Прошло три минуты, потом пять. Все снова собрались в салоне и темной массой окружили Клера, который стоял на прежнем месте, держа нарушителя спокойствия под прицелом своего пистолета. Лица пассажиров не попадали под прямые лунные лучи, падавшие в салон через слегка дрожавшие стекла иллюминаторов, и казались рядом круглых светлых пятен.
      Только молчавший незнакомец был освещен. Клер коротко объяснил, что произошло и какие меры предосторожности он принял. Закончил он так:
      - Как видите, мы два раза надевали ему наручники, но оба раза он освобождался и возвращался сюда. Лорд Лейдлоу, вы осмотрели наручники, когда были в багажном отделении?
      - Да, - оживленно заговорил аристократ, - Они были защелкнуты. Я сказал бы, что перед нами один из тех необычных людей, которые умеют сжимать свои кулаки до толщины запястий.
      - По моему мнению, этот человек сошел с ума, - сказал полковник Ингрэм. - То, что он вам рассказал, - явно слова психически больного человека. Решить эту проблему можно так: надеть на него наручники здесь и держать его под охраной, пока мы не приземлимся.
      - Я хотел бы кое-что выяснить, - прервал полковника очень звонкий и резкий голос. - Кстати, это говорит Эхерн, Том Эхерн из Адмиралтейства. Вы упомянули, что он показал вам книгу - что в ней было?
      Клер спокойно протянул Эхерну книжку незнакомца.
      - Если вы низко нагнетесь, то сможете осветить её фонарем.
      Пассажиры один за другим, протискиваясь мимо Клера, подошли к чиновнику из Адмиралтейства и окружили его, загорелся свет, потом послышалось:
      - Что такое? Здесь какой-то чудной рассказ о полете этого самолета, и тут стоят все наши имена!
      - А мое имя там есть? Браун, Кеннет Браун, - прозвучал новый голос из заднего ряда группы.
      - Да, есть, - ответил Эхрен.
      - Но это невозможно! - воскликнул Браун. - Я только за два часа до отлета узнал, что буду на этом самолете. Как кто-то мог успеть выяснить это, записать и издать книгу - и зачем ему это делать, о господи?
      Клер стоял совершенно неподвижно и испытывал странное ощущение, что слышит свой собственный голос, что он произносит бессмысленные и нелепые слова, и протестующе твердит, как попугай, "это невозможно", фанатично призывая свое языческое божество - логику, и ни одного мгновения не думает.
      Он машинально бросил взгляд на свои часы и с усилием сказал:
      - Господа! Если вы позволите, я задам арестованному один вопрос.
      Чтобы установилась тишина, понадобилось всего одно мгновение, но больше времени потребовалось Клеру, чтобы оформить в слова невероятный вопрос, который возник у него в уме. Наконец, летчик спросил:
      - Когда вы проникли на этот самолет? Я повторяю - когда?
      Глаза незнакомца были как два омута со спокойной водой, его лицо стало видно гораздо лучше.
      - Я понимаю вас, майор Клер. Только вам и только для вас одного я отвечаю: я оказался на борту этого самолета около сорока минут назад. Думайте об этом, обдумайте это как следует, не выбрасывайте это из головы.
      Выкрики пассажиров наполовину заглушили его последние слова, потом полковник Ингрэм сердито проворчал:
      - Сэр, у нас нет времени возиться с этим человеком. Наденем на него наручники и приставим к нему охрану!
      Мозг Клера словно превратился в кусок твердого металла. Летчик совершенно ясно чувствовал, что ему следует извиниться перед остальными за высшей степени смешной вопрос. Но что-то словно загипнотизировало его. Наконец, в уме Клера возникла мысль, сила которой была непреодолима, и он спросил:
      - Какова цель вашего пребывания на этом корабле?
      В ответ незнакомец только пожал плечами и сказал:
      - Я вижу, что ошибся в вас. Жаль. Я ведь уже сказал вам, что это самый важный полет в истории человечества. Вы обязательно должны долететь, а долететь вы можете только с моей помощью.
      Он снова пожал плечами и закончил так:
      - Я заметил, что вы изменили курс - это хорошо. Это уже кое-что: вы разбили жесткую цепь событий. Но отсрочка будет короткой - она не идет ни в какое сравнение со степенью изменения курса: семь минут, самое большое восемь.
      Клер во второй раз надолго замолчал. Ему пришло в голову, что тени раннего утра и слепящая луна помутили его рассудок, потому что невероятно - его ум не отвергал ни одного слова незнакомца. В этот момент каждое слово собеседника казалось Клеру разумным, так что...
      так что ему лучше быть осторожнее, иначе он вылетит со службы за то, что оказался доверчивым дураком. Доверчивым - это он-то, которого в военном училище прозвали "Крепкоголовый Клер"!
      Эта мысль мгновенно вызвала у него реакцию противодействия - летчик встряхнулся и холодно сказал:
      - Теперь, когда мы выяснили, что бомбы на борту нет, я думаю, лучше всего будет сделать так, как предлагает полковник Ингрэм: держать вас здесь в наручниках под вооруженной охраной. полковник Ингрем и майор Грей, поручаю вам управлять теми пулеметами, которые были вам указаны ранее.
      Но тут голос замер у Клера в горле: незнакомец смотрел на него с горечью и мучительной болью.
      - Вы слепой дурак! Я могу существовать, только если вы будете поддерживать иллюзию того, что я существую, сохранять мой образ в своем сознании. А эта иллюзия мгновенно исчезает, если мне придется сидеть здесь закованным под охраной. Значит, я должен покинуть этот самолет, и первая, главная надежда пропала. Теперь вы должны узнать, кто я такой. Когда я буду нужен, позовите - но ответ будет возможен, только если вы позовете, понимая, кто я. До свидания.
      В первое мгновение после этих слов Клер моргнул - так упорно его ум отказывался признать, что фигуры, только что находившейся перед ним, нет на месте.
      Потом он подумал, что луна светит слишком ярко и отблески её белых, даже слишком белых лучей сыграли злую шутку с его глазами. А затем...
      Затем он осознал, что незнакомец исчез на самом деле и окончательно.
      Они обыскали остальную часть корабля. За это время заря на востоке стала намного заметнее и разлила свой бледный свет по всему небу и морю впереди самолета. Темнота сохранилась только позади него - на западе, и там же неслась по небу сияющая луна, ещё не уступившая свету нового дня.
      Когда люди в самолете неохотно прекратили поиски, стрелки на светящемся циферблате наручных часов Клера показывали ровно четыре часа двенадцать минут.
      - Ничего более странного ещё не было на свете! - пробился через полумрак чей-то голос. - Может, нам это приснилось?
      - Я готов поклясться, что он пригнулся перед тем, как исчезнуть, сказал другой голос. Он должен быть где-то рядом. Если бы мы могли сдвинуть часть этого багажа...
      - По крайней мере у нас осталась его книга, - - сказал все тот же Браун.
      Четыре часа двенадцать минут.
      Клер пробежал по проходу в кабину.
      - Есть что-нибудь? - спросил он у Уилсона. - Ты видишь что-нибудь какие - нибудь самолеты?
      Вместе с Уилсоном и майором Грэем, занимавшим место у переднего пулемета, он пристально всмотрелся в светлеющий мир за окнами кабины. Но там не было ни следа вражеских машин, ничего, кроме неба, моря - и этой луны!
      Луна неслась в темно-синем небе, слепя Клеру глаза своим блеском, и летчику пришло в голову: это серебристый полумесяц создал световые эффекты и...
      Но Клер не почувствовал облегчения: он изменил Курс, а тот человек сказал, что это дает отсрочку. Но лишь крошечную...
      Несколько минут, а потом - пули изрешетят из всех, и этот ужасный залп сожжет, разорвет в клочья и уничтожит весь мир, если только...
      Если только он не позовет незнакомца, понимая, кто это такой! Но как он может понять? У него нет никаких подсказок, только россыпь бессодержательных слов - и значит, впереди нет ничего, кроме смерти.
      Человек, чьи руки выскальзывали из наручников, человек который рассуждал о переломных моментах истории и имел при себе книгу, где описаны их полет и уничтожение всего и всех, что находится здесь на борту, - этот человек говорил о гибели самолета как о прошлом. Книга!
      Через мгновение Клер был в полумраке салона и кричал:
      - Книга! У кого книга, которую он оставил?
      - Вот она! - отозвался уже знакомый ему Кеннет Браун. Все пассажиры снова сидели на своих местах. - Я прочел кусок из нее. Это какая-то чертовщина. Самая странная книга, которую я когда-нибудь видел. И в ней действительно есть мое имя, - похоже, Боаун никак не мог справиться с изумлением, - представить себе не могу: мое имя! Вы должны поверить в этих немцев!
      Нелепость - нет, невероятная трагичность всего этого в том, что их умы не желают признать то, что видели глаза, - подумал Клер. Что-то похожее на человека появилось среди них, потом растаяло у них на глазах, а их мозги просто проигнорировали это невозможное для ума событие, едва отметили его. И теперь эти люди ведут себя как зрители, которые после трюка фокусника, дрожа от восторга, но без тревоги пытаются понять, как, черт возьми, он это проделал.
      Опасность, черную тень смерти они не видят. Они как слепые: Болтают о чем угодно, кроме того, что происходит на самом деле.
      - Покажите ему титульный лист! - ворвался чей-то голос в его обжигающие мысли. - Вот где настоящая разгадка: он на немецком языке.
      Все тот же Браун повторил как эхо:
      - Да, весь титульный лист до последней буквы напечатан по-немецки. Посмотрите, как называется город!
      Книгу подняли так, чтобы лунный свет падал на нее, и выглядевший черной тенью палец указал нужное место. Напрягая зрение, Клер прочел:
      Zweiundvierzigste Strass
      Hitlerstadt, Nord-Amerika
      743 N.H.
      Сорок вторая улица, Гитлерштадт, Северная Америка!
      - Чего я не могу понять, - сказал Браун, это 743 N.H. в самой нижней стоке. Это какая-то бессмыслица.
      - Nach Hitler - после Гитлера, - мрачно объяснил Клер. Ему было непонятно, откуда он это знает, но он знал, и совершенно точно. - Через семьсот сорок три года после Гитлера. А Гитлерштадт, конечно, тот город, который мы теперь называем Нью-Йорком.
      Раздался тихий переливчатый смех, и кто-то сказал:
      - Что? Что он говорит?
      Кто-то другой повторил этот вопрос, но не рассмеялся вслед за спросившим.
      - Ох, как я рад, что у кого-то ещё есть чувство юмора! Я как раз думал, не могло ли то, с чем мы столкнулись, быть действием какого-нибудь секретного оружия противника. И долен сказать, я не в силах представить, как они могли бы сделать такое, - сказал этот второй.
      Снова послышался смех. Клера изумило, до чего веселыми стали эти люди. Кто-то шепнул ему:
      - Это Капплер, ученый.
      - Я знаю! - кивнул Клер и в отчаянии подумал: если бы я мог получить от него информацию так, чтобы он считал, будто я только шучу.
      Стараясь выглядеть беспечно, но чувствуя в душе тяжесть и холод от важности своих слов, он задал вопрос:
      - Профессор Капплер, мы могли бы довести этот разговор до логического конца: Существует ли теория времени, которая могла бы объяснить, как можно изменить уже произошедшее событие, чтобы вместо него случилось что-то совершенно другое?
      - Разумеется, да, - раздраженно ответил ученый. - Мир полон абсурдных идей. Люди передумали обо всем без исключения. Поверьте мне, кто-то потратил свое время и на эту чепуху.
      Клер боролся с желанием схватить профессора за горло и вытряхнуть из него объяснение. Чувство, что надо торопиться, было у летчика таким сильным, что его голос дрожал, когда он говорил.
      - Мне было бы любопытно узнать, что это за теория.
      - Ну, это нечто иное, как старый фактор...
      Тут самолет с головокружительной быстротой свернул в сторону и вниз. Толчок от этого поворота бросил Клера на одно из кресел. Летчик ухватился за его плюшевую спинку с такой силой, что его мышцы чуть не лопнули.
      Потом было отвратительное мгновение, когда не было слышно ничего, кроме пронзительного воя - яростного гула двигателей, обычного при пике с включенными моторами.
      Стекло раскололось. Пули ударили в блестящее резное дерево и с визгом скользнули по металлу. Где-то рядом пронзительно закричал в предсмертной муке раненый. Клер с ужасом понял, что произошло, и громко выругался. Их огромный транспортный самолет был от носа до хвоста прошит пулеметной очередью.
      Клер сумел втиснуть свое тело в относительно устойчивое и безопасное кресло напротив Капплера - и увидел в иллюминаторе тонкие силуэты самолетов со свастикой на крыльях - они были как черные карандаши на фоне светлеющего неба.
      Три из них пронеслись мимо, словно три сверкающих под луной черных ангела, и исчезли из его поля зрения - зловещие и прекрасные видения.
      Клер подумал, что сейчас ему надо пробраться в кабину и что, сидя здесь, он губит себя - уничтожает свои прежние высокие воинские достижения и посмертную славную память и позорит себя в глазах пассажиров.
      Это его конец - полный конец!
      Но это не имело значения для Клера. Такие мысли жили а его уме, но, как огненные приведения из легенд, которые сами служили пищей для своего пламени, они существовали в его сознании автономно и не имели никакой связи с физическими действиями летчика. Движущая цель в его сознании была лишь одна - неизменная и всепоглощающая.
      Он наклонился через проход к ученому и, почти крича, спросил:
      - Что такое эта теория времени?
      Клер собирался с силами, готовясь к словесному взрыву, к фонтану обжигающих мозг ругательств, к обвинению, что он, офицер, забыл свой долг, которое будет до самого конца сидеть в его памяти, как заноза. Он очень ярко представил себе, как только что заданный им вопрос выглядел бы перед судом военного трибунала, и пришел в ужас.
      Это не имело значения. Все несомненные истины, все побуждения, которые до сих пор управляли его умом, теперь казались Клеру далекими и призрачными. Оставалось одно:
      - Профессор Капплер, что такое теория времени, о которой вы говорили?
      - Молодой человек, вы поразили меня. Ваше мужество, ваше спокойствие... Спасибо вам, сэр, за то, что вы даете так мало воли воображению: ваш пример не позволил мне стать трусливым дураком. Но сейчас я владею собой - и вы правы, почему бы нам не поговорить о науке или лженауке.
      Сначала Клер озадачено смотрел на ученого, ничего не понимая, потом на мгновение почувствовал острое и мрачное изумление перед неожиданной реакцией собеседника. Конечно, это одна из форм истерики. И ещё самомнение - Каплер совершенно не сомневается, что командир корабля в критический момент будет тратить свое время на разговор с пассажиром. Но...
      Но для достижения его цели все складывалось так, словно сам господь бог протянул свою чудодейственную руку и облегчил Клеру задачу. И Клер, стараясь не терять самообладания, сказал:
      - Профессор, теория времени - изложите мне её как можно короче.
      - В ней, конечно, много нелепостей - буркнул тот, - но это восхитительная тема для беседы в таких обстоятельствах, как наши. Вероятные миры! Представьте себе, что...
      Голос Каплера затих. Клер лишь услышал, как профессор пробормотал что-то о чепухе. Летчик так задрожал, что едва удержался в кресле.
      - Вероятные миры? Что вы имеете в виду?
      - Именно то, что я сказал. Представьте себе, что древние "народы мира" захватили Египет, что Ксеркс победил греческие государства, что мавры опустошили Европу. Представьте, что немцы выиграли эту войну, что...
      - Но как это укладывается в теорию?
      - В свете луны стало видно худое лицо профессора. Он нахмурился, недовольный Клером.
      - Не будьте таким нетерпеливым: нам некуда торопиться. Атака не кончилась, и мы вполне можем поговорить еще. Я снова хочу поблагодарить вас за то, что вы дали мне возможность принять эту участь с бесстрашием, которого я не ожидал от себя. Это чудесное, великолепное чувство. Это...
      Клеру пришла в голову мысль сказать этому многоречивому "деятелю науки" правду. Он открыл рот, чтобы сделать это, и увидел в иллюминаторе несущуюся на них с севера черную тень.
      - Ложитесь! - крикнул летчик, упал на пол и распластался в проходе. А самолет уже трещал и содрогался от пуль, пробивавших его по всей длине.
      На Клера свалилось чье-то тяжелое тело. По крайней мере, оно показалось ему невыносимо тяжелым в момент падения. Но когда он поднимал профессора и усаживал его на прежнее место, этот худой человек оказался на удивление легким. Капплер скрючился в кресле, слегка покашливая и что-то бормоча себе под нос.
      Похолодев от уверенности в том, что произошло, Клер встряхнул поникшее тело ученого.
      - Профессор...
      Капплер устало поднял голову, и в его маленьких водянистых глазах зажегся яркий свет - отражение лунных лучей.
      - Я никогда не был так горд, - неразборчиво произнес он. - Никогда не думал, что смогу так держаться перед лицом смерти. Как мы можем проиграть эту войну, если даже я...
      - Объясните теорию времени! - раздраженно крикнул Клер.
      - Ах, это! Старая история с вероятностями. Вы самый смелый человек, какого я когда-либо встречал, майор, если продолжаете такой разговор, и я сам держусь не так уж плохо. Скажите им это, а? Скажите им, что мы говорили о...о теориях времени, о мирах и людях, которые могли бы существовать, если бы... что-то не произошло. конечно, для теоретика эти миры существуют, то есть существует какая-то их проекция в реальный мир, что-то вроде их духа, который сохраняется.
      - Профессор - этот незнакомец, он говорил, что явился из будущего, которое могло бы существовать, если бы мы победили в этой войне...
      После этих слов Клера водянистые глаза ученого на мгновение стали ярче, и Капплер пробормотал:
      - Так вот куда вы клонили! Это невозможно, и я скажу вам, почему: если бы он был из мира, который только вероятен, то не смог бы материализоваться здесь.
      - Но он не материализовался, так он сказал. Именно поэтому он мог выскользнуть из наших наручников. Он был лишь отражением - это его собственные слова - из временного проектора, работающего на лунном свете, и он сказал, что мы должны поверить умом в его реальность, чтобы он мог существовать здесь даже в такой степени. Профессор...
      - Это невозможно: вы забыли о книге, которую он оставил. Она-то была материальной.
      - Но, сэр, - Клер чувствовал, что теряет последнюю надежду, - он сказал, что с большим трудом напечатал её в Гитлерштадте.
      - Дух... - голос профессора был хриплым и звучал словно издалека: было совершенно очевидно, что его ум вернулся к предыдущей теме, - Вот именно: такой дух, как наш, не может умереть... Я горжусь, что принял пулю не дрогнув, и после всех моих страхов даже слишком горжусь.
      Капплер стал клониться вперед и вдруг рухнул на пол, как падает карточный домик. Клер, который слишком часто видел смерть, чтобы не узнать её теперь, выбрался из кресла и, переступив через скрюченное тело профессора, оказался в проходе. Летчик немного дрожал, но его ум был совершенно ясен. Надежда на то, что таинственный супермен явится, чтобы спасти их, из мира, который ещё должен доказать свое право на существование, теперь исчезла.
      Единственный человек, который знал достаточно, чтобы определить происхождение незнакомца во всех необходимых подробностях, умер, и это значило...
      Это значило, что настало время сражаться.
      Когда Клер вошел, два офицера, остававшиеся в кабине, взглянули на него как два злобных диких зверя. Угрожающе сощуриными в ответ глазами Клер увидел, что правая рука Уилсона, разорванная в клочья и залитая кровью, бессильно свисала вдоль тела, как посторонный предмет. Майор Грей прижал к плечу пулемет. Оба офицера бросили на своего командира полные отчаяния взгляды людей, которые, оказавшись в безвыходном положении, твердо решили принять мученическую смерть. Заговорил Уилсон.
      - Где, черт возьми, вы шатались, проклятый... - вне себя от ярости начал он.
      Клер почувствовал укол совести: он сознавал, что виноват и эти упреки справедливы. Но они были подсказаны безумной душевной болью и не приносили никакой пользы. Клер точно знал, что делать и что говорить. Его ответ вырос из произошедших событий естественно, как живой росток из семени.
      - Молчать! - рявкнул он на майора Грэя, который открывал рот, чтобы заговорить. - Похоже, вы уже задрали лапки кверху? Готовы отстреливаться до конца, но в глубине души уже побеждены? Я прекрасно знаю, что вы думаете, но только что я видел смерть человека, который знал, как надо умирать. И если кто-нибудь в этой кабине окажется недостоин его, я выброшу тело такого труса из самолета. Только настоящие мужчины будут иметь честь погибнуть вместе с этой машиной!
      Слушая эту страстную речь, Уилсон и Грэй переглянулись, и Грэй пожал своими широкими плечами, давая понять, что, когда видит перед собой полностью помешанного человека, может отличить его от здорового.
      Но Клер не чувствовал себя сумасшедшим. Все его тело горело от жизненной силы и дрожало от напряжения, как палец нетерпеливого стрелка на податливом курке. Никогда ещё он не был так восприимчив к окружающему миру, никогда не ощущал сильнее, какая величайшая радость - жить на свете.
      На мгновение Клер увидел на фоне луны похожий на торпеду силуэт, и когда "мессершмит" стал снижаться по длинной пологой дуге, атакуя их самолет, командир экипажа присел у правого пулемета. Его ум был тверд как камень, и все его тело сосредоточилось на прицеливании.
      Через мгновение Клер плавно нажал на курок и удерживал его в заднем положении.
      Потом его глаза на мгновение ослепила вспышка яркого света, которая превратилась в белый огненный шар. Огонь пылал на том месте, где только что был немецкий самолет.
      - Взорвал! Молодчина! - прозвучал в ушах у Клера пронзительный вопль Уилсона.
      В уме командира возникла мысль, не относящаяся к бою: как люди в критических ситуациях переменчивы в своих чувствах! Штурман только что яростно ненавидел его, а теперь бурно восторгался им же.
      Эту мысль вытеснило изумление: Клер почувствовал, что пулемет был не таким, как всегда. Он стал больше о размеру, но, как ни странно, гораздо легче и бесконечно удобнее в обращении.
      Было ещё нечто новое, и когда Клер заметил это, его душа словно воспарила от восторга: На фоне бледного утреннего неба пулемет светился зеленым светом. Весь его блестящий ствол был окрашен в бледно-зеленый цвет с радужными переливами.
      Самым странным из всего этого было то, что Клер абсолютно точно знал, что произошло: он стрелял энергетическим лучом, мощи которого ничего не могло выдержать.
      Снова склонившись над пулеметом, Клер в первый раз осознал ту спокойную уверенность, которой был полон, - ощущение несомненной истины. Ощущение судьбы, непохожее ни на одно из чувств, которые он испытывал прежде.
      Он ждал новой атаки ничего не подозревающего врага, и тут почувствовал ещё одно необычайное изменение. В первый момент он не понял, что это было, но потом догадался: тишина!
      Клер сдвинул брови, потом кивнул сам себе: он прекрасно понял, в чем дело - не слышно шума двигателей. Это совершенно естественно: двигатели космического корабля, в который превратился его самолет NA-7044, не могут работать на бензине.
      Корабль скользил по воздуху плавно, как по стеклу - великолепная бронированная машина для глубин космоса. Он плыл по небу на холостом ходу с небрежным изяществом, неуязвимый для врагов.
      Клер пересел со своего места у пулемета за второй пульт управления.
      - Теперь поведу я, - сказал он Уилсону. - А ты иди к аптечке и займись своей рукой. Через несколько минут мы приземлимся.
      Он окинул взглядом приборы на пульте управления и улыбнулся в порыве внезапного ликования, от которого сильнее забилось сердце: приборы были почти такими же, как раньше, но все же чуть-чуть другими. Это была разница между жизнью и смертью.
      Акселератор был словно какой-то сверхчувствительный датчик: он реагировал даже на самое слабое прикосновение. Клер набрался решимости, с силой нажал на него - и одно мгновение летел с такой сверхвысокой скоростью, от которой у него закружилась голова. Потом он увидел хорошо знакомую дугу - берег Англии.
      Они приземлились практически без единого толчка. Клер вышел из самолета вместе с полковником Ингрэмом. Луна была бледной тенью в небе английского Северо-Заада.
      Полковник немного надувался от важности:
      - Мы задали жару этим бошам! Я сам взорвал двух из них. Должно быть, мы попали им в бомболюки.
      На мгновение то, что Ингрэм совершенно забыл, что случилось на самом деле, изумило Клера. Но в конце концов Клер сообразил, что это объясняет одну загадку, ставившую его в тупик.
      Супермен смог материализоваться потому, что профессор Капплер все-таки правильно определил его происхожедение, но ещё в большей степени потому, что во время своей героической смерти ученый создал мощный источник восторга - чистейшей из энергий.
      Этой энергии хватило, чтобы спроектировать в реальный мир не только дейстенную волю, но и конкретный предмет - космический корабль.
      Почему же корабль до сих пор здесь? Это и было загадкой для Клера, пока полковник Ингрэм не заговорил, но теперь все стало ясно как день:люди из великого свободного будущего, единственного теперь будущего мира, просто не могли поверить, что полет, который однажды потерпел неудачу, теперь благодаря их вмешательству благополучно завершился.
      Люди.слишком упрямы, слишком слепы, слишком практичны, значит...
      Супермен, который раньше был майором ВВС Эрнестом Уильямом Клером, загадочно улыбнулся. Он здесь для того, чтобы мир родился таким, как надо. Он позаботится об этом.
      А.Э. Ван-Вогт
      НЕЧТО ИЗ МОРЯ
      Существо выползло из воды и встало, слегка пошатываясь, на свои человеческие ноги. Все вокруг него имело странно нечеткие очертания. Его затуманенный мозг силился вжиться в человеческое тело и привыкнуть к новому ощущению прохлады песка под ногами. За его спиной с шумом накатывались на освещенный луной берег родные волны. Существо неуверенно вглядывалось в темноту. Оно пыталось преодолеть огромное нежелание отойти от воды.
      Все его рыбьи нервы, заключенные теперь в человеческое тело, заныли и затрепетали от сознания того, что его смертельно опасная задача не оставляет другого выбора, кроме как двигаться вперед.
      Его холодный рыбий мозг не знал страха, и все же существо вздрогнуло при звуке низкого, хрипловатого и грубого человеческого хохота, всколыхнувшего ночной воздух. Звук этот был принесен слабым ветром с моря странно искаженный расстоянием, вырвавшийся из своей телесной оболочки взрыв смеха, пронзивший полутьму лунной ночи. Это был хриплый, самонадеянный смех, от которого у существа сдавило горло. Холодная, презрительная и безжалостная усмешка искривила черты его человеческого лица, на какое-то мгновение жутко обезобразив его. Сквозь лицо проступила морда тигровой акулы - свирепая голова, едва удерживавшая свое человеческое обличье. Острые зубы щелкнули, как у хищника, бросившего свою добычу.
      Существо сделало прерывистый вдох, разинуло свой человеческий рот, и втянуло воздух в горло. Воздух неожиданно неприятно обжег и оцарапал его.
      Ощущение внезапного удушья вызвало у него приступ мучительного кашля до белого тумана перед глазами. Существо вцепилось себе в шею сильными человечьими пальцами и так стояло, силясь вытеснить мрак из своего мозга. Ярость против этого человечьего тела горячей волной обожгла его рыбьи нервы. Оно ненавидело свое новое тело - этот беспомощный корпус с ногами и руками, маленькую отвратительную конструкцию с шаровидной головой и змеиной шеей, ненадежно прикрепленный к почти сплошному куску из мягких мышц и хрупких костей. Мало того, что от него почти не было прока в воде, оно казалось негодным вообще ни для какой цели.
      Мысль исчезла, когда, напрягая мускулы, существо стало пристально вглядываться в неясные очертания местности вокруг. Совсем близко от него чернота ночи причудливо сгущалась в ещё большую черноту деревьев. Виднелись и другие темные пятна, на большем расстоянии, однако было трудно разобрать были ли это деревья, холмы или дома. Но одно из них несомненно было строением. Из одного проема в этом низком длинном строении лился бледный желто-оранжевый свет. Чей-то силуэт мелькнул в освещенном океане. Силуэт человека.
      Эти белые люди были выносливы и удивительно отличались от темнокожих аборигенов близлежащих островов. Еще не наступил рассвет, а они уже поднялись и готовились к трудовому дню.
      В неожиданном приступе ярости существо сплюнуло, когда мысли об этой работе раскаленным металлом обожгли его мозг. Его человечьи губы разошлись в оскале от неудержимого гнева на этих людишек, осмеливающихся охотиться на акул и убивать их.
      Пусть убираются и живут там, откуда они пришли. Море, это бурное и великое море, не для таких как они, и среди всех морских обитателей повелители акул - самые священные и неприкосновенные. Все остальное не имело никакого значения, но систематическую охоту на акул необходимо прекратить во что бы то ни стало. Самозащита - это наиважнейший закон природы. Зарычав от бешенства, существо большими шагами направилось вдоль берега, потом вглубь острова, прямо туда, где желтый свет слабо мерцал навстречу рассвету раннего утра.
      Бледнеющая полная луна плыла над волнами на запад, когда Корлисс кончил умываться. Он повернулся и, подтянувшись, легко вскинул свое крепкое, плотное тело на крутую насыпь, ведущую к кухне. Мужчина, шедший впереди него, голландец Проуг, вступил в дверной проем строения и почти закрыл собой слабый желтый свет лампы, льющийся изнутри. Громкий воль вырвался из горла голландца:
      - Что, завтрак ещё не готов! Ты опять дрыхнул на работе, трусливая скотина!
      Корлисс выругался про себя. Ему нравился этот строптивый голландец, но иногда он раздражал своей вспыльчивостью.
      - Заткнись, Проуг!
      Проуг повернулся к нему и недовольно проворчал:
      - Когда я голоден, Корлисс, я голоден, и пусть этого чертового кокни разорвет, если он заставляет меня ждать.
      Он замолчал, и Корлисс увидел, как он резко повернул голову. В глазах его отразился слабый желтый свет бледной луны, на которую он пристально смотрел. Когда он снова заговорил, в его голосе слышались странные тревожные нотки.