Маханул так же, как и первый бокал, залпом, второй.
      И рухнул на пол, пьяный в дым. Хорошо, что на полу мягкий ковер…
 

* * *

 
      Разбудил Фатеева звон посуды на кухне и запах жарящейся яичницы с беконом. Запах отозвался в желудке омерзительным спазмом, а звон посуды грянул колоколом в голове. «Какого хрена? Чего ей не спится?» - ворочались в голове тяжкие, как свинцовые шары, мысли. Ворочались и гулко бились о чугунную пустоту черепа, порождая новые спазмы в желудке и вспышки боли в затылке.
      – Оля! - попытался позвать он. Но слова застряли в горле, сухим песком обдирая глотку. Вспомнил… Приподнялся на локтях, обвел комнату мутным взглядом. Мысли не успевали за зрением, тяжко перекатывались в пустом черепе, соприкасаясь со стенками и друг с другом, порождали в голове глухой гул.
      – Бля-а-а-а… - то ли простонал, то ли промычал Алексей.
      Взгляд нашарил на прикроватной тумбочке бутылку боржоми, покрытую капельками конденсата. Алексей неувереннными движениями скрутил с бутылки пробку и присосался к горлышку, как к живительному источнику припадает верблюд, на голом энтузиазме пересекший пустыню Гоби. Высосав почти половину, он уже осмысленнее смог осмотреться вокруг.
      Комната была незнакомой. Просторная и светлая, без лишней мебели. Просто спальня. Для гостей скорее всего. Неуютная. Не обжитая: все на своих местах, расставлено в безупречном порядке, ни на миллиметр ни сдвинуть, не нарушив гармонии. «Хых, - толкнулось в голове, - фэн-шуй рулит, однако».
      То ли от холодной минералки, то ли от гармонии, навеянной древней китайской наукой, в голове прояснилось. Мысли не колотились судорожными пленниками о стенки черепа. Желудок не просился на свободу. Притаился, гад. Выжидал подходящего момента.
      Допив минералку, Алексей поставил бутылку на стол и спустил ноги с кровати. Ступни коснулись чего-то мягкого, приятно пружинистого. Осмотревшись по сторонам, он увидел опрятно развешанную на вешалках одежду. Джинсы, футболка, мягкий блейзер с надписью слева на груди. На джинсах висели носки. Новые. И почему-то белые. «Ах да, одежда-то спортивная. Значит, и носки положено белые», - вспомнил Алексей. Подбитым псом доковылял до вешалок. Стащил джинсы и уставился на фирменные этикетки, налепленные где попало. «Новые», - даже не удивился, а констатировал начавший отходить от алкоголя разум. Тело же молча и деловито ободрало бумажки и нашлепки, просунуло в штанины ноги и вжикнуло молнией, едва не прищемив самое дорогое. Футболку он надевать не стал, с голым торсом пошлепал на запах еды.
      Желудок спазматически скакнул к горлу, и Алексей приказал ему:
      – Заткнись, гад.
      Квартира была большая, в двух ярусах. Пока он спустился на первый этаж, шлепая босыми ступнями по деревянным ступенькам винтовой лестницы, пока сориентировался по запаху, где кухня, прошло какое-то время. Тупо стоять посреди огромной гостиной и оглядываться по сторонам было, может, и интересно, но сначала следовало закинуть в пустой организм какой-нибудь еды. Нужно восстановить хоть часть сил, что вчера были так щедро выплеснуты Алексеем в поединке со злом, оккупировавшим старый дом за городом. Ну а потом уже стоило подумать о том, кто же виноват и что, черт возьми, делать.
      То, что Ольга не сама сиганула с моста, было фактом несомненным. В ее понимании самоубийство было грехом смертным. А значит, и поступить так она не могла. В ней очень сильна была жажда жизни и вера в Того, перед кем придется держать ответ. Алексея же, с его верой в изначальные силы, в Гром, Солнце и Молнию, Мать-Землю, она называла язычником. И была права. Это был ее выбор - верить в того, кто пришел после. Но сначала, считал Алексей, были силы природы, олицетворенные людьми в пантеоны богов. Эллинами и Романцами - вера в олимийцев-вседержителей, народов, не вкусивших гнилостной цивилизации Рима - в богов и духов, населявших Мать-Землю. Однако никакие божества не защищали человека и не управляли им. Боги, любые, только давали человеку жизнь и после смерти спрашивали: «Достойно ли прожил отмеренное»?
      Взгляд Фатеева бегло скользнул по комнате, ни на чем особо не задерживаясь. Он отметил, что и тут все расставлено и разложено в соответствии с правилами фэн-шуй. У мебели в гостиной даже не было острых углов, дабы поток «ци» беспрепятственно устремлялся от одного окна к другому. Острых углов не было и в самой комнате. Мягкие и скругленные очертания располагали, манили. «Присядь, отдохни, отринь размышления о бренном и насущном. Подумай о вечном». Насущным, однако, сейчас был душ, зубная щетка и кусок мыла. Душ контрастный. Мыло душистое, а полотенце, по возможности, вафельное. И стоило для начала разыскать ванную. А после уже завтраки и размышления о бренном и вечном.
      Но вдруг, как за ржавый гвоздь, взгляд зацепился за нечто, стоящее на низеньком плетенном из лозы столике. Камера… На столе стояла цифровая видеокамера, близняшка Ольгиной, или та самая.
      Алексей неуверенно подошел к столику, присел перед ним на колени, молча уставился на камеру, как на ядовитого гада, пытаясь загипнотизировать взглядом. Маленький цифровой «Панасоник» был нем и безжизнен. Осторожно протянув руку, Фатеев взял камеру, бережно, как хрупкую драгоценность. Откинул панель видоискателя и замер в раздумье. Его ли это аппарат? Конечно его, сомнений нет. Вот, в правом углу дисплея глубокая царапина - это когда он первый раз взял с собой Ольгу и оставил ее снимать события. Она испугалась и уронила камеру. Вот откуда царапина. Что он увидит, включив камеру? Он догадывался: на восьми гигабайтах памяти были запечатлены события вчерашнего дня. Не весь день, конечно же, только то, что происходило у дома. То, чего Алексей не знал. И, кажется, знать не хотел… Но включить и увидеть своими глазами то, что там происхоило, было просто необходимо. Ведь надо было решить две проблемы: первая - что дальше делать с домом и метущимися душами, там поселившимися, и второе - есть ли связь между домом и теми событиями, которые стали происходить вокруг Алексея с той самой минуты, как он приблизился к этой обители зла в сопровождении Ольги. Для начала надо было сделать так мало… включить воспроизведение.
      Палец неуверенно коснулся кнопки с маленьким зеленым треугольничком. Услужливый японский механизм предложил выбрать, какой файл будет воспроизведен. Их почему-то оказалось два. Алексей решил начать с первого. Зачем перескакивать? Хотя и странно, почему файлов два. Может, Ольга выключила, а потом снова включила камеру? «Разберемся по ходу», - решил Алексей.
      Ультраяркие цвета на дисплее резанули глаз. Все было каким-то ненастоящим, нереальным: ядовито-желтые листья, ярко-синее, с каким-то фиолетовым отливом небо и силуэт дома, смотревшийся на экране пятном чернил настолько глубокого черного цвета, что, казалось, сам свет, не отражаясь, тонул в нем без следа. Бесстрастная оптика и на этот раз осталась безответна к буйству сил, которые стремились взять верх друг над другом, поэтому Алексей увидел только, как его пригнуло к земле, как налетевший непонятно откуда ветер сорвал одежду, услышал голос Ольги, бормотавшей слова моливы, кажется, «Отче наш». Затем щелчки выстрелов, приглушенные маленьким динамиком рекордера, мир закружился в окошке видоискателя: камера упала на землю. Все закончилось. Изображение погасло. - Так, теперь второй посмотрим… - пробубнил под нос Алексей и включил воспроизведение второго файла.
      Темнота. Видимо, не хватало света для того, чтобы картинка стала отчетливой и ясной. Но вместе с тем создавалось впечатление, будто включенную камеру несли в руке по плохо освещенному помещению. Вот появилось яркое пятно выезда из гаража, несущий камеру на мгновение остановился, выйдя из полумрака. Ольга, конечно же это была она, привыкнув к свету, двинулась дальше. В ее прогулке от Арбата до Бородинского моста не было решительно ничего интересного. Но финал ролика, снятого Ольгой и срежесированного неизвестным постановщиком, захватил Алексея. Ольга установила камеру на ограждении моста и молча стала переходить проезжую часть, как зомби. В походке ее, обычно легкой и подвижной, была какая-то тяжесть. Неуклюже переставляя ноги, она подошла к ограждению моста на противоположной стороне, и, повернувшись к камере лицом, помахала рукой, как будто прощаясь. А потом просто перевалилась через перила. Так же молча и тяжко, как до этого шла к ограждению. Взвизгнули тормоза, несколько машин остановились у места происшествия. Пассажиры и водители кинулись к ограждению. Один из них бежал, на ходу снимая куртку. У тротуара он будто споткнулся о невидимую веревку, протянутую на уровне голени и, кувыркнувшись головой вперед, рухнул на тротуар, так и оставшись лежать на нем. По его лицу расползалась восковая бледность. Кажется, он что-то сломал. Потом Алексей увидел, как к камере шмыгнул тип, за несколько минут до этого вылезший из такси, протянул руку, и изображение снова пропало. Вышедший из кухни Олег застал друга на полу у столика. Тот раскачивался вперед-назад, зажав голову руками. Из уголков плотно зажмуренных глаз по щекам текли слезы. Алексей издавал тихое, зарождающееся где-то под сердцем рычание. Олег положил руку на плечо товарища. Тот встрепенулся и красными от слез глазами посмотрел на Олега.
      – Откуда? - только и произнес он.
      – Ее у того таксиста забрали. Свидетелей менты опрашивали, а эта крыса камеру им не показала. Только когда на него ребята надавили, отдал. Ладно, Леха, вставай. Пошли позавтракаем. Тебе сейчас горячего похлебать. Ты вчера нажрался в стельку.
      С двух стаканов. Совсем пить не умеешь.
      – Умею, - Алексей шмыгнул носом и поднялся. - Просто я вчера выложился почти полностью, вот и… - Ага, видел. Ты, это… прости, что сразу не поверил.
      – Завтракать мы не будем, Олег. Может статься, что завтрак этот будет для одного из нас последним. И вообще, мне сейчас лучше уехать отсюда. Прямо сейчас. Я, кажется, понял, что происходит. Они, кто бы они не были, убирают всех, кто соприкоснулся со мной после дома. У тебя попа нет знакомого? Тебе бы сейчас в церковь или лучше в монастырь. Там отсидеться, пока я не разберусь, в чем дело. - И уже поднимаясь по лестнице: - И всех, кто со мной вчера контактировал, тоже с собой возьми.
      – Куда, блин, возьми?! - возмутился Олег. - Я что, похож на религиозного фанатика, который перед каждым попом поклоны бьет? Да я в церкви был последний раз уж и не вспомню когда! Да я… я попов на дух не переношу! Ворюги они! - На себя посмотри! - проорал Алексей из спальни, натягивая блейзер. - Тоже мне, добродетель воплощенная! Собирай манатки и людям позвони. Референту своему. Секретарше. Охранника возьми. Того, поджарого с колючими глазами. И девочку, что вчера на ресепшене дежурила. Всех забирай и вали в церковь. И сиди, пока я не позвоню.
      – Да не поеду я! Когда я тебя в беде бросал? Ты меня что, обидеть хочешь? - Ага. Не бросал. Помню, - пробубнил Алексей под нос, шнуруя ботинок, - только втравливал. Пойми ты, дурья голова, ты мне только мешать будешь. Если я прав, то я сейчас опаснее прокаженного. Себя я смогу уберечь! А на то, чтоб двоим задницы прикрывать, у меня может сил не хватить. Видел, что с Ольгой стало? - Голос Алексея взвизгнул оборванной струной.
      – А церковь при чем? У меня хата есть - ни один гад не достанет. Мы туда поедем.
      Там все, что надо, есть! Там хоть месяц осаду держать можно!
      – Боги! За что мне такой дурак достался в друзья? Да там тебя в два счета достанут. А на святой земле им труднее будет. Вот что, собирай всех. Хватит разглагольствовать, - в голосе Алексея зазвенели металлические нотки. - Я вас в Лавру отвезу. Там отсидитесь. Место поколениями святость хранило. Там еще до Крещения капище Перуново было, а еще раньше, тоже священное место чуть ли не со времен неандертальцев. Там вас не достанут. Не могу я с тобой возиться, Аллигаторище, пойми, не-мо-гу. Последние слова Алексей произнес по слогам, как маленькому ребенку втолковывая товарищу прописное.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.