История любви

Обычно жены расхваливают своих мужей и говорят, какой он замечательный артист. Я бы очень не хотела быть такой женой. О том, какой Георгий Павлович великолепный мастер, знает каждый, кто хоть раз видел его на сцене или на экране.

Я и до знакомства с ним видела его спектакли в театре. Мне очень нравился его Дюруа в «Милом друге». По-моему, так, как он, никто не смог бы сыграть. Сама актриса, я не понимала, как ему удавалось это сделать. Это даже не мастерство, а что-то высшего порядка, что не поддается анализу.

Но больше всего меня поражает в нем даже не это. Я прожила с ним сорок лет. Все это время я сталкиваюсь не только с его любовным ко мне отношением -он с каждым годом все больше открывается мне как человек редкой доброты, преданности… и незащищенности.

Его Победоносиков в «Бане» и Баян в «Клопе» уже вошли в историю театрального искусства. У него было отточено каждое словечко, оправдан каждый жест.

Когда Плучек ввел на роль Баяна Андрея Миронова, Андрей подходил к Менглету и спрашивал: «Георгий Павлович, можно я буду делать так же, как вы?» Ввод Миронова на эту роль вообще-то кажется мне не совсем оправданным. Спектакль решили «омолодить», но ведь Баян мог бы быть и пожилого возраста. Конечно, это мое мнение, а режиссер, видимо, считал совершенно иначе. Это его право. Но неужели нельзя было подойти к Георгию Павловичу и сказать ему о своем решении? Кажется, это элементарно? Но произошло все совсем по-другому. После отпуска перед открытием сезона мы сидим на сборе труппы в зрительном зале, и вдруг Плучек во всеуслышание объявляет — на роль Баяна назначается Андрей Миронов. Жорик сидит, слова Плучека — как нож в сердце. Как он выдержал, не знаю. Все замерли. Жорик же улыбнулся «блюдечком» и ни слова не сказал.

Он вообще человек, живущий тем, что ему подает сама жизнь. Он не добытчик. Мы его часто эксплуатируем в семье. Если его о чем-то попросишь, он непременно кинется исполнять просьбу. Так же и в театре. Он помогает другим, а для себя не сделает ничего.

Жорик никогда свои дела не устраивал. Никогда не просил себе роль. Никогда не просил за меня. Да я бы этого никогда и не разрешила — просить, чтобы мне дали роль. Мало того, он как режиссер ставил спектакль «Ложь для узкого круга» Афанасия Салынского, где я могла бы прекрасно сыграть главную героиню, Клавдию Бояринову, но он дал эту роль вовсе не мне, а Вере Васильевой.

Какие— то удачи у меня были -я имела успех и в «Доме, где разбиваются сердца», и в «Мамаше Кураж», а спектакль «Кольца Альманзора», где я играла принцессу, был праздником театра. Но наверное, в чем-то он был прав. Наверное, и для Плучека, и для директора то, что я жена Менглета, имеет значение.

Познакомились мы с ним очень давно, еще когда я была артисткой Театра имени Евг. Вахтангова. Потом стали играть вместе в Театре сатиры. Жорик говорит, что он обратил на меня внимание как на женщину в спектакле «Где эта улица, где этот дом…». Меня ввели туда совершенно неожиданно. Внезапно заболела Вера Васильева, которая играла главную роль. Я же этого спектакля совершенно не знала, я его даже не видела. Порепетировать мы не успели. Играли следующим образом — под столом сидела суфлер, а я за ней с голоса все повторяла. Она мне говорила: «Иди направо!» — я шла. Вот так и играла. У Жорика была главная роль, и он все время был на сцене, пытался мне помочь. Я же на него ни малейшего внимания не обращала. У меня были другие заботы. Совсем незадолго до этого умер мой муж Борис Горбатов, и я осталась с двумя маленькими детьми на руках. Жорик мне очень сочувствовал, но как-то по-бабьи, как подружка. Был внимателен — и только.

Прошло какое-то время, прежде чем он начал оказывать мне знаки внимания. Но поскольку он ко всем относился очень внимательно и доброжелательно, я не придавала этому ни малейшего значения и не обращала на него внимания как на мужчину. Он был моей подружкой. За мной ухаживал другой актер, у Георгия Павловича были свои увлечения. Кроме того, я очень любила Горбатова, и переключиться на кого-то мне было трудно. Никогда не забуду, как он перед смертью смотрел на меня, словно прося прощение за то, что умирает и оставляет меня. Встретить такого человека, как Горбатов, счастье.

Жорик же стал за мной ухаживать. Цветов, правда, не дарил. Это сейчас он мне может принести цветы, а тогда нет. Я даже как-то сказала ему об этом, а он ответил, что жалеет срезанные цветы.

Он стал провожать меня, приходить в гости. Я с детьми — двойняшками Леной и Мишей — жила вместе с мамой Бориса Горбатова. И вот ведь что произошло — она сразу его приняла, он ей очень понравился. Конечно, она понимала, что со временем в доме может появиться мужчина, и действительно, за мной ухаживал Борин друг, который обожал меня и детей. Я могла бы выйти за него замуж, но не вышла. А потом в доме стал появляться Менглет. Он очень приглянулся бабушке, во-первых, тем, что не пил ни капли. Однажды она даже спросила меня:

— Наверное, он плохой артист? Я удивилась:

— Почему?

— А он не пьет.

А он действительно не пьет ни капли. Я с ним иногда даже ругалась — сидят все за столом, выпивают, а он берет свою рюмку и демонстративно переворачивает.

Наша бабушка же считала, что все артисты пьяницы. Про меня она тоже кому-то в начале нашей семейной жизни с Борисом Горбатовым говорила по телефону: «Нина такая невидная, серенькая, но зато непьющая. С красивыми мы уже намучились».

Правда, бабушка мне все время выговаривала: «Он за тобой ухаживает, но, по-моему, жениться на тебе не собирается. Жену свою бросать не собирается». И действительно, прошли годы, пока он решился уйти из семьи. Он был таким дневным мужем — от меня всегда возвращался домой. Даже на гастролях в Париже в 1963 году, а мы встречались, наверное, с 1953 года, меня вызвали и сказали: «Как же вы можете жить в одном номере? Вы же не расписаны». КГБ за этим следил.

Но на гастролях-то мы жили вместе, а когда возвращались, он уезжал к себе, я — к себе. Все знали, что мы вместе, а он никак не мог решиться.

Бабушка меня все время терзала:

— Ты лишний раз не встанешь, ничего для него не сделаешь, он тебя бросит.

А я ее пугала:

— Это он вас бросит! Это вы в него влюблены.

Я же в него влюблялась постепенно. Это не была любовь с первого взгляда. Но он вошел в мою семью, его полюбили и мои дети, и бабушка. Когда она болела, он за ней ухаживал. Потом я ей говорила:

Это я из— за вас вышла за Жорика замуж. Он же вам очень нравится.

Но если говорить серьезно, то если бы она и мои дети его так не полюбили, а он — их, я бы его в дом не впустила. Произошло обоюдное приятие — Жорик пришелся им по душе, а они — ему. Это неординарная ситуация. У него до сих пор с моими детьми и с внуками отношения потрясающие. Они его обожают, а он — их. Он взвалил на себя всю эту ораву. Когда Леночке и Мише исполнилось шестнадцать лет, собрались друзья Бориса Федоровича Константин Симонов и другие писатели, и мать Горбатова, Елена Борисовна, первый тост произнесла за Жорика. Она сказала:

— Детей не обманешь. Их ни подарками, ни чем-то другим не купишь. А они его обожают, обцеловывают. Значит, он того стоит.

У нас ситуация неординарная. То, что он женился на женщине с тремя детьми, было необычно, многих поражало.

Георгий Павлович мог в меня влюбиться — в этом нет ничего особенного. Но произошла обоюдная любовь его, детей и бабушки. Это дано не каждому. Когда мои дети были маленькие, их попросили написать, кто их родители. Лена, как и положено, написала: мама — Архипова, папа — Горбатов, а Миша вывел совсем иное: мама — Архипова, папа — Минглет. Лена ему говорит: «Ты что, дурак? Во-первых, не Минглет, а Менглет, а во-вторых, мы же двойняшки. Наш папа — Горбатов». Но Миша только исправил «и» на «е».

Жорик обожает моих детей до сих пор. И они его тоже. Они называют его Жорусенька.

Он никогда им не выговаривал, не читал нотаций из-за плохих отметок. Он, наоборот, говорил: «Мне учитель по математике тройку поставил только потому, что спросил у меня: ты точно хочешь быть артистом? Тогда ставлю тебе три, а так-то ведь ничего не знаешь».

Катенька — внучка — для него самая большая любовь. Она сейчас тоже называет его Жорик, Жоринька. Он живет в любви. Когда Георгий Павлович лежал в больнице, моя дочь Лена ездила к нему каждый день. Ездила не по обязанности, не по принуждению, а потому, что она его искренне любит. Лена удивительно спокойный и добрый человек. Я более нервно отношусь к жизненным неурядицам, трудностям быта. Она же спокойно все переносит, потому что не избалована.

Почему я так берегу семью? Может быть, потому что я сирота. Я рано осталась без родителей и очень ценю семейное тепло, которого не ощущала в детстве.

У меня трое детей, пятеро внуков и правнуки. Моя старшая дочь Наташа Голубенцева, та самая, что «ведет» Степашку в передаче «Спокойной ночи, малыши!», живет отдельно. У нее уже и внуки есть. Мои правнуки называют меня Ниной. У Наташи на Новый год обязательно устраивают домашние спектакли со стихами, с танцами, в них принимают участие все члены семьи: Наташин младший сын Митенька, музыкант, старший сын Никита, компьютерщик, их дети. К празднику готовятся заранее — шьют костюмы, разучивают роли. Менглет втянут во все это.

С нами же вместе живет моя дочь Елена с мужем и сыном, мой сын Миша с женой и детьми. Сын и его жена — врачи, дочь преподает английский язык. Семья у нас большая и дружная. Профессии у всех разные, но тем интереснее нам друг с другом. По вечерам собираемся на кухне и обо всем разговариваем. Нам хорошо вместе.

Мне приятельница как-то сказала: «Какие у тебя странные отношения с детьми. У меня сын живет отдельно, а все равно у нас с ним и невесткой такие напряженные отношения, а вы с Мишей и Леной вместе живете, и все у вас хорошо!» А я думаю, что объясняется все очень просто — я их не учу, как жить, а Жорик тем более. Просто мы все любим друг друга. В этом весь секрет.

Наверное, мне в жизни везло: я никогда не испытывала чувства ревности. Может быть, потому, что как-то так получалось, что не мужчины меня покидали, а я их. Я и Жорика по-женски тоже никогда не ревновала. Если мне в театре «доброжелатели» говорили: «Нина, смотри, как он расцеловался с такой-то». Я отвечала: «Расцеловался? Ну и прекрасно. Значит, жив курилка!» Я была всегда в нем уверена.

Мне кажется, что это он меня ревновал. Из-за этого я перестала сниматься в кино, хотя у меня было столько предложений… Но Жорик сказал категорически: «Или я, или кино». Однажды я уже было согласилась — на Киевской киностудии мне предложили замечательную роль. Я уговорила Жорика, что буду сниматься. Надо уже вылетать в Киев, и вдруг ночью у него истерика. Он всю ночь рыдает, наутро я звоню на студию и говорю, что приехать не смогу, что меня кладут в больницу, и всякую прочую ерунду. Конечно, они узнали, что это вранье, и с тех пор больше на Киевскую студию не приглашали. Он, видимо, мне не доверял, ревновал, боялся, что меня уведут, хотя говорил, что в кино я плохо играю и мне надо сосредоточиться на театре, погрузиться в него полностью.

У Жорика прекрасная теория: он считает, что женщина, сколько бы лет ей не было, должна ощущать себя женщиной. За это я ему очень благодарна. Он как-то застал меня и мою дочь Лену небрежно одетыми и стал

выговаривать: «Как так можно, на сколько хватит любви у меня или, Лена, у твоего мужа, чтобы это переносить? Лена, посмотри на себя, что на тебе за халат! Хотя бы расстегни пуговички. Нина, а ты как одета!» Он был абсолютно прав. В любой обстановке женщина должна быть в форме, независимо от возраста и состояния здоровья.

Я бы очень хотела, чтобы Жорик дожил до ста лет. Надеюсь, что так и будет. Миша, мой сын, следит за его здоровьем. Очень хочется верить, что у него будут еще и новые работы. Когда в театре «Вернисаж» ему предложили сыграть Барона в «Скупом рыцаре», он был просто счастлив. Работая над ролью, он балдел от Пушкина, как наркоман. Я ходила на репетиции и была потрясена его работой. Он всех заворожил своей игрой. Я очень рада, что ему удалось сыграть эту роль.

До этого мы вместе на телеканале «Культура» вели передачу «Чудо-сказка». Вначале нам позвонили и предложили попробовать. Я попробовала — взяла книжку и стала читать. Жорик просмотрел запись и мрачно сказал:

— За это еще платят деньги? Да это каждый дурак может сделать! Надо рассказывать детям сказку!

И он мне запретил читать. Когда очередь дошла до него, он так рассказал своими словами, как будто он участник этих событий. Снимали прямо у нас дома. Жорик сидел за столом, рядом девочка с нашего двора. Это было прекрасно. Дети до сих пор хвостом бегают за ним по двору. Жорик говорит -мне хватит популярности еще лет на сорок, пока они не вырастут. Мы вдвоем рассказывали, а не читали. Лучше Жорика никто этого не делал. Но «сказку» у нас отобрали…

Вообще на телевидении мы очень много сделали спектаклей. Как-то в одном из спектаклей мы играли мужа и жену. По пьесе я должна была его ненавидеть, потому что он меня предал или изменил мне, сейчас уже не помню точно. Мне потом говорили: «Ты так замечательно сыграла. Ты на него смотрела с такой ненавистью». И я вспомнила, что мы как раз были в ссоре в тот момент. Но это случайно. Обычно же мы свои личные отношения на сцену не выносим.

Работать вместе в одном театре — замечательно. Мы оба заинтересованы в том, чтобы помочь друг другу. Если даже мы не заняты в одном спектакле, я ему дома проигрываю роль, и он мне делает замечания. Это мне очень помогает. Иногда я его критикую, и он всегда прислушивается к моему мнению, а он такой мастер, что все может исправить. Говорят, что некоторые актерские пары ревнуют друг друга к успеху. Я этого не понимаю. Если у него успех, я просто радуюсь за него.

Дю-дю-дю

Когда я пришел в театр, Георгий Павлович Менглет был уже ведущим актером, но положение это никак не отражалось на характере его взаимоотношений с товарищами. С теми, кто впервые ступал на сцену, он держался как с равными — на репетициях и спектаклях, в беспечных закулисных шутках или в серьезных разговорах о вечных актерских проблемах. Рядом с ним всегда было как-то особенно легко. Участливым советом, добрым словом, а чаще шуткой он всегда снимал напряжение, страх перед новой работой. На репетициях и спектаклях он создавал атмосферу игры и заражал ею окружающих.

Менглет — актер хулиганистого склада, в хорошем смысле этого слова. Мы без конца разыгрывали друг друга на сцене. Розыгрыши и шутки он очень любил. Как-то мы вместе играли в спектакле «Обнаженная со скрипкой» Н. Кауарда. Через каждые пять слов мы вставляли «дю-дю-дю». Никто в зале не понимал, что происходит. Я, к примеру, говорил: «Знаете, дю-дю-дю, произошла такая история». А он отвечал: «Да, дю-дю-дю, я об этом слышал». И так все время. Причем это была полная импровизация. Иногда он не выдерживал и «кололся», начинал смеяться и пропускал реплику. Иногда «кололся» я. Теперь по телефону мы не здороваемся. Просто я набираю его номер и спрашиваю: «Дю-дю-дю дома?» Он подходит и отвечает: «Дю-дю-дю слушает».

Мы с ним совершенно разные по складу люди, но всегда симпатизировали друг другу. Было у нас нечто общее. Во-первых, страсть к футболу, хотя мы и болели за разные команды: я — за «Спартак», а он — за ЦСКА, но мы с уважением относились друг к другу. Он же просто фанатик футбола — ведет картотеку, чертит графики, глядя на его невозмутимое лицо, заподозрить это невозможно.

Второе, что нас очень сблизило, — любовь к Алексею Дикому, нашему кумиру. Мне посчастливилось учиться у него, а Георгию Павловичу — работать в его студии, играть в его спектаклях. Проводить время в обществе этого самобытного и, не побоюсь сказать, гениально одаренного человека было великим счастьем. Мы часто вспоминали и его самого, и его потрясающие спектакли. Я рассказал Георгию Павловичу, чем покорил меня Алексей Денисович Дикий. Впервые я услышал его имя еще мальчишкой в Кривом Роге, где впервые попал в чудесный мир, именуемый Театром. О Диком всегда рассказывали что-то заманчивое. Он завораживал всех своей загадочностью, самобытностью. Я был влюблен в него заочно. И надо же было случиться такому счастью, что я попал на его курс. Он был для меня почти пророком. И вот как-то на одном из занятий я, этакий бравый вояка, задал ему какой-то вопрос. И вдруг этот талантище, умница задумался! После огромной паузы он мне, мальчишке, растерянно сказал: «Не знаю». После чего я и влюбился в него на всю жизнь. После моего рассказа Менглет тоже часто при случае повторял: «Не знаю!»

Знакомство с Диким было для нас не только великим счастьем, но и трагедией. Если встречаешь режиссера такого уровня, как Дикий, то все другие, какими бы замечательными они ни были, кажутся мельче и обыкновеннее.

В творчестве, мне кажется, Георгию Павловичу все давалось легко. Конечно, может быть, это казалось только со стороны, но впечатление было именно такое. Он всем видом показывал, что это ему ничего не стоит. Ролью он овладевал быстро.

У него много прекрасных работ. Стоит назвать хотя бы его Олега Баяна в «Клопе». Самые смешные слова и положения он играл совершенно серьезно, с характерностью, органично присущей только данному лицу. Походка Баяна, его замашки, когда он приобщал к культуре бедного Присыпкина, убежденного, что он возвышает «свой класс своим благоустройством», сама логика сатирического персонажа доводилась Менгле-том до комического совершенства.