6

Флейшман. Ямайка

Плавание было обычным. Даже сказать о нем особенно нечего. Это про первое морское путешествие можно распинаться часами. Когда же все это становится будничной работой, то всевозможные мелочи, еще недавно потрясавшие и казавшиеся чем-то из ряда вон выходящим, воспринимаются неизбежной рутиной.

Все, что можно считать новым для меня, – это Новый год. Первый, встреченный не за столом в хорошей компании, а на борту бригантины посреди моря. Да и то, некое подобие стола организовать удалось, что до компании, так такую стоило поискать среди любых морей и времен...

Все прочее было привычным, многократно испытанным и пережитым.

Менял направление и силу ветер. Долго пришлось идти в крутом бейдевинде. Скорость была небольшой. Команда порядком измучилась. Но часть пути ветер был почти попутным, и мы несколько отдохнули.

Шторм тоже довелось испытать. К счастью, не шторм, а штормик. Небольшой, ничем не напоминающий недавний ураган. Ничего страшного. Разве что досадно за задержку.

И был штиль. Целый день мы болтались на одном месте. Подобный каприз погоды еще хуже шторма. Паруса свисают никуда не годными тряпками. Море гладкое, словно стекло. Солнце парит с небес. Палуба раскалена. Не хватает ни питьевой воды, ни воздуха для дыхания. Главное же – ощущение собственной беспомощности, невозможность продолжить плавание. Сиди и жди, пока некто наверху решит ниспослать хотя бы легкий ветерок.

Но тот, в чьей власти погода, не торопился. Или просто больше прислушивался к молитвам других, просящих о безветрии, безмятежности и тишине. Его тоже можно понять. Сколько людей, столько мнений о том, что должно твориться сейчас на дворе.

Вольготно фантастам описывать в будущем погоду по заказу! Сразу возникает невольный вопрос: заказывать-то будет кто? У кого язык лучше подвешен или денег побольше? Так сказать, расценки на текущий день, а еще лучше – аукцион. Три тысячи за дождь, кто больше? Что? Три с половиной за малую облачность? Раз! Два! Три! Принято!

Я бы заплатил из своего кармана больше, лишь бы не стоять посреди моря одиноким памятником парусному флоту. Но таможня закрыта, и некому дать на лапу. Придется ждать общей очереди.

Очередь же оказалась долгой, хорошо – не бесконечной. Как в полузабытые совковые, а еще лучше – в перестроечные времена.

Нас старательно выдерживали на одном месте день, вечер, практически всю ночь. Свист запрещен на всех кораблях, но тут матросы пробовали свистеть, высвистывая ветер. Когда не помогло – царапали мачту, посылали марсового наверх, дабы тот то пытался дуть, то стучал по обвисшему парусу поварешкой. Никакого толка. Только под утро воздух слабенько тронулся с места. Едва-едва, не ветерком, а дуновением, скорее даже, легким дыханием всемогущего существа.

Весь день люди ходили полусонные. Нет, работы велись, только без спешки и напряжения. Как всегда, когда не торопят обстоятельства.

Но вот чуть шелохнулись паруса, дрогнул безжизненно висевший флаг, и корабль без сигнала пробудился от сковывавшей его полудремы. По палубе прошлепали босые матросские ноги. Еще минута – и послышалось слаженное пение, практически всегда сопровождающее работу с такелажем. Этакие варианты знаменитой русской «Дубинушки». Разумеется, не с таким мотивом и другими словами, но созданные с той же целью. Сплотить людей для совместной работы, придать им определенный ритм, дабы обойтись без надсмотрщиков и прочих дирижеров-барабанщиков. Барабан ведь в армии тоже с конкретной целью появился, дабы бравы ребятушки шли в ногу, а не кто в лес, кто по дрова.

Бригантина медленно заскользила по темной воде. Какой ветерок, такая и скорость. Но мы были рады и этому.

Потихоньку зефир крепчал. Зарозовевший восток застал нас в уверенном движении к цели. Чуть покачивался корпус корабля, о чем-то шептал ветер в снастях, раздавались бодрые голоса моряков, и не хватало только песни. Не нынешней, а из тех, которые так любил исполнять оставшийся на «Вепре» Женя.

Впрочем, она звучала у меня в душе. Знакомая с детства, навевающая определенный настрой. Не расслабляющая, как более поздняя попса, напротив, мобилизующая на битвы.

...Порою поневоле жалеешь о несовершенстве здешнего мореходства. В прежние, вернее, будущие времена я несколько свысока смотрел на прозаические суда, пришедшие на смену красавцам-парусникам. Сейчас же был не против иметь в своем распоряжении какое-нибудь корыто на дизельной, а то и на паровой тяге. Во сколько раз сократилось бы расстояние!

Да где же его взять! Мы, наверное, смогли бы изготовить примитивную паровую машину. Только первые пароходы доставляли командам больше хлопот, чем уже достигшие определенного совершенства парусные красавцы.

Твену было легко описывать прогресс на пустом месте. Бумага стерпит все. На самом деле одно тесно связано с другим, а любой механизм неизбежно проходит многолетнюю стадию доводки и совершенства. Знать, как и что действует, – это одно, а вот сделать...

Знаю о самодельных машинах и даже самолетах в мое прежнее время. Только помню и о имеющихся материалах, готовых двигателях и многом другом, чего сейчас нет и быть не может. Время еще не подошло. Не из чего и нечем делать сложные механизмы. Даже простейшие – и то проблема. Окажись на нашем месте какой-нибудь Сайрес Смит, сомневаюсь, что реально он сумел бы сделать многое. Жизнь не роман, а через эпохи не прыгнешь.

Авиация появилась отнюдь не благодаря братьям Райт. За четверть века до этого ничего они сделать не смогли бы. А потом время настало. Не было бы Райтов, появились бы другие.

Мы же не Райты. И эпоха не та. Не располагающая к кардинальным техническим усовершенствованиям. Так, что-то по мелочам сделать можно. В целом же приходится довольствоваться тем, что есть.

Привыкли. Человек привыкает ко всему. Если успевает привыкнуть. Мы успели. Повезло. А кому-то – нет. Но так всегда бывает в жизни.

В итоге долгого пути мы потихоньку подошли к Ямайке. Подошли по-воровски, ночью. Это уже от нашего времени, осторожность, возведенная в квадрат. Манера людей, которые редко что делают открыто, больше тайком да исподтишка.

Берег мы видели в отдалении, определились, опять отошли мористее и уже в кромешной (новолуние!) темноте подкрались к нему опять.

Как было решено заранее, отправиться на остров пришлось мне. Признаться, чувствовал я себя не очень хорошо. Ночью на шлюпке к невидимому берегу, рискуя налететь на риф, это не по спокойному пруду с барышней.

Но море тоже отнюдь не было бурным. Оно едва дышало. С едва слышным плеском погружались в воду весла. Чуть поскрипывали уключины. Впереди тихо и равномерно звучал прибой. С суши не доносилось ни лая собак, ни людских голосов.

До ближайшего жилища было не меньше мили. Собаки на таком расстоянии ничего не чуют, а люди в нынешние времена и в здешних местах по ночам спят.

Я поневоле вспомнил рассказ Командора о городе его детства. Портовый прибалтийский город в окружении песчаных пляжей. И каждый вечер пограничники проводили по песку контрольную полосу. Не то для того, чтобы в страну не забрались чужие диверсанты и шпионы, не то для того, чтобы из нее не выбрались свои диссиденты и просто недовольные граждане. А то, что им еще было плыть и плыть до границы территориальных вод, никого особенно не волновало.

Если бы местные прибегали к подобной форме защиты, о высадке не могло быть речи. К счастью, до понятия границ, которые обязательно должны быть на большом висячем замке, здесь еще никто не додумался.

Максимум, если наши предположения о засаде были справедливы, берег мог патрулироваться конными разъездами. Да и то исключительно в дневное время суток. О ночной полноправной службе местные, на наше счастье, понятия не имели. Да и сил на островах у всех крайне мало. Где уж тут перекрыть все подходы?

Время терять не годилось. Малолюдье способствовало тому, что большинство людей (про рабов не говорю) знали друг друга. Разумеется, тех людей, которые жили в местных городках.

Шлюпка ткнулась в песок, прерывая мои размышления.

Теперь начиналась моя сольная партия. Еще перед высадкой Костя Сорокин предлагал мне взять в помощь пару матросов. Как будто что-то можно сделать в данной ситуации числом! Я же не воевать пришел. Одному как-то незаметнее.

Но это в теории. Когда шлюпка отошла, почти мгновенно скрываясь во мраке, я почувствовал себя таким одиноким, каким, наверное, не чувствовал на всем протяжении нашей одиссеи. Разве что в самом ее начале. Тогда мы с Леной вдвоем блуждали по превратившемуся в ловушку острову и не знали, выберемся ли живыми из этой переделки.

С момента же присоединения к группе Кабанова я постоянно ощущал рядом чье-нибудь дружеское плечо. Ну, ладно, не всегда дружеское, так приятельское. Мы ведь все со временем превратились в невольных приятелей, объединенных более-менее общим прошлым и нынешней судьбой.

Почти все. Или все, кто дожил до сегодняшнего дня.

В памяти всплыло перекошенное лицо Грифа, а спину словно вновь обожгло кнутом. Как ни старайся забыть, порой все равно накатывает такое, что хоть волком вой.

Да и наше кажущееся благополучие отнюдь не означает, что этот век стал для нас своим. Как и мы не стали полностью своими для этого века.

Лишнее доказательство тому – мое нынешнее настроение. До тех пор пока мы находились на ставшем временным пристанищем Гаити, я чувствовал себя более-менее сносно. Здесь же, на враждебной Ямайке, душа поневоле просилась в пятки. Ощущение было как у горожанина, внезапно очутившегося посреди дремучего ночного леса. Каждый куст таит угрозу. В тени деревьев прячется кто-то таинственный и зловещий. Идешь, не зная, с какой стороны ждать беды.

А ведь мы прожили здесь больше полутора лет!

В темноте мне не сразу удалось найти знакомую дорогу к усадьбе. Скорее, даже не дорогу, намек на нее. Идти по ней при ночном освещении было трудновато. Приходилось непрерывно следить, чтобы не сбиться. Да уж лучше так... Поверх камзола на мне был плащ. Не потому, что ночи стояли холодные. Реально местные жители напяливали на себя гораздо больше, чем требовала погода. Зато под плащом можно было надежнее укрыть от случайного взгляда пистолеты.

Никогда раньше не любил оружия. Сейчас же до того привык к нему, что без него чувствовал себя словно голым. Когда у каждого жителя при себе нож, сабля или шпага, в зависимости от общественного положения человека, то поневоле хочется иметь что-либо смертоносное.

Один из итогов наших скитаний – все мы теперь более-менее сносно владели клинком и пистолетом. А уж пустить носимый арсенал в ход стало привычным, как, скажем, выкурить трубочку после чашки кофе.

И никаких кровавых мальчиков по ночам. Лишь вначале еще приходили кошмары. Сейчас чужие жизни, прерванные в одночасье своей рукой, были такой никчемной мелочью, что не стоило и вспоминать. Как раньше не вспоминали прихлопнутую муху.

Вдуматься – до чего мы опустились! Никогда бы раньше не поверил, что смогу проткнуть человека насквозь, словно букашку. Ни раскаяния от содеянного, ничего. Ведь убиенный поступил бы точно так же и тоже не испытал бы в результате никаких мук совести. Разве что минутное удовлетворение от содеянного.

Боюсь, доведись нам вернуться в родной двадцать первый век, и мы уже не смогли бы вписаться в него полностью. Таким, как мы, там только одно место – за решеткой. На страх прочим заключенным и охране. Эти привычки уже не переделать...

Было небольшое ощущение потерянности да чуточку страшновато без спутников рядом. Не так, чтобы очень, в общем, терпимо. Вначале показалось, будет намного хуже. Потом понемногу притерпелся. Раз мы притерпелись к чужому времени и нравам, то уж к ночной дороге...

Хищники здесь не водились, разве что двуногие, однако последние предпочитали вести дневной образ жизни. Говоря проще, несмотря на мелкие страхи, добрался я благополучно.

Единственное – едва не взбрыкнул сторож. Не сразу узнал, каналья. Пришлось рявкнуть на него в лучших флибустьерских традициях. Хоть обошлось без выхватывания пистолета.

– Прошу простить, ваша милость. В темноте не разглядел. Тут все ждут появления Санглиера, вот и приходится быть настороже, – сразу залебезил охранник.

– Ладно, прощаю, – сменил я гнев на милость. – Тут экипаж сломался, пришлось пешком переть, а еще твои фортели...

Про экипаж я сказал с умыслом, дабы с ходу пресечь ненужные вопросы.

– И далеко? Может, людей послать? – деланно забеспокоился сторож.

– Не надо. Рассветет – сами управятся, – барски отмахнулся я. – Лучше хозяина разбуди. Не торчать же мне на пороге!

Минут через десять я уже сидел с владельцем «фазенды» эсквайром Робинсоном. Эсквайр выглядел заспанным, несколько недовольным. Недовольство хозяина имело временный характер. И связано было единственно с поздним, вернее, чересчур ранним часом моего появления.

Эсквайр Робинсон уже получил от нас столько денег за мелкие услуги, что иной причины для недовольства у него быть не могло.

– Кофе?

– Не откажусь.

Мы терпеливо подождали, пока слуга, такой же заспанный, как хозяин, не внесет две чашки ароматного напитка.

Пока длилось молчаливое ожидание, Робинсон окончательно пришел в себя и теперь выглядел как подобает англичанину. Бесстрастно и деловито. От недовольства же, как и следовало предполагать, не осталось даже следа.

– Чем обязан столь... – эсквайр чуть замялся, пытаясь определить, является ли мой визит слишком поздним или слишком ранним.

– Исключительно по делу, – не стал дожидаться я.

Ну, не родился я британцем. Что поделать?

– Нас интересует «Дикая кошка», – уточнил я.

– Я вам уже передавал все, что знаю. Но... – Робинсон немного помялся. – Сколько помню, вы предупредили, будто скоро уходите в метрополию. А сейчас весь остров только и говорит об ожидаемом налете Санглиера.

Значит, все же ожидаемом... Впрочем, сторож говорил о том же.

– Сильно ждут? – как можно небрежнее поинтересовался я.

– Как сказать? Стянули в Кингстон целую эскадру. Из жителей организовали ополчение. Город охраняется со всех сторон. Даже берег на большом протяжении патрулируется днем конными жителями.

Все, как предполагалось. Хорошо, что подобный вариант событий был предусмотрен, и моя высадка состоялась ночью.

Другим выводом из сказанного было то, что в похищении замешан не только Ягуар, но и губернатор. Вряд ли подобные меры приняты для защиты одного пирата, вне зависимости от его титула и подлинного положения в свете. Нет, раз нас здесь так ждут, то это лишь потому, что лорд Эдуард и Чарли поддержали план флибустьера, если не сами выдвинули его.

Робинсон смотрел на меня выжидающе, пытаясь по выражению лица определить, насколько правдивы слухи.

– Интересно... – протянул я. Надеюсь, мое лицо осталось бесстрастным в лучших местных традициях. – А почему Санглиер должен напасть? Что-нибудь про это говорят?

Робинсон развел руками и только потом пояснил:

– Ничего.

Вот уже тайну научились блюсти, сукины дети. Но скажи кому-нибудь из жителей о подлинной причине напасти, еще непонятно, поддержат ли островитяне свое руководство или демонстративно умоют руки. Все же на дворе семнадцатый век, и спецоперации по захвату заложников в общественном сознании не котируются. А до выкупа, который руководство собирается стрясти с Командора, никому дела нет. Все равно делиться с населением никто не станет.

– «Кошка» в порту? – осведомился я.

Собственно, это был второй, а по важности – первый вопрос, из-за которого я оказался здесь.

– Уже давно не было. Если не пришла в последние два дня...

– Нам надо знать точно.

За все время беседы ни Робинсон, ни я не помянули Командора в качестве знакомого. У стен тоже бывают уши. Истина настолько банальная во всех веках и во всех странах, что не хочется даже говорить.

– У меня как раз с утра дела в городе. Заодно посмотрю, не вернулся ли фрегат, – эсквайр позволил себе некое подобие улыбки.

Я положил перед ним толстый кошелек с монетами, а потом неожиданно для себя сказал:

– Я поеду с вами.

– Не надо, – твердо, словно Кислярский в небезызвестной книге, произнес Робинсон.

В ответ на мой взгляд эсквайру пришлось пояснить причину бесповоротного отказа.

– У въездов в Кингстон выставлены заставы. Они задерживают не только подозрительных, но и всех не знакомых им лиц. Сам город тоже патрулируется. Власти вбили себе в голову, будто кто-то из местных снабжает Санглиера информацией.

На лице эсквайра, пока он просвещал меня, не возникло и тени улыбки.

Обычные в мои далекие грядущие времена меры сейчас казались чем-то экстраординарным. В Эдуарде или в Чарльзе явно пропадал крупный организатор, пытливым взором всматривающийся в глубь веков.

– Вы надолго в гости? – с подтекстом спросил Робинсон.

– Примерно на сутки. – Шлюпка за мной должна была прийти следующей ночью, если позволит погода. В случае же шторма или каких неурядиц возвращение откладывалось на несколько дней.

– Тогда оставайтесь в доме. Отдыхайте, пока я съезжу по делам, – словно само собой разумеющееся предложил эсквайр. – А ближе к вечеру вернусь, и мы обязательно поговорим.

– У меня бричка неподалеку сломалась. – Показалось, что за дверью скрипнула половица, и я решил подстраховаться с легендой. – Вы тогда скажите кучеру, чтобы как починит, ехал домой. А я погощу у вас, вечерком же, надеюсь, прогуляемся вместе.

– Обязательно. – Робинсон оценил мой маневр, и в его глазах мелькнула легкая усмешка.

Половица по ту сторону дверей скрипнула опять, но так, будто кто-то удалялся восвояси.

Эсквайр едва заметно подмигнул. Неужели ожидал этого?

Захотелось вытащить пистолет и посмотреть, кто там такой шустрый, но разве в чужой монастырь ходят со своим уставом? Вдруг уважаемого хозяина устраивает известный соглядатай, коль на его месте может оказаться неизвестный?

Обстановочка...

7

Леди Мэри. После урагана

Все в мире относительно. «Дикой кошке» повезло значительно меньше, чем «Вепрю», «Лани» и многим другим кораблям и судам, попавшим в ураган. И, одновременно, значительно больше, чем многим другим, навечно сгинувшим в капризной морской стихии. Другими словами, она не утонула, хотя была близка к этому. Но – тут уже сказалось невезение – потеряла все мачты.

Теперь фрегат дрейфовал по воле ветра и волн. Выглянувшее солнце весело играло на морской глади. Посреди бескрайней водной пустыни виднелся одинокий корабль. Странный у него был вид. Корпус как корпус. Навес гальюна под уцелевшим (только самый конец обломан) бушпритом, два ряда закрытых пушечных портов вдоль бортов, кормовая настройка, вздымающаяся над прочей палубой. Вроде привычная картина. Только вместо мачт сиротливо и неприкаянно торчали три жалких обрубка. Ни один из них не доходил даже до того места, где должен размещаться нижний рей. Матросы кое-как пытались смастерить нечто, куда можно натянуть паруса, однако высота обрубков была настолько мала, что в любом случае ни о каком настоящем управлении речь даже не шла. Разве что в самом примитивном виде. Не столько куда-нибудь добраться, сколько суметь хотя бы отвернуть от опасности в виде скалы или рифа. Если таковые окажутся на пути.

Том работал вместе со всеми. Так и не просохшая после штормового аврала одежда неприятно липла к телу. Но это полбеды. Теплое даже поутру солнце обещало быстро высушить и полотняную рубаху, и такие же штаны. Гораздо хуже, что промок кисет с табаком. И не было времени, чтобы высушить курево.

Попробуй отвлекись! Попадет от своих же товарищей, а если заметит боцман или кто из офицеров, не говоря о самом Коршуне или Ягуаре, беды не оберешься. Хорошо, коли дело закончится добротной зуботычиной или ударом линьком. За отлынивание от работы полагаются как минимум кошки, но вполне можно испытать и протягивание под килем, а то вообще взмыть к небесам в пеньковом галстуке. Мир устроен до обидного просто. Награды не дождешься, хоть тресни, а наказание получить – всегда пожалуйста.

На палубе привычно орал, поминая всех чертей, боцман Джордж. Пожилой, однако по-прежнему здоровый, с пудовыми кулаками. Старый моряк, помнивший еще времена Моргана, а теперь после перерыва вновь вышедший в море.

То и дело объявлялся кто-нибудь из офицеров. Заросший бородой едва не от глаз штурман Анри, из тех, кто ходил с Коршуном, еще один бывший французский флибустьер, которого почему-то предпочитали звать по фамилии Пуснель, и трое британцев. Звероватого вида Артур, совсем молоденький помощник штурмана Крис и канонир Роб, еще недавно служивший в регулярном флоте. В общем-то, довольно разные люди, хотя вели себя одинаково. Бросали несколько злых слов, грозили карами, не столько небесными, сколько конкретными, немедленными, а Артур в придачу показывал кулак, величиной с полголовы.

Оно понятно. Господа с юта всегда вели себя высокомерно. Считали, что осчастливливают простых моряков уже самим фактом обращения к ним. А чтобы парни с бака не умерли от невиданного счастья, сводили обращения к набору брани и угроз.

Если уж совсем честно, то Пуснель был попроще и попонятнее, все-таки начинал когда-то юнгой, а в офицеры вышел недавно. Нет, ругался он не меньше остальных, только от своего, пусть и бывшего, собрата переносить фразочки было легче.

И уж вдвойне обидно выслушивать Криса. В море без году неделя, а туда же – корчит из себя бывалого моряка и на парней смотрит, словно перед ним не просоленные всеми штормами матросы. Так, портовская шваль, не умеющая отличить киля от клотика.

Курить Тому хотелось нестерпимо. Трудился, а сам воображал, с каким наслаждением сейчас бы сунул в рот мундштук трубки и сделал жадную затяжку.

Трубка была с собой. Затяжку сделать было невозможно. Не горит мокрый табачок, и точка.

– Покурить бы, – не выдержал Том, обращаясь к своему приятелю Сэму.

– Да. Неплохо было бы, – кивнул Сэм и вздохнул так, будто втягивал в себя желанный дым.

– Может, у тебя табачок при себе? – Том перевел вопрос в деловую плоскость.

– Да. Табак при себе. Только мокрый, – Сэм досадливо сплюнул. Ветерок едва не отнес плевок на его же штаны.

Обрадовавшийся при первых словах, Том быстро помрачнел при последних.

– Вот и у меня промок, – поведал он.

Хотел добавить, что неплохо бы разложить и просушить драгоценное зелье, но тут рядом возник Артур, и разговоры пришлось спешно прекратить.

Офицер остановился чуть в отдалении, окинул обоих парней ледяным взглядом. Стек методично похлопывал о ботфорт. Мол, нечего отвлекаться от дела. Работать надо.

«Вот ведь черт!» – досадливо подумал Том. Вслух он ничего говорить, разумеется, не стал.

На квартердеке Коршун не вынимал изо рта короткую трубку. Его грызла злость. На моряков, которые до сих пор возятся с починкой, на ураган, на судьбу. Даже на Ягуара, втянувшего всех в откровенную авантюру.

Милан никак не мог забыть предыдущее столкновение с Командором. Нет, отомстить хотелось. До ломоты в скулах хотелось. Но отомстить так, чтобы при этом не подставиться ненароком самому. А тут... Санглиер наверняка вычислил виновных. И если Ягуар для всех остался загадкой, пустым именем, то уж Коршуна кто-нибудь узнал наверняка. Немудрено узнать достаточно популярную в Архипелаге личность!

Вначале бывалому капитану было просто некуда деться. Петля здесь, петля там, никакой разницы. Оставалось следовать предложению сэра Чарльза в надежде, что толстяк сдержит слово и потом отпустит на все четыре стороны.

Новый план чем-то понравился Милану. Дело было не в бабах Командора. В выкуп не верилось. Уж кто-кто, а Санглиер найдет другой выход и отплатит похитителям вдвое большей монетой. Но вот сундуки с добычей...

Даже по скромным прикидкам золота и драгоценностей у Командора было столько, что вполне должно хватить на безбедное существование в любой стране Европы. Переменить фамилию, обосноваться в местах, где ничего не знают о предыдущих проделках, – разве не достойный выход из ситуации?

В составе команды фрегата было не больше трети тех, кто ходил с Коршуном на «Магдалене». Вроде немного. С другой стороны, перевес не настолько важен. Главное – правильно подловить момент и нанести удар тогда, когда его не ждут. Решительно, без колебаний, не оставляя свидетелей, которые могут донести британским покровителям, куда подевался тщательно снаряженный фрегат. Мало ли кораблей безвестно исчезает в морских просторах? Заодно навеки перестанет маячить засвеченное имя. Кто сумеет догадаться, что бывший капитан и нынешний помощник на самом деле уцелел?

Но разве пришла в голову мысль об очередном коварстве Командора? Его слуга уверял, будто богатства аккуратно сложены в сундуках. Бери – и владей. Вместо этого вышел пшик.

Вновь вспыхнула злость на Пьера. Быть слугой и не знать, где хозяин держит свои сокровища! Ни принять, ни понять подобное разгильдяйство Коршун не мог.

Так хорошо было задумано и накрылось из-за одного дурака!

– Боцман! – рык бывшего капитана пролетел над палубой.

Джорджа уговорили принять данную должность лично лорд Эдуард и сэр Чарльз. Более того, они особенно наказывали подчиняться только леди Мэри, иначе говоря, Ягуару (боцман был посвящен в тайну). В самом же крайнем случае – охранять дочь благородного лорда.