-- И хитрая, -- сказала она.
      -- Порассуждай, пожалуйста, об этой дьявольской машине.
      -- А почему не ты сам?
      -- Но ты хоть скажи, как она, по-твоему, большая?
      -- Думаю, маленькая, -- сказала Пилли. -- Почти все при усовершенствовании уменьшается в объеме. Не корабли, конечно.
      -- Города есть с любой стороны вашего политорского шара?
      -- Да, конечно. Городки, скорее.
      -- И в каждом есть геллы?
      -- Да, и помногу.
      -- Ты не допускаешь, что машина есть в каждом городе?
      -- Наверняка нет. Дорогое удовольствие. Очень.
      -- И все же вдали от Тарнфила влияние поля не ослабевает?
      -- Нет. Постоянно. Стабильно.
      -- Значит -- простые передатчики энергии от точки к точке, и в каждой точке энергия принимается и несложным путем усиливается.
      -- У меня, гений, такие же соображения.
      -- Если ты будешь меня подсаживать, Пилли, -- сказал я, -- я сам себе сделаю крылья, склею их, улечу к солнцу, солнце растопит склейку, я рухну вниз и погибну -- как Икар!
      -- Как кто?! -- Мне показалось, она не просто встала, она вскочила.
      -- Ну, есть у нас на Земле такой миф, сказка...
      -- Но и у нас же есть! Будто был в древности политор, который захотел соперничать с геллами. И так же погиб.
      Я не знаю, кто из нас был поражен больше.
      -- Слушай, -- сказал я. -- Это странное совпадение. Это у разных народов Земли могут быть сходные мифы, но чтобы...
      -- А вдруг мы когда-то жили на Земле? Была цивилизация, потом начались катаклизмы...
      -- Скажем, ледниковый период, да?
      -- Допустим. Мы улетели сюда, земляне погибли. А когда ушел лед на Земле, началась новая жизнь, новая цивилизация, но вы все забыли о прошлом, точнее -- не знали.
      -- А вы не забыли, в легендах, в книгах, вы же были разумны, если долетели сюда!
      -- Или мы прилетели сюда, а потом и здесь ледниковый период, а при возобновлении жизни сработали общие гены...
      -- Которые жили в ледниках, да?
      -- Зачем? В космосе. Схожесть генов родила схожие мифы.
      -- Мы так с тобой с ума сойдем, -- сказал я. -- Полетели-ка!
      -- Да-а. Две схожих сказки, а между нами -- пропасть.
      -- Пропасть? Просто схожесть психики. Убить собрата по крови за деньги -- эта схожесть тебя не смущает? А миф смутил.
      -- А миф смутил.
      -- Да, а кино вы снимаете?
      -- Хронику. А если не хронику, то без политоров. Политоры -- это для театра, этого достаточно.
      -- Какое же тогда кино?
      -- Цветные пятна, полосы, объемы, все плывет...
      -- Абстракция? -- спросил я.
      -- Да, конечно. Ну, полетели.
      Через пять минут Оли впрыгнула к нам в машину.
      -- Привет, -- сказала она мне, плюхаясь рядом. И тут же поцеловала меня в щеку. -- А то не дождешься! Но ты не забывай! Захочешь -- скажи.
      До клуба "Голубые крылья" я летел красный. Возле двухэтажного домика клуба стояла на краю горы вышка, вроде как для прыжков в воду, многоэтажная, но наклоненная вперед: если ты падал вниз, то нижний "этаж" ты гарантийно не задевал, и, как объяснила Пилли, падать было не страшно, площадь крыльев была велика и падение было не быстрым. Падение было безбольным, после -соскальзывание вниз, а обратно -- бесступенчатые эскалаторы.
      -- А как его искать? Поток воздуха, -- спросил я.
      -- Щекой, крыльями, всем телом, -- сказала Пилли.
      -- А если вдруг поток резкий и лобовой? -- спросил я.
      -- Привет, Финия!
      -- О! Пилли! Здравствуйте, уль Митя и Оли.
      -- Финия, для нас троих будут крылышки?
      -- Конечно, Пилли, дорогая, -- сказала Финия. На руках у нее был маленький политорчик, но уже с горбинкой на носу.
      -- Сын? -- спросил я Финию. -- А, Рук говорил мне.
      -- Да, -- сказала она гордо. -- Еще маленький, не "планирует" Я -- вся к вашим услугам!
      Мы вошли в клуб и разделились: Пилли с Оли пошли в свою раздевалку, я и Финия -- в другую. Народу никакого не было.
      -- Уль Митя, -- сказала Финия. -- Я выйду, а вы наденьте вот эти брюки и захватите с собой эту вот трубу.
      -- А зачем брюки, Финия?
      -- На трубке посередине вы видите шарик, он с легким сжатым газом.
      Когда вы нажимаете на трубке левую, белую, кнопку, раскрываются крылья, выбрасываются в стороны телескопические хлысты и одновременно баллончик наполняет нужным количеством газа обе брючины, чтобы в полете ноги не висели вниз, а были во взвешенном состоянии, только тогда вы, вращая вот это колесико на лямке, крепящей трубу, можете регулировать количество воздуха в брюках, то есть положение тела и угол атаки крыльев. Все очень просто, да?
      -- Да уж просто! -- засмеялся я. -- Я-то, конечно, брякнусь.
      -- Мне кажется, у вас получится, -- мягко сказала Финия, выходя. Я надел брюки, взял с собой трубу и вышел. Финия помогла мне надеть трубу на лямках, с трубы свисала очень тонкая желтая беспорядочная ткань, Финия собрала ее в комок, перевязала тонкой ниткой почти у конца хвоста ткани, сам хвост строго по середине кончался замковым устройством, и Финия, велев мне надеть и затянуть пояс, присоединила щелчком этот "замок" сзади к поясу. После соединила гибкими трубочками баллон-шарик с брюками и с колесиком на левой лямке.
      -- Теоретически это так: вы прыгаете с вышки вперед с одновременным нажатием белой кнопки слева -- крылья раскрываются, наполняются воздухом брюки, и вы начинаете полет, сразу же регулируя колесиком количество воздуха в брюках и меняя, как надо, угол атаки. Если вы, спланировав или упав, оказываетесь на земле, нажмите правую, красную, кнопку: труба-телескоп сложится, и ничто не будет вам мешать подняться к вышке, -- сказала Финия.
      -- Как все просто, да? -- сказал я. -- А мне страшно.
      -- Это до первого прыжка.
      -- И плюс талант, -- сказал я. -- Ведь нужен же талант!
      -- О да, талант точных ощущений в полете.
      Финия была тоже красивой женщиной, но иной красоты, чем Пилли. Она привела меня к вышке, на лифте мы поднялись на самый верх (своего политорчика она так и держала на руках), Пилли и Оли уже ждали нас.
      -- Свой полет, если я не брякнусь, конечно, -- сказала Пилли, -- я посвящаю хладнокровному охотнику на крисп. -- Тут же она прыгнула с огромной высоты резко вперед, и, обалдевший, я увидел, как выстрелила в обе стороны труба Пилли, и из него возникли длинные узкие крылья. Одновременно Пилли "лежа" в воздухе как бы параллельно земле опустила левое крыло чуть вниз, правое -- вверх и, набирая высоту, постепенно мягко и быстро ушла высоко в небо. Я еще не опомнился, а Оли уже тоже уплывала в небо вслед за Пилли.
      -- Нет, я так не смогу, я помру со страху, -- сказал я.
      -- Поехали вниз, -- сказала Финия. -- Не забывайте, что, если сразу ничего не выйдет, вы упадете мягко -- крылья вам помогут.
      Когда мы спускались вниз, я подумал, что не в кнопках или в колесике дело, а в том, что я, мое тело совершенно не знают, что ему делать в воздухе.
      -- С какой высоты вы прыгнете? -- спросила Финия.
      -- С... ну, с серединки... можно? -- робко промямлил я.
      -- Нормально, -- сказала она. -- Там еще легко ловится поток. Я думаю, вы отлично плаваете под водой, если сумели убить криспу, а это одно и то же.
      Я отошел поглубже назад, положил руку на белую кнопку, разогнался и, удержавшись от лихого крика, прыгнул вперед, одновременно нажав кнопку. Тут же я почувствовал плечами резкие и одновременные выбросы "моих" крыльев, а ноги мои чуть "всплыли" вверх, и я ощутил, как "опираюсь" на воздух и будто вишу в небе.
      -- Отлично! -- крикнула Финия.
      И тут же я почувствовал легкое соскальзывание вниз, правда, подо мной была уже порядочная высота. Подкрутив колесико, я немного "опустил" ноги, руки с крыльями сами нащупали поток, даже точнее -- крылья, и, слегка наклоняясь вбок, я по широкой кривой стал уходить в небо. Честно говоря, я не понял, сколько я летал. Я подымался вверх и опускался вниз, делая плавные при этом повороты, и, когда пообвыкся чуть-чуть, заметил наконец в воздухе Пилли и Оли, почти рядом; я "направился" к ним, они ко мне, и, когда мы, "повстречавшись", снова разошлись в небе, Пилли успела показать мне кулачок с оттопыренным большим пальцем вверх, мол, отлично (что такое? Абсолютно земной жест!), а Оли, разумеется, -- язык. Хорошая девочка, ничего не скажешь. Я стал кружить под ними, глядя, что они вытворяют в воздухе, и, хотя мой полный восторг не проходил, я понял, что мне само собой еще ого как далеко до них, особенно до Пилли. Они постепенно снижались к обширной ровной площадке вокруг клуба, и я догадался, что они "пошли на посадку", и дунул ближе к ним, чтобы все увидеть и попробовать это же сделать самому. Одновременно девушки сделали вот как: снизились до земли, сбросив скорость, нажали кнопку, сбрасывая давление газа в брюках, и, как бы продолжая движение, пробежали несколько шагов по земле. И все. Очень просто, да? Я осторожно покрутил колесико, то чуть задирая, то чуть опуская ноги в воздухе, ощутил, сколько оборотов надо, чтобы воздух из брюк вышел весь и ноги перед "посадкой" смогли первыми коснуться земли. Это я и исполнил. Крылья резко "спрятались", воздух из брюк ушел, но я немного не справился со скоростью и расстоянием до земли, поэтому слегка поджал ноги, выпрямился на них и вынужденно быстро побежал вперед и упал, сделав, чтобы не покурочиться, мягкий кувырок через голову. Пилли, Финия и Оли окружили меня, тиская, целуя и говоря, что это просто гениально, и вовсе не для первого раза, а вообще, и в пятидесятку Политории я мог бы войти уже. И это без подготовки-то!
      После мы трое отнесли в клуб аппараты, вышли, и тут же, обомлев, я увидел, как ушла в воздух Финия, причем со своим сыном-политорчиком на руках.
      -- Финия -- прелесть, -- сказала Пилли. -- В душе она еще девчонка и каждый раз хочет напомнить мне, чего она стоит. Мы же с ней основные соперницы в первенстве Политории.
      -- И кто из вас выше? -- спросил я.
      -- Она, -- просто ответила Пилли и улыбнулась.
      Да-а, если верить романам, которые мне удалось прочесть, и если бы, скажем, мне было лет шестнадцать, я влюбился бы в Пилли по уши, как щенок, забыв обо всем на свете, о папе-маме, науке, "планировании"... даже -- что же делать? -- о Натке...
      Вернулась Финия. На лице ее сына-политорчика я не заметил ничего, что бы обозначало, что он проделывал акробатические трюки в небе. Этот всем даст звону. Летать будет как господь бог! Может быть, со своей девушкой. Может, даже захватив провизию и чай. Может быть, там под вечер он ей и предложит руку, а также -- сердце. И она согласится, и они поцелуются, задевая крыльями политорские звезды.
      И вдруг я вспомнил: что такое, что за состояние? Я напрочь забыл, что сегодня днем при мне был убит политор. Дрянь, но убит недавно, я (могло и так получиться) мог и сам его прикончить... Я видел его предсмертные судороги и так легко, хоть и ненадолго, забыл; забыть следовало, но почему так быстро, что за смена состояний на этой планете, что за волны проходят через меня, что за темпы событий? Три дня, а я в сложнейшем клубке чужой жизни, к которой напрочь привязан. А Пилли? Впервые в жизни убила человека несколько часов назад -- и хоть бы что, летала, улыбается. Да, это было отвращением к подлости, да, это защита Орика и Любовь к нему. Все ясно. Но ведь убила?! И тут же забыла. Или я не прав?
      У нее все внутри, но железная воля? А может, -- это действительно какие-то волны, убыстряющие здесь любые психические процессы, как бы даже снимающие их, особенно отрицательные, -- отсюда и их долголетие, так, что Ли? Я не знал.
      Мы распрощались с Финией, взаимное "спасибо", конечно, "приходите еще", и полетели обратно.
      -- Оли! -- сказал я. -- Можно вопрос? Но серьезный?
      -- Поняла. Можно.
      -- Вспомни момент своего самого сильного потрясения под водой. Сколько времени ушло на то, чтобы успокоиться эмоционально абсолютно? -- Думаю, уже к ночи.
      -- И ночью ты спала нормально, хорошо? -- Вполне.
      И тут же Пилли, будто помогая мне, сказала: -- Я от своей истории освобожусь через час. А что?
      -- Прости, Пилли! Оли, и это не возвращалось? -- Нет.
      -- Видишь ли, Пилли, кое-что я почувствовал по себе, а на вас я проверяю. Может быть, не только ваша психика, но и моя отчасти подвержена каким-то сугубо политорским волновым явлениям, которые помогают быстро, быстрее изгонять из себя тяжелое или страшное. У вас так всегда? -- Поняла, -- сказала Пилли. -- Не знаю. -- Не в этом ли причина вашего долголетия?
      -- Это мысль. Но если ею заниматься, то с аппаратурой.
      За ужином мужчины спросили, поучился ли я летать.
      Он летал, а не учился, -- сказала Пилли. -- Уму непостижимо (я покраснел; что-то часто я стал краснеть).
      -- Он способный, что ли? -- спросил папа.
      -- Слово неточно, -- сказала Пилли. -- Орик, даже без трюков, которые он пока не знает, Митя через месяц вошел бы в пятьдесят сильнейших в Политории.
      -- Детям это дается легче, -- скромно сказал папа.
      -- Детям? Ребенок не может с ходу бросаться на криспу, стоять с лазером над противником и летать почти по высшему классу. Уль Владимир, вы родили колоссального человека. Перестань краснеть! -- сказала она мне. Но папа был не так прост.
      -- Это у него все от нашей мамы, -- сказал он.
      -- Он ведет со мной беседы, ну, как бы болтает, но каждая его тема -минимум важная гипотеза.
      -- Хорошо-то как, -- сказал папа, -- что все это он вываливает не на меня.
      -- Пилли, ладно уж, -- сказал я, -- я устал.
      -- А скромность какая! -- сказала, хохоча, Пилли. -- Мне сорок лет.
      По-земному -- двадцать. Улечу с вами на Землю, подожду лет семь, и мы с ним поженимся.
      -- А меня и Оли бросите? -- смеясь, сказал Орик. -- Нечестно.
      -- Не бросим. С собой возьмем. Найдем вам там девушку, Орик. Краса-вицу. Разницу и незаметите, они там на затылке тоже безглазые, а некоторые, простите, как и я, -- безмозглые.
      -- Это у нас бывает, -- сказал папа.
      Вечером, когда папа и Орик ушли в театр, я побывал у Пилли дома, в ее лаборатории. Дом у нее был вроде нашего. Когда погибли Пиллины родители, ей не предложили даже отдельный дом поменьше -- из уважения к ее роду и не без поддержки Горгонерра, который с ее родителями был дружен.
      Я знал уже скорость корабля Карпия и, помня время, которое мы летели с ним, сосчитал расстояние от точки пленения до Политории. Я помнил его курс, знал расстояние от Политории до обеих Тилл и вычислил, на каком расстоянии (в двух случаях) пройдет модель уровень точки пленения. Плюс путь до Земли со скоростью модели. "Идти" модели именно через точку пленения было нерезонно: довольно резкий получался угол смены курса, и я его "спрямил". Так возникли две бумажки для Латора: курс модели в зависимости от того, на какую Тиллу их повезут.
      -- Есть у меня еще одно дело, -- сказал я чуть позже.
      Она, кивнув, набрала номер:
      -- Роси? Это я, Пилли. ("Химик и художница", -- шепнула она мне.)
      Я здесь несколько свихнулась: есть возможность мою машину сделать чуточку космической и гораздо быстрее... Ага! Подскажи мне, какая краска на борту уже в космосе на скорости будет хорошо себя вести?.. Поняла, поняла. А не дала ли бы ты мне немного этой красочки? Спасибо. Лечу.
      Все это мы с Пилли проделали очень быстро, и вскоре я уже высаживал ее возле ее дома и сказал:
      -- Покажи мне рукой направление к тому спуску под землей, где мы гуляли вчера.
      Она показала, и я улетел, проведя прощальный разговор как-то очень комканно, наверное, потому, что мне хотелось еще побыть с Пилли и я этого стеснялся.
      ... Мелодично "запела" дверь при моем прикосновении к ручке, тут же открылась, передо мной стояла очень милая гелла и улыбалась мне огромными глазами. Карими.
      -- Здравствуйте! -- сказал я. -- Вы -- Лата?
      -- А вы -- уль Митя, с Земли. Проходите, Латора нет...
      -- Простите, я ненадолго. Я по делу.
      -- Говорите, я слушаю. Не стесняйтесь.
      -- Попросите Латора завтра позвонить мне из Селима.
      -- Не сомневайтесь, я попрошу.
      -- Вот номер моего малого аппарата. Пусть позвонит обязательно. А встреча вечером, само собой. Мики спит?
      -- Да, -- она улыбнулась мне с благодарностью.
      -- Как крылышко?
      -- Легче. Это легкий был ушиб, хвала небу!
      -- Можно, я взгляну на нее?
      -- О, конечно, это такая честь!
      Она провела меня в маленькую комнатку с лампочкой слабой и закрытой тряпкой. Мики спала на животике, чтобы крылышки были свободны. Она была хорошенькая, с огромными ресницами и смуглая. Я легонько погладил ее по голове и на цыпочках вместе с Латой вышел в микроприхожую.
      -- До свиданья, Лата, -- сказал я. -- Пусть Мики поправится.
      -- Спасибо вам, -- сказала она. -- Спасибо за Оли.
      -- Не за что, -- неуклюже ответил я, и Лата закрыла за мной дверь. Пропади пропадом та криспа, которой следовало сидеть у самого дна, на севере!
      Через пять минут я был дома. Папа и Орик -- тоже.
      -- Как театр? -- спросил я, ставя емкость с краской у двери на балкон.
      -- Колоссально! -- сказал папа. -- Их актеры играют так темпераментно, будто сейчас съедят друг друга.
      -- А что за пьеса? А?
      -- О бешеной любви высокородного политора к безродной политорке. Пьеса что надо. Все время плакать хотелось. Орик сказал:
      -- Я улетаю. Есть вопросы?
      -- Интуиция? -- спросил я. -- Если Латора не отпустят на Тиллу, вы сможете помочь? Извините, Орик.
      -- Да, -- сказал он. -- Это не проблема.
      Он ушел, улетел, явно озабоченный своей ситуацией.
      -- Пап, сели за текст записки, да?
      -- Давай, -- сказал он.
      -- Сначала о наружной надписи. Вон там -- краска, Пилли достала, держит космическую скорость. "Земля. Наш городок. Космический центр. Славину. Вскрыть переднюю верхную часть мощным магнитом".
      -- Нормально. Поправок нет.
      -- Та-ак. Записка внутри: "Взяты в плен далекой высокоразвитой цивилизацией, обратный курс не используйте -- не долететь, попытаемся выбраться сами, возможна задержка, а вернется мама, ей приветы с планеты "икс", мол, обнаружили ценные металлы, нам заброшены продукты, аппаратура, работаем, вернемся через месяц-два, пусть не прилетает -- там сезон дождей, сообщи газетчикам; а двум-трем представителям высокого начальства изложи правду, но с твердым настоянием молчать, надеемся на встречу. Рыжкины".
      Я прочел это медленно вслух, папиных поправок не было.
      -- Я боюсь, что вспышка здесь может произойти раньше, чем обговоренный день отлета, -- сказал я.
      -- Просить раньше вроде нет оснований. Мы же не в курсе дела. Принимают нас хорошо, отлет в срок -- обещали... Да вроде нам и самим интересно здесь, не так ли?
      -- Мне так очень! Так бы хотелось половить рыбу, дунуть в другой город, еще раз "попланировать", увидеть Малигата, а,Тула, да и эта машина против геллов не идет из головы.
      -- Я тоже об этом много думаю, -- сказал папа. -- Хочешь, я изложу тебе кое-что.
      -- Давай.
      Поразительно, он пересказал мне мои соображения.
      -- Такую игрушку квистор от себя далеко не отпустит, значит, она в Тарнфиле. Где? Вроде бы в трех местах: лаборатория, тюрьма, сама квистория. Лаборатория скорее всего отпадает: если внутри нее есть засекреченное место, куда есть доступ лишь двум ученым, -- это ненадежно. Другие -- не идиоты, могут допустить, что машина там. Тюрьма? Нет. Приходящие ученые очень заметны. Это настораживает. Остается квистория. Но иметь засекреченный, но видимый вход во что-то, -- тоже подозрительно; хотя народ там вышколенный, есть и другие, например, Орик. Нет, вход к машине должен быть невидим. Значит (тут я напрягся), он в кабинете самого квистора с невидимой дверью в него. Даже сейф, если он там есть, может быть входом.
      -- Сейф не сейф, а дверь, вход -- это здорово!
      -- Спать, -- зашипел папа, так что Сириус зашипел тоже.
      -- А как наши лаборатории, научные институты, заводы? Вы ведь там не были? -- Так началась встреча с молодыми учеными в технициуме. Со мной был Орик.
      -- Нет, там я еще не был и, может, не буду.
      -- А причина? Вам и вашему отцу это разве не интересно?
      -- Это, как говорят у нас на Земле, -- риторический вопрос.
      -- Понятно.
      -- По нашим планам и с согласия правительства, вашего, до нашего отлета осталось несколько дней. Увидеть можно не так уж и много, объем информации был бы минимальным. И еще: нам никто ничего подобного не предлагал.
      -- Почему, как вы думаете?
      -- И дней мало, и, главное, существует мысль, что, возможно, наши цивилизации могут скрывать агрессивные намерения -- тогда нам по лабораториям разгуливать нечего.
      -- А как убедиться в неагрессивности?
      -- Не знаю, допустим, все же запустить нас в недра вашей науки: это было бы проявлением и вашей силы, и уверенности в себе. И доверия.
      -- Так за чем дело стало? На ваш взгляд.
      -- Не знаю. Это мы у вас в гостях, а не наоборот. По общему впечатлению, вы сильнее нас и бояться вам нечего.
      -- Почему вы так решили?
      -- Ну... хотя бы потому, отвернись я сейчас от вас, я могу получить выстрел в спину (шепот, волнами), не буквально, конечно. А дайте мне автомат, отвернитесь вы и -- вы все видите! Третий глаз! -- Хохот в зале, маленькая буря. -- Как считает мой отец (а он ученый), беглые встречи, прогулки по городу, поход в театр, "планирование", охота в море -- это и есть нормальный первый контакт, доверие, или недоверие рождается на этом простом уровне. Лаборатории -- дело десятое.
      -- Вы разумно рассуждаете, а ведь вы очень молоды. Откуда это?
      -- Насобачился.
      -- То есть? Поясните, пожалуйста. На-со-ба-чил-ся.
      И только тут, балда, я вспомнил, что ведь у политоров нет собак, мы же не видели, а были бы -- тоже не просто объяснить, -- это же не прямое выражение. Кое-как я объяснил им, что такое собака, но само свое выражение объяснить не смог и заменил его словом "натренировался".
      -- Простите! Мы ученые, но с нами беседует не ваш отец, а вы -- совсем еще мальчик... Надеюсь, вы не обижены?..
      -- Нет, конечно. Мой отец беседовал с уже учеными, а вы -- только будущие. Я -- тоже будущий ученый. Через три года я буду работать в сложнейших лабораториях Земли.
      -- Мы этого не знали. Как это получилось?
      -- Дело было сложное. Оно касалось нового межпланетника суперкласса, он был сосчитан весь, кроме одной детали двигателя, -- и я предложил наиболее правильное решение. Мой папа поначалу был моим подчиненным...
      Мама миа! Как они хохотали.
      -- Я стал известной фигурой на Земле, много выступал, вот и... насобачился.
      -- Вы философ? По склонностям.
      -- Нет, я ученик, школьник, Митя. Зовите меня просто Митя, уль -- меня смущает.
      Они улыбались. Я быстро подошел к доске, взял мелок и быстро нарисовал мой корабль в разрезе.
      -- Вот он, тот корабль. -- Значительная пауза. -- Понятен он вам?
      Я быстро стер рисунок. Несколько перекрещивающихся реплик, восклицания, потом один политор сказал, а легкий гул согласия обозначил, что это не только его впечатление:
      -- Разумеется, неясно ваше топливо, ясно по некоторым узлам, почему он способен летать, но вообще досконально конструкция не ясна.
      -- Превосходный корабль, -- сказал я. -- Но не может долететь до вас пока. Вопрос о нашей агрессии отпадает.
      -- А мы до вас долететь можем?
      -- Не скажу, -- сказал я, и все заржали.
      -- В общем, -- сказал я, -- мы вам собак доставить на Политорию не сумеем. Вернувшись на Землю, мы можем вычислить, где установить между нами маленькую плакетку-переходник, тогда я обещаю вам несколько собак. Пользуйтесь, существа отличные!
      -- Это было бы прекрасно! Митя, судя по тому, что тот ваш корабль вышел в космос, вы -- настоящий ученый, но вам не кажется, что вы -- прежде всего -- психолог, философ и политик?
      -- Ну, если я политик, то по случайности, жизнь заставила, а если философ и психолог, то вы тоже философы и психологи, если вы, конечно, ученые. Кстати, разговор о чем попало гораздо ценнее, в нем больше рациональных зерен. Это -- ощущение. А как ваше? -- Многие закивали. -Задавайте мне любые вопросы, но лучше не из сферы науки.
      -- У нас много общего. Кино, театр, цирк... Спорт у вас есть?
      -- Да, -- сказал я. -- Все есть. Это тем более поразительно, что вы произошли от птиц, а мы, как моро, от обезьян, которых у вас нет, и вы не видели их никогда.
      -- На кого они похожи?
      -- На меня. Но я покрасивей и могу говорить, а они нет.
      -- А они думают, рассуждают?
      -- В известном смысле.
      -- Почему же между нами много общего? Если мы птицы, а не... Я изложил им "гипотезу" Пилли. Что они -- тоже земляне.
      -- Но они же позамерзали и на Земле, и у нас -- наши и ваши гены.
      -- Да? А вдруг они "летали" в космосе, как ваши миленькие птички -галли? -- Опять это была Пиллина мысль.
      -- Потрясающе! Что-то цирковое, а ненаучное!
      -- Иногда это может совпасть. Кстати, я жутко удивлен, что вы не умеете аплодировать.
      -- А это что еще за штучка?
      -- Вчера я впервые в жизни "планировал". В воздухе, пролетая мимо меня и желая показать, что я молодец, одна милая девушка сжала вот так кулак, а большой палец -- вверх. Это же наш, земной, жест! Вы понимаете?! Это намек на нашу схожесть помощнее, чем разница в принципах космотехники. А аплодировать вы не умеете! Уль Орик, что сделали вчера политоры после спектакля, если он им понравился?
      -- Молодые люди, -- обратился Орик к аудитории, -- покажите Мите, пожалуйста, как это выглядит.
      Все встали и будто бы громко, но и нежно запели с паузами.
      -- А на Земле делают так. -- И я стал хлопать в ладошки. -- Прошу вас, сделайте это все вместе! И-и-и...
      И они зааплодировали! Это было здорово и абсолютно как на Земле.
      Я закрыл глаза. И вдруг подумал о маме. О Натке. О моих ребятах из школы. Ч-черт, плакать хотелось. Я открыл глаза -- они аплодировали, Орик -тоже. Я сделал знак, и аплодисменты кончились.
      -- Понравилось?! Удобно?!
      -- Да-а-а!!! И действительно -- удобно.
      -- Можете этим пользоваться, Земля вам это дарит, кроме собачек. (Смех.) Вопрос на засыпку. Что вы испытывали, когда аплодировали, тренинг? Освоение нового жеста?
      Они все уже "секли", даже про "засыпку" не спросили.
      -- Да, тренинг, еще какой, ладошки горят.
      -- И только?
      -- Нет. (Несколько голосов.) Мы аплодировали вам, Митя!
      -- Спасибо. За что же?
      -- За встречу, за жест-новинку, за дочку уля Орика. Орик встал и поклонился им и мне.
      -- Это, Митя, ваша первая криспа? У вас есть такие?
      -- Есть. Да, первая и, надеюсь, последняя. Но, честно говоря, я от борьбы с криспой устал меньше, чем от разговоров о ней. Я сделал то, что полагалось.
      -- Демонстрируя сейчас, что вы еще и скромны.
      -- Не знаю. Вряд ли я скромный. Папе, маме видней... Мы с вами достаточно схожи. Одно племя. А в одном племени легко возникает и дружба, и вражда. Наша общая задача, по-моему, она и научная, избежать вражды.
      На этой высокой ноте (все меня поддержали, кстати, с помощью аплодисментов) мы и закончили встречу, разве что некоторые наперебой предлагали более интимную встречу в их клубе, и я согласился.
      -- Мы полюбили вас, как младшего брата. Тебя, вернее!-- крикнула малюсенькая политорочка, тоже "по традиции" красавица. -- Я бы с удовольствием потанцевала с тобой в клубе, Митя!
      -- Я тоже, -- сказал я. -- В этом деле -- я мастер. Аплодисменты -- и мы простились.
      -- Я к квистору, -- сказал Орик. -- Привет. До обеда. Он улетел. Я немного замешкался, и ко мне подошел молодой политор, почему-то боязливо оглядываясь.
      -- Я только что был на вашем выступлении, меня зовут Трэг. Надо поговорить. Может, это важно, а может, и нет.
      -- Если вы так и не заметили слежки, садитесь в машину, -- сказал я, он впрыгнул, и мы взлетели.
      -- Я не задержу тебя, -- сказал он. -- Если окажется, что все это бред, я извиняюсь за потраченное тобой время.
      -- Не стоит, -- сказал я. -- Я слушаю.
      -- Я один из лучших кулачных бойцов Политории и состою в том же клубе, что уль Орик. Я не рискнул подойти к Орику (кстати, в кулачном деле Орик у нас -- лучший боец), он торопился; ты передашь ему то, что скажу я, он разберется. Вчера вечером была тренировка, работало пар двадцать, все устали, расслабились под душем, кто молчал, кто вяло болтал, и я услышал один разговор, очень непонятный, но чем-то он меня задел. Болтали двое, шум воды, но я хорошо слышу, я акустик...
      Я почему-то напрягся.
      -- Один сказал: "Ну, ты помнишь, он зашел утром, все объяснил и отправился по делу. К нашему лучшему". "Ну и что?" -- сказал второй. "Ты забыл, что ли, что он обещал зайти, но не зашел".
      "Ну и что, задержался, надо было возвращаться, он и укатил в скалы, подумаешь".
      "Может, и так, но вечером перед тренировкой из Селима позвонил а, Пик и сказал, что тот не вернулся, так как получил еще в городе распоряжение главного принять кое-какие функции в другой группе. Странно".
      "Не особенно", -- сказал второй.
      "Но к нам-то он не зашел. Не есть ли это плохой знак?"
      "Поди знай".
      "Я считаю так: нам не обязательно ждать, можно и так пойти куда надо, им будет явно интересно узнать про нашего лучшего бойца. Они нам спасибо скажут, а может, и деньжат отвалят".
      "Во, разбежался!"
      "А я считаю, что мы должны его опередить". Все, -- сказал Трэг. -- Вы что-нибудь поняли, Митя?
      -- Ничего, -- сказал я. -- Абсолютно.
      -- Я тоже мало что понял. Но все же это про "нашего первого", то есть про Орика. Это тревожит.
      -- Я все запомнил и передам улю Орику, а вы, чтобы он смог во всем разобраться, назовите мне имена этих двух.
      -- Пожалуйста: а,Грип и а,Урк.
      -- А, Грип и а,Урк, -- повторил я. -- А звонил а, Пик, верно?
      -- Да, еще первый добавил: только идти нам надо дня через два-три, вдруг глазастого уберут с работы вообще, как-то будет на душе легче.
      -- Если здесь есть угроза Орику, то последнее -- важная деталь. Куда вас подвезти?