отбоя и Клементия повесила трубку.
      Клементия спохватилась – с этим фининспектором, – она совершенно забыла спросить, а на каком же кладбище? Какие похороны? Кого хоронит полковник? Ничего, позвонит через час, тогда она все и уточнит, сама себя успокоила девушка.

      Как только Максим повесил трубку, то сразу вспомнил, что не догадался сообщить Клементии о кладбище, на котором будет захоронение. Но ничего, через час он позвонит опять, ну, действительно, не перезванивать же ему сию же минуту.
      … Максим выехал из дома в пять утра, чтобы до похорон Варвары успеть вернуться в Москву. Еще вчера вечером, после неудачного поиска варвариной квартиры на Ясеневой и после разговора с женщиной из домоуправления, он решил не разыскивать эту старушку-родственницу – сегодня день похорон, а значит есть вероятность, что Анна все-таки придет на кладбище. Но утром ему не спалось и он решил все-таки съездить в дом отдыха ветеранов – быть может, таким образом он узнает у старухи что-то новое об Анне. Уже сидя в машине, он вспомнил о своей помощнице Клементии и удивился тому обстоятельству, как это он – профессионал – не удосужился узнать ее домашний телефон. Поэтому, доехав чуть ли не до места, где расположился дом отдыха ветеранов, он остановил машину у телефона-автомата и позвонил в агентство…
      Переговорив наконец с Клементиной, Максим перестал волноваться из-за Анны – она обязательно позвонит. Но зато стал думать об этом странном воришке-инспекторе, который украл дискеты. И он поругал себя: сначала – за профессиональный ляп с Клементией и ее координатами, затем – за еще больший ляп с дискетами. Как он мог оставить информацию о своих клиентах прямо на полочке. Это все равно, что оставить папку с делом у себя на столе – читай, кому не лень. Да, слишком много он последнее время допускает промахов. Это все из-за его сегодняшней основной деятельности – обучение охранного персонала. Конечно, это хорошо оплачивается, но как теряется квалификация, в основном – притупляется чутье… С такими мыслями он и подъехал к территории дома отдыха ветеранов, огороженной высоким бетонным забором.
      Он уже наметил ряд вопросов, которые он должен задать этой бабке с улицы Ясеневой, но каково же было его разочарование, когда он узнал, что большая часть ветеранов уехала на экскурсию и приедет только через два дня. И куда же их понесло – ветеранов этих? На этот вопрос последовал короткий ответ – в Печорский монастырь.
      – О душе подумать пора, вот их и понесло. – Устало сообщила пожилая заведующая. – А вы уже второй за этот день, кто интересуется старушкой.
      – И кто же ею еще интересовался, – удивился Максим.
      – Да какой-то племянник.
      – А как он выглядел? Кажется, у нее только племянница есть.
      – Да такой, средненький, неприметный. У него еще плащ такой серый.
      – А похож он на кого? Может с артистом каким схож?
      – Нет, в артисты таких не берут – нефотогеничен, его даже описать не берусь, а уж кино… нет, в кино не сгодится такой. – Твердо закончила она свою речь.
      И ему ничего не оставалось делать, как возвращаться в Москву.

      Клементия весь день провела в агентстве. Она навела порядок на столе у «комиссара», потом на своем, попробовала на компьютере новую для нее операцию – соединяла два файла в один. Остальное время она решила посвятить себе лично – написать письмо подруге, живущей сейчас в Англии, набрать его на компьютере и распечатать – пусть та знает, как далеко продвинулась Клементия в своем профессиональном росте. Она выпила чаю, полистала Уголовный Кодекс – совершенно неинтересную книгу, – а потом почитала роман. До обеда было всего два звонка – один от «комиссара Мэгре», он хотел узнать об Анне, но Клементия сказала, что та так и не позвонила, другой звонок был, видимо, ошибочным – звонивший не назвал себя, а только странно посопел в трубку. Это Клементию немножечко рассмешило. Чуть позже она решила сделать перестановку и принялась двигать шкаф. На это ушло не меньше часа, но теперь Клементия осталась довольна – стало намного уютней. Теперь ее стол был отгорожен от стола «комиссара», правда, стала хуже видна и входная дверь. Тогда она перевесила зеркало – на свою стену, тем самым устранив недостаток обзора, вызванного перестановкой. Но только она уселась за компьютер, как дверь открылась и в агентство вошли двое. Сразу они не увидели Клементию, зато она видела их прекрасно. Оба казались совершенно одинаковыми – рост средний, у обоих невыразительные и совершенно незапоминающиеся черты лица. «Двойняшки» – так окрестила их Клементия. Ее поразил взгляд одного из вошедших – быстрый, жесткий и цепкий. Такому убить, что через порог плюнуть, подумала Клементия. И она была совсем недалека от истины…

* * *

      После их ухода Клементия пришла в себя достаточно быстро – ее перестало трясти от пережитого, как только она вымела все осколки и собрала на стол все, что повытрясли из ящиков эти ублюдки. Теперь она называла их так. Что они искали для Клементии так и осталось загадкой, потому что они просто забрали всю картотеку, некоторые из папок и разбили компьютер… Клементию они приняли за придурковатую, поэтому ей только раз дали по макушке, как она тут же растянулась под столом, где так и пролежала до их ухода…
      … Когда зазвонил телефон, Клементия как раз пыталась привести в порядок оставшиеся бумаги – это выходило не очень хорошо, потому что нормальных – практически не осталось. «Комиссар» бумаги не жаловал – их было минимум, а те, что остались после ублюдков – можно было просто выбросить в мусорную корзинку. Клементия так и хотела сделать, но тут то и зазвонил телефон. Она подняла трубку – это был сам «комиссар». Выслушав его, Клементия повеселела и засобиралась домой.
 
      Книгу в метро не стала читать – слишком нервный был день, но попыталась читать дома, лежа в теплой ванне.

       ПОНЕДЕЛЬНИК
       Весна, а наши отношения становятся просто невыносимыми. Я почти отстранена от дел.
      Он стал со мной подчеркнуто вежлив и холоден, и старался не оставаться со мной наедине даже на работе. Но вот однажды он вызвал меня к себе и предложил сесть, как бы подчеркивая важность предстоящего разговора.
      – Я не могу решить свою личную проблему – ты мне не даешь. Поэтому, – он делает паузу, как перед нырянием в воду, – лучше будет, если ты перейдешь работать в другой институт. Кажется, ты хотела начать какие-то исследования с моим оппонентом? Он ведь тебя приглашал? – Он называет имя своего врага Д-ва.
      Я не пытаюсь оставить хоть незначительную надежду… Я молча встаю и ухожу.
      Я ухожу с работы и часа два бесцельно слоняюсь по Москве. Потом я еду домой, как в сомнамбулическом сне снимаю плащ, пью чай, мою посуду, а затем иду в комнату и, не раздеваясь, ложусь на диван. Спать… Но я не могу уснуть – мои глаза открыты и я рассматриваю потолок.
      Я уже не думаю ни о чем – я устала.
      Я устала… Я смертельно устала…
      Я хочу спать… Я хочу спать…
      Я хочу… не просыпаться никогда.
      Лихорадочно вскакиваю и роюсь в старых лекарствах. Голубые… белые… зеленые. Какие нежные успокаивающие названия… седуксен… люминал… реланиум… элениум…
      В потной ладони зажимаю свое избавление. Я испытываю счастье.
      Глоток воды… Мне нужен всего лишь глоток воды. Но из крана шипенье – воды нет… Ночь… Секундная брезгливость – и я набираю стакан воды из туалетного бачка. Стакан светлой воды и горсть красивых блестящих таблеток…
      В ванной мне становится совсем плохо – я боюсь упасть раньше, чем выпью таблетки. Мой взгляд падает на зеркало: блестящие глаза, размазанная тушь. Я красива и жалею себя. Но я никому не нужна. И даже себе… Лихорадочно слизываю разноцветные кружочки – белые, голубые, зеленые… Семнадцать… Пытаюсь допить воду до конца. Вода кажется мне ужасно гадкой и я стараюсь подавить в себе дурноту. Зажимаю нос, запрокидываю голову, закрываю глаза – делаю один глоток, другой. Но тщетно. Дурнота выталкивает воду. Все. Меня кидает на колени перед ванной… выворачивает наизнанку.
      Приходит настоящее умиротворение. И я почти засыпаю, стоя на коленях, перегнувшись через край ванны. Белые, голубые, зеленые – семнадцать… Белые… голубые … в каком-то сером скользком пятне на дне белой ванны.
      Хочу умыться. Воды нет. Вытираю рот полотенцем…
      Хочу спать. Спать.
      Я засыпаю мгновенно, едва касаясь головой подушки. Мне легко. Потому что я только что родилась.
 
      … Утром я встаю совершенно разбитой, зато я спокойна – во мне произошел перелом.
      Потом я буду не один раз вспоминать свой дурацкий поступок. Как я могла на такое решиться. Но я была так одинока в тот момент, что у меня просто не было другого выхода. Я считала, что это – самое удачное мое решение – никого не мучать и не мучаться самой. Но слава Всевышнему – я брезглива, это меня и спасло.
      Это был переломный момент в моем отношении к нему. Потом еще какое-то время я мучилась от безответной любви, но все-таки я была уже не та – я, наконец, помудрела. И в то утро, когда я смотрела на себя в зеркало, то видела старую и мудрую волчицу, загнанную в угол егерями, но которая знала, что все равно ей удастся спастись, чего бы это ей не стоило. Внешне же во мне ничего не изменилось – только взгляд…
      Я смирилась.
      События же развивались дальше все с той же скоростью и с теми же действующими лицами.

      Клементия хотела еще немного почитать в метро, но не стала.
      Было не очень хорошее освещение и она захлопнула книгу, едва начав новую главу. И кстати, эта безымянная героиня уже немного раздражала Клементию – ну как можно любить человека, который с ней не считается, и когда же она будет способна постоять за себя, ну хотя бы гадость она ему какую-нибудь устроила – это было бы вполне логично. Клементия, как девушка справедливая, всем сердцем желала этой героине – неплохой, но очень нерешительной женщине – ткнуть этого В. мордой в холодец или в винегрет, а еще лучше – каким-то образом оставить его ни с чем.
      Хорошая девушка Клементия всю оставшуюся до дома дорогу придумывала всевозможные методы мщения, но так и не остановилась ни на одном. Думала она и о мщении тем выродкам, что разбомбили офис, для них она придумала вещь, на ее взгляд, неплохую – заставить их поунижаться. Как можно унизить таких скотин, Клементия еще не знала, но подозревала, что это возможно – есть же и у них уязвимое место. Ничего, утешила она себя, вот придет «комиссар» – он им задаст. Вот в этом она была почти уверена.

      В шесть утра Анна уже не спала. Она еще немного повалялась в постели, словно не решаясь начать день, но потом встала и приняла душ. Разглядывая брюки, она сделала неутешительный вывод – они никуда не годятся, но… другой приличной одежды нет все равно: варварина – мала, кстати, обувь – тоже. Все, конечно, только чуть-чуть не подходит, но лучше Анна будет ходить в большой мужской куртке, чем чувствовать себя не в своей тарелке из-за того, что одежда ей тесна. Поэтому она приняла решение – стирать. Повесив выстиранные брюки на электрическую батарею, она почистила куртку и только тогда – с чувством исполненного долга – села завтракать. Она решила пока не думать о своих проблемах, ну хотя бы до восьми часов. А что потом? Что делать дальше? Она встала из-за стола так и не допив кофе – надо срочно найти в квартире хоть какое-то подобие записной книжки. Ну не может же переводчик не пользоваться какими-то записями. Но Варвара, видимо, была особым переводчиком – она каким-то странным образом выбросила все, что как-то походило на блокнот или записную книжку. Всюду было множество исписанных и печатных листов – но это были в основном или рукописные черновики, или наполовину отпечатанные машинописные… Не было и варвариных документов. Постояв в нерешительности перед бюро, Анна откинула его крышку: старинной плоской шкатулки с важными бумагами – тоже не было. Но это объясняется довольно просто – забрали родители. Родители… Но после трехкратных обменов квартир Анна не знала их нового адреса. Впрочем, его можно узнать по моссправке, но раньше для получения таких данных предъявлялся документ – паспорт, но, быть может, изменились требования и все эти сведения сообщают по первому же запросу? Однако, вряд ли.
      И Анна решила не звонить. Она все равно знала, что очень скоро каким-нибудь образом все прояснится: или ее найдут или она найдет. Кто и кого? Это уже не имело никакого значения. Важно, что все прояснится…
      В двенадцать часов стало совершенно ясно – никто ее не ищет.
 
      Через полчаса, захватив с собой небольшой саквояж, она вышла из квартиры. На лестничной клетке она немного постояла в раздумьи – захлопнуть ли дверь на английский замок или оставить ее незапертой? Она приняла решение в пользу второго – оставить незапертой. Ведь если она ее захлопнет, то каким образом попадет в квартиру вечером – второго ключа она так и не нашла. Вернее, третьего. Второй ключ был как раз у Анны и остался там – на даче. Она плотно прикрыла дверь, а снизу подперла ее клинышком, который предварительно положила в карман еще в прихожей, и который еще десять минут назад выполнял вполне конкретную функцию – служил тормозной колодкой для вечно закрывающейся кухонной двери.
      Поездку на дачу Анна решила отложить до той поры, пока не решит вопрос с деньгами – ну не ехать же ей – солидной женщине – еще раз зайцем. Она усмехнулась, от солидности не осталось и следа – она выглядит теперь как беженка. Правда, в чистых вещах и с макияжем на лице. Ничего, успокоила себя Анна – все образуется, бывали ситуации и хуже этой.
      … В метро ее внимание привлекла стройная высокая женщина в дорогом кожаном пальто темнофиолетового цвета. Женщина только что отошла от кассы и стояла к Анне спиной. Эта спина показалась Анне очень знакомой. Женщина обернулась.
      – Альбертина? Как ты здесь оказалась? – С удивлением воскликнула Анна.
      Женщина недоуменно посмотрела на Анну, словно не понимая, что хочет от нее эта неуклюжая тетка в мужской куртке и с дурацким саквояжем в руке, который лишь подчеркивал ее нелепый наряд. Но тут же ее лицо преобразилось и на нем появилась улыбка.
      – Анна? Что за наряд? Откуда ты свалилась? Ведь по моим сведениям ты в Швеции? Что с тобой случилось и почему ты в таком виде? Только давай коротко – я тороплюсь в аэропорт, у меня рейс в Ригу. Времени в обрез.
      – Сколько?
      – Что сколько?
      – Да времени у тебя сколько?
      – Максимум семь, ну может быть, десять минут. Так что, давай быстро.
      – У тебя есть деньги? Дай мне сколько-нибудь, у меня неприятности и нет денег даже на проезд, уже не говоря на дальнейшие действия по легализации.
      – Что ты несешь? Какая легализация? Что с тобой приключилось?
      – Долго рассказывать. Скажу только одно – у меня нет ни денег, ни документов. Так что я здесь застряну на неопределенное время. Не знаю, как и выкручусь.
      – Но у меня нет денег! – Я приехала к своим заказчицам, одна – не может расплатиться со мной, ей, видишь ли, этой стерве, не понравилась строчка вот здесь, – и Альбертина задрала подол своего шикарного кожаного пальто, – ну скажи, кто ей будет этот подол – старой дуре – задирать? Ей уже шестьдесят скоро стукнет, а она думает, что кто-то увидит эту строчку, когда будет ее в постель валить! – Альбертина говорила так громко, что на них уже стали обращать внимание люди. – Она что, в пальто спать будет? А другая – пятидесятилетняя – уехала на пару недель с каким-то двадцатилетним бой-френдом, а сама мне звонила три дня назад: привози мой заказ – жду. Вот и еду обратно в Ригу ни с чем, да еще в первый же день – по приезду в Москву – истратила все деньги, которые у меня были. Я ж думала как, вот завтра они со мной расплатятся и я поеду с большими деньгами домой. Шиш я получила, и знаешь что я здесь ела вчера? Сосиску с кетчупом. На большее у меня денег не было. У меня еще хватило ума – купить билет обратный еще в Риге. Ну что бы я здесь делала? Была бы сейчас как ты. Кстати, так что там у тебя, поторопись – у меня еще две-три минуты.
      – Я тебе уже сказала. Денег нет. Документов нет. В общем так, как приедешь в Ригу, сразу звони своему старому знакомому – Бруно Свенсону. Или в Стокгольм, или в Гетеборг.
      – Да я уж не помню его телефон. Покопаюсь в бумагах, может и найду. Но не уверена.
      – Найди. Ты такая аккуратистка, я не поверю, чтобы ты выбросила его визитку, мне помнится, что ты звонила ему насчет того, чтобы он посодействовал твоему другу в организации выставки в Стокгольме. Ты помнишь? И ты сама у меня спрашивала совета, как лучше разговаривать с Бруно по этому поводу. Ну, вспомнила? – Анна просто негодовала. Она знала, что Альбертине лучше всего напомнить, что та чем-то обязана Анне, иначе – она ничего делать не будет, потому что считает, что все должны только ей одной.
      – Ну ладно-ладно, не кричи так громко, а то вон уж и милиционер оглядывается.
      – Ничего. Мы же две подруги – просто беседует о том, о сем. Не так ли?
      – Конечно. Говори короче, не забывай – я спешу, а то останусь тут без денег, будем с тобой на вокзале ошиваться. – Альбертина с кислой миной на лице окинула взглядом неказистый наряд Анны.
      – Сообщи ему, что я нахожусь в Москве, у меня проблемы с деньгами, документами и что я буду сидеть здесь неизвестно какое время – пока он не приедет за мной. И еще – пусть узнает подробно, что там с журналом.
      – С каким журналом?
      – С моим. У меня есть журнал. Вернее, был.
      – И что с ним?
      – Его больше нет.
      – А почему ты сама не можешь узнать, что там с ним?
      – У меня проблемы с памятью – я никогда не могла запомнить больше одного – своего – номера телефона. Да и то, если только я не запишу его себе в виде татуировки. – Анна уже орала на Альбертину.
      – Ну что ты, что ты. Я же понимаю, у всех бывают проблемы. Но ты можешь на лотках поискать свой журнал, как там его?
      – Ева.
      – Ой, так я его еще в Риге купила и взяла в дорогу почитать, сейчас, сейчас я его тебе достану. Вот, смотри.
      – Толку то от него, – там все рагромлено, ты что, думаешь, если выкинули все оборудование на улицу, то телефоны оставили?
      – Неужели так серьезно? А ты не можешь позвонить кому-нибудь из сотрудников?
      – Все телефоны остались в записной книжке, а книжка все там же – на даче, вместе с документами. Тебе все понятно, или мне нужно по слогам повторить? – Громко и с раэдражением сказала Анна.
      – Не кричи, я хорошо слышу. Какая еще дача? У тебя же дом, а не дача.
      – У тебя нет времени. Отправляйся Альбертина в свой аэропорт – толку от тебя не прибавилось. Ни на грош. Выкручусь как-нибудь сама. – И она взялась за ручку саквояжа, который ставила между ног, с намерением – идти. Но тут до Альбертины, наконец, что-то дошло. Она засуетилась, подняла с пола свою дорожную сумку и поставила ее на колено. Расстегнув молнию, она извлекла из нее большой целлофановый пакет.
      – Держи. Думаю, что это решит часть твоих проблем.
      – Что это? – Только и спросила Анна.
      – Это пальто, которое я привезла для этой мымры. Шестидесятилетней. Актрисы. Продашь и вот тебе деньги. Оно стоит дорого. Это ручная работа – с вышивкой и аппликацией. Выставочный вариант. Так что, две-три штуки оно стоит. Разумеется, стоит оно дороже, но вряд ли ты сейчас способна что-то продать вообще. К тому же, если ты одета хорошо, то продать можешь и в два раза дороже, но если плохо – никто настоящую цену тебе не даст – решат, что ты украла.
      – Да ты что?
      – Я знаю, что говорю. Так что, не торгуйся. Сколько дадут, столько и бери. И в комок не ходи – там все барахло принимают по документу. Продай где-нибудь на рынке. В Лужниках, к примеру. – Она задрала манжету, чтобы посмотреть на свои часики. – Ну, все, дорогуша, осталось до самолета всего-ничего и мне уже бежать пора. Подъеду до Речного вокзала, а там – на такси. У меня есть немного денег, чтобы доехать на такси до аэропорта, так что больше ничем тебя выручить не могу. Да, а ты не сказала, где тебя разыскивать здесь, в Москве. Адрес то, для Бруно? Ну хотя бы этот-то адрес или телефон ты знаешь?
      – Я все тебе сейчас дам. – И Анна торопливо записала свои координаты в записную книжку, которую ей подала Альбертина.
      – Ну все. Пора. Мне в эту сторону, а тебе? – И Альбертина взялась за ручки своей сумки.
      – Мне в другую. Ты из Риги перезвони мне по тому телефону, что я указала, как только разыщешь Бруно.
      – Хорошо. Я тебе позвоню сразу же. А пальто продавай, и не думай, что ты мне что-то должна. Я еще таких дюжину настрочу, до той поры когда ты приедешь в Ригу.
      И Альбертина уехала.
 
      Через час Анна уже стояла со своим товаром на рынке. Пальто действительно было шикарное, что-то подобное она видела только когда-то на выставке в Париже. Это тебе не турецкий товар, разглядывая пальто, подумала Анна, хотя ничего против турецких изделий она не имела, – правда, никогда и не носила, – просто эта вещь от Альбертины была действительно высшего класса.
      Как только Анна повесила пальто на руку, к ней тотчас же подошла немолодая женщина. Пальто в ее руках сразу ожило, завертелось, вывернулось наизнанку, показывая каждый свой шов, строчку, вышивку, пуговички, петельки… Со знанием дела женщина нюхала и мяла кожу и наконец спросила: «Сколько?»
      – Две.
      – Долларов, что ли?
      – Да.
      Женщина отошла, обиженно поджав губы. Рядом остановился вальяжный мужчина в большой черной кепке «аэродром».
      – Дыве? – Переспросил он, слыша цену, которую называла Анна.
      – Дыве. – Тон в тон ответила ему Анна.
      – Дорого. Не продашь. Ворованное? – Мимоходом произнес он, выплевывая жвачку себе под ноги. Он просто вырвал пальто из рук Анны и стал его разглядывать еще более внимательно, чем это делала только что отошедшая женщина.
      – Почему ворованное? – Возмутилась Анна и тут же осеклась, увидев каким взглядом – с головы до ног – окинул ее мужчина. – Подруга попросила продать. Она уехала, – все тише говорила Анна и совсем вдруг замолчала, понимая нелепость объяснений: ведь весь ее облик указывал, что не может она быть владелицей ни такого шикарного пальто, ни подруги в таком пальто.
      – Пятьсот. – Мужчина в кепке уже сворачивал пальто и совал его в пакет.
      – Тысячу. – Стояла на своем Анна.
      – За тысячу я куплю еще одно – впридачу к этому. – Не отступал мужчина и тянул к себе ручку пакета.
      – Черт с тобой, – сказала Анна, вспомнив, что ей говорила Альбертина – брать, сколько дадут, – давай семьсот и пальто твое.
      – Шестьсот. – Согласился покупатель в кепке и отпустил ручку пакета, чтобы достать деньги. Он вытащил пачку долларов и стал считать. Анна вдруг испугалась, что он может ее обмануть – подсунуть фальшивые деньги, – она схватила пакет и прижала его к груди, отступив назад.
      – Хорошо, Пусть шестьсот, но только, если я сама возьму деньги из этой пачки.
      – Ладно. – Неожиданно легко согласился мужчина, протягивая Анне пачку денег. – Бери, вытаскивай.
      Анна осторожно вытащила из пачки шесть стодолларовых купюр и внимательно их осмотрела с обеих сторон. Доллары были настоящие.
      – Жалко отдавать тебе пальто за такие маленькие деньги. – Она глубоко вздохнула. – Это ведь выставочный вариант. – И она опять вздохнула.
      – Ладно. Дам я тебе еще двадцать долларов, чтобы ты не вздыхала. – Вдруг подобрел мужчина. – Бери. – И он сунул ей в руку деньги.
      Получив деньги, Анна спешно покинула рынок, ей было досадно за свою рыночную несостоятельность – продать такую вещь за копейки!.. Но не прошло и получаса, как она уже не вспоминала о пальто – у нее в руках деньги и это главное. Ей не терпелось удостовериться в подлинности долларов и она обменяла сразу все деньги в одном из обменных пунктов.
      С солидной пачкой купюр, которую она положила во внутренний карман куртки и зашпилила огромной булавкой, Анна почувствовала себя такой счастливой, какой она не помнила уже буквально несколько лет. Ей стало даже чуточку смешно, ведь имея счет в банке, дом, хороший автомобиль, она радуется так, будто заработала сейчас миллион долларов. Господи, как меняется шкала ценностей, вздохнула она. Сейчас она была довольна собой, своей подругой Альбертиной, о которой совсем недавно была не такого уж высокого мнения. Все. Теперь она может ездить по Москве и в состоянии узнать все, что ей сейчас нужно узнать.
      Уже в метро Анна думала, ну какая же она дура законопослушная – боялась ездить без билетов в городском транспорте, вон даже в метро можно прошмыгнуть без жетона – надо только пристроиться в хвост многочисленных льготников, которые не проходят через турникет. Можно и не пользоваться метро, а ездить наземным транспортом – там вообще никто не проверяет. За эти дни – ни одного контролера. Нет, плохо быть интеллигентной дамой, еще раз вздохнула Анна, а может, это ее жизнь за границей так испортила? Ведь там и в голову не придет спуститься в метро без билета, а уж там это было бы намного проще, ведь нет даже турникетов – проходи и никто на тебя не взглянет. Да и много ли там она пользовалась метро или автобусом?! Вот то-то и оно. И что теперь вспоминать, еще неизвестно доберется ли она до своего дома в Германии. Это уж точно – неизвестно, вслух сказала Анна и вышла на перрон.
 
      …Через час с небольшим она действительно уже знала новый адрес варвариных родителей, их телефон и даже – телефон Максима. А еще через два часа она знала, что похороны подруги назначены на завтра. Это не по-христиански – хоронить на седьмой день, но такие вот обстоятельства. Со вздохом сказала по телефону Анастасия Юрьевна – мать Варвары.

      Весь вечер Клементия то читала роман, то пила кофе, то подходила к телефону – она волновалась, потому что ждала звонка своего «комиссара», и тревожилась: как там он? Встретил ли на похоронах Анну? Но он не позвонил больше. Значит, все нормально, решила Клементия. Узнаю завтра. Ей страшно интересно было взглянуть на неведомую Анну – она представлялась Клементии красивой, деловой и решительной – полной противоположностью героине из этого романа. Клементия потерла ушибленную теми придурками голову и немного подумала над дневным происшествием – интересно, кому так насолил «комиссар», что этот «кто-то» наслал на него этих – однояйцевых – молодчиков?
      Она опять раскрыла книгу.

       ПОНЕДЕЛЬНИК
       Понедельник. Я назначила себе этот день.
      Не глядя, выбросила в корзину деловые бумаги. Очистила рабочий стол. И мне совсем было не интересно, кто будет сидеть за ним. Мне было вообще все безразлично – ведь на столе лежало подписанное директором мое заявление с его припиской красным карандашом «и все-таки, почему вы увольняетесь?» Но я не собиралась никому и ничего объяснять – это ведь мое право.
      Однако уволиться все-таки мне не дали – просто перевели в другое место. Сначала я была категорически против, но меня попросили остаться и всего-то на пару месяцев. Хорошо, согласилась я…
 
      В тот период я жила как в перевернутом мире. В моем мире не было суеты и шума. Все в нем было навсегда замершим. Мое состояние – как после тяжелой болезни, когда не совсем вернулся слух, когда язык еще не может произносить слова, когда глаза различают лишь свет и темноту. И я не приближаюсь к В. и не ищу его взгляда. Я живу как в темной скорлупе…
      И первым тогда не выдержал он. Он пришел в наш корпус, разыскал мой новый кабинет и улучил момент, когда я находилась в нем одна. Он уселся напротив меня и долго молчал.
      – Как красивы твои руки. – Произносит он и гладит мои пальцы. – Раньше ты казалась мне некрасивой, а теперь я нахожу твое лицо благородным и привлекательным.
      Его слова падают в пустоту и во мне ничего не происходит – я по-прежнему в скорлупе.
      – Я, оказывается, стал скучать по тебе – ты мне самый родной человек.
      Я пугаюсь его слов. Ведь моя скорлупа – еще тонка и нежна – она может расколоться. И я опять – обнаженна и уязвима! Нет! Кричу я себе. Нельзя! У меня тонкая кожа – я совсем беззащитна. Моя скорлупа… вот-вот расколется…
      Он смотрит на меня ласково – мне нельзя было встречаться с ним взглядом…
      Моя скорлупа – у его ног…
 
      Я и сама толком не могла бы объяснить, почему я не ушла тогда из института. Ведь тогда ничего больше не удерживало меня в Москве: разрешалась наконец моя жилищная проблема – тетка звала жить к себе в Ригу, таким образом мне не надо было снимать больше квартиру в Москве. Кроме того, у меня появилась еще одна возможность – поработать в хорошей лаборатории – вне Москвы, на выгодных для меня условиях. Так что, выбор был. Но дело в том, что меня попросил остаться сам директор. Это потом я узнала, что именно по просьбе В. директор и уговаривал меня остаться.
      И все-таки, тому, что я осталась, да еще позволила себя уговорить вернуться под руководство В. – почти на старое место, не было объяснения – чувств прежних у меня уже не было… И была я, как выжатый лимон.
      Потом было лето. Тихое и спокойное. Мы часто с ним встречались в то лето. Как старые друзья. У нас начали складываться приятельские отношения, по крайней мере, с моей стороны. А уж ревновать я его совсем перестала. Надоело. Пусть женится на ком хочет, тоже мне, подарок, говорила я себе и удивлялась своему спокойствию. Наши дружеские отношения длились почти до Нового года. А после – пути наши все больше и больше расходились. Правда, мне все равно было грустно. Как будто что-то кончалось навсегда. И оказалось, что и плохое, может быть таким дорогим.
      Разумеется, я продолжала его любить. Любовь эта была конечно уже совершенно другой, но она все еще существовала. Но мне казалось, что именно я должна принять какое-то мудрое решению, вот только какое?
 
      Я помню, что как только у меня возникала проблема – я не пускала все на самотек, а начинала искать ее решение. В такой период мне казалось, что у меня выдвигается антенна. И чем неразрешимей моя проблема, тем выше становилась эта антенна. И тогда я видела сны. Обыкновенные сны. Сны – это информация из подсознания. Я как бы считывала во сне со своей дискеты те сведения, которые меня интересовали. А может быть, мой ангел-хранитель подсказывал мне: не суетись понапрасну – будет так, как написано на твоей дискете-судьбе и не иначе. И кстати сказать, даже самые мрачные сны всегда успокаивали меня, потому что предупреждали. Именно поэтому удары в моей жизни смягчались, как бы тяжелы они не были. И потому, что растягивались по времени, и потому, что сила этих ударов не становилась такой разрушительной из-за их неожиданности. Благодаря этому я и выживала. И как бы меня не выбрасывали как кошку из окна – я всегда падала на четыре лапы…
      Так было и перед его женитьбой – вещие сны…
 
      Сон «Здание». Передо мной красивое величественное здание из стекла и бетона. А я стою в стороне с тревожным чувством: я не могу войти в это здание – оно не имеет входа. Сквозь громадные стекла я со стороны наблюдаю за жизнью его обитателей: они из другого – недоступного мне мира. И я, с любопытством нищего, смотрю на чужую жизнь – красивую, праздную и богатую. Роскошное сооружение со сверкающими огнями хрустальных люстр… Красивые люди из чужого – недоступного мне мира…
      Я отвожу взгляд и вижу – это действительно прекрасное сооружение стоит на тонких металлических сваях. Они не особенно прочны – решаю я. Но лишь только подумав об этом, я вдруг с ужасом вижу, как на моих глазах здание рушится – в несколько мгновений. Все… От роскошного здания осталась лишь груда камней.
      Как я его тогда расшифровала?
      Роскошное здание – это он. В его жизнь мне нет входа. Я всегда только со стороны смогу наблюдать за ней. А рухнувшее здание? Что это? Крушение надежд? Но скорее всего – мне подсказывают, что роскошное здание – это миф, созданный им самим о себе, а на самом деле – это не более, чем груда камней.
      Но так как я не до конца приняла это разъяснение, то мне приснился еще один сон. Сон – разъяснение.
 
      Сон «Деньги». На закате я вынуждена сойти с поезда на пригородной станции. Место незнакомое и я с трудом ориентируюсь на нем. Рядом – троллейбусная остановка, но в город попасть я не могу – поздно, да и транспорт уже не ходит. И я знаю, что мне придется искать ночлег в единственном здании, которое стоит у дороги. Здание кажется нежилым – оно полуразрушено, но у меня нет выбора. Потом я долго блуждаю по его лабиринтам, но мне все никак не найти приюта, потому что комнаты не имеют дверей и мне просто страшно остаться здесь на ночь. А боюсь я за свои деньги: их у меня много – целая пачка крупных банкнот. И мои опасения не напрасны, потому что через несколько мгновений здание полностью окружено людьми, которые вооружены. И это – привычная их работа – собирать дань с ночных обитателей этого здания. Я хочу вытащить из пачки денег одну банкноту и положить ее в кошелек в качестве оброка. Остальные деньги я пытаюсь утаить в кулаке. Но деньги жестки, я не могу сжать всю пачку. Несколько раз я пытаюсь вытащить из пачки банкноту, но с ужасом обнаруживаю, что она прозрачна и только чуть-чуть раскрашена красной краской. Одна, другая… пятая. Деньги фальшивы!.. Я лихорадочно пытаюсь отыскать в пачке хоть одну настоящую, я уверена, что она есть, но у меня нет времени на поиски…
      Это сон-разъяснение. И я по-своему растолковала его – еще там, во сне.
      Закат – мой возраст. Вынужденный ночлег – это мой ограниченный выбор. Фальшивые деньги – это В.
      Но и фальшивые деньги дороги мне, ведь в них есть часть настоящих и надо только найти их. Но у меня нет ни времени, ни возможности. У меня просто их сейчас отберут. Навсегда. И нет никого, кто бы защитил меня – я одинока. Сон тогда я не досмотрела.
      И уже накануне известия о его женитьбе я увидела еще один сон.
 
      Сон «Поцелуй Иуды». В комнате – за столом заседаний – сижу я и В. Его рука лежит на моем плече – он обнимает меня и целует. Внезапно я поворачиваю голову и вижу своих коллег. Их трое и они смущены тем, что увидели нас вдвоем, да еще целующимися. Только В. не теряет присутствие духа. Он даже не смущен.
 
      Просыпаюсь в дурном предчувствии. До обеда я не могла никак рашифровать этот сон, но после – все стало совершенно ясно.
      В то утро В. ходил какой-то возбужденный и старался не смотреть на меня – он просто отводил взгляд, если я оборачивалась. Потом он попросил секретаршу – я уже не была на этой должности – позвать некоторых – особо приближенных – сотрудников и ставит на стол торт. Секретарша вносит чай. Сотрудники – их трое – усаживаются за стол заседаний. Мой злой гений В. просит внимания и сообщает новость – он женился. Сотрудники молчат. Они смущены и все смотрят на меня. В их глазах немой вопрос. Он же не смущается.
       Н о в с е з а б ы л и е г о п о з д р а в и т ь!
      Я же допиваю свой холодный невкусный чай, встаю и молча ухожу.
      Он кричит мне вслед:
      – Почему вы уходите?
      – Я допила свой чай.
 
      … Я как будто в забытьи… Старый автобус номер тринадцать – не могут снять такой дурацкий номер – скрипит и еле тащится, я смотрю на каменный парапет Дербеневской набережной и проезжаю свою остановку. Когда я, с трудом преодолевая усталость, добираюсь домой, то уже наступает вечер. Я не включаю свет и, не раздеваясь, сажусь в кресло. Рыдаю в голос. А потом засыпаю прямо в кресле и вижу сон.
 
      Сон. «Автобус». Я еду в автобусе. За рулем сидит В. и старается не смотреть на меня. С тяжелой черной сумкой я выхожу на предпоследней остановке, чтобы пересесть на другой маршрут, потому что В. уверил меня, что едет в другую сторону. Я выхожу, но вдруг оказывается, что В. уехал по маршруту, по которому хотела ехать и я. И я понимаю, что меня просто высадили из автобуса.
 
      И уже утром мне становится ясен смысл этого сна. В то утро мы ссоримся и уже окончательно. Он сильно возбужден и кричит на меня. Он вымещает на мне всю злость. Злость за подлость?
      – Я не могу с вами работать. Вы меня просто не понимаете.
      – Вы правы. – Говорю я и молча иду собирать свои вещи.
      М е н я в ы с а д и л и и з а в т о б у с а!
      Он выскакивает вслед за мной вне себя от бешенства.
      – Зайдите ко мне в кабинет, мне необходимо с вами обстоятельно переговорить. – Жестко говорит он и широко распахивает дверь…
      Потом он долго говорил, но я не помню сейчас о чем. Помню только одно – я нужна ему, однако роль моя будет совершенно иная – деловой партнер. У него есть новая идея сотрудничества, есть деньги для его осуществления – большой грант от одного из американских то ли университетов, то ли фондов. Он обещает мне свое участие и сообщает, что не намерен меня бросать, но… главное – дела. Деловая женщина по-прежнему в цене?
      Он трогательно заботлив и даже везет меня через всю Москву ко мне домой. Он целует мои руки и заглядывает в мои глаза. Хитер и коварен: так когда-то нагадала я под Рождество, я же – постоянная женщина. Такие были тогда карты. ПОСТОЯННАЯ ЖЕНЩИНА КОВАРНОГО МУЖЧИНЫ?..
      Когда-нибудь я напишу книгу с таким названием.

      Клементия с негодованием захлопнула книжку со словами «вот гад какой…».

      Еще утром Анна позаботилась о том, чтобы не быть узнанной на кладбище – на всякий случай. Она выкрасила волосы краской, которую купила еще вчера, вымыла и высушила их, а потом принялась перебирать в шкафу что-то подходящее ей по размеру из варвариных вещей. Но так ничего и не найдя, решила идти все в той же куртке, правда, свитерок она все-таки обнаружила более приличный, чем тот, что был на ней еще со времени пожара. Вчера она не решилась что-то купить, ведь неизвестно сколько ей придется жить на эти шестьсот двадцать долларов – она должна быть экономной. У Варвары сроду никаких запасов продуктов не было, разве что соль, да перец душистый… Продукты Анна купила самые дешевые – макароны, бульонные кубики, пачку сливочного масла, три банки тушенки, рис, гречку да чай. Ничего, она не пропадет – были времена и поголоднее, решила Анна, запивая рисовую кашу бульоном, – выкручусь и на этот раз. Она встала из-за стола и взглянула на часы – была уже половина девятого. Ей следует уже позаботиться о цветах для похорон, но еще раньше ей необходимо позвонить Максиму. Она набрала номер, однако к аппарату никто так и не подошел.
      … Пока она ехала в метро, ходила по магазинам и по рынку, то думала не о похоронах подруги, а о себе. Она пыталась ответить на несложный вопрос, а разумно ли после всего происшедшего с нею, появляться на кладбище? Так и не ответив на него, она и ступила на дорожку, ведущую к этому мертвому городу – скорби, печали и покоя…
 
      Еще издалека Анна увидела, что опоздала – на свежий могильный холмик уже укладывали венки и цветы. Как жаль, что она не рассчитала время и так задержалась с покупкой цветов, с горечью подумала Анна, даже с подругой не могла по-людски проститься. Она положила свои цветы и отошла в сторону. Народу было много – рядом происходили другие похороны – и она не сразу увидела Анастасию Юрьевну – мать покойной. Та стояла, окруженная плотной толпой соболезнующих – родственников, друзей, коллег, соседей…
      Анна стала пробираться сквозь толпу, которая, впрочем, уже поредела и тут она увидела Максима – он стоял далеко от нее – за деревьями, рядом с ним были две женщины – их лиц она не могла разглядеть, а Максима заметила сразу. Она уже подняла руку, чтобы сделать ему знак, но тут кто-то цепко схватил ее за локоть. Анна обернулась, но тут же почувствовала, что ее держат уже и за другой локоть. Она попыталась высвободиться, тогда хватка стала еще крепче.
      – Не дергайся, а то ляжешь к своей подруге под бочок. – Сказано это было так ласково, вкрадчиво и тихо, что никто, из проходящих мимо людей, даже не оглянулся. Она еще раз сделала попытку вырваться из держащих ее рук, считая все это неуместной случаю шуткой, но тут в бок ей больно уперлись чем-то твердым. От неожиданности Анна совсем растерялась и стала оглядываться, ища глазами Максима или кого-нибудь из знакомых, но никого не увидела, потому что обзор ей заслонила чья-то широкая спина, затянутая в черную кожу. Холодный пот выступил у нее на висках, а сердце бешено заколотилось. Надо же, сволочи, не зная кому лично она адресует это нелестное послание, руганулась про себя Анна, ну ничего не боятся, прямо на кладбище хватают. Ну не орать же ей? Глупое положение, решила она. И… подчинилась.
      Присутствующие на церемонии обоих похорон между тем как-то очень быстро разбрелись – ни возле могил, ни вокруг – уже никого фактически и не было. Максим стоял к ней чуть полубоком и слушал одну из женщин, которая что-то оживленно ему говорила.
      Анну молча ткнули в спину, давая понять, что надо идти и она пошла, сначала по направлению к центральному выходу, но ее подтолкнули еще раз и она свернула направо, все еще оглядываясь на Максима, но он все так же стоял, не оборачиваясь на нее.
      – Тихо и без выкрутас иди вон к той вишневой машине. – Почти в самое ухо произнес ей обладатель все того же вкрадчивого голоса и слегка, но очень больно, сжал ей локоть, надавив на сухожилие, отчего лицо ее передернула гримаса боли.
      – За оградой, что ли? – Только и спросила она, с какой-то отрешенностью, все еще не приходя в себя от подобной бесцеремонности.
      – А что, ты видишь машину прямо на кладбище? – Хохотнул мужик – здоровый амбал, чье лицо она наконец разглядела и оно показалось ей даже знакомым. – Да головой не верти, а то получишь по мозгам. – Добавил он, когда Анна попыталась оглянуться. – Может, ждешь кого?
      – Никого я не жду. – Огрызнулась Анна и выдернула руку. – Не хватай, сама дойду.
      – Не боись, тетка, с тобой лишь побеседовать хотят большие люди. И не трепыхайся особо, чего тут бояться – вишь, народу еще сколько вокруг. Мы ж не бандиты какие-нибудь – приличные деловые люди.
      – Да уж, приличные. – Усмехнувшись сказала Анна и замолчала.
      Со стороны можно было подумать, что – мрачные и печальные – идут люди с похорон и слегка поддерживают под руки женщину, совершенно убитую горем, которая так потрясена церемонией погребения, что еле ноги переставляет. Между тем троица свернула еще раз и вышла на боковую аллею. Так они прошли вдоль каменных крестов и надгробий и, миновав ограду, вышли за чугунные ворота старого кладбища.
      – Эта что ли ваша консервная банка с вишнями? – Анна ткнула ногой по колесу, стоящего у ограды автомобиля и тут же получила удар по ноге от оскорбленного хозяина «консервной банки».
      – Стерва, ты, однако. Поговори, поговори, еще. – Как-то лениво добавил он, открывая дверь довольно потрепанной вишневой «Тойоты».
      Анна нервно сглотнула и попробовала оглянуться по сторонам, но опять получила тычок в бок все тем же твердым предметом.
      – Да залазь, ты, попроворней. Сказано тебе, поговорят с тобой, да и только. – Это сказал второй – помоложе – и легонько подтолкнул ее под зад. Она села на заднее сиденье и тут же по обе стороны от нее уселись еще двое, которых она не видела на кладбище. Видимо, они дожидались их тут же. Первый, который тыкал ей в бок, кинулся к стоящей рядом машине – блестящему черному «Форду», взревели моторы и машины разом, как по команде, рванули с места. Вместе с ними отъехали еще несколько машин. И только тогда Анна смогла наконец по-настоящему оглянуться – она увидела, как к воротам подбежал Максим и бросился к своему темнозеленому джипу.

* * *

      Слишком внезапно все произошло, буквально в считанные минуты, думала Анна, зажатая с двух сторон здоровыми парнями, которые сидели как каменные истуканы – не шевелясь и, как будто, даже не мигая. Куда они ее везут? Между тем выехали на кольцевую. Проехали еще несколько километров и свернули вправо. Анна не смогла прочитать табло над дорогой – она была достаточно близорука. Одни очки – дорогие – остались еще на даче, другие – простенькие, которые она успела купить сегодня утром, те, двое, приказали ей снять еще там – на кладбище. Из этого Анна сделала вывод – кто-то ее хорошо знает и помнит, что она без очков дальше обочины дороги все равно ничего не увидит. Наверно поэтому ей не завязали глаза. А рот не заклеили – слишком много милицейских постов вокруг Москвы. Зато предупредили: вопросов не задавать, головой не крутить, а уж выскакивать и орать о помощи вообще не рекомендуется – опасно для жизни. Она и не стала бы пытаться – не идиотка же она? Своя жизнь дороже. Да и чего ж не посидеть среди хороших попутчиков, только и сказала она, но тут же получила уже два тычка в бок – с обеих сторон одновременно.
      – У вас что, реакция как у сиамских близнецов? – Попыталась пошутить Анна, но тут же схлопотала и по зубам. – Так бы и сказали. – Анна сплюнула кровь в руку и, благоразумно замолчав, стала смотреть в окно.
      Уже стемнело, когда обе машины въехали через огромные ворота на слабоосвещенную территорию, огороженную со всех сторон, и остановились у темного особняка. Ворота за машинами плавно сдвинулись…

* * *

      Анну молча провели через огромный холл, совершенно свободный от мебели. Пахло свежей краской, стружкой, олифой. Поднялись на второй этаж – здесь уже была кое-какая мебель, по большей части нераспакованная. Затем Анну провели еще каким-то длинным коридором. Остановились у двери. Один из сопровождавших крикнул кому-то в темноту коридора:
      – Сюда что ли? – Ему не ответили и тогда он втолкнул ее в темную комнату – крошечное окно под потолком, узкая дверь, какие-то веревки – и захлопнул за ней дверь. Анна подергала ручку – закрыто. Тогда она стала шарить рукой по стенам, но выключателя так и не обнаружила. Что за помещение – метра полтора в ширину и три в длину – недоумевала она. Выдумывают эти новые архитекторы для новых русских – выпендриваются друг перед другом, оригинальничают. Для чего такая комната? Скорее всего, это какая-то подсобка, ну не пыточная же?! И тут до нее дошло – веревки! Конечно, как же она сразу не догадалась – сушилка это, вот что это за комната. Потому тут так тепло и сухо. Между тем стало еще и совсем темно.
      Она села прямо на пол и долго сидела, раздумывая над случившимся. После пожара, она, конечно, ожидала чего-то подобного, но уж не на кладбище же, где полно народу. Может, потому она так и растерялась? Но скорее всего – она просто никак не рассчитывала на подобную грубость. Что, в принципе, она сделала? Если тот человек, которого она по-прежнему опасается, вздумал ее запугивать, то она не понимает степень своей вины перед ним. Если он злится за бумаги, которые она у него случайно прихватила с той папкой, так сейчас те бумаги – макулатура… А может быть, за то, что в книге его изобразила? Так кто ж это знает, кроме меня и его самого? Да ведь из песни слова не выкинешь… Однако, это же не биографическая повесть, а роман, где всегда больше вымысла, чем правды – это все знают…
      Вообще-то, она поймала себя на мысли, что все эти дни она ни разу толком не поразмыслила над тем, что же все-таки происходит? Жизнь за границей расслабила ее и усыпила бдительность, такой она сделала вывод, сидя здесь – на полу сушилки. Что ж, есть повод вспомнить события почти столетней давности. Только вроде бы и вспоминать нечего – все уже быльем поросло.
      Прошло еще не меньше час, а ее по-прежнему не беспокоили. Что ж, пора позаботиться и о ночлеге. Она подпрыгнула и коснулась рукой висящего белья – веревки были натянуты достаточно высоко, белье же было сухое. Значит в доме есть женщина – это уже хорошо, решила Анна. Она устроила себе из кучи белья вполне приличное ложе и прилегла. И то ладно, что не на улице бросили – хорошие ребята, заключила Анна и неожиданно для себя уснула.
      Проснулась она от шума – сначала где-то внизу залаяли собаки, потом послышался топот ног, мужские голоса. Голоса приближались. Кто-то остановился по ту сторону двери и завозился с замком – дверь распахнулась, но света по-прежнему не включили. Перед Анной стоял высокий мужчина, лица которого она из-за темноты не разглядела. В первое мгновенье она подумала, что это Вадим. Однако это был не он, а всего лишь один из охранников. Он молча внес раскладушку, бросив на нее подушку и одеяло. Затем, ни слова ни говоря, ключом открыл дверь в соседнее помещение, включил свет и жестом подозвал Анну. Комнатка эта – под самой крышей – планировалась, вероятно, под солярий и это было очевидно по передней раздвижной стеклянной стенке-витрине. За стенкой этой, в отсвете бокового уличного фонаря, видна была площадка открытой веранды.
      Комнатка – узкая и длинная – хоть и была почти пуста от мебели, но вид имела вполне обжитой: в углу, сдвинутые плотной стайкой, легкие полосатые шезлонги, на полу – толстый, песочного цвета, ковер, у раздвижной стенки – ватага мягких тапочек.
      Охранник ушел, плотно закрыв за собой дверь. Постояв пару минут, Анна принялась обследовать свои «хоромы» из двух комнат. Обойдя все помещение она была удовлетворена: главное, здесь был туалет и душевая. Кухни не оказалось, но в нише между входной дверью и душевой – холодильник, с запасами кое-какой еды и крошечный столик со стационарной кофеваркой.
      Как на курорте в Испании, усмехнулась Анна и пошла в душ.

* * *

      Весь следующий день ее никто здесь не побеспокоил. Она осмотрела все жилье, но так и не поняла, каким образом раздвигается передняя стеклянная стенка. Сейчас же выйти на открытую веранду можно было только разбив стекло.

      Оставшийся вечер Клементия провела у телефона – рассказывала подруге Лильке о том, что случилось в агентстве. Они обе решили, что это обычное хулиганство, ну кому нужен в наши дни частный сыщик со всеми его делами, если вместо сыска он занимается обучением охранников. Такое заключение сделала мудрая подруга Лиля.
      – Кстати, Клементия, а почему твой «комиссар» не учит тебе взрывать, стрелять? Может у него самого и пушки нет?
      – Может, и нет пушки, – ответила любопытной подруге Клементия, – он всех убивает свои интеллектом.
      – То-то я и смотрю вокруг столько убитых валяется, – съязвила подруга, – шагу ступить некуда. Сегодня иду через парк, а там – под кустом – лежит такой убитый. Только потом я видела, как того убитого разбудил участковый и погрузил его в воронок. Оживлять его повезли – убитого, в вытрезвитель. Так что твой комиссар его наверняка только ранил. Хотя, мне кажется, вытрезвителей сейчас нет, а повез он этого раненого бойца с одной целью – подбросить на соседний участок.
      – Грубая ты девушка, Лиля.
      – Нет, я реалист. Только я тебе вот что скажу, Клементия, бросай ты заниматься глупостями. Тоже мне, стоящее дело – сыск, ты бы лучше в ларек села и то выгодней было бы. Ты хоть знаешь, сколько он тебе платить собирается? А цену продуктов ты знаешь?
      – Разве в деньгах счастье? – Укорила подругу странная девушка Клементия, которую интересовало в этой жизни все, а не только деньги.
      – А в чем же, если не в них.
      – Мы с тобой говорим на разных языках, Лилия. – Со вздохом обронила Клементия. – Потому что хоть мы учились и не в одном классе, но зато в одной школе, а вот учителя у нас были разные.
      – У нас с тобой и родители разные. – Ответствовала разобиженная подруга Лилька и бросила трубку.
      Ссорились подруги вот так по два-три раза на неделю. Лилька – человек практичный и суровый, называла себя мрачным реалистом, а Клементию, как особу совершенно непрактичную, эта же Лилька называла, к слову сказать, курицей. Клементию это совсем не обижало – обижало другое, как может лучшая подруга осуждать ее выбор относительно работы. Ведь она с детства мечтала быть частным детективом. И как она упрашивала своего отца – майора милиции – организовать вместе с ней частное детективное агентство, как ведь упрашивала. Глядишь, и был бы жив ее отец, если бы ушел вовремя из своего Угро. Поэтому, когда Лилька задевала святое, кроткая девушка Клементия становилась очень жесткой. И тоже бросала трубку. До следующего дня.
      И она решила поскорее дочитать книжку, которую дала ей эта недалекая Лилька.

       ПОНЕДЕЛЬНИК
       А что же было потом?
      Он летал как на крыльях. Еще бы, ведь к нему в дом пришла молодая цветущая женщина – легкая и воздушная блондинка. Она только что закончила институт и бросила мужа-студента, чтобы выйти замуж за член-кора – она была на двадцать лет моложе его. Что двигало ею? Может быть, любовь. И я верила, что это так и есть на самом деле. Большая разница в возрасте? Ну и что? Богатый мужчина не бывает старым. Правда, выглядел он прекрасно – гладкое холеное лицо и никаких признаков старения, да и что это за возраст для мужчины?…
      Кстати, мне так и не пришлось ее увидеть. Я даже не знала кто она – знала о ней только по немногочисленным слухам, которые он, непонятно почему, всячески пресекал…. Однако меня все это уже не очень интересовало – была я как застывшая от льда река – никаких эмоций. По крайней мере, на виду у всех…
      Сидела я в тот период в отдельной маленькой комнатке – в дальнем крыле – вдали от всех. И меня это устраивало, потому что у меня была уйма свободного времени и мне не хотелось, чтобы это как-то обнаружилось. Времени было много потому, что то дело, ради которого он упросил остаться, было выполнено мною за короткий срок, однако я не торопилась сообщать об этом и делала вид, что по-прежнему работаю над этими документами.
      В этой комнате я поставила свой стол за шкаф, чтобы входящий не видел, чем я тут занимаюсь. Я же – оформляла свою книгу. Она не получилась большой: во-первых, мне некогда было дописывать ее до солидного объема – я очень торопилась, ведь дома у меня – ни компьютера, ни пишущей машинки; во-вторых, и это самое важное – я потеряла интерес к людям из ученого мира. Они перестали казаться мне недоступными и сколько-нибудь значительными.
      Я сидела за столом, перелистывая рукопись и передо мной мелькали лица моих коллег, друзей, недругов и откровенных врагов… прошедшие дни, недели, месяцы…
      И все это было связано с институтом и, разумеется, с самим В. Книга об особых людях – ученых. Честолюбцах, интриганах, завистниках… Впрочем, достойные в ней тоже были.
      Я не могла написать эту книгу – так когда-то говорил мне В., но я написала ее… Вернее, дописала. И это несмотря на то, что когда-то В. забрал у меня ее. Я села за компьютер и стала набирать титульный лист. Чуть помедлив, я набрала свое имя и распечатала лист на принтере. Взяв этот лист, я положила его перед собой. В этот момент я подняла голову – надо мной высилась фигура В. и я не заметила как он вошел.
      – Почему нет моего имени? – Он берет со стола титульный лист. – Я не согласен. – Жестко бросает он и взгляд его цепенеет. – Идея книги – моя, значит и автором должен быть я.
      Потом он долго и назидательно говорит. Он говорит о нашей разнице в образовании, в происхождении…
      – Ты наверно забыла, кто я и кто ты? Ты не помнишь, что кроме своего провинциального образования, ты не имеешь ничего за душой. И ты наверно забыла, что ты фактически создана мною?
      Мне все это кажется смешным и нелепым.
      – А вы не перепутали? – С издевкой в голосе произношу я, сразу переходя с ним на «вы». – Вы действительно так считаете? – Мне кажется, что он тотчас же засмеется и все обратит в шутку. Но он не смеется.
      – Нет. Не перепутал. Я – автор. И тебя, и этой книги. Ты писала это по моей рекомендации, все это время тебе платили из кассы института, то есть, твоя работа оплачивалась мною, моими средствами, которые я привлек благодаря своему имени. Кроме того, без меня ты не написала бы и строчки.
      – Но ведь написала же! И без вас! – Чеканю слова я. – Вы забыли об этой книге. Да, вы подали мне идею, но не написали после этого ни единой страницы. Ни единой. К тому же, писала я, в основном, дома.
      – Это не имеет никакого значения, идея – это 90 процентов, а все остальное – лишь 10. Вы сделали всего навсего работу лаборантки, или как там ваша должность… кажется, ассистентка? И это все равно, что секретарша. А секретарша не умеет писать книги. Даже если она образована и очень умна. – Он тоже перешел в разговоре на «вы» и это всегда значило – он выставил барьер между нами.
      Мне все это кажется каким-то дешевым спектаклем и я глупо улыбаюсь в ответ на его слова. А он между тем совершенно серьезно продолжает:
      – Запомни, ты не сможешь напечатать эту книгу – ты никто. Это я – член-корреспондент. Передо мной открыты все издательства, а кто ты? – Опять переходит он на «ты», потому что не контролирует себя.
      И тут я сделала первую ошибку.
      – Вы ошибаетесь, у меня уже есть договор с издательством. – И я называю одно – очень известное – и достаю договор из своего стола. Колючим и недобрым взглядом он смотрит сначала на меня, потом на этот договор. Читает, а после этого мрачнеет еще больше.
      – Тираж пятьдесят тысяч? И чем же ты смогла их так очаровать, что они подписались на такой большой тираж? – И он недвумысленно окидывает меня с головы до ног. И тут он делает то, что я никак не ожидаю – он рвет договор.
      – Вот у тебя и нет никакого договора, а завтра я еду в это издательство и аннулирую и тот – второй экземпляр.
      Мы сссоримся так бурно, так жестоко – он обзывает меня шлюхой и я понимаю, что мы навсегда теперь враги. Он уходит, хлопнув дверью так, что со шкафа на мой стол падают старые папки с архивными документами… Еще – он уносит с собой мою рукопись. Я выскакиваю из комнаты вслед за ним и делаю еще одну ошибку – кричу ему вслед:
      – Это глупо – у меня все занесено в компьютер.
      И тогда он возвращается, заталкивая меня назад в комнату, прижимает меня к стене креслом, а сам делает шаг к компьютеру и начинает искать нужную папку и это ему удается без всякого труда – она названа моим именем. Тогда он стирает ее…
      Я собираюсь открыть рот, чтобы сделать очередную ошибку, но вовремя закрываю его. Не следует сообщать ему, что книга давно переписана на дискетку.
      И он – очень довольный собой – уходит. Совершенно опешенная, я ничего не предпринимаю, а просто плюхаюсь в кресло и долго сижу, ничего не соображая от только что происшедшего. Потом я забираю сумку, дискеты и спускаюсь в вестибюль.
      На дворе прекрасная погода и светит солнце. В моей же душе – кромешний мрак…
 
      На другой же день я еду в издательство и объясняю ситуацию, почему не могу представить рукопись в указанный срок. Я не говорю, что у меня есть дискета – просто описываю ситуацию, в которой оказалась. Литературный редактор – пожилой, но очень подвижный мужчина, кажется, искренне сочувствуют мне и предлагают простой выход – плюнуть на этого член-кора и на злосчастную рукопись и… написать другую книгу. Эта идея кажется мне занятной.
      Я ухожу, так и не сказав ему, что могу оставить в редакции всю книгу просто на дискете…

      Дочитать Клементии не дали – звонила Лилька – мириться.

      Максим думал, что приедет на кладбище раньше всех, но он ошибся – уже опускали гроб. Он побродил вокруг, посматривая по сторонам, а когда опять подошел, то уже укладывали венки. Анны между тем он пока не увидел – не было ее ни среди присутствующих на погребении, ни среди праздноглазеющих, которых на этом кладбище оказалось предостаточно. Но как только он хотел отойти в сторону, чтобы понаблюдать издалека, как увидел ее. Она его еще не видела, но вертела головой, явно выискивая кого-то в толпе. Стоящие рядом с Максимом женщины тоже почему-то заинтересовались Анной.
      – Да ты посмотри, кто это тут присутствует? – Вполголоса произнесла дама, что была повыше ростом. Она приподняла подбородок, показывая направление, в котором следует смотреть той даме, что была рядом – пониже.
      – Это фиолетовая брюнетка? Ну и что же в ней интересного? – С некоторой долей превосходства ответила также вполголоса вторая, краем глаза поглядывая на Максима.
      – Не только то, что она в какой-то рыбацкой куртке, как будто собралась по грибы… – Нараспев произнесла все та же первая дама. И добавила, – ну и цвет, прямо как баклажан в парнике, вот уж не ожидала, что у нее вкус начисто пропадет.
      – Да о ком ты? Об этой фиолетовой брюнетке? – Недоуменно и с каким-то раздражением, опять спросила вторая, все еще не спуская глаз с Максима.
      – Да о Климовской. Это ж Анька Климовская – подруга варварина. Помнишь, она еще жила какое-то время у нее на Кропоткинской? Покойница ее прямо обожала. Правда, ругала ее по чем свет, за всякие там глупости с этим любовником, ты же знаешь позицию Варвары, касаемую мужиков. На работе о ней частенько говорила. Да ты что, не помнишь ту историю? Эта Анька когда-то сохла по одному доктору, буквально проходу ему не давала. – Все это дама произнесла на одном дыхании и с явным удовольствием. – Такой высокий блондин.
      – А он?
      – Ой, я не помню, кажется, то ли он женился на другой, то ли она вышла за другого. Точно не помню, но что-то интересное было – Варвара зря говорить бы не стала. А, вспомнила, уехала она. Кажется, в Германию, а может, еще куда. Точно, уехала она. Не замуж, а в прислуги нанялась. Да и какое это имеет значение, когда ясно – жизнь у нее не удалась, ты только посмотри, Наташка, как она одета, а этот цвет – удавиться можно.
      – Да, это точно, удачливой она не выглядит. Она что, с Варварой училась?
      – Нет, она приехала откуда-то из глубокой деревни.
      – Вспомнила и я, Тамарочка. Она была у того доктора ассистенткой. Или секретаршей.
      – Это одно и тоже – чай приносить, да постель стелить.
      – Но Варвара того доктора называла стервецом. И Аньку эту очень жалела.
      Обе женщины так увлеченно сплетничали, что позабыли, где находятся. Максим стоял почти рядом с ними и со стороны казалось, что это ему что-то рассказывают эти две дамы.
      Когда он услышал фамилию, то посмотрел в ту сторону, куда показала женщина. Говорили они об Анне – это ее назвали баклажанной брюнеткой. Впрочем, Анне идет этот цвет, снисходительно подумал Максим, по крайней мере, не портит ее – у нее нежный цвет лица, а яркие волосы даже кстати. И тут он увидел, что та, которую так увлеченно обсуждали дамы, наконец, заметила его и даже вроде бы махнула ему рукой.
      – Кажется, она нам машет? – Одновременно сказали обе дамы и удивленно переглянулись.
      – Вам? А я думал мне. – Сказал Максим и улыбнулся.
      – Как же, вам, мы же все-таки знакомы с ней, – женщина помедлила и добавила, – через покойницу Варвару.
      – А Климовская – это по мужу или как? – Спросил Максим.
      – Или как. – Поджав губы, ответила дама, которая пару минут назад с интересом посматривала на Максима. – Да она сроду замужем не была. Может она и выходила замуж, но уж точно не в Москве. Здесь она была холостячкой. Высокомерная такая – ни с кем не общалась кроме Варвары. А чем гордилась, ума не приложу? Потом, кажется, она в Литву уехала. В Ригу.
      – Разве Рига в Литве? – Удивился Максим.
      – Не знаю, Варвара говорила, что Климовская собирается переехать в Ригу.
      – К тетке. – Добавила первая дама и отвернулась от Максима.
      – Наташка, да ты посмотри, легок на помине, – почему-то шопотом сказала женщина, которую звали Тамара и дернула подругу, глазами указывая на мужчину, который с интересом поглядывал в их сторону.
      Максим посмотрел в том направлении, куда показывала женщина: за раскидистым вязом стоял его недавний клиент: высокий блондин. А вот это уже наводит на размышление, подумал Максим. Это уже очень и очень интересно… Все так же одет – темный, наглухо застегнутый до подбородка, плащ, элегантная оправа дорогих очков со стеклами «хамелеон», прическа – волосок к волоску. В руках непременный атрибут занятого делами человека – мобильный телефон.
      – Этот что ли, стервец? – Желая вызвать дам на дальнейший разговор, улыбнулся Максим. Но они разом замолчали и не проронили больше ни слова, отойдя от него на почтительное расстояние.
      Пока Максим разговаривал с дамами и решал вопрос: подойти ли к Анне или выждать, толпа заметно поредела. Но тут он, к своей досаде, заметил, что Климовская – он наконец узнал фамилию Анны, – которая вроде бы сама двинулась к нему, как-то замешкалась и пошла не к нему, а по направлению к боковому выходу – вместе с двумя рослыми мужчинами. Максим подумал, что она хочет проводить родственников покойной Варвары, и хотел было уж идти вслед за ней, чтобы предложить ей свою машину. Однако его опять отвлек все тот же блондин – он быстрыми шагами нагнал двух дам, что стояли несколько минут назад рядом с Максимом, и взял их под руки, отчего они как-то даже вроде бы присели то ли от испуга, то ли от полной неожиданности.
      Максим отвернулся, все еще пытаясь отыскать глазами Анну, но ее уже не было видно.
      Он бросился к боковым воротам, через которые вошел сам, но и там ее не оказалось. Тогда он не стал возвращаться на главную аллею, а быстро пошел наискосок к центральному выходу, огибая оградки, кресты и надгробья. Когда он вышел за ворота, то увидел уже отъезжающие машины. Анны не было. В какую из машин – а их было четыре – она села, он не видел – их окна были затемнены. Тогда он бросился к своему джипу и какое-то время ехал за ними, но на перекрестке, при выезде на магистраль, машины, идущие впереди, разделились – две поехали направо, две – прямо. И когда вишневая «тойота», не показав сигнала поворота, неожиданно свернула уже с кольцевой, Максим последовал за черным «мерседесом» и вскоре потерял его из виду в тот момент, когда остановил свой джип у красного сигнала светофора, а «мерседес» успел проскочить на желтый. Покрутившись еще немного по городу и не обнаружив черного «мерседеса», Максим выругался и остановился, чтобы позвонить в собственное агентство.
      Ему хотелось застать Клементию на работе, да заставить ее покопаться в картотеке и уточнить некоторые данные. Если, конечно, она заносит все то, о чем он ее просит в картотеку, в чем он был совсем не уверен.
      Клементия долго не подходила к телефону и это ему не понравилось: да ходит ли эта помощница на работу? Но потом она подняла трубку и голос у нее был испуганный.
      – Комиссар? Тут мне такого бандиты натворили! – Всхлипывала она. – Не знаю как и жива осталась – забрали зачем-то картотеку, разбросали папки, а несколько из них забрали с собой. – Тараторила Клементия, которая быстро оправилась от испуга и со скоростью спортивного диктора докладывала о случившемся. – Когда один из них увидел компьютер – я же все-все передвинула тут без вас и он теперь за шкафом, вернее, шкаф перед компьютером, – скороговоркой пояснила она.
      – Короче. – Строго сказал Максим.
      – Да, да, Теперь у меня вроде бы кабинетик есть. Был вернее, – опять всхлипнула Клементия.
      – Так цел компьютер? – Не выдержав, заорал на нее Максим.
      – Нет, один бандит разбил телевизор рукояткой пистолета, а другой раздавил ногой клавиатуру. Нет теперь ничего. – Опять заревела Клементия.
      – А процессор?
      – А что это такое?
      – Ну ящик, в который ты суешь дискету. Он под ногами у тебя стоит, под столом? Он то цел?
      – А что ему сделается, его ведь просто так не разобъешь. Он ведь железный. Там и стоит, я его еще дальше под стол засунула. И теперь я эту кнопочку, ну эту – включения, могу пальцем ноги включать-выключать. Вот и сегодня – бандиты на порог, а я руки на стол, как они попросили, а правой ногой, вернее, пальцем, на кнопочку.
      – Ты что, босиком? – Так ведь ноги на каблуках за весь день устают. – Оживилась Клементия. Вот я без вас и сижу в носочках. Еще коврик такой пушистый под ноги подстелила.
      – Молодец, Клементия. А теперь закрой контору и дуй домой. Завтра я привезу тебе новый телевизор и мы с тобой все восстановим. У тебя ведь есть дома вся информация на дискетах?
      – Есть. Вы же мне приказали все-все сдублировать, вот я и стараюсь. Для вас, комиссар.
      – Молодец. Я тебе присваиваю звание агента. Агент 008.
      – А какое звание следующее? – Повеселела Клементия. – Детектив. Ты у меня будешь детективом, Клементия. А теперь отбой – конец связи, агент 008.
      То, что рассказала ему Клементия о погроме, он ожидал всегда – работа у него такая, но то, что бандиты оказались не такими уж и крутыми – это его озадачило. Уж если кто-то хотел лишить его информации – а это похоже, – то почему прислал таких придурков, которые разбили монитор, но не тронули процессор – память? Может быть, это простое хулиганство и совсем не связанное с его делами? Скорее всего так оно и есть.
      День выдался неудачным, часа через два решил, наконец, «комиссар Мэгре», до этого надеясь, что может быть, Анна позвонит ему сама.

      С утра Клементия встала в хорошем настроении – вчерашнее служебное «повышение» придало ей бодрости. Вообще-то, она никогда долго не предавалась унынию, хотя бы потому, что так ее учила мама. Она всегда ей говорила: уныние есть смертный грех, а это значит, что ты недовольна собой – творением Божиим. А вот это было совершенной неправдой – Клементия была довольна творением рук Бога. Собой, то есть. Потом она помылась и с удовольствием позавтракала, а затем достала из стола дискеты и сунула в их сумочку. Это были как раз те дискеты, за которые ее вчера похвалил «комиссар», она даже посмотрела на свои плечи – нет ли на них погонов? Но погонов не было, да и то верно, зачем себя обнаруживать – она ведь тайный агент «комиссара». Еще раз кинув взгляд а зеркало, Клементия осталась собой вполне довольна – красива и умна. Так ей мама всегда говорила по утрам. И она отправилась в агентство.
 
      В метро она попыталсь читать.

       СРЕДА
       Мы расстались с ним врагами из-за какой-то книжки.
      Эта мысль присутствовала во мне. До вечера следующего дня. Я знаю, что не книжка виной нашей ссоре, но пока мне хотелось думать именно так. И через день я успокаиваюсь и решаю не воевать с ним из-за какой-то ерунды. Пусть берет ее себе и издает, где хочет и как хочет – меня это уже мало волнует. И пусть считает эту книжку моим последним подарком – я щедрая…. Кажется, я когда-то собиралась отдать ему свою печенку, пусть берет – я великодушная. А что касается моей печенки – вырастет новая. Ведь так было после всех моих неудач. У меня все отрастет – лучше прежнего. Вот только сердце всегда оставалось прежним – раненым, колотым и рваным – оно не заменялось. А жаль, говорю я себе, сердце время от времени надо бы менять – после безответной любви… Чтобы не помнить никого и ничего.
 
      Через три месяца я увидела на прилавке книжного магазина ЕГО книжку. Она неплохо оформлена, но я вижу в ней массу недостатков – своих, разумеется. Очевидно, что он так и не прикоснулся к рукописи. Правда, в начале книги появился дополнительнывй лист – об авторе. О нем. Обо мне, конечно, ни слова. И мне совсем не грустно – мне смешно так, что я хочу поделиться с кем-нибудь. Я звоню подруге и сообщаю ей о книге. Она говорит предельно четко.
      – То, что ты – дура, мне известно со студенческих времен. То, что ты – блаженная, тоже не новость. Но то, что ты по-прежнему непрактична, начинает меня раздражать и вынуждает принимать радикальные меры. И так как твоя болезнь зашла слишком далеко и давно неоперабельна, то, разумнее для тебя и полезнее для общества будет следующее – утопить тебя в ведре. Как котенка, у которого так и не прорезались глазки. И это патология. Медицина тут бессильна. Сама ты не способна утопиться в ведре и я могу тебе помочь. – И она начинает меня ругать. Как всегда.
      Подруга всегда резка в той части, которая касается мужиков. Она ярая феминистка и уж плакать по поводу того, что кто-то ее не любит, не станет. Но я не обижаюсь на подругу – ей бы хирургом быть, а не переводчиком. А то, что я иногда ей кое-что рассказываю, она расценивает так, будто я дарю ей бриллиантовые серьги, которые мне достались от тети и очень нравятся подруге. Давай, давай, говорит она в таком случае, я все это отражу в своем слезливом романе. Я ведь напишу его когда-нибудь.
      – Роман я и сама, может быть, напишу. – Уныло отвечаю ей, а ты купи эту книжку и позвони автору – не мне, конечно, – и спроси, почему это он в четвертой главе так перевоплотился, что выступает от имени женщины. – Настроение у меня заметно улучшается и я даже смеюсь.
      – Кажется, что ты на пути к выздоровлению. – Говорит подруга. – Утопление в ведре отменяется. На время отменяется. – Добавляет она. – Беру тебя на поруки. Едем-ка с тобой в Турцию на неделю. Давай? Я денег кучу за перевод получила. Так собираемся? Не хочешь в Турцию, так давай хоть в дорогой ресторан сходим, посидим вечерок в хорошем месте, да среди нормальных людей. Идет?
      – Идет. – Говорю я совсем не весело. Да и что за повод для веселья?

      Клементия загрустила, а ведь зря она ему книжку подарила, я бы ни за что так не поступила…
 
      Клементия весь день напрасно прождала «комиссара» с обещанным монитором. Да так и не дождавшись ни того, ни другого, уехала домой. Дискеты же она решила теперь хранить только в сейфе.

      То, что он, наконец, увидел Анну, его даже как-то огорчило и он решил не ехать сразу же в свой – не совсем достроенный – загородный дом, а вернуться в Москву. Хотя, что он будет делать дома? Громадная квартира, которую он переделал из трех, занимала половину второго этажа старинного особняка почти в самом центре шумной и бестолковой столицы. Здесь же – в маленьком переулке – недалеко от знаменитой картинной галлереи, было провинциально тихо и безлюдно. «Надо же, как ты сумел устроиться», – сказала когда-то его молодая жена – красавица-блондинка, когда он привел ее в эту квартиру. Правда, тогда она состояла всего из трех комнат в коммунальной квартире. Зато потом он развернулся и скупил за бесценок у живших здесь старух все крыло… Квартиру он перепроектировал и сделал ее на двух уровнях, благо, что высокие потолки это вполне позволяли.
      Он поднялся на балкончик, нависающий над холлом, там у него было что-то вроде небольшой библиотеки, и хотел посидеть за компьютером, но передумал, решив отложить дела, и спустился вниз, чтобы растопить камин. Прислуга приходила раз в три дня и он даже не встречался с ней, впрочем, таковы были условия, при приеме ее на работу – не мельтешить перед глазами хозяина. Он не любил чужих людей в доме, хотя порой ему было от этого тоскливо – не кого и ругануть.
      Маленькая дочь – его неожиданное счастье – находилась сейчас с дальней родственницей в Англии. Вчера он срочно их отправил. Береженого бог бережет… Ее мать – его первая жена – погибла за рулем автомобиля, где-то в Тель-авиве. Он узнал об этом спустя год, когда случайно встретился с ее братом, приехавшим в Москву. Девочку никто из родственников не хотел брать, потому что все деньги на ее воспитание – до восемнадцати лет, которые Вадим выплатил своей бывшей жене, были ею же растрачены в первый год проживания в Израиле. Вот тогда Вадим неожиданно не только для всех, но и для себя самого, поехал за девочкой в Тель-авив. Ему пришлось уплатить изрядную сумму денег родственникам, которые вдруг воспылали любовью к девочке, оценив возможности родного отца и поняв, что с него можно доить деньги еще добрый десяток лет. Сначала он никак не воспринимал дочь – чужая, да и только, – но спустя короткое время вдруг ощутил себя отцом и это ему понравилось. Бабы приходят и уходят, а дочь еще лет десять-двенадцать будет при нем. Это его в какой-то мере утешило. Рядом с дочерью Вадим Борисович вдруг ощутил себя искренне любимым, это его даже удивило, ведь мать девочки вдалбливала ей в голову, что отец, бросивший ее нищенствовать, негодяй и подлец. Впрочем, она была недалека от истины, но вот что касается денег, то тут она была не права, потому что сама спустила все в первый же год, растратив деньги на своего любовника-жиголо. Или, как сейчас говорят, бой-френда.
      Пару дней назад он вдруг забеспокоился: а что будет с ребенком, если с ним что-то случится? Это «что-то» уже висело над ним. Он чувствовал, как изменился сам воздух вокруг него. Но изменился не только воздух – статус его изменился, ведь если совсем недавно он был персоной номер один, то скоро он может стать персоной нон грата. И вот тогда он спешно решил отправить дочь подальше, решив, что так будет надежней и спокойней. И теперь он сидел один в своей громадной квартире и не знал, чем себя занять даже на час, уж не говоря о целом дне или вечере.
      Чаще всего он проводил такие вечера в ночном клубе – очень элитарном, а потому чрезвычайно скучном; иногда привозил к себе домой свою секретаршу – молоденькую красотку, но при этом, совершенно глупую. Но клуб надоел уже после третьего посещения, а секретарша поразила его своей беспросветной глупостью. Он удивлялся, как может за таким хорошеньким лобиком – чистым и нежным – скрываться такая дремучесть. Девушка имела способности к языкам – она говорила на четырех, но при этом поражала своей недалекостью. Она была дочерью чиновника средней руки из МИДа, но это дало ей возможность сначала учиться в английской спецшколе, а потом жить с отцом в разных странах. Поначалу Вадим Борисович, пораженный ее красотой, даже планировал жениться на ней, но очень скоро стал совершенно очевидным факт ее несостоятельности как жены: интересы ее были просты – деньги, наряды, ночные клубы… А к тому времени он уже устал от такой светской жизни.
      Он поужинал, посидел у камина, листая журналы и переключая телевизор с одного на другой канал. Ему было мучительно скучно и тоскливо. Надо же, как меняются представления о счастье, подумал он, когда-то давно он мог лишь мечтать о квартире с камином, хорошей библиотекой, просторным кабинетом и был счастлив, если получал гонорар и мог позволить себе сходить в ресторан с друзьями или с подругой. А сколько у него тогда было подруг… Да, это были вполне счастливые времена. Были…
      Но не все времена он любил вспоминать…

* * *

      … Времена, о которых не любил вспоминать Вадим Борисович, были не так уж и давние. А не любил он их совсем не потому, что времена были плохи, скорее, наоборот, просто с тех пор все у него пошло как-то наперекосяк. Нет, дела как раз пошли в гору, зато его личная жизнь так и не удалась. Девка эта – красавица-блондинка – через год сбежала с каким-то испанистым хлюстом из варьете, с которым она, оказывается, подрабатывала еще в студенческие годы, то танцуя в ресторанах, то участвуя в показе мод – ножки у нее были еще те. Тот наобещал ей золотые горы – контракт на три года в престижном западном рекламном агентстве, участие в конкурсе красоты, показы мод на подиумах Европы, фото на обложках журналов… Денег ей, что ли, не хватало, стерве, устало подумал Вадим, помешивая дрова в камине. Где теперь она, Вадим так до сих пор и не знает, а прихватила эта девочка – небесной красоты девочка – тогда у него из сейфа приличную по тем временам сумму.
      Да, после нее, как отрезало его успех у баб. Как будто наколдовала. Банкирши, деловые дамы, девки, бабы, проститутки – таких было у него, хоть штабелем укладывай. Однако были эти… на месяц, неделю, сутки, ночь… Но не было одной, которая любила бы его просто так, не за деньги. Да и он – так ведь и не смог полюбить кого-то. Но нет, была после той блондинки у него постоянная женщина – топ-модель. Поначалу ему показалось даже, что он влюблен, но потом сам же ее и выгнал. Застал со своим водилой в своей же постели и выгнал, да еще морду обоим набил. Даже рад был потом: и тому, что нашелся повод ее выгнать, и тому, что, как оказалось, не влюблен вовсе. Красивая была девка, но редкой породы стерва. Впрочем, теперь все бабы таковы – им лишь бы деньги.
      Так он и просидел бы весь вечер у камина, если бы ему не позвонили с дачи и не спросили, а что же дальше делать? Ну с этой, Климовской?
      – Ах, да. Приеду. – Только и сказал он, делая вид, что совсем забыл о своей гостье.
      Конечно, ничего он не забыл, просто оттягивал момент, когда надо будет решать ее судьбу. Припугнул он ее уже наверно достаточно – дача, Варвара… Подругу, конечно, без надобности хлопнули, чисто случайно – перепутали. Ну, кто ж знал, что у нее сердце такое слабое, ну да, что об этом вспоминать. Ему никого не жалко. Всех, кто встает у него на пути, он не щадит. И никогда не щадил. Правда, и не убирал физически, сами исчезали из поля зрения. Но Климовская… Это случай особый. Вадим Борисычу хотелось сначала удивить ее своими достижениями, пусть посмотрит, чего он достиг, благодаря своему уму, таланту, интуиции, умению приспособить обстоятельства под себя. Но хотелось и унизить ее. Что она из себя возомнила? Провинциалка. Забыла, кому она должна быть благодарна за свое сегодняшний успех, благополучие? Кому она должна руки целовать? Что бы она смогла без его тогдашней поддержки?..
      Он иногда думал, что не после бегства блондинки у него все стало не так, а именно после таинственного исчезновения вот этой самой Климовской… Незаметной, но как оказалось, такой значительной.
      А как она его отблагодарила? Нет, никаких воспоминаний – все это мешает бизнесу, а сейчас самое главное – та папка с документами, и это его спасение, а баб у него еще будет… Он был в этом уверен: только свистни – самые красивые будут в его постели. А любовь? Раньше он прекрасно обходился без нее, любовь – она только мешает жить спокойно. Вон сколько нелучших событий у него произошло только из-за того, что вздумал он жениться по любви. Два брака, а сколько неприятностей?
      Он сделал несколько упражнений по системе йогов – для спокойствия и равновесия – и спустился вниз. За водой, чтобы залить камин. Угли зашипели, сизый дымок, тоненькой струйкой поднялся вверх.
      Через полчаса Вадим Борисович уже сидел за рулем своего «Volvo», однако поездку на дачу он все-таки решил отложить до пятницы – пусть Климовская понервничает, может, станет сговорчивей. И он развернул машину и спокойно поехал в ночной клуб.

      Еще позавчера вечером Клементия хотела позвонить подруге Лильке и похвастаться своим званием, которое ей присвоил «комиссар», но потом раздумала, ну что ей скажет подруга? Будет как всегда насмешничать, а потом и вовсе все испохабит своими нелестными эпитетами относительно министерства внутренних дел, сыскной службы вообще, и агентства «Аргус», в частности. Потом она обязательно пройдется по полиции-милиции и неперспективности службы в ней девиц с незаконченным высшим. А Клементия в ответ: что она и не думала кончать это высшее, потому что только начав, поняла его бесперспективность, и что некоторые, и она знает, кто конкретно, это высшее получила, но ни приличной работы, ни денег ей от этого не прибавилось. Разве торговать книгами на Белорусском вокзале – это стоящее дело? А Лилька в ответ раскричится и скажет, чем торчать день и вечер в паршивом агентстве и ничего в итоге не получать, так лучше торговать книгами у вокзала или сидеть дома с дипломом в кармане и тоже ничего не получать. На том они и расстанутся, каждая при своем. Именно поэтому Клементия раздумала расказывать подруге о своем звании агента, а уж тем более о перспективах получения следующего – детектива.
      Клементия уже умылась, позавтракала и хотела было собираться на работу, как в дверь позвонили. Кто бы это мог быть, подумала девушка, но не поспешила открывать дверь – всякое сегодня может случиться, а посмотрела в глазок. На площадке стоял сам «комиссар Мэгре»…
      – Как вы меня нашли? – Пропуская раннего визитера в прихожую, Клементия была просто ошеломлена его неожиданным появлением перед своей дверью.
      – А еще звание получила, – вместо приветствия шутливо произнес «комиссар», проходя за ней в маленькую чисто прибранную комнату. – Ты разве не знаешь, что для частного сыщика ничего невозможного нет. – Максим засмеялся.
      – Да, но ведь мои данные в компьютере… компьютер разбит… вы вчера не приехали… не позвонили… не привезли телевизор.
      – Монитор, Клементия, эта штука называется… монитор.
      – Ну и ладно. Так вот. Сегодня уже пятница, значит вы и сегодня никак не могли привезти этот монитор, – тут она взглянула на часы, – потому что все еще закрыто, как бывает закрыто каждый день в семь часов тридцать минут утра.
      – Эх, курица ты, а не агент – в перспективе частный детектив. У меня ведь и дома есть компьютер, а дискеты со всей информацией есть. Так что, ставлю тебе за логическое мышление пока банан, надеюсь, ты знаешь, что это такое?
      – Да уж училась в школе не так давно, – с явным неудовольствием ответила Клементия.
      – Извини, Клементия, я пошутил и насчет банана, и насчет курицы. Но не насчет логического мышления, потому как оно тебе необходимо, если хочешь работать детективом. Ферштейн?
      – Ферштейн, чего ж тут не понять. – Клементия оживилась. – А знаете, меня мама частенько так называла. Поэтому слово курица для меня не ассоциируется с чем-то неважнецким, мне оно даже нравится. Я вообще, люблю кур за их домовитость и материнские чувства. У бабушки в деревне я любила смотреть на курицу-наседку, когда она со своми цыплятами разговаривала. Такая семейная идиллия, просто часами я могла смотреть на них и душой отдыхать. А что голова у курицы маленькая? Зато живет она по своим маленьким меркам и счастлива. Счастье – это, в конечном итоге, не освоение космоса, счастье – это маленький круг семьи. Космонавт, может быть, и счастлив, когда он в космосе, но старается-то он в итоге для семьи. Разве не так? Вот такие у меня мещанские представления о счастье. Вам они чужды?
      – Напротив. Я очень даже согласен с тобой.
      – А какие у тебя, агент «008», представления о сверхурочной работе? Это не омрачит твоих представлений о работе детектива?
      – Не омрачит. Я готова к сверхурочной работе. А перестрелки гарантируете?
      – Нет. Вот это не могу. Только в перспективе, да и то, если станешь детективом.
      – Стану. Так что это за работа?
      – Работа деликатная. Разведка.

* * *

      Через десять минут они уже сидели в «комиссарском» джипе. А сам «комиссар» в нескольких словах объяснял смышленой девушке со странным именем Клементия суть ее участия в таком непростом деле, как разведка. Клементия в свою очередь поведала ему о странных посетителях, которые приходят без приглашения, бъют компьютеры, крадут дискеты…
      Потом они долго ехали, звонили из сотового телефона, который комиссар у кого-то то ли одолжил, то ли приобрел, разным важным людям и, наконец, приехали в один из дачных поселков. Крутых домов здесь было множество – достроенных и не совсем. От такого обилия богатых особняков у Клементии даже рот сначала открылся, на что «комисср» ей строго указал: «Рот не разевать, смотреть внимательно, искать зеленый строительный вагончик с написью С и М.» Клементия быстро нашла такой вагончик возле одной из недостроенных дач, но не стала спрашивать, что такое С и М. Ведь и так понятно – строительство да монтаж. В этот вагончик они и вошли. А когда вышли, комиссар попросил ее посидеть в машине, а сам куда-то отлучился, только спросил: «Тебе есть, чем заняться?»
      Клементия опять взялась за книгу.

       ЧЕТВЕРГ
       Я не жалела, что ушла, наконец, из института.
      Какое-то время я сидела дома, ни с кем не встречаясь и не отвечая на звонки. Я исключила всякий контакт с внешним миром. Иногда я выходила на улицу и целый день просто бесцельно болталась по Москве. Деньги у меня были уже на исходе, а я все не решалась уехать навсегда к тетке в Ригу. Иногда я писала рассказы и относила их в какой-нибудь журнал или еженедельник, но не отслеживала их судьбу. Правда, до тех пор, пока мне не позвонили из бухгалтерии одного из журналов и не спросили, почему я до сих пор не получила свой гонорар. Я поехала. Этот звонок изменил мое отношение к своему творчеству – я стала писать и печататься регулярно.
      Как-то раз я забрела в издательство, с которым договаривалась на издание той книги. Меня там помнили.
      – Так вы пишете? – Спросил меня все тот же – немолодой, но очень подвижный – литературный редактор.
      – Пишу. – И я рассказала ему о своих успехах в журналах.
      – Я имел ввиду книгу. Вторую. – Уточнил этот старый и очень интеллигентный редактор.
      И я села за эту книгу и написала ее в рекордно короткий срок. Правда, допустила глупость, и денег особых не заработала. Потом была еще одна книга, другая… Но все это было потом.

* * *

      А пока… я стояла в вестибюле своего института – ставшего вдруг чужим и малознакомым – и ожидала бывшую коллегу. Мне не хотелось ее здесь дожидаться, но она настояла. Да кто там тебя помнит, говорила она. Кроме того, ты так изменилась, что вряд ли тебя кто-то узнает вообще. Но меня узнали, едва я, посматривая на часы, остановилась у стенда с объявлениями. И я обернулась, потому что услышала знакомый голос – надменный и менторский.
      – Думаю, вы должны передо мной извиниться. – Сказал он без тени улыбки.
      – Нет. Я ничего вам не должна. – Ответила я, улыбаясь и думая, что это всего лишь шутка.
      – Мне как-то звонили, скорее всего, по вашей рекомендации, и спросили, почему я написал от женского лица. Так это ваши шуточки? Это вы меня так подставили? – Продолжал он все таким же строгим голосом.
      – Вам следовало хотя бы прочитать рукопись, прежде чем отдавать ее в редакцию.
      – Я торопился, ведь вы не сказали мне, что у вас на руках осталась дискета, но мне сообщили об этом. Впрочем, книга все равно получилась удачная – меня засыпали поздравлениями коллеги. А вот от вас я не получил ничего.
      Я в недоумении – неужели он это всерьез? Мне кажется все это смешным и не более, но главное, неподходящим для разговора в вестибюле и я говорю ему об этом. Он приглашает меня в свой кабинет. Коллеги моей не будет еще полчаса и я соглашаюсь подняться к нему.
      В кабинете у него все не так, как было когда-то – мебель переставлена, на столе идеальный порядок и кажется, что здесь уже нет никакой жизни. И я даже подумала: нет меня, нет и жизни. Хотя понимала, что это не так – все здесь хорошо и без меня. И даже значительно лучше.
      Я села в кресло. Села нарочито небрежно и свободно и даже закурила длинную тонкую сигарету, хотя никогда до этого не курила.
      – Ты куришь? – С недоумением произносит он, опять переходя на «ты».
      – У вас что, плохо со зрением, – кашляя, отвечаю я и пускаю дым в его сторону. Он морщится, но не делает мне замечания и не напоминает, что он по-прежнему не курит.
      – Ты так изменилась, стала дерзкой – это прибавило тебе привлекательности. – Говорит он с некоторым удивлением и смотрит на мои ноги.
      – Да, как видите. – Небрежно отвечаю. – Моя жизнь действительно очень изменилась за эти месяцы. Кажется, почти год прошел?
      – Да. Наверно. – Как-то неуверенно отвечает он. – И какие же это изменения?
      – Во-первых, я не имею проблем с деньгами – они у меня почему-то появились.
      – А во-вторых? – Спрашивает он, как-то напрягаясь.
      – Я стала постоянно печататься в журналах.
      – Есть и в-третьих?
      – Конечно. И это самое интересное – вышла в свет моя первая книга. Вернее, вторая.
      Он мгновенно мрачнеет.
      – А какая же первая? – С усилием переспрашивает он.
      – А моя первая книга вам хорошо знакома. – И я называю ту самую книгу. Он мрачнеет еще больше и его лицо наливается краской.
      – Я по-прежнему считаю, что та книга – моя. – После долгой паузы произносит он и добавляет, – так принято в ученом мире – автор идеи является и автором книги. Второй же участник мог бы называться редактором или, в крайнем случае, соавтором, но никак не автором.
      – Да не знаю я никакого ученого мира – нет его, миф это. Мир одинаков везде. И есть люди – хорошие и порядочные, а есть – скверные и непорядочные, есть вообще сволочи… Что касается той книги, так я о ней уже не помню. Это был пробный шар. – Говорю я и опять улыбаюсь. Довольно глупо улыбаюсь, но он этого не замечает.
      – А ты действительно великодушна, почему-то я этого раньше не замечал. – Говорит он, отводя взгляд, но тут же жестко добавляет, – не так уж и интересны твои изменения. Хотя, кое-что меня заинтересовало. – Тут же исправляется он, видя, что я собираюсь встать и уйти. – Расскажи о книге.
      – А что о ней говорить – это уже прошлое. – Небрежно бросаю я. – Кстати, хочу вас огорчить – я умудрилась написать еще одну книгу.
      – Врешь ты все, – глухо и как-то радостно произносит он, – ты без меня – ничто. Ноль. Нет у тебя ни первой книги, ни второй. Да и не можешь ты за такое короткое время написать книгу. Даже одну.
      – А вот тут вы глубоко ошибаетесь, – с нескрываемой радостью говорю ему я. – Я в состоянии написать одну книгу – в двести сорок страниц – за один месяц. Одну главу в двадцать тысяч знаков я пишу самое большее за два дня. Но чаще всего – утром десять тысяч знаков и вечером столько же. А вместе – это пол-авторских листа. Вот и считайте. К тому же, это же не научный трактат, а так – женская ерунда. Кстати, хотите я покажу что-то, – и лезу в сумку. – Вот, это анонс моей второй книги. Хотя повторяю, она по счету уже третья – если уж быть точной. – И я отворачиваю глянцевую обложку дорогого московского журнала. Он, как мне показалось, с дрожью в пальцах полистал журнал и молча закрыл. Я чувствовала, что он просто поражен.
      – А вот и глава из этой самой книги. – Я лезу опять в свою сумку: достаю известный еженедельник и кладу ему на стол. Он читает и лицо его будто каменеет. Потом через силу он произносит:
      – Ты… ты не могла так написать. – Говорит он, делая ударение на слове «так» и замолкает. Потом добавляет:
      – Это не твой уровень. Ты – провинциалка. Ты не можешь мыслить такими категориями. Ты просто это где-то передрала. – И он становится опять высокомерным и довольным собой. Его слова совсем не задевают меня. Я аккуратно укладываю сигарету на краешек пепельницы и с издевкой говорю:
      – Вы всегда считали меня своей безропотной служанкой, которая не может мыслить самостоятельно? Вы ошибались, впрочем, как ошибались всегда в своей жизни. И год назад вы, кажется, ошиблись в очередной раз? И крупно ошиблись? – Говорю я, имея в виду его женитьбу.
      Но я не успеваю договорить – он наотмашь бъет меня по лицу, сразу понимая, что я намекаю ему о его неудачном браке.
      У меня разбита губа, кровь медленно струится по подбородку, а я с каким-то изумлением смотрю, как она капает на мои светлые брюки… Я молча поднимаюсь из кресла и, не оборачиваясь, выхожу из кабинета. Он догоняет меня уже на улице, хватает за руку и тянет к своей машине. Я же нахожусь в каком-то оцепенении и не сопротивляюсь.
      Он везет меня домой, но делает крюк, что провезти через всю Москву. Мы молчим. Так же молча он тащится за мной на шестой этаж – лифт как всегда не работает. Перед дверью моей квартиры он замедляет шаг и смотрит взглядом побитой собаки. И мне на мгновение становится его даже жаль. Но только на мгновение. Однако я не захлопываю дверь перед его носом и он проходит за мной. Я не хочу с ним разговаривать и валюсь на диван – только сейчас я понимаю степень своей усталости. Какое-то время он сидит в кресле – у него поникшие плечи и опущенная голова, – а потом садится на край дивана – у моих ног.
      Следующим актом затянувшегося спектакля становится его покаяние. Кается он неубедительно и похож на путника, спотыкающегося на каждом шагу. Я понимаю, через какое унижение проходит он – как трудно считать себя непобедителем. Но я не показываю ему, что мне его опять жаль. Я поднимаюсь с дивана и иду на кухню – налить себе рюмку коньяка, он плетется за мной. Я достаю крошечную рюмку и открываю шкаф. Он тычет пальцем в аптечку:
      – Мне тоже налей, сердце давит, – глухо произносит он, думая, что я собираюсь пить валерьянку.
      И тут меня прорвало. – Сердце? У тебя есть сердце? – С издевкой почти кричу я. – Ты собираешься моими каплями лечить свой камень? Да ты понятия не имеешь, где оно расположено – сердце. Может ты сначала покажешь на картинке, что ты имеешь в виду, когда говоришь о сердце?! – Ору я и швыряю на стол медицинскую энциклопедию, она удачно раскрывается прямо на цветной вкладке.
      – Может это сердце, может это, это? – Я тычу пальцем в глаз, ухо, пупок голого человека. – Ага, мне понятно, где у тебя сердце, – зловещим шопотом произношу я. – Вот оно – твое сердце. – И мой палец останавливается. – Только называется твое сердце почему-то иначе – пенис, – как можно уничижительней произношу я это слово и сама удивляюсь, насколько хорошо мне это удается. И тут он совершенно нормальным голосом, не обращая внимания на мои оскорбления. тихо произносит: – А ведь я тебя люблю. Именно сегодня я понял всю нелепость своих поступков. Только сегодня я осознал, какую ошибку допустил. Боже мой, как я влип. – Он судорожно сжимает голову руками. – Ну, хватит паясничать. – Я по-прежнему жестка и не верю ему. – Тебе надо ехать домой, тебя ждут дома. Кажется, у тебя появилась жена? Беленькая кошечка – твоя мечта? Она сидит на окошечке, моет лапкой мордочку и ждет тебя? Так, кажется, ты мне когда-то говорил?
      – Ты жестока. – Говорит он устало. – Ах, я жестока? А мне всегда казалось, что кто-то другой в нашей паре жесток. Совсем недавно этот кто-то говорил, что не может на мне женится, потому что ему нужна молоденькая кошечка, а не мудрая облезлая кошка. С мудрой ведь хорошо дружить. Работать. А беленькая кошечка – это для дома, для души, для тела. Так, кажется, ты мне говорил? Вот и собирайся домой, а то твоя милая кошечка выскочит через форточку к другому коту.
      Он одевается и, как слепой, тычется в дверь. Я не провожаю его. А когда он уходит, я начинаю плакать. Мне становится жалко его, себя и его белую кошечку. А еще – мне очень стыдно. За этот дурацкий спектакль.

      Клементия ужаснулась тому, что по ее щеке покатилась слеза и капнула на раскрытую книгу….

      За то время, что Анна находилась на даче, она передумала обо всем: о прошлом и настоящем. Не думала она только о будущем. Во-первых, потому что она никогда о нем не думала вообще, и, как говаривала когда-то о ней покойная подруга Варвара – жила одним днем, на что сама Анна отвечала: «не одним днем, а настоящим днем»; а во-вторых, что думать о будущем, когда неясно настоящее. Анна относила себя к натурам не таким уж серьезным, какой она всегда казалась окружающим. Действительно, была бы серьезной и предусмотрительной – ни за что бы не попала в такой переплет. То, что это переплет серьезный, она уже осознала, когда погибла Варвара, а потом и во время пожара; здесь же – на даче – она осознала и другое – по всем законам жанра, она заслуживает высшей меры. Вадим – а она была теперь в этом уверена абсолютно – слов на ветер не бросает и ничего никому не прощает. А уж ей тем более – в знак особого расположения. И она грустно улыбнулась.
      Анна решила больше не думать о том, что будет. Как там, в Коране? Что будет, то и будет, даже если будет не так? А пока – хорошо бы принять меры к освобождению. И она приняла – обшарила каждый закуток этих помещенией, пощупала каждый гвоздик и потрогала каждый шовчик. И сделала неутешительнвый вывод – сбежать отсюда так же сложно, как, вероятно, было сложно узникам Петропавловской крепости. Хотя, возможны варианты, подумала Анна и стала думать о вариантах.
      А в пятницу – ближе к вечеру – приехал сам хозяин дома – Вадим.
      – Вадим Борисович Н-ский, доктор наук, профессор, член-корреспондент АН. Надеюсь, вы меня помните? – Четким и строгим голосом произнес он и переступил порог ее «пыточной».
      – Да уж, не забыла. Хоть и старалась. – Негромко ответила Анна.
      – Старались? – Удивленно вскинул брови Вадим, с интересом разглядывая ее. – Так меня следовало забыть? А я думал, что вы живете воспоминаниями обо мне? И это греет вашу душу.
      – Не греет.
      – И давно? Давно не греет? – Без тени улыбки переспросил он, холодно окидывая ее взглядом.
      – Я думаю, что этот вопрос не по существу. Потому что вас это никогда не интересовало.
      – Вы правы, не интересовало. Хотя признаться, я часто вспоминал вас, особенно то, как вы меня здорово кинули. Да, да, кинули. Именно в тот момент, когда я нуждался в вашем участии.
      – Чтобы в очередной раз подняться с земли и плюнуть в душу своему спасителю?
      – Так вы же знаете, – расхохотался он, – о друзьях вспоминаешь, когда мордой в грязь, а ни до этого, ни после – они и ни к чему. Это реалии. Тут уж ничем помочь не могу – все люди таковы и я не исключение. Когда мы нуждаемся в помощи и поддержке, то готовы призвать на помощь даже недруга. Но только встаем с земли – уже ненавидим того, кто помог подняться. Попробуйте подать нищему. Вы думаете, что он вас любит в этот момент? Ненавидит. Он ненавидит вас за то, что вы видите его унижение. Он не может быть вам благодарен – вы свидетель его падения. Падения – мордой в грязь. Так за что же ему вас любить? Никогда и никому не подавайте. Никогда и никому.
      – Помню все ваши назидания и вашу учебу. Но сейчас мне не хочется вступать с вами в какие-либо дискуссии.
      – А почему бы и нет? Вы были моей лучшей ученицей, и мне казалось, кому ж, как не вам, применять мою теорию на практике. А вы – неблагодарная. – И он с какой-то откровенной укоризной посмотрел на Анну.
      – Давайте лучше всего объяснимся. Мне кажется, что здесь какое-то недоразумение. Я совершенно не понимаю, в чем дело? Почему вы меня преследуете? Что вы хотите? И как вы меня вообще нашли?
      – Так вы поняли, что это я вас преследую? И когда же это произошло?
      – Не так давно я прочитала в одной газете об аварии на Дмитровском шоссе и увидела номер вашего автомобиля. Именно тогда я и вспомнила вдруг о вас. – Как можно небрежней ответила Анна.
      – Ах, вот как. Я с удовольствием вас послушаю – это действительно интересно, но сначала мы спустимся вниз и чего-нибудь перекусим. Вы не возражаете? Надеюсь, вас здесь кормили? Ах, да, я же забыл распорядиться. И вы, конечно, так и спали голодная здесь на полу, в этой убогой клетушке, как паршивая собачонка? А ведь у меня здесь простор. Да вы сейчас и сами в этом убедитесь. Я покажу.

* * *

      Дом действительно поражал воображение. Там, в Германии близ Биелефельда, у нее был дом. Но ее дом был скромен: на первом этаже – кухня, столовая, холл средних размеров, две спальни, ванная, туалет; на втором – кабинет с библиотекой, две спальни, ванная да туалет. Такой минимум предусматривал обыкновенное проживание, но отнюдь не шикарное. Здесь же – в этом громадном доме – все было сделано так, чтобы поражать воображение: дубовые двери, лестницы, оконные переплеты… витражи на площадках между этажами, изразцовые печи, камин… Пол с подогревом, кондиционер, встроенная бытовая техника. От ванной комнаты Анна была просто в легком шоке – такого великолепия сантехники она не видела даже в дорогом европейском отеле. Хотя, может быть, есть что-то и пошикарнее, подумала она, но то, что так может жить бывший ученый, она никак не ожидала.
      – Я предпочитаю английский стиль – это достойно, а потому не тороплюсь с мебелью – интерьер должен быть тщательным образом продуман дизайнером.
      – Да, разумеется, вряд ли вы способны придумать что-то оригинальное, а, главное, самостоятельно придумать. – Сказала Анна.
      – Вы на что-то намекаете? – Оживился Вадим Борисович.
      – Нет.
      – Вам не следует говорить со мной так. – Сказал он с ударением на последнем слове. – Я всего лишь хочу показать вам свой дом.
      – Джакузи? – С иронией спросила Анна.
      – Нет. Зимний сад, бассейн с подогревом, солярий… – С оттенком небрежности ответил он.
      – Зимний сад – оставим до зимы, солярий я уже видела, а в сушилке я живу вот уже вторые сутки. Кстати, меня как-то мало интересует уровень вашей жизни. Хотя, не совсем так, и я хочу задать вам всего один вопрос по теме: вероятно, вы женились на женщине с большим приданым? Отсюда такое богатство?
      – Вы не сможете меня унизить так больно, как бы вам хотелось. Однако отвечу и на этот вопрос – все, что вы здесь видите, я достиг благодаря своим способностям.
      – Очень рада за вас. Однако вернемся к нашим баранам, так, кажется, вы любили говорить? Меня очень интересует совсем иное – истинная причина вашей неприязни ко мне.
      – Неприязни? – И он нервно засмеялся. – Я отношусь к вам прекрасно. И даже могу это вам сейчас продемонстрировать. Пойдемте. – И он жестом пригласил Анну следовать за ним. … Минут через десять два дюжих охранника с непроницаемыми лицами накрыли стол в уже обставленной комнате – с зеркалами, камином, барной стойкой, мягкой мебелью. Если Вадим хотел поразить Анну, то он этого достиг: стол ломился от деликатесов.
      – Мне помнится, что вы придерживались в еде аскетизма? Что-то изменилось в вашей жизни? – Задала вопрос Анна.
      – Пожалуй, ничего. Разве что уровень дохода. Потому я могу позволить себе настоящую диетическую пищу. Диета – вещь достаточно дорогая.
      – А как понять это? – И она обвела рукой все это великолепие на столе.
      – Ну, вы то не на диете. К тому же, мне сказал охранник, что вас действительно не кормили. Я дал всем этим ребяткам нагоняй, ну не могут они обращаться с дамами. Так вы голодны? – Он пододвинул к ней блюдо с рыбным ассорти – розовой и красной лососиной, белорозовыми креветками, горкой красной и черной икры, с нежнокремовыми лепестками сливочного масла. – Попробуйте вкус настоящего – камчатского – лосося, вот эта – яркокрасная – нерка. Именно эту рыбу отправляли за границу, а не какого-то там бледно-балтийского лосося, которым так гордятся ваши холоднокровые латыши. Кстати, у вас сохранилась квартира в Риге? Кажется, туда вы сиганули от меня? – Закончил он свою длинную речь и пытливо посмотрел на свою собеседницу.
      – Не думаю, что это вам необходимо знать. – Довольно холодно ответила Анна.
      – А кстати, отчего вы так неказисто выглядите? – Перевел разговор Вадим, делая вид, что не замечает ее холодности. – Мне помнится, вы чрезвычайно следили за своей внешностью. Что-то случилось? – С участием спросил он, слегка улыбаясь и даже заглядывая ей в лицо. – Эта ужасная куртка, кроссовки? – Продолжал он, лениво ковыряя вилкой в тарелке и вертя между пальцами кудрявую веточку петрушки. – Вы нуждаетесь в средствах? И ваши волосы – они же вульгарны. Что за цвет? вас ведь не узнать… Вот лицо – оно в порядке и даже стало как будто намного моложе. Вы, что, регулярно делаете подтяжку? Да, время, время, – произнес он нараспев, – оно никого не щадит, – вот и вы – такая прекрасная женщина и вот уже никому не нужны. Вы ведь коротаете жизнь в одиночестве? Не так ли? – Задал он свой вопрос, который, по всей видимости, уже давно вертелся у него на языке.
      – А вот здесь мне придется вас огорчить – не коротаю я жизнь в одиночестве. – Подняв на него глаза, ответила Анна и вдруг увидела, как дернулось его лицо после ее ответа.
      – Я вам не верю. Вы мне лжете. Вы никому не нужны. – Отрывисто произнес он и отбросил вилку так, что она со звоном ударилась о тонкую ножку рюмку. Вино – светлым пятном – разлилось на белоснежной скатерти. – Только я мог быть таким дураком, который позволял вам столько времени находиться рядом с собой.
      – Но, вообще-то, у меня нет желания обсуждать свою личную жизнь, внешность и уровень моих доходов. Впрочем, так же как и ваших. Да и все то, что хоть как-то касается вас, меня тоже уже не интересует..
      – Да, я помню, что вы всегда пресекали даже всякое упоминание о возрасте или внешности – вы что, по-прежнему комплексуете? – Делая вид, что не обращает внимание на ее предыдущие фразы, усмехнулся Вадим.
      – Вадим Борисович, давайте так, или мы говорим о делах, или…
      – Вы объявляете голодовку? Нет, моя прелесть, – деланно расхохотался он, – здесь командую я, а не кто-то другой. Я, и только я, определяю: кто и что говорит в этом доме. Вы поняли? Так что, продолжайте ужинать, а я сейчас распоряжусь, чтобы несли кофе. – Он нажал кнопку звонка, что находилась под скатертью, и надолго замолчал, глядя, как только что вошедший охранник ловко расставляет кофейные приборы. До конца ужина он не произнес больше ни слова, всем своим видом подчеркивая, кто хозяин положения.
      После ужина, длившегося довольно долго, Вадим Борисович пригласил Анну в свой кабинет, который был тоже полностью укомплектован мебелью и производил впечатление давно обжитого помещения. Она осмотрелась. Все стены – от пола до потолка – в книгах, широкий дубовый стол, темно-вишневая кожа на кресле и диванах.
      – У вас хорошая библиотека. – Только и сказала Анна.
      – А вы помните, что у меня когда-нибудь была плохая библиотека? – С иронией заметил Вадим.
      – Нет, не помню, вы всегда отличались хорошим вкусом. – Не нашла лучшего ответа Анна и села в кресло напротив. – Я готова слушать.
      – Где папка? – Как-то буднично и без обиняков спросил он.
      – Не понимаю, о чем речь? – Передернув плечом, ответила Анна, разглядывая развешанные на стенах гравюры – отлично выполненные работы неизвестного мастера.
      – Не прикидывайтесь овечкой, вы прекрасно знаете, о чем речь. – Довольно грубо ответил он.
      – Да объясните, какую папку вы хотите от меня?
      – Ту, что вы украли из моего сейфа. – Холодно, глядя Анне прямо в глаза, ответил он и встал из-за стола.
      – Действительно, когда-то я имела наглость забрать папку. – С ударением произнесла Анна, – но это была все-таки моя папка. Моя папка и с моей рукописью. Да, были там и кое-какие ценные бумаги. Но ценны они только мне одной.
      – Нет смысла вести бестолковый разговор. Мои условия таковы: я вам – ваши документы, вы мне – мою папку.
      – Какие документы? – Анна с изумлением взглянула на Вадима. – Мои документы у вас? Ах, так, значит это вы подожгли дачу? Чтобы забрать мои бумаги, паспорт, кредитные карточки?
      – Глупости. Дачи горят по другим причинам. А документы я мог просто у вас отобрать.
      – Как отобрали кейс в руках у Варвары? Вы думали, что я несу в нем свои документы? Так?
      – Не понимаю, какая связь – Варвара, кейс, документы… Ах, вспомнил, Варвара. Да, да, была у вас подруга – шумная, крикливая и бестолковая. Бедная Варвара, дура, которая любила наряжаться в чужие вещи. Да, у Варвары был какой-то кейс. И, кажется, она его не хотела просто так отдать. Да, да, печальная история. Но кто же в ней виноват? Я же не монстр. Мне совершенно не нужны кровавые жертвы. Да и тюрьма мне ни к чему. А у вашей подруги – больное сердце. Вы не знали? Прочтите заключение врача – смерть от инфаркта. Так называют теперь разрыв сердца.
      – Мне страшно даже подумать, что вы могли убить. Так низко вы пали?
      – Нет. – Почти взвизгнул он. – Я вам уже второй раз повторяю – это досадная случайность. И хоть мне действительно, никого и никогда не жаль – такой уж я жесткий человек, – но до убийства я еще не дошел и вряд ли дойду. Запомните это. – Уже спокойно закончил он и поправил очки. – Я хотел лишь вас запугать, увидеть вас униженной, просящей, нищей…
      – Просящей милостыню? У вас? Да никогда. Я лучше отравлюсь, чем что-то попрошу. Да и что у вас можно попросить? Денег? Вы жадны. Любви? Да вы даже не знаете, что это такое, так что же можете вы дать?
      – Ну это – старый разговор. Вы могли взять все, но в последний момент, – сам до сих пор не знаю, почему – отступили. – Деловито произнес он, положив руки на стол и глядя ей в глаза, мгновенно становясь холодным и надменным.
      – Итак. Условия все те же: от меня – документы, от вас – папку. Говорите, где вы храните ее и мы расстаемся. – Он привстал из-за стола, поправляя шнур от настольной лампы. – Расстаемся почти друзьями. – Но заметив, что Анна с удивлением подняла бровь в ответ на его последнюю фразу, тотчас же поправился. – По крайней мере, не врагами.
      – Зачем вам нужны какие-то старые бумаги? Я даже не помню, что там было.
      – Зато я помню. – Жестко произнес он и резко встал из-за стола, давая понять, что разговор продолжать он не намерен. – Вот, что, Анна, я пока в хорошем расположении духа – тебя вот увидел – почти расчувствовался, – он перешел на «ты», – но ты знаешь, это ненадолго. Так вот, если я чего-то не добиваюсь, я свирепею, и ты это помнишь. Так что, отдай по-хорошему. Я сейчас уеду часа на четыре-пять, а может, и на всю ночь, но потом, если ты не изменишь свое мнение насчет принадлежности той папки, то пеняй на себя. Мои орлы – бандиты еще те, да ты и сама в этом убедилась – у них нет комплексов, так что подумай, пока есть время. Потом – его не будет. Времени, то есть. – Закончил он свою содержательную речь и притворно-ласково, с улыбкой взглянул на нее. – Да, кстати, – он поднял палец и многозначительно добавил, – если все твои действия направлены на то, чтобы подороже ее продать, то ничего у тебя не выйдет – я ничего не собираюсь у тебя покупать. Я собираюсь все взять бесплатно. Об этом тебе не следует забывать. Так что, подумай…
      Как легко он переходил с обращения «вы» на «ты», а потом наоборот. Желая показать мне мое место, он мог сказать – ТЫ, но это не значило, что он приблизил меня – таким образом он дистанцировался, впрочем, точно такой же дистанцией могло служить и обращение на ВЫ. Я иногда думала, что ему надо было бы выбрать профессию актера – так замечательно он мог модулировать голосом, расставляя акценты.
      – Да, и еще. Мне придется вас огорчить – дача-то не моя, так что не меня вы разорили… – Анна видела как дернулось его лицо. Огорчился, подлец, с удовольствием констатировала она.
      – Не ваша? Ну это не меняет дела. Значит, придется возмещать убытки владельцу. И это даже интересней…

* * *

      Через полчаса Анна была определена в свою «пыточную» – думать. Думать она пока не стала – все двери на замке, что ж думать тут. Четыре-пять часов – это, конечно, не время, вот о чем думала она, усаживаясь на раскладушку. Это будет уже утро. Так, значит, папка ему понадобилась. Столько лет прошло, думала Анна, а он помнит.
 
      … Папка. Хорошая папка. Из натуральной кожи темно-коричневого цвета. Скорее, темно-вишневого… Фирмы «Boss». Множество отделений, перегородок… замочки, молнии, блестящие висюльки, ключик. Вернее, ключики. Один висел сбоку – на кожаном шнурочке, а другой – в крошечном целлофановом пакетике. Один – поменьше, другой – побольше. Ключики почему-то запомнились. Папочку эту подарила Вадиму Борисовичу сама Анна. На день рождения. А он? Он прореагировал на подарок как всегда – равнодушно. И сунул папку в стол. Равнодушно так сунул, даже не сказал спасибо, потому что кто-то как раз входил в его кабинет. Да, он не хотел, чтобы кто-то из сотрудников увидел ЕЕ подарок… У него тогда уже намечался роман со студенткой. Нет, тогда был роман с переводчицей. Да, с переводчицей, кажется, из института химии полимеров. Или нет, она работала в Интуристе. Точно, она еще тогда пришла в фирменном костюме от Армани и сказала, что этот костюм ей подарил какой-то крупный мафиози из Италии, за то, что обеспечивала ему хороший режим работы. Еще тогда секретарша Наташа съязвила, в постели, что ли обеспечивала?
      А что было потом? Потом папка провалялась у него в сейфе и он никогда не пользовался ею. Анне он сказал, что она неудобна для работы – это «Boss» то! И что он будет хранить в ней ее письма, которые она ему посылала в Финляндию, и засмеялся. Письма, правда, действительно показал. А когда она хотела их взять, он бросил их в открытый сейф и сказал, «пусть лежат, это моя гарантия, что ты не сделаешь какой-нибудь глупости». «Какой?», спросила она тогда. И он ответил, что не хотел бы, чтобы я опустилась до шантажа. А я? Что делала я, подумала Анна. Я тогда сказала ему: «Но это ты можешь меня шантажировать моими письмами, а не я». Он с удивлением повернулся к ней и со смешком ответил, что не думает, что когда-то наступит такой момент, и что он подумает, как это можно шантажировать женщину, которая не представляет интереса ни для кого. «Ты что, политик?» – Сказал он. «Ты – большая личность, при деньгах и связях?» Нет, ответила тогда она и молча ушла… Папка осталась у него, а у нее засела мысль папку эту забрать. Но вскоре сама Анна была выселена в другой корпус, а потом и вовсе собралась уволиться. И уволилась. Кажется, так было дело…
      А потом? Потом она все-таки забрала папку. Заглянула после работы к Наташке, а той нет – пошла в туалет за водой для кофе – и кабинет нараспашку. Нет, не после работы, а это было перед отъездом из Москвы. Да, это было чуть ли не за три дня до отъезда, у нее уже вещи были упакованы… Тогда Анна вошла в этот кабинет и открыла сейф – ключ торчал в скважине. Вадим частенько так бросал сейф, да и что там ценного было? Печать, да его многочисленные дипломы? Нет, как раз не так это было – дверь сейфа была тогда распахнута… Что же там было? В папке-то? Она еще упоминала об этом в своей книге «Как не выйти замуж за негодяя», не о содержимом, а о факте существования папки, которую она ему, дура, подарила…. Кажется упоминала… Не помнит она в настоящий момент, книга-то писалась в прошлом году, даже в позапрошлом, а потом провалялась в комоде – под бельем, она не решалась ее опубликовать, а когда все-таки это произошло, то так и не удосужилась заглянуть в нее, то есть в папку. У нее вообще нет привычки читать свои же книги – она же не садист какой-то, да и зачем читать то, что сама же и написала. Резонно, подумала Анна, а вот теперь придется вспоминать одну из глав, чтобы вспомнить содержимое той папки. Кстати, папку эту она тогда отвезла тетке в деревню – под Владимир. Тетка еще хотела все выложить и отдать саму папку назад. А Анна? Она тогда сказала: «Не хочу даже видеть эту дрянь». Тетка тогда погладила папку и с удивлением сказала: «Такая гладкая кожа. Может, это лайка?» Потом тетка спросила, можно ли ей прочитать лежащие в папке письма? На что Анна ответила, читай, и что это уже пройденный в ее жизни этап, а сама она собирается ехать жить к другой тетке – в Ригу… Потом тетка долго молчала – плакала, жалела Анну – и спросила, будет ли та к ней приезжать… Нет, не так, потом тетка спросила ее, почему она оставляет папку у нее – прячет, что ли? Да, да, тетка тогда так и спросила. А что она? А она сказала, что скорее всего, будет жить не в Риге, а где-то в другом месте и ей не нужны свидетели ее старой жизни. Папка свидетель? – удивилась тетка. Нет, не так, папку она вынуждена была отвезти тетке, вот только почему?… Почему я не помню? Наверно, это мой мудрый мозг стер информацию, которую я не хотела помнить…
      Да, все так и было, вот только не может вспомнить Анна содержимое той папки. Там еще были какие-то финансовые документы, то ли договора, то ли гарантийные письма, а, может, векселя. Или как там их – долговые расписки? Впрочем, ничего вроде бы существенного, потому она и особо не запомнила. Потом была такая карточка – глянцевая, красивая и на ней то ли название отеля, то ли магазина, а, может быть, это была телекарта, тогда их только вводили… Она плохо помнит, что это была за карточка, но то, что на ней – на обороте – от руки были записаны цифры, скорее всего, номер телефона, она помнит. С кодом города, кажется. На цифры у нее память плохая, также как и на фамилии, усмехнулась она про себя, так что она всегда понимает человека, у которого такие же проблемы. Правда, не было на той карточке, похожей на обыкновенную визитку, никакого имени… Она тогда хотела прийти еще раз и подложить все это ему в сейф, но потом передумала, не хотелось, чтобы он поймал ее за руку. А потом стало вообще не до папки… А визитку эту – карточку глянцевую – она, кажется, чуть позже выбросила в корзинку для бумаг. А, может, оставила в папке? Не помнит она такие мелочи. Да и зачем помнить их? Кажется, еще в Москве у нее возникала мысль этой папкой его подразнить, но потом она забыла об этом. Или Варвара ее тогда отговорила?

      Книжка лежала у Клементии на коленях и она время от времени принималась ее читать, но «комиссар» отвлекал ее разговорами и умными инструкциями – как надо ей себя вести, и как не надо. Разговоры были служебными. А потом он сказал, почитай, может это тебя успокоит. И она стала читать, чтобы действительно успокоиться, ведь через час ей предстояло идти на эту дачу, которую они так долго искали.
      – Я очень за тебя беспокоюсь. – Добавил «комиссар», когда Клементия слово в слово повторила тот бред, что они только что придумали в качестве оснований для легального прохода на территорию дачи, как только увидели, что от дома отъехал синий «Volvo-850».
      – Меня очень часто принимают за дурочку, так что если наш номер не пройдет, то прикинусь и на этот раз такой же убогой, как и ранее. Да и кто меня помнит? Я ж каждый день в новом наряде.
      – И то верно. Ты так волосы распушила, они у тебя от природы такие или от химии? Ты не устаешь каждый день быть другой? Тебя мама то узнает?
      – Только в ванной, когда спину мне трет. А когда я одета, мама иногда роняет тарелку на ноги, если я внезапно перед ней появляюсь в новом облике.
      – Верю, Клементия. Но у твоей мамы, я тебе скажу, не железная выдержка.
      – Не железная. Это уж точно. – И они надолго замолчали.
      Клементия уткнулась в книгу, ей хотелось знать, каким же образом героиня отомстит этому негодяю В.

       ПОНЕДЕЛЬНИК
       Я ничего о нем теперь не знаю.
      Моя жизнь – спокойна и безоблачна, потому что у меня появилось любимое занятие – я пишу. Я взяла у своей бывшей коллеги старенький компьютер и каждый вечер просиживаю за работой. Я пишу одну главу в день – главу моей следующей книги. Я не знаю, что моя героиня будет делать в этой главе, я не придумываю для нее каких-то особых поступков. Она сама решает, что ей дальше делать и что говорить. Она очень самостоятельная – эта дама. Я наделяю ее такими чертами, которых сама не имею. Когда же утром я перечитываю то, о чем писала вчера вечером, то иногда удивляюсь всему, что она тут наговорила или сделала. Пишу я, нисколько не задумываясь над тем, как закончить тот или иной день моей выдуманной, но такой настоящей женщины. Я с большой симпатией отношусь к каждой из своих выдуманных героинь и даже плачу иногда, если у какой-либо из них не удается жизнь. Утром я только редактирую написанное, но никогда не исправляю того, что уже написано. Да и как я могу перекраивать чужую жизнь – она ведь уже состоялась.
      Меня печатают. Однако какой-то особой радости я при этом не испытываю. Мне просто нравится то, что я знаю, каким образом занять свой длинный вечер. Но больше всего мне нравится мое теперешнее одиночество. Как раньше я страдала из-за него и как сейчас изменилось о нем мое представление.
      Одиночество – это свобода. Свобода от человека. Свобода от любви.
      Одиночество – истинное счастье.
      Одиночество – это высшая форма эгоизма… И мне нравится быть эгоисткой – никого не любить. Хотя, это не совсем так.
      Одиночество – это когда любишь, но только себя.
      И я люблю себя – хожу в театры, посещаю выставки, встречаюсь с друзьми. Иногда я отключаю телефон и посвящаю целый вечер себе одной. Но вот однажды я начала делать дома уборку и вдруг поймала себя на мысли, что мне ужасно надоело мое одиночество. Я бросила пылесос на пороге комнаты и вышла из дома. Было десятое декабря.

* * *

      Я бродила по городу, заходила в магазины и думала о том – десятом дне декабря месяца… Как давно это было и как недавно. Я толкаю тяжелую дверь кафе и сталкиваюсь в дверях с В. Он растерян. Все это длится мгновение, а потом я вижу искреннюю радость на его лице. Он тащит меня в гардероб, помогает снять тяжелую шубу и ведет в маленький полутемный зальчик. Наш столик – с зажженной свечой – в тихом углу вдали от оркестра. Тихо играет блюз, дрожит пламя свечи – мы оба молчим.
      – Я рад тебя видеть. – Говорит он и целует мои руки.
      – Я тоже рада. – Говорю я.
      – Странно, что сегодня я взглянул на календарь и подумал о тебе.
      И он замолкает.
      – Я тоже тебя сегодня вспоминала. – Говорю я и с ужасом сознаю, что моя защитная оболочка меня совсем не защищает – мое сердце колотится от одного его прикосновения. Но мне же не надо этого, – начинаю я себя убеждать, – мне хорошо одной. Мне спокойно одной, – шепчу я себе слова успокоения. И я начинаю разговаривать с ним. Ведь если говорить вслух, то можно не чувствовать значения слов. Я могу так говорить – это простые дежурные слова о здоровье, о делах и погоде. Мы ведем такой разговор уже почти час – вспоминаем общих знакомых, какие-то события местного масштаба и вдруг разом замолкаем. Мы оба понимаем, что не хотим возвращаться ни к воспоминаниям о прошлом, ни к прогнозам о будущем.
      У нас нет будущего.
      Мы не хотим вспоминать прошлое…
      Разговор окончен.
      Пауза затянулась.
      Занавес…
      Я еду домой и чувствую себя так, будто по мне проехался танк.

* * *

      Следующим утром – без приглашения – он приезжает ко мне очень рано. Я ставлю перед ним чашку кофе и молча жду. Я не хочу никаких объяснений. Что я могу от него услышать? Что ему не так уж хорошо? Это и так очевидно. Ведь когда ему хорошо, то он совсем другой – высокомерный и чванливый. Не интересуют меня его проблемы точно также, как и сообщение о его счастье. Пусть будет любим и любит сам. Ведь этого хочет каждый. Хочу и я.
      – Ты ничего не хочешь у меня спросить? – Говорит он.
      – Нет, – отвечаю я и добавляю, – ты для меня пройденный этап и я, как неважный спортсмен, сошла с дистанции еще до финиша. Понимаешь, дыхание сорвала и теперь сижу на обочине. Однако я просто отдыхаю и спорт бросать из-за неудачного забега не собираюсь. Жду следующего забега.
      – Я не люблю, когда ты говоришь какими-то аллегориями. Говори проще. Моя голова не воспринимает.
      – Проще? Это означает, что жизнь продолжается. – В моем голосе игривость и насмешливость, от вчерашнего размазанного состояния не осталось и следа.
      – Ты не одна?
      – Не одна, не одна. Пусть тебя не гложет совесть – у меня все в порядке. Работа есть, деньги – тоже. Есть и мужик. Хороший.
      На последней фразе у него дернулась рука, и кофе плеснулось на брюки.
      А что еще он хотел? Чтобы я проливала слезы все последующие годы? Нет, уж, хватит. Чего-чего, а слез я пролила на несколько лет вперед. Вслух же я произношу:
      – Любить – тяжкий крест, всегда есть вероятность, что тебя отвергнут или предадут. Теперь я только принимаю любовь и эта игра мне нравится больше.
      – Ты не врешь? – Говорит он глухо и пытливо смотрит мне в глаза. – Ты действительно никого не любишь?
      – Ой, да надоели мне все эти разговоры «любишьнелюбишь». Что, темы другой нет? У меня все в порядке, я тебе уже говорила. И давай закончим эти пошлые разговоры о любви.
      – Пошлые? Ты раньше так не считала. – Говорит он с неприятным удивлением.
      – Ну что тебе может наговорить провинциалка, какой я была все это время? Мне даже стыдно вспоминать, что я была такой совсем недавно. И к тому же, до смешного экзальтированной. Ну что я могу тебе сказать? Стыжусь. Стыжусь, что посмела тебя любить, любовь – это удел молодых. Стыжусь, что этот процесс длился так продолжительно. Опять же, отношу все это к своей провинциальной безграмотности. А тебе – спасибо за науку. Ты так долго добивался от меня простоты в наших отношениях. Ты, кажется, называл такие отношения партнерскими? Теперь я поняла – партнерские – это как у кроликов. Потрахались под кустом и разбежались – не оглянувшись.
      – Я так не говорил. – Бормочет он, не поднимая головы. Я же продолжаю.
      – А ты знаешь, это даже хорошо, что мне попался такой замечательный преподаватель, а то ведь климакс на носу, а я ничего бы и не поняла на исходе жизни.
      – Ну, тебе далеко до старости, – смягчает он мою нарочитую откровенность, ты вон какая молодая. – Зачем ты так, цинично? Ты никогда не была такой.
      Я же не обращаю внимание ни на его комплимент, ни на него самого вообще и, закусив удила, мчусь, не разбирая дороги.
      – Да, все приходит с опытом. И цинизм – тоже. Только ты не огорчайся: мой цинизм – это дань учителю. Ты, как мне помнится, всегда морщился от моей провинциальной непосредственности и желал, чтобы я чуточку по-городскому стала циничной. Это качество ты считал чуть ли не обязательным. Ну, что-то вроде капли ослиной мочи в изящном флаконе французских духов. Цинизм ты считал шармом. Ах, какая модная упаковка, какой дизайн, какие линии… а запах, наверно, что-нибудь необыкновенное? Ах, ах и ах… Ну, что это? Чуть-чуть отдает чем-то острым и знакомым? Это кажется… фи… как неожиданно… неэстетично… Впрочем, впрочем… это даже занятно – пикантность интерес вызывает… Вот в твоем представлении, что такое цинизм.
      – Нет. Тебе это не идет. Ты такая, как тебе сказать, классическая. Тебе не идет быть циничной. Это не твой стиль. – Опять бормочет он. – Может, я и хотел, чтобы ты была более холодной, в смысле, классической, – торопится он поправить фразу, – но вряд ли, мне хотелось, чтобы ты была такой циничной.
      – Вот как?
      – Впрочем, ты права, я не очень обращал на это внимание. Да и ты была не такой уж податливой ученицей, ты была чаще всего несгибаемой. Может, это мне и нравилось в тебе. Твоя непохожесть на других притягивала меня. Я даже часто злился, что какая-то самая обыкновенная, непримечательная и не такая уж молодая ба… – он хотел сказать «баба», но осекся и поднял на меня глаза, и продолжил уже тише, – так на меня влияет…
      – Ну что об этом теперь говорить, – говорю я ласково, – я рада, что ты от всего этого избавился. Теперь ты свободен от всякого дурного влияния. Счастлив. И забудь обо всем. Да, тебе и нечего вспоминать. Ты же любил не меня, а других женщин, ты постоянно искал с ними встреч. А потом – ты же нашел свою мечту? И о чем теперь говорить? Ведь все хорошо и счастливо закончилось. Так ведь? – Говорю ему и встаю, показывая, что разговор наш – такой замечательный и долгий – закончен, и что мне следует заняться своими делами.
      – Да, все так и есть. Все счастливо закончилось. – Говорит он очень тихо и со вздохом встает, чтобы уйти. – А я могу тебе звонить?
      – Звони. Я телефон даже ради тебя отключить не могу.
      Он неприятно удивлен, но ничего не говорит больше. Мы расстаемся. После его ухода я наливаю полную рюмку коньяка и залпом выпиваю. Потом вторую и третью. Все. Я сняла с себя стресс, расслабилась, но работать сегодня уже не смогу – я просто пьяна. И мне очень жаль этот день. Потерянный день…
      Впрочем, потом я все-таки поплакала, да и какая же женщина без слез…
      О чем же плакала я? Не о нем. О своем прошлом.

      Клементия опять удивилась своей слезе, медленно катящейся по щеке…

      Анне показалось, что в дверь заскреблись. Она подошла к двери и прислушалась. На той стороне сделали тоже самое. Это кто-то совершенно посторонний, подумала Анна, свои бы не вели себя так осторожно. Свои, усмехнулась Анна, когда же это они стали своими? Она отошла от двери и села на раскладушку, надо будет – откроют сами, как закрыли, так и откроют. За дверью замерли. Потом опять заскреблись. Анна подошла и тихо спросила: «Кто?» За дверью помолчали и тихий женский голос спросил: «Вы можете открыть?» Анна не ответила. Потом чуть-чуть заскрипели паркетные половицы и стало тихо. Прошло еще несколько минут и с той стороны двери опять послышалась возня – дверь тихо открылась.
      – Тихо. Не включайте свет.
      – Здесь его и нет, – также тихо ответила Анна и посторонилась, пропуская женщину вперед.
      – Чего ж здесь так тесно? – С удивлением спросила она.
      – Так это же не гостиница. – Ответила Анна и прошла в соседнее помещение – солярий, увлекая за собой неожиданную гостью. Но только Анна потянулась к выключателю, как ее остановили. – Не включайте, я сейчас уйду, а поговорить мы можем и в темноте. Меня зовут Клементия, но для всех остальных, – она махнула рукой в сторону двери, – Наташа.
      – Вы жена Вадима? – Задала вопрос Анна, совершенно уверенная в этом.
      – Нет. Я работаю у «комиссара». – Торопливо сообщила девушка шопотом.
      – У кого?
      – Комиссар – это Максим. Максим Рудин. Вы же знакомы с ним, это он меня сюда заслал. Вы ведь Анна?
      Анна не стала отвечать и отошла от двери в глубь комнаты.
      – А что там за помещение – рядом?
      – Душевая комната, туалет…
      – А эта дверь?
      – Это всего лишь выход на площадку, но дверь закрывается на ключ только с той стороны, так что я никак не смогу отсюда выйти, но сам хозяин заходил именно отсюда.
      – Но вы не сказали, каким же образом прошли вы?
      – Это оставим на потом, а пока – не надо вам спать ложиться. Я сейчас ненадолго уйду, а потом опять приду, а вы – ждите.
      – Что ждать?
      – Нас. В частности, меня. Я зайду к вам, когда все заснут. Здесь есть собаки? А то у меня аллергия на собачью шерсть. – Девушка неопределено хмыкнула.
      – Не заметила, но могут быть и собаки. Да-да, я слышала вечером их лай. Да здесь и охранники, как собаки. Учуют любого.
      – Я здесь вполне легально. Не вполне, но они так, по крайней мере, думают. Я приехала как новая прислуга, хоть хозяин об этом не догадывается. Он их меняет каждый месяц, так что все, надеюсь, будет в порядке. – Она прошла к стеклянной стенке и посмотрела на веранду.
      – А вы сможете спрыгнуть отсюда? Это примерно второй, но очень высокий этаж. Правда, там есть уступы. Но вы ведь не альпинистка?
      – Не альпинистка, но уже прыгала не так давно. И тоже с высокого второго. – Произнесла она, удивляясь такому совпадению. – Только вряд ли такая возможность представится, – она усмехнулась. – Это не дом, а бастион. Здесь даже оконное стекло, – она махнула рукой в сторону раздвижной стенки, – армированное. Его просто каблуком не вышибешь.
      – Какое-какое?
      – С металлической нитью.
      – Зачем же? Это не так уж и красиво, а хозяин видать по всему – эстет.
      – Потому и поставил, что эстет. К тому же, осторожный сверх меры. Кстати, я днем смотрела – сверкает это стекло золотом. Такое ставят для прочности – его просто так не вышибешь, и для безопасности – осколки мелкие – не порежешься.
      – Черт с ним, с его стеклом. Разбить можно все, если захотеть. Можно вон тем шезлонгом треснуть.
      – Шезлонг пластмассовый – расколется.
      – Я однажды у бабушки в деревне разбила…
      – Подожди, у нас вечер воспоминаний или?.. – Анна остановила Клементию на полуслове.
      – Или. – Согласилась Клементия. – Вы совершенно правы. Мне пора идти вниз, а вам – сделать вид, что вы уже давно спите. Сейчас около двадцати трех, у нас в распоряжении около двух часов.
      – Почему два часа? А что потом?
      – Я и сама до конца толком не знаю, но так мне сказал «комиссар».
      – А вы не знаете, сколько здесь охранников?
      – Было трое, но, надеюсь, что одного самого недоверчивого – его Казаком называли – уже «выключили».
      – Каким образом?
      – Поехал этот Казак звонить хозяину, узнать ему, видишь ли, захотелось насчет моего появления. – А в доме, что – позвонить, нельзя?
      – Так линия еще не протянута – поселок-то новый. Позвонить можно только с мобильника, с сотового то есть.
      – Но у них у каждого есть мобильник – зачем куда-то ехать?
      – А затем, что связь вдруг стала просто невозможной, помехи и шумы. – И Клементия рассмеялась, очень довольная собой. – Вы думаете, что «комиссар» зря полвечера звонил со своего мобильника разным нужным людям? Вот помехи – на некоторое время и образовались. На время, правда, на короткое время, не то крутые нажалуются на плохую связь. Вот мой казак-охранник и поехал в соседний поселок – позвонить. Шибко он обеспокоен, что я без предупреждения заявилась. Не поверил мне, впустил, но не поверил.
      – И что же? Если дозвонится? – Нет, не дозвонится, там его «комиссар» задержит. Не «комиссар», конечно, а гаишник на повороте. И позвонить не даст и не отпустит до рассвета. Хорошо, когда гаишники – люди сочувствующие. Так что, все пока идет по расписанию. – И она ушла.
      Внизу – этажом ниже – зазвучала музыка, вероятно, там есть и другие обжитые комнаты, подумала Анна и прилегла на раскладушку. Прошло еще не меньше часа – Клементия не появлялась. Что-то не получилось, решила встревоженная Анна. Она встала и подошла к застекленной стене, через которую видна была хорошо освещенная веранда. Чуть дальше – высокий бетонный забор, такой, не то, что перескочить… даже залезть на него невозможно. Значит, этот путь отпадает. Тогда какой? Только через дверь – по лестнице, за ворота… Но там собаки и охрана… Она уселась на пол и стала думать… о завтрашнем дне. Нет. Завтрашний день, который она себе представила, ей сразу же не понравился. Она вскочила на ноги и решила думать только о дне сегодняшнем. Прошло еще довольно много времени, а Клементии все не было.
      Еще через полчаса Анна уже сомневалась в затее Клементии: почему та не оставила открытой дверь?..

* * *

      А еще через полчаса охранник Витя, которого все звали не иначе, как Сынок, услышав приглушенные удары, а затем и звон разбитого стекла, выскочил из своей комнаты, в несколько прыжков пересек огромный холл и, оглядываясь по сторонам и включая на ходу свет, резво взбежал вверх по лестнице. Он остановился на площадке верхнего этажа и сердито, изо всех сил, дернул ручку двери, ведущей в солярий – она не открылась. Потом он точно также, как и взбежал – помчался через две ступени вниз по лестнице – за ключом. Когда же, наконец, он открыл дверь, за которой должна бы находиться женщина, привезенная им самим с кладбища, то его взору предстала картина – разбитая витрина веранды, пол, устланный мелкими брызгами стекла… Рядом с разбитым окном – металический шланг от душа, с массивным блестящим ситечком… Картина побега была так очевидна, что он даже не удосужился включить свет и осмотреть помещение. Он лишь сунул голову в проем и бегло взглянул на хорошо освещенную веранду – пусто, лишь напольный светильник в дальнем углу, покачивался, то ли от ветра, то ли от прикосновения чьей-то руки…
      – Да некуда ей бежать, ты посмотри, она ж с веранды вниз не спустится, да и дырка не так уж велика – произнес за его спиной сонный голос напарника – Валерки, заглядывающего в проем. – Я не полезу в эту дырку, да и по крыше в темноте лазить не буду – скользко. Она сейчас где-то сидит или на карнизе, или спускается по решетке вниз. Хотя, вряд ли, не осилит она ни карниз, а вот решетку… Пошли лучше и мы вниз, там ее и поймаем. – Они разом повернулись к двери и увидели, как женщина, о которой они только что говорили, захлопнула за ними дверь.
      – Хе, да она еще тут, – изумленно сказал Сынок, в один прыжок оказавшийся у двери, ведущей из солярия на площадку этажа. Он нажал на ручку двери, но та, совершенно неожиданно для него, не поддалась. Когда же они вдвоем с Валеркой навалились на дверь плечом, то она лишь чуть-чуть подалась вперед и даже приоткрылась. Однако через образовавшуюся щель ни одному из них пролезть не удалось.
      – Да включи, ты, свет, – заорал Валерка на своего напарника.
      – Слушай, там нечем подпирать, как же она нас закрыла? – Все с тем же изумлением на лице, с которым он только что говорил «хе», произнес Сынок. Включив свет, он отошел от двери. – Давай, разгонимся и шибанем. – И они разогнались, насколько это можно было сделать на небольшой площади солярия. Но дверь заклинило еще больше.
      – А ведь ты знаешь, чем она могла нас закрыть? – Задумчиво произнес Валерка, после третьей безуспешной попытки. – Раскладушкой.
      – Да ты что, она же алюминиевая? Мягкая. – Возразил Сынок, все еще колотя ногой в дверь.
      – Конечно раскладушкой, она ее сложила, а потом ножками уперла в уступчик на площадке. Ты заметил на площадке этот уступчик? Последняя ступенька сантиметров в пять высотой и таким широким полукругом, до самой двери.
      – Нет. Не было там никакого уступчика.
      – Если вылезем сейчас, я тебя носом ткну, – разозлился вдруг Валерка. – Да и не в этом суть – закрыла нас, как неопытных щенков. – И он выругался матом. – Кому рассказать, не поверят. Это чтобы баба обманула мужика, да еще «афганца». Так что молчи, Сынок, и давай, пока не поздно, выбираться через веранду. Ну, поймаю, ноги выверну, как курице вареной. Бабы… они такие вот стервы и есть, думаешь о ней, что она ни к чему не способна, а она… – Со злостью добавил он, матерясь и оббивая остатки стекла и раздирая руками тонкую паутину проволоки.

* * *

      Анна действительно закрыла охранников раскладушкой. Это они правильно поняли, когда рассуждали за дверью. А вот о том, что она никуда не денется, это они ошибались, потому что через каких-то пару минут она уже сидела за рулем вишневой «тойоты». Она выдрала провода из замка зажигания и соединила их напрямую. Эту манипуляцию ей показал как-то механик гаража – немец из Поволжья – еще там, в Эссене, когда она потеряла ключи от автомобиля. Теперь этот опыт ей очень пригодился. У нее как раз была в тот период «тойота».
      Сейчас ей повезло трижды: машина оказалась открыта… несмотря на свой более чем преклонный возраст, завелась с полуоборота… ворота, после отъезда Казака, так и оставались разведенными в стороны…
      Выруливая на дорогу, она соображала, куда же ей двинуть – во Владимир или в Москву? И она решила – только в Москву. Правда, она не понимала, где сейчас находится и в какой стороне эта самая Москва. Ничего, утешала она себя, главное, доехать до ближайшего поворота и прочитать надписи на указателях.
      Крепко вцепившись в руль, она гнала машину по проселочной дороге: по ямам, ухабам, рытвинам и лужам, пока, наконец, не уперлась в железнодорожный переезд. Приостановив машину, она увидела столбик, на котором должен быть указатель, однако его не было. Она проехала еще с полкилометра, когда поняла, что заблудилась. И хоть никакой погони за собой она не видела, но выходить из машины все-таки поостереглась, также как и ехать с включенными фарами. И правильно сделала, чуть позже подумала она, потому что через каких-то пару минут – сквозь деревья и кустарник – увидела будку поста ГАИ, освещенную одиноким фонарем.
      Но не это испугало ее, испугало другое – рядом с будкой стоял автомобиль. Блестящий черный «Форд». Именно этот автомобиль – она узнала его по яркой наклейке на заднем стекле – сопровождал вот эту самую вишневую «тойоту», в которой сидела сама Анна, зажатая с двух сторон «братками». Она резко развернула машину, чуть не опрокинув ее на бок и, не разбирая дороги, помчала обратно. Когда же вновь пересекла все тот же железнодорожный переезд, то затормозила, проехав еще метров триста. Ну, и куда же она едет? Дорога-то опять приведет к даче. Надо где-то свернуть, решила Анна, но так и не нашла ни одного съезда с дороги. Слева – безлесье, а это очень похоже на торфяные болота, справа – негустой лесок.
      Она съехала в лес и, попетляв еще минут пятнадцать, выехала на полянку. Уже заметно посветлело. Она еще посидела в машине, прислушиваясь ко всяким шорохам и звукам, и только потом вышла наружу. Она побродила вокруг машины, то углубляясь в лес, то возвращаясь, Но через несколько минут все-таки вернулась – побоялась заблудиться в надвигающемся тумане, – открыла багажник, откинула крышку бардачка… То же мне, водитель, нет даже отвертки, руганулась Анна. Но тут ее внимание привлек какой-то блестящий предмет, засунутый под кресло водителя. Пинцет. Тонкий и острый. Вот это подходяще, подумала Анна. Она попыталась проткнуть колесо, но ей это не удалось. Тогда она просто отвинтила все ниппеля и спустила воздух, а ниппеля отшвырнула подальше в кусты. Еще раз осмотрев салон, она откинула передний щиток – любимое место хранения техпаспорта – и вытащила все бумажки, которые там обнаружила. В числе многочисленных счетов и квитанций о штрафах оказался и техпаспорт. Засунув все это в нагрудный карман куртки, она осмотрелась вокруг и решила идти. Но куда? По крайней мере, надо сначала пересечь дорогу и пройти краем торфянника, решила Анна. Она уже прошла несколько шагов, как решила вернуться – открыла дверцу и долго возилась с проводами у рулевой колонки. Через несколько минут – с чувством исполненного долга и с пучком разноцветных проводков в кармане – она отошла от машины.
      Анна полагала, что на той стороне – вблизи болота – туман будет погуще, и тогда она спокойно дойдет до кромки леса на той стороне, а потом просто пойдет лесом до дороги, где есть большое движение. А идти придется параллельно дороге, почти до поста ГАИ. Только так она сможет выйти на автостраду, которая где-то не так уж далеко. Она отчетливо слышала ее характерный шум. Уж лучше пешком, чем на угнанном автомобиле, решила она и уже хотела было раздвинуть придорожные кусты, чтобы осмотреться и перейти дорогу на другую сторону, как тут же отпрянула: разбрызгивая грязную воду из луж, мимо промчался черный «Форд», который еще полчаса назад стоял у поста ГАИ. Господи, поставлю свечку тебе, и ангелу-хранителю своему, дай мне только добраться до дороги, а уж до церкви я сама доберусь. Она три раза перекрестилась и, раздвинув кусты, ступила на обочину.

* * *

      А часа через полтора, когда уже почти рассвело, и туман стал редеть, она уже шагала по бетонке, как она считала – к Москве. Не решаясь голосовать в такую рань, она просто шла вдоль дороги, то оглядываясь назад, то отступая подальше к обочине, чтобы не быть обрызганной водой из-под колес проезжающих мимо машин. В очередной раз отступив к обочине, она повернулась лицом к проезжающей мимо машине, но та, проскочив вперед, вдруг резко затормозила – водитель дал задний ход и Анна оказалась почти зажатой между толстой стальной трубой шлагбаума, запрещающего въезд на какую-то там территорию – она не видела за спиной – и самим автомобилем. Дверца приоткрылась, и ее буквально втащили в темный салон, зажав при этом ей рот. Машина тут же рванула с места, набирая скорость.
      – Вот как мы проводим свободное от дел время, – засмеялся водитель, когда она чуть опомнилась от происшедшего, – угоняем чужие автомобили? И давно этим занимаетесь?
      Оправившись от потрясения, Анна не сразу осознала, что с этим водителем она вроде бы уже знакома.
      – Максим… – Только и смогла произнести она, находясь все еще под впечатлением какого-то ужаса и чуда одновременно.
      – Да, Максим, а что же это вы, мадам, не могли дождаться пары часов? Не поверили? Или что-то показалось подозрительным? Сами решили действовать? А если бы они вас убили?
      – Ну, не убили же, – смутилась Анна. – А я ждала-ждала, но смотрю – никого и ничего, вот я и … А сколько времени?
      – Ах, вот оно что, часов у вас нет. Вот об этом я как-то и не подумал. Так значит, вы просто не выждали время? Ну, хорошо, что хорошо кончается?
      – Это еще не конец, а, возможно, только начало. – Грустно произнесла она. – А где ваша подружка? Как ее?
      – Клементия?
      – Да, кажется, она так себя называла. Так где она?
      – Она тоже отличилась, как будто вызвалась помочь – один из охранников, кажется, Сынок или тот, второй оступился с лестницы, то ли, когда дверь вышибал, то ли, когда с веранды спускался, и повредил ногу. Клементия побежала к соседям – попросить мобильник и пропала. Я ее подождал минут десять за строительным вагончиком на соседней даче, но она, как условлено, не прибежала, и вдруг вижу ее уже за рулем старого «запорожца». Рулит, не разбирая дороги, глаза как у ошпаренной кипятком кошки, за машиной волочится бельевая веревка с трусами и рубашками…
      – А как же вы об этом узнали, что случилось в доме?
      – Так она же выскочила на пандус и орала на этих охранников так, что все было слышно мне даже в машине. Она этот спектакль с мобильником разыграла так славно, как будто заранее написала сценарий.
      – И как же мы ее искать будем?
      – А мы не будем. Она – девушка с фантазией, доедет до дороги и благоразумно оставит угнанный автомобиль у поста ГАИ. У нее же отец был законник – служил в органах, Не станет она делать глупости – она закон уважает. Правда, в разумных пределах, – Максим засмеялся. – Вот, вы, куда собрались? Может, все-таки посвятите меня в свои дела, чтобы я не по догадкам строил свои версии, а из уст человека, напрямую связанного с делом?
      – Да, расскажу, обязательно, а пока, давайте съедем с дороги, а то меня просто дрожь разбирает, как подумаю, что они теперь опомнились и вызвали подмогу, а я вам все подробно расскажу, как сама понимаю ситуацию.
      – А вы не совсем понимаете?
      – Да, я не понимаю, что от меня требуют? Зачем? Почему вдруг спустя несколько лет?
      – Я знаю еще меньше, но скажу вам одно – в плохую игру вы играете. Даже, если совсем и не понимаете ее условий.

      «Девушка с фантазией» Клементия засела на угнанном час назад автомобиле марки «Запорожец» чуть ли не под самое днище. Она не могла ни вылезти из машины, чтобы просить кого-то о помощи, ни просто открыть дверь. Ну и дела, опечалилась она, как это она не разобрала в темноте, что свернула не на блестящую дорогу, а прямо в торфянник. Как выбираться теперь отсюда, она решительно не могла придумать. Как? Вот с этим вопросом она и встретила утро.
      Был легкий туман, довольно прохладно, и с дороги машина пока не просматривалась, потому что не просматривалась и сама дорога. Вот именно, пока, взгрустнула Клементия, а что будет потом, когда туман ляжет на землю? Вот когда ляжет, тогда и буду думать, решила она. Действительно, не лезть же ей в своих не самых худших кроссовках в эту коричневую жижу. И как это ее угораздило – слепую курицу – не увидеть, куда она едет? Она еще раз поругала себя, припомнив все прежние досадные ошибки, и печально вздохнула. Она поджала ноги, накрыла их полой своего джемпера и пожалела о том, что пришлось оставить на даче плащ. Плащ был почти новый, она проносила его всего один сезон, и Клементия опять глубоко вздохнула. Хорошо хоть сумку догадалась сунуть под джемпер, а то бы жалела и о ней. Ей хотелось спать, она зевнула, но больше всего хотелось пить и есть. Она взглянула на часы – они давно остановились, показывая половину первого… Интересный момент, вздохнула Клементия.
      Но интереснее было совсем другое: что же случилось там наверху, и почему Анна не дождалась ее и сама предприняла попытку бежать? И удалось ли ей скрыться? И как смогла эта мадам – с такими странными волосами – так быстро завести машину? А где она взяла ключи? У самой Клементии мысль воспользоваться чужой машиной потому и возникла, что ключи торчали в замке зажигания. Они будто приглашали ее сесть и ехать. Она так и сделала. Ну не ждать же, когда эти мордовороты с дачи придут за ней? Но то, что ей пришлось так поступить, она не раскаивалась, а что же ей оставалось делать, когда она не увидела на условленном месте машину «комиссара»?. Искать защиты у соседа? А, может, он бандит какой? И получилось бы еще хуже. Так она успокаивала себя сама, но получалось не очень убедительно. Хотя, какой бандит станет ездить на таком драндулете, засмеялась она. Но от этого она еще больше загрустила.
      На этот «драндулет» Клементия обратила внимание еще вечером, когда они подъехали к тому вагончику с буквами С и М. Но где же был сам «комиссар»? И тут она чуть не заплакала, какая же она дура! Ведь она должна была идти вправо вдоль забора, а она побежала влево. Ведь когда они вечером подъехали, то вагончик был слева, а когда она выбежала из ворот, то он должен быть уже справа! И она заплакала. Вот и сиди теперь в болоте – заслужила. Клементия вспомнила, что еще в школе – во время соревнований по ориентированию – она залезла в такую глубь леса, что ее потом искали всей школой. И потому тогда с нею так случилось, что перепутала она понятие «право» и «лево», когда выслушивала инструктора и рассматривала карту. Да она до сих пор теряется, когда ей вдруг говорят про это «лево-право». Она даже незаметно правую руку – как когда-то на уроке – поднимает, чтобы напомнить себе, какая же сторона правая, а какая левая. Ничего страшного, говорила ей когда-то мама, такие странности есть у многих мужчин, у женщин, правда, это редкость.
      Стало еще прохладней, а туман – белым покрывалом – опустился еще ниже. Потянув сумку на себя и расстегнув молнию, Клементия пошарила внутри и извлекла половинку печенья и недочитанную книгу. Было еще не совсем время для чтения – не очень светло, но не сидеть же ей без дела в ожидании комиссара?
      И Клементия без всякой охоты раскрыла книгу.

       ВОСКРЕСЕНЬЕ
       Надо собираться…
      Комната, в которой я прожила в Москве это время, похожа сейчас на склад – все упаковано, сдвинуто в угол и ждет своего часа, чтобы отправиться вместе со мной на новое место. У меня не так уж много вещей – все старое и ненужное я отдала квартирной хозяйке. Какая жизнь ожидает меня в Риге? Буду ли я вспоминать свою московскую – такую неудачную? Телефонный звонок заставил меня опять ее вспомнить.
      – Я сейчас к тебе приеду. – Голос у него уставший и безразличный.
      Через час он уже сидит у меня на кухне и пьет чай с ватрушкой. Он вяло жует, творог сыплется ему в чай, но он этого как-будто и не замечает.
      – Так что у тебя случилось на этот раз? – Спрашиваю я и почти угадываю его ответ.
      – Она ушла.
      – Так верни. У тебя масса возможностей. Так, кажется, ты хвастался не так давно? – Говорю я ему как можно равнодушнее. – Купи ей что-нибудь очень дорогое. Подари, в конце концов, ей одну из твоих машин. – Когда я говорю эту фразу, то чувствую себя в роли мудрой тетушки непутевого племянника. – Повези ее на Средиземное море, у тебя же куча денег, что ты их жалеешь? Ты ведь говорил мне, что посвятишь жизнь молодой и красивой. Так посвящай. Или ты думаешь, что молодая и красивая будет любить тебя за так? Нет, мой дорогой, это старая и ободранная кошка любила тебя за так. А благосклонность молодой ты будешь покупать. Один покупает женщину комплиментами, которые называются лестью, другой – деньгами, подарками. Вернется она, куда ж ей деться, вернется, когда нагуляется…
      При последних словах он дергается и роняет на пол недоеденную ватрушку. Поднимая ее, он проливает на стол чай, и чай светлой струйкой сбегает ему на брюки. Но он этого, кажется, и не замечает.
      – Да, хочу тебя еще огорчить. Рядом с такой молодой девочкой, коей является твоя жена, тебе придется играть одну и ту же роль. Кстати, не всегда она будет тебе нравиться, однако другой тебе не предвидится.
      – Что еще за роль? – Спрашивает он несколько озадаченно.
      – Роль? Она известна. Это роль молодого, красивого, преуспевающего и счастливого. Всегда жизнерадостного и бодрого.
      – Что ж в этом плохого?
      Но я не отвечаю на его вопрос и продолжаю в том же темпе.
      – Вот последнее – бодр всегда – начнет тебе очень скоро обременять. Но лет 10–15 ты просто будешь обязан казаться именно таким. Ты не будешь иметь право на болезни, стоны, нытье и уныние. Ты вообще не должен рассчитывать на чью-то жалость или сострадание.
      – Ну что же она – монстр какой-то, она хорошая и… – Он не может сразу подобрать еще одно подходящее слово и только машет рукой, дескать, ничего я не понимаю, до чего она хорошая. Но я понимаю.
      – Да совсем не потому, что она жалеть и сострадать не может – может, но…. Вы как два спортсмена, занимающихся разными видами спорта. Вернее, вы – герои разных поколений. Ты ей – про вечер у камина, она – про ночевку у костра. И вроде бы вы оба хотите посидеть у огня, но только ты – погреться, а она – увидеть искры пламени.
      – Но я же не старик? У нас разница в возрасте всего-то… двадцать лет. Нет, я не старик. – Говорит он обиженно. – Почему ты меня так представляешь? Да и зачем мне смотреть вперед, я хочу жить сейчас.
      – Да кто ж тебе теперь мешает? Я собираю вещи, а ты – вольный казак – делай, что тебе хочется. И никаких тебе наставлений.
      – Так ты уезжаешь? – Дрогнувшим голосом говорит он и поднимает, наконец, голову. А я вижу, что он действительно все еще не замечает моих узлов и коробок.
      – А кто же меня остановит? Ты что ли? Ты для меня уже прошлое, – говорю я и удивляюсь, что могу так равнодушно и холодно говорить.
      – А как же я? – Спрашивает он, каким-то обиженным голосом.
      – А почему меня это должно волновать или интересовать? Ты мне кто? Отец родной? Брат? Друг или любовник?
      – Но я же… – Бормочет он. – Ты же… – Не находит он слов и замолкает.
      – Все-все, мы еще давно обо всем договорились, попрощались, расстались и нечего что-то выяснять.
      – Я рассчитывал… – Опять бормочет он, не глядя на меня.
      – У меня принципы – не связываться с женатыми мужчинами. Так меня тетя учила.
      – Какая тетя… о чем это ты? – опять бормочет он, а я его легонько поднимаю за плечи и ставлю на ноги.
      – Разговор окончен. Приношу свои сочувствия, но ничем помочь не могу.
      – Но ты же всегда была мне… – Не договаривает он, потому что я начинаю греметь кастрюлей, которую мне принесла хозяйка специально на эти дни до отъезда, и всем своим видом показываю, что сварить сейчас борщ – задача первостепенная.
      – Извини, но я не открывала у себя на дому клинику психологической помощи населению. Я не психотерапевт и не специалист по чужим проблемам. – Жестко и категорично объясняю ему и начинаю кромсать ножом капусту. – У меня есть и свои проблемы.
      – У тебя проблемы? – Говорит он совершенно изумленно. И эта его фраза меня окончательно выводит из себя, и я просто взрываюсь.
      – Да. Есть. А ты что, думал, что у меня только твои проблемы? И что я всю жизнь буду решать только их? Ты будешь жениться, ошибаться, разводиться, жаловаться на своих баб, любовниц, жен, а я буду тебя жалеть и подбирать остатки с барского стола?
      Он неуклюже топчется на месте и вертит в руках чайную ложку.
      – Свободен. – Говорю я ему совершенно спокойно и буднично и добавляю. – Дверь на выход – прямо и направо. Может вам лифт вызвать? Или проводить до автомобиля?
      Он поворачивается, как солдатик, услышавший команду «направо», и молча идет к двери. Я же вслед кричу, – не забудь дверь закрыть поплотнее. – После этого у меня начинают капать слезы. Они капают мне на грудь, на капусту, а я не вытираю их…

* * *

      На другой день я еду в институт, чтобы встретиться с бывшей коллегой, которая обещала мне помочь поставить некоторые недостающие печати в моих документах. Мы поднимаемся с ней на второй этаж, проходим в канцелярию и там она долго объясняет пожилой сотруднице суть нашей просьбы. Та долго не понимает, но в конце концов соглашается сделать все то, о чем мы просим уже чуть ли не хором. Мы договариваемся с коллегой встретиться через полчаса в институтском кафе, чтобы поболтать напоследок перед моим окончательным отъездом из Москвы. И она убегает по своим делам. Я же поднимаюсь еще на один этаж и прохожу в приемную, где когда-то стоял и мой стол. Мне нужна секретарша Наталья. Сейчас обед – все двери нараспашку, а это значит, что она где-то рядом и вот-вот появится. Дверь в кабинет В. тоже открыта. За дверью – сейф, с распахнутой дверцей, и я вижу даже краешек вишневой кожаной папки фирмы «Boss», которую когда-то я сама ему подарила. Папка лежит на нижней полке под горой каких-то бумаг и книг. В одно мгновенье я решаюсь войти в кабинет. Всего несколько секунд мне хватает, чтобы пересечь три метра – от двери до сейфа – и вернуться обратно. Едва я успеваю прикрыть дверь кабинета и опустить папку в свой пакет, как тут же входит Наталья.
      – Какие люди! – Радостно восклицает она и ставит кофейник на стол. – Кофе или чай?
      – Нет, Наташа, спасибо, ни того и ни другого, я по делу. Ты выпиши мне из картотеки некоторые телефоны. Я когда-то сама их собирала и думаю, что вправе ими воспользоваться.
      – Какие разговоры, я всю вашу картотеку занесла в компьютер и сейчас все распечатаю в один миг, ищите сами, если хотите. – И она подвигает мне кресло перед компьютером. Я быстро отыскиваю нужные мне файлы и печатаю их.
      – Спасибо. Мне надо идти.
      – Шефу говорить, что вы приходили?
      – Не стоит. Он меня уже не помнит. – Отвечаю я и ретируюсь, как можно быстрее.
      – Да, сегодня утром заходила наша бывшая сотрудница, ну помните, она у шефа еще документы – его личные – разбросала по всему институту? Ну, при увольнении.
      – Да, кажется ее звали тоже Натальей? – Отлично зная, что это не так, спрашиваю я.
      – Нет, вы забыли, ее звали Татьяной, она ушла отсюда со скандалом, а его назвала своим личным врагом. У них была любовная связь, вот она ему тогда и отомстила. За свою отставку. Неужели не помните? Это было года два назад? А может, три… Все тогда так шептались…
      – Не помню я все его интрижки. Да и неинтересно мне все уже. Спасибо тебе, Наташа. Так я пошла, меня подруга в кафе уже заждалась..

* * *

      Когда я приехала домой, то обнаружила совершенно свободную от вещей квартиру, а на столе лежала записка от квартирной хозяйки, в которой она сообщала, что присматривала во время погрузки моих вещей в контейнер. Чуть ниже была приписка от нее же – несколько не очень приятных слов по поводу моего несерьезного отсутствия во время этой погрузки. Как же так, писала она, вы заказываете контейнер, а сами гуляете неизвестно где. Рядом лежала квитанция на отгрузку багажа в Москве и получение его уже в Риге.
      Я постояла в полупустой комнате и прошла на кухню – там села у окна и расстегнула папку…
      … Рукопись моей первой книги, которую я когда-то отдала В., мои письма, первые экземпляры двух договоров на проведение научно-исследовательских работ по закрытой тематике (они были выполнены еще при мне), несколько гарантийных писем от заказчиков на небольшие (по этим временам) суммы, долговые расписки каких-то неизвестных мне лиц… В маленьком целлофановом пакетике – небольшая глянцевая карточка с названием лондонского банка, видимо, его рекламная визитка, с рядком цифр на обороте – телефоном или может быть, номером какого-то счета, – написанными от руки размашистым почерком… Я повертела в руках эту визитку и хотела выбросить ее в мусорную корзину, но вместо этого нарисовала на ней рожицу, очень похожую на самого В., и положила ее в папку. Были в папке еще какие-то бумажки, но я не стала рассматривать их – ничего значительного – и тут мое внимание привлек ключик. Я вытащила его вместе с той банковской карточкой из пакетика, но сразу не посмотрела на него, а отложила в сторону, теперь же, взяв его в руки, подумала, что это должно быть и есть тот самый ключик от сердца В., и что он, как Кащей Бессмертный, прячет его в сейфе. Ключик, коротенький, но с массивной головкой, был просто очарователен – полированный и золотистый, да еще с фигурными бородками по обе стороны. Каждый из бородков имел сложную конфигурацию… Вот, значит, какой сложный замочек от его сердца. И я засмеялась. Кстати, засмеялась я с какой-то легкостью и явным удовольствием…
      Потом я застегнула все кнопочки и задернула с дюжину молний, с удовольствием щелкнула замочком, к которому полагался еще и ключик, висевший сбоку на кожаном шнурке… Ах, какая это фирма «Boss» – все-то она продумала до мелочей в этой деловой вещичке.
      В это время зазвонил телефон, я подошла к нему и услышала голос подруги.
      – Я долго тебя буду тут ждать? – Рявкнула она, и я вспомнила, что обещала заехать к ней еще раз перед своим отъездом из Москвы. – Учти, – сказала она с некоторой угрозой, – я во второй раз печь пироги не буду.
      … Подруга, кстати, на мой вопрос, а не следует ли вернуть бумаги В., ответила коротко: «новые напишет», считая вопрос таким образом вполне исчерпанным. Потом я вытащила из папки ту старую, ставшую уже неактуальной, рукопись – и положила свою новую.
      Этим же вечером, возвратившись домой от подруги, и не зная чем себя занять, я стала опять рассматривать содержимое папки, перебирая бумажки и задумываясь – почему он хранил эти бумаги в сейфе? И здесь не могло быть случайностей – этот человек ничего не делал просто так – без цели. И я сделала для себя некоторые открытия… Они не потрясли меня. И как вывод: если у меня наступят черные безденежные дни – я смогу «продать» ему эти бумажки. Правда, еще какое-то время у меня стояла на повестке дня этическая проблема «возвращать-невозвращать», но в конце концов я решила: пусть и от меня ему будет хоть какая-то пакость. Впрочем, это для него такая мелочь, что, скорее всего, он не заметит ее.
      На другой день я отвезла тетке в дальнюю деревню эту папку, объясняя, что в ней моя будущая книга – не везти же ее в Ригу, если издаваться она будет все равно в Москве… А на вопрос, можно ли ей, то есть тетке, почитать письма, что в папке, я ответила, да кто ж тебе запретит? Все равно ведь почитаешь и без спроса. Тетка сконфуженно всплеснула ручками, на что я ей заметила: любопытна ты, тетя, сверх меры, я папку на чуток лишь открыла, а ты уж знаешь, что в ней лежит… Тебе б сыщицкой практикой заняться, а ты капусту в огороде выращиваешь. Потом тетка поплакала, провожая меня на автобус, а я уже была мыслями далеко – в Риге…

* * *

      В Риге у меня все складывалось не так уж и удачно. Вначале были проблемы с оформлением квартиры, но это были мелочи по сравнению с другой проблемой – безработицей. Я прочла целый список должностей, на которые никак – по причине моей русскости – не могла претендовать. Список уже был утвержден в Сейме… Но самое сложное у меня было с другим – с моим кругом общения. Круга этого у меня просто пока не было. Однако через короткое время, я пошла работать в одну из газет, под названием «100 баллов». Газета была слабенькая и паршивенькая, хотя организовывалась она на больших деньгах и с благородными целями – защитить потребителей. Я стала писать о товарах бытовой химии, о каминах и обогревателях. Это было ужасно неинтересно и тоскливо. Редакторшей была очень худая и нудная особа, очень похожая на лошадь, Наталья Максимовна, считающая себя верхом журналистского совершенства. Однако писала она тоскливо и скучно, допуская технические ошибки в своих опусах. Но это не мешало ей назидательно всех поучать и ставить в пример… себя. Я не спорила, но писала все равно по-своему, а в результате – со мной не подписали контракт (кстати, всех остальных журналистов постигла та же участь, но через три-четыре месяца после меня), но зато – благодаря этой газете – я начала обретать знакомства. К той поре относится и мое знакомство с одной интересной и странной женщиной.
      Женщину звали…

      Клементия с возмущением и досадой захлопнула книжку – последних страниц не было.
      Ну, Лилька, оторвала начало – это еще куда ни шло, но оторвать конец – это никуда не годится, и она бросила книжку в сумку. А еще книгами торгует, ей бы в овощном работать – листья у капусты обрывать. Впрочем, книжки в мягких переплетах долго не живут – два-три читателя и вылетели листочки, успокоила себя Клементия и попробовала вылезти из машины, однако с первой попытки ей это не удалось – дверь не открылась. Клементия опустила окно и выглянула. Открыть дверь со стороны водителя было просто невозможно – машина осела именно на этот бок, а открыть дверь мешала маленькая кочка. Однако Клементия – девушка решительная – перелезла на соседнее кресло и без всяких усилий выскочила из машины, правда, угодив при этом, в обширную лужу, наполненную коричневой болотной жижей.
      Ах, ее чудной белизны кроссовки и свежевыстираные джинсы… девушка глубоко вздохнула…
      Что делать с машиной? Бросить. И она бросила.
      Пошарив в сумке, Клементия вытащила тюбик губной помады и щедро накрасила губы.
      С чувством исполненного долга она и направилась к дороге.

      Проехав несколько километров по кольцевой дороге, Максим съехал на обочину и остановился у придорожного кафе. Невзрачный вагончик на колесах с кривой надписью снаружи – по борту – кафе «Приют», внутри – три столика, накрытых серо-зеленой клеенкой, заспанная худая девица, которая весьма недружелюбно взглянула на своих первых посетителей.
      – Чай хотя бы есть, – спросил Максим, видя неприглядную простоту в этом странном и неприветливом заведении у дороги.
      – Есть. Кофе тоже. – Она молча кивнула на кофеварку. Кофеварка оказалась хорошей – марки Philips, кофе, как ни странно, тоже неплохим. Подобрела и девица, когда увидела, как щедро расплатился посетитель.
      – Может вам и бутербродов с собой завернуть? – Предложила она и выставила на стойку поднос с пакетиками продуктов в герметичной упаковке. – Вам с салями или осетриной?
      – И еще с сыром. – Согласилась Анна и добавила, обращаясь к Максиму, – ведь неизвестно, будет ли еще у нас возможность остановиться и перекусить. Да мы и не решили куда ехать.
      – Вот сейчас выйдем и решим. Поговорим, и тогда будем знать, что делать дальше.
      Они молча выпили по два пластмассовых стаканчика кофе и съели по бутеброду. Также молча вышли из вагончика и сели в машину.
      – Ну, так будем говорить или я обо всем должен лишь догадываться?
      – Придется, – вздохнула Анна, понимая, что без этого неприятного разговора они не смогут принять какое-то разумное решение.
      И она поведала ему свою эпопею, начиная с московского периода – прошедшего – и, заканчивая московским периодом – настоящим. Рассказала она и о звонке Варвары в Эссен, и о том, что именно подруга ее и предупредила о странном интересе Вадима. Потом Анна упомянула о разговоре с одним из бывших коллег – еще по московскому периоду, – работающим в настоящий момент в Кельне и когда-то хорошо знавшим и Вадима, и Анну. Что он ей тогда сообщил? Все тоже, что и Варвара, Вадим болтал насчет каких-то бумаг, связанных с ней, в общем, он ищет Анну. Умолчала она лишь об одном – о самой книге, посчитав, что и этих сведений вполне достаточно, и что вряд ли книга как-то напрямую связана со всем происходящим.
      – У меня дополнительный вопрос. Так что же лежало в той папке, и почему за такой долгий срок вы так и не удосужилась приехать к тетке и забрать папку? Ведь вы оставляли там и свою рукопись? Книга не была издана?
      – Так получилось, что я стала писать совсем в другом жанре… Да и на другую тему. – Слишком поспешно ответила Анна, и Максим это отметил.
      – Это не ответ. Почему вы не захотели издавать ту книгу?
      – Вы прямо как следователь с опасным преступником, – грустно улыбнулась Анна, – но мой ответ прост – по прошествии определенного времени я не посчитала нужным ее издавать только лишь потому, что это было повторное – и не самое удачное – изложение все того же периода моей жизни.
      – Московского?
      – Да. В то время я уже жила то в Германии, то в Швеции, и мои взгляды на взаимоотношения мужчины и женщины сильно изменились. В общем, все стало как-то не так.
      – Кстати, а ваши взгляды каковы? – Нарочито игриво спросила Анна, намеренно уводя разговор от неприятной ей темы.
      – Разговор не обо мне и давайте не будем отклоняться. – Сухо произнес он, но увидев как погрустнело ее лицо, тут же добавил, – как только мы закончим с этой историей, я с удовольствием вам расскажу и о себе. Если это по-прежнему будет актуально. – И он положил свою ладонь на руку Анны. – Договорились? – Он повернул ее лицо к себе и поцеловал в лоб.
      – Договорились, думаю, что это будет для меня все также актуально. – Сразу повеселела Анна и заторопила Максима.
      – Но мы так и не придумали куда ехать? К тетке за папкой или в Москву? Надо будет позвонить в Эссен – узнать насчет того погрома, надо будет заехать на квартиру к вашей покойной подруге.
      – Но как же я могу позвонить в Эссен? А телефоны?
      – Анна, вы прожили за границей несколько лет и не можете не знать, что существуют разные международные справочники.
      – И в Москве? – С сомнением спросила она. – Что-то я никогда их не видела.
      – Да потому, что не было надобности, вот и не видела. Но я даже сомневаюсь, да занимаетесь ли вы бизнесом? Вы же издаете журнал?
      – Что вы, я лишь номинальный редактор, но уж не коммерческий директор и даже не менеджер, я всего лишь определяю стиль журнала, и даже не занимаюсь литературной частью, для этого я не настолько знаю немецкий, чтобы что-то исправлять в текстах.
      – Вот как, а кто же тогда все это делает? Я думал, что редактор главная фигура и целый день корпит над правкой.
      – О, для этого есть литературный редактор, технический, есть ведущие рубрик, есть просто хорошие журналисты, которые свои тексты буквально ведут от начала и до конца.
      – А кто же в вашем журнале пишет в специальные рубрики? Ну там медицинские, кулинарные?
      – Много людей пишущих и среди специалистов, им хочется, чтобы их статья попала в хороший журнал, так что нет даже нужды приглашать кого-то для написания статьи на определенную тему, печатного материла всегда в достатке. А собрать готовый материал? это же просто… Главное стиль, направление.
      – У меня минимальные представления об издательстве. Это наверно интересно?
      – Сначала – да.
      – А потом?
      – Потом это уже становится скучным из-за единообразия. Вот этот единый стиль – он то потом и надоедает.
      – Странно.
      – Да ничего странного, когда запускается журнал, то масса идей и мнений, а потом все приходят к единому мнению, которое имеет…
      – Редактор?
      – Владелец. Его мнение самое важное. Хотя, в нормальных журналах и газетах, владелец лишь интересуется наличем прибыли, которая последует за проектом этого издания, а не его стиль и не мнение редактора. Прибыль – это основной аргумент.
      – А в ненормальных?
      – В ненормальном журнале работаю я. Потому что я – владелец журнала и я же его редактор. Ничего в этом нет хорошего. Но это лишь подтверждает, что я привыкла работать самостоятельно и не могу представить, что кто-то в моем журнале будет определять стиль.
      – Ну, так это же хорошо – быть в курсе всех дел в собственном журнале.
      – Люди состоятельные так не поступают – они нанимают значительно больше людей, чем это сделала я. Но все дело в том, что я не привыкла быть состоятельной. Хотя, – с грустью добавила она, – вот у меня уже и нет никакого состояния… А сгоревшая дача моего брата пустит меня по миру. Мне ведь, вероятнее, всего придется платить за пожар?
      – Нет. Думаю, что не придется. Идет следствие. Вам придется еще давать показания, но лишь как свидетелю. Кроме того, дача была застрахована на приличную сумму. Кстати, а вы знаете, что уже заявил ваш брат?
      – Так он уже знает? Ведь когда я с ним разговаривала, он как раз на следующий день улетал в Канаду.
      – Да, он именно там. Он даже пошутил невесело, что это даже не так уж скверно: ему не придется поручать кому-то вести дела по ее продаже, он, видите ли, остается еще на три года в Канаде, а потом уедет навсегда в Америку. Так что вы ему даже помогли.
      – Да уж, помогла. Человек от всей души дает мне ключ от дома, а я его поджигаю. И как же возмещение убытков?
      – Возместит страховая служба. После окончания следствия, и к тому же, не весь же он сгорел, а лишь его небольшая часть.
      – Мне даже страшно вспоминать об этом пожаре, вдруг меня все-таки обвинят в поджоге?
      – Об этом мы потом будем думать, а пока – едем в Москву. Задача номер один – папка, два – документы, три – Германия и журнал. Так?
      – Так. Но лучше в другой последовательности – документы, Германия, папка.
      – А вот за последовательность не ручаюсь. Тут уж как у нас получится. Как я догадываюсь – все это интересует не только нас двоих. Какие-то предложения у вас еще будут?
      – Мне необходимо купить очки.
      – Это вполне мне по силам, – улыбнулся Максим. – И это все?
      – Мне кажется, что вы знаете больше, чем говорите…
      – Может быть, но также делаете и вы. Не так ли?
      Анна не ответила, делая вид, что рассматривает пятно на своем рукаве.

      Клементия, наконец, вылезла из торфянника на дорогу и с грустью поглядела на свои кроссовки: они окончательно потеряли свою девственность, и пошла искать лужу, чтобы вернуть им какое-то приличие. Лужа нашлась прямо посреди дороги.
      Когда Клементия закончила мыть кроссовки и выпрямила спину, то обнаружила, что находится в обществе молодого человека, со скромным именем Витя. Охранник Витя, по прозвищу Сынок, стоял, скрестив руки на своей могучей груди и выжидательно смотрел на девушку.
      – Ну, так, что мы скажем?
      – А что я могу сказать? – Клементия постаралась изобразить на своем лице недоумение. – Я приехала в порядочный дом, а у вас там разборки. Я же не сумасшедшая, чтобы оставаться в нем, вот я и не осталась. А как бы ты поступил на моем месте? – Она оглянулась, чтобы посмотреть, виден ли угнанный ею «Запорожец». Нет, не виден с дороги, значит, она ушла от него уже достаточно далеко. И она успокоилась. – Меня, между прочим, мама дома сидит-дожидается, а я тут ваших клиенток буду отлавливать?
      – Каких таких клиенток? – Насторожился Сынок. – Та, которая убежала?
      – Обыкновенных. Мне сам хозяин о ней говорил. – Соврала, не моргнув глазом Клементия, поняв, что слишком много сказала. Ведь учила же ее мама: говорить надо лишь тогда, когда спрашивают. А коль не спрашивают, так молчать. Умная женщина – мама. Да, умная и осторожная, а вот у ее дочки язык без костей – сам себе вредит, посетовала про себя Клементия, а вслух сказала. – Он мне еще сказал, что встретил свою старую знакомую, которая будет жить у него на даче. Да, так и сказал, пусть живет.
      – Не свисти. – И Сынок смерил Клементию с ног до головы. – Не свисти, потому что такого быть не могло. Не мог он тебе этого сказать, потому что от начала и до конца оп… – Он осекся, потому что хотел сказать «операции», но тут же поправился, – до конца этого дня – он был у меня на глазах. А до этого он не мог знать, как все произойдет. Так что – поменьше язык распускай, а то его можешь лишиться. Это я тебе по-братски говорю, из симпатии. А я еще вчера, когда ты ключами брякала, понял, что ты – еще та штучка, хоть и вид у тебя наивной простушки. Понял я тебя, понял…
      – Понял? А я вот, не понимаю, о чем это ты. Вот приедет хозяин, у него и спросишь. – Дерзко ответила Клементия и откинула назад волосы, смело глядя ему в глаза, отчего Сынок смутился и отвел взгляд.
      Ведь врет же она, врет, и как бессовестно врет, подумал Сынок. Он еще раз оглядел ее с ног до головы. Эта шустрая девица, в заляпанных грязью джинсах и с приятным веснушчатым носиком, произвела на него странное впечатление – ему нравилось, как она разговаривает, как смешно откидывает волосы, но самое главное, совсем не боится его. Да и что ей бояться, решил он, что уж он – бандит? А может, она действительно говорит правду? Кто их знает, этих баб? Да и хозяин страсть как любит молодых девок, может, он и ее взял для постели, а я тут голову буду морочить над его проблемами. Не для этого меня нанимали в этот дом.
      – Я не обязана тебе ничего объяснять. – Произнесла девушка и замолчала, выжидательно поглядывая одним глазом из-под густой гривы кудрявых каштановых волос, которая закрывала ей пол-лица, и она все время отводила ее в сторону.
      – У тебя что, всего один глаз? – Глупо спросил Сынок, глядя как мучается со своими непокорными волосами эта симпатичная девица.
      – Почему один? – Я удивлением, произнесла Клементия. – Вот, смотри. – И она отвела волосы в сторону.
      – И правда, второй глаз есть. Так что ж ты его прячешь? Глаз как глаз, я думал, что ты специально его завешиваешь, потому что он у тебя дефективный.
      – Сам ты дефективный. Это мне волосы все дело портят. Они мне всю жизнь мешают.
      – Красивые у тебя волосы, – и Витя поднял руку с явным намерением потрогать эти волосы, но тут же смутился и отдернул ее. – Ты мне тут не заливай, – совершенно невпопад пробормотал он, – я все-таки на службе. Давай, садись в машину, поедем на дачу. Скоро хозяин приедет.
      – Да? А я думала, что ты меня домой подвезешь… до Москвы. – Задумчиво протянула Клементия, похолодевщая от ужаса от одной только мысли, что ей придется держать ответ перед хозяином. Такая перспектива ее совсем не обрадовала и она принялась лихорадочно соображать, что же ей предпринять и как выкрутиться.
      – Может, мы сначала съездим с тобой к дороге, в магазинчик – я есть хочу. – Сказала она и осеклась, потому что вспомнила, какое количество продуктов видела она в холодильнике на даче – всего каких-то несколько часов назад.
      К ее изумлению, Витя-сынок взглянул на часы и чуть помедлив, произнес, – а что, это не возбраняется и время еще есть. Тут недалеко – на кольцевой – есть вагончик-забегаловка, там еще моя бывшая однокласница торгует, вот там и посидим. Кофе попьем. А может, проедем и дальше – там есть кое-что и поприличнее.
      Клементия кивнула головой в знак своего полного согласия и уселась в черный «Форд» и они поехали.
      – Слушай, а не тебя ли я видела за рулем вишневой машины, извини, никогда не знаю марок машин, может, жигуль? – Невинно задала вопрос Клементия.
      – Стану я на «Жигулях» теперь ездить. У меня «Тойота» была.
      – Была? – С наигранным удивлением спросила она. – А что с ней случилось?
      – Так та баба, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, его и угнала, ты что, не видела?
      – А чего ж ты ее на этом «Форде» не догнал – вон какой зверь? – Задала она вопрос, искренне радуясь за Анну.
      – Зверь, – с тоской согласился Сынок, – да только припозднился этот зверь вместе с Казаком. На посту.
      – На посту? Заснул он, что ли? – Зная ответ, продолжала выспрашивать Клементия.
      – Да гаишник – давно на него не наезжали – остановил Казака, да еще и ключи отобрал.
      – Казак… – протянула Клементия, – такой строгий мужик, почему же он не отобрал ключи, ведь гаишник-то ночью один стоит.
      – Да ты что? Их и раньше по двое было, а сейчас по ночам так и все четверо.
      В разговорах они и выехали на кольцевую дорогу. Клементия как могла кокетничала и очаровывала Витю-охранника, а он, в свою очередь, не возражал.
      – Так когда же ты познакомилась с хозяином? Что-то он нам ничего о тебе не говорил. Ты тут, детка, только не темни. Говори, как ты тут оказалась? – Больше из любопытства, чем из чувства профессиональной осторожности, опять задал вопрос Сынок. – Может, за ней и приехала?
      – Я, за ней? Зачем она мне нужна? Я же с ней даже не знакома. Да ты на меня взгляни? Зачем мне это? Да и могу ли я противостоять хоть кому бы то из вас? – И она нервно захохотала, обнажая свою тонкую руку с синими бороздками вен.
      – Это уж точно, – самодовольно произнес Витя, правой рукой пытаясь обнять девушку. Машина завиляла, на полном ходу въезжая в кювет.
      – Ну вот, – освобождаясь от его рук, – недовольно проворчала Клементия, в душе радуясь, что так хорошо, так умело въехал Витя в такой замечательно-глубокий кювет. – И как мы теперь выезжать будем?
      – Обыкновенно. – Буркнул Витя и попробовал выехать из канавы задним ходом, но его попытка закончилась неудачно – машина еще прочней уселась в канаве. Он вышел из машины и обошел ее вокруг. Сели они крепко и похоже – без посторонней помощи выбраться не удастся.
      – Вот и попили кофейку, – поиронизировала Клементия, усаживаясь поудобней.
      – Ну и что? Посидим, да придумаем, как вылезать. – Он уселся рядом, как будто совсем не собираясь вытаскивать машину. – Плохо ли тебе сидеть тут со мной? – Он грубо стиснул ее плечи, но все еще не решаясь на что-то более значительное. Клементия мягко попыталсь убрать его руку, но он еще крепче сжал ее плечо. – Какие у тебя волосы, – он провел рукой по ее голове, – какие у тебя плечи, – от его слов она дернулась и отстранилась, когда он попытался еще ее и поцеловать. А он все более настойчиво прижимал ее к сиденью, пытаясь левой рукой нащупать рычаг и опрокинуть сиденье. Клементия сделала попытку вырваться, но все ее усилия были тщетны – Сынок мягко, но решительно мешал ей это делать. – Ты такая красивая, – шептал он ей в ухо, – ты такая необыкновенная, – а сам все больше наваливался на нее. – Клементия задыхалась под ним, но ничего не могла сделать, охранник был в два раза тяжелей ее, и она была просто не в состоянии даже шевельнуть рукой.
      – Витенька, – мягко, но твердо произнесла она. – Ну что же ты все не по-людски, давай поедем к тебе или ко мне, я же не девка какая-то, как там – плечевая, что ли, я – девушка порядочная, не привыкла к такому обращению.
      Но он все не обращал внимания ни на ее шопот, ни на ее попытки выбраться из-под него. Он целовал ее рот, шею, тискал груди, шарил рукой по животу, вытаскивая край ее свитера из брюк. Наконец ей удалось освободить руку и она оттолкнула его от себя.
      – Не могу же я спать со всеми, кому я нравлюсь, и кто мне нравится, – при этих словах его тело как-то дернулось, и он с удивлением приподнял голову.
      – Так я тебе нравлюсь? – Конечно, я на тебя сразу глаз положила, еще как вошла. – Ты не врешь? Не на Валерку? – Валерка, грубый, а ты… – Она замолчала, подыскивая слово понежнее, понимая, что именно такое слово способно повлиять на Витю и на все его дальнейшие действия.
      – Так бы и сказала. – Он с нежностью провел по ее щеке и резко вскочил, при этом больно ударившись головой об потолок. – Так куда тебя везти?
      – Сначала машину из кювета выдерни.
      – Это я мигом.

* * *

      Через полчаса они уже сидели в придорожном кафетерии, и пили кофе. Грубоватое лицо Вити-охранника светилось от счастья, когда он смотрел на Клементию. Он все время пытался обнять ее за талию, а она мягко отстраняла его руки, глазами показывая на буфетчицу.
      Клементия мучительно размышляла – каким образом ей избавиться от этого – не такого уж и глупого – парня, каким он ей показался на первый взгляд.

      Вадим приехал из ночного клуба лишь под утро. Хотелось спать и есть. В клубе не принято обжираться, там принято – демонстрировать светские манеры, здоровый образ жизни и вести беседы «ни о чем». Последнее его возмущало больше всего – сколько времени тратится впустую лишь для того, чтобы показать: у меня все отлично – я на плаву. Вадим не считал себя ни скромным, ни любителем молчать о своих успехах – об успехах надо говорить. Но одно дело – сообщать о них тому, кто может позавидовать – друзьям детства, бывшим коллегам по науке… и совсем другое – тому, кто в средствах совсем не нуждается и уж никак не позавидует его успеху. Поэтому его всегда мутило и от клуба и от его завсегдатаев, но… не он же устанавливал этот шоу-ритуал, не ему и изменять его.
      Когда-то раньше, еще до начала его эры – больших денег, он не пропускал ни одного сколько-нибудь значительного вечера в клубе. Значительный? Ну, например, когда там собирались люди, делающие большую политику. И совсем не те, что каждый день маячат по телевизору – политику делают банкиры, а управляют банками незаметные люди с небезупречным прошлым. Теперь он знал, что все досужие разговоры о том, что НЕКТО разбогател с нуля – красивый миф. Из нуля и получается все тот же нуль. Даже самая умная голова не способна воплотить свою идею в жизнь и заработать на ней большие деньги. Нет, не имея первоначального капитала, с которого можно начать свое дело, нечего и думать о большой прибыли. Может быть, и начнет какой-то – либо отчаянный, либо дурак, – но уж денег больших не заработает, так, для поддержания штанов, но не более.
      Самые сильные люди мира сего – банкиры, но и они начинали не с нуля, а с чьих-то чужих денег, нажитых не таким уж и праведным путем. Деньги могли оказаться и вполне пристойными – комсомольскими, например, или партийными. Но про сути дела – они ведь тоже не личные, а чужие, присвоенные группой лиц, оказавшихся последними в этой структуре на момент смены власти и строя. Вон со сколькими мальчиками-функционерами он знаком был когда-то – во времена создания центров научно-технического творчества молодежи. Были такие организации, позволившие приторговывать – и не один год – техническими разработками целых институтов, а все деньги от продаж положить в единственный карман – свой, а не в карман института. Да, неплохой капиталец нажили в свое время эти мальчики-функционеры, создавшие тогда такие вот центры, потом открыли банки, настроили магазинов, бензозаправок…. Хотя, все это было чуть раньше или, наоборот, позднее. Те деньги, о которых он знал лишь понаслышке – фантастических размеров… Впрочем, прибрали все те же, ну, может, рангом повыше… Да ведь и он сам приложил руку к такой продаже, не будучи функционером, но вплотную сотрудничающий с ними. Жаль, времена те быстро закончились.
      Когда-то ему казалось, что политики – самые могущественные люди. Как он ошибался. Что может политик, не подкрепленный средствами!? Ничего. Деньги – вот основной аргумент и главная сила всей политики. Деньги делают политику. Но самые большие денежные мешки чаще всего не могут быть у власти – репутация не та. У власти должны быть люди с репутацией, вернее, их сажают на власть. Как на трон. Чтобы потом управлять через них страной. Репутация – вот мерило ценности настоящего политика. И чтобы пробраться к кормушке, которую обеспечивает власть, о репутации следует заботиться…. Вон как забеспокоились, когда Вадим только намекнул о своих бумажках, вон какую за ним слежку устроили, не побрезговали своих любовниц к нему в постель подкладывать, чтобы только узнать об этих бумажках, об этих бомбочках, способных выбросить их из кресел в общую мусорную корзинку… Вот и в этот раз – пасли его спец-мальчики с одинаковыми личиками, которые не вспомнишь и под гипнозом. Но ведь и он тоже – один из приемных сынов все того же отца-феликса, уж он то обучен получше тех троих, что сели ему на хвост недели четыре назад… Он ведь прошел школу не только своего приемного батюшки, но еще и университет более могущественной организации, можно сказать, советского абвера, впрочем, хозяином которой был в самом начале все тот же суровый отец…
      Но только, по всему видно, прокололся он, вот потому и стали за ним следить, устроили даже катастрофу – чтобы не убить, но припугнуть… Вон сколько времени он мог держать их на поводке, а лишь месяц назад почувствовать, что они каким-то образом самостоятельно вышли на след его бумажек и им недостает лишь мелочи – банка, да шифра банковского сейфа, от маленького ящичка, где он и хранит свои бумажки… Как он мог проговориться? Когда? Но главное, с кем он мог говорить так откровенно, чтобы сказать лишнее?
      Он перебрал в уме всех своих баб, которые за последний год оказались у него в постели – ничего значительного, наводящего на размышления… И вдруг его как обожгло – он вспомнил один эпизод! Да, это было в Швеции – в начале весны этого года – он встретил своего бывшего одноклассника, с которым соперничал еще с детства. Одноклассник не выглядел преуспевающим, и Вадим тогда остался очень доволен этим обстоятельством. Что там было потом? Тот пожаловался на плохие времена, что, дескать, карьера не состоялась, семьей так и не обзавелся, денег как не было, так и нет. И тогда Вадима как понесло – стал хвастаться дипломами, званиями, бабами и деньгами… И видать, дохвастался… Всего разговора он, разумеется, не помнит – здорово они потом надрались в ресторане, да и что помнить тот эпизод, так, незначительная встреча после стольких лет, он уже и забыл … Но именно ведь перед ним он похвастался, что способен держать руку на пульсе, чтобы управлять державной властью… Да, так и было, очень уж хотелось Вадиму показать, чего он достиг с тех далеких школьных времен. А дальше? Тот, что-то переспросил мимоходом, как бы ненароком, Вадим ему ответил, потом они спустились в ресторан и там здорово выпили, несмотря на то, что Вадим всегда старался не пить совсем или пить, но лишь символически. Почему-то тогда его не удивило, что однокласник этот, уверяя, что больших средств не имеет, жил в таком дорогом отеле. А сейчас это наводило на мысль… Что он тогда ответил? Кажется, что зашел к своему деловому партнеру, живущему в этом отеле. Но почему у него в руках оказался ключ с деревянной грушей, точно такой же, как и в руках самого Вадима? А может быть, он сам ему дал тогда этот ключ, чтобы открыть номер и продолжить пьянку? Что еще он говорил о себе? Что находится в командировке в Стокгольме, и что работает по контракту где-то в Германии: то ли в Бонне, то ли в Кельне, то ли в Мюнхене. Кем? Простым менеджером. Нет, не прост этот менеджер, живущий в дорогом отеле, не прост…
      А может, все это плод его – Вадима – больного воображения – всех подозревать? Сильно когда-то они соперничали, даже потом, когда Вадим уже получил все свои ученые звания и должности и управлял институтом, оба интересовались успехами друг друга и никогда не выпускали из виду. Тот даже завидовал Вадиму, что у него столько влюбленных в него баб… Пытался даже его секретаршу к себе переманить на работу. Чтобы хоть чем-то напакостить… Но почему сам Вадим завидовал? Ведь завидовал же, а вот почему? Он и сам не смог бы объяснить. Как бы не с четвертого класса эта гонка у них началась, а потом продолжилась в институте, потом…
      Он принял ванну, потом облился холодным душем и долго растирался шершавым полотенцем, чтобы отогнать дрему – некогда спать, надо ехать на дачу, но в конце концов усталость после бессонной ночи взяла свое, он отключил телефон и поставил таймер на двенадцать часов.

* * *

      Когда зазвонил телефон, Вадим сидел за столиком и пил кофе. Он все еще размышлял и о той встрече в Стокгольме и о других встречах. Он взял трубку. Охранник, которого он называл Казак, сообщал – сбежала гостья из солярия. Возможно, что сделать это ей помог один из охранников и эта девка-горничная.
      – Какая еще девка? Я же ее уволил? – Заорал Вадим.
      – Кудрявая такая, высокая, наглая. Сказала, что вы с ней договаривались еще раньше. – И он подробно рассказал обо всех событиях прошедшей ночи.
      – А ты где был? Где Валерка? Сынок? Почему она смогла убежать? Она не способна.
      – Сынок? Он тоже пропал. Поехал искать эту девку-горничную и до сих пор нет. Мне кажется, что они были в сговоре. Из машины меня вытряхнул, набил морду Валерке, разбил стеклянную стенку в солярии… – Он еще что-то говорил, но Вадим уже его не слушал, он без конца повторял одну и ту же фразу: ублюдки, никому нет доверия…
      Через двадцать минут он уже сидел за рулем.

* * *

      Всю дорогу он лихорадочно размышлял, как могла такая – не самая хитрая и уж никак не коварная – женщина, так ловко его одурачить? Сама додумалась или кто-то помог ей в этом? Открыла дверь, увела без ключа машину, вывела ее из строя… Где были собаки – шесть ротвейлеров-броневиков? И что за девка? Откуда она взялась? Как могли ее пустить на охраняемую – тремя мордоворотами – территорию?

      Как только черный «Форд» притормозил у придорожного кафе и завернул на стоянку, Клементия выскочила из автомобиля и, отыскав глазами среди зелени кустов деревянный скворечник с многозначительной надписью «туалет», направилась прямо к нему.
      Тем временем вышел из машины и водитель. Он немного постоял, раздумывая и поглядывая в сторону туалета, а потом, лениво потягиваясь, нехотя побрел к кафе. Он постоял на пороге, еще раз оглянулся и толкнул серую дверь. Внутри – ни одного посетителя и он взглянул на часы, чтобы убедиться, что время для завтрака – самое что ни есть подходящее. Еще полчаса назад он уговаривал Клементию ехать прямо к нему домой – в его постель, но та наотрез отказалась, ссылаясь на страшный голод и привычку есть именно в это – и ни в какое другое – время. А теперь он и сам был этому рад – рад возможности спокойно посидеть рядом с красивой девушкой и не думать – хотя бы полчаса – ни о делах, ни о проблемах, связанных с этими делами. Еще в машине он, поглядывая на свою спутницу, все время напрягал мысль – где он видел эту девушку раньше? Не просто когда-то раньше, а чуть ли не неделю назад? Но так и не ответив на этот вопрос, он стал заказывать для нее завтрак.
      Клементия же, выйдя из туалета, не сразу увидела черный «Форд» – он стоял, уже зажатый со всех сторон, другими автомобилями. Она не стала подходить к нему, а сразу пошла в кафе. Пока они пили кофе – Сынок все старался обнять Клементию, а та – увертывалась от его настойчивых и сильных рук. Его забавляла такая игра, а ее – раздражала, хотя она и не подавала виду.
      – Витюша, ты хороший парень, но совершенно не можешь себя вести на людях, ну что ты все тискаешь приличную девушку, кто тебя этому учил? Всем этим, – она многозначительно понизила тон, оттопырив большой палец и показывая им под стол на свои ноги в джинсах, – и этим, – она тронула себя за грудь, – лучше заниматься без свидетелей.
      – Какие тут свидетели? Эта что ли, за стойкой? – Громко, безо всяких условностей, произнес он и бесцеремонно посмотрел на полненькую девушку, перетирающую стаканы. – Она не свидетель, она – никто. Как буфет. – И он довольный собой, засмеялся так громко, что Клементию передернуло.
      – Нам пора ехать, – заторопила она парня, смущенно взглянув на девушку за стойкой, отчего та ей сочувственно и понимающе улыбнулась, продолжая натирать стаканы.
      – Встаю, встаю, вот только кофе еще выпью. – И он продолжал жевать бутерброд и шумно прихлебывать кофе из граненого стакана.
      – Я выйду, пока ты кофе пьешь, и пройдусь до магазинчика, что на той стороне? Хорошо? – Ласково спросила она своего могучего телохранителя и потрепала его по щеке. – Ты разрешишь? – И она, не дожидаясь его согласия, молча встала из-за стола и вышла наружу.
      Выйдя на стоянку, она еще немного постояла, а потом медленно пошла к маленькому дорожному магазину, который в столь ранний час был, конечно же, еще закрыт – она это видела, – но и сидеть рядом с Витей ей казалось опасным – кто ж его знает, что у него в голове, кроме больших сексуальных забот? Ей казалось, что она его уже где-то видела, хотя вряд ли, но все-таки, эти широкие плечи, грубая посадка головы, короткий ежик волос. Нет, просто он типичен, как все сегодняшние охранники-телохранители. Это у них мода такая – одинаково выглядеть. И все-таки? Она перешла дорогу – движение уже было приличным – и стала рассматривать витрину газетного киоска. Пока она доставала деньги, чтобы купить газету, из кафе вышел ее телохранитель и завертел головой, отыскивая взглядом Клементию. Нашел, заулыбался и помахал ей рукой. Она тоже нехотя приподняла руку, чтобы махнуть ему, но в это время машины, что окружали черный «Форд», разом тронулись и освободили ей весь обзор. Она взяла газету и опять посмотрела на ту сторону дороги. Теперь она видела, как Витя открыл дверцу машины, сел, наклонился, вставляя ключ… Клементия подошла к краю дороги и посмотрела направо, в следующий момент намереваясь шагнуть на бетонное дорожное полотно, и она шагнула, но в это время что-то оглушительно грохнуло, рвануло, высоко взметнулось пламя, застучало по асфальту, оранжево-красно полыхнуло еще раз, а потом – черный дым заслонил обзор…
      Потрясенная увиденным, Клементия не сразу сообразила, что все еще стоит на разделительной полосе, не решаясь перебежать широкое – в три ряда – полотно дороги. Зачем ей теперь бежать?… Как сквозь сон повторяла она одну и ту же фразу… и все стояла, и смотрела на полыхающий ярким пламенем автомобиль, еще минуту назад называвшийся «Фордом», а теперь – это было всего лишь грудой горящего металла… И Витя-охранник… ее ненадежный телохранитель, который лишь час назад целовал ее и лез ей под свитер… Слезы ручьем бежали из ее глаз и скатывались на подбородок, а она все никак не могла решить такую простую задачу – переходить ли ей дорогу…
      Очень скоро на стоянку подъехала дорожная милиция, собралась толпа водителей… Клементия медленно пошла по разделительной полосе – подальше от страшного места, и уже минут через десять, когда она нашла в себе силы оглянуться назад, то не увидела уже ничего – густой кустарник, с не облетевшими еще листьями, скрыл от нее все происходящее на стоянке.

* * *

      Лишь во второй половине дня Клементия добралась до Москвы. Первым делом она залезла под душ и долго стояла, отогреваясь и смывая грязь, слезы, усталость. Когда через час она уже спала беспробудным сном, в дверь к ней позвонили. Не соображая ничего, спотыкаясь о разбросанные по дороге собственные вещи, она подошла к двери и заглянула в глазок – на площадке стоял ее «комиссар». Рядом с ним – та женщина, из-за которой все по сути дела и произошло. Клементия открыла дверь и, пропуская гостей вперед, заревела уже в голос.
      Еще через полчаса, когда Максим напоил горячим чаем обеих плачущих женщин, Клементия поведала о том, что же с ней произошло в течение последнего времени. Она уже не плакала – она предлагала план дальнейших действий. Она ведь дочь милиционера и воспитанница самого «комиссара Мэгре». План «комиссаром» был одобрен после значительных поправок.

      За рулем автомобиля Вадима не отпускала мысль – неужели ни на кого нельзя положиться и наступило время, когда его окончательно загнали в угол? Раньше загонял в угол он сам… Он дал волю своим эмоциям – ругался вслух самыми грязными словами, которые мог только придумать. Он ругал себя, компаньонов, партнеров, сотрудников и обслугу. Не забыл и всех баб, которых только мог вспомнить. Но запас ругательств был у него не так велик, и очень скоро ему надоело произносить одно и тоже, однако пришло успокоение, и вернулся холодный и трезвый расчет. Главное, никогда не надо ставить точку – выход всегда найдется, важно – держать себя в руках. И уже, съезжая с кольцевой, он был спокоен – холоден и рассудителен.
      Через полчаса он уже говорил с охранниками. Картина, как он и предполагал, вырисовывалась вполне ясная: сговор. Сынок уговорил впустить эту, неизвестно откуда взявшуюся девку, закрыл собак, потому что девка боялась переступить порог, потом он дал ей ключи от солярия. Разбитое стекло – инсценировка, устроенная кем-то из охранников – не важно теперь, кем именно. Телефон не работал? Ерунда, это потом придумали эти два одураченные, сейчас же работает, да и как может не работать сотовая связь? Абсурд. С этим он еще разберется, а пока – надо искать девицу.
      У Анны не было никого в Москве, кроме Варвары да брата, которого она возможно, просто выдумала, чтобы его позлить. Да вот еще, тот простоватый сыщик, с которым она познакомилась там, на улице, когда ее эти двое преследовали по всей Москве, и к которому он сам приезжал, чтобы выяснить степень его причастия к Климовской. Но быть может, она знала его и раньше… Не зря же он ездил к ней на дачу, первым приехал после пожара, пришел на кладбище… А вот девка откуда взялась? А вычислить его дачу? Для настоящего сыщика – это пустяк. Девка… Либо она сообщница Сынка, а это значит, что он или от бандитов, или они оба от ФСБ, или какой-то частной структуры, работающей в эту же корзинку. Девка по описанию, возможно, сотрудница сыщика… Правда, у той не было кудрявых волос, та, помнится, была светловолосой, а не рыжей, но при современной то химии… Правда, умной та девица – из сыскного агентства «Аргус» – совсем не выглядела. Скорее, наоборот. Однако версии надо отработать, как говорят в детективных романах.
      Впрочем, и Валерка, и Казак – могут быть и от бандитов и от державников, и вот это уже надо принять не как теорему, а как аксиому… А он считал их своими. Можно было бы сейчас все и выяснить, а для этого поручить обоим разыскать эту девку, назвавшуюся Натальей… А может быть, это та Наталья – его старая знакомая? Хотя, вряд ли, этой по рассказам лет двадцать-двадцать пять, а той сейчас – не меньше тридцати пяти… Так вот, кто из охранников первым найдет адрес этой псевдонатальи, тот из ФСБ, тогда второй – от бандитов. Так все просто? Нет, не пойдет. Придется заняться ее розыском через другие каналы и только самому. И он решил отъехать на приличное расстояние, чтобы не вести весь розыск по телефону из дома – своему дому он больше не доверял.
      Уже через час он знал ее адрес, так же как и ее настоящее имя – Клементия. Дурацкое, но хорошо запоминающееся.

      То, что папку надо немедленно отдать – вопрос уже не стоял. Да, но в обмен на ее документы.
      Было уже почти шесть вечера, когда Максим с Анной наконец решили вопрос – ехать им вдвоем за папкой или поедет один только Максим. Решили – вдвоем. Во-первых, вечером Максим ни за что не найдет нужный поворот в самом Владимире, во-вторых, если и найдет, то может проскочить еще один поворот – уже за городом, в-третьих, в самой деревне найти дом тоже не так-то просто – нет ни названий улиц, ни номеров на них. У тетки, например, вместо номера дома висит табличка с изображением багра – это значит, что во время пожара в селе, она обеспечивает именно это орудие тушения. Да и самой деревни за время всяких катаклизмов может уже и не быть. Последнее теткино письмо было как раз год назад. Но самый веский аргумент: тетка – всегда была недоверчивой и, вряд ли станет доверчивей к старости, а потому – ни за что не отдаст – неизвестно кому – папку с бумажками любимой племянницы, да еще с ее письмами.
      – Но можно же написать записку, зачем же, на ночь глядя ехать неизвестно куда? – Убеждал Максим обеих женщин, но это не возымело никакого действия. Обе считали, что медлить никак нельзя.
      – Надо ехать и, как можно скорей, пока он сам туда не приехал, со своими гориллами. Уж если он взялся за что-то, то не отступит. Да вы и сами так бы поступили, – Анна говорила категорично и твердо.
      – Согласен. Искать в темноте, неизвестно какую деревню – не самое разумное решение. Едем. Иначе ни документов, ни кредитных карточек – не видать. А вот, отдаст ли этот Вадим Борисович документы в обмен на папку – это еще вопрос. Мне показалось, что он к вам неравнодушен, мадам Климовская. Я правильно назвал ваше имя?
      – Верно. И то, и другое. Не отдаст он Климовской никаких документов.
      – Тогда в дорогу. Клементия остается дома, ни на какие звонки не отвечает, из дома не выходит, к двери не подходит. Ясно?
      – Предельно. Но вот, кто меня кормить будет?
      – Ничего, одну ночь можно и без еды. Чай, да кофе. Вон еще бутерброды остались.
      – А вы за ночь обернетесь?
      – Да тут всего-то, километров сто пятьдесят до Владимира.
      – Но еще в сторону километров десять-двадцать до самой деревни. – Уточнила Анна. – Но, уж к утру то мы вернемся. Это крайний случай.
      – Да, кстати, а почему мы не вернулись на дачу, нужно же было и там посмотреть документы, может они до сих пор там лежат?
      – А разве я вам не сказала, что сразу после пожара, дом обшарили его люди и вынесли мои вещи…

* * *

      Уже стемнело, когда они нашли тот самый поворот и выехали из Владимира в нужном направлении. Анна молчала, потому что была немало смущена тем обстоятельством, что не смогла сориентироваться, молчал и Максим.
      – Анна, город-то невелик, ну как можно так путаться – время поджимает, тут и поворотов-то – всего-ничего. – С досадой произнес всегда сдержанный Максим, отчего Анна даже расстроилась.
      – Ну, я же не специально, я действительно давно здесь не была и все забыла. Вон сколько домов настроено. Мне не хотелось вас так обременять. – Она замолчала, а потом сухо и официально добавила, – все ваши услуги я оплачу.
      – Да какие услуги? – Взорвался он. – Я ведь чисто по-человечески. Или у вас там – на Западе – это не практикуется? Все на деньги? – Но, увидев, как изменилось ее лицо, добавил примирительно. – Извините, я просто нервничаю. А что касается оплаты, то эта операция – благотворительная. В фонд помощи недоразвитым странам Европы и нашим соотечественникам, живущим за рубежом. Если вам и так не нравится, то это – акт милосердия в другой фонд – феминистической организации.
      – Какой?
      – Феминистической.
      – Не понимаю.
      – Ваш журнал женский? Женский. А значит, феминистический. Западные женщины – сплошь феминистки.
      – Заблуждение. Есть, как те, так и другие, а мой журнал, скорее, патриархальный, нежели феминистический. Мы ратуем за семью, а не за свободу от семьи.
      – Тогда вопрос, почему вы сами не спешите создать семью?
      – Некорректно. Ответа не будет. Это все равно, что спросить у одинокой женщины: с кем она делит постель в настоящий момент. Я бы только так определила этот вопрос. Однако – это грубо. Приношу и я свои извинения. – Она замолчала и отвернулась, глядя в окно на темный лес. – Я понимаю, – добавила она после некоторого молчания. – Это простое любопытство, а не желание меня обидеть.
      – Это любопытство, но не только. Отложим наш разговор на будущее, вот должно быть остатки от указателя, – и он кивнул головой в сторону освещенного фарами придорожного столбика, – а вон там и деревня, если мы не сбились с дороги.
      – Но мы, кажется, попали на пожар, – забеспокоилась Анна, когда за поворотом увидела яркое зарево. – Уж не тетин ли это дом?!
      – Не к слову поминали вы про багор и про пожар, не к слову… – Только и сказал Максим, когда они подъехали к пожарищу.

* * *

      Пожар был такой сильный, что к дому было не подступиться. Они провели почти половину ночи на пожаре, но затушить пламя было фактически нечем: когда-то обязательный в каждой деревне пруд давно зарос осокой, а потом и вовсе высох. Да и кому следить за прудом – чистить, да углублять, если всего в деревне этой осталось пять дворов и уже лет двадцать не живет ни один мужик, а все дряхлые бабки. Магазина, сколько Анна помнила, не было, хлеб да продукты привозили раз в неделю родственники, да и то, если сами на огороды приезжали. Это с весны до конца осени, а зимой – никого здесь обычно и не оставалось.
      Анна плакала, считала себя виноватой в том, что доверила уход за теткой дальней родственнице, которой для этой цели регулярно посылала из Германии деньги. Жить у родственницы тетка отказывалась, на зиму перебираясь к своей школьной подруге в Суздаль. Деньги Анна не могла посылать в деревню – здесь не было даже почты…
      … Под утро из соседнего поселка приехал участковый – молодой и неопытный. Ни пожарных, ни просто любопытных, привлеченных заревом пожара, так и не было. Деревянный дом сгорел дотла.
      Анна сидела в машине и плакала, когда к ней подошел Максим и молча сунул в руки акт, который он помогал составлять милиционеру. Прочитав строчку «… на месте пожара обнаружены сгоревшие остатки человека… предположительно – женщины», Анна закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Подошедшая из дальнего дома старуха, пыталась что-то объяснить Анне, но та ее не поняла – старуха оказалась глухонемой, а по ее жестам ничего нельзя было понять. Она показывала, то решетку из растопыренных пальцев, то махала куда-то рукой, то тянула Анну к своему дому… Все решили, что она – не в себе. Да и будешь не в себе, если этой осенью в заброшенной деревне только и осталась эта бабка. Всех остальных родственники уже развезли по домам – до следующей весны. Хотя, рано развезли – картошка еще не вся выкопана – это лето было жарким, осень теплой и сухой…

* * *

      Обратно ехали молча, а перед выездом на кольцевую дорогу Максим заметил машину, которая следовала за ними почти от самого Владимира. Сначала он не обратил на нее должного внимания, но когда увидел, что та сворачивала на тех же поворотах, останавливалась там же, где и они, то призадумался – как мог он так непрофессионально себя вести и допустить «хвост»? Чтобы удостовериться в этом окончательно, хотя все и так было ясно и без проверок, он остановил джип у киоска и долго рассматривал витрину, прежде чем купить бутылку минералки. Серый «Опель» стоял так же долго. А когда Максим резко затормозил на одном из перекрестков, отчего «Опель» едва не ткнулся в задний бампер его автомобиля, то Анна, обернувшись назад, прошептала:
      – Кажется, это старый знакомый – Клементия называла его Казаком. – Анна видела его лишь мельком, но с вероятностью до девяносто пяти процентов сказала бы, что это он. Позади водителя сидел пассажир. Потом Максим долго петлял по Москве, прежде, чем смог оторваться от хвоста – не везти же их на квартиру. Решили ехать к Клементии – там безопаснее – есть проходной двор.

      – Теперь совершенно очевидно – за этой папкой, вернее за документами, охотятся сразу три структуры… А может, больше… Все они о наличии этих бумажек знают, все хотят ими владеть.
      – Господи, да что такое там может быть? Ведь даже я не понимаю. – Анна в недоумении развела руками. – Почему я не смогла определить ценность тех бумажек? Ведь и бизнесом я в то время занималась и документ любой важности составляла. Почему я не могла сообразить, что эти бумажки будут для кого-то так нужны? Ничего не понимаю. Я все тогда перечитала, все перебрала.
      – Послушайте, Анна, вы должны вспомнить все, что там было. И даже все самое, на первый взгляд, незначительное. – Она молча развела руками, что означало, увы. – Может быть, там что-то внутри – под подкладкой или где-то зашито сбоку, может быть, карманчик какой потайной? Как хоть она выглядела? Может, что-то необычное в ней? – Заглядывая ей в глаза, спросил Максим. – Вспомните.
      – Я же не криминалист, чтобы увидеть такие мелочи. Может, и зашито, заложено или приклеено что-то внутрь, кто ж, кроме него самого, это знает. Из-за моей мелочности – подумаешь, подарила любовнику папку, экая ценность… я и попала в эту передрягу. И почему я тогда вбила себе в голову, что именно этот подарок надо забрать, я ведь дарила ему и всякое другое… запонки, галстуки, перчатки, часы, кейс.
      – Не надо себя так казнить. – Клементия, выглянувшая из кухни, постаралсь внести и свою лепту в общее дело, – я вот книжку одну, только что читала, так там почти аналогичная ситуация и тоже фигурирует папка… – Но Максим не дал ей договорить, замахав на нее руками.
      – Не до твоих рассказов, Клементия, ты уж извини, давай о деле. – Клементия, от слов своего уважаемого «комиссара», обиженно поджала губы и спряталась за дверью, демонстративно загремев посудой.
      – Итак, на мой взгляд за папкой охотятся три структуры.
      – Мы, Вадим и?
      – Нет, не так. Вадим, бандиты и кто-то третий. Может быть, ФСБ, а может, частная структура. А мы – уже четвертые, а может, и пятые..
      – Но это слишком много. – Анна взглянула на Максима и с большим сомнением покачала головой, показывая, что она не согласна с его выводами. И добавила. – Много лишних.
      – От лишних будут избавляться. – Максим произнес это жестко и устало и от его слов сразу стало холодно и тревожно.
      – Уже избавляются. Взрыв охранника. – Тут же вставила свое слово Клементия и глубоко вздохнула, добавив, – Вити… А могла быть и я рядом с ним. Прямо везение мне какое-то. Как это я догадалась перейти на другую сторону дороги. Прямо какой-то инстинкт самосохранения сработал. – А пожар? Это тоже их рук дело?
      – Взрыв, думаю, к этому делу не относится. Пока непонятно. Но как они могли тетку вычислить? Она ведь очень дальняя родственница? Так ведь вы мне говорили? Расскажите-ка, еще.
      – Да. Это так. Мой брат, к примеру, о ней знал лишь понаслышке, но так никогда и не видел – все ему недосуг было доехать до Владимира, да еще в деревню завернуть. Мы были совсем маленькие – она сидела в лагере под Туруханском, кажется. Потом, где-то к концу пятьдесят седьмого или даже восьмого, она появилась. Не все родственники ее приняли. Большинство – чурались. Свято верили, что в нашей стране никого зря не сажали. Так она и жила очень одиноко. До тюрьмы у нее был муж, но его забрали еще раньше – сведений о нем вообще никаких.
      – А когда же ее посадили?
      – Я точно не знаю, по-моему, мама говорила, что прямо перед войной, и что было ей в ту пору всего девятнадцать… Сейчас ей было бы … было бы ровно… – Она не докончила фразу и надолго замолчала, молчали и все. – Нет, это исключено, на нее не могли выйти до тех пор, пока мы не привели за собой «хвост».
      – Я все-таки склоняюсь, что пожар – не их рук дело. – Сдержанно промолвил Максим. – Да и загорелось до нас. Но, если предположить, что пожар устроили кто-то из них, то с какой целью?
      – Показать оставшимся, что искать больше не надо? – Промолвила Клементия и выжидательно посмотрела на «комиссара». – А это значит, что… ничего в доме не нашли. – Радостно закончила она свое умозаключение.
      – Молодец, Клементия. Могло быть и так. Но мы все-таки не знаем.
      Все надолго опять замолчали.
      – Попробуем разложить всех известных нам лиц по интересам. То, что Вадим Борисович так активен – понятно. Это он вложил в папку НЕЧТО. У него главный к ней интерес. Это, связано с той деятельностью, которой он сейчас занимается и это очевидно. По моим сведениям – но их не так уж и много – он крутится возле больших денег. Очень больших, правда, по нашим меркам больших, ведь чего стоит только один его дом. Но… скорее всего, он лишь свадебный генерал. Деньги – и это однозначно – не его. Он при чужих деньгах. То есть, при хозяевах, ну, как бы управляющий большим имением. Итак, что можно вложить ценного в такую маленькую папку? Да еще не востребовать это ЧТО-ТО много лет. Документ. Скорее всего, он не связан напрямую с деньгами, но косвенно на них влияет.
      – Он – мастер интриг. Значит, эти бумаги могут касаться…
      – Я думаю, что вы правильно мыслите, Анна, – перебил ее Максим, – это какой-то компромат. На кого? Мы пока не знаем, но догадываемся. С бандитами он был раньше связан?
      – Исключено. Он всю свою жизнь старался делать свое лицо, так он это называл. Правдами и неправдами. – Усмехнулась Анна. – Нет. Связан с бандитами не был. Ручаюсь.
      – Верно, не мог он быть связан с бандитами. Да и какого бандита – даже самого влиятельного – испугает компромат? У него вся жизнь – компромат. Бандитов отложим. Значит, компромат может быть на хозяев. Это самое верное. Вот вам и вторая заинтересованная сторона. Эти хозяева – люди уважаемые и на виду. Значит, это кто-то из «власть имущих». Они могут подключить к поиску ФСБ, но могут и какую-то частную структуру. Назовем этих сыскарей, допустим…
      – Сыщиками. Пусть так и будут – сыщики. – По слогам произнесла Клементия, сидя на диване с чашкой кофе в руке. Увидев, что на эту чашку с явным неудовольствием уставился «комиссар» она, чуть смутившись, предложила, – может, всем кофе налить? Чтобы лучше думалось? – И тотчас же, не дожидаясь ответа, бросилась в кухню и уже через пару минут появилась, держа перед собой расписной жостовский подносик с двумя чашками дымящегося кофе. На ее лице без труда читалось «мне ничего это не стоит, у меня отличная кофеварка, а думать на голодный желудок, хоть и полезно, но не так уж интересно». – Может быть, мне приготовить ужин? – На что Максим сделал резкий жест рукой, явно означающий категоричное «нет».
      – Нет, так нет. – Разочарованно протянула Клементия и уселась опять на диван.
      – Итак. Вторые заинтересованные – это «сыщики».
      – А третьи – это бандиты. Но им зачем? – Спросила Анна.
      – Бандитам нужен выход на «власть имущих». Это понятно. Каким образом можно управлять этим людьми у власти и диктовать свои условия? Только запугивая чем-то, очень важным для них. А важно – их место под солнцем, позволяющее пользоваться большой кормушкой. На это место они сели, разумеется, кто как, но… чтобы усидеть на нем, важна сейчас репутация… – И, чуть помедлив, добавил. – Репутация нужна, как никогда ранее. Вот для кого предназначен компромат. – Он замолчал.
      – Да, но мы повторяемся. Значит так, за этой же бумажкой охотятся и бандиты. Вадим – это не власть. Это лишь передаточное звено между бандитами и властью. Человек с репутацией. Шестерка. Вернее, шестеренка между двумя массивными зубчатыми колесами.
      – Дифференциал.
      – Что-что?
      – Дифференциал. Это такой механизм, состоящий, кажется, их трех зубчатых конических колес. Одно колесо – власть, другое – бандиты, эти колеса не могут между собой соединяться, потому что, если они соединяются напрямую, то у них тогда разное направление движения – одно вращается по часовой, другое – против. А им надо вращаться слаженно – в одну сторону, по воле одного. И тогда между ними ставят маленькое колесико-посредник, оно то и позволяет тем двум вращаться в одну сторону, например, против часовой. Вот так они и соединены. Но это к слову. К делу это, вряд ли, относится. – Анна смутилась. – Извините, Максим. Продолжайте.
      – Вы меня удивили. Я думал, вы закончили вместе с Варварой университет, вы же говорите по-немецки?
      – Нет. С Варварой мы учились в политехническом, и не в Москве. А язык? Варвара знает его от своей матери-переводчицы, а я – сама по себе. Учила когда-то, вот и знаю.
      – Итак. Вадим и есть тот дифференциал. Маленькое колесико между двумя большими. В чем он заинтересован? Оставаться все тем же колесиком. Чтобы все контакты и переговоры шли только через него. А это значит – он сделал что-то не так, и возникла угроза отказа от его услуг. Либо это было по-другому, те двое все-таки договорились действовать между собой, минуя посредника. Вот он и забеспокоился. Ведь его могут просто убрать, как ненужного свидетеля. Потому и такая спешность в поисках тех бумаг.
      – И как быть теперь? – Подала голос Клементия.
      – Начнем с самого лучшего. Вадим. Он в этой цепочке – самый для нас неопасный. Ему нужна папка и нет нужды кого-то убивать из-за нее.
      – А Варвара?
      – Это случайность. Никто не собирался ее убивать. Заключение врачей – сердце. Ударили чем-то по голове, но сама рана не могла привести к летальному исходу. Хотели сильно напугать. Но не Варвару, а Анну. Напугать и пригрозить расправой, если не отдаст папку. К тому же, Вадим трусоват. Да и зачем ему садиться в тюрьму, если ему нужно спокойствие. У него есть маленькая дочь. – Анна удивленно вскинула бровь. – Да, Анна, это факт проверенный, от первого брака. Так вот, ее он отправил куда-то подальше. Отправил тайно и спешно. Скорее всего, что ее увезла за границу какая-то женщина по его просьбе. Куда? Неизвестно. Но совершенно очевидно, что такой шаг он предпринял из-за возникшей ситуации.
      – Значит, он думал о побеге. А как же строительство дома?
      – Жизнь дороже. – Заметила Клементия. – Только после взрыва я глубоко это осознала. Значит, он загнан в угол…
      – Теперь бандиты. Им нужен Вадим, но до тех пор, пока он не выйдет на папку.
      – А мы? – Клементия встревожилась не на шутку.
      – Нет. Будем думать, что ни Анна, ни ты, ни я – им не нужны.
      – Ну почему? Папка же у Анны.
      – Возле Вадима, как в офисе, так и дома, обязательно есть люди от каждой из структур. От «сыщиков», от бандитов, от него самого. Кто есть кто – из уже известных нам лиц? Не понятно. Понятно одно – все они слышали то, о чем шел разговор между Анной и Вадимом уже на даче.
      – Почему вы так думаете, «комиссар»? – Клементия не обратила внимания, как полезла вверх бровь у ее шефа от такого обращения.
      – Человек, который связан с большими деньгами – чужими или своими – интересует многих. Им важно знать все, что происходит в его доме. Вадим – ученый и интеллигент, он не подозревает, что его дом хорошо оснащен прослушивающими устройствами.
      – А, может быть, не оснащен? Он сам работал в военно-промышленном комплексе и знает подобную технику. – Сообщила Анна, с сомнением воспринявшая последние слова Максима.
      – Скорее всего, бдительность его притупилась. Но, может быть, доверяет он своим охранникам слишком много. Одно ясно – погибший охранник – не его человек.
      – Но мы забыли о «сыщиках». Как они поступят? – Сыщики? Это самые опасные для вас… Для нас. – Поправился он. – Им не нужны мы. Не нужен Вадим. Не нужны бандиты. Они всех бы убрали. Впрочем, бандиты для них просто недосягаемы.
      – Но почему? Это же власть? – Голос Клементии возмущен таким заключением.
      – Они в подполье. Неизвестны. Слишком обширны их кланы… Выбирай любое. Убирают одного, взамен – другой. В этот же день. Это как раковая опухоль. Сейчас «сыщикам» нужна папка. «Люди у власти» понимают, что если папка попадет от Вадима к бандитам, то они повязаны с бандитами. Они навсегда становятся управляемыми бандитами. Есть же люди более-менее порядочные и у власти, зачем им становиться на колени перед бандитами. Так что, цель их – в поисках этого компромата – почти благородна.
      – А средства? – Не всегда. Средства могут пойти любые.
      – Но почему они просто не убирают самого виновника смуты?
      – Вадима? Видимо, он придумал такой сценарий – и это совершенно очевидно – что в случае его гибели компромат всплывает автоматически. Уберут его в том случае, как только папка эта окажется у них в руках. Потому все пока живы. А это значит, что папка не найдена. Вот и все. – И он замолчал.
      – Мне кажется, что в наших домыслах много слабых звеньев, и, возможно, что все это совсем не так.
      – Согласен. Но вы что-то можете предложить другое?
      – Ужин. – Анна поднялась из-за стола и пошла на кухню. Мы сейчас из скромных продуктов Клементии приготовим такой же скромный ужин. Пойдем-ка, дорогая, постараемся для нашего «комиссара Мэгре».
      – Нет, не выйдет ужина – у меня нет даже хлеба. И мне придется выйти из подполья. Вы мне позволите? Я мигом – это рядом.
      – Нет. Я больше всех ем, мне и ехать. – Максим плохо переносил чувство голода, прикинув, что на одном кофе и чае до утра не протянуть, решил взять все обязанности по снабжению на себя.
      – Я не согласна, – Анна сняла с вешалки куртку. – Едем вместе. Я не могу оставаться в неведении даже час. – И они уехали, оставив Клементию на хозяйстве и строго наказав – не выходить.
      Когда они уехали, Клементия, взглянув на часы, вдруг спохватилась, Господи, она же забыла одну важную вещь. Ведь подруга, живущая по соседству – в доме напротив, – слезно просила ее зайти к ней на квартиру. Как же она могла забыть об этом! Клементия взглянула на календарь, наверно, там весь аквариум уже передох, и глубоко вздохнула, ведь подруга уже дня четыре, как уехала. Надо же, как время летит, она опять вздохнула, ну как она могла так подвести свою старую школьную подругу – тихую, робкую и преданную только ей одной. Это тебе не Лилька, которая по три раза на день спорит с Клементией по поводу и без него. Не очень долго раздумывая, она накинула на плечи старую куртку и уже минут через пять была у нужного ей подъезда в доме напротив.

      Утро застало Вадима врасплох – оно уже наступило, а он все никак не мог решить задачу – кто есть кто. После того, как ему сообщили о взрыве машины и о гибели его охранника, которого почти никто не звал по имени, а только по кличке – Сынок, он окончательно разуверился во всем. Этого охранника он считал самым преданным, а значит, своим. Теперь же получалось, что либо его убрали бандиты, и тогда он от «державников», либо от бандитов и понятно тогда, кому он помешал. Но возможен и третий вариант – охранника взорвала сама девка… Могли и просто убрать, если считали, что он служит только самому хозяину, то есть, ему. Да, так тоже могло быть. Это если она не уехала с ним, а удрала сама по себе. А если с ним? Тогда и ее нет в живых? Это требует уточнения. Ведь о женщине, погибшей в результате взрыва на шоссе, ему, в общем-то, не сообщили. Возможен и четвертый вариант…
      Почти весь день он посвятил уточнению обстоятельств всего происшедшего за эти два дня, и когда сел, наконец, выпить кофе, часы показывали уже четверть седьмого. Он подумал, что за весь день он, кажется, и не вспомнил о еде.
      А уже через полчаса, пересев на другую машину – старый и потрепанный «москвич» – Вадим подъезжал к дому, в котором по сведениям его личного осведомителя из милиции, была прописана женщина со странным именем Клементия. Он решил все сам проверить – да и кому он мог теперь доверять…
      Он поставил машину в самое удобное для наблюдения место – рядом с мусорными баками помойки, которые ужасно воняли. Но зато именно отсюда ему виден был и нужный подъезд дома, и часть дороги до перекрестка. Вообще-то, он не знал, что здесь он мог выяснить, ведь Клементия, если она действительно жива и находится уже дома, могла вообще неделю не выходить из дома… Однако что-то подсказывало ему действовать именно так.
      Еще раньше он зашел в соседний подъезд и подсчитал, на каком этаже может быть ее квартира. Теперь же мог наблюдать и за ее окнами. Свет в них пока не горел, но это его не смутило, так рано его никто и не включает – светло же. Он уселся поглубже в неудобное кресло и боялся только одного – уснуть. Борясь с дремотой, – сказывалась бессонная ночь, – Вадим вытащил из бардачка старую газету и развернул ее, отыскивая наиболее пикантную информацию из жизни политиков, звезд эстрады и бизнесменов, и, поглядывая время от времени на подъезд и окна.
      Буквально через полчаса он понял, что ему крупно повезло и расчет его абсолютно верен – к дому завернул уже знакомый темнозеленый джип и остановился как раз у подъезда, который и был под его наблюдением. Сначала из машины вышел тот самый сыщик, а потом… Климовская. Вадиму было неприятно видеть, как этот простоватый на вид мужик, подал ей руку и, придерживая за локоть, помог выйти из машины. Не дал он ей поднять и объемный пакет, который вытащил из багажника и поставил на землю, пока закрывал дверцу. Анна улыбалась этому человеку и что-то говорила, а тот лишь кивал головой. Приобняв ее за плечи, сыщик оглянулся перед тем, как войти в подъезд, а затем оба скрылись за тяжелой дверью. Через некоторое время в тех окнах, за которыми и наблюдал Вадим зажегся и сразу погас свет.
      Посидев еще минут десять в машине, он решил было уже ехать, как его внимание привлек серый автомобиль, который, вероятнее, всего уже стоял на этом месте, когда подъехал Вадим, но за листвой, которая еще была достаточно густа для этого времени года, он просто не мог его заметил. Он бы и сейчас не придал значения этому факту и проехал бы мимо, если бы не человек за рулем – это был его второй охранник – Казак. Или он был все это время в машине, или только что сел, Вадим сказать не мог. Не зная, как ему и быть, потому как выехать он мог, только проехав мимо машины Казака, Вадим решил немного понаблюдать.
      Этот охранник работал у него уже не первый год. И при всей своей нелюбви к постоянным сотрудникам – Вадим менял их каждые полгода – этот человек задержался у него дольше других, и только лишь потому, что был страшно неразговорчив, не замечен в каких-либо контактах с сослуживцами, сотрудниками и посторонними. Семьи у него не было, привязанностей – тоже, а все свое время – с утра и до утра – он проводил на службе. Дача Вадима, офис, его московская квартира – вот три точки, где можно было найти Казака. И вдруг это… На кого же он работает? Впрочем, это не такая уж неожиданность – все предатели.
      Вадим никогда раньше не задумывался о своем поведении, считая себя человеком, достигающим любой цели, а значит, не подверженным критике. Цель оправдывает средства – такого девиза он придерживался всю свою жизнь. И вот теперь, может быть, впервые он усомнился в правильности выбранного жизненного кредо. Нет, совесть ни сейчас, ни раньше его не мучала, просто в настоящий момент его холодный расчетливый ум выдал точно сформулированную информацию – преданных людей надо растить. А они вырастают лишь на преданности ответной.

* * *

      Клементия, выйдя от подруги, где она провела не меньше сорока минут – столовой ложкой вылавливая задохнувшихся, а может, сдохших от голода рыб, – решила не идти прямо к дому, а забежать еще и в аптеку, расположенную в торце дома. Она уже было повернула за угол, как остановилась, увидев, что из серого автомобиля, показавшегося ей чересчур длинным, к тому же неизвестной ей доселе марки, вышел человек, которого она тотчас же признала. Это был один из охранников – высокий и угрюмый. Как раз тот самый, благодаря которому, и была осуществлена операция под кодовым названием «похищение из сераля». Есаул, кажется, его звали, Клементия наморщила лоб. Хотя, какое это имеет значение – она никогда не старалась загружать свою голову лишней информацией. И, возвращаясь к своему умозаключению, она решила: все случилось благодаря недоверчивости этого охранника и, как следствие – отсутствия его в ответственный момент. Клементия даже подивилась своим способностям так замысловато изъяснять самой себе суть.
      Между тем, человек этот, возведенный Клементией в чин есаула, торопливо выскочил из машины, и стал догонять мужчину, небольшого роста, чем-то напоминающего поникший старый гриб с одетой набекрень темной шляпкой. Догнав, он видимо, его окликнул, потому что «гриб» обернулся и остановился – Клементия тотчас же узнала и его. Это был как раз тот человек, который сначала назвался фининспектором, а оказался на поверку мелким воришкой, укравшим пачку дискет. Мужчины обменялись несколькими словами и тотчас же сели в машину и уехали. Клементия же, разом забыв и об аптеке, и о сдохших по ее вине золотистых пучеглазых рыбках лучшей подруги, перескакивая через лужи, помчалась к своему подъезду, но тут она приостановилась. Она увидела старый замызганный «москвич», который наметила уже обойти слева, как ее словно кольнуло – за рулем сидел еще один знакомый тип. Со спины он выглядел не таким уж и знакомым, но эти тщательно уложенные светлые волосы… Да и левая рука, которую она хорошо видела издалека – с массивным золотым перстнем-печаткой и с крупными часами на браслете из белого золота – ей была тоже знакома. Это был тот самый блондин, назвавшийся, тут она вспомнила его имя… Кажется, Станислав Круглов… потом, много позже, «комиссар» ее поправил – Вадим Н-ский. Именно этот человек сидел сейчас в машине возле ее родной мусорки и держал в руках газету «АиФ».

* * *

      Клементия резко тормознула и дала задний ход. Перепрыгивая через уже знакомые ей лужи, она обогнула свой дом и, выйдя с другого торца, вошла в помещение обувной мастерской. Она знала, что из этого помещения можно попасть на площадку первого подъезда. Она быстренько поднялась на последний этаж, а затем по металлической лесенке проникла на чердак. Здесь был ужасный запах сухого голубиного помета, пыли, мочи… Возле чердачного окна она увидела высокий ящик с остатками еды, чуть подальше, завернувшись в тряпье, спал какой-то бомж… Клементия ни разу еще не была в столь позднее время на чердаке, и, вдохнув в легкие больше воздуха, она ринулась преодолевать пространство, перескакивая через балки и подныривая под пустые бельевые веревки. Через несколько минут она уже спускалась из чердачного люка в родной свой подъезд.

      Клементия оказалась перед дверью своей квартиры почти одновременно с Анной и «комиссаром». Она не стала оправдываться, а сходу выпалила все, что только что видела. Про школьную подругу и ее замечательных рыб, которые уже не такие замечательные, потому что сдохли по ее преступной халатности… потом с такой же скоростью, как и про рыб, она рассказала про чердак, Вадима, финиспектора и Есаула. Казак, поправил ее «комиссар», удивляясь не столько оперативности, с которой Клементия смогла все это проделать, сколько ее удачливости. Они забыли об ужине, рассуждая о том, какие шаги теперь следует сделать. Если Казак и Вадим причастны к пожару, то почему тогда караулят их? Если непричастны, то как они их выследили.
      – Я рассуждаю, как курсант первого курса училища, – подытожил Максим. – А это значит, что мне следует сесть за стол и подумать одному. Идите в кухню и не приходите, пока я не разрешу. Вы мне мешаете.
      Он сел за маленький рабочий столик, задвинутый в простенок между двумя шкафами, который Клементия с гордостью называла не иначе, как бюро. Впрочем, место для стола было выбрано удачное, а если надо что-то обдумывать, то оно вообще просто идеально. И Максим стал думать… о пожаре.
      Если дом тетки сгорел случайно, то все заинтересованные лица предполагают, что в этом случае сгорела и папка. А если дом поджог Вадим, по каким-то ему одному понятным соображениям? Тогда зачем он здесь? Значит, поджог не он…
      Если дом подожжен «сыщиками» и папка у них, то почему тогда они не убирают свидетелей, а сами следят за ними? Значит и они здесь не при чем.
      Если дом подожгли бандиты, то тогда папка у них и им больше ничего не нужно. А как они тогда поступят с Вадимом? Уберут? Но его можно убрать, не следя за остальными. Значит, бандиты к пожару тоже не причастны…
      Из всего сказанного вывод однозначен – пожар случаен и к делу не относится. Старая женщина, могла неосторожно высыпать угольки из печи. Но Анна говорит, что до октября тетка сроду не топила печь. А если готовила, то на плитке, тогда, что же она могла готовить глубокой ночью? А если он все-таки случаен, то тогда папка или каким-то образом уцелела, что маловероятно, или сгорела. Второе, очевиднее.
      Теперь следующее. Вероятно, «сыщики» считают так: «кто-то» заинтересованный совершил поджог уже после того, как взял папку. А это значит, что они будут продолжать поиски или просто уберут Вадима. Последнее, под сомнением – они тоже в курсе его сценария. Как могут поступить бандиты в этом случае? Будут продолжать поиски. А Вадим? Он не поджигал – и это однозначно – и тогда, что совершенно естественно, он постарается исчезнуть, скрыться хотя бы на какое-то время.
      Максим понимал, что в своих рассуждениях он идет по второму или даже третьему кругу, но что-то в его размышлениях давало сбой и он начинал по новой.
      Если дело заходило в тупик, то в таких случаях Максим Рудин рисовал схему. По этой же схеме выходило, что единственно правильным решением для Анны будет уехать на время из Москвы, пока он тут сам не разберется. За столом он и просидел еще часа полтора, пока нетерпеливая Клементия не принялась греметь посудой, привлекая его внимание хотя бы таким образом.
      – Так что же нам делать? – Анна уже давно стояла за его спиной, но он этого не замечал. – Что делать нам, если пожар случаен и все вскоре это поймут?
      – Что делать? – Максим полуобернулся к ней. – Доставать документы и уезжать за границу – в Германию или Латвию. Можно просто отсидеться где-то, но подальше от Москвы. Судя по всему, Вадим вообще не знает ни о каком пожаре. Так что будем блефовать. Надо сообщить ему, что папка у вас и что вы готовы – в обмен на документы – ее отдать. Пусть продолжает думать, что вы все это время просто повышали цену. Правда, неуклюже, но что делать, если вы умеете только так. Ведь вряд ли он понимает, что вы понятия не имеете, что за ценность в этой папке. Кстати, а как же он все-таки вас вычислил? Ведь что-то произошло, что он вдруг стал вас разыскивать? Этот вопрос мне по-прежнему неясен. Вы мне много чего не рассказали, Анна. Ну, да это ваше дело, однако все это не упрощает задачу, а усложняет ее.
      – Мне не хочется еще раз возвращаться к старой теме и строить догадки. Я сказала все, что необходимо, а все остальное – к делу вряд ли относится. Так что нам делать сейчас? Вы не до конца ответили на мой вопрос. – С некоторым недовольством спросила Анна.
      – Звонить ему и договариваться о встрече. – Я ведь уже предложил вам это сделать.
      – Да, но он же сидит внизу в машине.
      – Сомневаюсь, что сидит, он убедился, что мы никуда за ночь не уедем, тем более, за пределы России. Куда же вы без документов? Так что он правильно решил, что и ночевать мы все намереваемся здесь. Так что до утра он не явится. Теперь он поехал или вслед за Казаком, или к себе домой. Выгляни-ка Клементия на улицу. Только поаккуратней, жаль, что у тебя нет балкона.
      – А я могу с соседнего балкона выглянуть, это как раз во двор. Мои соседи вряд ли еще спят. Правда, темно уже, не знаю, что я там увижу. – И она убежала.
      Возвратившись минут через пятнадцать, она доложила, что все освещено, так что информация предельно точна – никого и ничего. И что посмотрела она не только во двор, где стояла машина Вадима, но и на другую сторону – уже с балкона другого соседа – на тот угол, где стояла та – длинная серая – машина неизвестной ей иностранной марки.
      – Ну молодец, агент Клементия, я тебя награжу, но значительно позже, ценным подарком, в виде пакета хорошего кофе, – улыбнулся Максим. – Правда, пить придется сообща, обдумывая план совместных операций. Я твердо намерен сделать из тебя настоящего частного детектива – у тебя есть к этому все данные. Так что, мадам Марпл будет удивлена.
      Довольная похвалой «комиссара», Клементия просто засияла.
      – Сейчас мы перекусим, – заулыбался Максим, глядя на Клементию, – кажется, настало время, а потом вы, Анна, позвоните ему. У вас есть номер его московского телефона?
      – Да, когда он разговаривал со мной на даче, то кто-то ему звонил по мобильнику и он продиктовал ему свой номер московский. Я его, как ни странно, запомнила. Правда, не знаю, домашний или рабочий… Кстати, он два номера диктовал…

* * *

      Через полчаса, закрывшись в спальне, она уже звонила Вадиму.
      Вадим Борисович совсем не удивился ее звонку, казалось, что он его ждал, но когда она сообщила, что дом под Владимиром сгорел, а именно в нем и находилась интересующая его папка – он просто прекратил связь. Анна выждала минут пять и набрала номер еще раз, повторив то же самое – слово в слово.
      – Так что же вы хотите? – С раздражением произнес он.
      – Вы должны отдать мне мои документы, и я думаю, что у вас и мой мобильний… И кстати, без всяких условий отдать. Без всяких условий. Вадим надолго замолчал. Анна терпеливо ждала.
      – Я вам не верю. Мои условия прежние – папку в обмен на документы.
      – Я согласна. – Анна сделала необходимую паузу. – Где я могу вам ее передать? Где и когда?
      – Я знаю, в каком районе вы находитесь – это в сорока минутах от меня, поэтому не теряйте даром времени – выезжайте. Через сорок минут – в крайнем случае – через час, я жду лично вас у себя. Если мои условия вам не подходят, хотя я не знаю почему, то буду вынужден принять против вас крайние меры. И это не физическое ваше уничтожение – это хуже. Это будет вашим концом, как автора. Я вас опозорю. И вы это уже поняли, ведь не зря же и адвоката себе уже подыскали. Так вам ясно, моя прелесть? Но мне этого не хотелось бы. Поэтому пока я жду. – Он замолчал, а потом добавил, – жду, потому что помню наши прежние теплые приятельские отношения. – Не давая ей возможности для ответа, он четко продиктовал свой адрес и добавил, – никого из сопровождения. За руль сядете сами. Вы слышите? Никого. – По слогам произнес он и бросил трубку.
      Анна хотела было добавить, как же так она сядет за руль чужого автомобиля, если у нее нет никаких документов на машину, ведь и права у него, и паспорт… А если ее остановит милиция?
      – Нельзя же быть такой законопослушной. Ничего, сядете за руль уже перед домом. – Максим стоял в дверях, указывая на телефон жестом, означающим – я все слышал. Когда Анна с удивлением подняла бровь, что соответствовало – подслушивать чужие разговоры не так уж и хорошо, то Максим, несколько сконфузившись, неопределенно махнул рукой в сторону прихожей, полагая, что мадам и сама могла бы заметить, что там есть еще один аппарат с параллельным включением. Он развел руками, показывая таким образом, что он просит прощения, если это противоречит ее представлениям об этикете, но что подслушивать разговоры в данном случае – вещь совершенно необходимая. Это выглядело так комично, что Анна в ответ рассмеялась. Действительно, какие у нее могут быть личные и тайные разговоры с тем человеком?
      – Извините, Максим, я совсем забылась. Когда-то, при контактах с этим человеком, я была обязана вести себя сугубо конфиденциально. Так что, это многолетняя привычка. – Извините. Так что будем делать?
      – Садимся в машину и едем. Он сообщил вам адрес своего офиса. Я знаю где это.

      Максим сидел за рулем автомобиля и молчал. Пересаживаясь на его место, Анна все не решалась задать ему вопрос, будет ли он ее страховать?
      – Вы думаете сейчас о том, что буду ли я обеспечивать вашу безопасность? – Максим рассмеялся. – Ну, разумеется, раз уж я ввязался в это дело. И вам не нужно так уж выполнять его условия. Во-вперых, он сейчас один. Вряд ли кого-то он поставил в известность о том, что вы везете ему папку. Он теперь никому не доверяет. Во-вторых, ему совершенно нет никакого резона вас убивать, увечить и т. д. Он знает, что вы по-прежнему питаете к нему какие-то чувства. И что при случае, вы его выручите. Не так ли?
      – Максим, вы сейчас хотите узнать больше, чем это требуется по протоколу. Так?
      – Есть немного. Мне просто не по себе, что он так думает. Я и сам не знаю, как это объяснить. Ну ладно, – он положил свою ладонь на ее руку, – говорим только по делу. Сценарий, в общем, предельно прост, итак…

* * *

      Анна рассталась с Максимом за углом, сама же проехала чуть дальше и заглушила мотор. Она не торопилась – у нее еще было около десяти минут до назначенного Вадимом срока. Издалека она увидела четырехэтажное административное здание, освещенное снизу прожекторами, площадку перед зданием, и совсем близко – ажурную чугунную ограду, которая окружала эту – по европейским стандартам ухоженную и красивую – территорию. Прямо у главного входа стоял автомобиль. – Анна поправила на носу очки, чтобы получше его рассмотреть, – а чуть поодаль – за углом – виднелся еще один. Но ей была неведома ни его марка, ни наличие или отсутствие водителя за рулем, кажется, там кто-то все-таки сидел. Она сняла очки и протерла их носовым платком… да, в автомобиле кто-то определенно сидел.
      Анна осторожно вышла из автомобиля, сунула ключи в карман джинсов и с опаской двинулась вдоль улицы по плохо освещенному тротуару к приоткрытым воротам. Когда же она пересекла линию ворот, то инстинктивно обернулась назад, как бы ища спасения за темной оградой, и в этот же момент была отброшена к ограде чем-то таким тугим и плотным, что просто не смогла устоять на ногах. И лишь только позднее, как ей потом показалось, намного позже самого взрыва, до нее дошел сильный грохот, а потом и звон разбитого оконного стекла, но это – когда она уже поднималась с земли…
      Все это произошло так быстро, что она не могла сразу сообразить – что же именно? Она даже закружилась на месте, но все еще не решаясь взглянуть в сторону главного входа, соображая, что же в действительно случилось? А когда же все-таки взглянула, то увидела высокое сильное пламя как раз в том месте, где только что стоял один из автомобилей. Очень скоро – ей даже показалось, что в тот же миг, – возле взорванного автомобиля оказалось несколько милицейских машин с синими мигалками, громкой связью… Двор наполнился людьми… В такой поздний час? мелькнула у нее мысль… Они как будто заранее знали о взрыве.
      Когда Анна взглянула в сторону, где только что стоял другой автомобиль, но там уже ничего не было – автомобиль исчез. Она подумала, может, ей все это показалось?

* * *

      Когда Анну разыскал Максим, то она все еще стояла у ограды и находилась в каком-то ступоре, не зная, что ей предпринять. Он дернул ее за рукав и увел в сторону.
      – Вот что, Анна, или я сейчас проникаю в офис, пока снята сигнализация, она, скорее всего, просто повреждена, или не проникаю никогда. Завтра, вернее, уже сегодня, опечатают двери и ваши документы накроются. Сегодня же, пока здесь полно милиции, это вполне возможно, так что вам придется вернуться в машину, отогнать ее за угол и ждать меня. Хоть до следующего утра…

* * *

      Максим осмотрелся. Все, что он планировал на сегодняшний вечер, накрывалось медным тазом, так, наверное, выразилась бы его эксцентричная помощница Клементия. Да, именно тазом. Зачем взорвали автомобиль? Наверно для того, чтобы иметь возможность проникнуть в офис. Другого объяснения он не придумал.
      Он подошел к группе милиционеров, но его тут же отогнали за пределы окружения. Господи, ни одного знакомого, он оглянул толпу. Благоразумно отойдя в сторону, он еще раз огляделся, выискивая хоть сколько-нибудь подходящего человека, и вдруг его увидел. Это был молодой капитан, чье лицо ему показалось явно знакомым. Какая удача, подумал Максим, лишь бы он вспомнил его. Это был обыкновенный матрос, когда-то служивший в строевой части на Тихоокеанском флоте. Да, он должен его вспомнить. Максим подошел к нему поближе.
      – Слушай, капитан, твое лицо мне кажется знакомым, не ты ли служил в строевой, в бухте Финвал? – И он назвал предполагаемый год службы.
      – На Камчатке? – Глупо улыбаясь, промолвил высокий худощавый капитан.
      – Ну, конечно. Разве есть еще хоть одна подобная бухта? – Ответил обрадованный Максим.
      – Нет, другой такой нет. Бичевинская губа. Бухта Финвал. Никогда не забуду. Это мои – не самые плохие – три года службы. Да, я вспомнил вас. Вы тогда еще разыскивали сбежавшего матроса, кажется, с тридцать девятой? Вы ведь, кажется, особистом служили? Кстати, а нашли его тогда?
      – Да, было такое… буки-тридцать девять… – Максим оставил без ответа вопрос о том сбежавшем, скорее по укоренившейся привычке – не комментировать, чем по необходимости.
      – Не так это важно – сбежавший матрос, важно, что вы меня узнали… Ну, надо же…
      – А ты в милиции? И что же тут случилось? Нового русского подняли в воздух?
      – Да, по сведениям, погибший в машине в момент взрыва – владелец здания, генеральный директор крупной нефтеперерабатывающей компании. Не помню точное название, да это не важно, завтра все будет известно.

* * *

      Несколько минут потребовалось Максиму Рудину, чтобы навести справки относительно взрыва. Он еще потолкался среди собравшихся, анализируя информацию, но уже через полчаса был у здания фирмы. Он совершенно легально – по разрешению капитана – прошел через турникет и поднялся на второй этаж. Этот этаж интересовал его, потому как, не далее получаса назад, именно на нем он видел свет в одном из окон. Сюда он и направился. Однако, заглядывая в один из коридоров правого крыла, он увидел милиционера, который трогал ручку каждой двери, пытаясь установить, все ли закрыто. Максиму пришлось спешно ретироваться на служебную площадку, и подняться на этаж выше, чтобы не быть обнаруженным и выдворенным отсюда.
      Площадка этого этажа была плохо освещена, но это, на его взгляд, было еще и лучше. По темному коридору левого крыла он почти ощупью добрался до конца и толкнул дверь, ведущую, по его представлениям, именно на лестницу пожарного выхода. Дверь оказалась закрыта. Максим понял, что он что-то напутал. Тем же путем он решил вернуться на площадку, с которой только что ушел, но теперь и эта дверь оказалась закрытой, видимо, тем бдительным дежурным милиционером. Теперь Максим оказался попросту замкнутым между двумя коридорами второго и третьего этажа. Ну не возвращаться же ему на исходную позицию, усмехнулся Максим, так до утра можно пробродить, и он попытался нащупать рукоятку, но ее не было – она была попросту снята. Вот тебе, и пожарные проходы. Случись что, а двери заблокированы. Сотруднички, руганул он неведомых исполнителей. Ему пришлось лишь легонько надавить на стекло, как оно рухнуло. Нащупав рукоятку на той стороне, он без труда открыл дверь и проник в коридор. Пришлось выдавить и другое стекло. Ступая все еще осторожно, он прошел вдоль дверей, отсчитывая третью. Потрогал рукоятку и толкнул дверь. Та неожиданно распахнулась, и он инстинктивно протянул руку, чтобы придержать ее, но тут же отдернул ее – комната была пуста… Пригибаясь так, чтобы с улицы его не было видно, Максим крадучись дошел до следующей двери – уже внутри комнаты, которую он принял за кабинет, тогда как эта оказалась всего лишь приемной. Дойдя до следующей двери, он легонько толкнул ее – она приоткрылась, обнажая все ту же пустоту.
      Его взору предстала следующая картина – шкаф сдвинут в сторону, за ним дверь, а за ней – выход в узкий темный коридорчик, потом ряд ступенек на служебную площадку, но уже не с тыльной стороны здания, а сбоку. Единственная дверь на первом этаже, оказавшаяся незакрытой, вывела его в темную подворотню проходного двора… Значит, если В. здесь был, то в настоящий момент он уже где-то далеко.
      Максим вернулся на второй этаж и принялся обследовать кабинет. И сейчас его интересовал только сейф.

* * *

      Он дождался, когда во дворе стихли голоса, двери здания были опечатаны, останки горевшего автомобиля отправлены на экспертную площадку до утра. Часы показывали половину второго. Сейф… Он конечно, оказался закрыт. Максим уселся в мягкое кресло, решив немного переждать, а заодно и подумать.
      Если это Вадим сгорел в машине, то кто-то другой в это же время был в его кабинете. Сейчас Максим пожалел, что не догадался задать вопрос Анне: по какому же это номеру она звонила: на домашний телефон, служебный, или по сотовой связи? Скорее всего, она знала все его телефоны, но почему-то скрыла этот факт… Ну и бабы. И он принялся рассуждать.
      Офис? Звонить ночью в офис? Вряд ли. Домой? Это более правдоподобно. По сотовой связи? Допустим, именно сюда она и звонила. И тогда – Вадим уже сидел здесь и звонил отсюда. Но, а если все-таки она звонила домой? Но ведь его телефон наверняка прослушивается, и он не может это не знать?
      40 минут? Может ли он доехать за сорок минут от Третьяковки? Там, кажется, его квартира? Может, и даже за двадцать. В любом случае вывод может быть таков – его убили, если действительно убили, и сделали это «сыщики».
      Максим упруго встал с кресла и пошел в кабинет. Сейчас главное – сейф.

* * *

      Почти всю ночь провозился Максим с сейфовым замком, применяя то одну, то другую комбинацию, но так и не смог его открыть. Когда он в первый раз смотрел на окна, то в них горел свет, но за то время, пока он курсировал от одного выхода к другому, свет бдительной милицией был уже выключен. Ну, не включать же его теперь, ведь так можно привлечь внимание охраны… Поэтому ему пришлось так и работать в темноте до самого рассвета.
      Под утро, когда стало светать, Максим, совершенно измотанный бессонной ночью и собственной неудачей с сейфом, присел в кожаное кресло у стола. Ему захотелось хоть чуть-чуть передохнуть, расслабиться и подумать. Очень сильно хотелось пить и спать. Его внимание привлек красочный номер журнала «Коммерсантъ», он потянулся за ним, но не рассчитал – журнал упал на пол и из него веером выпали документы – паспорт в прозрачной обложке, несколько маленьких глянцевых карточек разного цвета и размера, визитки… Он наклонился, чтобы собрать их, но тут его взгляд наткнулся на темный предмет, лежащий в приоткрытом нижнем ящике стола – мобильный телефон Nokia.
      Он раскрыл паспорт и судорожно засмеялся… Смеялся он над собой. Это были документы на имя Климовской. Анны. Видимо, и телефон тоже ее.

      В этот день Анна поехала в кассы, чтобы купить билет до Ганновера. Она так радовалась, что наконец-то ее мытарства кончились, что не замечала, как час от часу грустнел ее спаситель – Максим Рудин.
      – Вы мне позвоните сразу же, как только будете на месте? – Спросил он, не глядя на нее.
      – Не только позвоню, но еще и приеду через две-три недели. Ведь мне нужно провести презентацию книги. Это просто необходимо после тех негативных публикаций, организованных все тем же, Вадимом Борисовичем.
      – Да, это ваш злой гений… – Вздохнул Максим.
      – Я не хотела о нем вспоминать, но придется, ведь он заявил на страницах, к тому же не одного печатного издания, что моя предпоследняя книга «Академия» очерняет светлый облик ученого вообще и его лично – академика Н-ского – в частности, хотя у меня есть приписка о том, что все совпадения фамилий или имен в книге – случайны и только. А о моей последней книге… – И она с досадой махнула рукой, – он сказал, что она и вовсе не мной написана, и что я ее просто присвоила.
      – У кого же вы ее присвоили?
      – Догадайтесь сами, Максим.
      – Догадываюсь.
      – Поэтому я приезжаю через две или три недели, чтобы ответить на все вопросы журналистов и продемонстрировать рукопись.
      – Так ее не сожгли в доме у тетки? Ах, да, я забыл, что вы ее переписали. Значит, она не сгорела…
      – Рукописи не горят. Это сказал великий классик. Часть моих рукописей находится у моего адвоката Елены. Здесь, в Москве. Я ведь каждый раз так делаю, когда подписываю договор с издательством.
      – Вот как? Таков порядок?
      – Нет, конечно. Просто меня уже обманывал один человек, поэтому, чтобы подтвердить свое авторство я и страхуюсь на этот случай.
      – Неужели ему хотелось вашего позора? Ведь он все равно бы проиграл.
      – Не только позора. Он мечтал, чтобы я нищая приползла к нему и умоляла приютить. Ему нужно было мое восхищение им и его успехами.
      – Только восхищение?
      – Да кто ж знает этого человека? – Вздохнула Анна.
      – Знал. – Поправил ее Максим.

      – Мадам, Клайм, ваша почта.
      – Спасибо, Тереза. Я сама разберу ее. – Энн Клайм – редактор престижного журнала для женщин «EVA» сидела в своем кабинете, вновь отделанном после погрома. Ремонт был производен за счет страховой компании, также как и приобретена необходимая мебель и оборудование. Бело-розово-сиреневая гамма отделки эффектно гармонировала с тонким серебряным обрамлением на красочных эстампах, развешанных на стенах, но диктовала стиль для самой мадам, что ее несколько ограничивало в выборе одежды, а потому слегка раздражало.
      Менеджер Ганс Шольц в первый же день появления самой мадам – после ее неожиданно длительного, почти месячного отсутствия – объяснил ей, что такое оформление выбрал дизайнер, считающий, что стиль самого журнала подсказал ему и выбор колора. В ответ она лишь устало махнула рукой и ответила, что в таком случае ей все время придется постоянно носить светлую одежду и оттенять волосы платиновым шампунем.
      – Но вам идут такие тона, мадам Клайм. Мы все одобрили такой интерьер, думая, что вы будете очень довольны.
      – Спасибо. Я действительно довольна всем. И тем, что вы все восстановили, и тем, что без меня выпустили журнал, кстати, замечательный номер получился. Я не могу вам всего объяснить, что со мной произошло…
      – Вы не обязаны никому и ничего объяснять – это ваше право. А мы… мы все рады видеть вас на своем привычном месте. Особенно я. – Ганс сконфуженно замолчал, глядя как мадам Клайм достает салфетку, чтобы промокнуть выступившие слезы.
      – Извините, у меня были не самые лучшие дни.
      – Но ведь все позади?
      – Надеюсь, но не уверена.

* * *

      "…Сегодня день рождения моей кошечки Матильды. Ей могло бы исполниться восемь лет, но не исполнилось… потому что она на момент пожара оставалась в доме, вместе с одной бездомной женщиной, которой я разрешила пожить в моем доме до весны. Она сильно пила, возможно, поэтому и случилось такое несчастье. Мне ее жаль, но я даже не знала ее настоящего имени, она назвалась Зинкой-официанткой…
      …а твоя папка цела. Я забрала ее с собой в С.Петербург (так называется теперь Ленинград, если ты не в курсе), не оставлять же было письма этой… Так что приезжай, если надо – забери. Мой адрес на конверте, а телефона у нас все еще нет. Живу у сестры моего первого мужа. Она такая же старая и одинокая, как и я – будем доживать свой век вместе."
      Еще тетя сообщала, что не понимает, почему надо было такую хорошую фамилию Климовская заменять на, не очень понятную, Клайм? Ты стыдишься своей семьи, спрашивала тетя и сама же отвечала: ты слишком откровенно написала свою «Академию»…
      Энн Клайм вызвала секретаря Терезу.
      – Закажите мне билет в С-Петербург. На какое число? Я сейчас подумаю… пожалуй, на четырнадцатое.

      – Так вы ищете Анну Климовскую? – Заинтересованно спросил Максим, инстинктивно угадывая в этом человеке своего потенциального соперника. Посетитель был выше среднего роста, плотного телосложения, вполне симпатичен… Возраст? Далеко за пятьдесят… Староват? Хотя, мне самому уже пятьдесят, подумал Максим, предлагая незнакомцу сесть. На Максима человек этот не произвел особого впечатления, и что бабы находят в таких, усмехнулся он, однако отметил, что чувствовалось в посетителе что-то особенное, порода, что ли, а уж благородство и надежность – это определенно. Да, пожалуй, Анна могла выбрать себе именно такого – надежного.
      – Да. Я ищу именно ее. – Несколько поспешно ответил вошедший. – Я прилетел сразу же, как только меня разыскала ее эксцентричная подруга Альбертина из Летланд.
      Мужчина говорил с сильным, видимо, скандинавским акцентом, впрочем, довольно по-русски неплохо, отметил про себя Максим.
      – Из Латвии? – уточнил он, но, видя, что мужчина не совсем понял вопрос, переспросил, – подруга эта из Латвии?
      – Да, кажется, так вы называете эту страну.
      – Так вы с ней не виделись еще? С Анной?
      – Нет, я все это время был в Нью-Йорке, а еще вчера – в Стокгольме.
      – А как же вы разыскали меня?
      – Московский телефон, который мне передала Альбертина, не отвечает, мне пришлось ехать прямо в издательство, которое постоянно печатает книги госпожи Климовской, а там мне дали координаты почему-то вашего агентства.
      – Да, Анна говорила мне об этом. – Сказал Максим, хотя это и не было правдой. – Так что же, она вам из Эссена не звонила? Ах, да, вас ведь не было. Так, значит, вы ее ищете… – Максим подошел к окну и немного помедлив, словно решая говорить или не говорить, ответил. – Она обещала, что приедет в середине месяца.
      – К вам? – В голосе мужчины удивление и интерес.
      – Нет. По делам. – Устало, не глядя на посетителя, ответил Максим.
      – Так вы ее ждете? – Мужчина посмотрел на «комиссара» испытующе и с еще большей заинтересованностью.
      – Так же как и вы. – Многозначительно ответил Максим, впервые глядя в глаза этому странному посетителю, который, кажется, так и не представился.

* * *

      Максим опаздывал. Он намеревался выехать из Москвы днем, но теперь понимал, что хорошо будет, если ему удастся сделать это хотя бы засветло. Петербург он знал плохо, а район, который назвала Анна – еще хуже. Вчера вечером, когда она ему позвонила, он не сообщил ей, что в Москве ее дожидается один иностранец. И совсем не потому он так поступил, что испытывал странное чувство тревоги, досады и, кажется, ревности, просто Анна не дала ему сказать и слово. Она вообще произнесла всего пару фраз: жду в Петербурге, адрес такой-то. Он даже не успел спросить, почему она его ждет не в Москве. И вот теперь он должен так торопиться, да еще испытывать недовольство собой.
      Опаздывал он из-за своей помощницы Клементии. Сначала она не вовремя пригнала его джип, которым воспользовалась с ведома самого «комиссара» с благородной целью – купить цветы для Анны. Потом оказалось, что джип она пригнала, но при этом захлопнула дверь, оставив ключи в замке зажигания. И «комиссару» ничего не оставалось делать, как ехать к себе домой за запасными ключами через всю Москву общественным транспортом. Но и этим дело не закончилось, и когда он вернулся за джипом, без которого не мог себе представить и дня, то выяснилось, что в его отсутствие Клементия, желая сгладить негативное впечатление от казуса с ключами, стала наводить порядок на столе «комиссара», упала на ровном месте и поломала руку.
      – Скажи, пожалуйста, как можно сломать руку, вытирая пыль? – Ругался он на обратном пути из травмопункта. – Ты, Клементия, человек опасный, ты занимаешься всего лишь уборкой стола, а через час – на твоей руке гипс. Поведай, как ты умудрилась?
      – Что тут необыкновенного, – обиделась Клементия, – я же не специально, я хотела как лучше…
      – Да, как говорит наш премьер-министр «хотели, как лучше, а получилось как всегда». Это про тебя, Клементия. Ты хочешь прибрать на столе своего начальника, а между делом ломаешь конечности.
      – Я всего лишь поскользнулась на луже у стола.
      – Лужа то, откуда взялась?
      – Ну как же, я же тряпочку мочила. Нельзя же сухой тряпкой стол вытирать. Меня мама так учила.
      – Правильно тебя мама учила, вот только ты делаешь все как-то слишком старательно. Ты побольше сиди у телефона, да у компьютера, а ходи – поменьше.
      – Вам разве не нравится, как я работаю? – Она не на шутку обиделась.
      – Да нравится, Клементия, нравится, я все время мечтал о таком сотруднике. Но все-таки, когда твоя рука срастется, ты не вытирай больше пыль ни на моем столе, ни на своем. Я тебе приплачивать буду, лишь бы ты поменьше двигалась. Чтобы никаких неожиданностей.
      – Нет, комиссар, я без неожиданностей просто не жилец на этом свете. Так что выбирайте: или вы без неожиданностей, но и без меня, или со мной и с неожиданностями.
      – Ладно, потерплю. Пусть по-твоему будет. – Вздохнул Максим, вспомнив, как пресна и скучна была его жизнь до этой помощницы. – Только ты уж не устраивай это каждый день.
      – Хорошо, я лишь изредка так буду. – Клементия рассмеялась, но тут же строго спросила. – Комиссар, так едете вы в Петербург или как?
      – Еду, Клементия, только тебя отвезу и еду.
      – А вы мне позвоните, когда доедете? Мне хочется тоже узнать всю историю до конца. – Она прижала свою загипсованную руку к груди и мечтательно произнесла, – как я хотела бы съездить с вами. Но вы ведь меня не возьмете? – Она искоса посмотрела на «комиссара», ожидая ответа.
      – Не возьму, Клементия, это уж точно, не возьму, но позвонить – позвоню. Так ты считаешь, что история не закончилась… Вот и я также считаю.

      – Я могу получить содержимое своего сейфа? – Внутренне напрягаясь, спросила Анна у высокого худощавого мужчины в униформе банковского служащего.
      – Да, миссис. – Он взглянул на глянцевую белую карточку с голографическим изображением логотипа банка. – До закрытия хранилища осталось всего лишь полчаса.
      – Мне нужно предъявлять для прохода к сейфам какой-то документ?
      – Нет, миссис, достаточно вот этой карточки, которую вы мне только что показали. – С учтивостью ответил он.
      – Вы меня проводите?
      – Да, миссис. – Он отступил на шаг, пропуская ее вперед и доставая ключи.
      – Я давно пользовалась ячейкой сейфа, вы не подскажете, что я должна сделать, чтобы открыть ее?
      – У вас есть ключ от своей ячейки?
      – Вот этот? – Спросила Анна, доставая из сумочки короткий, с массивной головкой, ключ сложной конфигурации.
      – Да, это он и есть. Вы помните свой номер и шифр? – В ответ на его вопрос, Анна неуверенно ткнула пальцем в цифры, написанные от руки на обороте глянцевой карточки, которую она только что показывала ему.
      – Свой ключ вы вставляете в замочную скважину, после этого набираете вот на этом табло свой шифр. Если шифр набран правильно, то раздастся звон, и тогда я вставлю свой ключ. После этого дверца откроется.
      – Это так сложно. В других банках все намного проще. – Удивилась Анна, но тотчас же замолчала, посчитав, что сказала она слишком много и не по делу.
      – В других банках и воруют чаще. – Высокомерно произнес охранник и с достоинством удалился, сложив с себя полномочия, когда дверца сейфа, наконец, открылась.
      – Я должна что-то за такое длительное хранение?
      – Нет, вы же платили за несколько лет вперед, так что все в порядке.

* * *

      Как Анна и предполагала, в ячейке, среди прочих предметов – ценных бумаг, денег и драгоценностей, оказался и пакет с документами. Она помнила этот пакет. Но только сейчас догадалась, что за документы в нем лежат, и, главное, кого из высоких начальников само наличие этих бумаг могло здорово тревожить. Нет, она не видела, как Вадим прошивал этот пакет, так он обыкновенно поступал со всеми секретными бумагами, но зато она делала другое – она принесла ему оригиналы тех договоров и номера зарубежных счетов, откуда поступали деньги, сделавшие впоследствие Вадима распорядителем крупнейшего фонда, а того человека суперсостоятельным чиновником высшего эшелона власти. У Анны была плохая память только на телефоны, да и то не на все, а все остальное она никогда не забывала. Она не забыла, что Вадим заставил ее стереть всю информацию из компьютера по этому договору, сам уничтожил карточки, переписку, где упоминался договор, залил тушью исходящую информацию из журналов. А потом заставил подготовить другой договор, где фигурировала другая разработка, совсем не из секретного института и совсем на другую – ничтожную – сумму… Она еще тогда поняла, что он обезопасил себя, уничтожая все следы своего причастия к этому делу… Он уничтожил даже финансовые документы. Анна помнила, как ругалась бухгалтерша, не понимая, куда делись ее важные бумажки…
      Вот значит, какой это пакет… Теперь совершенно понятно, кого он шантажирует или только собирается это сделать.
      Анна не решилась вскрыть запаянный целлофаном небольшой пакет, чтобы убедиться в своих догадках, а торопливо сунула его в свой кейс. Подумав, она взяла из ячейки все, что там находилось. Затем внесла в кассу плату за пользование сейфом еще на год вперед, не поверив клерку, что все уже оплачено. Она и сама не знала, зачем это сделала.
      Она не стала оставаться на ночь в гостинице, а, поужинав в недорогом ресторанчике, через пару часов была уже на пути в Германию.

      – Мадам, Клайм, ваша почта. – Тереза положила на стол большую пачку газет, писем, журналов, рекламных проспектов…
      – Да, Тереза, спасибо. – Энн Клайм отложила в сторону уже сверстанный ноябрьский номер журнала. – Оставьте мне личную почту, а все остальное разберите сами, я тороплюсь – мне сегодня встречать гостей.
      – Это редакционные гости?
      – Нет, Тереза. Так вы отобрали мою почту?
      – Вот, только одно письмо. Его принесли сегодня утром с курьерской почтой.
      Длинный белый надушенный конверт… приятный аромат мужской туалетной воды… наклейка с набранным на компьютере адресом редакции журнала «EVA» и ее имя ANN KLIM. Не вскрывая конверт, она положила его в боковой карманчик кейса, встала из-за стола, и стал одеваться. Уже в пальто, постояв в некотором раздумьи, она вернулась к столу и вытащила этот конверт из кейса.
 
      После обычного обращения – небольшой текст всего в треть странички.

       "… удивлен, что ты осталась жива после этой истории. Но даже не испытываю от этого разочарования, хотя в последний момент даже хотел убить тебя, однако совсем не по той причине… Каюсь.
       … не ожидал, что после погрома, который тебе устроили мои ребята, ты выпустишь еще хоть один номер. Неужели у тебя еще остались деньги после погашения долга за дачу? Жаль, что это была не твоя дача… Или брат все еще не предъявил счет?
       Ты помнишь? СИЛЬНА, УМНА, ХИТРА… Так я говорил о тебе. Мне надо тебя бояться?"

      Последня фраза была подчеркнута красным фломастером. Подписи под письмом не было.

* * *

      – Что ты будешь делать с этими документами? – Таким вопросом Максим встретил Анну, когда она вернулась из Лондона в Биелефельд.
      – Я думала об этом все время, пока была в Лондоне. Сначала я хотела их сжечь там же, лишь выйдя из банка, но потом приняла другое решение – послать с курьером в Москву.
      – Пожалуй, так будет вернее. Бумажки надо отправить – это важно и для твоего спокойствия. Только не подписывайся. Они ребята крутые, я думаю, особо разбираться не будут, с ними лучше не связываться, я то знаю, что ты тут не причем, но ведь они не знают. – Максим задумчиво повертел в руках пакет. – Советую – не вскрывать. Там внутри – я чувствую это наощупь – пакет упакован по всем правилам секретной переписки – прошит нитками, залит клеем и скреплен печатью. По нему видно не только то, что его не вскрывали, но и то, что в таком виде пролежал он в сейфе не один год. Так что, все в порядке, тебя не заподозрят в том, что ты проявила неуместное любопытство.
      – Вряд ли мне нужно подписываться… А вот координаты нужного человека ты сам найдешь. Фамилию я сообщу тебе перед отъездом. И ты, я думаю, очень удивишься.
      – Я так не думаю.
      Она надолго замолчала. Молчал и Максим.
      – У тебя есть надежный курьер?
      – Самый надежный. И ты с ним хорошо знаком. – Немного смутившись, произнесла она и отвернулась, ожидая то ли вопроса, то ли ответа.
      – А как же твой друг из Швеции? Он ведь так и не дождался тебя там, в Москве.
      – А что меняется? Он остается моим другом, я друзей не меняю.
      – Да, меня еще вот что интересует – презентация твоей книги? Почему ты не захотела ее проводить?
      – Она несколько запоздала, но главное не в этом, просто отпала всякая необходимость. Уже перед отъездом – я не посчитала нужным тебе говорить – в газете появилась статья некоего Станислава Круглова, он написал, что слухи о том, что Энн Клайм не является автором своих книг – обыкновенный рекламный трюк.
      – Да, конечно, ты сама решаешь, нужна она тебе или нет. – Он помолчал, словно решая, задавать ей следующий вопрос или нет. – А как ты поступишь с этими драгоценностями из сейфа, деньгами?
      – Драгоценности положу обратно в ячейку сейфа, а деньги? Ну, скорее всего, пущу в оборот… Кстати, я даже воспользуюсь его счетом – он оказался на предъявителя. А потом… Потом, когда Вадим Борисович еще раз меня отыщет – а он обязательно отыщет – верну ему. Зачем мне его деньги, да и все остальное… Верну, но, разумеется, с вычетом суммы за сожженную им дачу, за разбомбленый офис, за смерть Варвары… Да и за мой моральный ущерб. – Она смутилась, словно сказала что-то недостойное. – Да, кстати, а где же наша Клементия?
      – Клементия скоро вернется с прогулки по магазинам. – Оживился Максим, не пытаясь продолжать неприятный для Анны разговор. – Она так рада, что ты и ее пригласила к себе в гости.

* * *

      – Нам завтра уже уезжать, а я до сих пор не увидела ваши книги, почему вы не покажете свою библиотеку? Это секрет? – Клементия вопросительно взглянула на Анну.
      – Нет, не секрет. Просто никто из вас до сих пор не поинтересовался моими книгами. А книги есть и в этой комнате. Я тебе сейчас не только покажу, но и подарю. – Анна встала из-за стола и подошла к книжным стеллажам. Она сняла с полки несколько книг и веером разложила их перед Клементией.
      – Ой, – воскликнула Клементия, разглядывая одну из книг с ярко-синей обложкой и раскрывая ее, – так я читала такую, помните, комиссар, – она обратилась к Максиму, – это как раз та самая книга, которую я все время читала то на работе, то дома.
      – Вот как? Энн Клайм? – Максим протянул руку и взял книгу у Клементии. – Интригующее название «Как не выйти замуж за негодяя». Так значит, Энн Клайм? Анна Климовская… – Он поднял глаза на Анну.
      – У женщины должна быть тайна. К тому же, я ведь теперь буду писать только детективы.
      – В той книге, кажется, не было конца? Не так ли, Клементия? – Весело спросил Максим, с явным удовольствием поглядывая то на нее, то на Анну.
      – Кстати, а чем же она кончается? – Клементия, считающая себя девушкой основательной, не любила оставлять дела незавершенными. – Так чем? – Почти требовательно повторила она свой вопрос.
      – Бери, дочитаешь. Но она, как оказалось, не закончена. – Вздохнула Анна. – Эта книга скоро выйдет в новой редакции. С криминальным сюжетом.

      В середине ноября на имя Энн Клайм пришел конверт. Письмо было коротким.

      "… Ты удивишься, но и я был некоторым образом причастен к поиску этих документов. Самое удивительное во всем этом, что мне шли постоянные подсказки, но я это понял так поздно.
      Подсказка первая – книга.
      Твоя книга, на которую мы, конечно же, не обратили никакого внимания на месте автокатастрофы небезызвестного тебе В., еще в начале сентября… Ну, кто ж мог предполагать, что нужно было просто почитать эту книгу…
      Подсказка вторая – Анна. Дама, не пожелавшая сообщить свою фамилию… С которой я случайно знакомлюсь… И опять я не понял, что ты была той отгадкой…
      Подсказка третья – Клементия. Она в течение нескольких дней читала эту же книгу у меня в офисе. Кстати, и я в нее однажды заглянул. Однако понял, что это грустная и, конечно же, вымышленная от начала и до конца любовная история.
      Подсказка четвертая – Вадим. Назвавшийся Станиславом Кругловым. Он приходил ко мне в офис и просил заняться его делом. Мне же было некогда узнать, что же это за дело, так как у меня была полная загрузка и я ему, в общем, отказал. А ведь он, как мне помнится, просил отыскать ему его бывшую сотрудницу… Я завел на него папку, но…
      И только когда я приехал в Москву с тем пакетом я вдруг понял, что это могут быть именно те документы, о которых мне говорил мой бывший начальник… Он просил меня помочь ему в их поиске, а я ответил ему – чуть позже, я сейчас занят другими более важными пока делами. Вот, болван …
      Ну, а в Москве, когда я развернул оберточную бумагу, в которую ты сверху упаковала тот пакет и фамилию человека, которому надо этот пакет передать, то…
      Получается, что ты обо всем знала…»
      «Комиссар Мэгре».

      Ну, как я могла не знать обо всех делах своего шефа, ведь я была его секретаршей. Первоклассной секретаршей, как он любил говорить… Идеальной. Вот только не знала я, что к этому буду так причастна…

      «…А пакет я отдал все-таки Вадиму, вернее, переслал ему на лондонский адрес курьерской почтой. Это по его же просьбе. И пусть сам выкручивается. А сделал я это всего лишь ради безопасности его маленькой дочки.»

      Анна вздохнула и дочитала письмо. Особенно долго читала она последнюю его строчку:

      «Я буду ждать тебя в Москве. Приезжай. И ты напишешь новую книгу. Про новую любовь…»

      Приеду, обязательно приеду… Анна поцеловала листок и взглянула на свое отражение в зеркале – женщина напротив улыбнулась ей и при этом довольно глупо…